Звонок в дверь.
— Глеб Борисович…
— Ммм…
— Глеб!
Дергание ногой. Невнятно:
— Что еще?..
— Там в дверь звонят!
— Ммм… Ну, иди открой…
— Я?!
Судорожный зевок.
— О, господи, я и забыл… Да чччерт с ними, пусть звонят… Залезай обратно, все тепло выпустила.
Шорох одеяла, скрип.
Поцелуи, вздохи.
Настойчивый звонок еще три раза.
— Вот бл…
— Может случилось чего? Кто после Нового Года будет так ломиться?
— Ладно, пойду проверю… Не остывай пока.
Щелчок замка.
— Привет, и с Новым Годом!
Хмуро:
— Здравствуй. Взаимно.
— Смотрите, какой серьезный! — смешок. — Еще обижаешься, что ли? А я тебе остатки тортика привезла… Вкууусный!
— Спасибо, я купил вчера торт.
— Купил он… Я его вот этими ручками два дня готовила. Тут одной сгущенки три банки только… Коржи по специальному рецепту…
— Лен, что тебе нужно?
Молчание.
— Тебя.
— А что же с нашим мачо из клуба? Не сложилось?
— Ой, оставь, с кем не бывало?.. Твоя бывшая вон направо и налево гуляла, и ничего…
— До свидания, Лена.
Пихание.
— Подожди! Я… я ноги промочила. А такси уже уехало… Как я доеду, когда ничего не работает?
Неохотно:
— Хорошо. Посиди тут. Я вызову тебе такси.
— На лестнице посидеть?! Я же в песцовой шубе!
— Ну вот и не замерзнешь.
Нога в дверь.
— Ты что… не один?
— Ей сколько лет, Глеб? Ты с ума сошел? Она же тебе в дочки годится!
— Не твое собачье дело. Выметайся отсюда.
— Боже, да она мне в дочки годится…
Борьба.
— Убери руки! Ненормальный! Никуда я не пойду!
Тихо:
— Глеб Борисович… А я… пойду, наверное…
— Сидеть! Или нет — иди в спальню, я разберусь.
— «Борисович»?! Глеб, она что, студентка?!
— Лена, слушай меня внимательно. ЭТО НЕ ТВОЕ ДЕЛО! Так понятно?
Истерический хохот.
— Я ради тебя на гастроли не поехала… А ты променял меня на… вот это? Она хоть совершеннолетняя?
— Она-то совершеннолетняя. А вот ты, похоже, пьяная.
— И что? Имею право — когда меня бросили…
— Тебя бросили? Тебя?! Да ты неделю уже трахаешься неизвестно с кем…
Загадочно:
— О… Так ты из ревности… Решил мне отомстить?
— Успокойся, ты этого не стоишь.
Звон пощечины.
— Ах ты…
— Ну что? Что? Ну, ударь меня. Ударь, и устроим жаркое примирение… Прямо здесь. Хочешь?
Пушистый мех ползет вниз по плечам.
— Что ты делаешь?! А ну надень обратно!
— Нравится? Я для тебя этот комплект купила… Называется «Твоя елочная игрушка»…
Вкрадчивые шаги.
— Так, стоп. Лена! Прекрати немедленно! Убери руки, я сказал!
С порога:
— Слышь, ты, сучка драная! А ну отошла от моего мужика!
Удивленно:
— Глеб, это она мне?
— Тебе-тебе, у*бина! Ща я те космы-то повыдираю!
Насмешливо, руки в боки.
— Девочка, да я таких, как ты, на завтрак ем…
Резкие шаги, цепкие пальцы в волосах. Крики и вопли.
— Ааа!! Глеб, убери её от меня!
Язвительный смех.
— Зачем? Ты же хотела, чтобы тебя ударили…
Звуки борьбы. Ногти в лицо, крики.
Тяжело дыша:
— Давай-давай! Подбирай манатки и вали отсюда, пока пинка в жопу не получила.
Всхлип.
— Глеб… Как ты можешь… ей это позволять?.. Она… она избила меня.
— Ну-ну, не преувеличивай… Всего лишь поцарапала, да пару волосин выдрала. В тех краях, откуда приехала эта юная особа, это почти что дружеская беседа. Вызвать тебе такси?
— Да пошел ты!
Резко подхваченная с пола одежда. Тяжелый грохот входной двери.
— Фух…
— И не говори…
Нервный смех, скрип стула.
— У меня коленки трясутся… Было заметно, как мне страшно?
— Ты что! У тебя такой вид был — чистая амазонка. Я сам испугался. А Лена теперь точно заикаться будет неделю.
Заносчиво:
— И пусть заикается! Чего она вас лапала?
— Тебя. «Тебя лапала».
— Меня?
Вздох.
— Ну, можно и тебя… Идем в постель. Рано еще.
— Вы же говорили, нам нельзя на люди…
— Сюда можно.
— Почему?
Приглушенная музыка, полутьма, блики хрусталя на стенах.
— Madame, Monsieur, voici votre menu. Et le champagne.
— Merci l'ami, j'apprécie.
Легкий поклон, мягкие шаги по ковру.
— Потому что никто из университетских сюда не ходит.
— Почему?
— Потому что у них на аутентичные французские рестораны банально нет денег…
— А у вас почему…
— Эть! — палец к губам. — Хватит почемучить! Как ребенок, ей Богу.
Тонкая рука скользит под скатерть.
— Вчера я для вас ребенком не была…
— Наумова…
— И сегодня утром… И после обеда…
— Наумова, если ты возбудишь меня… в общественном месте… я тебе этого… оххх… не прощу…
Довольное хмыканье.
— Все, можете «не прощать».
Пауза. Сердито:
— И что мне теперь — так и сидеть под скатертью?
— Ммм… Сейчас я вас спасу… Вот! Валентина Андреевна из деканата носит семейные трусы — девочки в туалете подсмотрели. Белые такие, в цветочек.
Изумленное молчание. Медленно:
— Что ж… Спасибо за информацию. В самом деле?
Прысканье со смеху.
— Что вы, я придумала…
Усмешка.
— Находчивая ты моя… Однако, помогло, ничего не скажешь.
Шуршание бумаги.
— Давай-ка посмотрим, что там у них сегодня интересного…
Спустя полчаса.
— Что это?
— Это? Фуа-гра. Можешь не есть, если не нравится…
Грустно:
— И устрицы могу не есть, и жабу… Эхх… Ваш новогодний стол как-то привычнее был…
Сухо:
— Ну извини, если не угодил. И не жабу, а лягушачьи лапки — есть разница.
— Нет, что вы! Мне все нравится…
— Все, кроме еды… Наумова, надо немного расширять границы познаний… Я, между прочим, подумывал тебя в Париж с собой взять — на экономический консилиум…
— Да вы что! Серьезно?! Сейчас все съем и тарелку вылижу!
Бряцание вилкой по тарелке. Скептический взгляд.
Вздох.
— Оставь. Пойдем отсюда — накормлю тебя где-нибудь в другом месте…
Осторожный стук в дверь.
— Глеб Борисович, можно?
— Я один… Входи, Наумова.
— Что… случилось? Почему у вас такой голос?
Строго:
— Какой?
— Ну вот… такой… как будто вы сердитесь на меня…
— Конечно сержусь. Ты ведь прогуливаешь занятия!
Выпученные глаза.
— Я?!
— Ну не я же. Уже третий раз не вижу тебя на лекции.
— Глеб Борисович, да вы что… я же на первом ряду…
— Замолчи пожалуйста. Надеюсь, ты не думаешь, что столь явное пренебрежение дисциплиной университета останется для тебя безнаказанным?
Медленно, с пониманием.
— Н-не думаю…
Скрип стула, размеренные шаги.
— Прогуливаешь, зачет не сдала… Другие преподаватели на тебя жалуются… Рассказывают всякое…
Смущенно, глаза в пол.
— Да, вы правы, профессор, я совсем запустила учебу… А что… другие преподаватели рассказывают?
— А то и рассказывают… что ты свое тело предлагаешь за оценки. Я правильно услышал?
Виноватый кивок.
— Ага, предлагаю… А что мне делать, если голова пустая…
— И что, берут?
Непонимающе:
— Кого?
— Тело, говорю, берут?
— А… Да нет, один только… польстился…
Сильные руки задирают майку… Жарко, в ухо:
— Странно… на такое тело должно быть много… желающих…
— У меня… оххх… грудь маленькая…
— Что ты говоришь… А по-моему, очень даже… неплохая грудь…
Задыхаясь, голова на плече, вытянутое дугой, податливое тело…
— Еще, еще… о, боже…
Резко.
— Что ты себе позволяешь, Наумова?! Что за выгибания? Я тебя, между прочим, для наказания вызвал, а не для… плотских удовольствий. Ну-ка быстро за мой стол и спустила штаны до колен!
— О…
— Потом охать будешь. Делай как я сказал.
Неуверенно:
— Глеб Борисович, а вы… не больно будете?
Смешок.
— Это уж как получится. Давай, не то я передумаю.
Шаги, шуршание одежды, бумаг на столе.
— Так?
Судорожный глоток.
— Идеально…
Звонкий шлепок.
— Ай!
Еще один. Нежное поглаживание.
— Охх…
— Не «охх», а по предмету, пожалуйста.
— Глеб… Борисович, я… я не помню…
— Ну видишь, а говоришь, «посещала»…
— Я посещала…
Шлепок.
— Ай! Там что-то про алгоритм… оптимизации было…
— Молодец, Наумова, в правильном направлении идешь.
Пауза. Робкий взгляд назад.
— Вы… тоже…
— Что «я тоже»?
— В правильном… ох… направлении… идете.
— А если так?
— О, боже, да!.. Так совсем… правильно…
— Тогда продолжай. Можешь читать с листа…
Шуршание книгой. Слабо, выгибаясь:
— Ты с ума сошел…
Сильный шлепок, вскрик.
— Ты как обращаешься к преподавателю, Наумова? Совсем от рук отбилась…
— Черт бы тебя… вас побрал… Проблема оптимизации р-работы системы… заключается… заключается в… о… Глеб, пожалуйста… я не могу так… я… да что же это…
Хрипло, с придыханием, проскальзывая пальцами в мокрое тепло…
— Читай… И может быть, я трахну тебя сегодня.
Шипение, ругательство сквозь зубы.
Шлепок.
— Ай!! …Оптимизация… з-заключается… в нахождении максимума или… или… минимума… охх… Глеб, там-там… интервальной функции системы…
— Поднимись-ка. Упрись руками в стол… Усложним задачу…
Шуршание бумаг, поцелуи в шею, горячие ладони проскальзывают под футболку…
— Читай. А я поиграю с твоими сосками…
— О, боже… Я не могу…
— Какие твердые… чудесные… Хочу облизать тебя всю… всосать их так сильно, что ты потеряешь сознание… читай…
Всхлипывая, поджимая ноги:
— Глеб, не могу… ничего не вижу… Я… я просто сейчас… сейчас кончу…
Дергание за волосы наверх.
— О, нет, Наумова… А ну-ка раздвинь ноги. Ты кончишь, когда я скажу тебе, и не секундой раньше…
Умоляюще, закатывая глаза:
— Глеб… пожалуйста… пожалуйста…
— Ох, как ты прекрасно просишь… Дать тебе кончить?
— Нет… Хочу чтобы ты трахнул меня…
Укус в шею, непроизвольные толчки…
— Слишком быстро… Хотел еще поиграть с тобой…
— Потом… потом поиграем… пожалуйста…
Тяжелое дыхание в спину. Поцелуй между лопаток.
— Ногу на стол!
Шуршание одежды, скрип стола. Толчок внутрь. Долгий стон на два голоса.
— Хорошо?..
Всхлип.
— Совсем… совсем хорошо…
— Ну, тогда… получай… двоешница моя…
Сильные толчки бедрами, ножки стола ездят по полу.
— Глеб… о, боже, еще… еще… о, вот так… сильнее…
— Давай, маленькая… давай… кончи со мной…
— С тобой… хочу с тобой… Глеб… аххх…
Судорога наслаждения, пальцы стискивают плоть… Крики до хрипоты.
Громкий стук в дверь.
— Огромное спасибо, Глеб, голубчик… Мы уж постараемся не остаться в долгу…
— Да что вы, Лев Константинович… Какие долги? Мне это стоило двух минут приятной беседы… К тому же для любого учредителя такая стипендия — почет и известность…
— Ну, не скромничайте, пожалуйста… Я же знаю, что вы водили учредительницу на ужин… А такое не всем хорошо дается — я, например, со своей глухотой, только раздражение могу вызвать у собеседника — особенно если разговаривать через стол. А если уж не по-нашему…
— Я не…
Резкий вдох, дергание ногой. Испуганно:
— Что это с вами?
— Простите… Икота напала…
Хихиканье.
— Вспоминает вас мадам Ламберт, наверное… Уши не горят, часом?
— Да какая там мадам Ламберт… Ах ты ж!
— Ну, я пойду с вашего позволения… Хорошей вам лекции.
— Да-да, Лев Константинович, и вам того же. Я дам знать насчет доклада…
Щелчок замка.
— А ну вылезай.
Хмуро:
— Что ты еще делаешь ради стипендий?
— Наумова, не начинай. Я просто сходил с дамой поужинать.
Шорох, скрип стула.
— Ага, поужинать… Погоди, а это не та ли Ламберт, от которой целых восемьдесят стипендий для заучек с компьютерных технологий пришло? Они там праздновали на прошлой неделе…
— Именно та.
Грозное молчание.
— И за это ты с ней «просто поужинал»?!
Вздох.
— Увы, Наумова, я тебя подло обманул. Я сплю с богатыми учредительницами за пожертвования и стипендии. Пришло время тебе узнать горькую правду.
— Ах ты… — со слезами. — Надеюсь, она как следует облапала тебя своими старческими ручонками!
— Ну почему же старческими? Довольно молоденькими, изящными ручонками.
Слабо:
— Молоденькими…
— Конечно. Ламберт моложе меня на десять лет. Капитал у нее папашин, увлечений, кроме филантропии нет. Легкая добыча для такого ловеласа, как я…
Звонкая пощечина.
— Вот и трахайся со своей Ламберт!
Грохот двери. Тяжелый вздох.
— Дура ты, Наумова.
Жалостливо, на разные лады.
— Глеб Борисович… Ну, пожалуйста… Вы же не предупредили…
— Молчать! Всем сидеть и молчать! У меня голова раскалывается от вашего нытья!
— Но…
Кулаком по столу.
— Демидов, Сокольская, вон из аудитории!
Испуганное молчание, шуршание бумаг, скрип стульев по полу.
Робко:
— Глеб Борисович… Так нечестно…
Грозный взгляд из-под тяжелых век.
— Нечестно?! Сейчас я вам устрою «нечестно». ВСЕ вон из аудитории. Лекция отменяется, тест отменяется. Всем неуд.
Шум и возмущенный гомон.
— Кому что не нравится, кабинет ректора на втором этаже.
Топот, хлопанье дверьми. Приглушенно:
— Сволочь… Вот ведь козел…
– Наумова!
Нерешительно.
— Что?
— Подойди, у меня твоя работа с прошлого семестра.
— Какая ра…
Последние щелчки и хлопки дверей, тишина. Пауза.
— Лютуешь?
— Лютую!
— Может, легче извиниться?
Возмущенно:
— За что мне извиняться?! За то, что ты шуток не понимаешь?
— О, так это была шутка? А так-то и не скажешь… Кстати, почему ты ректору сказал, что говорил с этой… как её…
— Ламберт.
— Да… Почему ты сказал, что говорил с ней пару минут, если это был романтический ужин?
— О господи… Да не было там ничего романтичного… Говорили о погоде и о политике. А сказал так, чтоб старик не чувствовал себя обязанным мне. Не думал, что он уже и так в курсе.
— Покажи мне её.
— Кого? Ламберт?
— Да. Покажи мне её фотографию.
— Откуда я тебе возьму её фотографию?
Раздраженно:
— У нее что, нет инстаграма, фейсбука? Она же меценат, светская дама — небось любит тусоваться, фотографироваться…
— Вот сама её и ищи в инстаграмах… А мне есть чем заняться.
— Сидеть здесь с грозным видом, в полном одиночестве?
Предупреждающе:
— Наумова…
— Что, бл*ть, Наумова? Задрал ты со своей «Наумовой»!
— Ну и катись отсюда, если я тебя задрал!
— Ну и покачусь!
— Кстати, я все еще могу тебя отчислить!
— А знаешь что? Отчисляй. Тогда точно сможешь спать с кем хочешь!
Презрительное фырканье.
— Я и сейчас могу! Мне только свиснуть… таких дур, как ты, пятнадцать штук набежит…
Оглушительная пощечина.
— Ненавижу тебя! Слышишь?! Ненавижу!
— А уж я как тебя ненавижу…
Крепкие руки на запястьях…
— Сволочь! Гадина! Пусти!! Пусти меняхфрммм… ммм… сволочь… ммм…
Жаркие поцелуи в полутьме подъезда. Шепот, разгоряченное дыхание.
— Подожди, до квартиры дойдеммм… ммм…
Треск рвущейся материи.
— Глеб! Ты порвал мне футболку!
— Она слишком тугая! Одеваешься, как…
— Сейчас ведь снова получишь! Ай! Ты что! А вдруг пройдет кто… О, что ты… о, боже…
Жадные губы на сосках, захлебывающийся стон.
Хрипло:
— Варя…
— Что?..
— Это будет быстро. В первый раз…
— Оххх… — горячее дыхание в ухо, мокрая спина к груди. — Так… хорошо…
— Ммм…
— Что?.. Не нравится?
— Нравится…
— Да?..
— Да… о… о… Глеб…
— Ногу выше… О, да… вот так… Сможешь еще раз кончить?
— Нет… всё… я всё…
— А если так?
Рука вниз по разгоряченному телу…
— Нет… не смогу… слишком много… три раза… это много… — резко открыв глаза, удивленно. — О… о… оххх… о, ещееее…
— Еще?
— Еще… и… ниже… о, да, там… там-там… аххмфххх…
Шипение.
Слабо:
— Что?..
— Ты укусила меня!
— Подвинься выше. Раздвинь ноги…
— Ммм… Глеб, я сплю…
— А я нет. Ноги.
Шорох, слабое движение бедрами. Испуганно:
— Что… что ты делаешь?
— Не бойся. Тебе понравится…
— Не… нет! Не надо! Стой… Оххх… стой, у меня… я… о, боже, прекрати…
— Ты неделю не мылась?
— Что? Нет, конечно!
Застыв в нерешительности:
— Серьезно? Целую неделю?
— О, господи! Нет, конечно! То есть да… То есть… Уф!
— Варя…
— Что?
— Замолчи, пожалуйста. И раздвинь ноги.
Горячий язык на нежном комочке плоти, пальцы в волосах. Вскрик.
— Глеб!
Довольно ухмыляясь.
— Что? Проснулась?
Задыхаясь:
— Еще… еще так… сделай так еще… пожалуйста…
— Ну раз ты так красиво просишь…
Пауза, наполенная тяжелым дыханием.
— О, боже… как такое… Глеб, я… я не верю… я сейчас опять… опять…
— Ну же, сладкая… хочу попробовать тебя…
— Глеб… не останавливайся… сейчас… аххх…
Мокрое блаженство, хриплый стон в подушку.
— Мероприятие.
— Evénement.
— Пожертвования.
— Donation.
— Университет, в который все хотят попасть.
– École normale supérieure, ага. Я помню.
— Как вы сюда добрались?
— Comment vous avez atterri ici?
— Не подскажите ли, где здесь буфет, я ужасно проголодалась.
— Excusez-moi… Je cherche la buffet… Je n'ai mangé pas six… Уфф… Опять!
Веселый смех.
— Вот чего ты ржешь? Ты добьешься того, что я реально это скажу. И тебе будет стыдно.
— Почему это мне должно быть стыдно? Это же не я заучиваю слова без понимания их смысла.
— Я не заучиваю… Просто… ты вбил мне это в голову… как песенку, от которой трудно избавиться.
Фырканье.
— Да, это смешно. Учитывая то, что ты даже не знаешь, откуда эта фраза.
С возмущением:
— Как это я не знаю? Я «Двенадцать стульев» еще в тринадцать лет читала!
Ошеломленное молчание.
— Чего?
Торжествующе:
— Не «чего», а «что»!
— Погоди-погоди… Это сейчас не важно. Ты реально читала «Двенадцать стульев»?
— Ага. Еще в тринадцать…
— Это я понял. А что… ты еще читала?
Морща нос:
— Нуу… так сразу и не скажу… Много чего… Тебя что интересует? Классика или современное?
Слабым голосом:
— Ну, допустим, классика…
— Наша или иностранная?
— Наумова… ты меня пугаешь.
Не обращая внимания:
— Больше всего мне, конечно, любовные романы нравятся… Бронте, естественно… но она-то кому не нравится… Из совсем старого — Антуан Прево — Кавалер этот, как его… де… де…
Совсем слабо:
— «Кавалер Де Гриё и Манон Леско»?
— Ага… Ну что еще… Из нашего только «Каренина» нравится… остальное скучновато как-то. О, вот! «Любовник Леди Чаттерлей»! Боже, у меня чуть оргазм не случился от этой книжки…
Хрипло, прочищая горло.
— У меня сейчас у самого оргазм случится… А из… нелюбовного ты что читала? Неважно классика или нет…
Задумчиво:
— Много чего… Набокова… Пруста… Мопассана, конечно — но там тоже больше про любовь. Хэмингуэй мне не пошел — вообще. Лессинга читала наискосок… Потом этого, который «Убить пересмешника» написал… Я прям влюбилась в «Страшилу»…
— Харпер Ли — женщина. Прости, что перебиваю… Варя, стоп. Откуда ты все это читала?!
— Так библиотека у нас была, в поселке — хорошая, кто-то кучу книг пожертвовал, еще при Совке. Закрыли, правда, уже…
— И что, там вот все это было?
— Было, да… — хихикая. — Я даже своровала одну книжку — нечаянно. Вернуть забыла, а сейчас уже поздно. Моя любимая — раз в полгода обязательно перечитываю…
— И что же это за книжка? Погоди-погоди… сейчас приготовлюсь морально… Вдруг там Кафка, — пауза. — Давай.
Смешок.
— Да нет… не все так сложно. Это Маркес — «Сто лет одиночества».
Молчание.
— Варя…
— Чего?
— Передай мне сигареты. Пожалуйста.
Белый прибор в дрожащих руках. Две полоски в окошке.
— О нет… Нет-нет-нет, только не это…
Стук в дверь.
— Варя? Все в порядке?
Слабо:
— Ага… Сейчас выйду…
— Что ты там делаешь столько времени?
Сухо:
— Тебе весь процесс описать?
— Вот уж спасибо, не надо. Ты мне просто скажи, тебя ждать, или можно уже спать ложиться?
— Ложись, Глеб… Я… я ванну приму, — шепотом, себе под нос. — Надо еще раз попробовать… Может, тест бракованный…
Через пять минут — сдавленные ругательства, всхлип.
— Господи… И что мне теперь делать?
Радостные, разноцветные стены клиники. Информационные плакаты на стенах.
— Наумова Варвара!
— Ой, божечки…
— Девушка, с вами все в порядке?
Судорожный кивок.
— Да, я просто… я сейчас… отдышусь маленько…
— Медсестра, тут девушке плохо… А может, вы передумали?
Отчаянно:
— Нет! Не знаю! — шмыганье носом. — Он ведь меня бросит, понимаете?
— С чего вы взяли?
— Он терпеть не может детей… Считает их недоумками… Сам говорил…
Всхлип. Снисходительно:
— Ну, так то чужих. Чужие у них все недоумки. Женатый, что ли?
— Что вы! Я б убила…
— Ну так и не дури… Даже если тебя и бросит, от ребенка не откажется — поможет поднять. Сколько ему?
— Тридцать семь…
Выпученные глаза.
— Ничего себе! А тебе сколько?
— Наумова, вы будете сегодня аборт делать?
— О, боже…
— Хочешь первой пойду? А ты еще подумаешь…
— А вам зачем?
— Так хватит уже — трое спиногрызов-то… Куда мне четвертого?
Нерешительно.
— А может… вам тоже… того… не надо?
Смешок.
— Это ты мне говоришь? Сама с первым пришла, а мне четвертого «не надо»?
— Так ведь он там… большой уже… жалко… у вас вон и животик наметился…
— Это от прошлых… разнесло меня от спиногрызов моих…
— А как зовут?
— Маша, Аленка и Соня…
— Все девочки? Как здорово! Так может у вас мальчик там…
— Может и мальчик… Тьфу ты! — в сердцах. — Нашла тему!
Глотая слезы:
— Ну вот как так можно… человечек… живой… кулачки кусает… радуется, думает, мамка его больше всех на свете любит…
Всхлип. Руки обхватывают живот.
— Ничего он не думает… Дуреха малолетняя! Куда мне четвертого?!
— А мне куда?! В девятнадцать лет! На втором курсе!
На всю клинику:
— Наумова!!
Шепотом:
— Пошлите отсюда, а?
Судорожный вздох.
— А чтоб тебя… Я ведь не решусь во второй раз… Как мы их всех вытянем? Мне ж работать надо…
— А вы мне телефончик оставьте, я к вам в гости приезжать буду — нянькать…
— Куда ж ты будешь приезжать… у тебя учеба… Или решилась?
— Ох, решилась… Не знаю, что это будет, но не могу я…
Объятия, слезы.
— Ладно, Варюша, идем отсюда, от греха подальше… Все у тебя хорошо будет, все сложится…
— Как его зовут?
— Это она.
— О… Женщина?
Смешок.
— Тогда уж девушка, если на то пошло. Не бойся, она спокойная. Давай ногу, подсажу.
В страхе:
— Глеб, я… я не уверена…
— Я же сказал, ничего не бойся. Она спокойная, как удав.
С опаской гладя густую, белую гриву.
— Удав — это как-то не очень успокаивает…
Легкий поцелуй в нос.
— Слушай, как ты собираешься коня на скаку останавливать, если даже не умеешь ездить верхом?
— Так то останавливать… а то ездить.
Раздраженно:
— Слушай, не хочешь, не надо…
— Я не не хочу… я просто…
— Струсила? Бывает. Идем в дом, я что-нибудь навру… Все равно нас скоро позовут к столу.
Глотая слюну:
— К столу?.. Ох… Глеб, знаешь, давай я еще раз попробую… Хорошая лошадка… смирная… ты же смирная, да?
— Что, к столу идти ты тоже боишься? Я же полдня тебе объяснял, что к чему.
Виноватый взгляд в пол.
— Да, я помню… Просто твоя мама… она такая…
— Какая?
— Строгая. Вдруг она подумает, что я…
— Варя.
— Что?
— Ты такая, какая есть. И я люблю тебя такую. Поняла? Мне плевать, что подумает моя мама. А если она хоть что-нибудь скажет, клянусь я тут же встану, и мы немедленно уедем отсюда.
Ошеломленное молчание. Нетерпеливо:
— Ну? Ты идешь?
Молчание.
— Варя… Ау… Ты пугаешь лошадь. Сжимаешь ей гриву пальцами. Она, конечно, спокойная… но тут кто угодно взбесится.
Дрожащим голосом:
— Ты… ты меня любишь?
Ошеломленное молчание уже с другой стороны.
— Я это сказал, да?
— Да.
Прерывистый выдох.
— Ну… значит так оно и есть.
— Глеб…
Досадливо:
— Не заставляй меня повторять… Потому что я не смогу. По заказу.
— Глеб, я…
— О, господи… Ну, люблю. Я тебя люблю. Все? Сказал? Теперь можно уже идти обедать?
— Глеб, заткнись! — почти в слезах, действительно пугая лошадь. — Я беременна!
— А как же учеба?
Беспомощно пожимая плечи:
— Не знаю, Глеб…
Пауза.
— В принципе, академ можно взять. Посидишь годик, потом возьмем няньку…
Мотание головой.
— Что ты, я не отдам малыша какой-то няньке…
Твердо:
— Бросать учебу это тоже не выход. Ты себе не простишь потом.
— А что выход?
— Не знаю пока. Будем думать. Иди сюда.
Нежный, долгий поцелуй. Мягкое одеяло укутывает плечи.
— Почему ты раньше ничего не сказала? Два месяца — большой срок…
Шмыганье носом.
— Глеб… я все равно не смогла бы сделать аборт. Пыталась, но… не смогла.
Зловещая пауза, пальцы стискиваются в кулак.
— Ты… что?
Испуганно:
— Ой!
Резкий скрип кровати.
— А ну-ка сядь. Повтори.
— Глеб… — всхлипывая, растирая слезы.
— Повтори, пожалуйста.
— Глеб, я же ничего в итоге не сделала… Ну пожалуйста, не ругай меня…
— Стоп. Не вздумай меня сейчас обнимать. Дай-ка я еще раз попробую понять…
— Не надо! Не надо ничего понимать! Я ведь так и не смогла! Ходила и не смогла!
Вскакивая на ноги.
— Но собиралась?
Виноватый кивок.
— Ты собиралась аборт! Не сказав ничего мне! В тайне от меня, по-тихому пошла на аборт! Хотела убить моего ребенка! Твоего ребенка! Да как ты вообще могла до такого додуматься…
Рыдая:
— Я думала, ты меня бросишь, если я забеременею… Ты ведь говорил…
— Какая, бл*ть, разница, что я говорил?! Я тебе что, пацан с третьего курса, который трясется от одной мысли о детях!
— Глеб…
Грохот двери. Протяжный вой в подушку.
Глубокой ночью.
— Спишь?
— Нет…
— Я включу свет.
— Хорошо.
Молчание. Одновременно:
— Прости меня…
Нервный смешок.
— Хорошо бы мы всегда так делали.
— Что?
— Думали в унисон.
— А мы нет?
— Ну, судя по тому, что ты приняла мое ворчание по поводу малолетних придурков в кафе за установку к аборту, пока еще нет.
Рука робко тянется из-под одеяла.
— Просто… мы никогда не говорили на эту тему… и мне стало страшно. Я очень сильно люблю тебя, Глеб… И подумала, что лучше не иметь детей… но быть с тобой. Чем наоборот.
— Прости, что ввел тебя в такое ужасное заблуждение.
Кивок.
— Хорошо. А ты прости, что я хотела… обмануть тебя.
Морщась:
— Это сложнее простить. Но я постараюсь.
Возмущенно, приподнимаясь:
— Так не честно! Я ведь тебя простила! Сразу же!
Выгибая бровь:
— Не все проступки одинаковы по тяжести. Ты ведь не простишь меня, если придешь домой, а я тут… с Леночкой.
— Еще как прощу. Покойнику все прощают.
Усмешка.
— Ишь ты, какая боевая. А с лошадью небось коленки тряслись.
— Это потому, что я в положении… Кстати! У нас один-один, так что прощай меня пожалуйста полностью.
Удивленно:
— Почему это у нас один-один?
— Ты наорал на беременную женщину. Это непростительно. Но я ведь тебя простила.
— Хм… Дай подумаю…
Обнимая и залезая на колени.
— Думай-думай… я пока тут подожду.
— Варя… Это не честный прием…
— В бою все средства хороши… — втираясь бедрами. — О… чувствую, уже прощаешь…
Руки стискивают ягодицы, шорох одежды.
Обоюдный стон. Медленное скольжение по разгоряченной плоти.
— Если… разобраться… в беременной жене есть свои плюсы… Не торопись…
Беспомощно прижимаясь:
— Глеб… пусти меня… хочу быстрее…
Хрипло:
— Быстрее… быстро кончится…
— Пожалуйста… мне нужно… пусти… пожалуйста…
— Черт… хорошо… только… сними лифчик… О, да… Ближе ко мне.
Губы ласкают напряженный сосок. Вскрик.
— Что? Больно?
— Нет… не знаю… странно… лучше не надо пока…
— Хорошо. Варя…
— Да?
— Я люблю тебя…
— О боже… о, да…
Руки вцепляются за изголовье, горячий, безудержный ритм… все быстрее и быстрее.
Стоны в унисон.
— Глеб…
Пытаясь отдышаться.
— Что?
— Ты назвал меня «женой».
— Правда?
— Ага.
— Значит, я испортил весь сюрприз. Посмотри там у меня в кармане… Бл*ть, Варя! Хоть слезла бы сначала! Помчалась она…
Шорох одежды. Искрящийся, прозрачный камень на белом золоте.
— Глеб… Это же… это что… настоящий?
— Нет, это искусная подделка, которую я заказал три недели назад в Китае. О, господи… ну конечно, это настоящий.
— И что… мы поженимся? Вот прям так, возьмем и поженимся? Профессор и студентка станут мужем и женой?
Сухо:
— По-моему это лучше, чем «профессор спит со студенткой и заставил её сделать аборт». В любом случае, учеба тебе в ближайшие пару лет не грозит. Ну, так что скажешь? Выйдешь за меня замуж, Варвара Наумова?
Ошеломленно:
— Да хоть завтра…
— Ну вот и отлично. А теперь залезай обратно в постель. Твоим положением надо воспользоваться по полной…
— Так мы же только что…
Ухмылка.
— О, это я только разогревался. Нет, можешь не снимать кольцо… Кстати, там еще цветы в коридоре.
— Цветы? Зачем?
— Затем что я старомодный дурак. С 8-м марта, Варюш…
И это не Конец!!!!