Заложница мафии

Глава 1

Мирослава.

— Мам, — позвал Серёжка,  — к нам кто-то пришёл. 

Я со вздохом глаза открыла, бросила взгляд на часы — начало восьмого только. Воскресенье. Черт. Потом на сынишку взгляд перевела, светлые волосы взъерошены, а глаза испуганные почему-то. 

— Я не слышала звонка, — потянулась в постели я, — пойдём дальше спать, а потом мультики будем смотреть и пиццу закажем. 

— Они не звонят. Они сами открывают дверь. 

Показалось, понадеялась я. Ему показалось, он маленький совсем, шесть лет только. Села на постели, прислушалась. В моих ногах обычно спит Матильда, старая уже, толстая и ленивая кошка. Но сейчас она смотрит в сумрак прихожей, шипит, шерсть на загривке вздыбилась. 

— Лезь в шкаф, — шёпотом велела я. — И сиди тихо, как мышка. 

Серёжка кивнул и послушно в шкаф-купе полез. Я дыхание на миг задержала и вышла в прихожую, взяв по пути сотовый и боясь того, что он не пригодится, не поможет просто. Включила свет. Так и есть, дверь, которая стоила диких денег, которая, как обещали, могла бы удар из миномёта выдержать, явно собиралась открыться. Навороченная система замков тихо щелкала, потом на пол со звоном выпала какая-то деталь и дверь открылась полностью. 

Их трое было, крупные мужчины сразу заполнили собой мою небольшую прихожую. Мой взгляд беспомощно мечется от одного к другому, я понимаю — да, полиция не поможет. Услышат в чем дело, не приедут просто. Или приедут, посмотрят и развернутся. К таким людям они стараются не лезть. 

— Мира! — расплылся в улыбке самый широкий мой незваный гость. — Сколько лет, сколько зим! 

— Могли бы позвонить, — сдерживая дрожь в голосе ответила я.— Зачем дверь портить? 

— Слишком уж ты непредсказуемая баба, Мирочка. К тебе в дверь, а ты в окно. Целый год тебя искали. Как дела, как жизнь молодая, чаем напоишь? 

Один его охранник, ростом под два метра, с лицом словно высеченным из камня, у дверей встал. Другой осмотрел кухню, кивнул, отправился в комнату. Там Серёжка. Господи, страшно-то как… 

Чайник ставлю, руки подрагивают. Таким, как Виктор, свой страх показывать нельзя — загрызут. Поэтому внутри волки воют, а спина прямая, словно на сцену выходить. И только один вопрос — что им от меня нужно, черт возьми? 

— С сахаром? 

— Как всегда, — подмигнул Виктор. 

Я добавила три ложки — он сладкое любил ужасно. Достала пирожное, горсть хороших конфет. Потом только села и дыхание перевела — ноги от страха не держат, ещё охранник этот в дверях, словно всем видом говорит, что выхода теперь нет… 

— Что тебе нужно? — наконец, решилась спросить я. — Ты меня отпустил. Ты сказал, что я свободна. Зачем ты здесь? 

— Соскучился, — снова улыбнулся он. — А мелкий твой где? 

— В лагере, — спокойно ответила я. — Умный он у меня очень, в Англию уехал на три недели язык совершенствовать. 

Тогда он меня ударил. Буднично совершенно, отодвинул чашку чая, чтобы не опрокинуть, пироженку тоже в сторону поставил, через стол перегнулся и ударил ладонью плашмя. Зубы у меня клацнули, щеку прикусила, рот кровью наполнился. 

— За что? 

— Чтобы не врала. 

И дальше чай пьёт, а у меня в ушах гудит. Господи, только бы Серёжка из шкафа не вылез. Как хорошо, что не видел, как ударили меня… 

— Что тебе нужно? — вновь повторила я. 

Виктор вздохнул, головой покачал, посмотрел на меня, как на дитя неразумное. Потом подозвал жестом и один из его телохранителей шагнул на кухню, бросил на стол папку. Я накрыла её ладонью и замерла на мгновение. Понимала, не ждёт меня там ничего хорошего. Открыла и едва сдержала эмоции, вовремя напомнив себе — этим ублюдкам нельзя показывать свою слабость. 

С фотографии на меня смотрел Давид. Не такой, каким я помнила его. Повзрослел, возмужал. На висках уже немного седина серебрится, но все так же чертовски красив. Самый красивый мужчина из всех, что у меня были. Самый умный. Самый невозможный.

— Серьёзные люди с ним беседовать желают, — отхлебнул Виктор чаю и продолжил. — А Чабаш в своём городе сидит и на хер всех шлёт. Нехорошо-о-о. Киллера отправляли, так нашли его потом, по кусочкам…не самое красивое зрелище. Окружил себя армией из верных отморозков, ни шлепнуть его, ни поговорить с ним. 

— И? — подтолкнула я его монолог. 

— И ты дорогая, должна будешь поспособствовать тому, чтобы ровно через сорок дней Чабаш был в нужном нам месте. 

— Но почему я? 

— А потому что старая любовь не ржавеет, дорогая. А он к тебе неровно дышал. 

Насмешили. Такие, как Чабаш, ровно дышат ко всем. Я не смогу. Не смогу переступить через себя, свою гордость, свои воспоминания. Отбросить тихую и спокойную жизнь. Я откажусь. 

— Он даже не помнит меня, — тихо сказала я. — Вам нужен другой человек. 

— Это сделаешь ты, — жёстко отрезал Виктор. — А чтобы не ерепенилась, мелкий пока у меня поживет. Эй, Серый, иди к дяде! 

Бросилась в комнату под хохот Виктора. В нашем шкафу есть потайное место. Его сложно обнаружить, сделано по моему проекту. Сережа знал, что это для него, мы репетировали даже. Если в квартиру кто-то врывается, нужно прятаться и сидеть тихо, пока все не уйдут, а потом только можно выйти. Но Виктор знал про укрытие. 

— Мама! — кричал Серёжа. — Мама! 

Извивается в руках телохранителя, такой маленький. Я смотрю и понимаю — все сделаю. Все,  что смогу, даже больше, не важно. Только бы Серёжка не плакал, только бы с ним все хорошо было. 

— У меня нет никаких гарантий, — горько покачала головой я. 

— Брось, Мирка…мы с тобой пуд соли вместе съели. Где доверие? Все с твоим сыном хорошо будет. Конечно, если ты будешь хорошей девочкой… 

Шагнула к охраннику, забрала у него Серёжку. Он все хвастался, что вырос так, а такой ещё маленький. Посадила себе на колени, обняла крепко-крепко. 

— Не пугайся, — улыбнулась я ему. — Это дядя Витя. Мама с ним раньше работала. Он не злой, глупый просто. Маме надо уехать ненадолго, ты с ним поживешь, хорошо? 

Глава 2

Чабаш

Девчонка крутилась вокруг шеста, призывно оттопырив  зад. Длинные волосы, гладкая кожа, грудь — уверенная троечка, не натуралка.

Видно было, что старалась, отрабатывала заплаченные за приватный танец бабки.

Из одежды на ней — только тонкая полоска трусиков, бюстгальтер на полу валялся, возле моих ног. Я носком ботинка поддел его в сторону, усмехаясь.

— Давид Русланович, вам что-то не нравится? — пухляш, что сидел справа от меня, тут же услужливо наклонился, — может, другую? Блондинку, рыжую? Всех сразу?

— Давид-Руслановичу не нравится, когда его пытаются наебать, — протянул лениво, откидывая на стол папку с документами. Она раскрылась, бумаги разлетелись по столу, рассыпались,  — я давно не в том возрасте, чтобы отвлекаясь на чужие сиськи, подмахнуть левый документ. С тебя, Гарик, спрошу лично за то, что решил, будто самый умный.

Пухляш замер, на лбу у него выступила испарина. 

— Давид Русланович, с бумагами все в порядке, мы бы ни за что…

— Ни за что не сказали бы, — перебил я, поднимаясь, — что земли эти, согласно новому генплану, что сегодня утвердили, попадают под прокладку трассы. А она мне участок на две части порежет, поэтому ни сменить разрешённое использование, ни торговый центр там построить, я уже не смогу. Так, Гарик? Так.

Пухляш следил за мной испуганно, а я выбил сигарету из пачки, прикуривая. Посмотрел на него, прищурившись, горький дым приятно обволок горло. Гарик нервничал, все знал, но думал, что Чабаша можно наебать. Только хрена с два, сделки не будет и даже сиськи третьего размера не помогут. Баб под меня подкладывать бесполезно. 

— Короче, чтобы косяк свой замять, до завтрашнего утра жду извинений, пятьсот кусков с рыла. Но учти, Гарик, — я указал тлеющей сигаретой на своего собеседника, —  бабками откупаешься в первый и последний раз. Решишь ещё раз, что Чабаша можно как лоха развести…

Я наклонился к столику, что разделял нас, и вдавил сигарету в деревянную поверхность с силой, прокручивая. 

С лица Гарика сошел весь цвет, а я только хмыкнул. Ссыкло. Перевел взгляд на девчонку, что замерла возле шеста и смотрела на меня большими глазами.

— Не бойся, я не охочусь, когда сытый, — достал бумажник, выудил из него несколько купюр и за резинку ей сунул. 

Вышел из вип-комнаты, за дверью охранники стояли, теперь без них я никуда не ходил. Слишком высоко забрался, с таких высот безболезненно не падают, с них только насмерть срываются.

Мы прошли в общий зал. Здесь, в подпольном казино, было точно в Вегасе, даже круче: ремонт по высшему классу, вышколенный персонал. Абы кого в эту богадельню не пускали, только денежных кошельков. Сам я азартные игры не особо жаловал, но глянул на часы: время ещё детское, торопиться мне некуда, можно и здесь побыть.

Я сел за барную стойку, жестом подозвав бармена:

— Виски. 

Обернулся к залу. Народу было предостаточно, несмотря на то, что пускали сюда только по знакомству, а ставки начинались с шестизначных цифр.

Возле стола с европейской рулеткой оживление, я приглядывался, отметив несколько знакомых лиц. 

В эмоциях народ не стеснялся, бурно выражаясь, я отпил виски и снова усмехнулся. В чем прикол рисковать огромными суммами? Пресыщенные жизнью идиоты. 

Наверняка, за куш борется кто-то из новичков, веря, что ему повезет. Но рулетка это теория вероятности в чистом виде.

Я взял бокал с виски и решил пройтись между столов, охранники остались на месте. Территория казино охранялась собственной службой безопасности, гарантирующей для гостей, впрочем, в этой жизни я не верил никому.

За рулеткой раздались бурные аплодисменты, но я шел в противоположную сторону, к покерному столу. Здесь было тише, и гораздо меньше людей.

Наблюдать за игрой тут не возбранялось, вне зависимости от ставок, и я решил этим воспользоваться. 

Сделал ещё один глоток, присматриваясь к игрокам, а потом замер.

Она была в красном.

Платье туго обтягивало фигуру, отсюда казалось, что ее темные волосы отливают медью.

«Не может быть, — решил я, — показалось».

Мы не виделись — сколько? Шесть, нет, семь лет, за эти годы она, наверняка, изменилась, все меняются. Но чем больше я вглядывался, тем меньше сомнений оставалось.

Славка играла в покер. 

Я решил оставаться в тени, не отсвечивая. Не то, чтобы я ни разу не вспоминал о ней эти годы. Иногда думалось, как она там живёт, продолжает заниматься тем же, что и раньше, или хватило ума и везения соскочить.

А теперь с жадностью какой-то даже разглядывал игроков рядом с ней, пытаясь вычислить, с кем она пришла. Слева сидел какой-то чертила в очках, справа боров на серьезных щах, бесконечно дёргавшийся и в карты свои смотревший, но по дистанции и взглядам, которые они бросали на Славу, было понятно, эти не с ней.

Стало быть, одна. Глупая девчонка.

— Дамы и господа, замена крупье, — на смену юнцу в белых перчатках пришел парень постарше. 

Я шкурой чувствовал: неспроста, пока там, люди радуется выигрышу в рулетку, настоящая игра идёт здесь. И ставки, судя по всему, пиздец как высоки.

Ещё минут двадцать я наблюдал за их игрой, все это время Славка на меня не смотрела, я же с лица ее глаз не сводил. И как выяснилось, не только я.

— Вскрываем карты, — произнес крупье. 

Первым открылся очкарик. Вторым, с победоносным воплем — боров:

— Стрит-флеш.

Прокатился одобрительный гул, Боров потёр ладони, поворачиваясь к Мирославе, а я приготовился. 

— Стрит-флеш на даме, — произнес крупье, когда Слава молча вскрыла свои карты. 

Я чертыхнулся, очкарик заулыбался, а Боров покраснел, поднимаясь:

— Карты подтасованы! — схватив пригоршню фишек, он швырнул в лицо крупье, тот в последний момент смог увернуться, — я с вас шкуру щас спущу!

Охрана материализовалась довольно быстро, я, видя, как нависает Боров над Славкой, раздумывал, не пришла ли пора вмешаться.

Глава 3.

Мирослава. 

Чужой город заманчиво сверкал огнями. Сто лет бы его не видела, со стоном подумала я. Хочу обратно в свою обыденную спокойную жизнь, чтобы бабульки на лавочке у подъезда здоровались, считая меня хорошей девочкой, чтобы Серёжка ныл, не желая идти домой, хотя ноги вымокли, хочу тишины и покоя, а не этого всего. 

Но выбора у меня нет. Пока я буду умницей, с моим сыном все хорошо будет. Поэтому стою перед гостиницей, самой лучшей в городе, разумеется, ветер апрельский холодит ноги в тонких чулках, а шею — бриллиантовое колье. 

—Детка, ты должна заинтересовать его сходу, — дал мне ценное указание Виктор. — А там хоть на руках ходи, хоть в туалете у него соси… Не важно. Но не мне тебя учить, мужики на тебя падкие.

Мужики да. Все мои беды от того, что на меня ведутся мужики. Только Чабашев умный. Слишком. И просто на сиськи не поведётся. Его нужно зацепить чем-то интереснее. И если мне удалось один раз, вовсе не значит, что удастся второй. Чабаш чёртова загадка, понятия не имею, что у него в голове. 

— Вы ожидаете такси? — вежливо спросил швейцар. 

— Ах, да, — вынырнула я из своих мыслей и шагнула к ожидающему меня автомобилю класса люкс. 

Виктор устроил встречу на элитной вечеринке. Я продумывала каждый свой шаг. Ловила масляные взгляды, мысленно меня здесь трахнули раз десять минимум, дважды пытались навязать себя, а один раз пьяный урод просто зажал меня в углу. Ненавижу. 

Я цедила один и тот же бокал шампанского целый час, натянуто улыбалась и ждала. И все напрасно, Чабашев не приехал. Это даже не удивительно — он никогда не был предсказуемым.

Вернулась в гостиницу, в свой роскошный ненавистный номер. Легла спать, словно можно уснуть, когда твой ребёнок неизвестно где и лишь от меня зависит, будет с ним все хорошо или нет. Не плакать, напомнила я себе. Лицо опухнет, а лицо это мой товар… 

— Доброе утро, солнышко, — услышала я, едва проснувшись. 

Села в постели, натянула одеяло по самые плечи. Визитер сидел, вальяжно развалившись в кресле. Крупный, начинающий лысеть мужчина, обманчиво неторопливый. 

— Я не ждала гостей, — спокойно ответила я. 

Каждый мой шаг — в неизвестность. Я понятия не имею, кто это, но не жду ничего хорошего, и придерживаю язык, чтобы не ляпнуть ничего лишнего. 

— Виктор велел поторапливаться. Четыре дня уже прошло. 

— Если бы это было так просто, вы справились бы без меня, — вспылила я. — Чабаш практически недоступен! 

— А мальчишка-то плакал ночью. Маму зовёт. А мама к нему не спешит… 

Стиснула зубы. Ненавижу, всех их ненавижу, наглых, считающих что они сильнее меня, и имеют право делать с моей жизнью все, что заблагорассудится. 

— Пошёл вон, — сказала я. 

— Не газуй… Птичка напела мне, что сегодня Чабаш будет в казино, на большие бабки вопрос решать. Пудри сиськи. 

Словно можно было на сиськи Чабаша купить, наивные. Но план созрел. 

— В карты играть умеешь? — спросила я. — Бабки готовь, побольше… 

Так я и оказалась счастливой обладательницей пяти миллионов, которые, впрочем, у меня заберут, не сомневаюсь даже. Чабаша в зале я сразу заметила, но виду не подала. Что я отлично умею, так это притворяться… 

— Сука, — орал мой сообщник. — Сука, я тебя урою! 

Я не была наивной. Никто бы мне не дал уйти с такими деньгами, слишком большая сумма. Если бы не боров, который так любезно мне их проиграл, то другой отловил бы. Я бы никогда не стала рисковать так. Но зато Давид смотрит на меня… 

А я на него смотрю. Смотрю, и почему-то реветь хочется. Вот, за что так? Единственный мужчина, который сумел забраться под мою броню, стоит сейчас напротив меня, улыбается одними глазами, а я его предать должна. Лучшее моё воспоминание. Идиотский мир… 

— Волшебное слово? — выдохнул он дым. 

— Пожалуйста, — улыбнулась я. 

Я должна улыбаться так, словно меня ничего не заботит. Никого не волнуют мои проблемы и переживания. Я просто куколка, красивая девочка. Для Чабаша — куколка с мозгами. Все. Не стоит обольщаться. 

— Никогда не мог отказать красивой бабе, — галантно подал руку мне, — пошли обналичивать твои миллионы. 

Он только коснулся меня, а мне воздуха в груди мало. Так моё тело реагирует только на него. Независимо не от чего, пусть хоть земля остановится, я всегда его хотела и буду хотеть. Это сильнее меня. 

— Спасибо. 

Шагаем к администрации. Сейчас мне по настоящему страшно. Если не Чабаш —не выпустят. Точнее, выпустят, но до утра я вряд ли доживу. Слишком много лёгких денег. 

Давид курит, наплевав на то, что мы внутри здания, я толкаю дверь кабинета и вхожу. 

— Деньги, — коротко говорю я и высыпаю фишки на стол. 

— Минуточку, — улыбается девушка. 

Белоснежные зубы, грудь третьего размера, ноги от ушей. За её спиной — мордоворот. Минута растягивается в три, потом в пять. Тянут время, догадываюсь я. Значит кто-то готовит мне торжественную встречу. Беспомощно смотрю на дверь, но Чабаш не идёт меня спасать. Быть может, ему интересно, как я себя поведу. 

— Быстрее. 

— Это очень большая сумма, — вежливо отфутболивает девушка. 

И тогда дверь открывается. Девушка перестаёт улыбаться и бледнеет так, что это заметно даже под дорогой тоналкой, а мордоворот напрягается. 

— Милая, все хорошо? — спрашивает Давид у меня. 

— Да, — улыбаюсь я. — Почти готово. 

Деньги находятся за пару минут, споро пересчитываются машинкой и перетягиваются резинками в пачках. Выглядит, словно не так уж и много, а меня за них готовы убить. 

Выходим на улицу. Апрель. Холодно ещё, моросит дождик. Давид держит меня под руку. И так хорошо, наплевать бы на все и свалить с ним на край света. Только у меня сын в руках врагов, сын, о существовании которого Давид даже не знает. А ещё, Давид меня не позовёт. Я ему не нужна. 

На территории казино мы были в безопасности. Здесь — жутко. Ветер проникает под тонкое платье, по спине мурашки. Свет фонарей отражается в лужах. Блестят мокрые машины. 

Глава 4

Чабаш

Создавать впечатление она умела, в этом Славке не было равных.

И сегодня я нет-нет да и возвращался к мыслям о ней. Завела вчера, так, как она это умела делать. До сих пор вспоминал, как она на пальцы мои насаживалась,и в штанах тесно становилось. Только заводило меня не одно лишь ее умение профессионально трахаться: таких баб, если поискать, навалом, важнее было другое.

Как Славка от меня текла. Как двигалась и стонала, что ясно становилось: эти чувства не подделка вовсе, так натурально сыграть нельзя. Она меня хотела так же сильно, как и прежде. Хоть и обломала — не только меня, но и себя в том числе.

Я хмыкнул, вспоминая, как шла она к зданию гостиницы, ничуть не смущаясь пятна на платье, обтягивающем задницу.  Славка и голой может пройтись с невозмутимым видом королевы.

В общем, стоило признаться себе: завела. Хотел я ее. И не видел ни единой причины, чтобы в этом удовольствии себе отказать. Да и повод для звонка нашелся сразу. Номер мне Славка не оставила, но я знал, в какой гостинице она остановилась, и уже через две минуты слушал гудки телефона.

— Алле, — ее голос, грудной, сочный, звучал чуть с ленцой.

— Привет, Слава.

— Здравствуй, Давид, — ответила она. Я прикурил сигарету, щелкнув зажигалкой, и выпустил струю дыма под потолок, — успел соскучиться?

— Мы вчера с тобой не все дела закончили, — и снова вспомнил, какой она мокрой была, как ноги разводила, на пальцы мои насаживаясь. 

Глаза закрываю, представляя, как трахаю ее, заставляя прогнуться в пояснице, держу крепко за бедра. Сладкое искушение. Не хочу в нем себе отказывать. 

— Ах, точно, — засмеялась она, — бизнесмен остается бизнесменом всегда. Я приготовила тебе твои долю.

Деньги мне эти нахрен не нужны. Если они настолько понадобились Славке, что ради них она пошла рисковать по-крупному, то пусть забирает их себе. Но как повод для встречи это было неплохим решением. Впрочем, так ли мне нужен какой-то официальный повод? 

— Если хочешь забрать, то увидимся вечером на балете.

Балетом она меня удивила. На секунду я прифигел даже: смотреть на педиков, что в белых капронках по сцене скачут, такое себе удовольствие. В публичных местах я давно не появлялся, да и там где бывал, только в окружении охраны. Люди в ней были непростые, лучшие бойцы спецподразделений, такие, что листком бумаги шею перерезать могут, не задумываясь. 

— Балет — лучше для мужчины нет, — хмыкнул я, — пошли лучше в кабак, пожрем, посидим, как следует. 

— Спасибо, конечно, но у меня свои планы. Захочешь, присоединяйся, — и трубку положила. А я засмеялся, башкой качая. Уела, уела Чабаша.

Набрал начальника безопасности своей.

— Вов, вечером идем в театр оперы и балета. Проверь обстановку, — подумал, и потом добавил, — и да, пробей мне человечка одного. Одну, точнее. Как жила, что делала последние шесть лет. Зачем бабки большие могут быть нужны. 

Вовка особо счастлив походу на балет не был. Прошлое покушение произошло не так давно, в людном месте, благо его бойцы сработали на десять из десяти. Но спорить со мной не решился, не для того  я ему такие бабки плачу, чтобы бошку в жопу засовывать и ждать, когда они вычислят, кто решил от Чабаша избавиться. 

Прятаться  я не буду, но это не значит, что не нужно быть осторожным. Оттого людям своим и велел подготовиться в лучшем виде.

Слава сидела на вип—балконе. Здесь было всего четыре места, из них занято только одно, ее. Она сидела с прямой спиной, волосы собраны в высокую прическу, обнажая красивую, длинную шею. Я сел рядом, мельком глянув на сцену, происходящее там меня особо не интересовало.

— «Дон Кихот», — не оборачиваясь, пояснила Слава, — люблю эту постановку.

Для человека, выбравшего такую профессию как у нее, она была слишком умной и образованной. 

— Очень интересно, — кивнул я, вглядываясь в сцену, а потом снова к Славе повернулся.

— Деньги в пакете, — она подтолкнула изящно ногой ко мне бумажный пакет, в разрезе платья мелькнула резинка чулок. Им я заинтересовался куда сильнее, чем содержимым пакета. 

— Себе можешь оставить, — медленно скользя по ее телу взглядом вверх, ухмыльнулся. Слава со мной глазами встретилась, головой покачала с улыбкой:

— А чего пришел тогда?

— Так я же сказал, мы с тобой вчера не закончили. 

Казалось, что воздух вокруг был пропитан вожделением, искрило аж. Я ладонь опустил на ее платье, комкая ткань и задирая бесстыдно вверх. Слава не остановила, но и на встречу не подалась, наблюдала за мной с интересом, но потому, как взгляд ее меняется, как приоткрывается рот, я знал, — и ее пронимает не слабо.

Она наклонилась ко мне ближе, свежее дыхание коснулось моих губ.

— Хочешь? — шепнула, я кивнул: мы не дети, смысл ломаться и скрывать? 

— Хочу.

— На глазах у охраны трахаться будем или они отвернутся?

В ее глазах искрится веселье, я усмехнулся криво:

— Хочешь, чтобы я отослал их отсюда?

Охрана за спиной стояла, я настолько привык к их присутствию, что замечать перестал. А сейчас почувствовал, что они рядом. Заколебался, взвешивая решение. Славу я знал. Но  внезапное появление и то, что последние несколько лет ее жизни для меня загадка, играла не в ее пользу. 

А она рукой уже скользнула по моей ноге, накрыла пах ладонью. Член встал уже так, что ещё немного и молнию на штанах вырвет к чертям, и ни о чем другом я думать не могу, только о ее приоткрытом рте, о мягких губах, которые она сейчас облизнула.

Покачал головой, а потом повернулся к ребятам:

— За дверью подождите, — видел, что хотят возразить, но так посмотрел, что второй раз повторять не пришлось. Дверь за спиной тихо закрылась, а я обернулся к Славе.

Внизу музыка играет, надрывается мужик в лосинах, прыгая по сцене.

А эта невозможная девчонка откидывает волосы за спину, снимает обувь и опускается передо мной на колени. 

Глава 5

Мирослава

Он хочет меня, это я знаю и без каких-либо доказательств. Когда-то одного лишь его желания мало было, большего хотелось, ночами мечталось, хоть и большая уже девочка. А сейчас я спекулирую его желанием и от этой мысли горько. 

Член буквально вырывается на волю. Большой, твёрдый, упругий. Не спешу брать его в рот. Скольжу вдоль него, касаясь не губами даже, щекой, едва-едва. Легонько трусь подбородком о жёсткие курчавые волосы. 

Он пахнет гелем для душа и мужчиной. Сексом пахнет. Давид выдыхает тяжело, и от этого звука у меня внутри тугим узлом скручивается вожделение, которое унять не удастся. 

— Возьми его в рот, — приказывает Давид.

Но я все равно медлю. Обхватываю основание члена ладонью, сжимаю. Потом касаюсь головки кончиком языка. Чувствую, как намокаю сама, но у меня не остаётся сил себя презирать. Открываю рот. Вбираю в себя его плоть. Он такой тугой, такой большой. Наматывает мои волосы на кулак, давит, вынуждая взять глубже. Мне нравится это ощущение наполненности, что возникает во рту, когда я ему уступаю. А потом… 

— Хочу тебя, — шепчет он хрипло. — Хочу тебя прямо сейчас, прямо здесь, Славка. 

Отрываюсь от члена. Понимаю, что он сейчас трахнет меня, прямо под звуки классики, и самое главное — сама этого хочу не меньше его. Но странно, именно сейчас я чувствую себя шлюхой. Которую заставили, вынудили лечь под мужика. Чувствую себя грязной, это гадко. А минет даёт чувство хоть какого-то превосходства, позволяет мне контролировать процесс. Легонько, на грани боли прикусываю нежную кожу члена. 

— Позволь мне сделать тебе хорошо, — прошу я. 

Грубые мужские руки уже задирают наверх моё платье, и противостоять я ему не смогу. На глаза снова наворачиваются слезы, но реветь я не стану. А Давид останавливается вдруг. 

— Тогда делай это, как следует. 

Я делаю. Скольжу губами вдоль члена. Вбираю его в себя полностью, такого, кажется необъятного. Рукой помогаю, на мгновение вынимаю член изо рта, провожу языком по мошонке, заставляя Давида ещё сильнее сжать пальцы на моей голове. Я знаю, ему так нравится. 

— Соси, — хрипло бросает он, и я продолжаю. 

Саднит горло, слезы теперь уже настоящие выступают на глаза от непроизвольной реакции, дышать тяжело. Я стою перед ним на коленях и паркет больно врезается в кожу. Давид нажимает на затылок сильнее, удерживая член внутри меня так глубоко, как это возможно, не давая возможности дышать, а потом кончает. 

Часть спермы течёт напрямую в горло, хочется кашлять, но я терплю, остаток несколько секунд держу во рту, затем проглатываю. Вытираю рот, одергиваю платье, поправляю безнадёжно испорченную причёску. Сажусь на свое место. На коленях красные пятна от пола. Перевожу взгляд на сцену. 

— Мне кажется, Базиль переигрывает, — спокойно отмечаю я. 

— Славка, ты невозможная, — смеётся, застегиваясь, Давид. Он выглядит удовлетворенным и расслабленным, внутри меня же все сжато в пружину. 

Охрана молча появляется и занимает свои места. В антракт мы не выходим, так понимаю, Давид максимально ограничивает время проведённое в публичных местах. Нам приносят вино и свежие ягоды. Не стандартную клубнику, а чернику и малину, я так любила малину раньше… 

Выходим мы немного позже остальных, но в фойе ещё много людей. Охранник помогает мне надеть пальто. Я себя чувствую потерянной, мне так хочется вернуть уверенность в себе, но не получается. 

— Давид, — раздаётся чей-то голос. — Ты решил, наконец, приобщиться к культурной жизни нашего города? 

Останавливаемся, ожидая группу мужчин. Тот, который окликнул Чабаша, обнимает его так, словно сотню лет не видел, и смертельно соскучился. Я смотрю на него. Высокий. Крепкий, не толстый, именно крепкий, словно медведь. Квадратная челюсть, короткий ёжик седеющих уже волос, и пронзительный взгляд серых глаз, который определял все. Мне не нравился этот человек, источающий силу и энергию, я видела в нем зло. Но Давид явно его не боялся, он не боялся никого. 

— Как тебе постановка? — спросил седой. 

— По-моему, Базиль переигрывал, — ответил Чабаш, нашёл меня глазами и улыбнулся легко. — Но я прекрасно провел время. 

— Я слышал про твои заморочки с той землёй, Давид, — начал мужчина, а потом увидел меня. 

Я стояла чуть в сторонке. Жизнь давно научила меня — в мужские игры не лезть. Всё равно ты только красивая игрушка для них, не больше. Они не видят в тебе равного себе. Поэтому я максимально дистанцируюсь в такие моменты. 

Но этот взгляд… он не просто масляный, к таким я привыкла. Этот мысленно разорвал моё платье, поставил на четвереньки и изнасиловал. И если бы не Давид рядом, он бы так и поступил. 

— Херня все, — отмахнулся Давид. — Я свое поимел. 

Кивнул, прощаясь, взял меня за руку и повёл прочь. Я шагаю и чувствую на себе этот тяжёлый мужской взгляд. Всё будет хорошо, сказала я себе. Я просто сделаю свое дело, заберу Серёжку. И не будет никаких мужчин, минетов в ложе под звуки классики, сбитых коленок. Это не моя жизнь больше. 

— Кто это? — не сдержалась я. 

— Гараев, — откликнулся Давид. — Губернатор. Не забивай ерундой свою хорошенькую голову. 

Автомобили, в которых мы и охрана, движутся к моему отелю. Я молчу, хотя не нужно молчать. Молчанием не зацепить. Смеяться нужно и совершать глупости. Нужно быть интересной, а не унылой. 

— Поехали ко мне? — вдруг удивляет Давид. 

Застает меня врасплох. Я бы может и поехала, это вполне бы входило в планы. Но сегодня Виктор сказал, что позволит мне поговорить с сыном. Без сынишки меня ломает и выворачивает изнутри, и этот разговор нужен мне, как воздух. 

— Прости, на сегодня у меня другие планы. 

Ловит меня за руку, наваливается близко так, лицо к лицу. Смотрю на него и вспоминаю о том, что Чабаш вовсе не милый и смешной. Милые до таких высот не долетают. Глаза у него смеются, а внутри сталь. Не стоит обманываться. 

Глава 6

Давид

Гараев позвонил на следующий день. По выходным мы с ним, бывало, пересекались. 

Официально общих дел не имели, неофициально приходилось обсуждать многое, и ещё больше - делиться. Если Гарай отвечал за закон, то я был — порядком. 

— Давид, дорогой, приезжай к нам, мы сегодня барбекю семьёй затеяли.

— Хорошо, — ответил я Гараеву, — ближе к трем заеду.

До обеда, несмотря на выходной, я свои дела решал, не выходя из офиса. Здесь безопасность на высшем уровне, не кабинет — бункер, способный выдержать взрыв. 

В дверь стукнули, я ответил:

— Заходи, — и увидел Вовку.

Начальник безопасности зашёл, кивнув в знак приветствия, сел на кресло напротив моего и папку протянул, бумажную, тесемками перевязанную. 

— Ещё бы печать сургучную налепил, — хмыкнул я, развязывая бантик и папку открывая. Сразу же — фотка Славы, крупным планом, рядом с ней за руку идёт пацан, лет пять — шесть, белобрысый, волосы кудрявые.

— Ни хрена себе, — присвистнул я, — это кто?

— Племянник ее. Она его опекун, с самого рождения, мамка у пацана умерла, отца не было. Там в документах дальше есть все бумаги. 

Я взял в руки досье Славы, изучая его. Последние годы ничем выдающимся не отличались, официально она числилась экономистом в какой-то хер пойми фирме, чем зарабатывала на деле, оставалось неизвестно. 

Взял фотографию в руку, приближая к лицу. 

— Ну надо же, Слава — и опекун, — покачал головой. — Связи?

— На первый взгляд ничего особенного, — отчитался Вовчик, — но мы копаем. 

— Копайте-копайте, — махнул я рукой, — поехали к Гараю на дачу.

Конечно, никакой дачей этот загородный особняк не был. Здесь имелось все, даже вертолетная площадка на заднем дворе. 

На въезде на территорию стоял пропускной пункт, охранник вышел, глянув на мою машину, кивнул и пошел открывать шлагбаум. 

Мы въехали двумя автомобилями, охрана осталась снаружи, а я пошел по выложенной итальянской брусчаткой дороге ко входу в губернаторский дворец. 

Гарай стоял уже на широком крыльце, раскрыв руки в широких объятиях:

— Как раз вовремя успел, сейчас мясо буду жарить, опробуем новый гриль.

Я протянул ему в качестве презента бутылку коньяка тринадцатилетней выдержки: губернатор алкоголь не любил, но коллекционировал.

Вообще, человеком он был своеобразным, за его показным радушием скрывался жестокий человек, и в здравом уме переходить ему дорогу не стоило. Но как и все, Гараев уважал силу. 

Уважал меня. 

На заднем дворе по огромной ухоженной территории носились две гончие, я свистнул, подзывая псов к себе, и потрепал их по мягкой теплой холке. 

— Разбалуешь моих собак, — покачал головой Гараев, — совсем от рук отобьются.

— Отобьешся у тебя, — хмыкнул я, губернатор улыбнулся. Лесть он любил. — Чего позвал?

— А просто так уже не ходят по гостям? — деланно улыбнулся он, — не модно?

— По гостям-то может просто так и ходят, а к губернатору только по делам.

Гараев открыл крышку гриля, щипцами положил на решетку три больших куска мяса. Зашкворчал жир, капающий на раскаленные угли, гончие закрутились вокруг беседки, поскуливая, но внутрь заступать боялись.

Гараев шикнул на них, и они замерли послушно, глядя на хозяина по-собачьи преданными глазами. 

Запахло жареным мясом. Я подхватил с накрытого стола свежий огурец, хрустнул, глядя на широкую спину губернатора. Он с ответом не торопился, да и я не спешил. Раз позвал первым, значит, ему нужнее, вот и посмотрим, что старому змею от меня понадобилось.

Минут через пять к нам вышла жена губернатора, Людмила. Она была младше его лет на десять, но благодаря косметологам выглядела не старше тридцати пяти. 

— Здравствуй, Давид, — улыбнулась, не снимая солнцезащитных очков, но близко подходить не стала. 

— Здравствуй, — кивнул я, поднимаясь и опираясь на поручень беседки, — присоединишься к нам?

— Не люблю лезть в разговоры больших мальчиков, — покачала она головой, — я только поприветствовать тебя вышла. 

Мы перебросились парой слов, после чего жена Гараева ушла. А я успел заметить хорошо замазанный синяк на скуле, но только потому, что знал, что нужно искать.

— Ну, давай за стол, будем пробу снимать, — Гарай положил тяжёлое блюдо со стойками на середину стола, — будешь коньячок? 

— Хозяин не пьет — гость не пьет, — покачал я головой, — а вот с мяса пробу сниму.

Мы сели за стол, жевали молча. Мясо и вправду получилось хорошим, с тонкими прожилками, в меру прожаренное. Я смотрел, как Гараев с особым удовольствием режет свой кусок, пуская на тарелку розовый сок, а потом макая в него кусок хлеба. 

— Девочка твоя мне понравилась, — сказал он отодвигая, наконец, пустую тарелку. — Одолжишь?.

— Нет, — дожевывая, мотнул головой, — не одолжу. 

Тонкие губы губернатора расплылись в неприятной улыбке: 

— Вот как?

 Мы друг на друга смотрим, его взгляд тяжёлый, изучающий. Ждёт ответа моего, не просто, чтобы понять да-нет, изучает, насколько ценна она мне. 

Я один, всегда один, ни родни, ни близких, чтобы зацепиться. И в опере с бабами ни разу не гулял, не привлекал внимания. 

А этот упырь ее разглядел. 

— Я и сам не наигрался ещё, — пожал плечами. Вспомнил фото Славки с пацаном. Вспомнил ее вчерашнюю, стоявшую передо мной на коленях, такую упоительно— желанную.  Ни под кого Славку подкладывать я не собирался. Тем более под таких извращенцев как губернатор. Слишком жёстко он любит, то, что с женой своей творил, это ещё цветочки. И как девчонок он называл, что к нему попали, я прекрасно  знал. Мясом. 

— Жаль. Ну ладно, ты мясо кушай, кушай, — кивнул он, — мясо я люблю.

— Я в курсе, — ответил ему холодно, — спасибо, наелся. 

Глава 7

Мирослава

Телефон зазвонил утром. Я вскочила в постели моментально, первая мысль — Виктор. Вдруг с Сережкой случилось что-то? Но номер был незнакомым, кольнула тревога, незнакомых номеров я издавна опасаюсь, но в моей ситуации не взять трубку может быть фатальной ошибкой. 

— Да? — спросила я, контролируя голос. 

— Доброе утро, Славка, — сказал Давид. 

В его голосе улыбка, и я поневоле улыбаюсь в ответ, пусть и не видит никто. 

— Соскучился? 

Вопрос в шутку. Но все равно волнуюсь. Всё эти годы я мечтала, чтобы скучал по мне. Чтобы херово ему было, ломало, а вечерами, как я, лежал, в потолок смотрел, думал о том, кто сейчас может быть в моей постели. Что однажды не выдержит и приедет. Но…семь лет прошло, я устала мечтать. 

— Ага, — легко согласился Давид. — Собирайся быстро, я тебе показать что-то хочу. 

— Что надеть? — деловито поинтересовалась я. 

— Джинсы, душа моя. 

Для него все это не всерьез, он играет людьми, в людей играет. Ему нравится проявлять ко мне нежность, а меня снова несколько лет ломать будет от тоски и воспоминаний. Если, конечно, выберусь из этой передряги живой… 

Надела джинсы. Они у меня были одни с собой, дорогие, любимые, уже немного потертые. Свитер глубокого вишнёвого цвета, волосы заплести в косу. Когда-то Давиду нравились мои косы… В назначенное время я уже стояла на улице и притопывала от нетерпения — любопытство съедало. 

Роскошный автомобиль плавно притормозил передо мной, водитель предупредительно открыл дверь. Замерла на мгновение, любуюсь мужчиной всей своей жизни — на нем лёгкая спортивная куртка, и джинсы тоже потерты, как и брендовые кроссовки. 

— Ты, как простой смертный, — рассмеялась я. 

Села, дверцу прикрыли. Давид щёлкнул ремнем безопасности, отстегиваясь, придвинулся ко мне, меня обдало жаром. Сегодня все случится, вряд ли я найду ещё причины, чтобы тянуть время… 

— Красивая, — шепнул он и меня поцеловал. 

У меня в животе — бабочки. И от слов его, и от поцелуя, и от того, что рука его так властно на моей джинсовой коленке лежит. 

— Мы едем мясо жарить? — спросила я. 

На улице почти тепло, весна, наш наряд — логично. 

— Мясо? — поморщился он. — Нет, только не мясо. 

Отодвинулся от меня немного, закурил. Дым дорогих сигарет нисколько не раздражал, мне всегда нравилось, как он курит. Сидела раньше, завернувшись в одеяло, и любовалась, как он нагой на балконе стоит и курит… 

Обернулась — подумала о том, что охраны нет, и на Чабашева это совсем не похоже, он далеко не так беззаботен, как семь лет назад. Успела подумать — как бы не случилось ничего, неясной тревогой кольнуло сердце. 

Мысли материальны. Нужно было думать о том, что скоро май, весёлый и беззаботный. Что с Сережкой устроим пикник непременно. Что он будет рядом, смешной, худой, весь угловатый, родной… 

В нас не стреляли даже поначалу. Все так быстро произошло. Какая-то машина вылетела из-за очередного поворота и в упор ударила нашу. Тряхнуло, до звона в ушах. Ремень безопасности натянулся, я всегда пристегивалась, всегда, слишком часто моя жизнь зависела только от тех, кто за рулём, кому на меня насрать. 

Возможно, ребро треснуло, констатировала я, пытаясь вдохнуть воздух. Или ушиб грудной клетки. Водитель жив, выворачивает, пытаясь выехать из ловушки. Давид был не пристегнут, сильно ударился головой о боковое стекло, без сознания. 

— Блять, — выругалась я. 

И вот тогда начали стрелять. В нас. Стекла удерживали напор пуль — даже сеткой трещин не пошли. Но водительское разбито во время аварии. Пригибается. Сзади очень сильный шум перестрелки, значит, все же охрана есть. Они возьмут удар на себя, надо только время выиграть, вырваться. И в этот момент водитель дёрнулся, в него попали. Куда, так сразу понять не могу. Оседать на бок начал, теряя управление. 

Сейчас я думала о Серёжке. О том, какой он маленький, как мы сильно друг другу нужны. О том, что у него астма, каждую весну сильные приступы, а меня рядом нет. Хочу к своему сыну. Больше всего в жизни хочу, ничего больше не нужно. А для этого мне нужно делать все, что велит Виктор. Виктор не велел просрать все так скоро. 

— Миленький, — перегнулась я вперёд, схватила водителя за плечо, он поймал мой взгляд в зеркале, попытался улыбнуться даже. — Слышишь, стреляют? Наши это. Прикрывают нас, чтобы могли уехать. Ты едь только, пожалуйста, хоть немного, хоть сколько-нибудь… 

Вдавил педаль газа до упора. Вырвались. Главное, назад не смотреть, не слушать. Заехали в дворы какие-то, врезались в забор и окончательно остановились. Я понимаю, нас сейчас догонят. Время терять нельзя, мне сейчас Давид нужен больше, чем когда-либо. 

— Ты не имеешь права умереть, — зло сказала я бессознательному ему. — От тебя зависит жизнь моего сына. 

Дверь с моей стороны не открывалась, повредилась. Открыла со стороны Давида, вытащила его на улицу. Ударился об асфальт, глухо застонал. Ничего, переживешь, мрачно подумала я. 

Как порадовалась, что на мне кроссовки и джинсы! А ещё, что всегда держала себя в форме. И сейчас я могу, я просто тащу мужское тело за ноги в сторону. Тороплюсь, делаю это максимально быстро. Нам бы чуть-чуть продержаться. 

Глухая стена какого-то госучреждения, закрытого — выходной. Утопающие в голых пока кустах старые двухэтажные дома. Гаражи-ракушки. То, что нужно. Туда и волоку. Стараюсь по сухому асфальту, чтобы следов не осталось. Вряд ли те, кто идёт за нами, решат, что великого и ужасного Чабаша баба за ногу уволокла. Решат, что сбежал, спасся… 

Забиваюсь в какой-то тупик. Я сажусь на корточки устало, ноги дрожат от напряжения. Давид лежит прямо на земле, точнее крупной мокрой гальке. Стонет, приходя в себя. Тянется рукой к виску, на котором наливается страшная гематома, волосы кровью пропитались. Главное — живой. 

— Где мы? — тихо и хрипло спрашивает он. 

— В гаражах, — отвечаю я. — Сейчас нас либо спасут, либо кокнут, дальше я тебя тащить не смогу, сил нет. 

Глава 8

Давид

Башкой я приложился знатно. 

Звенело, гудело в голове от боли, кровь струилась куда-то за воротник, щекотя шею.

Пальцем коснулся виска, поморщился, шишка вышла огромная, хорошо, что не пробил насквозь. В таком состоянии я, разумеется, ни боец и ни защитник.

То , что меня Славка спасла… не било по самолюбию, нет, это жизнь и в ней случается всякое. 

Но если мои архаровцы в ближайшее время не окажутся тут, чую, подснежники я буду видеть разве что на своей могиле и то, если повезёт.

Кто напал? Кому это выгодно?

Я сел поудобнее, отряхивая штанины, и хмыкнул невольно. 

Тех, кому моя кончина на руку, с десяток наберётся, а то и больше. Слишком многим я поперек горла.  Другой вопрос, кто из моих врагов считает, что он бессмертный, когда такое затевает? 

Прошлый киллер так и не сказал, кто его заказал, ребята хотели ему язык развязать, да перестарались. Отдал он богу душу раньше чем назвал имя заказчика. 

Но я до него доберусь ещё. По-любому. 

Сначала я услышал топот ног, Славка дернулась испугано, посмотрела на меня. Глаза огромные, но не плачет, нет. Я ее ладонь сжал, думая, что зря сегодня без оружия, отстреляться бы смогли. 

Топот приближался, я Славку за спину спрятал, а сам приподнялся, расправляя плечи. В руках — осколок стекла, не бог весть какая защита, но полоснуть смогу, даже не взирая на состояние. 

Шаги приближались, осторожно, я приготовился, как взведённая пружина, готовый в любой момент обрушиться на врага в нежданном ударе. В моем случае только это могло помочь. 

Человек шагнул, его фигура показалась между гаражей. А потом он повернулся ко мне головой и замер.

— Давид Русланович! — Вовка бросился на встречу, одной рукой придерживая короткоствольный УЗИ, — ранены? Кроме головы задели что-нибудь?

Я стекло бросил, Вовка взглядом за ним проследил, но ничего не сказал, и правильно.

— Жить буду, — буркнул недовольно, на ребят я был зол. На кой хуй со мной машина охраны ездит, если сегодня толку с них как с сопливых новобранцев? — где остальные?

— Из наших одного положили, — после небольшой паузы сказал он, —  Толика. 

— Суки, — глаза на мгновение закрыл, борясь с неконтролируемым приступом ярости, — кого-нибудь достали из стрелявших?

— Двое их было, оба — «двухсотые».

Я выматерился, три трупа, перестрелка в черте города, покоцанные тачки и ни одного, блядь, «языка». 

Весёлая поездочка за цветами.

— Вот ей спасибо скажите, — кивнул я на Славу, что шла рядом. Она была напугана, но старалась держаться, только бледное лицо ее выдавало, — это она меня в безопасное место дотащила.

Вовка зыркнул на нее зло, ничего не сказал, в встретившись со мной взглядом, отвернулся. 

Его косяк, и косяк не слабый. За такое в ту же секунду с места можно вылететь. 

Мы дошли до того места, где стоял мой автомобиль, покореженный капот упирался в металлический профиль забора, передние стекла осыпались, густо усеяв панель приборов. 

— Прилично сюда идти, — задумчиво произнес. А ведь Славка меня всю дорогу тащила, я был без сознания. Как она, такая хрупкая, смогла это сделать, загадка. — Ты моряк Папай? — обратился к ней. 

— Если бы я шпинат один жрала, Чабашев, мы бы смогли с тобой отползти метра на три, не больше. 

Я кивнул, думая о своем. Возле тачки сидел водитель, прямо на асфальте, лицо в крови, рубашка ею пропилась почти насквозь, но в руках пистолет держал. 

 При нашем появлении он собрался встать, но я махнул рукой только, толку от этого, если еле живой.  

Остальные ребята подталкивали второй автомобиль, который тоже был не на ходу. 

— Вам в больницу надо, — сказал Вовка, — сейчас ребята подъедут, на другой тачке поедем. 

— Где «двухсотые»?

Вовка нахмурился и кивнул на второй автомобиль, Кирюха с Антоном как раз остановили его недалеко от нас. Я, чуть прихрамывая, дошел до него, отмечая россыпь пулевых отверстий на правой бочине. 

— Показывай, — махнул рукой, Кирюха открыл багажник, где лежали два неудачных стрелка. Взглянул на их лица, сцепив зубы, ни одно не было мне знакомым. Блядство Последняя надежда по горячим следам все прояснить расстаяла. 

Теперь придется регулировать вопрос  ментами, у моих ребят было разрешение на ношение оружия, но три трупа замять не так просто. 

Я достал мобильник из своего автомобиля, он валялся на коврике заднего сидения. Экран был треснут, но на прикосновения реагировал. Провел пальцем, выбирая из списка контактов необходимый. 

Набрал номер Гарая, тот, второй, что использовался лишь в экстренных случаях.

— Давид, случилось что? — деловито поинтересовался он, судя по звукам, Гараев обедал. 

— Случилось, — кивнул, хоть собеседник меня и не видел. Оперся на капот автомобиля, тыльной стороной ладони стер кровь с лица, которая и не думала останавливаться, — мой кортеж расстреляли.

— Совсем охренели, — равнодушно произнес Гараев, я и не ждал от него фонтана эмоций, но это покоробило, — раз сам звонишь, значит, жив. Что надо?

— Ментов лояльных отправь, здесь придется прибраться.

Слава подошла ближе, заглядывая мне в глаза, здесь она чувствовала себя неуютно. Я ее за ладонь к себе притянул, обнимая свободной рукой. 

— Много мусора? 

— Аж целых три кучи, — хрипло ответил я. 

— Плохо, Давид, плохо, — в голосе Гараева слышалось недовольство, но денег я ему таскал не просто так, я знал, что он поможет. Сбросил звонок, не удосужившись ничего ему больше ответить.

Вскоре подтянулись ещё ребята из охраны, мы поменялись местами и вместе с Вовкой доехали до ближайшей больницы. 

Меня провели через задний вход, Слава шла рядом, ни отставая ни на шаг, с двух сторон — охранники. 

Врача привели быстро, тот осмотрел деловито мое лицо.

— Рана глубокая, придется зашивать.

— Штопай, раз надо, — пожал плечами. Слава присела поближе, взяла меня за руку, а я ухмыльнулся ей, — думаешь, Чабаш боится иголок с нитками?

Глава 9

Мирослава

Давид смеялся. Словно не случилось ничего. На колени ему послушно уселась, я же хорошая девочка, облапил по хозяйски. Сижу, сердце бьётся, как бешеное, а его рука ласкает грубую ткань джинс между моих ягодиц, в то время, пока врач наносит стежки на его рваную рану. Я мокну вопреки всему — не могу этому противостоять. 

Но я знаю, несмотря на то, что он делает вид, словно все случившееся забавное проишествие, он думает сейчас напряжённо. И потом, когда выводы сделает будет страшно. Страшно тем, кто это затеял. А мне страшно за нас с Сережкой. Я почти уверена, Чабаш решит, что в его жизни я появилась не просто так перед этим покушением дурацким… Он силен и жесток. Сегодня я для него душа моя, а завтра никто, нужно это понимать. Я понимала. 

— Поедем подснежники смотреть? — подмигнул он, когда врач закончил. 

Я на него смотрю и улыбки сдержать не могу — один глаз немного оплыл, и повязка скрывающая рану придаёт ему бандитский вид. 

— Я мужика тащила, — ответила с улыбкой. — Очень тяжёлого. За ногу. Подснежники подождут несколько дней? 

— Подождут, я им прикажу, — ответил он. 

И меня поцеловал. Властный поцелуй, крепкий, от которого коленки дрожат и мысли вдаль уносятся. Открываю ему рот навстречу, пускаю в себя его язык, растворяюсь. Но опять же понимаю — мыслями он уже разбирается в том, что случилось. 

Мне выделили машину и водителя. Ехать недалеко, всю дорогу я напряжённо думаю. Вдруг это Виктор сделал, а я испортила все? Вдруг Давид сейчас нароет то, что я и правда, не просто так появилась? 

— Спасибо, — автоматически поблагодарила водителя. 

Полнялась к себе. Мыслями где-то глубоко-глубоко, и мысли мои тяжёлы. Номер открыла, вошла. Светло ещё совсем, кажется ничего плохого случиться не может, когда так ярко солнце весеннее светит. Но… 

Удар был резким. Я не была к нему готова. Ударили в скулу, кулаком, сильно. Острой болью отдалось в ухо. Упала, ударившись затылком, застонав безнадёжно, даже сознание потеряв на мгновение. Глаза открыла, помогала, прогоняя мутную пелену. Успела с тоской подумать — как же хочется забрать Серёжку и жить спокойно, словно нет вокруг никакого дерьма. Потом контуры вокруг обрели чёткость и я увидела склоняюешгося надо мной борова, того самого, кто мне в поддавки пять миллионов проиграл. 

— На кого работаешь ещё, сука? — спросил он и меня пнул. 

Грудная клетка и так болела, удар ногой пришёлся в бок, ненадолго потеряла способность дышать. 

— На вас, — прохрипела я. — Хватит ходить ко мне в номер, как к себе домой… 

Схватил меня за волосы и потащил. Волосы такое дело, как не готовься к боли морально, а слезы из глаз брызнут. 

— Говори, блядь! 

Ещё один удар. Но я уже успела прийти в себя от неожиданности, шок от происходящего отступил в сторонку, я всегда умела быстро соображать. Поэтому сейчас оттолкнулась ногами, откатилась в сторону - главное не дать ему ударить сейчас, дать выслушать, и заговорила, громко, чётко, понятно, чтобы точно дошло. 

— Мой сын у вас. Я работаю только на вас. Если ты ударишь меня ещё раз, я не смогу объяснить Чабашу, откуда синяки на моем теле. Ему на моего сына насрать, так что он тебя найдёт и убьёт, очень медленно и вдумчиво, а вся ваша затея провалится. 

Дышит тяжело, но соображать начал. И слава богу. Выдала минуту, потом тяжело поднялась, прошла в ванну. Черт, точно будет синяк. В маленькой морозилке барного холодильника кубики льда. Высыпала на салфетку, прижала к лицу. Ещё этого не хватало, для полного счастья, что я Давиду скажу? 

— Точно? — спросил боров, подходя сзади. 

— Точно, — кивнула я. 

Молчим. Лёд тает, холодной струйкой стекает мне за шиворот. Реветь хочется. Болит голова. Хочется Серёжку и домой, а вместо этого торчу в чужом городе и ничего, вообще ничего от меня не зависит. 

— Тогда это…ушки на макушке держи. Виктор позвонит все расскажи, как есть. 

Словно я сама бы не догадалась. 

— Держу, — согласилась в ответ. — Расскажу. 

Виктор позвонил и разговор был крайне неприятным. Я все же поплакала, больше из страха за сына. Постояла под холодным душем, все же надеясь снизить последствия ударов. Телефон зазвонил ближе к вечеру. Я уже сохранила номер Давида, и если была удивлена, то самую капельку. 

— Что-то случилось? — невольно встревожилась я.

— Тебя хочется, — пожаловался он. — Ужасно. Приеду сейчас. 

— Как сейчас? 

— Ну, минут через двенадцать. 

Меня затрясло. Отёк льдом и душем снять удалось, но синева по скуле разливалась. Мне меньше всего нужны его вопросы сейчас. Быстро нанесла увлажняющий крем. При прикосновениях кожа болела слегка. Следом тональный. Наношу и все время смотрю на время. Уж что, что, а краситься я умела, пришлось научиться. И прятать синяки приходилось уже… Консилер. Пудра. Даже время осталось, чтобы на голое тело платье натянуть. 

— Ничего не видно, — кивнула я своему отражению. 

Он приехал через десять минут. У меня волосы ещё влажные, босиком, потряхивает. Увидел меня, руки мне навстречу протянул. 

— Краси-и-и-вая, — сграбастал крепко-крепко, — моя…

Ладони на ягодицы положил и сжал крепко, до боли. Но он пусть делает больно, это правильная боль, её я согласна терпеть. Но Чабаш отстранился в глаза внимательно посмотрел. 

— Синяк? 

Сердце пропустило пару ударов. Я профессионально нанесла макияж, но он не в меру внимателен. 

— То происшествие, — печально улыбнулась я. — Ударилась во время аварии, говорить просто не стала. 

Глава 10

Давид

Я по синяку пальцем провел, почти невесомо, но Слава поморщилась от неприятных ощущений. 

— Больно?

Она кивнула, нехотя точно, и отстранилась от меня слегка. 

— Не думала, что заметишь, — улыбка снова появилась на ее губах, — но от тебя ничего не скрыть.

— Не скрыть, — согласно кивнул я, — все равно узнаю.

Стоим, друг на друга глядя, у Славки в вырезе платья грудь вздымается, что глаз не отвести. Я хочу ее, пиздец как, разглядываю жадно, сжимаю поддатливое тело своими руками. 

А она губы облизывает, язык скользит по ним, и от одного его движения кажется, что джинсы на мне лопнут скоро. 

— А хочешь, как ты любишь, сделаю?

Я кивнул. Слава по груди моей ладонью провела, слегка царапая ткань рубашки коготками и из объятий высвободилась.

Развернулась спиной, стройная, красивая, и пошла вперёд к столу, а я за ней следом.

Платье, как по щелчку, соскользнуло по ее гладкому телу вниз. Его Слава перешагнула, оставшись в одном белье. 

Черном. Высокие трусики, пояс, державший чулки. 

Когда успела только нарядиться для меня? Впрочем, та Слава, которую я знал, могла в таком виде и каждый день ходить. 

Она дошла до большого стола, обернулась на меня через плечо, а потом нагнулась, облокачиваясь о него.  

Так, что  теперь только задница в черных кружевах, притягивала мой взгляд. 

Я ещё выдержку хотел проявить, расстегивая мелкие пуговицы своей рубашки, но надолго меня не хватило. 

Штаны даже снимать не стал, лишь ремень расстегнул — больше ждать не мог.

А Славка, словно только то и чуя, призывно бедрами покачивала.

Я оттянул трусики в сторону, касаясь ее промежности. Она была уже влажной, горячей, и от одного этого прикосновения волна возбуждения затопила меня, в промежности заныло требовательно. Я погрузил в нее палец, затем второй, ощущая, какой Слава была тугой. 

Она подалась чуть назад, а потом плотно сжала мои пальцы. 

— Что ты делаешь со мной, девочка, — больше ждать я не мог, к черту все. Достал «резинку», надрывая зубами уголок упаковки, надел презерватив раскатывая его по члену. 

Руки были в смазке, я скользнул по ее ягодицам, раздвигая их в сторону и вошёл. 

На всю длину, с ума сходя от ощущений. Замер, позволяя ей привыкнуть к моему размеру, и начал плавно двигаться. 

Растягивая удовольствие, снова вспоминая, как это упоительно— трахать ее. 

Слава застонала, я наклонился вперёд, наматывая ее волосы на кулак и заставляя прогнуться, почти прижимая к себе. 

Мне нравилось трахать ее сзади, лапать за тугую, плотную грудь с темными сосками. 

Теперь мы оба отражались в зеркале, что висело напротив стола, ее загорелая кожа на фоне моей все равно казалась светлее. 

Я зубами приспустил бретельку бюстгальтера на плече, прикусывая ее за кожу. По женскому телу пробежали мурашки, и словно в ответ на них Слава ещё туже сжала мышцами мой член. 

— Не торопись, сегодня я буду трахать тебя долго. 

Я стащил с нее лифчик, освобождая грудь и развернул к себе. Подхватил под ягодицы, усаживая на стол. Слава согнула ноги в коленях, широко разводя их в стороны. 

Она была такой открытой передо мной, с влажной промежностью, с набухшим клитором. Я опустился на колени, удерживая ее ноги разведёнными, и провел языком по пульсирующей плоти.

— Давид, — простонала она мое имя, и подалась навстречу. Я втянул в себя тугой бугорок клитора, скользя по нему языком. Слава выгнулась, ее подтряхивало в ответ на каждое мое движение. 

Кончала она всегда со смаком, и я хотел, чтобы сейчас она испытала оргазм. Перекинув ее ноги на плечи, я снова ввел один палец в лоно, нащупывая выступающую точку и слегка надавил, поглаживая. 

— Ещё, — равно выдохнула она. Женские пальцы зарылись в моих волосах, слегка царапая ногтями, но не причиняя боли.

Впрочем, я вообще ничего не чувствовал в этот момент, была только она и я, и ее терпкий вкус смазки на моем языке. 

Останавливаюсь, когда чувствую, что развязка уже близко, и Слава жалобно скулит, тянет меня обратно, прося доделать начатое. 

Но я не намерен позволять ей так быстро кончить. Не сегодня. 

— Давиид, — в ее голосе мольба, она приподнимается на локтях, заглядывая мне в лицо. Губы, искусанные, распухли и налились цветом, я подтягиваюсь, чтобы впиться в ее рот долгим, глубоким поцелуем. 

Она слизывает с меня весь свой сок и даже не морщится, наоборот, ей нравится. Но потом она давит мне на плечи, заставляя опуститься назад.

Я снова провожу по ее клитору языком, смазки так много, Славу трясет. 

Она кончает так внезапно, срывая голос криком, и этот звук бесконечно сладок, но я не отпускаю ее, крепко держа за икры.

Дождавшись, когда первая волна оргазма схлынет, я дую на ее промежность, а потом провожу языком снова и снова, пока она не кончит во второй раз. 

А теперь наступает моя очередь. Я подхватываю ее на руки, переношу с жесткого стола на кровать. Ложусь, усаживая ее на себя сверху, так, чтобы грудь, плоский живот были под моим ладонями. 

— Есть силы? — спрашиваю с усмешкой, и она кивает, откидывая густые волосы назад. 

Обхватывает мой член ладонью, приподнимая бедра и вставляя его в себя под протяжный стон: после оргазма все чувствительно, и я чувствую, находясь внутри нее, как мышцы ее все ещё пульсируют.

— Для тебя найдутся. 

Она задаёт темп сама, грудь покачивается в такт движениям, и притягиваю ее к себе за запястья, чтобы втянуть тугой сосок губами. Слава такая вкусная, ее запах, чистый, женственный, сводит меня с ума. Я больше не могу ждат: хватаю ее за талию и начинаю вкалачиваться в тело так, что от каждого движения она кричит, не сдерживаясь. 

А мне хочется глубоко, ещё глубже, глухие шлепки разлетаются по комнате.

Оргазм, мучительный, долгожданный, поднимается снизу, заставляя все тело сжаться в предвкушении разрядки.

Глава 11

Мирослава 

Кажется, уснул. Все херово в моей жизни, но лежать рядом с ним нагой, смотреть, как спит, такое невыносимо счастье, что дышать трудно и где-то в глубине груди ломит тупой болью. Хочется наклониться, сдуть со лба упавшую прядку волос, поцеловать нежно в кончик носа, но я не хочу тревожить — у него был не самый лучший день. 

— Вместо того, чтобы смотреть, давно бы потрогала, а лучше попробовала на вкус, — сонно проворчал он. 

Меня к себе властно притянул, сграбастал в объятия, прижимая голой попой к своему паху. Я почувствовала, как его член наливается силой, несмотря на то, сколько раз уже сексом занимались. Приятно было понимать, что хоть что-то время изменить не в силах — мою власть над его телом. 

— Поспи, —улыбнулась я. 

Такое горькое оно, моё счастье, такое терпкое на вкус, словно самое сухое вино. Дыхание Давида выровнялось. Я лежала рядышком и просто наслаждалась его близостью. Сладко. Комнату золотили лучи уходящего солнца, световой день стал гораздо длиннее, весна вошла в силу. 

Пальцы Давида пробежались по моему животу от рёбер, до самого лобка, прочертили пару кругов вокруг пупка. Господи, как хотелось бы остаться с ним в этом номере навечно! Но…Серёжка. Серёжка важнее всего в мире. 

— Покажись, — попросил он. — Мне нравится смотреть на тебя голую. 

Я послушно отстранилась, демонстрируя свое тело. Чуть развела ноги, затем прогнулась. 

— Так? 

— Нет, — сказал он вдруг до странного серьёзно. — Ложись на спину рядом. 

Его тон мне не понравился. Я слишком хорошо его знала, чёртову любовь всей моей жизни. Но легла — я очень послушная девочка. Пальцы Давида вернулись к моему животу, теперь они скользят между лобком и пупком. Неторопливо, вверх-вниз, и замирают на одном месте. 

— Что это? — холодно спрашивает он. 

— Где? 

Я растерялась, только поэтому переспросила, пытаясь выиграть время, понять, как быть дальше, унять панику, которая мгновенно во мне поднялась. Потому что его пальцы лежат точно на рубце от кесарева сечения. Я скрывала факт рождения ребёнка почти от всех, Виктор знал, от него бы скрыть не сумела. Он даже по связям своим помог мне формальности уладить… И шрам я выводила несколькими не очень приятными процедурами, уверена была — не видно ничего. 

— Здесь, — спокойно ответил Давид. — На твоём чёртовом плоском пузике, Славка. Это рубец от кесарева сечения, я не первый десяток лет на свете живу. 

Дыхание перехватило. Вспомнилось вдруг не к месту, как это было. Что схватки остановились. И все твердили вокруг — так бывает. Надо просто отдохнуть, а потом рожать дальше, словно это норма. А меня трясло от ужаса. И понимания, что все пошло неправильно. И ребёнок, которого я считала даром богов, может сейчас умереть прямо во мне. 

Я тогда ночью, страдая от слабости и недосыпа, страха, подняла на уши всю реанимацию и заставила себя обследовать. И оказалось, что Серёжка уже задыхался во мне, и спасло его только экстренное кесарево сечение. 

Но Давид об этом ничего никогда не узнает — так правильнее и безопаснее. Но… глупая моя любовь тогда во что-то верила. Сейчас до боли обидно стало, что столько лет потеряно, не вернуть, и других взамен не дадут. На глаза навернулись слезы. 

— Глупыш, — ласково улыбнулась я. — Это просто очень неприятная болезнь. Я бы ни за что не стала об этом говорить. Доброкачественное образование, которое пришлось вырезать. 

— Но на твоих глазах слезы.

Смотрит на меня, ответа ждёт, и я не ненавижу себя за то, что снова буду ему лгать. Да, так нужно, Серёжка в их руках, но он меня не простит, никогда не простит… 

— Просто мысль о том, что у меня мог бы быть ребёнок, причинила мне боль. Из-за этой операции я не смогу иметь детей. 

— Прости, Славка, — Давид обнял меня, прошептал куда-то в шею мне, вызвав мурашки. — Прости… 

Я думала на этом все, но я недооценила Давида, хотя и готова была ко всему. 

— А тот мальчик, — требовательно спросил он, словно и не просил прощения мягко только что. — Которого ты растишь, какое он имеет к тебе отношение? 

— Уже все узнал, — горько улыбнулась я. — Словно могло быть иначе… Давид, ты же знаешь, что моя мама умерла, когда мне двенадцать было. Родных, которые захотели бы меня к себе взять, не нашлось. Попала в детдом. Втройне горько было от того, что я знала, каково это любимой быть, иметь маму, быть для неё целым миром, а потом все потерять. Но это не важно. Важно то, что когда со мной связались, и сказали, что я единственная родственница крошечного мальчика, оставшегося без мамы, мальчика, о существовании которого я даже не знала, я не смогла отказать. Я не хотела, чтобы он в детдом попал и не знал, что такое родительская любовь. 

Молчим. В моем рассказе много только что придуманной лжи. Он может её проверить, но документы чисты, быстро не выйдет. А там… там я закончу свое дело. 

Но я не лгала по поводу своего детства. Когда мама ушла, думала, умру вслед за ней. Таким одиноким и холодным казался мир. Лежала по ночам в комнате детдома, вокруг столько незнакомых звуков — чужое дыхание, звуки обхода охраны по коридору, смех дежурной нянечки, она в комнате воспитателей чай пьёт и сериал смотрит… Все чужое и никому не нужна. Мне двенадцать было, я многое тогда понимала уже. И думала горько — никогда не рожу ребёнка. Он такой слабый, как он будет, если меня не станет? 

Но…я не смогла отказаться от Серёжки. Он моё благословение. Он моя жизнь. Он — это все. И я сделаю все, что только могу, чтобы он был счастлив. Я уже делаю — лгу единственному мужчине, которого смогла полюбить без остатка. 

—Ты даёшь ему эту любовь? 

— Да… Его невозможно не полюбить. 

Хоть тут я не лгала. 

— Повезло пацану, — констатировал Давид. 

Затем с постели поднялся, начал подбирать разбросанные по полу вещи. Смотрю на него, нагого, любимого самого, понимаю, что уйдёт. Хочу, чтобы вернулся. И ради Серёжки. И ради себя, чтобы ещё хоть немножко полежать рядом, вдыхая запах любимого мужчины. 

Глава 12

Слова Мирославы не шли из головы.

Про то, что детей у нее не будет, думал. В этом мы с ней похожи оказались. 

Только мне, мужику, перенести их отсутствие проще, чем ей. Не так больно. В моем мире жизнь не крутилась вокруг младенцев, о наследниках своих капиталов я не думал. Кричащие отпрыски вызывали больше недоумение, чем желание ими обзавестись. 

Только Славка — это не я. 

Может, потому она так с племянником и возится? Племянник...

Всю обратную дорогу до дома я крутил наш с ней сегодняшний диалог то так, то эдак, и понимал: цепляет меня что-то, а что — понять не могу. 

Какая-то фраза, какой-то факт, который уловить не мог никак, но из-за этого Славкины слова вызывали сомнения. Как и все ее появление в целом. 

Дома прошёлся по квартире, вслушиваясь в ее тишину, а потом сел на кресло, вытягивая ноги. После секса была приятная усталость. От меня пахло Славкой. Лёгкий, ненавязчивый запах, с перчинкой. 

— Вовчик, — позвонил своему начальнику охраны, — а поставь-ка ты за нашей девочкой пригляд. Кто приходит, кто уходит, кто звонит. 

— Будет сделано, — коротко отрапортовал он. 

Вовчик после недавнего покушения на меня выслуживался. 

Ещё бы — пока они хлебала раззявили, меня Славка за ноги за гаражи тащила, это она мне жизнь спасала. Другой вопрос, что мои бойцы врагов положили и первые на место прибежали. 

По хорошему, за такое надо было всю охрану менять нахрен, искать других людей. Второго шанса меня защитить у них могло и не быть.

Но я не стал. Хер знает, почему, доверился Вовчику, может. Знал, что он за меня любого порвет. Да и искать новых сейчас было опасно. Людям со стороны я верил ещё меньше. 

Головная боль, что на время стихала, снова дала о себе знать. Запульсировало в районе гематомы, заныли швы. Я достал таблетку обезболивающих, выписанных врачом, запил минералкой в три больших глотка, а потом бухнулся в кровать. Так и остался лежать, не раздеваясь, а потом забылся до утра тяжёлым, беспокойным сном. 

На следующий день зарядил дождь, мелкий, серый. Остатки грязного снега превращались в лужи, я смотрел на город из окна своего автомобиля по дороге в офис. Охрана ехала вплотную, рядом с другим водителем сидел Никита. 

На работе скопилось немало дел, утро прошло в телефонных переговорах. На днях должен был состояться транзит оружия через наш город, и я отвечал за безопасность мероприятия. Теперь мои каналы покрывали все ближайшие регионы, на это потребовалось несколько лет, но результат того стоил. 

Деньги. Просто огромные суммы, которых можно было добиться разве что наркотой, но ею я не занимался. 

Впрочем, ни само оружие, ни войны я не любил. Для меня это был всего лишь бизнес, без нравственных или аморальных целей и прочей политической хуеты. 

Я видел только цифры: доходы, расходы, маржа. 

Все остальное — от лукавого. 

В обед я спустился в ресторан, но поесть так и не успел: объявился Вовчик, правда, по телефону.

— Ты помнишь, что в Греции гонцу с плохими новостями отрубали голову?  — сказал в шутку, но голос мой был серьезный.

— Так мы и не в Греции, Давид Русланович, — так же серьезно ответил он, после чего сразу к делу перешёл, — помните того типа, у которого Мирослава бабки выиграла? Он к ней в номер пришёл. 

— Так-так-так, — я по столу пальцами забарабанил. Борова я сразу вспомнил, его жирное лоснящееся лицо. 

Какого лешего он к ней притащился? В голове сразу несколько вариантов возможных, но, сука, не один сне не нравится, не один. — А она что?

— Ее пока на месте нет, обедать ушла. 

— Внутрь зашёл?

— Да. Может, выцепим?

— Давай, — легко согласился я, — только шум не поднимайте. Побеседуем, зачем он к женщинам в номер без приглашений захаживает. 

Вовчик перезвонил через полчаса, называя адрес, куда подъехать. Славка об исчезновении негаданного визитера не узнала, а может, виду не подала. Все это ещё вызывало много вопросов, вот в этом Боров мне и должен был помочь.

После Вовкиных предварительных ласк выглядел он паршиво. Ребята парня привезли в один из старых складов, что принадлежал мне, но был записан на других людей.

— Ну, здравствуй, мил-человек, — я подошёл к Борову, останавливаясь от него в паре шагов. На лице у того расплывался внушительного вида синяк, из разбитой губы сочилась кровь. Теперь он мало походил на человека, способного просрать пять лямов в казино. — Давай знакомиться. Кто я такой знаешь?

— Знаю, — сказал он и сплюнул, густая вязкая слюна скатилась по подбородку , да так и застряла на небритом лице. 

— Вот и хорошо, — кивнул я, — а теперь расскажи, какого хрена ты в чужой номер залез?

Он на меня не смотрел, глазенки так и бегали по сторонам, точно придумывал, что ответить. Я сощурился недовольно:

— Соврешь, будет больно. Очень больно. 

Боров заерзал, дёргая рукой, прикованной наручниками к трубе:

— Да чего врать-то? Денег я вернуть хотел. Не мои это бабки. Чужие просадил.

— Как звать-то тебя, везунчик? — спросил мягко, доставая сигареты и зажигалку. Прикурил, выпуская дым в потолок. 

— Алексей, — нехотя сказал он.

— Алеша, значит. Так вот, Алеша, чужие деньги проиграть — это плохо, но к чужой женщине залезть — ещё хуже. Ты ведь не поговорить к ней пришел. И деньги она просто так тебе не отдала бы. Так?

— Так, — согласился он, лицо Борова стало красным, он весь вспотел. 

— Нельзя так с женщинами, нельзя, — покачал я головой, а потом кивнул ребятам, — научите его вежливости, чтобы в следующий раз думал, прежде чем делать. И не отпускайте пока. Пусть у нас посидит. 

Охранники кивнули. Дело они свое знали, в этом я не сомневался.

Вышел на улицу, докуренную сигарету в урну бросил. 

Вроде разговор с Боровом был коротким и понятным, а все равно не складывалось все. Что-то было не то, а что именно — нужно узнать, пока не поздно. 

Глава 13

Мирослава

Я не находила себе места. Тревога просто выедала меня изнутри. Не раз хотелось все бросить, купить билет на ближайший самолёт, вернуться, упасть в ноги Виктору и умолять. Ради всего того, что нас связывало. Не любовь, нет. Долгие годы совместной работы, даже почти дружбы, которая из вражды началась. Он же обещал меня отпустить, обещал. Я все отдам, что есть, пусть только вернёт мне моего сына, больше ничего мне не нужно… 

— Всё пошло неправильно, — прошептала я. — Давид слишком умен, у меня нет и шанса… 

Опускала ладонь на плоский живот, вспоминала, каким он был раздутым, как шевелился внутри ребёнок. Кажется, так давно уже было, шесть лет прошло, все помню, как сейчас. Вырванная мной у судьбы беременность, ворованная… 

В номере тихо. Телефон я раньше всегда на беззвучный ставила. Теперь нет. Боюсь пропустить тот самый важный звонок. И все равно, когда телефон звонит, я оказываюсь не готова. Бросаюсь к нему, руки дрожат, едва не роняю. Виктор.

— Алло! 

Голос срывается в едва слышный шёпот. Это видео звонок. Смотрю на Виктора, он изменился за последние годы, что мы не виделись. Не в лучшую сторону. Раздобрел, лысина светится и капелька пота. Значит, волнуется, отмечаю я. 

— Какого хуя? — спрашивает он, пытаясь быть спокойным. — Какого хуя, милая, происходит? 

— Я же все объяснила, — терпеливо объясняю я. — Я не имею отношения к неудавшемуся покушению. Я буду говорить вам все, что знаю… 

Я должна быть послушной и терпеливой. У них мой сын, весь смысл моей неудачной жизни. Ради него я сделаю все. 

— Леха у них! — кричит Виктор. — Ты нас всех сдала! 

— Ты знаешь, что это не так, Вить… 

Употребляю уменьшительно-ласкательную форму имени, как тогда, когда мы были ещё по одну сторону баррикад, чтобы попытаться разбудить в нем былые дружеские чувства. Но нет. 

— Щенка тащи, — бросает кому-то он. 

И я не сразу понимаю, что щенок — мой сын. А когда доходит, меня парализует от неизбежности происходящего. Чувствую, как ладони становятся скользкими, по спине стекает, щекоча кожу, капля пота. Всё будет хорошо, говорю себе, и сама себе не верю. 

— Мама! — кричит Серёжка. 

Жадно осматриваю его. Ни синяков, ни ссадин не вижу, щеки кажется, ввалились, глаза блестят лихорадочно, может плакал снова? 

— Мой мальчик, — пытаюсь улыбнуться я. — Мы скоро снова вместе будем, только будь сильным ради мамы пожалуйста… 

— Мама, забери меня, забери я всегда буду слушаться и игрушки свои убирать… 

Он не плачет. Словно устал уже. В детских глазах страх. Его попытки предложить что-то взамен своего счастья убивают меня. 

— Мама заберёт тебя, если будет умницей, — зло сказал Виктор. — А пока она, блять, плохо себя ведёт! Не думай, Мирочка, что я из-за тебя твоего сына пожалею. Слишком большое ставки в этой игре, моя жизнь на кону. Мне моя жизнь дороже жизни твоего выблядка. 

Поднимает Серёжку за шкирку. Виктор раздобрел, но все ещё очень силен, и мой сын в его руках такой маленький. Как спичка — чуть надави, и переломается навсегда пополам. 

Барахтается, пытаясь высвободиться, даже, дотянувшись, пнул моего мучителя. Мне закричать хочется, и сил нет. Хочу остановить все это, но путь только один. 

А потом лицо Серёжки бледнеет. Кулаки сжимает. Вижу, как напрягается его грудь, в попытке вдохнуть. Приступ начинается у него, а дышать не могу я, пусть и нахожусь в нескольких сотнях километрах. 

— Лекарство, — сипло шепчу я. — Пожалуйста, Виктор, дай ему лекарство. 

Виктор отпускает моего сына на пол, я больше не вижу ребёнка, угол стола мешает. Наклоняется ближе и шепчет в самый глазок камеры. 

— Если провалишь дело, твоему ребёнку хана. 

— Мама, — хрипит Серёжка. — Мама… 

— Лекарство! — уже кричу я. — Инъекцию, это быстрее будет! Сейчас, прямо сейчас! 

Звонок обрывается. Перезваниваю, меня лихорадит так, что попасть не могу в телефон, пальцы трясутся, не слушаются совсем. 

Трубку не берут. 

Виктор не может ответить, он делает моему сыну укол, убеждаю себя я. Безуспешно. Хочу выть от осознания какой глубины яму я сама же себе вырыла — краёв не видно. 

А вместо этого пальцы свои кусаю, до боли, боль — отрезвляет. 

Номер у меня люкс, большой, со смежной гостиной. Я сижу в комнате на полу, сердце стучит так сильно, что не сразу различаю звук чужих шагов. В комнате полумрак, окна зашторены, но я все равно узнаю силуэт, появившийся в дверях. Из сотен тысяч узнаю. 

— Мама? — спрашивает Давид. — Он зовёт тебя мамой? 

— Я растила его с самого младенчества, — делаю попытку отолгаться я. 

Какую часть разговора он слышал? Что именно? Если и слова Виктора, то всему настал пиздец, иного слова не подобрать. 

— Я слышал твой голос, — он все ещё показательно спокоен. — Наверное, так львица будет бросаться на защиту своего детёныша. В твоих глазах слезы. 

— Соскучилась просто, — слабо улыбаюсь я. 

Он подходит ближе. Наклоняется. И первый раз в жизни бьёт меня — пощечина хлестко обжигает кожу. 

— Не. Лги. Мне, — чётко и раздельно говорит он. — Не лги, Славка, иначе я убью тебя прямо сейчас. 

Я плачу. Не от боли. От страха, что сейчас все провалится. Я не могу ему лгать, но обязана это делать. Не хочу быть здесь, хочу быть с сыном, но… 

— Да, это мой сын, — говорю утирая слезы. — Моя работа слишком…опасная. Я хотела обезопасить его максимально, поэтому оформила документы таким образом. 

На мгновение закрывает глаза, и я не могу понять, о чем он думает сейчас, а это жизненно важно. Его лицо — как из камня. Суровое. Непроницаемое. Жесткое. 

— Где он сейчас? 

— В реабилитационном лагере. У него астма… 

Наклоняется, заставляет смотреть в глаза. Он зол. Таким злым я его никогда не видела ещё. 

— Почему ты здесь тогда? Почему не с ним? Что за глупый риск в казино? 

– Мне просто нужны деньги, — устало говорю я.