Луциан не ошибся. Он почти никогда не ошибался в людях. Селин уехала утром. Она исчезла, словно персонаж Хеллоуина, оставив Филиппа недоумевать. Вчерашний вечер полностью перемешался в его памяти, события не желали выстраиваться в более или менее осмысленную последовательность, и сейчас, ожидая лучшего друга Йена, он не находил себе места. Что же такое случилось вчера?
Сначала все шло как по маслу, Филипп даже немного разочаровался в девушке: разве можно так просто сдаваться за ночлег и ужин? Они весь вечер пили пиво, заедая его жареными колбасками, говорили, танцевали, смеялись… Селин даже позволила несколько раз себя обнять.
В общем, ночь обещала быть приятной, несмотря на некоторую скуку от того, что все слишком предсказуемо и обыкновенно. Часов в десять Селин стало жарко, она стянула с себя свитер и осталась в прелестном топе, который преподносил ее плечи и грудь в самом выгодном ракурсе…
А потом (Филипп не понял, как это получилось) она ушла к себе в комнату спать. Вот так: сначала вино, медленный танец и ее лицо с вампирской улыбкой — так близко, что обжигает дыхание…
— Филипп, мне кажется, я сейчас не выдержу. У меня больше нет сил…
— Мне тоже так кажется, дорогая… Пойдем.
— Да, пойдем! Ведь это наверху?
— Конечно. — Он уже представлял ее извивающейся от наслаждения в своих руках, он уже мысленно расставил в очередности все варианты и позы, которые, как ему казалось, вызывали у женщин наибольшее предпочтение, а потом…
А потом — пустая гостиная, запертая дверь на втором этаже и прощальная реплика через замочную скважину:
— Пока. Я жутко благодарна тебе, все действительно было превосходно! Но теперь мне пора спать.
А может, он сам проспал весь процесс? То есть женщина говорит, что все было великолепно, при этом закрывает дверь: значит, она говорит про секс, который между ними уже произошел. А про что еще так можно сказать? Только почему он, Филипп, чувствует себе неудовлетворенным и в то же время опустошенным? И почему Луциан смотрит с этаким гаденьким пониманием в глазах? Сам-то последний раз ходил по кошкам года три назад, вот и злорадствует…
А утром, когда он варил себе кофе и проклинал свою доброту вместе с доверчивостью, Селин вышла уже в куртке, с сумкой на плече. Она молча и решительно пересекла кухню, поцеловала его, словно они были любовниками уже сто лет, и бросила с порога:
— Прости. Но мне показалось, что ты сам сомневался, стоит ли это делать. К тому же я не сплю с первыми встречными.
После этого Селин исчезла навсегда. А он так и стоял с разлитым кофе и вытянувшимся лицом, пока не понял: впервые в жизни его позорно кинули.
Дождь, между прочим, стих. Он ушел рано утром, вместе с Селин. Теперь Филиппу стало ясно: дождь был нужен для того, чтобы его потянуло сюда, в это уютное деревенское одиночество. А одиночество было нужно, чтобы вот так неожиданно встретить ее. А она была нужна для того, чтобы понять, как это неприятно, когда тебя кидают. Ведь он всех своих девушек кидал… Ну а что дальше было нужно и главное — для чего, Филипп не знал. Что-то не сходилось в этой истории, которая, вполне возможно, должна была стать поучительной. Или вообще никакой не стать? В любом случае Филипп, хотя и мало знакомый с канонами театрального действия, чувствовал, что пьеса не отыграна до конца. Более того: она не только не отыграна, но и главные герои еще не все вышли на сцену. С одной стороны, это приободрило его, и он даже нашел в себе силы отмыть стол от лужи горячего кофе, а с другой — заставило испугаться грядущей неизвестности.
— Да, брат, ты тронулся крышей, это я тебе точно говорю! — Йен, как всегда циничный и непосредственный, довольный собой и миром, развалился в кресле напротив, с кружкой пива. На коленях у него возлежал Луциан. Эти два прохвоста обожали друг друга и даже были чем-то похожи, только один — старый, а другой — молодой.
— При чем тут крыша? Вот скажи: при чем тут моя крыша? Я рассказан тебе все как есть: вчера я вел себя идеально, ничего не мудрил и не придумывал, а она сбежала. Представляешь, меня в первый раз не захотела девушка!!! А утром поцеловала взасос и ушла.
— Она тебя?! Поцеловала взасос?! — У Йена, который любил посмаковать любовные победы, загорелись глаза. — И ты ее не остановил?!
— Да. — Филипп немного смутился.
Этого он говорить не хотел, хотя и не мог объяснить себе почему. Словно желал сохранить частичку некой интимной правды, которую знали только Селин и он сам. Опять же, зачем — неизвестно. Йен мерил шагами комнату, скинув Луциана на ковер.
— Ну слушай, это просто сверхгениально! Это… У меня нет слов! Вот молодчина: развела тебя на ночлег, попила-поела, как следует раздраконила, а потом — извините, герр Шиллер, мне пора спать. А утром — взасос!.. Нет, тебе определенно надо найти ее! Я всю жизнь мечтал о такой девчонке!
Филипп посмотрел на лучшего друга исподлобья:
— То есть ты хочешь сказать, что мне надо найти ее и отдать тебе?
— Э-э-э… Не откажусь, если ты такой щедрый. — Йен похлопал его по плечу, так что расплескал пиво. — Ну-у, братишка. Не вешай нос. Не буду я ее у тебя, отбивать.
— Как говорила моя прабабка…
— Мы делим шкуру неубитого вепря. Нет, медведя. Я знаю все, что говорила твоя прабабка, но, если честно, она меня уже утомила своими поговорками… Селин — классная девчонка, я просто уверен. Но тебе надо постараться, чтобы взять свое.
— Да о чем ты говоришь?! — вскричал Филипп.
— А что такого я сказал? Ты должен найти ее для того, чтобы поиметь. Так же, как она поимела тебя!
— Йен, я не собираюсь ее… Я просто… Да ну, у тебя на уме одна постель.
— А у тебя, можно подумать, нет?
— Нет, конечно.
Филипп с досадой махнул рукой и замолчал. Он уже пожалел, что позвал Иена. Тот никогда не мог до конца оценить всю прелесть его романов с женщинами. Сейчас ему наскучит сочувствие, он начнет надсмехаться, обвинять в излишней сентиментальности, а то и разболтает всему поселку, что Филиппа — главного повесу их школы — впервые кинула девчонка, — которой нет и двадцати. К тому же — француженка.
Филиппа передернуло: запятнать свою репутацию перед бывшими одноклассниками ему не хотелось. Он потом не сможет показаться здесь много лет, а это недопустимо: Филипп очень любил свой домик и здешние места и ни за что на свете не расстанется с ними…
Конечно, что взять с Йена: он простой парень, живет в деревне, какие у него могут быть радости в жизни, кроме как посплетничать с другом о женщинах? Что может он понимать в настоящем искусстве обольщения? И что может он знать о таких девушках, как Селин? Впрочем, сам Филипп, кажется, знает о ней еще меньше: иначе бы не упустил. Все предыдущие пассии теперь неизвестно почему казались ему бледными набросками. А Селин — ярким холстом, на котором написана сама Страсть.
Как она выглядит и что там вообще нарисовано, Филипп не мог объяснить. Но ассоциации с холстами почему-то казались ему самыми верными, и он тут же красиво изложил все это Йену.
— Только не говори мне, что ты влюбился.
— Я и сам этого боюсь.
— Нет, Филипп, это просто у тебя… как говорит твоя русская прабабка…
— Хватит, а? Неужели ты не видишь, что меня зацепило?.. На, возьми еще пива, и давай подумаем, как мне отвлечься, чтобы выкинуть все это из головы.
— Думай о работе. У тебя большой заказ назревает, ты сам хвалился.
— Сделка уже состоялась в среду. Алиса, кстати, чуть ее не сорвала.
— Алиса? — Йен даже придвинулся поближе, ибо эта девушка давно ему нравилась, а с тех пор, как взялась за Филиппа, — особенно. — И что же теперь будет с бедной Алисой?
— Она — в полной и окончательной отставке. Йен заерзал в кресле:
— Я заберу ее себе, ладно? Ты же помнишь…
— Помню. Только она собралась замуж.
Может, врет, не знаю. Но говорит, что скоро свадьба.
— Это мы еще посмотрим. — Йен чуть ли не потирал руки. — Она заводная, я таких люблю.
На некоторое время друзья погрузились в молчание: Филипп — грустно подперев щеку, а Иен — уткнувшись носом в скрещенные ладони, с экзальтированным блеском в глазах.
— А может, она вампирша? — вернулся к главной теме Филипп. — И Луциан ее невзлюбил почему-то.
— Алиса? Да ладно тебе!
Филипп снисходительно вздохнул:
— Я говорю про Селин. Знаешь, у нее такие клычки… Такая улыбка… — Он мечтательно закатил глаза. — Слушай, она мне все время кого-то напоминает. Не могу вспомнить кого.
— Бред. Ты всегда любил черненьких или рыженьких. А она-то блондинка.
— Вот именно. Кстати, ей больше пошел бы темный цвет. У нее такие волосы… светлые, немного серые, как дождь, и такие… такие… не знаю, как тебе описать.
— А как она целовалась? Не пыталась тебя прокусить своими клычками?
— Нет. — Филиппу опять почему-то стало не по себе. — Давай об этом не будем.
— О, смотри-смотри, понравилось! Да ты никак влюбился, Фил! И главное — это просто нелепо! Вы знакомы всего несколько часов, а ты вздыхаешь и закатываешь глаза… Ни одна баба никогда не вызывала у тебя такой реакции.
— Селин — не баба. Не смей так о ней говорить.
— Ну вот. Ты уже обижаешься за нее. — Иен с любопытством, в котором, впрочем, не было ничего враждебного, посмотрел на друга.
Несколько минут друзья молча смаковали пиво.
— Что думаешь?
— Вкусно.
— Да я не об этом. Ты не обижайся на меня.
— Я еще не успел.
— Ну хорошо, решай сам. Только насчет Алисы мы договорились?
Филипп закатил глаза и уже собрался сказать что-нибудь гневное, но тут зазвонил домашний телефон. Первая мысль, которая проскочила в его голове, была такой: Селин не спрашивала номер, а значит, все телефонные звонки не представляют сейчас никакого интереса. А вот если в дверь…
Звонил дежурный секретарь из его офиса. Он был явно взволнован.
— Господин Шиллер, американцы беспокоятся, где Джессика.
— Простите?
— Я говорю, Джессика уже уехала от вас?
— Какая Джессика?
— Ну Джессика. Та, что привозила вчера документы.
— Простите? Я что-то не понимаю.
— А что, она не приезжала совсем?
— По крайней мере, ни вчера, ни сегодня никто не приходил ко мне с документами и не представлялся Джессикой.
— Черт! Извините. Я сейчас все выясню и вам перезвоню.
Филипп оглянулся на Йена и пожал плечами. Он не знал никакой Джессики и не помнил никого с таким именем в своей фирме. А уж молодых девушек он всех знал наперечет.
— Может быть, это американская…
Телефон затрезвонил снова.
— Ну что? — нервно спросил Филипп.
— Господин Шиллер, американцы разобижены, Джессика до вас не добралась…
— Они разобижены, что до меня не добралась эта…
— Она их переводчица и личный секретарь президента фирмы.
— Ага. А что они хотели в субботу, когда переговоры все прошли уже в среду — четверг и, кажется, мы все решили?
— Они что-то забыли, вот и послали девушку с бумагами…
— Да почему они вообще до сих пор не в Штатах?
— Остались осмотреть Берлин.
— Занятно.
— Да. Они улетают завтра утром. Или уже сегодня, я не донял точно. Но то, что они обиделись, это бесспорно.
— А на что они обиделись?
— Девушка заблудилась… в общем, они сочли вас… нас негостеприимными.
— Бред какой-то! При чем здесь гостеприимство? Им нужно было связаться со мной лично, а не посылать какую-то там девчонку. Ну хорошо, я сам с ними разберусь. Спасибо.
Филипп ничего не понимал. Теперь еще и проблемы с партнерами. И Селин исчезла, не оставив координат… Но она ничего и не обещала, с другой стороны… А с головой явно что-то не то, Иен был прав…
Резкий звонок, на этот раз в дверь, заставил его вздрогнуть и замереть. Несколько секунд Филипп пытался сообразить, в чем дело, а потом как бешеный помчался к двери. Селин вернулась! Она просто не может не вернуться! Ей некуда идти, и потом… И потом — если она сама не вернется, что ему остается делать?
На пороге стояла Алиса.
— Привет. Я приехала поговорить о делах наших скорбных. О. Здравствуй, Иен.
Филипп обернулся и увидел над своим плечом физиономию друга, на которой было написано абсолютное счастье. Тот гостеприимно раскинул руки, выходя на крыльцо:
— Ну, дорогая Алиса, заходи. Не знаю, как Фил, а я, например, очень рад тебя видеть.
— Я сейчас ухожу, — сухо сказал Филипп.
— Уходи. А я останусь, поболтаю с твоим другом. Правда, Йен?
— Правда!
Филипп вздохнул и впустил бывшую любовницу в дом. И в этот момент до него вдруг дошло, где он видел Селин.