Замок в лунном свете

Глава первая

Ухоженная лужайка перед домом выглядела бы вполне привлекательно, если бы не оконная решетка, разделившая бытие на правильные квадраты.

С сегодняшнего дня мне было разрешено смотреть на мир через незарешеченные окна. Долгожданный момент… и тем безотраднее сознавать горькую истину: дыхание свободы скорее страшит, чем привлекает меня.

Обернувшись, я вновь обвела взглядом комнату, в которой мне пришлось провести шесть долгих месяцев. Шесть коек. Шесть металлических тумбочек. Два шкафа, умывальник. На пахнущий дезинфекцией пол брошен поблекший зеленый халат. Четыре койки застелены. Одна из моих соседок по комнате еще спит, другая замерла на кровати с обращенным в пустоту бледным, ничего не выражающим лицом.

— А-а, вы уже встали, мисс Томас, — улыбнулась вошедшая медсестра. — Собрали вещи… Ничего не забыли?

Заметив, как переменилось мое лицо, она быстро добавила:

— Не принимайте так близко к сердцу. Ваша память будет работать на все сто процентов. После лечения электрошоком некоторая забывчивость — дело вполне естественное. Это пройдет.

Я кивнула и попыталась улыбнуться так же жизнерадостно, как и она. Оптимизм был девизом этого заведения. Фраза, которую можно было услышать чаще всего: «Ваше состояние улучшается с каждым днем».

Тяжелые своды длинного коридора тонули в унылом сумраке. Неясные тени перебегали вдоль стен, растворяясь перед входом в столовую. Мой завтрак приходился на первую смену — с семи до без пятнадцати восемь. Коридор был наполнен обычными утренними звуками, но сегодня они казались мне особенно невыносимыми. Шарканье ночных туфель — в ванную и обратно. Быстрые шаги врачей, санитаров, больных. Шум спускаемой воды. За некоторыми дверьми слышались тихие голоса или монотонное пение.

Изможденный негр, встретивший меня в дверях, расплылся в улыбке.

— Это ты, Морин. Сегодня ты такая красивая!

— Да, повод есть, — я поспешила пройти, хотя он и не пытался остановить меня. Его взгляд стал отсутствующим: так смотрят на посторонних.

За столиком я заставила себя что-то проглотить, раскрошила тонкий ломтик хлеба. Не хотелось ни есть, ни беседовать с кем бы то ни было…

— Морин, ты выглядишь просто великолепно! — На меня с восторгом смотрела Анжела. — Этого платья я еще не видела. Кто его тебе подарил?

— Увы… Все это время оно пролежало в чемодане. Я считала, что носить его в этой обстановке не совсем уместно.

— И как тебе только удается всегда быть такой изящной! — Девушка вздохнула. — Мне бы твои лицо и фигуру. Ты хоть сейчас можешь пойти работать манекенщицей или артисткой. Ты же из хорошей семьи, Морин, училась в колледже. Ты не такая, как все…

Мужчина, сидевший за соседним столиком, не дал мне ответить.

— Чепуха! Хорошенькая мордашка, светское воспитание — и что мы видим? Ангел восседает среди нас, совсем не в райской компании. — Он со смехом опрокинул в широко раскрытый рот чашку молока. — Жаль разбавлять свежим молоком такой гнусный кофе.

— Морин уезжает. Можешь оставить свои идиотские шутки! — вспыхнула Анжела, привставая со стула.

Ее слова мгновенно вернули меня к утренним мыслям, и я вновь почувствовала страх. Выйти на свободу… Кажется, лучше остаться здесь. Но нет, ни один нормальный человек не согласится на это. Я выздоровела, это подтвердили врачи, и могу начать новую жизнь там, за стенами клиники. Свобода! Слово стучало у меня в висках, отдавалось эхом в длинном коридоре моих воспоминаний. Свобода — мне снова придется брести через этот угрюмый коридор… вспомнить все…

— За тобой приедут родные? — прервала мои размышления Анжела.

Мои пальцы, державшие кофейную чашку, судорожно сжались. Я напряглась в попытке унять дрожь.

— Если ты имеешь в виду отца и бабушку — нет, они не приедут.

— Уж конечно! Мерзавцы! Семья для них на последнем месте! — голос мужчины сорвался, он закашлялся.

— После завтрака поскладываем картинки? — робко спросила Анжела.

Я задумалась. Доктор Джеймсон ждал меня в девять. Времени было достаточно. Я вяло кивнула, хотя, по правде говоря, мне вообще не хотелось ее видеть.

Наверное, мне следовало бы устыдиться собственной нечуткости. С Анжелой мы были подругами с первых недель моего пребывания в клинике. По крайней мере, так утверждала она. Моя память хранила молчание.

В комнате досуга, складывая разноцветные мозаики из кусочков раскрашенного картона, я вновь и вновь пыталась сосредоточиться — поймать ускользающие картинки из прошлого. Рядом напряженно молчала Анжела. Ее состояние не было для меня тайной: тихая гавань спокойствия в отторженном от внешних бурь мире. Так было и со мной… долго, не один месяц. Неужели подобное должно повториться? Меня охватил страх.

Тихие, приглушенные рыдания нарушили тишину. Плакала Анжела. Беспомощно и искренне, словно ребенок.

— Ты уезжаешь, потому что презираешь меня. Это так, ты знаешь.

Я растерянно опустила глаза.

— Не говори глупостей. Я тебя очень люблю, и ты это знаешь. Я уезжаю, потому что у меня нет другого выхода. Нет денег, чтобы оплатить счета, а клиника не может содержать больных бесконечно. Может быть, меня переведут в другую клинику или отдадут под домашний уход. Доктор Джеймсон настаивает, чтобы я вернулась домой.

— Домой, — прошептала Анжела. — Какая ты счастливая.

В этот момент я поняла причину своих страхов. Не воздух свободы, нет, — возвращение домой странным образом пугало меня. Но чем? В чем была причина? Этого я понять не могла. Меня мучило множество вопросов. Моя семья была богатой, очень богатой, по крайней мере, бабушка владела значительным состоянием. Это мне было известно. Почему же она никогда не помогала мне, ни разу не написала письма? Не ко всем больным приезжали родные, но не было ни одного, который не получал бы время от времени писем или посылок.

Я была единственной.

Без пяти девять за мной заглянула медсестра. Вопреки ее опасениям, я не забыла о предстоящей встрече с доктором Джеймсоном. Я даже постаралась привести себя в порядок, как могла: слегка подрумянила щеки, подкрасила губы, а главное, надела туфли. Не тапочки, которые носила здесь все время, а настоящие туфли. Стук каблучков придавал мне уверенности.

Доктор Джеймсон ожидал меня в кабинете. Редкие седые волосы, улыбка. Спокойный, чуть хрипловатый голос.

— Здравствуйте, мисс Морин.

— Добрый день, доктор.

— Если не секрет, какой раз мы с вами встречаемся?

— Сегодня пятнадцатый. Хотя первые встречи я совершенно не помню.

— В отличие от первых сеансов электрошоковой терапии.

Я кивнула:

— Такое трудно забыть. Когда включают рубильник и эти жуткие судороги…

— Все позади, Морин. Навсегда.

— Я верю вам, доктор.

— Вместе с переживаниями возвращается способность вспоминать. Попробуйте рассказать мне немного о себе.

— Меня зовут Морин Энн Томас, прошлым августом мне исполнилось двадцать восемь лет. Отец живет со своей матерью, моей бабушкой, на ферме в Нью-Гемпшире. Мать ушла от него несколько лет тому назад… Кажется, с тех пор о ней никто ничего не слышал. Мой брат Сэм умер… — я виновато умолкла: так случалось всегда, когда речь заходила о Сэме. — Он погиб в результате несчастного случая… Семь лет назад. А я все эти семь лет жила в Нью-Йорке.

— Как вы попали к нам?

— Меня привезли в бессознательном состоянии. «Скорую помощь» вызвала Мэгги Паркер, моя подруга. Она собиралась приехать ко мне, но я почему-то все время отказывалась ее видеть. — Я вздохнула. — Все это я знаю, главным образом, по вашим рассказам, доктор. Но кто я на самом деле? Что я за человек? Какой была раньше и на что могу надеяться в будущем?

Волнение душило меня, однако доктор Джеймсон даже не пытался прервать меня или успокоить. Он молча смотрел.

— Я должна сказать вам правду, доктор. Я боюсь вспоминать прошлое. Да, да. И, несмотря на страх, постоянно пытаюсь… Увы, напрасно. Вы говорите, что виновата болезнь; ведь последствия электрошока могут сказываться долго. Как я хотела бы сама справиться со своей болезнью, но как? Сейчас я даже не помню, как выглядит отец. Или бабушка…

— О чем она пишет? — неожиданно нарушил молчание доктор Джеймсон.

— Письмо было адресовано администрации клиники, — машинально ответила я. — Она считает, что лучше было бы перевести меня в городскую клинику. Но если врачи убеждены в том, что мое состояние позволяет мне находиться в домашних условиях, она готова принять меня в своем доме в Ньюбери. К сожалению, дальняя поездка будет ей не по силам, так что она пришлет за мной кого-нибудь из своих слуг.

— Отлично, Морин. Я сам не мог бы передать содержание письма лучше.

— Оставьте! — я внезапно рассердилась на его отеческий тон. — Содержание письма я уж как-нибудь перескажу. Но что дальше? Да, я хочу выбраться отсюда, но только не в Ньюбери. Я боюсь!

Слезы брызнули из моих глаз.

— Почему? У всякого страха есть причина. Выяснить ее означает преодолеть страх. Каждый, кто выходит из стен клиники, боится встречи с внешним миром. Это правило. Но вы преодолеете все препятствия, Морин. Вы намного сильнее, чем думаете. Мои коллеги и я убеждены в этом. Конечно, если бы у меня была такая возможность, я на некоторое время оставил бы вас здесь под своим наблюдением. Но вы знаете, что я не могу этого сделать. У вас нет выбора. Городская клиника — не то, что вам нужно. А что касается дальнейшего лечения…

Я послушно извлекла из сумки коробочку с таблетками.

— Розовую принимать два раза в день. Если я буду очень возбуждена или чего-нибудь испугаюсь, тогда белую…

Он улыбнулся.

— Этого хватит на первое время. Вашу историю болезни я отослал доктору Питерсу.

— Кто такой доктор Питерс?

— Врач в Ньюбери. Терапевт. Я не знаком с ним лично, но учился вместе с его отцом. Уверен, он сделает все, что в его силах.

С этими словами он проводил меня до дверей. Я неловко поблагодарила доктора за все, думая о том, что больше никогда его не увижу. Но я не знала, что вместе с моей историей болезни он послал доктору Питерсу мою рукопись. Рукопись, о которой я тогда даже не подозревала.