Заставь меня влюбиться

Глава 13 Сабрина

Я переодела дочь и переоделась сама. Мы вымыли руки и спустились на кухню.

Конрад на удивление не спешил уходить и закрываться в своем кабинете или комнате. Он был рядом и безмолвно наблюдал за нами.

Я подошла к кухонной тумбе и потянулась за тарелкой, в которой могла приготовить кашу. Аврора сразу потянула ручонки к полкам, до которых доставала, а я никак не могла ухватиться за тарелку.

Конрад, вероятно, утомленный моими попытками достать тарелку, встал за моей спиной и помог мне с этим. Придерживая Аврору, я обернулась к нему, полностью застигнутая врасплох близостью его большого тела, от которого, к тому же так прекрасно пахло. Сладкий цитрус, вроде мандарина и горький табак. Это осталось неизменным.

Мои глаза медленно поднялись по футболке, выделявшей рельеф его тела, по загорелой коже шеи, щетинистому подбородку и бледно-розовым губам. Когда я почувствовала, что его близость заставляет мое тело странно реагировать, то смутилась и хотела отвести взгляд, но не смогла. Он поймал меня, Конрад заметил, что я буквально пожираю его взглядом.

– Спасибо, – выдохнула я, глядя прямо в синие глаза мужчины.

– Всегда пожалуйста.

– Нет. Я о том, что ты оплатил мои долги.

Уголок его губ дернулся, словно он хотел улыбнуться.

– Я же говорил, если тебе что-то нужно, просто скажи мне об этом.

Мои губы онемели, поэтому я лишь кивнула и немного отстранилась от него, вжимаясь ягодицами в край столешницы тумбы.

Аврора вдруг протянула свои маленькие ручки к Конраду, так, словно хотела, чтобы он взял ее. Хэтфилд озадачено смотрел на мою дочь, затем взглянул на меня, как бы удостоверяясь в ее намерениях.

Я сдалась.

– Возьмешь ее? Мне нужно приготовить кашу.

Конрад кивнул и, не медля, взял Аврору на руки, аккуратно и на удивление правильно, так, словно он делал это уже миллионы раз.

Дочь хмуро оглядывала его, но уже через несколько секунд радостно хлопнула по его лицу, затем отдернула руку, взглянула на свою ладонь и снова нахмурилась.

Ошеломление Авроры передалось Конраду.

Забавляясь озадаченным выражением его лица, я рассмеялась.

– Да, детка, он колючий, в следующий раз хлопай не по подбородку, а сразу по лбу, и не используй свои руки, для этого есть вещи поудобнее, молоток например.

– Очень смешно. Почему она дерется? – непонимающе спросил он, присаживаясь на стул. Аврора, наконец, поняла, что с нижней частью лица Конрада нужно быть аккуратнее и уже без напора принялась щупать его подбородок и щеки, покрытые щетиной, изучая новую для себя территорию.

Я занялась кашей.

– Она не только дерется, может еще укусить за щеку или за нос. Так она делает, когда ей смешно или радостно, – пояснила я.

– Она очень искренна в своих эмоциях.

– Как и большинство детей.

Я постоянно поглядывала на них, проверяя, все ли идет хорошо. Аврора принялась что-то увлеченно рассказывать Конраду, он не понимал ни слова, но зачем-то кивал. Такая картинка разбивала мое сердце. Если бы он был другим. Если бы я была другой, если бы ситуация сложилась иначе, возможно мы могли бы стать семьей…

Нет. Даже думать об этом не стоит. Конрад раздражает меня, и иногда я чувствую сексуальное влечение, ведь тяжело игнорировать все его мужские штучки. Это природа, физиология, но я могу это контролировать.

Когда каша была готова, я поставила тарелку на стол и подошла к Конраду. Дочь как раз начала дергать его за волосы, он стоически терпел все проявления ее интереса.

– Ей нужно говорить, что можно делать, а что нет, – сказала я. Затем обратилась к дочери: – Аврора, дергать за волосы папу не нужно, ты делаешь ему больно.

Папу.

Я не ожидала, что это слово вдруг сорвется с моих губ. Глядя в удивленные глаза Конрада, я поняла, что он тоже не ожидал.

Аврора не слушала.

Я мягко убрала ее руки от его волос, случайно касаясь кожи его виска. Замерла на секунду, чувствуя странный порыв провести по его лицу снова, но затем быстро вернула себе самообладание и забрала Аврору.

– Мне нужно покормить ее, – сказала я, усаживая дочь в детский стульчик.

Пока я кормила Аврору, Конрад был рядом. Сидел на соседнем стуле, наблюдал за нами, и кажется, что-то тщательно обдумывал.

Я могла злиться на него сколько угодно, но отрицать, что он невероятно красив, не смела, да и не собиралась. Его лицо было так по-аристократически идеально. Даже когда Конрад хмурился, он все еще был очаровательным, а когда улыбался, мог бы посоревноваться за звание самого красивого мужчины в мире.

И как я могла соврать ему о родстве с Авророй? Дочка просто копия своего отца, мягкая, округлая, невероятно красивая девичья копия, и помимо внешности я замечала, как в ней проявляется его своенравный характер.

– Ты говорила о дедушке. А где твои родители? – вдруг спросил он.

– Они мертвы, – слишком резко ответила я.

Его брови дрогнули в удивлении, но Конрад не стал насылать на меня слова утешения. Это было не в его характере.

Я видела во взгляде синих глаз любопытство. Ему нужны были подробности, поэтому не стала томить его ожиданием.

– Мама была хорошим человеком. Как и мой отец. Но однажды что-то случилось. У папы начались проблемы на работе. Он запил. Мама, которая клялась поддерживать его и в горе и в радости, исполнила свои клятвы. Но вместо того, чтобы помочь ему выпутаться из тьмы, она присоединилась к нему.

Я плохо помнила родителей. Но осознание, что их погубило нечто, что можно было обуздать, приносило мне боль и по сей день.

– Мне было семь. Я была слишком мала, чтобы понять, почему из нашей квартиры пропадают вещи, почему в каждой комнате стоит такой бардак, почему ночью мама с папой веселятся, а потом целый день спят. – Стоило мне закрыть глаза, как я видела все это словно наяву. Слышала гул застолья и чувствовала едкий запах алкоголя, которым пропиталась наша маленькая квартирка в Бруклине. – Обычно к приходу дедушки моя мама готовилась: наводила порядок, выбрасывала мусор, мыла полы и убирала грязные пятна со стола. Сейчас я понимаю, что она не хотела, чтобы он знал. Возможно, боялась, а может, ей было стыдно. Но однажды он пришел без приглашения и все увидел своими глазами. Он добился опеки надо мной. – Я тяжело выдохнула. – Через год умерла мама. Аневризма аорты в тридцать лет. Следом за ней ушел отец, бактериальный гепатит. Я стала сиротой в восемь лет.

На минуту между нами повисла тишина. Только Аврора с довольным видом поедала кашу.

– Это отвратительно. Твои родители были эгоистами, – пренебрежительно выдал он.

Я ощетинилась.

– Нет. Это не так. Не стоит говорить так неуважительно.

– Они спились, разве стоит уважать их?

– Человеческие слабости присущи всем, но они не лишают нас уважения! – воскликнула я. Аврора словно подтверждая мои слова, громко крикнула.

– Не лишают уважения алкоголиков? Я не уважаю этих людей. Как и наркоманов и преступников и бродяг.

С ума сойти. В такие моменты я вспоминала о том, какая огромная пропасть между нами.

– Бродяг? Почему бродяги стоят в этом списке? Они не виноваты в том, что оказались на улице!

– А кто виноват, Сабрина? Система? – усмехаясь, спросил он.

– Да! Государство должно помогать им. Но люди вроде тебя с позволения мэра и губернатора просто сносят палаточные лагери этих несчастных, чтобы на этом месте возвести, ну не знаю, отель или торговый центр или парковку.

– Все, из перечисленного тобой, принесет больше пользы людям, чем скопление малообразованных, одичавших, неприспособленных отбросов.

Я закипала. Конрад был циником, не способным видеть дальше своей благоустроенной жизни.

– На мой шестой день рождения мне подарили раскраску, я же хотела куклу. Что подарили тебе на шестой день рождения? Ложку, инкрустированную бриллиантами? Счет в банке? Первую машину?

– К чему ты спрашиваешь?

– Тебе никогда не понять этого, – невесело усмехнулась я. – Ты вырос в другом мире. В жестоком мире. Именно поэтому я не хотела ехать, моя дочь не должна быть такой же жестокой, как все эти богачи, – фыркнула я.

– Наша дочь должна понимать, что хорошо и что плохо, за что следует жалеть людей, а какие люди не стоят жалости, – с холодным спокойствием сказал Конрад.

– Но это не должно значить, что она будет лишена милосердия и сострадания.

– Милосердия и сострадания к отбросам? – усмехнулся он.

– Да! К любому из живых существ! – резко ответила я.

Серьезное лицо Конрада вдруг переменилось, глаза удовлетворенно вспыхнули, а губы растянулись в злорадной улыбочке.

– Что значит твое чертово лицо? – недовольно фыркнула я.

– Я рад, что ты больше не делаешь вид, будто меня нет в этом доме. – Конрад вдруг встал и подошел ко мне. Я сидела на стуле, и чтобы видеть его, мне пришлось вскинуть голову.

Боже, он подошел слишком близко. Приблизил свое лицо к моему, оставляя между нами совсем крохотное расстояние. Моих волос коснулось его дыхание, я чувствовала запах его парфюма и чистой теплой кожи.

Я молчала, наблюдая за его эмоциями, движениями, и слушая его дыхание.

Лицо Конрада оставалось непроницаемым, однако на секунду, лишь на маленькую секунду, я заметила в его глазах интерес. Он взглянул на мои губы и провел кончиком языка по своим. Я решила, что он хочет поцеловать меня и с неожиданностью для себя поняла, что не буду против.

Его рука легла на мою щеку, большой палец очертил кожу чуть ниже скулы. Конрад приблизился к моему уху, заставляя мое тело затрепетать в ожидании его дальнейших действий, и сказал:

– У тебя на щеке каша. – Он снова скользнул пальцем по моей коже и затем, поднеся его к губам, провел по нему языком. – Не думал, что детская каша может быть вкусной, она даже сладкая.

После его слов мой живот заурчал. Услышав это, Конрад усмехнулся.

– Бабочки в твоем животе?

– Я просто хочу есть, – фыркнула я, отворачиваясь. Это была не ложь, но для бабочек там, впрочем, тоже было место. Мне срочно нужен был аэрозоль от насекомых. Я не должна позволять этому случиться. Он отец моего ребенка, я мама его дочери. На этом все.

Аврора зевнула, она так вымоталась долгой прогулкой, что уже готова была уснуть прямо здесь.

– Мне нужно ее покупать и уложить, – зачем-то сообщила я. Конрад кивнул. Я забрала дочь и ушла в нашу с ней комнату.

Спустилась я только через час, когда Аврора уже мирно посапывала в своей кроватке. На столе я заметила тарелку с подогретой пастой. Долго размышляла, оставил Конрад это для меня или для себя. Его на первом этаже не было, поэтому сочтя это за милый жест заботы, я села за стол и принялась есть.

Спокойно поужинать не удалось. Через несколько минут Хэтфилд все же почтил меня своим присутствием.

Заметив его, я чуть не подавилась едой. Он был без футболки, после душа. Потертые джинсы низко сидели на его бедрах. Капельки воды стекали по загорелой коже, под которой перекатывались мышцы. Черные татуировки на его груди и руках манили провести по ним кончиками пальцев.

И снова эти руки.

Черт возьми, Конрад просто ходячая секс-машина. Он же богатый и занятой, он должен становиться толще с каждым годом, ведь большинство богатых и занятых не имеют и минуты, чтобы позаниматься в зале!

Он заметил, что я слишком долго смотрю на капельки воды сбегающие по его точеному рельефу. Уголок его губ дернулся в насмешке.

– Нравится? – спросил он.

Я изогнула губы, как бы говоря, что не вижу ничего особенного.

– У тебя кожа загорелая. Должно быть, много времени проводишь на солнце. Мне вот нельзя быть под солнцем долго, покрываюсь красными пятнами, – протараторила я, нервно поглядывая в его сторону.

Конрад с грацией хищника приблизился к столу.

– Молчаливая холодная принцесса. Когда ты начинаешь волноваться, то болтаешь без устали, – усмехнулся он.

Низ моего живота тоскливо сворачивался в узел. Конрад буквально пылал сексуальной энергией, как можно было игнорировать это?

– Аврора спит? – спросил он.

– Д-да.

Я дурею с каждым днем в этом доме.

Стокгольмский синдром. У меня Чертов Стокгольмский синдром! Иначе как объяснить то, что я невыносимо хочу человека, который заставил меня переехать к нему? Как объяснить то, что к Конраду я испытываю такое влечение, которое буквально прокатывается под моей кожей и концентрируется в самом низу живота?

– Мария приготовила потрясающую пасту, – сказал Хэтфилд. – Я заметил, что ты так и не поела.

– Спасибо, не думала, что ты такой внимательный. – И все-таки, паста была для меня.

Конрад промолчал, подошел к деревянным шкафчикам, висящим на стене, и достал два стеклянных бокала. Один был для меня, другой для него. Он наполнил их вином, сам расположился за столом напротив меня.

Я не была глупой, кажется, кто-то намеревался затащить меня в постель этой ночью.

– Я стараюсь завязывать с этим, – сказал он, указывая на бокал с вином.

– А что произошло, развязался? – серьезно спросила я.

Уголок его губ дрогнул, как если бы он хотел улыбнуться, однако улыбку на его губах я так и не увидела.

– Меня должно радовать то, что ты остришь, ведь это еще одно подтверждение, что ты стала ненавидеть меня чуть меньше, – сказал он.

– Будет новый день, ты выкинешь что-то еще, и я стану ненавидеть тебя как прежде. – Я подмигнула ему и поднесла бокал к губам. Конрад, словно загипнотизированный наблюдал за тем, как я пью вино.

– Вполне возможно, – пожал плечами он.

На несколько секунд между нами повисла тишина.

– Я не думала, что ты можешь заботиться о ком-то кроме себя самого, – сказала я.

– Ты многого обо мне не знаешь, я достаточно милый парень.

– Да, очень милый, тебе не помешала бы парочка кирпичей и озеро поглубже.

Я расправилась с ужином, допила остатки вина и встала, чтобы вымыть тарелку.

– Когда я понял, что у меня есть ребенок, то пришел в ужас. Я никогда не думал, что стану отцом, – признался он. Я слышала, как ножки стула проехались по полу. Он встал, а я начала мыть уже совершенно чистую тарелку во второй раз, только бы не встречаться с ним взглядом. – Мой образ жизни, моя неприспособленность заботиться о ком-то кроме меня самого, все это делало шанс стать отцом минимальным. И когда я понял, что ты родила от меня ребенка, да еще и скрывала ее, я пришел в бешенство. На меня нахлынуло столько разных эмоций.

Я фыркнула.

– Ты жестоко обошелся со мной.

– Я был зол, что не знал о ней. Зол, что это свалилось на меня как снег на голову. Если бы я узнал о беременности, то мог бы морально подготовиться к тому, что стану отцом, видел бы, как ты вынашиваешь ребенка, видел бы Аврору новорожденную, видел бы, как она растет, и узнавал бы больше с каждым днем. – Он подошел совсем близко. Спиной я чувствовала его взгляд на себе. Слышала тихий голос над ухом. – Я ведь совсем не отец, я ничего не знаю о детях. И я понял, что потерял контроль.

Я обернулась и окинула его лицо внимательным взглядом. Он казался искренним. Должно быть, Конраду тяжело это говорить, но он говорил, делился этим со мной.

– На меня работает так много людей, каждый отвечает за свою сферу. Но всех их контролирую я. И пока все документы и отчеты не будут проверены мною лично, они не идут дальше. Все должно быть в моих руках, на этом построена вся моя жизнь. Аврора и ты были вне моего контроля.

– Ты решил взять и нас под контроль, – догадалась я.

Он сделал последний шаг, перешел черту, расположил руки на краю столешницы тумбы, по обе стороны от меня. Конрад был очень близко, настолько, что я чувствовала возбуждающий запах его кожи. Темная щетина на его лице манила провести по ней рукой, почувствовать эту колючесть кончиками своих пальцев.

– Я не хотел мстить тебе, да не за что мстить то даже. И не хотел наказывать тебя. Я действовал из добрых побуждений.

Мои губы скривились от этого заявления.

– Как же ты великодушен, если забрать меня с дочерью из нашей квартирки это «добрые побуждения».

Он усмехнулся, зависая в сантиметре от моих губ. От Конрада пахло вином, его тело излучало тепло, а глаза действовали особо гипнотически на меня. Я терялась от этого напора. Напоминала себе, что мне не стоит размякать, его триада – это не извинения, он просто решил поведать мне о своих мотивах.

– Ну вот, прежняя Сабрина вернулась, дикая и ненасытная, на людях прикидывающаяся мышкой.

– Ты меня с кем-то путаешь.

– Помнишь, как сжимала мою шею? Пыталась доминировать, хотя за ужином неловко отводила взгляд.

Я покачала головой.

– Совсем не помню. Будто это было в прошлой жизни.

Мне самой стало стыдно от такой бессовестной лжи, ведь сейчас мое тело загоралось, а живот наполнялся теплом, и стоило закрыть глаза, я видела его большое сильное тело надо мной, и слышала свои молящие стоны.

– Давай я напомню?

Конрад преодолел крошечное расстояние между нами и коснулся моих губ в поцелуе. Я оторопела на секунды, не могла поверить, что он сделал это. Но когда ошеломление сошло, а его теплые губы подталкивали меня к этому падению, я охотно поддалась. Распахнула губы и позволила напористому языку ворваться в мой рот, моментально овладевая им. Большие руки накрыли мои ягодицы и сжали их, срывая с моих губ дерзкий, почти болезненный стон.

Одной рукой я обхватила его шею, другой зарылась в мягкие темные волосы на его голове, сжала их и потянула назад, наслаждаясь рычанием, вырвавшимся откуда-то из груди Конрада.

Все события из моего прошлого, связанные с Хэтфилдом вихрем пронеслись в моей голове. Та ночь была поистине потрясающей, а он олицетворял собой мечту любой женщины, и когда я встретила его во второй раз, то была разочарована. Новый Конрад не тот человек, который дарил мне горячие поцелуи, ласки на грани грубости и владел моим телом, как кукловод владеет куклой. Но сейчас, когда его язык играл с моим языком, когда его руки блуждали по моему телу, словно сама мысль о том, чтобы не касаться меня была невыносима для него, я поняла, что Конрад, тот человек, который был настоящим дьявольским искусителем, вернулся.

Поцелуй становился ненасытным, прямо как я, прямо как он. Мои щеки горели, голова кружилась так сильно, что на мгновение все окружающее меня пространство испарилось. Я тихо постанывала, а он ловил каждый мой стон своими губами, сжимала бедра, только бы прекратить эту невыносимую пульсацию внизу, обнимала его шею, гладила щетинистые щеки и подбородок.

Он вдруг стал напирать сильнее, вжал меня своими бедрами в столешницу стола. Я чувствовала, как сильно он был возбужден, один лишь поцелуй заставлял его твердеть и наливаться кровью. Большая рука бесцеремонно пробралась под легкую ткань шелка и коснулась моей груди. Конрад нещадно сжал мой сосок, заставляя меня ахнуть от сладкой боли, импульсом пронесшейся по всему моему телу и устремившейся к низу живота.

Громкий звук разбивающегося стекла пронесся по кухне, прервал мой стон. Кажется, я задела локтем стеклянный бокал.

Конрад разорвал поцелуй, но не отстранился, держался очень близко к моим губам, но не давал мне соединиться с ним. Бокал его даже не интересовал, но чтобы мы не поранились о стекло, он передвинул нас дальше от небольшого беспорядка под ногами.

– Скажи, за тот месяц, что ты работала на меня, возникало ли у тебя хоть раз желание оседлать меня, как в прошлом? Думала ли ты об этом, лежа в своей кровати и касаясь себя после работы или нет?

– Нет, – усмехнулась я, – думала лишь о том, как толкаю тебя под колеса поезда и наблюдаю, как моя проблема в лице мистера Хэтфилда испаряется вместе с твоим телом.

– Морель, – прошептал он, ухмыляясь.

– Я знаю.

Губами он припал к моей шее, покусывал горячую кожу, оставлял засосы и красные метки, в этом не было осторожности, он никогда не был нежен…

Я зажмурила глаза, вспомнила, один-единственный день. Уходя с работы, я заметила Конрада и светловолосую незнакомку. Все как он любит: горячая, развязная, модельная внешность. Его язык был так глубоко в ее глотке, что я думала, он достанет до ее миндалин. Такое короткое, но яркое воспоминание моментально отрезвило меня.

Я замена на ночь, ведь другой девушки он не нашел.

– Что не так? – спросил Конрад, когда я отстранилась и попыталась избавить себя от его рук.

– Все не так. Это не должно произойти.

– Ты ведь хочешь, я постоянно вижу, как ты раздеваешь меня глазами, постеснялась бы делать это при маленькой дочке, – усмехнулся он.

Раздраженная его словами, я отпихнула от себя Конрада.

– Не выдумывай, ты не тот, кто способен свести меня с ума, – смело сказала я.

Хэтфилду эти слова совсем не понравились. Холодные глаза упали на мою вздымающуюся от сбивчивого дыхания грудь и медленно поднялись к глазам.

– А ты, пожалуй, не та, кого я хотел бы видеть рядом этой ночью, – безэмоционально парировал он.

Бросив последний равнодушный взгляд на отца моего ребенка, я направилась в свою комнату.