Злодейка чужого мира

Глава 9

Она со стоном очнулась. Темнота в пещере стала гуще, и Ясмин вдруг поняла, что не видит выхода к цветочному полю. Она автоматически подобралась, вскочила, забыв о холоде и усталости, но тут же натолкнулась на преграду.

— Это я, твой верный страж, — сказал Слуга. — Не нападай, у меня завязаны глаза, и я слеп, как новорожденный щенок.

Ясмин тихо выдохнула. Сердце колотилось, как сломанный метроном, задыхаясь от бега.

— Ладно, — она с трудом уговорила голос не дрожать от пережитого страха. — Ты рассказал мне про свои слабые стороны, теперь расскажи про сильные.

— У меня есть плед, — тут же сообщил Слуга.

Тепло и мягкость упали на неё и взяли в плен. Ясмин и не догадывалась, насколько замёрзла. Ее тело работало на остатках дара, переплавляя его в тепло, но любой дар конечен, особенно без подпитки и в полевых условиях.

Он шёл за ней по темноте и после дождя, холодный, как лед, и не спавший две ночи подряд, чтобы вручить ей плед и создать приятное о себе впечатление?

— Ты собираешься меня убить? — спросила она прямо.

Из оружия на ее стороне была только метка, и слабая попытка сбить противника с толку.

— Я не собираюсь убивать тебя сегодня, мастер, — она почти физически почувствовала его бархатную усмешку.

Разумеется, у него будет ещё много возможностей, особенно когда они достигнут солнца.

— Что ж, — Ясмин невольно смягчилась. — Тогда спасибо. — И, словно почувствовав его удивление, пояснила: — За плед.

Конечно, он хочет ее убить. Теперь, когда она знала о настоящей Ясмин так много, его желание казалось естественным.

— Плед универсальный и растягивается почти на восемь метров, — чуть поколебавшись сказала она. — Мы можем завернуться в него с разных сторон и между нами останется вся пещера, так что…

Ей было стыдно. Этот мир уже успел показать ей обратную сторону своей красоты. Мораль, основанная на семи постулатах о грехе, система, контролируемая жесткими правилами, не дающая исключений ни ребёнку, ни старику. Закрытое тело, закрытое сердце, закрытый от вмешательств извне разум — вот идеал цветка, блистающего в обществе. Прямо сейчас она нарушала примерно сотню правил, предлагая мужчине (голому и явно планирующему ее убить) разделить с ней пространство после захода солнца.

— Не откажусь, — с готовностью согласился Слуга и завозился неподалёку. — Оказывается мой жестокий мастер готов отринуть правила во имя любви к ближнему своему.

Это было чуть больше, чем упрёк в легкомысленном поведении. Если бы она была настоящей Ясмин, влюблённой в этого наглеца, то кусала бы до утра губы, чтобы не разрыдаться. Гадюки состояли в близком родстве с этим Слугой.

— Не забудь на заре пасть ниц и возблагодарить меня, — сказала она холодно.

Натяжение пледа чуть ослабло, и Ясмин вдруг поняла, что все это время он ждал от неё удара Лаской.

В пещеру гуськом прошли люфтоцветы. Сначала столпились у самого входа, после засеменили к Ясмин, словно она была их мамочкой.

Слуга мягко засмеялся.

— Никогда не пойму, за что ты им нравишься.

Им нужна темнота, чтобы ее освещать, подумала Ясмин. А мы обе полны холодной ночью до самых краев. Мысль была пафосной и смешной.

— За терпение, ум и душевную красоту, — она с готовностью уставилась на Слугу.

Его лицо, попавшее в зону свечения люфтоцветов, фонило слабой белизной на расстоянии в пару метров. Ему хватило такта не снимать с глаз вымокшую в Дожде повязку, и та пересекала его лицо чёрной маслянистой змеей.

Теперь, когда Ясмин получила практически открытое предупреждение о своём убийстве от этой феи, она могла начать действовать. По-своему.

— Душевную красоту, — тихо повторил Слуга.

К сожалению, он не возражал, поэтому Ясмин тут же бросилась ему на выручку:

— А ты считаешь, что я исконное зло, порождение Чернотайи?

В голове вдруг зазвенело от сладкого далекого ужаса, от близости тайны ее жизни, о которой знали в Варде считанные единицы. Этот Слуга не знал. Было так забавно играть словами с человеком, который так опасен, так пьянит кровь, и так безнадежно отстает на полшага.

К сожалению, он был умён и не особенно вспыльчив, и не хотел вступать в диалог, который мог поколебать его убеждения.

— Я просто Слуга, мне не должно считать, — ответил он. — Спи.

Что ж. Ясмин и не надеялась. Эту тактику она использовала в терапии с преступниками младше двадцати двух, и на номере Два она прекрасно себя показала. Даже номер Шесть зацепила по касательной, хотя на это Ясмин и не рассчитывала. Наверное, Слуга был старше.

Люфтоцветы подобрались ближе и свились змеевидным кружком вокруг ее колен, из ближайшего чашелистика на миг высунулся частокол устрашающего вида зубок. Ясмин грустно закрыла глаза. Эти гадкие цветы гнались за ней от места последней стоянки, потому что она вкусная?

Во что превратилась ее жизнь…

— Пусть убирается, — шепнуло в ее голове. — Пусть убирается, пусть убирается, пусть…

Ясмин потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что Ясмин в ее голове гонит не цветы, а Слугу.

Когда требовалась помощь, голос лежал в обмороке, зато на Слугу сработал, как соль на нечисть. Любовь воистину зла.

— Он уйдёт и унесёт плед, — возразила она мысленно.

Голос взвился новыми упреками. Она не помнила, как уснула под этот бубнеж, а встала на самом рассвете невыспавшаяся и раздражённая.

Слуга к этому моменту благородно исчез, что вызывало смесь странных эмоций от восхищения до гнева. Как можно, желая убить человека, соблюдать с ним социальные реверансы, благородно прикрывая ее ночную доброту от репутационного удара? С таким же успехом, в ее мире наемный убийца мог бы придержать Ясмин дверь в подъезде, чтобы после бестрепетно кокнуть по темечку.

Она вышла из пещеры почти наощупь. Новоприобретенные инстинкты ещё подрёмывали, а воздух был так сладок и свеж. А после слух поймал движение сразу с двух сторон, и Ясмин мгновенно насторожилась. С завязанными глазами она была открыта для любой атаки. Что если один из них окажется не так и благороден?

— Утречка, госпожа, — номер Шесть окликнул Ясмину.

— И тебе цветущих роз, — сахарным голосом отозвалась Ясмин.

Она-то понимала, чего он добивается. Голая девица на цветочном поле в окружении трёх мужиков с неясными намерениями. Пусть бы подергалась немного от переживаний. На этот раз Слуга промолчал, и Ясмин с неожиданным сожалением поняла, что и вчера они расстались врагами.

Можно спать, завернувшись в один плед, можно даже шутить, а после спокойно ударить в спину. Или в лицо. Мир — почему ты стал таким?

— Как двинемся? — номер Два не дал себе труда пожелать доброго утра, но Ясмин и не ждала.

Сон рассказал ей достаточно об их взаимоотношениях.

— Мы вчера обговаривались маршрут и за ночь не изменился, — совсем уж сладким голос заметила Ясмин.

Ее потряхивало от ощущения опасности и странной ярости, охватившей разум. А ее нежный голос окончательно распугал группу, которая тут же рассредоточилась вдоль поля. Это правильно, она не умеет пользоваться Лаской, но они-то этого не знают.

— Поле идёт до самой реки, — второй раз она разлепила пересохшие губы только к полудню. — Идти почти сутки, и мы будем идти, потому что пещер нам больше не встретится.

Ответом ей было только тихое шуршание цветов. Отозвался только Слуга.

— Ты ведь знаешь маршрут, мастер?

— Конечно, милый Слуга, я не заведу нас в топи. Я, как ты можешь прочесть в моем личном деле, совершаю до пяти операций в неделю в Чернотайе.

О да, она была первым цветком в исследовательском ведомстве, лучшей четыре года подряд, а мастером стала одной из последних. Она была лучшей и безотказной, ее можно было послать в Чернотайю на год с извинительной улыбкой, что вернётся она в тот же день, когда взяла метку у Примула, можно было поднять ночью и отправить на поиски пропавшей группы, сбежавшего образца, в одиночку сожравшего пятерых бойцов, или переделывать чужую ошибку.

Ясмин молчала и делала. Ясмин ждала.

Она могла выиграть только один раз, но ждать этот раз было невыносимо.

От чертовых невидимых камнеломок под ногами шёл тихий гул и шорох, как если бы они шли по грунту. Люфтоцветы тоже исчезли, но теперь Ясмин не сомневалась, что они тащатся на шаг позади и пялятся на ее голый зад. Тьфу-тьфу-тьфу.

К полудню зарядил Дождь, и настроение с нулевой отметки плавно перетекло на отрицательную. Одежда, едва ли высохшая за ночь, промокла до нитки снова.

Они не разговаривали, только номер Шесть спросил один раз:

— Привал?

— Нет, дружок, — со всей доступной ей нежностью ответила Ясмин.

Прошли почти целые сутки, прежде чем Ясмин раньше собственного тела ощутила окончание поля. И прикинув перспективы, была вынуждена признать, что, если она не желает попасть в чудовищную неловкость, ей придётся пожертвовать физическим комфортом. Ясмин сняла повязку, благоразумно уставившись вниз.

Она накинула нижнее платье прямо на ходу и едва не умерла от жаркой болезненной дрожи, прокатившейся по телу, зато идти стало легче — она почти бежала. Мокрая ткань липла к коже, задиралась до самых колен, но она больше не чувствовала себя голенькой и беззащитной. Второе платье далось легче, потому что она экономила движения. Штаны и рубаху она пропустила, и ничуть не пожалела об этом — едва она ступила на манящую темную зелень, знаменующую границу поля, как номер Два сдернул с глаз повязку.

Ясмин несколько секунд бесстрастно изучала его ошарашенное лицо, а после деликатно закрыла глаза.

— Ах, милый Верн, оденься скорее, — попросила она.

Внутри закручивалась спираль раздражения.

Она бредёт здесь, на границе яви и сна, этот мир ей в лучшем случае неприятен, а трое ее спутников собираются ее убить. А один из них даже не считает нужным соблюдать приличия. Почему она должна все это терпеть?

Она сделала шаг вперёд, переступая яркую траву к мягкому даже на взгляд песку с оранжевым оттенком.

— Осторожно! — крикнул Слуга.

Номер Шесть механически выдернул Ясмин, когда песок уже провалился под ее ногой и жадно втянул в себя. После отпустил и тупо, даже с некоторой обидой, уставился на собственную руку.

— Не печалься, ты все сделал правильно, — неловко утешила Ясмин. — Метка-то все ещё у меня.

Номер Шесть опустил на неё тяжелый взгляд и словно придавил им к земле. В его глазах не было ни единого из чувств, которым Ясмин знала бы название. Никто и никогда не смотрел на неё так. Она отвела взгляд, но вместо неловкости ощутила новую волну злости.

— Раз мы выбрались, то могли бы сделать небольшую передышку, — влез номер Два. — И больше не называй меня Верном, мастер. Я не даю тебе разрешения.

Демонстративно бросил свою сумку и уселся на ближайший, уже высохший от дождя и нагретый солнцем камень. В Чернотайе все происходило быстро. Ясмин равнодушно пожала плечами и опустилась рядом, чуть помедлив, сел и номер Шесть. Слуга единственный сел напротив и, покопавшись в своей суме, — самой больше из всех — кинул каждому по пилюле.

— Дневная порция минералов и витаминов, а вот воды больше нет.

Даже развалившись на камне, он выглядел, как юная нимфа, разомлевшая в тени кипарисов. Ясмин мысленно пририсовала ему яркий платок, обнявший чело, и белую тогу вместо трехслойного, наполовину мокрого платья. Ему было бы хорошо. Даже круто.

— Можно выжать немного из камнеломок, — буркнул номер Два и нагло уставился на номер Шесть.

Ясмин даже удивилась. Ей казалось, они неплохо ладят, то ли объединённые общим неприятелем, то ли из личной приязни.

— На стакан воды сто миллиграммов алкалоидов, — сказал номер Шесть.

— У меня мать выращивает камнеломки, они не ядовиты, — оспорил номер Два.

Он выглядел уставшим и потрепанным, и было неясно, откуда он брал силы на спор.

— Твоя мамка дальше сада в жизни не выходила, знай, цветочки себе сажает, — упрямо повторил номер Шесть. — А сам ты был в Чернотайе всего три раза, что ты, родненький, знаешь о камнеломках по ту сторону Варды?

Номер Два подскочил, как кузнечик, приземлившись в старинную боевую стойку, передающуюся в его древнем тотеме от матери к дитя. Номер Шесть тяжело поднялся и медленно выпрямился, словно расправляя каждую косточку в теле, а после снова чуть согнулся и двинулся вперёд, похожий на танк, сделанный безумным генетиком из человеческой плоти.

Ясмин с отвращением схватилась за виски. Голову нещадно ломило от боли, градус негодования пересёк ее личную границу дозволенного. Когда она в последний раз была настолько зла? Лет в пятнадцать.

Маленькая стерва Смирнова сидела за ней на химии и беспрестанно тыкала ручкой в спину. Не было больно, но на белой блузке оставались чернила, которые, понимаешь ты это стерва, очень сложно отстирать! Прошло почти двадцать лет, а ярость была настолько сильной, что она наконец испугалась.

Что-то было не так. Ей не свойственен такой клубок чувств, она проработала все свои детские травмы пять лет назад, это было необходимым условием работы в экспериментальной программе института.

Она моргнула и медленно, заставляя тело двигаться, поднялась. Ласка, безразличная к ее зову несколько ночей подряд, языком пламени соскользнула с запястья и развернулась семью золотыми змеями, тут же впившимися укусами в землю. Трава мгновенно почернела.

Первым на неё отреагировал Слуга, сначала приподнявшийся, а увидев Ласку, тут же севший обратно.

— Всего четыре испытания и второе из них уже началось, — с трудом контролируя голос сказала Ясмин. — Добро пожаловать в лабиринт раздора.

Номер Шесть неожиданно проворно развернулся, как был — полубоком, усиливая сходство с медведем. Казалось, даже волоски на загривке у него встали дыбом, напоминая шерсть у разозлённого зверя.

— Ну спасибо, родненькая, что предупредила-то. Вот спасибо…

Ясмин с интересом прислушалась к номеру Шесть. От него оставалось странное впечатление двоякости. Внутри страшной звериной шкуры жил прямодушный деревенский умелец, умеющий плести приятные языковые кренделя. Хирург, хотя она не глядя отнесла бы его к Ремесленникам.

— Сядь, — тихо сказал Слуга.

Номер Шесть метнул в него ненавидящий взгляд, но подчинился, следом, как кукла с выключенным заводом, осел номер Два.

Переночевать после долгих раздумий они здесь не решились и долго брели наугад, пока номер Шесть не сказал, что они бродят кругами. Открыто он не упрекал, но делалось понятно, что если твой мастер — баба, то домой живыми вернутся не все. Ясмин отмалчивалась. Слуга шёл рядом и краем глаза она видела его блестящие волосы, не схваченные в хвост и змеящиеся по плечам и спине чёрной речкой. Он выглядел задумчивым и уставшим.

— Мы ходим по кругу, — наконец-то сделал печальный, но, в целом, очевидный вывод Слуга. — Спим здесь, а утром мастер выведет нас.

Впервые за весь день он поднял взгляд, и Ясмин увидела, что его глаза полны холода и темноты.

— Да, — сказала она. — Мне нужно отдохнуть.