Сознание возвращалось ко мне урывками, как свет, пробивающийся сквозь плотно задернутые шторы. То были не мысли, а лишь обрывки ощущений, калейдоскоп боли, жара и холода. Я тонула в вязкой, темной воде, изредка выныривая на поверхность, чтобы тут же снова уйти под воду, захлебываясь бредом.
Первое, что я помню — это движение. Быстрое, тряское, но при этом я чувствовала себя в безопасности. Меня кто-то нес. Нес на руках, прижимая к широкой, твердой груди, от которой пахло сталью, озоном и кровью. Я слышала низкий, яростный голос, отдававший приказы. Слова были неразборчивы, но в их тоне слышалась такая властная, неоспоримая мощь, что даже в беспамятстве я знала — все подчинятся. Это был его голос. Голос Кая.
Потом была боль. Она возвращалась снова и снова, острая, пульсирующая, концентрируясь в моем левом плече. Каждый толчок, каждый поворот отзывался в ране огненной агонией. Иногда, в короткие моменты просветления, я понимала, что мы мчимся верхом. Его рука, как стальной обруч, обвивала мою талию, не давая упасть, а моя голова покоилась на его груди. Я слышала, как бешено колотится его сердце. Или это было мое?
Временами жар сменялся ледяным холодом. Меня начинало трясти так сильно, что, казалось, кости вот-вот рассыплются. В эти моменты стальной обруч на моей талии сжимался крепче, и что-то теплое и тяжелое укрывало меня. Его плащ. Я вдыхала его запах и снова проваливалась в темноту.
Мои сны были лихорадочным бредом. Я видела страницы книги, которые горели синим пламенем. Видела свое старое, забытое лицо в отражении офисного окна. Слышала смех коллег и гул московского метро. А потом все это сменялось его лицом. Лицом Кая. Оно было близко, очень близко. Я видела каждую ресничку, каждую пору на его коже. Его лазурные глаза, обычно холодные и насмешливые, теперь были полны тревоги и чего-то еще, чего я не могла понять. Он что-то говорил мне, его губы шевелились, но я не слышала слов.
Однажды я очнулась в комнате. Не в своих роскошных покоях, а в строгой, почти спартанской спальне с каменными стенами и простой деревянной мебелью. Я лежала на узкой кровати, укрытая грубым шерстяным одеялом. В камине трещал огонь, отбрасывая на стены пляшущие тени. Мое плечо было перевязано, но боль никуда не делась. Я горела. Тело ломило, голова раскалывалась.
Я попыталась пошевелиться и застонала. И тут же рядом со мной возникла тень. Это был он.
Кай опустился на колени у моей кровати. В его руках была чаша с какой-то дымящейся жидкостью. Его лицо в свете камина казалось изможденным. Под глазами залегли темные круги, а на подбородке пробилась щетина. Он не спал. Не спал уже очень давно.
— Пей, — приказал он. Голос мужчины был хриплым от усталости.
Я отрицательно покачала головой. Мне не хотелось ни пить, ни есть. Мне хотелось просто умереть, чтобы прекратить эту боль.
— Я сказал, пей, — повторил он, и в его голосе прорезалась сталь. Мужчина одной рукой властно приподнял мою голову, а другой поднес чашу к моим губам. Отвар был горьким и обжигающим. Я поперхнулась, попыталась отвернуться, но он не дал мне этого сделать, заставляя выпить все до последней капли.
Когда он убрал чашу, я без сил откинулась на подушки, тяжело дыша. Генерал не ушел. Кай сел в кресло у кровати и просто смотрел на меня. Его взгляд был тяжелым, изучающим. В нем не было ни жалости, ни сочувствия. Лишь мрачная, сосредоточенная решимость.
— Зачем? — спросил он тихо, словно обращаясь к самому себе. — Зачем ты это сделала, Амелия?
Я не ответила, снова проваливаясь в туман забытья. Но его вопрос преследовал меня даже во сне.
Следующие несколько дней слились в один бесконечный цикл боли, жара и его присутствия. Мужчина не отходил от меня. Он сам менял мне повязки, сам промывал рану какими-то жгучими настойками, от которых я кричала и теряла сознание. Его руки, привыкшие держать меч, были на удивление осторожными и точными. Генерал не доверял никому. Ни лекарю из форта, ни своим слугам. Он все делал сам.
Однажды ночью мне стало особенно плохо. Жар достиг своего пика. Мне казалось, что я горю заживо. Я металась по кровати, срывая с себя одеяло, бормоча бессвязные слова. Я звала маму. Я кричала, что не хочу умирать из-за винограда. Я шептала имена персонажей из книги, которые никто в этом мире не должен был знать.
И сквозь этот бред я почувствовала, как он лег на кровать рядом со мной, поверх одеяла. Он не касался меня, но его большое, сильное тело излучало прохладу. Он был как скала в бушующем море огня. Мужчина ничего не говорил, просто лежал рядом, и его спокойное, размеренное дыхание каким-то непостижимым образом успокаивало мое мечущееся сознание. Жар медленно начал отступать, сменяясь спасительной слабостью. Засыпая, я краем сознания поняла, что он не просто лежит рядом. Генерал делился со мной своей энергией. Своей Ки. Своей драконьей прохладой, сдерживая огонь яда в моей крови. Это было невероятно опасно для него и истощало его силы, но он делал это.
Почему? Этот вопрос бился в моей голове, но ответа на него у меня не было.
Наконец, на пятый или шестой день, кризис миновал. Я проснулась утром, и впервые голова была ясной. Жар спал, оставив после себя лишь звенящую слабость во всем теле. Боль в плече притупилась, превратившись в ноющее напоминание о случившемся.
Я медленно открыла глаза. Комната была залита утренним солнцем. В кресле у моей кровати спал он.
Во сне мужчина выглядел иначе. Без своей обычной маски холодной ярости и презрения его лицо было почти беззащитным. Длинные черные ресницы отбрасывали тень на высокие скулы. Губы, обычно сжатые в тонкую, жесткую линию, были расслаблены. Он спал тревожно, его бровь даже во сне была нахмурена. Одна его рука лежала на подлокотнике кресла, а вторая… вторая сжимала мою ладонь.
Я замерла, боясь пошевелиться. Его рука была большой и теплой, его хватка — сильной даже во сне. Я смотрела на наши переплетенные пальцы, и в моей голове не укладывалось то, что я вижу. Великий и ужасный генерал Кай, повелитель драконов, убийца и тиран, спал в кресле у моей постели, держа меня за руку.
В этот момент он шевельнулся и открыл глаза. Его взгляд мгновенно сфокусировался на мне. Лазурные глаза были чистыми и ясными. Увидев, что я смотрю на него осмысленно, он резко отдернул свою руку, словно обжегшись. На его щеках на мгновение проступил едва заметный румянец.
Он поднялся, снова превращаясь в неприступную ледяную статую.
— Ты очнулась, — констатировал он. Голос был ровным, безэмоциональным.
— Да, — прошептала я. Мои губы едва слушались меня.
Он подошел и коснулся моего лба тыльной стороной ладони. Его прикосновение было прохладным и невесомым.
— Жар спал.
Мужчина отошел к окну, поворачиваясь ко мне спиной.
— Ты спасла мне жизнь, — произнес он глухо, глядя на крепостной двор. — Я этого не забуду.
Я молчала, не зная, что ответить.
— Но это ничего не меняет, — добавил он жестко. — Ты все еще моя пленница. Моя вещь. И моя головная боль.
Он обернулся, и его взгляд снова стал холодным и колючим.
— Отдыхай. Когда сможешь держаться на ногах, мы вернемся в столицу.
Он вышел из комнаты, оставив меня одну. Но я знала, что он лжет. Может быть, он и сам еще не понял этого, но я видела это в его глазах, чувствовала в его прикосновениях, слышала в его сбившемся дыхании.
Все изменилось.
Я закрыла глаза, и впервые за все это время на моих губах появилась слабая улыбка. Стены между нами не просто начали рушиться. Он сам, своими руками, начал их разбирать, камень за камнем. И я понятия не имела, что мы оба найдем за этими руинами.