В дополнение к сказанному
Змееносец! Как много для нас в этом слове! Год жизни - не самый худший год!
Это наша вторая совместная работа. Джина считала, что что-то умеет. Светлая отмахивалась, что она ни разу не писатель. А оказалось, мы обе где-то посередине.
Итак, мы расскажем вам о королевстве Трезмон, о волшебном ожерелье Змеи, охранявшем род короля де Наве, о том, почему ни в одном учебнике нет ничего о стране меж тринадцати гор, и ни на одной карте вы не найдете ее столицы Фенеллы. Все, о чем вы узнаете, совершенно достоверно и проверено несколько раз - мы записывали со слов очевидцев и главных героев!
Сегодня мы отправляемся в путешествие во времени и пространстве. Мы - и вы. И надеемся, оно покажется вам увлекательным.
С любовью, JK et Светлая.
До пролога
1159 год, День Змеиный
На шее воина изумрудным глазом блеснуло ожерелье, будто золотая змея, обвивающее шею. Вместо доспехов на нем была лишь кольчуга, и яркий алый плащ за его спиной трепал беспощадный ветер.
- Кто ты? – спросила девушка, глядевшая на него прямо и открыто, без тени страха или горя, посреди пылающей деревни. Пепел проносился меж ними, но они стояли, не в силах оторвать глаз друг от друга.
- Александр де Наве, король Трезмонский, - ответил воин. – А кто ты?
- Элен Форжерон, - вздернув подбородок, произнесла она.
- Ты поедешь со мной, Элен Форжерон? – спросил король так, словно все было уже решено между ними. Будто не пепел и гарь витали в воздухе, но любовь и вера. Он взялся за ожерелье. И едва слышно прошептал: - Venite mecum.
- Поеду, - звонко ответила она. Слишком звонко для этого мертвого места. И вложила свою руку в его. Отныне уже жена его. Отступница своего рода.
И глядя, как уходит она, Великий магистр Маглор Форжерон посылал ей проклятие. Ей и ему. Королю, уничтожившему его дом и его семью. И королеве – сестре своей, полюбившей врага в день, когда на их глазах были убиты братья и сестры.
1165 год, Фенелла
Великий магистр сжал в ладони ожерелье. Вот он… подарок Праматери. Охраняющий род де Наве в веках, дарующий ему силу побеждать. И силу жить. Как велик был соблазн уничтожить его… Но змея выпустит свой яд, и великое проклятие коснется уже самого Маглора Форжерона. Он внимательно рассматривал золотую головку змеи с изумрудным глазом. Все, что он мог – забрать его и спрятать. Там, где никто не найдет. Никогда не найдет. Но и это повлечет за собой неизбежный упадок рода де Наве. И их, Форжеронов, рода.
Маглор шел коридорами замка, зная, что чернее черноты и тише тишины. Он обратился тенью. Его не было. Взгляд упал на покои королевы. Он медленно вплыл в комнату. Она спала, прижимая руки к вздувшемуся животу. Возлюбленная сестра Элен… Маглор Форжерон проглотил ком, подступивший к горлу, и пошел дальше, к крошечной двери в самом конце огромных покоев, откуда доносился негромкий храп.
В комнате спала дородная женщина – видимо, из деревни, взятая в дом как кормилица для младенца, которому не суждено увидеть свет. Маглор Форжерон проследовал к колыбели, в которой спала крошечная новорожденная девочка. Он улыбнулся и взял ребенка из постели. Тот даже не проснулся. Надел ожерелье на шею малышки и усмехнулся.
- Пусть оно хранит тебя, - шепнул он, - habeatvobis.
Щелкнул пальцами. И не стало в комнате ни девочки, ни ожерелья.
1165 год. Аббатство Вайссенкройц.
Брат Ансельм, глядя на яркое солнце, зажмурился и потянулся. Утро было добрым, слава Господу, Создателю нашему. Впрочем, утро, начавшееся с кружки шабли, не может быть плохим, и Создатель тут ни при чем. Брат Ансельм воровато оглянулся – не услышал ли кто крамолы, мелькнувшей в его мыслях. И решил, что нынче пить не будет, а вместо того прочтет Pater noster сто раз. Дабы не забываться. Впрочем, пятидесяти будет довольно.
Да и то! Пятьдесят за неозвученные мысли? Брат Ансельм почесал затылок. Нет уж, хватит с него и трезвости!
Умывшись и одевшись, он подошел к окну. Самые рьяные братья уже возделывали виноградники. И откуда такое рвение? Неожиданно он услышал за спиной детский плач и обернулся. На его топчане сидел мальчонка лет трех в белой рубашечке. Не веря глазам своим, брат Ансельм приблизился и, как диковинное создание, стал рассматривать ребенка. «Поль Бабенберг» - было вышито на его рубашке.
- Deus misereatur!
С этого дня брат Ансельм бросил пить, став наивернейшим слугой Господа в своей обители.
Собственно, пролог
Слепящее солнце разбрызгивалось множеством искр по неровной глади реки, бегущей вдоль пологих берегов. В настоящем мире не бывает такого яркого солнца и такого синего неба, и такой серебристой воды. В настоящем мире невозможно стоять среди пролесков и в то же время парить над долиной, покрытой яркой зеленью, какой также не бывает в настоящем мире.
На высоком камне среди травы и цветов сидел мальчик лет десяти. Он мечтательно глядел на реку, иногда бросал в нее маленькие камни. Они заставляли воду искриться еще сильнее, отчего мальчик жмурился и смеялся.
- Кто ты? – спросил Мишель, но не услышал своего голоса.
Мальчик его тоже не слышал. Мальчик его не видел. Он сидел один на берегу реки и был этим доволен.
- Ты его знаешь, - донеслось до Мишеля с ветром.
Этот голос он знал почти всю свою жизнь.
- Снова ты, - со вздохом сказал Мишель ветру, - и снова твои сказки… Откуда я могу его знать?
- Скоро поймешь, - теперь казалось, что собеседник смеется. Его всхлипы звучали, как звучит смех.
Мальчик у реки встал с камня и приблизился к воде. Наклонился, чтобы коснуться ее зеркально-ледяной глади, когда вздрогнул и обернулся назад. Вздрогнул и ветер.
- Смотри, - зашелестел он возле уха Мишеля. – Ты знаешь его, потому что я знаю ее.
Порыв подхватил травинку на берегу и понес ее к ногам женщины, показавшейся здесь. Потом стал поднимать ее выше, вдоль черного плаща незнакомки к алебастровой коже лица, ангельскую красоту которого пронзали черные, как обсидианы, глаза. И черные волосы мелкими прядями, похожими на крошечных змеек, казалось, шевелились не от ветра. На темном плаще такими же белыми, как лицо, казались ее ладони изумительной красоты – с тонкими пальцами и длинными острыми ногтями. Она скрестила их на груди, глядя на ребенка. И казалась торжественной, будто бы теперь принимает решение.
Ее губы приоткрылись, и она заговорила, но Мишель не слышал звука. Зато слышал ветер, что радостно зашептал:
- Она любит пролески так, как люблю их я. И она приходит лишь тогда, когда они зацветают.
- Что она говорит? – продолжал спрашивать Мишель. – Кто они? Ты всегда рассказываешь не о том, что я хочу знать.
- Увы, ты никогда не хочешь знать того, что тебе нужно. Но сейчас нужно смотреть.
И они смотрели. И видели, как женщина улыбнулась. Улыбка на ее лице казалась странной и страшной. Эта улыбка отвлекала от того мгновения, которое стало роковым. Мальчик в ужасе дернулся и замер – вокруг шеи его обвилась змея, оставив алые следы там, где касалась кожи.
- Теперь узнаешь? – веселился ветер.
В это самое мгновение змея сверкнула на шее мальчика изумрудным глазком, и Мишель понял. Ожерелье. Ожерелье змеи, хранившее его семью, но утраченное однажды.
- Оно будет, когда не будет тебя, - продолжал говорить ему ветер. – Ты – прошлое, король. Ожерелье – будущее.
Ветер засвистел что было мочи, разрывая пространство и время. И клочьями вокруг них полетели обрывки картины, которая составляла мир. Отлетала прочь река, искажаясь, сморщиваясь и не разбрызгивая воды. Долина исчезла, оставив за собой черное пятно, быстро растрескивающееся и пропускающее свет, будто бы сквозь стекло. Тринадцать гор, окружавших долину, сорвались с места, оказавшись теперь лишь обрывками веленя. Шум все усиливался, унося за собой этот ненастоящий мир, превращая все вокруг во тьму. И из этой тьмы рождался в шуме и страхе иной мир, горевший миллионами огней, гудящий, искрящийся, переливающийся.
В этом мире, как муравьи, сновали туда-сюда люди в странных одеждах, не глядя друг на друга, с отстраненными и холодными лицами. Их было так много. И они казались совсем не такими, к каким привык Мишель. Они бродили меж огромных коробов, жили в этих огромных коробах, стояли на крышах этих коробов, выглядывали из окон коробов. И жизнь делилась на ту, что проходила внутри и вне их. На дорогах тоже были коробы, которые ездили сами собой, без лошадей. Здесь двигалось все. Дышало все. Звучало все. Жило все. И всему этому не было имени. И единственно знакомым, узнаваемым, здесь был белый снег, укрывающий все вокруг.
Мишель летел надо всем этим, гонимый свистящим ветром. И себе самому напоминал ту травинку, что подхватил порыв на берегу реки.
А потом все замерло и остановилось. Мир перестал вертеться и кружиться. Казалось, все вокруг стало кукольным. И кукол обездвижили. И среди всего этого зазвучал вдруг негромкий голос:
- Я не вижу цены. Сколько вы за эту хотите, месье?
Мишель обернулся на голос и увидел девушку. Он был одновременно очарован ее лицом и восхитительной красоты глазами, но в то же время его удивление было безграничным. Прекрасная незнакомка из странного мира намеревалась купить… ель, одну из множества стоящих рядами вдоль забора. Между ними сновали взрослые и дети, внимательно рассматривая их, словно перед принятием очень важного решения.
Король снова посмотрел на девушку, пристально вглядываясь в ее черты. Стараясь запомнить ее блестящие темные волосы, высокий лоб и яркие, несмотря на зиму, пухлые губы. Чуть приподнятые в раздумье тонкие брови и спокойное выражение самых синих на свете глаз, каких и не бывает в настоящем мире.
Мир, который видел перед собой Мишель, не мог быть настоящим. Кому в здравом уме придет в голову рубить елки и выставлять их у забора, чтобы люди разглядывали их, как на ярмарке?
- Нет, спасибо, - проговорила девушка и двинулась дальше, вдоль ряда.
- Гляди, гляди, - засмеялся ветер. Юркнул меж деревьев и подхватил края ее одеяния. Тяжелая ткань разлетелась в стороны. И на шее заблестело золото ожерелья. Ошибки быть не могло – на груди незнакомки покоилась головка Змеи.
- Что это значит? – спросил Мишель, заворожено уставившись в зеленый глаз украшения.
- У нее Змея, которая должна быть твоей. И тебе решать, что это значит, король.
- Я устал от твоих фантазий и недомолвок, - возмутился он. – С самого моего детства ты вынуждаешь меня делать то, что нужно тебе, убеждая, что таковы мои желания. Я устал!
Крик этот был беззвучным в черной пустоте, окружившей его. Он вздохнул и открыл глаза. Вдоль каменного пола серебрился луч полной луны, заглядывающей в окно спальни. Этот луч напоминал седую длинную бороду старца, какой был на одном из витражей, сделанном однажды давно королем.
Но теперь он видел перед собой другой лицо, которое не забудет никогда.
- Я знаю, что тебя нет, - прошептал в пустоту Мишель, - но ты всегда будешь рядом.
- Ваше Величество? – раздался испуганный тихий голос. И он почувствовал движение на соседней подушке. – Вы не спите?
Король лениво повернул голову, пытаясь разобрать в темноте, которая из придворных дам ночевала нынче в его постели. Впрочем, большой разницы это не имело. Никто не приглашался в королевскую спальню дважды.
- Не сплю. И коль уж и вы не спите, дорогуша, мы можем заняться куда более приятным занятием, чем разговоры.
- Чествования Змеиного дня совсем не утомили вас, Ваше Величество? – засмеялась женщина, и ее маленькая ладонь легла на его плечо.
- Нисколько, - заверил ее король, подминая под себя. – Праздник моего рода особенно вдохновляет меня, словно каждый из моих предков делится своей силой. Но я не намерен тратить ее попусту.
Подтверждая слова свои делом, Мишель прижался губами к мягкому податливому рту, а руки его нетерпеливо задрали ее камизу, обнажив широкие белые бедра.
Белой была и земля за окном от снега, тихо осыпавшегося на землю Трезмона в первый день зимы 1184 года.
І
1185 год, Фенелла
Герцогиня Катрин де Жуайез прогуливалась вокруг замка по первому снегу, выпавшему ночью. Было прохладно, и она зябко куталась в плащ, который еще не был подбит мехом. Но в замок возвращаться не торопилась.
Совсем скоро зима. Зимой она будет замужем. И теперь она не вдова. Теперь она – невеста. На долгих прогулках герцогиня старалась почувствовать разницу в ощущениях. Выходило скверно.
Пасмурный день в пустом саду, где не было даже птиц, мало способствовал этому, не добавляя радости Ее Светлости. Небо, в которое она часто взглядывала, было затянуто тяжелыми тучами, навевающими тягостные мысли. В Фенеллу Катрин прибыла на собственную свадьбу с королем Трезмонским. Предстоящий брак порой пугал ее неизвестностью так же, как черное небо над головой пугало предстоящей грозой. Но каждое утро она считала дни до бракосочетания.
Теперь их оставалось два. Целых два дня.
В тишине хрустнула ветка. Впору бы вздрогнуть. Но герцогиня лишь замерла на мгновение и продолжила идти дальше. Воздух плыл по земле, покрывая траву тонким льдом, будто касаясь ее поцелуем. И только тревожно шептали кроны деревьев. Должно быть, они знали о ней…
В одно мгновение чья-то тень сошлась в траве с тенью герцогини, горячее дыхание опалило затылок, и чьи-то руки сжали ее плечи. У самого уха раздался голос Скриба.
- Ваша Светлость одна? В столь ранний час? Что ж не спалось?
Вот теперь Катрин вздрогнула и обернулась. Взгляд ее на мгновение вспыхнул и тут же погас, сделавшись ледяным, как эта изморозь на траве.
- Ах, это вы, Серж… - разочарованно сказала она и повела плечами назад, пытаясь сбросить руки наглеца. – Я прекрасно выспалась. И наслаждаюсь этим замечательным утром. И любуюсь замком, в котором совсем скоро стану хозяйкой. Через два дня.
- Через два дня! – в тон ей ответил Скриб. И, не давая вырваться, вдруг оторвал от земли и в одно мгновение увлек ее по узкой тропинке в тень густого кустарника, за которым ни черта не было видно. Вполне удобное место, чтобы остаться незамеченными из башен Трезмонского замка. Едва оказавшись в безопасности, он поставил ее на землю, развернул к себе лицом. И, ни минуты не колеблясь, завладел ее губами влажным горячим поцелуем.
Опешив, она застыла в его руках, позволив касаться себя так, как имеет право касаться лишь муж. Но Скриб не был ее мужем и не мог им быть. Никогда. Катрин дернулась и тщетно попыталась оттолкнуть его. Здесь, за кустарником ее никто не увидит и не придет на помощь. Кричать не было никакой возможности. Крик пропадет в его поцелуе…
Эти мысли промелькнули в голове Катрин в одно мгновение, и она… укусила Скриба.
От неожиданности он отпустил ее. И разомкнул губы, ожидая, что и она ослабит хватку, отпустив его. Почувствовав, что Серж больше не держит, герцогиня отступила на шаг. Ее глаза метали молнии.
- Что вы себе позволяете? – зло спросила она и поправила диадему на сбившемся покрывале, прикрывавшем волосы.
Он тяжело дышал. В глазах его читался не меньший гнев, чем в ее. Медленно потрогал распухающую губу. И наконец, иронично изогнув бровь, склонил перед нею колени и проговорил трагичным голосом:
- Я лишь пытался угодить своей госпоже. Коли она недовольна, то пусть накажет меня так, как до́лжно неумелого слугу. И я с радостью приму наказание.
Однако взгляд его вместо того, чтобы быть опущенным к земле, бесстыдно изучал всю ее невысокую, но величественную фигуру. Герцогиня же взирала на коленопреклоненного трубадура у своих ног, понимая, что в его словах на самом деле нет ни капли смирения. Она сделала глубокий вдох и ровно произнесла:
- Вы забываетесь. Ваше поведение не достойно слуги знатной дамы. Мой покойный супруг слишком многое вам позволял. И вы забыли свое место. Ваша обязанность – услаждать мой слух поэзией и музыкой. А ваши канцоны в последнее время навевают на меня лишь тоску. Мне следует подумать о том, чтобы пригласить другого трубадура.
Скриб неторопливо поднялся и расправил плечи. Он был высок, и рядом с ним Катрин казалась совсем хрупкой. Его черные, как смоль, волосы спадали на лицо упрямыми прядями. И все в его облике говорило об упрямстве и гордости, какие не может позволить себе простолюдин, пусть и наделенный талантом. Серые глаза его сделались холодны, как то свинцовое небо над их головами. Оглушающе запричитали вороны, слетевшие с ветвей по-осеннему…. нет, пожалуй, что теперь уже по-зимнему голого дуба.
- Едва ли мое поведение было бы недостойным слуги знатной дамы, ежели бы знатная дама вела себя, как подобает, - бросил Скриб, - а мои поцелуи все же более действенны, чем мои канцоны. Но коли вы недовольны мною… то, вероятно, вам следует озаботиться поисками иного трубадура. Равно, как и мне – поисками другой знатной дамы. Глядишь, и канцоны повеселеют.
- Да как вы смеете, - задохнулась от возмущения Катрин. Грудь ее часто вздымалась, ей было жарко, словно на улице стояло лето в самом разгаре. – Что ж… уходите! Оставьте меня. Вы оскорбили меня всеми возможными способами. Но я не стану жаловаться своему жениху. Иначе, я уверена, он прикажет наказать вас. Я же, в память о покойном герцоге, не желаю вам подобной участи.
Серж Скриб совершенно не слушал, что она говорила – не мог отвести взгляда от того, как алеют ее щеки на легком морозе – скорее уж от злости, чем от смущения. Она очаровательно злилась, это в обычное время забавляло его. Но не теперь, когда до свадьбы оставалось так мало. Проклятая свадьба! Да неужели же не могла она вовсе не выходить замуж, если трубадур ей не пара?!
- Какое благородство, - проговорил он низким голосом, - быть может, спеть вам напоследок? Или лучше все же поцеловать? Как по-вашему, что выходит у меня лучше?
Катрин опешила и некоторое время пристально смотрела на трубадура. Дерзость Сержа переходила все границы дозволенного… Не отводя взгляда от его лица, она негромко размеренно произнесла:
- У вас все выходит скверно!
- Как жаль… Мне казалось, что кое-что вам даже нравилось, мадам, - мрачно ответил Серж, - я надеюсь, вы хотя бы не обвините меня в недостатке старания? Поскольку я очень старался доставить вам удовольствие.
- Вам показалось, Серж, - надменно возразила Катрин. – Впрочем, я тоже ошиблась. Я думала, что вы талантливый творец, а оказалось, что вы лишь старательный ремесленник.
И, вздернув подбородок, герцогиня де Жуайез, невеста короля Трезмонского, повернулась, намереваясь вернуться в замок.
- Этот ремесленник любит вас, мадам, - обреченно крикнул он ей вслед, чувствуя, как руки сами собой сжимаются в кулаки.
Она прикрыла глаза. Судорожно сглотнула. И ускорила шаг.
А он смотрел, как подол ее платья скользит по замерзшей траве, исчезая там, где тропа сворачивала за кустарник. Потом поднял руки, разжал кулаки и посмотрел на красные полумесяцы на ладонях – от впечатавшихся в кожу ногтей. Эти полумесяцы да прокушенная губа – в знак любви. Как же он устал от их бесконечной борьбы. Нет, не любить герцогине трубадура. А меж тем, трубадур готов был бросить к ее ногам целый мир. Впрочем, целым миром он не владел.
Серж Скриб точно знал, когда полюбил ее – в первый миг, как увидел. Она только приехала в дом его покровителя, герцога де Жуайеза, и стала хозяйкой замка, полагая, что стала хозяйкой и ему, Сержу Скрибу. Какая злая насмешка судьбы! Нынче он мог владеть всем, о чем грезил. Кроме одного – сокровенного и драгоценного сердца ее. Ибо то было сердце неприступной герцогини. Все же однажды таявшей в его объятиях.
ІІ
1185 год, Фенелла
Пожалуй, об объятиях немало мог рассказать видавший виды господин, явившийся в Фенеллу в это утро за два дня до королевской свадьбы, которая по стародавней традиции была назначена на Змеиный день. Он имел вид человека, едва ли ценившего хоть немного подобные объятия и едва ли верившего в то, что возможны они из любви – это отрицало бы саму суть его существования, равно как и смысл всего, к чему он стремился. Он глядел хитро из-под мохнатых черных бровей, в которых проскакивала легкая седина. Озирался по сторонам, и на лице его хмурое выражение поминутно сменялось улыбкой, делавшей его благородные, но некрасивые черты почти уродливыми. В движениях его было немало жизни и сил, едва сдерживаемых им посредством костей, кожи и добротной, но не вычурной одежды. Да, господин был, несомненно, богат, поскольку прибыл на прекрасном вороном коне, равным которому можно было назвать лишь королевского Никса, известного на весь Трезмон. И, безусловно, необычен для знати – при нем не было свиты.
Оказавшись у ворот замка, он нетерпеливо постучал в них рукоятью квилона, вынутого из ножен. И, дождавшись, когда в окошке покажется лицо привратника, проговорил скрипящим голосом:
- День добрый, Жан! Пустите гостя на королевскую свадьбу?
- Откуда вам, мессир, известно, что я Жан? – удивился славный малый, внимательно разглядывавший незнакомца.
- Да я, пожалуй, много чего еще рассказать могу. Коли ты на пороге держать меня не станешь.
- Вы приглашены?
- Конечно, я приглашен! – расхохотался гость. – Мое имя мэтр Петрунель, слыхал? Как могу я быть не приглашен!
- Ох, должно быть, не предупредили нас! – пробормотал Жан, засуетившись. – Погодите, сейчас я отопру ворота, мессир!
- Обращайтесь ко мне мэтр Петрунель и довольно.
Впрочем, юноше не суждено было звать Петрунеля мэтром достаточно долго. Едва впущенный им во двор замка незнакомец скрылся в его стенах, он позабыл о том, что вообще кого-то видал в это утро. Равно как и конюх, уведший под уздцы прекрасного коня Петрунеля на конюшню. Позднее бедняга решил, что конь принадлежит кому-то из знатных гостей короля. А может быть, и герцогине. Он лишь завел его в стойло между белоснежным королевским Никсом и конем трубадура – гнедым с редкой черной отметиной на лбу Игнисом. И теперь любовался зрелищем, способным порадовать истинного ценителя лошадей. Уж он-то в них разбирался.
Меж тем, Петрунель с самым уверенным и независимым видом человека осведомленного и решительного направлялся к мастерской короля Мишеля, будто лучше кого бы то ни было знал, где она распложена. Он не плутал среди коридоров замка. Он легко взбежал по винтовой лестнице Восточной башни. Свернул за угол, где находилось несколько комнат для пользования короля. И точно знал, в какой из них Его Величество предпочитает проводить свой досуг. Мэтр Петрунель не выказывал беспокойства и вместе с тем торопился. Достаточно сильно, чтобы в полумраке одного из узких и прохладных коридоров налететь на показавшегося из-за угла гиганта в монашеском одеянии, также не успевшего вовремя остановиться.
- Cacat! – взвизгнул мэтр Петрунель с перепугу и прикрыл глаза.
- In nomine Patris, et Filii, et Spiritus Sancti. Amen, - раздалась в ответ громкая скороговорка, продолжившаяся самым недовольным тоном: - Смотреть надо, куда мчишься!
Святой брат Паулюс Бабенбергский всегда славился своей благовоспитанностью и хорошими манерами. Однако нынче он был весьма озабочен. Поднявшись к Утрене, Паулюс увидел, что ночью выпал первый снег. Потому после проведенного в молитве времени, гораздо менее положенного, он счел нужным проверить свой молодой виноградник, куда и направлялся бодрым шагом, несмотря на бурно проведенную ночь и короткий сон.
И уже давно бы мог быть среди любезных его сердцу лоз, если бы на его пути не оказалось досадной помехи в виде испуганного сморчка в богатом плаще и ярких башмаках. Паулюс презрительно фыркнул и пробасил сверху вниз:
- Ну! Так и будете торчать на дороге?
Несколько мгновений мэтр действительно торчал на дороге, растерянно изучая брата Паулюса. Потом по лицу его расползлась улыбка, и он, чуть приосанившись, проговорил:
- Ну что вы, и в мыслях не имею. Но позвольте спросить. Уж не вам ли уготована честь венчать браком короля Трезмонского?
- Мне, - торжественно объявил монах, - как и многим другим братьям из Вайссенкройца до меня вот уже не одно поколение королей Трезмона.
- Должно быть, и вы, и все братья из обители нынче молитесь за своего благодетеля?
- Это уж как полагается, - ответил Паулюс. – Вот и теперь тороплюсь… продолжить молитву.
- Успеете в свое время! Свадьба же не сейчас! Лучше ответьте, как поживает брат Ансельм? Здоров? Все так же ревностен к вере и добродетелям? Знавал его один мой родственник лет двадцать тому назад.
- Брат Ансельм – непоколебим в поборничестве веры, дай Бог ему долгих лет!
Петрунель расплылся в улыбке и жизнерадостно кивнул.
- И как это он борется с соблазнами, коих так много на свете?
- С божьей помощью, - отозвался от стен бас святого брата. – И ты ступай, сын мой.
- Благодарю вас, святой брат! – сказал мэтр и щелкнул пальцами, исчезнув с глаз монаха.
Брат же Паулюс тотчас забыл, что вообще видал кого-то постороннего в это утро, и потому как ни в чем не бывало продолжил свой путь к винограднику.
Появление Паулюса в Фенелле было менее чудесным, но не менее случайным, чем его появление под древними стенами Вайссенкройца.
Несколько лет назад король Александр, отец короля Мишеля, написал настоятелю обители, чтобы ему прислали брата-монаха для проведения служб в недавно построенной часовне замка. Почтенных братьев в аббатстве в то время не оказалось, все они разошлись по другим землям, но и отказать правителю могущественного королевства, всегда оказывающему услуги монастырю по первой же просьбе, монахи не решились. И послали в Трезмон брата Паулюса Бабенбергского.
Был брат Паулюс по годам почти ровесник принца Мишеля. Молодые люди быстро стали товарищами, которые могли и погулять, и вина испить вместе, и споры теологические завести на латыни. Нередко предавался пылкий и горячий брат Паулюс и греховным страстям, сообразным его возрасту. Да и вниманием здешних служанок молодой монах обделен не был. Острый взгляд глубоко посаженных серых глаз, чувственный рот и белый скапулярий не оставляли равнодушными многих девиц. Потому возвращаться в монастырь он не стремился. Исполнял свои обязанности без особенного рвения, а после смерти старого короля и вовсе забросил службы, совершая лишь самые важные по большим праздникам.
Но и без дела не сидел, найдя себе занятие по вкусу.
Отрочество свое Паулюс провел в обители, будучи приставленным помогать братьям-виноградарям. Зная об этом немало, однажды решил он и в Фенелле разбить виноградники и заняться виноделием – с позволения Мишеля де Наве, едва взошедшего на трон. Съездив ненадолго в Вайссенкройц, под предлогом визита к своим наставникам, Паулюс привез оттуда несколько молодых лоз, которые выкрал у брата Ансельма, бывшего в ту пору старшим виноградарем. И теперь брат Паулюс с нетерпением ожидал своего первого урожая уже следующим летом.
Из густого кустарника, росшего вдоль тропинки, доносилась игра дульцимера – медленные, томные звуки, какие бывают от поглаживания струн. А следом раздался голос Скриба.
- Что ж, друг мой Паулюс, герцогиня не довольна моими канцонами. Быть может, ты подскажешь, что в них не так?
От неожиданности святой брат помянул не к месту дьявола. Заглянул в кустарник, откуда звучал голос старого знакомца, и увидел Сержа, восседающего на большом плоском камне. С развевающимися на ветру темными волосами, в накинутом на широкие плечи зеленом плаще, слишком роскошном для простого придворного музыканта, его долговязая фигура выглядела весьма живописно.
- Приветствую тебя, друг мой Скриб, - весело сказал Паулюс и, подхватив скапулярий, уселся рядом. – Может, и подскажу, если ты что-нибудь споешь… из нового.
- Изволь. Совсем новая. Я сочинил ее только что.
Он с задумчивым видом провел пальцами по струнам и, выводя медленную мелодию, запел:
ІІІ
1185 год, Фенелла
В восточной части замка, в самой высокой его башне, располагались любимые покои Его Величества короля Трезмонского Мишеля І де Наве.
Отсюда наблюдал он за стражами в замковом дворе, разглядывал подданных у фонтанов на улицах и рыночных площадях Фенеллы, любовался долиной, окружавшей его столицу. В ясную погоду из башни можно было увидеть все тринадцать вершин, между которых раскинулся Трезмон, а в грозу мимо окон мчались сизые облака, обгоняя друг друга и скрывая собой все королевство.
В восточную башню пару месяцев назад Мишель велел перенести витраж незнакомки. Ее образ увидел он лишь однажды во сне, но больше не забывал никогда. Портрет занял место одного из башенных окон, проем которого был увеличен городским каменщиком. Рассветные лучи заставляли улыбаться губы прекрасной девушки, а закат туманил печалью ее синие как небо глаза.
Сегодня молодому королю было особенно тяжело смотреть в эти глаза. Словно он предавал их и предавал что-то очень важное, что скрывалось в глубине его сердца.
С тяжелым вздохом отвернувшись от витража, Мишель отринул мечтания. Важным нынче было иное. Глядя на город, раскинувшийся под его ногами, он размышлял о предстоящей свадьбе. После нее он значительно расширит земли королевства и укрепит свое право на трон Фореблё. Так завещал ему отец: добиваться утверждения власти Трезмона любыми способами. Впрочем, брак с герцогиней де Жуайез приносил ему не только новые владения, но и давал надежды на появление здоровых наследников, в чем во все времена нуждается любой королевский род. А род де Наве, единственным продолжателем которого был Мишель, особенно.
- Вы видели ее год назад в ночь после Змеиного дня, Ваше Величество? – раздалось вдруг за его спиной. И тяжелая дубовая дверь со скрипом затворилась.
- Кто вы? – недовольно спросил Мишель.
Он очень не любил, когда его беспокоили в башне.
Шаги зазвучали под каменными сводами замка. Незнакомец приблизился к королю и стал возле витража плечом к плечу с ним.
- Мэтр Петрунель, сир, из герцогства Мерфруад. Вы, верно, слыхали об этих землях. У нас шьют лучшие одежды из шкур и мехов.
Король Мишель с нескрываемым любопытством разглядывал человека в темных одеждах. Тот вел себя как близкий друг, даже по-хозяйски, ничуть не смущаясь присутствием истинного хозяина. Было в его хитроватой улыбке и остром взгляде, который он прятал под тяжелыми веками, нечто отталкивающее. Это заставило Его Величество насторожиться.
- Что привело вас в наши владения, мэтр? – спросил король царственным тоном, как и подобает правителю сильного государства.
- Она, - кивнул Петрунель на витраж. – Через два дня, в Змеиный день, ваша свадьба. И тогда она будет навек потеряна для вас. Как и то, что она хранит.
- О чем вы? – удивленно спросил Мишель.
- Ожерелье на ее шее. Это же ваше ожерелье, верно?
Золотая змея с изумрудным глазком – Мишель видел его на некоторых портретах своих предков, но никогда не держал в руках. Никто не знал, было ли оно украдено или исчезло по иной причине. Разные легенды и слухи, похожие на сказки, передавались шепотом в каменных коридорах замка. Но Мишель не верил ни одним, ни другим. А ожерелье был склонен считать фантазией придворных художников.
И все же мэтр ожидал его ответа.
- Верно, - задумчиво сказал король.
- Ведь не давало оно вам покоя целый год? – не унимался гость.
- Мое беспокойство к вам касательства не имеет, мэтр Петрунель. Зачем вы здесь? Чего вы хотите?
- Вернуть Змею истинному владельцу, - поклонился мэтр. – Иначе конец Трезмону. Веками она хранилась вашей семьей и оберегала вас и ваших подданных. Были светлые времена в королевстве. Была гармония, было процветание. Теперь же настала темная эпоха. Разве с исчезновением ожерелья не стали преследовать всех нас беды? Смерть королевы-матери двадцать лет назад была первым знаком последующих горестей. Она не произвела на свет дитя, что должно было родиться. И вы остались единственным наследником рода. Ваш отец более не женился. Вы потеряли Фореблё и надежду его вернуть. В дальних провинциях голодают. Да и здесь держатся лишь вашей милостью. И все началось с исчезновения ожерелья. Вам ли не знать, сир!
- А если я скажу, что это больше похоже на истории, которыми няньки пугают непослушных детей?
- А если я скажу, что девушка с витража существует? И год назад это был не сон?
- Что же тогда это было? – в голосе короля явственно слышалась насмешка.
Петрунель только хмыкнул и принял позу, охарактеризовать которую можно было единственным словом – величественная.
- Ее зовут Мари. Вы видели то, что было в действительности, - торжественно сообщил мэтр. – Или будет в действительности. Через восемь веков, Ваше Величество.
«Оно будет, когда не будет тебя», - вспомнил Мишель слова ветра, услышанные год назад.
Сколько долгих дней и бессонных ночей он потратил на то, чтобы прочитать все книги, в которых описывалось древнее ожерелье, и рассмотреть картины, на которых его запечатлели королевские живописцы, и выслушать рассказы о нем ученых мужей. Он искал, собирал по крупицам и верил. Пока однажды не потерял надежду. В тот день он вспомнил о своем долге перед королевством и подданными. Создал витраж и отписал герцогине де Жуайез с предложением стать королевой Трезмона.
И вот теперь рядом с ним стоит странный человек и утверждает, что все существует не в мечтах Мишеля, а на самом деле.
- Но я-то здесь, а не через восемь веков, - озабоченно проговорил король, глядя на витраж.
- Тогда я скажу вам, что все же есть возможность попасть туда. Я могу помочь вам преодолеть время и вернуть ожерелье Змеи.
- Но… как такое возможно?
Петрунель удовлетворенно прищелкнул языком и внимательно посмотрел на короля. Тот был достаточно молод, чтобы ему были интересны дела государственные, и достаточно красив, чтобы жизнь подбрасывала ему соблазны, способные увлечь его. Но и горяч, решителен и отважен. Что хорошо для короля. Таким когда-то был его отец. До того страшного дня, когда все в королевстве изменилось.
- А как, по-вашему, это ожерелье туда попало? – рассмеялся мэтр. – В действительности все на свете и во тьме возможно. И я могу отправить вас туда. Но чтобы предупредить ваши вопросы, позвольте пояснить сразу. Это не я похитил вашу Змею. Хотя и имею к тому некоторое отношение. Мой дядя… Великий магистр Маглор Форжерон… Ваш отец лишил его наследства, разграбив край, в котором он вырос. Маглор решил отомстить. Двадцать лет назад в Змеиный день он украл ожерелье де Наве и отправил его туда, где никто не нашел бы. Это стало вашим проклятием. И проклятием всего королевства.
- Ваш родственник не без воображения, как я погляжу, - Мишель улыбался, но глаза его были серьезны. – Ну хорошо… Вы отправите меня к ней, - он кивнул на витраж. – За ожерельем?
- Без него ваш брак с герцогиней также будет проклят, как и все, к чему прикасаются де Наве.
- Но не воровать же мне его! – воскликнул Его Величество.
- Вы ни в коем случае не должны его красть! – нахмурился Петрунель и приблизил свое лицо к лицу короля. – Никто не смеет красть его, иначе нашлет на свой род великие страдания. Ожерелье Змеи может быть лишь даром любви и только. Мой дядюшка украл его – и что же? Из всей нашей семьи в живых лишь я да он остались. Она, - мэтр кивнул на витраж, - отдаст ожерелье только тому человеку, которого полюбит навсегда, на всю жизнь. Другого пути нет, сир.
- Другого пути нет… - повторил Мишель и долго пристально смотрел на витраж. От его решения зависело так много. И многие. – Что вы хотите за то, что поможете мне, мэтр Петрунель?
- Я попрошу вас лишь об одном, Ваше Величество, - склонился он в поклоне. – Дать мне это ожерелье на один час в Змеиный день. Единственный, когда оно исполняет желание. Одно желание до следующего поколения своих хозяев.
- Вы многого просите, мэтр, - усмехнулся уголком губ король. Едва ли он верил в подобные сказки.
- Нет. Цена вполне приемлема за ту услугу, что я вам окажу.
- Еще никто со мной не торговался.
- В моей семье славны своими делами не только маги, но и торговцы. Так что же? Клянетесь вы королевской честью дать мне то, что я прошу у вас? Поклянитесь, Ваше Величество! – Петрунель поднял правую ладонь так, будто бы сам произносит клятву.
Мишель некоторое время обдумывал предложение мэтра. Лицо его было серьезным, но спокойным, не выражающим ни одной его мысли. В утаивании мэтра был подвох, не мог не быть. И требование клятвы лишний раз подтверждало догадки Его Величества. Однако сейчас Петрунель просчитался. Клятва короля, произнесенная без главного символа этой самой королевской чести, который беспечно был забыт в личных покоях, не имела никакой силы. Поэтому Мишель легко поднял в ответ правую руку и произнес:
- Клянусь!
- И горе вам, коли вы нарушите вашу клятву! – зловеще прогрохотал мэтр Петрунель, и в этот момент за окном сверкнула молния. В ноябре. Накануне зимы. Маг вздрогнул и оглянулся. – Ну, это уж слишком, дядюшка, - буркнул под нос.
Король Мишель равнодушно посмотрел на полыхнувший ярким светом витраж, и перевел выжидающий взгляд на магистра.
- Благодарю вас, сир, - вновь поклонился пришелец. – Вам следует помнить еще кое-что. С того мгновения, как я отправлю вас во времена, где сейчас ожерелье, у вас будет совсем мало времени, чтобы вернуть его. Все нужно успеть сделать до наступления Змеиного дня. После все вернется в места, которым принадлежит. Этот день будет тем самым, как двадцать лет назад, когда ожерелье пропало. Выпадающий раз на поколение. Когда возможно все, и ничего не изменить.
Два дня. Целых два дня, которые он проведет рядом с прекрасной принцессой. Король Трезмонский улыбнулся собственным мыслям и нехотя сказал:
- Следует предупредить в замке, что меня не будет некоторое время. Иначе поднимется переполох.
- Разумеется, Ваше Величество. Когда будете готовы, найдете меня здесь же. Но торопитесь. Время идет.
Не теряя больше ни минуты, Его Величество вышел из своих покоев и быстро спустился по ступеням башни. Он размышлял, кому сказать о том, что покидает Фенеллу, пока не пришел к единственно правильному, по его мнению, решению. В тронном зале он написал короткую записку своей невесте. И со свитком в руке отправился в гостевую половину замка, где несколько дней назад расположилась вместе со свитой герцогиня де Жуайез.
Неожиданно из какого-то темного угла раздался до боли знакомый голос, напевающий:
IV
28 ноября 2015 года, Париж
- Я не хочу устраивать тебе сцен, - процедила сквозь зубы Мари, вцепившись руками в горчичных перчатках в руль и внимательно глядя на светофор. – Но, когда я вернусь из Бретиньи-Сюр-Орж, я не хочу видеть твоих вещей в своей квартире. В понедельник заеду к тебе за ключами. И на этом все, договорились?
- Договорились, - эхом отозвался молодой человек, расположившийся, несмотря на ремень безопасности, в самой вальяжной позе на соседнем сидении.
Он с важным видом смотрел в окно на мелькающие дома, в то время как его пальцы с безупречным маникюром постукивали по ручке дверцы в такт мелодии, раздававшейся из динамиков. Весь он, начиная с его длинных ресниц и заканчивая большим ртом с ярко очерченным изгибом губ, которым могли бы позавидовать многие женщины планеты, походил на высокооплачиваемую модель перед камерой именитого режиссера.
Мари проглотила ком обиды, резко возникший в горле и мешавший дышать. Но тут же взяла себя в руки. В конце концов, так даже проще. Все лучше, чем и дальше тянуть на себе этот груз с гордым названием «Наши отношения», выделенным розовым маркером. Даже при склонности к мелодраматическим эффектам, Мари отдавала себе отчет, что в данном случае «отношения» – результат ее собственной работы, не его. Но от этого менее гадко не становилось.
- Может быть, хоть объяснишь, за каким чертом предложил жить вместе? – в конце концов, не сдержалась она. – Это же должно мешать? Или нет?
- Чему мешать? – недоуменно спросил Алекс и повернулся к ней.
- Твоим поискам.
- Да нет, не мешало, - пожал он плечами. – С тобой было удобно. Но Лиз я давно люблю. Это другое…
Слова и комментарии, которые она собиралась обрушить на голову Алекса Романи, замерли у нее на губах. И Мари, чтобы не сбиться, сосредоточенно уставилась на дорогу. О великой любви своего теперь уже точно бывшего она узнала каких-то пару недель назад. И это был самый странный период в их так называемой совместной жизни. Его вещи по-прежнему валялись по ее квартире. А он таскался за Лиз на глазах Мари и всего ресторана. Впрочем, этого и следовало ожидать. Рано или поздно они все равно разошлись бы. Собственно, едва ли ей вообще светила нормальная семья. С Алексом – особенно.
Ее пригласили работать в новый ресторан семьи де Савинье «Шато дю трубадур» полгода назад. Вернее, тогда еще самого ресторана в помине не было. Были идея, помещение и шеф-повар Алекс Романи с его двумя гребаными мишленовскими звездами и предложенным меню из сети ресторанов де Савинье. Мари оформляла помещение. Романи воевал с владельцем за каждое измененное наименование. Вивьен Лиз де Савинье, дочь владельца, фонтанировала фантазиями, поскольку больше заняться ей было нечем.
Но даже к подобному бедламу последних месяцев в «Шато дю трубадур» Мари привыкла по роду своей профессии с шестнадцати лет. Первую идею она продала рекламному агентству именно в том нежном возрасте, будучи чертовски наивной и оглушительно юной студенткой Боз-Ар де Пари. Просто подала проект на конкурс под именем своей матери. И ей ответили. Обычно в жизни такого не происходит. Но с маленькой художницей Мари Легран случилось. К двадцати годам в мире дизайнерского бизнеса она сделала себе имя – Принцесса Легран. Так звали ее и сотрудники, и конкуренты. И даже некоторые клиенты.
За четыре года работы проект оформления ресторана в средневековом стиле для де Савинье был, кажется, самым изнуряющим. Открытие анонсировали 1 декабря. И Мари разрывалась между работой и необходимостью порвать с Алексом. К счастью, оставалось два дня. Два. И она будет свободна и от того, и от второго. Даже несмотря на обиду и ревность, душивших ее, будто змеи.
Она была интрижкой. Лиз он любил.
- Это другое, - повторила Мари и тряхнула головой, сворачивая к парковке возле ресторана. – Искренно надеюсь, что это другое и дальше будет держаться от тебя подальше.
- Не будь такой злючкой, малышка, - рассмеялся Алекс, выходя из машины и направляясь ко входу в ресторан. – Тебе не понять. Ты вообще дальше своих эскизов ничего не видишь. А ведь я тоже художник в некотором смысле. Лиз – моя муза, а на что можешь вдохновить ты?
Ни разу не обернувшись на Мари, он продолжал болтать, пока не скрылся за дверью. Она некоторое время смотрела ему вслед. А потом, подавив всхлип, грозивший превратиться в рыдание, стукнула кулаками по рулю.
Она тоже не любила Алекса. И он тоже был для нее – «другое». Всего лишь важный аксессуар к тому, что окружающие считали нормальностью. Стабильные отношения. Постоянный партнер. Мужчина, который живет в твоем доме. И никакой любви, которую однажды она отважилась искать в его объятиях. Любовь при таком раскладе не предусмотрена. Просто она задыхалась от одиночества. И ни дня не ощущала себя на своем месте. С Алексом было просто – слишком занятый собой, он почти никогда не обращал внимания на ее странности. А если и замечал, то списывал на «творческую натуру». Собственно, почти все и всегда списывали ее замкнутость и недружелюбие именно на это.
«Художники часто смотрят в себя, а не вокруг», - пожимал плечами отец, когда мать в очередной раз билась над тем, чтобы познакомить ее с кем-то, кто был бы рядом. Ее сверстницы давно бегали на свидания, тогда как Мари торчала в студии на втором этаже их дома. Да, пожалуй, мадам Легран спешила приспособить ее к жизни, будто боясь не успеть.
Мари все-таки всхлипнула. Но тут же вытерла ладонью в перчатке выступившие слезинки с обоих глаз и внимательно посмотрела на влажные пятна, оставшиеся на тонкой шерсти. Негромко вздохнула и, захватив с заднего сиденья сумку с лэптопом, покинула салон авто и прошла в ресторан.
Работа всегда спасала. Работа была лучше любовника.
В каком-то смысле с ней согласилась бы и Вивьен Лиз. Но не столько ввиду склада характера, сколько ввиду кипучей энергии, которую особи противоположного пола не могли выдерживать продолжительное время. Ну и ввиду того, что Алекс Романи достал и ее тоже.
На нее Мари наткнулась практически сразу.
- В доспехах швейцару неудобно будет, - затараторила Лиз с порога. – Ему, чтобы дверь открыть, придется громыхать грудой железа, местами плохо смазанной… И потом они тяжелые, я смотрела… Отметаем!
- В изначальном плане этого и не было. Вы сами настаивали, - рассмеялась Мари, переключившись.
- Но все равно же должно что-то быть!
- Я по-прежнему настаиваю, что чем проще, тем лучше.
- То есть просто горожанин.
- Лучше мальчишка при харчевне. За несколько денье открывает господам дверь. Питается похлебкой на кухне. Рассказывает какие-нибудь занятные истории.
- Алекс не согласится варить похлебку.
- Алекс не согласится, - хмыкнула Мари. – Это всего лишь легенда. У всего должна быть легенда.
- Излишне натуралистично.
- До натурализма, поверьте, здесь далеко. Зато такого больше нигде не будет! Последняя реплика подействовала. Лиз подзависла, соображая. Сообразила, впрочем, довольно быстро.
- Ладно. Я об этом подумаю. Можно поискать кого-нибудь… в театральной школе для начала… Если истории будет рассказывать, надо чтобы умел это делать, - Лиз ко всему подходила фундаментально.
- Можно все что угодно. Но у нас два дня, - отрезала Мари, впрочем, тут же примирительно добавив: - Доспехи возвращаем в студию?
- Нет! – вскрикнула мадемуазель де Савинье. – Мы их где-нибудь поставим! Чтобы просто стояли.
- С этим сложнее. Интерьер продуман до мелочей. Все готово.
- Мы подумаем еще.
- И как вашей головы хватает, чтобы столько думать? – снова засмеялась Мари.
Этот вопрос, в сущности, мучил и Лиз. И собственной голове она удивлялась тоже.
Потому просто пожала плечами и, предупредив дизайнера, что в случае необходимости стоит искать ее между кухней и кабинетом де Савинье, направилась для начала на кухню. К одиннадцати должна была приехать съемочная группа, готовившая рекламный ролик о «Шато дю трубадур» для ТВ. А до этого времени следовало проконтролировать ход подготовки блюд для съемки. Ей до всего было дело. И во все она совала нос, чем крайне раздражала даже собственного отца, что уж говорить о прочих?
Хотя был все же один человек, который скорее радовался ее присутствию и ее интересу.
Уверенный в собственной мужской неотразимости, любимец женщин и обладатель двух гребаных мишленовских звезд Алекс Романи.
- Фея явилась! – воскликнул он, едва Лиз оказалась на пороге его владений.
- Скорее злобный гном, - пробурчала себе под нос мадемуазель де Савинье, проигнорировав приветствие.
Алекс был любимцем ее отца. И Алекс был ее первой большой любовью. Правда, безответной, но это уже другая история, печальная. И самым печальным в ней было то, что лет десять назад, когда самой Лиз было еще только тринадцать, этот засранец, пользуясь абсолютным расположением к нему месье де Савинье, соблазнил сначала его секретаршу, потом его любовницу. А потом и его жену. Мать Лиз. Да и разве тут устоишь?
Впрочем, едва ли кто-то еще знал об этом. И Лиз бы не узнала, если бы не ее феноменальная способность оказываться в самый неподходящий момент в самом неподходящем месте.
С тех пор прошло время, много времени. И роковой мужчина Алекс Романи вызывал в ней всего лишь досаду оттого, что вообще приходится иметь с ним дело. Но ничего не попишешь. Он по-прежнему ходил в любимцах Виктора Анри Пьера де Савинье. А еще он жил с ее дизайнером. Собственно, он Мари Легран к ним и привел. Хотя это не мешало ему ухлестывать за Лиз. Охренеть ситуация! И как предостеречь Мари, Лиз представляла себе смутно, упрямо отшивая Алекса.
- У нас все готово? – включив хозяйку ресторана, спросила она. – Полчаса!
- Я помню, - усмехнулся Алекс. – Попробуй соус!
- Мне плевать, какой у него вкус, - отшатнулась она от ложки, приставленной к ее рту. – Главное, достаточно ли он киногеничен. Его снимать будут, а не есть!
- Пробуй! – рявкнул шеф и снова приблизился к ней с кастрюлькой и ложкой, наполненной однородной зеленоватой массой. Лиз обреченно вздохнула, отняла ее у него и взяла губами соус. Задумалась на минуту и кивнула.
- Правда, это круче, чем секс? – поинтересовался Алекс.
- Да? Тогда половая жизнь у тебя так себе.
- С тобой она улучшится.
- Нет, спасибо, я не намерена рисковать, - хохотнула Лиз. – Что с мясом?
- Бедный поросенок полным ходом жарится на вертеле.
- Зато это эффектно будет смотреться в кадре.
- Ну никакой культуры питания!
- И тебе придется переодеться в котт.
- Да легко! А во что переоденешься ты?
- Ни во что. Меня снимать не будут.
- Да? Ну поглядим! – рассмеялся Алекс и, чуть подбросил кастрюльку в воздух. Видимо, намереваясь ее поймать. И это было худшее, что он вычудил за день. Потому что в это самое мгновение мимо пробегал кто-то из подчиненных, чуть толкнув его локтем, Алекс оступился, схватившись рукой за Лиз. Кастрюлька же по законам земного притяжения неумолимо стремилась вниз. И доли секунды не понадобилось, чтобы измазаны расплескавшимся соусом были и мадемуазель де Савинье, и месье Романи. Но только де Савинье – в разы сильнее.
По светло-розовому трикотажу платья расползалось очаровательно зеленоватое пятно – от лифа до юбки – источающее нежный аромат чеснока и зелени. Не самое лучшее сочетание цветов не только по версии старушки Коко.
- Ты ненормальный! – завизжала Лиз, пытаясь отряхнуть соус с платья и испачкав еще и руки.
- Я его остудил!
- Будто это меняет то, что ты ненормальный!
Сам Алекс легко отделался – всего лишь испортил рукав. Несколько мгновений она смотрела на этот самый рукав. Потом снова перевела взгляд на лиф платья. И почти зарычала. - Я помогу тебе его снять! – выдал повар.
- Съемка через полчаса! – ругнулась в ответ несчастная рестораторша и направилась вон из кухни, по дороге сдернув со стола какую-то скатерть и вытираясь ею. Помимо чудесного аромата, который она получила вместо духов, рисковала испортить еще и белье. А это уже никуда не годилось. Шантель!
Пятнадцать минут спустя Лиз, облаченная в кружевной наряд привидения для съемок рекламы, изучала собственное отражение в зеркале уборной. Потом скорчила самой себе рожицу, от которой ее хорошенькая мордашка стала немного похожей на обезьянью, и усмехнулась. Всю жизнь она считала себя невзрачным серым утенком. Мало ли на свете зеленых глаз, курносых носов и острых подбородков? Широкий лоб отец не признавал признаком ума. Мать неоднократно отмечала, что рот у нее слишком крупный. А большая родинка на щеке, похожая на черного жучка, бесила ее саму. Единственным своим достоинством Лиз считала волосы. Натуральная блондинка с тяжелой и одновременно пушистой копной. И то все порывалась ее обрезать под ноль.
Но все же она немного лукавила, настаивая, что Алекс вызывает в ней только досаду. Нет, его нынешнее упертое внимание вопреки ее сопротивлению все же… добавило ей уверенности в себе.
Потому теперь, распушив еще сильнее волосы на голове, она вздернула носик и гордо проследовала на выход. Ну и подумаешь, что в почти прозрачном балахоне!
Перешагнула порог уборной и оказалась перед здоровенным деревянным столом, за которым благополучно спал мужчина… в сутане.
V
28 ноября 2015 года, Париж
Возле камеры оператора раздался взрыв дружного смеха. Мари недовольно поморщилась и оглянулась. Конечно. Алекс в окружении стайки привидений выглядел особенно оживленным. Быть центром Вселенной он умел и любил!
- А после этот рыцарь потерял сапог и остаток сражения бегал босиком. Когда ты на коне, это не проблема. Но коня рыцарь потерял тоже, - ржал Романи. Стайка вторила ему старательно и дружно.
Мари постаралась подавить злость, которая, подобно змее, душила ее сердце. Впервые в жизни чувствуя себя униженной. Но продержаться оставалось два дня. Два дня до свободы!
Она передернула плечами и уткнулась в лэптоп. Из импровизированной гримерной, устроенной на втором этаже здания, вышли «рыцари» и прогромыхали на съемочную площадку. Только-только завершили настраивать свет. А Алекс, теперь уже как наседка над цыплятами, хлопотал и кудахтал вокруг стола, подробно объясняя оператору, как ему выполнять его работу. По счастью, оператор был достаточно терпелив. С этой съемочной группой Принцесса Легран работала не первый год.
Погипнотизировав немного открытое окно фотошопа, Мари все-таки оторвалась от экрана. Слушать Алекса, когда он в ударе, можно вечно. Это почти как слушать его признания в любви. Она знала цену и тому, и другому.
До этого успела переговорить с владельцем актерского агентства, где они набирали лица для рекламы ресторана, относительно «мальчика-швейцара». Тот посоветовал взять девушку и переодеть ее пареньком. Дескать, мальчики имеют свойство расти. По этому поводу следовало посоветоваться для начала с месье де Савинье, разумеется. Но, прекрасно понимая, что объясняться в итоге ей с Вивьен Лиз, Мари отправилась искать последнюю. И будто нарочно увидела сцену на кухне. От первой до последней минуты. Феерия!
Теперь она сердилась все сильнее, доходила в собственной злости до решения облить обоих еще и краской. Тут же меняла его на то, чтобы предостеречь Лиз о неблагонадежности Романи как полового партнера.
Но вместо этого растерянно глотала раз за разом подступавший к горлу ком рыдания. Какое ей дело до происходящего? В руинах ее собственной жизни виноват не Алекс. А вот испортить ее своей новой музе он в состоянии.
К слову о Лиз. Ее хлопотная клиентка куда-то запропастилась, и это начинало беспокоить. То лезет в каждую щель, то исчезает в неизвестном направлении. Мари покрутила головой, разглядывая людей в зале. И вдруг наткнулась на… рыцаря! Правда, почему-то без доспехов.
Он сидел за дальним столиком и пристально смотрел на нее. А едва она задержала на нем свой взгляд, улыбнулся ей и сказал:
- Приветствую вас, Ваше Высочество!
Мари в замешательстве кивнула и опять уставилась в экран. С две минуты посидела, глядя в фотошоп, в котором до этого безуспешно пыталась прилепить надпись к макету наружной рекламы. Сейчас макет превратился в яркое пятно, на котором она ничего не могла, да и не пробовала разобрать. Снова подняла голову и посмотрела на рыцаря.
Морок какой-то. Его словно бы выхватило лучом света. И она не могла не смотреть. Даже толком не разбирая черт. Только общая картинка, к которой ее притягивало как магнитом.
Потом она почувствовала сердце, трепыхавшееся, будто пойманное. И заставила себя сбросить странное наваждение.
- Почему не на площадке? – спросила Мари, перекрикивая царивший вокруг галдеж.
Рыцарь удивленно воззрился на нее. Поднялся и, подойдя к столу, за которым она сидела, сказал:
- Простите, Ваше Высочество. О чем вы?
Собственно, король Мишель, а это был именно старый наш знакомец, уже в течение минут двадцати подыскивал достойный повод, чтобы подойти к принцессе. Он с любопытством оглядывался по сторонам. То, что происходило вокруг него, не могло не вызывать интереса. В замке, где он очутился, было чрезвычайно шумно, ярко и суматошно. Все куда-то бежали, что-то друг другу громко на ходу говорили. Рыцари в странных доспехах, каких ему никогда не доводилось видеть прежде. Дамы в прозрачных неподобающих одеяниях. Все это скорее походило на ночной кошмар, чем на реальный мир.
И среди всего этого разнообразия было лишь одно видение, приятное глазу короля. Прелестная хозяйка ожерелья. Принцесса Мари, внимательно смотревшая на крышку странной шкатулки, в которой явно ничего нельзя хранить ввиду ее необычной формы. Иногда принцесса обращала свой печальный взор в сторону молодого рыцаря, увлеченно беседующего с дамами в другом конце главного зала.
Теперь же, приоткрыв рот, она смотрела уже на него и не могла вспомнить – откуда он взялся. Всех моделей и молодых актеров она наблюдала уже несколько дней. В агентстве, в студии, в ресторане. Стараясь не обращать внимания на нелепые подкаты незнакомца (о том, что она Принцесса Легран не знал здесь только ленивый), Мари сдержанно улыбнулась и сказала:
- Вы доспехи где потеряли, рыцарь? Реквизит еще возвращать на киностудию.
- Доспехи? – удивленно переспросил Его Величество. – Я их не терял. Они остались дома. В Фенелле. Юный Гильем присматривает за ними.
- Какая прелесть! – объявила Мари, подперев голову рукой, и, театрально округлив глаза, осмотрела актера с ног до головы. – Вживаетесь в образ? Ищите себя в роли вассала знатного сеньора? Считайте, ваше рвение засчитано, - усмехнулась и вернулась к лэптопу. – Ступайте к режиссеру и работайте.
Мишель приподнял бровь и гордо ответил:
- У меня самого несколько вассалов. И если… этот месье Режиссер чего-то желает от меня, пусть сам придет ко мне и скажет об этом, - после помолчал и, слегка поклонившись, спросил: - Вы позволите объявить вас дамой моего сердца?
Мари захлопнула крышку и посмотрела на актера. Как же она устала от этого всего.
- Так. Хватит, - спокойно сказала она, чувствуя, однако, что закипает. – У меня нет ни времени, ни желания отшивать вас. Я работаю, а вы мне мешаете.
В этот момент от стола со всевозможной снедью, ради съемок которой все и затевалось, зазвучал смех – еще более громкий. Мари поморщилась и оглянулась. Возле Алекса стояла «герцогиня» - рыженькая актриска, которая должна была сыграть любовь к трубадуру. Алекс поправлял ее декольте. Мари потерла виски и снова открыла лэптоп, пытаясь отгородиться им от всего мира. «Это другое…» - раздавалось в ее голове.
Король Мишель тоже обернулся на звонкий смех, раздавшийся с другой стороны зала. А, взглянув на принцессу, увидел, как она поморщилась.
- Ваше Высочество, если желаете, я вызову этого рыцаря на поединок.
- Вопрос тот же? Где доспехи потерял, рыцарь? – приподняв бровь, спросила Мари. – Слушайте, вам не надоело?
- Боюсь, и ответ тот же. В Фенелле. Разве может защита чести надоесть? Особенно чести дамы. А как же присяга и предписания морального кодекса?
- Главное, чтобы не уголовного, - передразнила его Мари, вскочила и стала укладывать лэптоп в сумку.
Мишель пожал плечами. О чем говорила прекрасная принцесса, он не понял. Но переспрашивать счел не самым разумным.
- Вы позволите мне сопровождать вас, Ваше Высочество? – спросил король и слегка поклонился.
- Режиссеру может не понравиться ваше отсутствие на съемках, - язвительно заявила она.
- Я не знаком с месье Режиссером и не понимаю, почему ему может что-то не понравиться. Я волен поступать так, как сам считаю верным, и сообразно моему королевскому положению.
Мари медленно кивнула. В голове отдавался голос Алекса, который что-то объяснял актрисе про десерты. И она почти ничего не слышала из того, что говорил ей настойчивый собеседник. Она знала, что лучше не смотреть, но все-таки повернула голову. Алекс, обнимая «герцогиню», и тесно прижимаясь к ней бедром, склонился над столом и говорил: «Хозяин, конечно, варвар! За каждый пустяк в меню воевать приходится!»
Поймав на мгновение его взгляд, Мари сошла с ума. Она резко развернулась к «рыцарю» и поцеловала его в уголок рта. Потом отстранилась, схватила сумку и сказала:
- Пошли, дома поработаем, дорогой.
Мишель в ответ слегка притянул принцессу к себе, почти сразу отпустил и удивленно кивнул. Не отставая ни на шаг, он двинулся за своей прекрасной дамой, которая, похоже, была этому совсем не рада.
Холодный ветер на улице подхватил ее волосы, разметав их по плечам, Мари на ходу запахнула пальто и, не оглядываясь, помчалась к соседнему кварталу, где припарковала машину.
Король же замер, как вкопанный, едва оказался вне ресторана. То, что он увидел теперь, не шло ни в какое сравнение с тем, что он видел прежде внутри замка, и с тем, что он видел однажды во сне. Куда-то торопилась толпа разных по цвету кожи и одежде людей. Мимо него двигались необычные повозки, в которых тоже сидели люди. Кто это такие, крестьяне или благородные рыцари, определить не было никакой возможности. Мишель повернулся к спутнице, чтобы спросить ее, что это означает. Но с ужасом обнаружил, что ее нигде нет. И стал осматриваться по сторонам. Куда же она могла подеваться?
А потом, чувствуя облегчение, увидел ее. Их разделяла широкая полоса, по которой двигались эти самые разноцветные повозки с людьми внутри. И Мишель решительно пошел между ними к ней.
Визг тормозов и многочисленные резкие сигналы машин за спиной выдернули Мари Легран из того странного состояния, до которого она сама себя довела. Она обернулась назад и в ужасе уставилась на то, как ее незнакомец из ресторана идет по дороге с истинно королевским достоинством и не глядя по сторонам. Вокруг него останавливались авто, из них высовывались шоферы – по улице неслась ругань. Мари сглотнула и почему-то бросилась назад, к этому сумасшедшему, который к тому моменту почти уже дошел до ее стороны улицы. Сумасшедших на проезжей части стало двое. Она схватила его за рукав и дернула на себя. А когда они очутились в безопасности, побелевшими губами спросила:
- Вы что? Ненормальный?
Его Величество же так и не понял, почему у Мари настолько испуганный вид.
- Вы торопливо убежали, любезная принцесса. А мне необходимо было вас догнать. Отныне вы моя дама сердца. И я буду сопровождать вас в ваш замок.
В этот момент Мари всерьез задумалась над тем, чтобы вызвать скорую помощь. Она пощелкала пальцами перед его лицом.
- Эй! Выйдите из образа!
Король Мишель внимательно проследил за ее рукой. Поймал ее и поднес к своим губам.
- Я выйду, откуда вы пожелаете, Ваше Высочество, - проговорил он и прикоснулся к ее ладони почтительным поцелуем.
Мари отдернула руку и удивленно посмотрела на то место, которое он поцеловал. Странное сомнение закралось в ее душу. В конце концов, она была на кастинге. И на память никогда не жаловалась. Но решительно не помнила этого колоритного актера. Увидела бы – запомнила. Он был довольно привлекателен. Высокий, статный. Каштановые волосы, доходившие почти до плеч и чуть вьющиеся, шевелил ветер. Лицо… будучи художницей, Мари Легран всегда оценивала людей с той точки зрения, возникало ли у нее желание написать их портрет. Сейчас она поймала себя на мысли, что это лицо ей, пожалуй, хотелось бы написать. Чуть вытянутое, с длинным лбом и очень правильным носом. С глазами теплого янтарного оттенка. И с чувственными губами, сейчас улыбающимися. Он и смотрел на нее как-то странно – и восхищенно, и с добротой, и с чем-то таким, к чему Мари не могла подобрать точного определения. Этакий принц из сказки, какие не случаются в реальном мире.
Она снова тряхнула головой, сбрасывая с себя вновь накативший морок, от которого подгибались колени.
- Вы откуда взялись? – спросила Мари, помолчав. – Как ваше имя?
- Я прибыл сюда из королевства Трезмон, королем которого я являюсь. Мишель І, - он слегка склонил голову. – И готов служить вам, моя госпожа.
Если бы Мари видела со стороны свое лицо, то, наверное, и собственный портрет захотела бы написать, чтобы запечатлеть это мгновение. Оно вытянулось, глаза ее очаровательно поползли на лоб, а рот приоткрылся. Впрочем, через мгновение она закрыла его и похлопала ресницами.
- Хорошо, мсье. Приятно было познакомиться. Всего доброго.
Развернулась на каблуках и помчалась к своему авто.
Однако Его Величество не отставал ни на шаг. Цель его была вполне определенна. Ожерелье, которое нужно вернуть. Но король знал, что это не единственная причина, по которой он следует за прекрасной принцессой Мари. Она сама вызывала самый искренний его интерес.
- Слушайте, я, конечно, могу ошибаться… но, по-моему, вы меня преследуете, - бросила сквозь зубы художница, когда машина показалась из-за поворота, - и мне это не очень нравится!
- Вы ошибаетесь, Ваше Высочество. Я вас не преследую. Я вас сопровождаю. И мне печально, что этим я огорчаю вас. Но, откровенно говоря, вынужден признать, что нуждаюсь в вашей помощи. Прошу, окажите мне любезность, - отвесив легкий поклон, Мишель продолжил свой путь за девушкой.
- Ну… То, что вы нуждаетесь, это заметно, - буркнула Мари, доставая из сумочки ключи от авто. Открыла дверцу и посмотрела на «короля». Сумасшедший! – Я могу вас подвезти, куда скажете, - нерешительно добавила она. Почему-то оставлять его одного посреди улицы показалось ей в корне неправильным. Но вместе с тем она сильно сомневалась, что он сможет назвать ей конкретный адрес.
- Благодарю вас, Ваше Высочество, - Мишель снова отвесил поклон. – Я прибыл издалека. И никого не знаю в вашем королевстве. Но, может быть, вы окажете гостеприимство, и я смогу остановиться в вашем замке? Уверяю, это ненадолго, - король вопросительно посмотрел на Мари и вдруг заметил, какие необыкновенно синие у нее глаза. Он никогда раньше таких не видел. Ни у кого. Еще ярче, чем он помнил из своего сна. И ему никогда не найти такого цвета для своих витражей – такого больше просто не бывает.
- Вот… почему-то я даже не сомневалась… - растерянно ответила она, не представляя, что делать с ним дальше. Мысль о том, чтобы отвезти его в больницу или в полицию, казалась все более разумной, но ничуть не привлекательной. – Садитесь. Остановитесь в моем… замке.
Мари устроилась за рулем. Открыть ему дверцу с другой стороны ей почему-то в голову не пришло.
Его Величество удивленно смотрел на севшую внутрь необычной повозки принцессу. Не зная, как самому попасть в нее, он оглянулся по сторонам. В это время к стоящей рядом похожей повозке подошли двое молодых людей. Один из них, который стоял неподалеку от Мишеля, что-то дернул на ее стенке… Король внимательно оглядел повозку Мари, тоже дернул «что-то» и – о, чудо! – открылась небольшая дверца. Его Величество уселся на мягкое кресло внутри и огляделся.
- Пристегнитесь, я быстро гоняю, - снисходительно сказала Мари, глядя на «короля», и демонстративно медленно застегнула на себе ремень безопасности.
Мишель в точности повторил это движение и неожиданно поймал себя на мысли, что ему здесь… нравится.
Он рассматривал город, мелькающий за окном, конечно же, ничего не узнавая. Здесь было удивительно и красиво. Они в который раз остановились среди множества таких же разноцветных повозок, и король увидел величественный собор. Место ему показалось словно бы знакомым.
- Что это? – спросил он у Мари.
Она улыбнулась. Они пересекли мост Арколь и ехали по Сите к Пети-Пон – в южную часть города. Эта дорога была не самой удобной, но зато самой живописной.
- Notre-Dame de Paris, - ответила она, - вы его впервые видите, Ваше Величество?
Значит, Париж? Мэтр Петрунель забросил его в Париж.
- Да, впервые. Когда я несколько лет назад приезжал на освящение главного алтаря, до завершения постройки было очень далеко, - Мишель обернулся, чтобы еще раз взглянуть на великолепное сооружение. – А сколько дней пути до вашего замка, Ваше Высочество? – спросил король, когда собор был больше не виден.
Мари глотнула. Невольно отвлеклась от дороги и посмотрела на своего спутника. Он выглядел очень спокойным. До странности спокойным.
- Через час будем на месте, - выдавила она. – Когда вам надоест так развлекаться, не забудьте сообщить, и тогда я попробую посмеяться над вашими шутками.
- Королю не пристало развлекать себя самому. Для этого у нас есть придворный шут и придворный музыкант, - объяснил Мишель прописную истину.
- И потому вы развлекаетесь за мой счет.
Мари резко затормозила, съезжая на обочину. Мишеля сильно дернуло в кресле, но от встречи с перекладиной в повозке его спасла крепкая лента, которой он был… пристегнут. А она, потянувшись через него к дверце, открыла ее.
- Выходите! – тоном, не терпящим возражений, потребовала она.
Он удивленно посмотрел на Мари и сказал:
- Простите, Ваше Высочество, я вовсе не хотел вас обидеть. Я лишь имел в виду, что… мне сейчас совсем не до развлечений, - помолчал и, глядя девушке прямо в глаза, попросил: - Позвольте мне остаться.
Она почему-то споткнулась о его золотисто-карий взгляд и почувствовала себя очень… близко. И, как тогда, в ресторане, будто бы луч коснулся его лица. Мари быстро захлопнула дверцу и отстранилась, вернувшись к рулю.
- Я не высочество, - зачем-то сказала она и снова вырулила на дорогу.
Они въехали, наконец, в предместье. Вокруг было много красивых домов, но ни один из них не походил на королевский замок. Неожиданно Мишель увидел табличку, указывающую путь к Chateau de la Fontaine. Но Мари, не останавливаясь, проехала нужный поворот.
- Разве не в этом замке вы живете? – полюбопытствовал Его Величество.
- Не в этом, - коротко бросила девушка, свернув в сторону железнодорожной станции, а оттуда к поселку, на окраине которого располагался дом, где она выросла. Эти выходные станут последними, которые она проведет здесь. В понедельник тридцатого ноября вывезут ее вещи, а во вторник в дом заедет другая семья. После страшной аварии два года назад, в которой погибли ее родители, Мари почти не жила в городке. Теперь же нужно было собрать остатки вещей. То, что помельче, можно будет увезти самостоятельно, в машине.
Мари остановила свой Ситроен возле двухэтажного дома.
- Добро пожаловать в замок Легран, - бросила она «королю». – Разочарованы?
Король Мишель вышел следом. Ему казалось, что уже невозможно удивляться сильнее, но теперь же он был поражен. Он по-прежнему ни минуты не сомневался, что Мари – принцесса. Но что же это за странный мир, где принцессы живут в таких неподобающих королевской чести замках?
Он огляделся, долго молчал, но все же спросил:
- А ваши венценосные родители также живут здесь?
- Нет, не живут, - ответила Мари, мрачнея все больше, вышла из машины и направилась к дому. Потом вспомнила, что у нее странный, но все-таки гость, и обернулась. – Вы проходите. Надеюсь, вы пьете чай. Кофе у меня нет. Ужин закажем, я не люблю готовить.
Уже привычным образом пропустив мимо ушей непонятные ему слова, Мишель прошел в дом. Здесь было много вещей: разных, странных, безусловно, лишних. И при этом словно заброшенных. Определенно, это жилище совершенно не подходило принцессе. Его Величество прохаживался по комнатам. Внимательно рассматривая, чего-то касаясь пальцами, выглядывая в окна. Перед ним мир принцессы Мари. Удивительный мир.
Сама хозяйка куда-то ушла. И король громко спросил в пустоту:
- Разве у вас нет кухарки?
Мари была на кухне, когда до нее донесся голос этого средневекового аристократа. И несмотря на все свое плохое настроение, невольно улыбнулась. К двадцати годам она пришла к некоему финишу жизни, но кубка ей не дали. Хотя вроде бы как победила. А по сути, у нее даже кухарки нет. Вот, что такое одиночество. Поставив на поднос чашки, сахарницу и миску печенья, Мари направилась в гостиную.
- Нет и никогда не было, - она ловко определила поднос на журнальный столик. Его планировала забрать с собой, в свою квартиру. Остальную мебель почти всю оставляла здесь – вдруг новым владельцам пригодится. Но только не этот любимый столик. Мари посмотрела на стоявшего поблизости мужчину. И развеселилась мысли о том, что такой красавец мог оказаться таким чудаком. Или сумасшедшим.
- Присаживайтесь, - не переставая улыбаться, сказала она, - пока попьем чаю, позднее я позвоню в пиццерию. Вы ничего не имеете против?
Нет, Мишель ничего не имел против того, о чем не имел ни малейшего понятия. Он сел в кресло у стола, на котором накрыла Мари.
- Служанок у вас тоже нет, - заключил Его Величество.
Взял в руки «чашу», в которую Мари налила «чай». Понюхал ароматный напиток и сделал небольшой глоток. Оказалось вкусно, и он с удовольствием выпил все. Поставил чашу на стол и спросил:
- Очень красивое ожерелье. Откуда оно у вас?
Рука ее невольно дернулась к шее. Коснулась головы змеи и погладила изумрудный глазок.
- Наследство, - ответила Мари сдержанно. На самом деле ожерелье принадлежало ей от рождения. Она почти не солгала – это действительно было наследство от той неизвестной жизни, которую она могла бы прожить, если бы жила в родной семье.
А Мишель мысленно подводил итоги.
Принцесса Мари считает это ожерелье своим наследством. Выходит, она не знает, почему им владеет. Впрочем, и сам король Трезмонский не понимал до конца, каким образом оно оказалось именно у этой девушки и именно в этом мире. Предположить, что было на уме Маглора Форжерона двадцать лет назад, он не мог.
Главный вопрос заключался в том, как добыть это ожерелье, чтобы вернуть его семье де Наве. Об условии, которое сообщил Петрунель, Мишель помнил хорошо. И теперь, жуя печенье, раздумывал над тем, как он может добиться своей цели. И за такой короткий срок.
Он поднял глаза на Мари и спросил:
- Будет большой дерзостью с моей стороны, если я попрошу вас показать ваше королевство? Мне всегда были интересны новые земли. А сюда, к моему большому сожалению, я уже больше никогда не попаду снова.
Мари вздохнула. «Король», жующий печенье, выглядел забавно. Пожалуй, первоочередной задачей было все же решить, что с ним теперь делать. То, что эту ночь он проведет в ее доме, стало очевидно еще в дороге, и с ней Принцесса Легран смирилась. Но что дальше?
- У меня нет времени устраивать вам прогулку, - отрезала она, но тут же смягчила тон, - я уезжаю отсюда через два дня. И тоже, скорее всего, никогда не попаду сюда снова. Нужно собираться, – помолчала, чтобы сделать глоток чаю, и неловко улыбнулась. – Простите, я была не в том состоянии, чтобы что-то запомнить. Как, вы сказали, вас зовут?
- Меня зовут… - король задумался. Слишком очевидно, что все его титулы ничего не значат в этом мире. – Меня зовут Мишель. Вы покидаете свой дом? Навсегда? Куда же вы направляетесь? Простите, я задаю слишком много вопросов. Могу ли я помочь вам? Собираться.
- Можете, если вам так хочется, - торжественно объявила Мари и замерла с улыбкой на губах – слишком очевидно… Она привела его в этот дом потому, что невыносимо было оставаться в нем в одиночестве. Ей было все равно чье – лишь бы чье-нибудь дыхание рядом. Когда она поняла, что боится ночей здесь, переехала в Париж. Хотела отпустить это прошлое, в котором было много счастья, и не могла.
Поставила чашку на стол. Поднялась с кресла и быстро проговорила:
- Простите, я пойду переоденусь. А потом будем укладывать вещи.
Мишель проводил ее восхищенным взглядом. Эта девушка потрясла его воображение еще тогда, во сне. Теперь он видел ее рядом с собой, слышал голос и понимал, что ее терзает какая-то печаль. Если бы в этом он мог ей помочь. Откуда-то издалека пришла мысль, что дома у него осталась невеста, свадьба с которой должна состояться через два дня. Но он лишь отмахнулся от воспоминаний. В конце концов, Мишель никогда не обольщался ложными надеждами по поводу чувств герцогини де Жуайез. Она так же преследовала свои выгоды в этом браке, как и он сам.
Мари вернулась спустя десять минут – в джинсах, футболке и без ожерелья на шее. Волосы стянула в хвост на затылке. В руках несла вешалки с мужской одеждой – отцовские брюки и рубашка.
- Вот, вам тоже не мешало бы переодеться, - с улыбкой заявила она. Никаких следов ее мрачного настроения на лице как не бывало. Решительно настроившись не думать ни об Алексе, ни о продаже кусочка души вместе с этим домом, она понимала, что о «короле» все равно придется думать. Впрочем, он и без того настойчиво маячил в мыслях.
Поблагодарив ее, Мишель переоделся в соседней комнате. Любопытство заставило взглянуть на себя в зеркало. Одежда из этого мира выглядела необычно, но, кажется, вполне соответствовала королевской чести.
Вернувшись к хозяйке замка, мало похожего на замок, он весело спросил:
- С чего начнем, Ваше Высочество?
Она же, собственно, уже начала. С уборки стола. Увидев Мишеля, приведенного в более-менее приличный вид, улыбнулась. Пожалуй, его «аристократизм» даже в клетчатую отцовскую рубашку не спрячешь.
- Давайте начнем с уговора – никаких титулов. Зовите меня Мари.
Мишель коротко кивнул.
- А чем продолжим, Мари?
- Библиотекой. Мне нужно упаковать книги.
VI
1185 год, Фенелла
«Какой хорошенький!» - это было первое, что подумала Лиз, увидев спящего за столом незнакомого мужчину… в сутане. Он уронил голову на руки. И громко храпел – так, что почти тряслись стены. И, если попытаться анализировать, слово «хорошенький» в данный конкретный момент едва ли ему подходило. Но Лиз не анализировала. Она оглядывалась по сторонам.
Стены тоже оказались незнакомыми.
«Это не наш ресторан!» - была ее вторая связная мысль. Минуту назад она выходила из уборной, имея намерение немедленно побеседовать с Легран о том, что Алекс Романи – не самая надежная кандидатура в спутники жизни. И вот оказалась… здесь. А Легран в этой странной комнате не наблюдалось. Зато наблюдались грубо отесанный стол, пара стульев, один из которых занимала она сама, а второй – спящий… монах? Пара бочонков и пара кружек. Лиз приподнялась со стула и осторожно принюхалась к содержимому кружек. Вино и мед. И, кажется, какие-то душистые травки? Черт! Хороший запах!
Не удержалась. Отпила остатки. Вкус понравился тоже. Потом снова осмотрелась. Каменные стены, каменный пол, каменный потолок. Из крошечного окошка пробивался дневной свет. Лиз вздрогнула.
- Qu`est que se putain passe! – заорала она, потеряв терпение.
Раздавшийся крик на странном, не очень понятном, но вроде бы французском языке разбудил брата Паулюса, смотревшего сладкие цветные сны о беспечальной жизни, к которой он стремился всеми правдами и неправдами, и вернул к реальности.
Он открыл глаза и увидел перед собой… привидение. Хорошенькое, но злобное. Оно ругалось и – святые отцы! – допивало вино, хранимое Паулюсом для самых дорогих гостей.
Монах пробубнил молитву и закрыл глаза, надеясь, что привидение исчезнет.
- Эй! Вы прекращайте спать! – воскликнула Лиз, вскочила, обошла вокруг стола и принялась тормошить монаха за плечо. – Кто вы такой?
Паулюс снова открыл глаза. Теперь разъяренное личико привидения было прямо перед ним. Он осенил себя крестным знамением, но и это не помогло. Оставалось рассчитывать только на собственные силы и разум. И монах ринулся в наступление.
- Я? – переспросил он. – Я брат Паулюс. А вот вы кто такая? И откуда здесь взялись? Я точно знаю, что среди обитателей замка вас не было! Вы – привидение?
«Ура! Он не давал обета хранить молчание!» - третья, правда, уже не очень адекватная, мысль Лиз за последние минуты. Почему-то этого она слегка опасалась. Кто их, монахов, разберет?
- Это вы откуда взялись? И куда вы дели мой ресторан?
- Куда я дел… что? – Паулюс медленно почесал затылок. – А жаль, что вы всего лишь привидение, - пробормотал он задумчиво, рассматривая аппетитную фигурку, явственно просматривающуюся сквозь прозрачные одежды.
Ее руки тут же взметнулись вверх, пряча зачем-то грудь, и без того скрытую кружевом бюстгальтера. Но вот бюстгальтер он явно видел. Вопреки привычной воинственной раскрепощенности, подобное допущение выбило ее из колеи. Это святой заметил тоже. Хотя едва ли вообще хоть что-то соображал.
- Вы прибыли на свадьбу? – решил он проявить учтивость. А вдруг и вправду гостья? Достопочтенная! Король Мишель бывает строг и скор на руку, а уезжать в обитель Паулюсу, отвыкшему от монастырского распорядка, совсем не хотелось.
- Какую свадьбу? – не поняла Лиз. – Кто-то заказывал банкет?.. Что вы мне зубы заговариваете!
Глаза монаха округлились до невозможности.
- Я не собираюсь разговаривать с вашими зубами, мадемуазель… мадам?..
«А как обращаются к привидениям?» - поинтересовался у внутреннего «я» Паулюс.
- Вивьен Лиз де Савинье! – отчаянно звенящим голосом представилась она, проигнорировав его нескромный вопрос относительно ее статуса. Нет, все-таки придется задать главный вопрос, который задают героини дешевых мелодрам… Лиз решительно посмотрела на монаха: - Где я? – спросила она… голос вышел неожиданно жалобным, а к глазам почему-то подступили слезы.
Брат Паулюс допил остатки вина, встал и торжественно провозгласил:
- Госпожа де Савинье! Вы гостья королевства Трезмон, в котором ожидается счастливое событие. В последний день осени правитель этой благословенной страны приведет в свой замок законную жену. А вы к нам из какого королевства прибыли?
- Королевства? – переспросила Лиз прежде, чем рухнуть в обморок прямо к ногам монаха. Впрочем, удара о каменный пол она уже не почувствовала.
- Вот за это точно лишнюю монету не добавят, - разочарованно пробормотал брат Паулюс, склонившись над самым очаровательным привидением, которое ему приходилось видеть. Впрочем, это было первое и единственное привидение, с которым он познакомился. Но все равно… самое очаровательное.
Паулюс некоторое время внимательно разглядывал бесчувственную барышню. Потом набрал в рот оставшееся в кружке вино и прыснул привидению Вивьен Лиз де Савинье в лицо.
Та и рада была бы решить, что это всего лишь дождь. Но дожди вином не пахнут. Она открыла глаза и посмотрела прямо перед собой. Монах не исчез. Каменный потолок тоже. Острое желание свалиться обратно в обморок показалось не самым дурацким.
- Вы кто такой? – это был второй главный вопрос дешевых мелодрам.
- Брат Паулюс Бабенбергский из ордена Цистерцианцев.
«Ух, какие глазищи!» - подумал монах, в очередной раз позабыв о своем монашестве. И, взглянув на губы девушки, мгновенно позабыл про глазищи. Недолго думая, он решил попробовать их на вкус. Тот оказался очень приятным, с ярким привкусом меда и… винограда шардоне. Именно такой он выкрал у брата Ансельма из Вайссенкройца.
Блаженство его продлилось недолго. Вцепившись свободной рукой в волосы этого… как его… брата… и буквально отдирая его от своего лица, Лиз шумно задышала и выскользнула.
- Прелюбодеяние – грех, тем более для монаха! – заявила она, не слишком уверенная в том, что говорит… Потому что целовался он слишком хорошо для принявшего обет безбрачия. Больший грех замуровать такой талант в келье!
- Сестра моя! – воскликнул Паулюс. – А вы в каком ордене были? Ну, до того… как отправились в мир иной?
- Nique ta mère, - пробормотала Лиз, глядя на него в упор.
«И все-таки он ничего…» - думалось ей в перерывах между помехами, трещавшими в ее голове.
Глаза брата Паулюса вновь округлились от удивления.
- Вы здесь не одна? С матушкой? – справедливости ради, матушка этого милейшего привидения его пока не интересовала. А вот само привидение… Паулюс вновь вспомнил о хороших манерах: - Не желаете ли вина? С медом? Вересковым… Старая Барбара всегда знает, где раздобыть прекраснейший мед.
- Пожалуй, желаю, - отстраненно ответила Лиз, и вдруг ее осенило. Она подскочила с пола, на котором все это время лежала и, озираясь по сторонам, произнесла голосом, который неожиданно начал дрожать: - Вы только не обижайтесь, брат… как там вас… и не удивляйтесь… я сейчас задам вопрос дебильный… постарайтесь ответить на него адекватно… Какой сейчас год?
Она резко перевела взгляд на монаха.
- Паулюс, моя госпожа, брат Паулюс, - он наполнил кружку вином, добавил меда и протянул его Лиз. – А год нынче 1185 от Рождества Христова… И вы уж простите мне мое любопытство, а в какой провинции вы жили, ну… до того… как стали привидением… Уж очень странный у вас язык, - и Паулюс медленно почесал затылок.
- Париж, - пробормотала Лиз, прижав одну руку ко лбу и второй схватившись за кружку, - Париж образца 2015 года…
И, жадно глотая, влила в себя напиток, совершенно не чувствуя его вкуса. А потом уселась на что-то, что, должно быть, считалось здесь кроватью.
- Париж знаю, довелось там однажды побывать. А вот про Образцовый Париж – не слыхал… А хотите я покажу вам свой виноградник? – неожиданно спросил монах.
- На кой черт мне твой виноградник? – пробубнила Лиз и тоскливо посмотрела на него. – Я домой хочу. К маме.
И слезы, уже давно подступившие к глазам, наконец, пролились. Прямо в кружку.
- Мадемуазель Лиз, - со всей возможной серьезностью сказал брат Паулюс. Подсев к девушке, он промокнул ей слезы своим скапулярием. – Я с удовольствием провожу вас к вашей маме. Вы в каких покоях расположились? Рядом с невестой, мадам герцогиней?
Девушка всхлипнула, и плечи ее опустились. Как объяснить этому… брату… что ее мать еще не родилась!
- Ни в каких, - сказала Лиз, посмотрела на высокого и, что уж скрывать, красивого монаха, и вдруг маленькая Лиз, сидевшая в ней всю жизнь, проснулась, - пожалуй, что в ваших, - заявила она, - мне бы не хотелось, чтобы кто-то знал о том, что я здесь. Может быть… если обыскать комнату… найдется какая-то дыра во времени… или как там это называется? – но об этом уже думала взрослая Лиз.
Брат Паулюс как-то совершенно отчетливо понял, что начал трезветь. Он ничего не понимал из того, что говорило прелестное привидение, хотя оно и говорило по-французски. Впрочем, кое-что он все-таки понял. Привидение стремилось найти какую-то дыру. Но дыр в его комнате точно не имеется. И еще привидение собиралось поселиться у него. И это обстоятельство ему определенно понравилось. Привидений в его богатом жизненном опыте еще не было. А брат Паулюс всегда был уверен, что жизнь – крайне коротка, и нужно попробовать в ней все, что предоставляет судьба.
- Что ж, сестра моя, я готов сохранить твою тайну. Впрочем, и иные тайны, если таковые у тебя имеются, - Паулюс придвинулся к ней поближе и совсем не по-братски обнял за талию.
Лиз посмотрела на его руку, нахально легшую туда, куда, наверное, не следовало ее класть человеку его положения, и невесело усмехнулась.
- А ты всегда такой наглый? – спросила она.
- Всегда! – весело сказал Паулюс, притянул ее к себе и нагло поцеловал в губы.
И следовало признать, среди ее парней из века двадцать первого не нашлось ни одного, кто целовался бы так, как монах из двенадцатого.
VII
Межвременье, Фореблё
Александр де Наве, король Трезмонский, сжимал в руке резную рукоять меча и, глядя невидящим взором прямо перед собой, прохрипел:
- Выходи! Я знаю… Ты здесь… Выходи!
Ответом ему была тишина. За трон Фореблё сражения не утихали уж несколько лет. Последнюю битву он проиграл. Глядел в холодное небо, да только дым от кострищ застилал ему это небо. Будто сам дьявол преследовал его. Будто неведомая злая сила пригвоздила его к этому месту, ставшему роковым полем сражения для его войска.
- Выходи! – завопил король.
И из леса медленно выплыла огромная черная тень.
- Кто ты? – спросил Александр де Наве тихо и тут же сорвался на крик. – Кто ты!!!
- Мое имя Форжерон. Маглор Форжерон. И я пришел сыграть с тобой в игру.
Сердце короля похолодело. Слишком хорошо он знал это имя. Пять лет назад он отбил деревню семейства Форжерон для того, чтобы расширить границы на западе. И его воины истребили почти всю семью. Кроме Элен… Элен Форжерон… Элен де Наве…
- Какую игру? – хрипло спросил король.
- Я могу спасти тебя, де Наве, - проговорил незнакомец, - но твою жизнь я обменяю на другую.
- Спаси меня, - не раздумывая, ответил король, - спаси во имя Элен!
- Именем Элен и ценой жизни Элен, - отозвался Форжерон.
- Нет! – в ужасе прошептал Александр.
- Либо ты. Либо она. Третьего не дано. Потому что я ненавижу тебя. И мне невыносимо ненавидеть ее, любящую тебя!
- Нет!
- Ты, твое королевство, твой сын. Все вы погибнете. Расплатись ее жизнью. И я оставлю вас в покое.
- Нет! – отвечал король самому себе и той бездне, что поглощала его.
- Как знаешь, - усмехнулся Маглор Форжерон и взмахнул плащом, собираясь удалиться, когда услышал за своей спиной проклятия. Он оглянулся назад и увидел короля Трезмонского, вгрызающегося в землю, рыдающего и молящего о пощаде.
Весной 1164 года король вернулся домой. Его подданные считали это возвращение чудом. Благословением стало то, что королева понесла во второй раз почти сразу по его возвращению. И король приставил к супруге стражей, чтобы оберегать от неведомых опасностей. Королева смеялась и часто говорила, что муж слишком уж ее опекает.
ТЕЛЕГРАМБот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
Канал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
ВКОНТАКТЕБольшая библиотека с любыми жанрами и авторами
Большая Библиотека
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2 книги