Знак бесконечности

1. Новый поворот

- Люс!!!

Люси вздрогнула, отправила в рот пустую вилку, с недоумением посмотрела на тарелку, потом на Питера.

- Я обращался к тебе пять раз, съел мясо с твоей вилки, а ты даже не заметила. Интересно, о чем можно так глубоко задуматься, если не секрет?

Люси улыбнулась краешком губ.

- Да так, ни о чем конкретном. А что ты хотел?

- Куда делась Тайра? Надеюсь, ты ее не уволила? Она какая-то нервная в последнее время.

- У нее дочь рожает, я ее отпустила после ланча. Еще бы ей не быть нервной, первый внук.

Люси встала, собрала тарелки и понесла на кухню.

- Могли бы и в ресторан сходить, - крикнул ей в спину Питер.

- Разогреть готовую еду и загрузить посудомойку я и сама в состоянии. Корона не свалится, - хмыкнула Люси.

Питер зашел на кухню и сел за стол, глядя, как Люси разбирает в раковине посуду.

- Звонил доктор Флаертон. Из клиники… - сказал он, делая намеренную паузу.

- И?.. – подала свою реплику Люси, зная, что именно этого Питер и ждет.

- Интересовался, что мы решили насчет искусственного оплодотворения.

Люси замерла, потом осторожно поставила тарелку в раковину и обернулась. Питер сосредоточенно разглядывал узор на салфетке, как будто от сплетения цветных нитей зависела судьба мироздания.

- Ты же не хотел? – то ли спрашивая, то ли утверждая, сказала она.

- Люс, я не вижу другого выхода. Да, я хотел своего ребенка. Но его у меня не будет, придется с этим смириться. Ты здорова и можешь родить. И ты этого хочешь. О том, что мне нужен наследник, я даже не говорю. Это уже второстепенно.

- Я хочу ребенка от тебя, а не от какой-то… анонимной пробирки.

Питер встал, подошел к Люси, обнял.

- Тебе не обязательно решать прямо сейчас. Никто не торопит. Но, пожалуйста, подумай. Хорошо подумай.

Ее губы странно дрогнули.

- Ладно, Питер, - сказала она тихо. – Я подумаю. Будешь кофе?

- Нет. Я и так в последнее время плохо сплю. Знаешь, давай ляжем пораньше, посмотрим какой-нибудь фильм?

Уютно обнявшись, они лежали в постели и смотрели старую комедию о бестолковом семействе, постоянно попадающем в нелепые ситуации. Во время очередной рекламной паузы Питер, словно невзначай, поинтересовался:

- Мы не будем делать Свете новое приглашение? До Рождества чуть больше месяца.

Люси бросила на него такой взгляд, словно он предложил ей заняться на досуге копрофагией.

- Ты всерьез думаешь, что я приглашу ее на Рождество?!

- Почему нет? – очень натурально удивился Питер.

- Да потому что на Рождество у нас семейный прием в Скайхилле.

- И что? Тем более, она, так сказать, тоже член семьи.

- Ты рехнулся, Питер?! – Люси взяла пульт и выключила телевизор. – Или ты забыл, что там будет другой, так сказать, член семьи со своей, так сказать, молодой женой?

- Ну… может быть, они еще будут в свадебном путешествии? – смутился Питер.

- Да какая разница?! – возмутилась Люси. – Неужели ты не понимаешь? Я думаю, она никогда больше не захочет приехать в Скайхилл. В лучшем случае, сюда, в Лондон.

- Но у нас здесь тесновато, - с сомнением пробормотал Питер.

- Ничего. Твоя мама не жалуется, когда приезжает.

- А… как она вообще?

- Кто, твоя мама? – раздраженно буркнула Люси.

- Нет, Света.

Люси посмотрела на мужа исподлобья, нервно покусывая губу. С улицы раздался вой полицейской сирены, и она вздрогнула, уронила на одеяло пульт, который держала в руке.

- У нее все хорошо, - наконец сказала Люси, разглядывая маникюр. – Работает.

- Нашла новое место?

- Нет, частные заказы.

- А вообще как она?

- Питер, какого черта? – не выдержала Люси. – В чем дело?

- Ладно, Люси, хватит, - наконец решился Питер. – Я знаю, что Света ждет ребенка. Если, конечно, не сделала аборт. И Тони тоже знает.

- Твою ж мать! – простонала Люси, добавила еще кое-что покрепче и так вмазала кулаком по одеялу, что пульт подпрыгнул и сам включил телевизор. Выключив его, она снова перешла на английский: - Откуда вы, интересно, узнали?

- Он сам догадался, мне… подсказали. В общем, неважно.

- Питер, идите вы оба к черту!

Отшвырнув одеяло, Люси встала и босиком вышла из комнаты, от души хлопнув дверью.

- Господи боже ты мой! – простонал Питер и отправился следом, на ходу подтягивая сползающие спальные трусы.

Люси сидела на диване в гостиной, поджав ноги и обхватив себя руками за плечи: в квартире было нежарко. Питеру показалось, что она рычит от злости.

2. Токсикоз в нагрузку

Черт бы побрал мою пунктуальность. Даже не пунктуальность, а привычку приходить раньше времени – вдруг где-то задержусь по дороге? А потом сижу и жду.

Мне досталось кресло. А напротив, на двух диванчиках, три парочки. Молоденькие, трогательные, как щенята. Держатся за ручки, щебечут. Сверкают новенькими, еще не успевшими потускнеть колечками. И я – старая грымза. Одна. Жду своей очереди на узи.

Я закрыла глаза, откинулась на спинку кресла, положила руку на живот. Легкое-легкое движение в ответ – как рыбка в воде. Мэгги впервые шевельнулась в шестнадцать недель – рано. Именно поэтому я и оказалась сейчас здесь, еще до планового срока. С врачом вроде бы повезло, относилась она ко мне более чем внимательно. Но, с другой стороны, постоянно перестраховывалась и пугала этим меня.

Я сразу решила, что назову дочку Маргаритой, но обращалась и думала о ней именно так – Мэгги. Хотя и говорила себе, что надо бы уже как-то привыкнуть к более подходящему для окружающей действительности имени. Но «Рита» почему-то не выговаривалось.

Три месяца после возвращения из Англии прошли на автопилоте. День да ночь – сутки прочь. Особенно сентябрь и октябрь, когда меня трепал такой чудовищный токсикоз, что было страшно отходить от туалета. Я почти ничего не ела, похудела на шесть килограммов и выглядела, по словам соседки Марины, узницей Освенцима.

В общем, все было как у Маргарет. Только вместо мерзкого кислого пойла из сушеной вишни – большая коробка «токсикоз-коктейля». Ее на следующий день привез Федька. Из одного пакетика порошка, противно пахнущего аптекой, получалось полтора литра напитка, который немного уменьшал тошноту и, если верить инструкции, давал необходимый минимум витаминов и минералов.

***

В тот первый вечер мы вообще ни о чем не разговаривали. Я наплакалась и уснула, а утром его, разумеется, уже не было. Виски так и осталось в чемодане.

Первое, что я сделала, встав с постели, - побежала уже знакомым маршрутом: поприветствовать фаянсового друга. Удивительное дело, в Скайхилле всю последнюю неделю меня постоянно мутило, и я с трудом заставляла себя есть, но ничего подобного не произошло ни разу – иначе вряд ли бы удалось скрыть свое положение.

Осилив немного жидкой овсянки и полчашки несладкого чая, я осторожно – чтобы не расплескать – доползла до дивана, легла и задумалась.

Ситуация складывалась катастрофическая. Было совершенно очевидно, что при таком самочувствии работать над заказом, который нашел Федька, я просто не смогу. Если вытряхнуть все заначки, можно было прожить сносно месяц или - очень скромно - два. Но, по идее, через два месяца токсикоз уже должен был закончиться. О том, что некоторые несчастные страдают от него до самых родов, я думать себе запретила. Равно как и о том, что через два месяца никаких заказов могло и не быть.

Просить в долг у Люськи категорически не хотелось. Уже потому, что она откажется брать их назад.

Впрочем, острее стоял другой вопрос: что практически делать с собой. Ждать, не станет ли лучше, смысла не имело. Надо было как-то собирать себя веничком на совочек и нести к врачу. Притом что обзавестись «своим» гинекологом до тридцати с лишним годочков я так и не сподобилась, а запись в консультации недели за две.

Вообще я готова была думать о чем угодно – лишь бы не пускать в голову мысли, которым вход туда был категорически запрещен. Как Хома Брут, очертивший себя вокруг мелом: чур, я в домике. Пока получалось, но я прекрасно понимала: прошли всего какие-то сутки, очень скоро заморозка отойдет, и тогда начнется такое…

В самый разгар моих думок раздался звонок. Пробравшись в прихожую сквозь обморочную пелену, я увидела в глазок Федьку с большой сумкой.

- Я вчера так в магазин и не сходил, извини, - сказал он, даже не поздоровавшись. – Вот, привез тут тебе кое-чего.

- Спасибо, не стоило, - прошелестела я.

- Еще как стоило. Ты же наверняка ничего не ела.

- Кашу варила, - тут я порадовалась, что не помыла тарелку, по которой были размазаны две трети первоначального объема.

- Ладно, сделаю вид, что верю.

Он выгрузил продукты, сложил в холодильник, повернулся ко мне:

- Ну, давай, рассказывай.

Я села на кухонный диванчик и положила голову на стол.

- Не надо, Федь, ладно?

Он сел рядом, провел рукой по моим волосам, вздохнул:

- Да нет, Света, не ладно. Что делать собираешься?

- В консультацию идти, что еще, - пробормотала я, не глядя на него.

- Это ежу понятно, - поморщился он. – А дальше? Автор проекта в курсе? Ага, ясно. Либо не в курсе, либо как раз наоборот очень даже, но не при делах. И что-то мне подсказывает: счастливый замуж в Англию тебе не грозит.

Я молчала, как партизан на допросе. Очень хотелось послать его ко всем чертям и выставить за дверь, но сейчас я, наверно, даже кота не смогла бы прогнать – если бы он у меня был.

- Ладно, одевайся, поехали, - сказал Федька.

- Куда? – удивилась я.

- Как куда? В консультацию.

- Не поеду, - захныкала я. – Потом. Сама схожу. Когда получше будет.

3. Разговор с Маргарет

- Ты тоже считаешь, что я неправ? – спросил Тони.

- Я никак не считаю, - дипломатично ответил Джонсон и перевернул страницу газеты. – Меня это вообще не касается.

Теперь, когда хозяева приезжали в Скайхилл только на выходные, да и то не каждый раз, они нередко проводили вечера вдвоем. Обед для слуг подавали на час раньше, в девять Джонсон закрывал входную дверь, и они шли в его кабинетик – небольшую подвальную комнатку с окошком под потолком. Сидели, читали газеты или смотрели телевизор, играли в шахматы, разговаривали под традиционный бокал бренди.

Впрочем, разговоры не слишком клеились. Хотя дворецкий вернулся в Скайхилл только в начале ноября, обо всем, что произошло в его отсутствие, разумеется, узнал сразу же. И Тони чувствовал, что отношение Джонсона изменилось: он держался вежливо, но прохладно.

Тони давно догадывался, что Джонсон неравнодушен к Свете, хотя тот никогда этого явно не показывал. Но выяснилось, что и все остальные слуги – кроме, разумеется, Эшли – не на его стороне. Даже Салли, которая всегда строила ему глазки. Что касается Энни, Люси уволила ее сразу же, как только закончился светский сезон. По вполне веской причине: в отсутствие хозяев для текущей уборки хватало и одной горничной. Но рекомендацию Люси дала ей такую, что хуже не придумаешь. Нет, она не написала ни единого негативного слова. Только вот подано все было так, что любой мало-мальски опытный управляющий сразу понял бы: с этой девушкой лучше не связываться.

Питер не ошибался: о том, что Света, возможно, в положении, шептаться в доме начали еще за неделю до ее отъезда. Он понял это по любопытным взглядам, шепоткам за спиной, многозначительным ухмылкам. Кто знает, может быть, даже ставки делали, чем все закончится. И еще какое-то время потом выжидали. Но едва начали замечать их с Эшли вдвоем… Вот тут-то он и стал для всех негодяем.

Можно было ходить и объяснять каждому, что все не совсем так… или совсем не так. Или вывесить плакат. Но это бы не помогло. В глазах общественности он все равно выглядел мерзавцем, который соблазнил доверчивую девушку (ничего, что ей уже за тридцать?), бросил беременную и начал обхаживать следующую.

А с Эшли все получилось крайне глупо. Она принялась вешаться на него чуть ли не с первого дня. Кокетство ее было неуклюжим и настырным, а попытки намекнуть, что вакансия занята, игнорировались. Возможно, оборви он ее резко и недвусмысленно – ничего бы и не случилось. Но Тони снова наступил на те же грабли, что и с Хлоей.

Когда-то давно, в бытность подростком, он сильно страдал от невнимания со стороны девчонок. Маленький, тощенький, Тони был похож на ощипанного цыпленка и выглядел года на три младше сверстников. В четырнадцать резко пошел в рост, и стало еще хуже: одноклассники шутили, что Каттнер может спрятаться за шваброй. «Закройте форточку, Каттнера сдует сквозняком!»

Два года он не вылезал из спортзалов: тренажеры, бокс, теннис, футбол. К шестнадцати обзавелся наконец вполне годной для своего возраста мускулатурой, но тут свалилась новая напасть: юношеские прыщи. Причем в таком жутком количестве, что прежнее прозвище Стикмен* сменилось на более изысканное, но не менее обидное Тотус Флорео*** или попросту Тотус. В этом был еще и особый намек на героя песни, который страдал от неразделенных романтических устремлений: разумеется, безответный интерес Тони к противоположному полу не остался незамеченным.

«Трахни какую-нибудь телку – и все пройдет», - снисходительно советовали одноклассники, уже успевшие распрощаться с невинностью. Однако телки почему-то не горели желанием помочь ему в этом сомнительном предприятии. Даже те, которые совсем не пользовались успехом. Напрасно отец-врач уверял, что прыщи очень скоро исчезнут и что с ним было то же самое. На каждый засохший, словно издеваясь, вылезало два новых. Чтобы хоть как-то отвлечься от гормонального зуда (во всех смыслах этого слова), Тони еще больше занимался спортом, буквально до изнеможения, и учился как проклятый.

Отличные оценки и спортивные успехи помогли ему без труда поступить в Оксфорд и даже получить крохотную стипендию. И вдруг в то лето между школой и университетом прыщи действительно прошли сами собой. Тони, уже почти смирившийся с участью пожизненного девственника и не имевший никакого иммунитета к женскому вниманию, оказался к такому повороту судьбы совершенно не готов.

Через год, вынырнув из водоворота беспорядочной половой жизни, он понял, что промискуитет не для него. Секс ради секса перестал привлекать, едва утратил флер недоступности и новизны. Захотелось отношений. Но репутация уже сложилась, и внимание на него обращали в основном те девушки, которых стабильные отношения как раз не слишком интересовали.

В конце третьего курса Тони познакомился с первокурсницей Терезой, двоюродной сестрой Лорен Макинтайр, на которой потом женился Павел-Пол. Терри была эдакой вольной дочерью Шотландии, убежденной феминисткой и противницей традиционной семьи. Через год они решили жить вместе, но союз этот был довольно странным.

Говорят, в гражданском браке мужчина считает себя холостым, а женщина замужней, но у них все было с точностью наоборот: свободной себя считала именно Терри. Тогда как Тони, при всех недостатках, в одном себя упрекнуть никак не мог: своим женщинам он никогда не изменял.

Крайне консервативный в вопросах брака, Тони хорошо знал, чего хочет. Это была не мечта, а твердая уверенность: у него будет свой дом, жена, двое или трое детей, большая собака, большая семейная машина. Хотя Терри была категорически против официальной регистрации брака и не желала детей, он любил ее и надеялся со временем переубедить. И только через пять лет сдался и предложил расстаться. Не прошло и года, как Терри вышла замуж за китайца по фамилии Ли и переехала в Гонконг. Судя по фотографиям в Фейсбуке, у нее теперь было все то, что она отвергала, когда жила с Тони: дом, муж, двое детей и даже большая собака.

4. Письмо из другого мира

- Ваша почта, милорд.

- Спасибо, Эйлин.

Помощница положила на стол стопку вскрытых писем: расправленные листы, подколотые конверты. И одно нераспечатанное.

- Это личное, - пояснила Эйлин. – Странное какое-то.

Когда девушка вышла, Питер взял конверт, повертел в руках. Письмо действительно выглядело странным.

«Лондон, Парламент, лорду Питеру Скайворту лично», - было выведено на конверте аккуратным почерком школьницы-отличницы. Обратного адреса нет, простая марка, смазанный штемпель.

Взяв нож для бумаг, Питер осторожно вскрыл конверт и достал несколько сложенных листков.

«Дорогой Питер, добрый день!

Не удивляйся, пишет тебе Лора Локхид…»

Он положил письмо на стол и с подозрением огляделся по сторонам, словно ожидая, что в углу прячется какой-то не слишком остроумный шутник, подбросивший письмо. Ему пишет Лора?! Но как это вообще возможно?

Питер снова взял листки, тщательно разгладил сгибы, не решаясь продолжить, но все-таки наконец принялся за чтение.

«После того как мы закопали второе кольцо, переход между нашими мирами начал открываться несколько раз в неделю. Иногда два или три дня подряд, иногда реже, от часа до двух или даже больше. Как ты понимаешь, мы с Ирвином не можем выяснить это без риска задержаться в вашем мире.

Мы точно определили, где проходит граница, но не смогли отметить ее, потому что все отметки сразу же исчезают. Тогда мы сделали по-другому. Когда переход был закрыт, прокопали небольшую канаву чуть дальше от нас и заложили ее камнями, которые покрасили белой краской. Если переход открыт, полоса исчезает, как только перешагнешь через границу. Жаль, что мы не можем сделать так и с вашей стороны, для этого надо остаться там, когда переход закроется.

Сейчас я пишу это письмо дома, а завтра на машине доеду до деревни (до вашей деревни) и постараюсь его отправить. У меня есть немного ваших денег на почтовую марку. Да, забыла сказать, переход открывается всегда ровно в полдень, но сколько времени останется открытым, мы никогда не знаем. Надеюсь, я успею доехать до почты и обратно. Иначе придется остаться в деревне, может, на сутки, может, больше. Не хотелось бы.

А теперь о главном. Ты был прав. Твоя бывшая жена действительно добралась до нас – в тот же самый день, примерно через час после того, как вы с Энтони уехали. Она была чрезвычайно мила и любезна. И если бы ты не предупредил, я действительно все бы ей рассказала – про Джереми, про кольцо. Она говорила, что ее дедушка когда-то был у нас, разговаривал с Присциллой. И что на одном портрете у нее дома нарисовано точно такое же кольцо. Но я-то уже знала, что она врет, что это был твой дедушка. И обо всем остальном тоже.

Она спрашивала про то кольцо, которое было у Присциллы, где оно теперь. Я сказала, что ничего о нем не знаю. Но теперь не уверена, что поступила правильно. Если она забралась в склеп один раз, что помешает ей узнать, где могила Присси? Да, я сама видела, как она уехала. Но вдруг вернется через год? Жаль, я не догадалась сказать ей, что кольца уже нет – потеряли или продали.

И еще одно не очень хорошее. Кевин с Крисом уехали обратно во Францию. Но перед отъездом Кевин спрашивал о кольце – где оно. Ему я тоже сказала, что ничего не знаю. Признаюсь тебе, Питер, у меня иногда появляются сомнения. Ты рассказывал, как Энтони и его подруга пытались уничтожить кольцо, чтобы помочь призраку его бывшей владелицы. Выходит, что с Присси произошло то же самое. Она тоже выбрала короткую счастливую жизнь – и стала призраком. Пойми, мне очень тяжело осознавать, что моя любимая сестра находится рядом со мной, а я даже не могу ее увидеть, поговорить с ней. И ничем не могу помочь. Но что, если Крис – потом, когда вырастет? Ты говорил, кольцо невозможно уничтожить. Но что, если вдруг у него получится?..»

Питер с силой ударил кулаком по столу и зашипел от боли. Похоже, Тони не ошибся: Лора действительно… несколько наивна. Хотя если бы он был на ее месте, возможно, тоже засомневался бы. Но Крис – это бомба замедленного действия. Рано или поздно он вернется в родной дом и все узнает. И даже если у него ничего не выйдет, неизвестно, что еще может произойти только от одной попытки избавиться от кольца. И Джереми ничем не поможет. Он, возможно, и сожрал бы Хлою, но Лоре, без сомнения, позволит выкопать банку.

«Ирвин закончил ремонт в подвале и кое-что там нашел, - продолжал читать Питер. – Я рассказывала тебе, когда-то на этом месте была земля нашего предка – пастбище и небольшой домик. Его сестра, монахиня, жила в Баклэнде. А когда монастырь закрыли, она вместе с аббатисой приехала сюда. Брат уступил им дом и перебрался в деревню. Когда обе монахини умерли, в доме поселился его сын. С тех пор наша семья живет здесь. На месте старого дома построили другой, а потом, в прошлом веке, уже тот, который ты видел. Но каменный подвал остался еще со времен самого первого дома.

И вот Ирвин нашел там деревянную шкатулку. Она стояла в нише, заложенной кирпичом. В ней были какие-то глиняные бутылочки, мешочки. А еще – листки бумаги с записями. Чернила выцвели, бумага истлела и сразу рассыпалась. Это было похоже на рецепты или что-то подобное. Но на одном листке упоминалась книга из обители Фьё во Франции, я только это и успела прочитать.

Помнишь, я показывала тебе статью в интерсети о кольце с черным камнем, которое обнаружили при раскопках именно в этом монастыре? Я нашла еще одну, на английском, посылаю тебе распечатку. А в ней как раз говорится о книге, которая была вместе с кольцом. Она очень пострадала от воды и от времени, ее уже невозможно отреставрировать и прочитать. Но кто знает, наука идет вперед. Что, если книгу все-таки восстановят, а с ней связана какая-то опасность?

5. Бешеное сердце

В субботу утром я отправила заказчику последние правки по проекту. С одной стороны, хорошо, потому что на днях на карточку должны были прийти деньги. С другой, работа здорово отвлекала от ненужных мыслей. Ни книги, ни кино, ни интернет с этим не справлялись.

После обеда мне надо было сходить в консультацию – показаться и отдать врачу результаты узи. Федька уехал в офис, поэтому топать предстояло пешком. И это не очень радовало: чувствовала я себя довольно скверно.

В начале четвертого месяца токсикоз потихоньку улегся. Меня перестало выворачивать наизнанку по несколько раз за день, головокружения и обмороки тоже прекратились. А вот дурнота осталась. Но я научилась с ней бороться. С вечера клала на тумбочку у кровати яблоко или печенье и съедала, как только открывала глаза, стараясь при этом резко не шевелиться. Если этот трюк удавался, сносное самочувствие на весь день было обеспечено. Но стоило чуть помедлить или дернуться – все. Как будто съела протухшую крысу.

Вот и в это утро я спросонья повернулась на бок, после чего за яблоком уже можно было не тянуться. Сглотнув противную кислую слюну, я положила руку на живот:

- Здорово, Виктор Батькович!

Приветственное шевеление в ответ. Ритуал исполнен.

Я занималась какими-то делами, но чем дальше, тем муторнее становилось. Конечно, можно было никуда и не ходить. В конце приема позвонила бы медсестра, чтобы убедиться, жива ли я, и записала бы на другое время. Но за окном был такой чудесный день, а я соскучилась по солнцу, которое не вылезало из-за туч уже больше двух недель. Подумалось, что, возможно, станет лучше, если потихонечку пройдусь по свежему воздуху. Всего-то одна трамвайная остановка.

Мне и правда стало получше, но очередь в душном коридоре явно не пошла на пользу.

- Что-то вы бледная, Светлана Николаевна, - нахмурилась моя Алла Петровна, едва я зашла в кабинет.

- Душно, - пожаловалась я. – И мутит опять.

- Анализы все в порядке, - она начала просматривать мои бумажки. – Узи тоже. Ну-ка, давайте давление… Как у космонавта. Только пульс…

Сердце истерично частило, мелко и противно.

- Такое было раньше?

- Вроде, нет. Во всяком случае, без причины – точно не было.

- Не нравится мне это. Сдайте в понедельник еще парочку анализов. И проверяйте пульс. В движении и в покое. Это не шутки.

Я вышла в коридор и села на диванчик. Сердце перебралось в горло. Я попыталась его проглотить, но оно сбилось в нитку.

- Ну, привет, миссис Каттнер, - сказала Маргарет, глядя на меня откуда-то снизу.

Остро пахло травой и цветами, как бывает перед грозой, а потом этот запах перебила противная вонь нашатыря.

Я закашлялась, открыла глаза и обнаружила себя лежащей на диванчике. Сумка и разлетевшиеся бумажки валялись рядом на полу.

- Тихо, тихо, Светлана Николаевна, - Алла Петровна не дала мне сесть и нащупала пульс на запястье. – Так, приехали… Крепко за соточку. Сейчас тихонечко поднимаемся и идем вот сюда, - она помогла мне подняться и отвела в пустой кабинет. – Ложитесь на кушетку и лежите спокойно. Если через полчаса не пройдет, будем думать, что с вами делать.

Через полчаса сердце отбивало фулл-он* на сто сорок ударов в минуту. Все вокруг плыло.

- Боюсь, придется вызвать скорую, - вздохнула Алла Петровна. – Это уже серьезно.

Кое-как дотянувшись до сумки, я достала телефон и позвонила Федьке. Он сказал, что поедет домой за моими вещами, чтобы сразу же отправиться в больницу, как только станет известно, куда меня повезут.

Время шло, скорая все не ехала. Я разглядывала стену грязно-розового цвета, плакат, изображавший страшные гинекологические болезни, и трещину в потолке, похожую на осьминога.

«И молодые осьминоги в последний путь проводят нас», - крутилось в голове на мотив «На поле танки грохотали».

Наконец в кабинет зашел фельдшер в синей форме. Посчитал пульс, измерил давление, вытащил кардиограф.

- Давно это с вами? – поинтересовался, облепив меня датчиками.

- Да не меньше часа, - сказала Алла Петровна. – Сначала было девяносто.

- А сейчас сто шестьдесят два. Жуть с ружьем. Подколю, и поедем.

Укол в вену я практически не почувствовала. Звуки доносились словно сквозь толстый войлок. Воздуха не хватало.

Кажется, я умру, вяло и бледно пробежала мысль. Мышка бежала, хвостиком махнула…

Глупо-то как. И Витю жалко.

- Вы до машины дойдете? – фельдшер легонько похлопал меня по щеке.

Я открыла глаза и попробовала сесть. Все вокруг закрутилось каруселью.

Мы с Тони на карусели. На лошадках. У меня в руке шарик. И большой кислый леденец на палочке. Моя лошадка рыжая – совсем как Полли. А его черная – как Карбон. Играет музыка – «Kiss from a Rose». Или это мой телефон?

Окно открылось. Разбойничий свист.

- Давай носилки!

Я – существо без тела. Все вижу, все слышу, все чувствую. Как обычный человек. Но только без тела. А вот и тело – его несут по коридору на носилках. Юбка задралась, хоть бы поправили, что ли. Слушайте, а я ведь и правда красивая. Несмотря на то, что бледная, как бумага. И растрепанная. И животик такой уже заметный. Черт, да поправьте вы мне юбку, эй! Я бы и сама поправила, но не могу.

6. Выяснение отношений

Узнать телефон Аманды труда не составило. А вот дозвониться до нее – это уже оказалось задачей посложнее.

Автоответчик раз за разом докладывал: «Это Аманда Норстен, но ответить вам сейчас я не могу. Если вы оставите сообщение, я постараюсь с вами связаться». Оставлять сообщение Тони не хотел и поэтому снова и снова нажимал кнопку повтора. В нем включилось какое-то злое упрямство, хотя сомнения росли с каждой новой неудачей.

В начале десятого вечера в трубке неожиданно раздался щелчок, и звонкий девчачий голосок сказал:

- Алло?

- Аманда? – неуверенно спросил Тони, опасаясь, что не туда попал.

- Да, слушаю вас.

- Это Энтони Каттнер, управляющий лорда…

- Я знаю, кто вы, мистер Каттнер, - перебила его Аманда. – Чем могу помочь?

Тони понимал, что это обычная форма вежливости, но уцепился за ее фразу, как собака за кость.

- Аманда, вы действительно можете помочь. Наверно, только вы и можете. Мне надо с вами поговорить.

- Ну так говорите, - усмехнулась она.

- Я могу к вам приехать?

- У вас такая серьезная проблема, что вы поедете в Лондон из Скайхилла? Надеюсь, не по моему профилю, я ведь больше не практикую.

- Наверно, по вашему. Проблема действительно серьезная, и да, я поеду в Лондон.

- Но…

- Пожалуйста, я вас очень прошу, - взмолился Тони.

- Хорошо, - сдалась Аманда, - но только если приедете завтра в первой половине дня. Вечером я уезжаю и вернусь не скоро.

Тони выехал рано утром в субботу, предупредив лишь Джонсона, да и тому не сказал, зачем едет. День обещал быть солнечным и холодным, под колесами похрустывал ледок, и было в этом звуке нечто похожее на предупреждение.

Что-то произойдет…

Вспомнилось, как в последний раз ехал в машине со Светой, подвозя ее в Стэмфорд. Она сказала, что хочет погулять и купить сувениры… Сувениры… Теперь-то он точно знал, зачем она поехала в город одна. Света смотрела вперед на дорогу – или сквозь дорогу? Словно видела какой-то другой мир. А он не решался заговорить с ней…

Если бы не навигатор, Тони вряд ли нашел бы дом Аманды в бесчисленных переулках Хэмпстеда*. Она встретила его у ворот и провела в уютную маленькую гостиную, обставленную викторианской мебелью. Хозяйкой такого дома должна была быть чопорная леди в длинном платье и с пучком на затылке. Старушка в джинсах с панковской прической смотрелась в нем сюрреалистично. Как репродукция Дали рядом с антикварным ломберным столиком.

- Предлагать вам выпить, думаю, рано, - прощебетала Аманда, опускаясь в кресло. – К тому же вы за рулем. Можете курить, если хотите.

- Спасибо, не курю, - он сел напротив.

- А я закурю, если не возражаете. Мне, знаете ли, нравится курить. Обычно люди этого стесняются: мол, да, вредно, бросил бы, да не могу. А я никогда не собиралась бросать.

Она потянулась за сигаретами и зажигалкой, лежащими на столе, и просторная хламида, расцветкой похожая на пончо перуанского горца, сползла с ее плеча. Показалась голова Уробороса, который словно выглядывал из укрытия.

- Не одобряете тату? – перехватила его взгляд Аманда. – Или тату на пожилых дамах?

- Не знаю, - усмехнулся Тони. – Сам никогда не хотел, но отвращения не вызывает. Просто у вас занятный рисунок. Уроборос сам по себе символ бесконечности, а тут еще двойной знак инфинити. Не слишком… бесконечно?

- Как говорится, ничто не слишком. Уроборос символизирует, скорее, процесс без начала и конца. Кольцо жизни и смерти. Впрочем, психоанализ трактует его как равновесие между стремлением человека к самоуничтожению и творческим, созидающим потенциалом. Двойное инфинити – это бесконечность пространства и времени, но я придаю ему свой особый смысл. Бесконечность любви…

Аманда стряхнула пепел с тонкой дамской сигареты, печально улыбнувшись своим мыслям, и Тони вдруг на секунду увидел вместо смешной старушки дивно красивую женщину, обворожительную, загадочную – такую, какой она была когда-то.

- Вы верите в бесконечность любви? – спросил он.

- То, что мир до сих пор не погиб, лучшее тому доказательство, не так ли?

- Это слишком абстрактно, - не сдавался Тони. – Но вы - лично вы – верите, что не какая-то там всеобщая божественная, а самая обычная любовь самых обычных людей может быть вечной?

- Не бывает обычной любви, мистер Каттнер!

- Тони.

- Хорошо. Любовь всегда необычна, Тони.

- Но она проходит?

- Нет. Если проходит – значит, это была не любовь.

- Да вы идеалистка, - горько засмеялся Тони. – Если так, подавляющее большинство людей вообще не способны любить.

- Вы играете? – Аманда повела подбородком в сторону фортепьяно.

- В детстве учился несколько лет… нет, можно сказать, что не играю. Какое это имеет значение?

- Но гамму ля-минор одной рукой наверняка сыграете? – Аманда встала, открыла крышку фортепьяно и одну за другой нажала семь клавиш самой простой гаммы. – А у кого-то есть способности. Или даже талант. Так и с любовью. Некие чувства могут испытывать все. Простые, как гамма ля-минор. Но их тоже называют любовью. Несовершенство терминологии, что делать.

7. Дежавю

- Думаю, с вами все в порядке, леди Скайворт, - сказал доктор Фитцпатрик, складывая тонометр. – Но я бы на вашем месте сегодня полежал. Поздравляю. Я же говорил, что рано или поздно это произойдет.

- Спасибо, доктор, - Люси подтянула подушку повыше. – Если где-нибудь по пути встретите Джонсона, попросите его зайти ко мне.

Вчерашний вечер завершился настоящей феерией. Питер отвел ее в спальню и уложил в постель. После выхлопа эмоций Люси чувствовала себя совершенно выпотрошенной. Так и не узнав, чем закончился этот цирк, она вырубилась, едва голова коснулась подушки.

Наутро Питер категорически запретил ей вставать, пока не осмотрит доктор Фитцпатрик. Заверения, что она чувствует себя прекрасно, не помогли.

- Ты что, теперь будешь за каждым моим шагом следить? – возмутилась Люси, спихивая с постели Фокси.

- Если понадобится – буду, - сурово пообещал Питер. – Видимо, сама ты себя контролировать не в состоянии.

- В туалет-то хоть можно?

Подумав, туалет Питер разрешил, но дождался, пока Люси не вернулась обратно в кровать.

- Между прочим, Светка с токсикозом даже в консультацию сама ходила, - без зазрения совести соврала Люси, забираясь под одеяло. – А у меня просто голова закружилась.

Питер флегматично ответил, что повторил бы русский нецензурный аналог фразы «меня это не волнует», но боится, что акцент испортит весь эффект. И что он готов быть тираном и деспотом, если в этом будет необходимость. Более того, он даже сидел рядом с ней, пока она завтракала.

- А кормить с ложки? – не удержалась Люси.

- Если не будешь есть сама, придется.

- Кошмар… - простонала она.

Упомянув о Свете, Люси вспомнила, что та накануне в скайп так и не постучалась. Это обеспокоило, но Питер предложил подождать до вечера.

После визита Фитцпатрика прошло уже довольно много времени, и Люси решила, что его перехватил Питер, а значит, Джонсона можно не ждать. Она пыталась читать – не читалось, пыталась смотреть телевизор – не смотрелось. Собаки заскучали и начали проситься на выход. Выпустив их, Люси взялась было за телефон, но тут в дверь тихо постучали.

- Рассказывайте, мистер Джонсон! – приказала Люси, когда он вошел и чинно встал у двери.

- Миледи?.. – притворился дураком дворецкий.

- Мистер Джонсон, сделайте одолжение, не злите меня, - Люси начала закипать.

- Его светлость запретил вас беспокоить.

- Значит, рассказывайте – иначе я начну беспокоиться, и вы не выполните приказа его светлости. Не волнуйтесь, мы ему не скажем. Вы будете моя личная баба-яга в тылу врага.

- Прошу прощения?

- О господи… - закатила глаза Люси. – Будете моим личным шпионом.

Поколебавшись, Джонсон рассказал, что Эшли уехала с утра пораньше, попросив перевести зарплату на банковскую карту и выслать почтой рекомендацию.

- Рекомендацию? – хищно улыбнулась Люси. – Да-да, конечно. Я ей напишу рекомендацию…

- Справедливости ради, дом она вела прекрасно, - заметил Джонсон.

- Да кто спорит? Вы же читали, что я написала мисс Холлис? Ах, да, не читали, вы тогда еще не вернулись. Это была прекрасная рекомендация. Ни единого дурного слова. Но в приличный дом ее вряд ли возьмут. Я хорошо пишу по-английски, мистер Джонсон. У меня университетское филологическое образование. И диплом с отличием, кстати. Как бы там ни было, я рада, что миссис О’Киф нас покинула. Пока не сезон, у вас не так много работы, а к лету граф планирует нанять бухгалтера, вам будет полегче.

- Благодарю, миледи. Что касается мистера Каттнера…

- Ну, что там насчет мистера Каттнера?

- Когда вчера его светлость вас увел, он сразу ушел к себе. А сейчас его светлость разговаривает с ним в конторе.

- О чем?

- Не имею представления, миледи.

- И это все, что вы можете сказать? – разочарованно спросила Люси.

- К сожалению, да. Только могу добавить, что вы были великолепны, миледи, когда говорили про труп и окоп. Не сочтите за дерзость, но я считаю, что лорду Скайворту сказочно повезло встретить такую женщину, как вы.

- Спасибо, - смутилась Люси. – Можете идти. Если еще что-то узнаете…

- Сочту за честь быть вашим шпионом, миледи, - чинно наклонил голову Джонсон.

Время тянулось невыносимо. Перед ланчем заглянул Питер.

- Фиц сказал, что со мной все в порядке! – с ходу пошла в атаку Люси.

- А еще, что тебе лучше полежать, - отбил подачу Питер.

- Только сегодня!

- Вот и лежи, - припечатал Питер.

- Ладно, - сдалась Люси. – Что там?

- Где?

- Ну хватит уже! – она страдальчески сморщилась. – О чем ты разговаривал с Тони?

- А что, разве Джонсон тебе не сообщил? – саркастически поинтересовался Питер, присев на банкетку у туалетного столика.

8. Мрачные мысли

Мысли о том, что я должна умереть, приходили уже не один раз. Впервые – в самолете, когда возвращалась из Англии. Но тогда это было мимолетное. Сейчас – чем дальше, тем сложнее становилось отгонять их. Время шло, я чувствовала себя по-прежнему плохо. А врачи разводили руками и уверяли, что это такая нетипичная форма токсикоза.

Я говорила себе, что кольцо на руке Маргарет никак не могло повлиять на меня. Что это вне всякой логики. С ней все уже случилось давным-давно. Она надела его, ничего не зная о последствиях, и эти последствия произошли. Ее отравили, но, вероятно, она умерла бы в любом случае. Может быть, по плану ей полагалось скончаться от той самой родильной горячки, которая чуть не свела ее в могилу, но она выкарабкалась. И тогда высшие силы подвели баланс иначе. Но я-то? Страдает мое тело, а оно к кольцу Анахиты никакого отношения не имеет. Так что это просто совпадение.

Слышишь, Света? Просто совпадение. Поэтому никто не умрет. Все будет хорошо.

Иногда мне удавалось себя уговорить. В конце концов, я просто не имею никакого права умирать. С кем тогда Витя останется? А потом заливало такой чернотой, что я цепенела от отчаяния. Почему-то ассоциация была всегда одна и та же: я сижу на выжженной солнцем голой земле, а вокруг струйки черного дыма, который становится все гуще и гуще, угрожая скрыть меня с головой.

Когда Люська по телефону рассказала, что Тони не женился, на мгновение шевельнулась какая-то надежда. Он не женился, я не вышла замуж, да еще в один день. Может, это знак судьбы? И то, что Тони сказал Питеру – что любит меня… Может, это важнее всего остального?

И тут же я почувствовала, как подбирается очередной приступ. Это всегда начиналось одинаково: головокружение, дурнота, ощущение взбесившейся лягушки в груди, которая норовит выпрыгнуть из тела через любое природное отверстие, а если нет – так проковырять новое. Сначала я еще крепилась, стараясь не показывать виду, но когда Люська распсиховалась и процитировала то, что сказала Тони, почувствовала: больше не могу. Кое-как свернув разговор, нажала кнопку вызова медсестры и отключилась.

- Ну и что мне с вами делать, разлюбезная моя Светлана Николавна? – сердито поинтересовался Винни-Пух, когда я вынырнула из черноты. – Только домой собрался, переоделся, а вы тут умирать надумали. Так у нас с вами никакой любви на Гоа не выйдет.

- Ну уж извините, - пробормотала я.

После этого приступа позитива больше не осталось. Пришло осознанное, предельно четкое: я умру. Видимо, так нужно. Как знать, может, именно это прячется в темной яме, скрывающей то, что мы с Тони забыли. Психиатр, которого ко мне приглашали, явно искал не там. Спрашивал, не было ли у меня какой-нибудь детской психотравмы, связанной с детьми или деторождением. Смешно…

Дни бежали один за другим, похожие, как близнецы. Иногда мне было чуть лучше, иногда чуть хуже. Приходил Винни-Пух, приходил Федька. Процедуры, анализы, обследования. Таблетки, уколы. В общем, рутина.

Я думала только о двух вещах: удастся ли мне благополучно родить и с кем останется Витя, если… когда я умру.

- Люсь, - спросила я как-то осторожно, - ты только не вопи. Но если вдруг… со мной что-то случится, вы с Питером возьмете к себе Витю?

- Свет, ну перестань, а? – с досадой попросила Люська. – Всем беременным кажется, что они умрут. Мне тоже. Я уже достала Питера этим, он даже пообещал отдать ребенка на воспитание маме, если я вздумаю умереть. Моей или своей – не знаю, что хуже. Так что придется как-то не умирать. Не могу же я своему ребенку такую свинью подложить.

- Но с тобой-то все в порядке, а со мной точно нет. Так что я не могу об этом не думать. У тебя есть Питер, мама, сестра, свекровь. Твой ребенок круглым сиротой не останется.

- Твой тоже, - возразила Люська.

- У меня никого нет.

- Свет, даже если вдруг с тобой что-то случится – а с тобой ничего не случится! Так вот, даже если, я крупно сомневаюсь, что нам с Питером удастся усыновить твоего Витю. Это только Тони может. Приехать, сделать тест на отцовство.

- Если, конечно, захочет.

- Света, не обижайся, но ты дура. И он дурак, но ты дурее в миллион раз. Если бы про вас сняли сериал, я бы бросила смотреть уже на первой серии. Потому что бесит, когда герои идиоты.

- Спасибо! – обиделась я.

- Да не за что. И вообще, твой идеальный Федечка заберет твоего Витю и будет ему идеальным отцом. Получше некоторых. Все, пока!

К концу декабря я, вроде бы, раздумала умирать и даже надеялась, что меня отпустят домой хотя бы на праздники. Но Винни-Пуху эта идея не понравилась. Возможно, у него появилась новая фаворитка, и в качестве новогоднего подарка он подготовил мне перевод в кардиороддом.

«Переведена в специализированное лечебное учреждение без положительной динамики», - значилось в моей обменке.

Вот где я снова вспомнила Маргарет – как она сидела целыми днями взаперти под присмотром злобной старухи, разговаривала со своим животом и ждала того, кто никогда не придет. Нет, условия у меня были явно получше. Федька обеспечил платную палату, хоть и не отдельную, но очень приличную, с холодильником и телевизором. В соседки досталась восемнадцатилетняя Наташа, которая целыми днями таращилась в свой смартфон и не мешала мне грызть себя.