Золотая кровь (том первый)

Пролог

«Хочешь, чтобы тебя догоняли – убегай!»

Главный закон влюблённости

Стук каблуков, гитарные переборы…

Кастаньеты, играя, мелькают в ловких пальцах девушек. В самом центре патио в алых платьях они танцуют огненный и страстный фламенко. Особняк семьи де Агиларов тонет в полумраке тёплой осенней ночи и мягком свете праздничных фонарей. Музыка зовёт спуститься вниз и окунуться в хмельное море праздника. Дом полон гостей…

Почему его взгляд задержался именно на ней?

Шёлковая полумаска, алые губы, плюмаж из чёрных перьев украшает волосы, перехваченные золотым обручем…

Она не танцевала. Не была самой яркой и не бросалась в глаза. Её платье не было самым изысканным или дорогим. Но она притягивала взгляд, и Виго не знал, чем именно.

Но это она. Она. Чутьё не могло солгать.

Ежегодный карнавал осеннего полнолуния − Фиеста де ла Луна. И дом семьи Агиларов в это полнолуние, как и каждый год в первое полнолуние осени, был полон гостей. По традиции для праздника внутренний двор − патио огромного особняка превратился в бальную залу, которую украсили множеством фонарей и золотыми гирляндами. Дом гранд−канцлера Акадии всегда устраивал самую пышную фиесту.

Именно такой день, а вернее, такую ночь, и должен был выбрать вор, чтобы забраться в дом. Когда огромная золотая луна стирает границы света и тени, вокруг царит мягкий полумрак, в небо летят фейерверки, и играет музыка, когда льётся рекой вино, а слуги снуют, туда-сюда, не обращая внимания ни на что, кроме подносов, тарелок и бокалов. И даже охранники-гварды в такую ночь следят больше за тем, как бы подвыпившие гости не испортили что-нибудь из хозяйского добра или не подрались, дав повод для вызова на дуэль. А сегодня их внимание рассредоточено на десятках гостей, один знатнее другого, и шум фиесты лишь усложняет и без того непростую задачу.

Виго де Агилар, будь он вором, и сам бы выбрал именно такую ночь. И он был уверен, что вор станет рассуждать точно также. Потому что такое дело не по силам новичку, а только истинному виртуозу, который всё просчитает заранее. Ведь в особняк Вилла Бланко не так-то просто попасть постороннему человеку, именно поэтому сегодняшняя ночь идеальна.

Виго ошибся только в одном. Вор оказался воровкой. Прелестной женщиной в чёрном платье с обнаженными плечами и пышной юбкой. Она была одновременно обольстительна и незаметна, особенно когда хотела, чтобы её не замечали. Её платье идеально сливалось с любым тёмным углом, куда она пряталась, выжидая удобный момент.

Какое-то время Виго наблюдал за ней с балкона внутреннего двора, сам не зная, почему взгляд именно её выхватил из толпы танцующих гостей. Просто чутьё сработало так неожиданно и сильно. Ну и ещё Морис постарался, подчеркнул в списках приглашенных тех гостей, кто вызвал у него подозрения. Потому что чутьё у сыщика было даже лучше, чем у него самого.

Виго не видел, как она вошла, но Морис уже отправился проверить, на чьё имя был её пригласительный билет. Но то, что вор это она, сомнений больше не осталось.

− Я всё узнал. Это сеньора Мария Бланка. Прибыла с братом, − произнёс Морис, возникнув за плечом у Виго, словно тень.

− Сеньора Бланка? Хм-хм… Да она шутница! Сеньоре Бланка должно быть уже сто лет, если я не ошибаюсь, – усмехнулся Виго. – Когда я бегал в этом дворе с деревянной лошадкой, она уже ходила с клюкой. Ты говоришь, она прибыла с братом? Так выходит, она здесь не одна. А её брат? Как он выглядит?

− А вон он, - Морис указал на одного из гостей, — вон тот тощий молодой человек, который танцует с сеньорой в лиловом.

Виго посмотрел, на кого указывал Морис.

Н-да, сообщничек так себе. И в самом деле, тощий, и вертлявый какой-то, одет крикливо и ярко даже для фиесты. Но, судя по всему, он лишь сопровождает и отвлекает внимание, а главную скрипку в этом дуэте играет всё же сеньорита в чёрном.

− Позвать гвардов? – спросил Морис. – Фальшивый пригласительный уже повод их схватить.

− Ни в коем случае! Мы должны взять их на месте преступления, — Виго остудил пыл своего помощника.

− А если они улизнут? С этого хлыща станется, уж больно рожа у него пройдошистая, — ответил Морис. – Я бы приставил к ним пару человек.

− Не улизнут, − твёрдо ответил Виго. – Такая женщина просто не сможет уйти с пустыми руками.

И взгляд снова поймал воровку.

Она не пила, лишь брала бокал, вертела его в руках, прохаживаясь с ним вдоль галереи, подносила к губам, но не пила. Просто ставила на поднос слуги, пробегающего мимо, распахивала веер, прикрывая им губы, и брала следующий бокал. Может, это был какой-то знак её сообщнику, а может, ей просто нужно было чем-то занять руки. Она двигалась, как кошка: изящно, плавно, не привлекая внимания, и он бы даже сказал, совершенно бесшумно.

Виго обратил внимание на её перчатки, чёрные атласные, почти до локтя, с серебряными украшениями на запястьях. А что, очень даже удобно. Так она не оставит никаких следов своего присутствия. Наверное, они ещё и пропитаны чем-нибудь, сбивающим с толку ищеек.

Каскад тёмных локонов спускался ей на левое плечо, и на широкой бархатке, плотно обхватывающей шею, покачивался каплевидный бриллиант. Фальшивый, скорее всего…

Хотя…

Это не просто бриллиант. Он повторял форму того, который она должна будет сегодня украсть. Что же, умно. Очень умно.

Виго понимал, что воровка уже обошла весь дом, оценила обстановку и теперь просто ждёт удачного момента, когда без труда сможет пробраться в хозяйские комнаты. И удачным моментом он, на её месте, выбрал бы время фейерверков, то есть полночь. Суматоха, грохот, шипение, дым… Все уже пьяны… Идеально!

Теперь ему нужно подобраться к ней поближе, нужно запомнить её, ведь не пойманная с поличным, она может и ускользнуть, раствориться среди гостей. Да и схватить её лишь за то, что она украла пригласительные сеньоры Бланка и пришла на фиесту под чужим именем, было бы опрометчивым шагом. Так себе преступление в Акадии.

Часть 1. Слуга двух господ Глава 1. Гонцы

Несколькими днями ранее событий в прологе

Гонец постучал среди ночи.

Гулкий звук ударов ворвался в вязкую глубину сновидения, как огромная муха, на лету попавшая в паутину. Он заметался бестолково и тревожно, заставил распахнуть глаза и уставиться в темноту. Эмбер рывком села на кровати и, как часто бывает при резком пробуждении, не сразу осознала, где она сейчас и что происходит. Темно, душно и тихо, и только настойчивый звук мечется вокруг невидимым сгустком тревоги.

Бежать! Нужно бежать…

И пока сознание пыталось определить, где верх, где низ, и понять, реально ли всё вокруг, тело среагировало моментально, откликнувшись быстрее разума. Заставило одним отточенным движением выхватить кинжал из-под подушки и бесшумно скользнуть к двери. Эмбер замерла у стены, крепко сжимая оружие, и инстинктивно потянула ноздрями воздух в поисках источника опасности.

Но источника не было.

Вернее, источник, конечно, был. Не было опасности.

Гонец даже сквозь толстую дверь смачно вонял дешёвым табаком, сапожным кремом, потом, въевшимся в подмышки хлопковой робы моряка, чернилами и немного… дорогим одеколоном. Эмбер выдохнула и тут же погасила чувствительность. Вынести эту какофонию запахов можно лишь с очень хорошим насморком. Ну, или опрокинув в себя пару кружек горячительного пойла, что щедро наливают в таверне местресс Арно.

И да, наконец-то сознание вернулось полностью: она именно здесь, в маленькой каморке, что ютится под крышей развесёлого заведения под названием «Дон Лоро». Эта каморка сегодня служит ей домом, и бежать никуда не нужно.

− Да иду я! Иду! Нечего так тарабанить! – крикнула она, нашаривая спички, и зажгла фонарь.

Быстро оделась и звякнула засовом. Дверь отворилась нехотя, с натуженным скрежетом. Её край слегка просел и при открытии цеплялся за грязные доски пола, отчего на них появился отчётливый светлый полукруг.

Эмбер поставила фонарь на стол и, впустив гонца, с силой захлопнула дверь ногой.

— От Его светлости, − тихо произнёс гонец и протянул ей сложенный вчетверо листок, запечатанный красным сургучом.

− Только письмо? На словах ничего? – спросила Эмбер, взламывая сургуч.

− Ничего.

Впрочем, Его светлость, граф Морено, чересчур осторожен для того, чтобы доверять что-то на словах посыльному, пусть даже надёжному человеку.

Гонец приложил два пальца к плечу в привествии, бросил короткий неодобрительный взгляд на сваленные в углу вещи и скрылся в сумраке коридора.

− Иди уже с миром, − буркнула Эмбер, задвигая засов.

В одобрении посыльных она не нуждалась.

Зря, конечно, она назвала Его светлости этот адрес. Вполне бы хватило и склепа на кладбище Санта−Муэрте, где так удобно забирать и оставлять послания. Но дело намечалось важное, очень важное, судя по тому, что Его светлость сказал ей в прошлый раз. И плата за него будет очень щедрой. И, если всё пройдёт удачно конечно, она сможет сменить эту каморку на приличное жильё, а вскоре и вовсе убраться из Акадии навсегда. Именно поэтому она уступила своей осторожности и рассказала Его светлости, где её можно найти. Но сейчас нехорошее предчувствие защипало в ноздрях отголоском предупреждения. А Эмбер никогда не игнорировала предчувствия.

Ладно. Это был сознательный риск. Ей нужны деньги и быстро, и она съедет отсюда сразу же, как только их получит. Вот сразу же на следующее утро. Его светлость обещал хорошую сумму. И не только. Ещё новое имя. Документы, с которыми ей будет легко выбраться из города и начать где-то новую жизнь. Может быть, не так скоро, конечно. Для начала нужно сделать то, что он попросит. Потом… Потом отомстить. С деньгами это будет проще осуществить. Ну, а потом можно будет и уехать куда подальше из Акадии.

Эмбер решила, что оно того стоит. И хотя это самая крупная ставка и самая опасное дело в её жизни – она не проиграет. Что бы там ни хотел заполучить Его светлость, она это добудет и избавится от каморки местресс Арно, запаха варёных бобов и лука, что проникают сквозь неплотно пригнанные доски пола, крыс на улице и пьяных посетителей, горланящих песни до поздней ночи. А ещё от необходимости всё время бежать.

Записка была короткой.

«Улица Боскоджо, 12. Завтра. На закате».

Она подожгла записку, внимательно разглядывая, как заворачивается обугленный край бумаги. Ноздри уловили слабый аромат одеколона. Письмо оказалось надушено специальным составом. Его светлость себе не изменяет − любовь к роскоши в каждой мелочи. Даже ей, той, кто выполняет для него не самую чистую работу, он отправляет послания на дорогой ароматизированной бумаге.

Эмбер на мгновение представила, как граф сидит в лиловом бархатном халате за массивным столом из тёмного дерева, украшенным витиеватой резьбой, и размашисто пишет драгоценным пером, небрежно скользя по лаковой поверхности белой кружевной манжетой. А его служанка-джумалейка*, чёрная, как эбеновое дерево, Малфа, медленно поднимает и опускает над ним опахало из павлиньих перьев. Его светлость, конечно, тоже всего лишь посредник. Истинный заказчик её работы Эмбер был неизвестен, хотя она и догадывалась, что это кто-то из грандов* Лазурного двора. Небожителей, что сидят у трона Его величества и царят на Голубом холме, далеко от Нижней Акадии и заведения местресс Арно. Но грязное бельё друг друга они предпочитают полоскать именно здесь.

Бумага истлела. Бросив её на пол, Эмбер растоптала пепел каблуком, зевнула и присела на край кровати.

Завтра вечером…

Его светлость мог бы послать гонца и засветло, к чему все эти ночные побудки? Но Его светлость осторожен, как кладбищенская неясыть, и не хочет, чтобы хоть одна живая душа узнала о его тайных делах. Вообще-то и для неё это хорошо. Никто не должен знать, кому она служит днём, а кому ночью. Никто не должен знать, что она получает плату из двух рук. Эти два мира Эмбер старалась тщательно разделять. Ведь если господа, которым она служит одновременно, узнают друг о друге, то её, разумеется, убьют. Причём дважды. Для спокойствия каждого из господ. Но ходить по краю пропасти, уже давно стало для Эмбер обычным делом.

Глава 2. Костяной король

− Так ты не ответил на вопрос: сам-то почему не подвизался украсть реликвию? – спросила Эмбер, глядя на море огней, мерцающих в поднимающемся над Лагуной тумане. – Ведь хорошо заплатят…

Начался прилив, и там внизу, у кромки моря, туман уже поглотил мангровые заросли, а теперь в нём медленно тонули огни далёких пирсов.

− Ну, так всё дело в том, что реликвию надо вроде как стащить из дома самого гранд-канцлера дона Алехандро де Агилара, − ответил Люк, глядя туда же, куда и Эмбер. – Того самого, в чьём отравлении обвиняют всех нас. Сама понимаешь, такое я не потяну. Так вот поэтому.

Она ощутила, как внутри что-то дрогнуло от звуков этого имени. Что-то завибрировало, как проснувшийся рой ос, и холодное жало ненависти начало наливаться ядом.

Гранд−канцлер Акадии дон Алехандро де Агилар — один из грандов сената, самый ярый борец за резервацию эйфайров. Ну, понятно, чего Люк струсил! Туда и Эмбер не полезет, не такая дура, чтобы оказаться в лапах семьи инквизиторов. Ну уж нет! Работать на Голубом холме — уже большой вопрос, а в доме Агиларов! От одного этого имени у неё мурашки по коже. Это его сторонники стояли за смертью её отца. И, чтобы научиться жить с этим, не вспоминая постоянно тот страшный день, ей понадобилось несколько лет…

− В самом деле? Ничего себе, простенькое дельце! И Джарр хочет, чтобы я туда пробралась и стащила её?! – спросила Эмбер, едва сдерживая накатившую ярость.

− Именно так. Ведь кто у нас тут лучший мимикрист*? – спросил Люк, явно подтрунивая, и посмотрел на неё искоса. — То-то и оно. Но я тебе ничего не говорил. И не кипятись так, я же вижу, вся уже светишься от злости. Смотри на это иначе: утащить реликвию у дона Алехандро – это ли не изощрённая месть?

− Пара пустяков, ничего не скажешь! – хмыкнула Эмбер в ответ. – Тебе легко говорить, не ты же суёшь голову в петлю. А меня просто убьют, и вся недолга!

Она выдохнула и постаралась успокоиться. Не стоит сиять своей аурой, пусть даже сейчас они во владениях Костяного короля. Злость отхлынула, а на её место пришла какая-то растерянность.

И как же ей быть?

Костяному королю не отказывают. А если отказывают, то причина должна быть уж очень веской. Настолько веской, что должна перевесить сиюминутную личную выгоду Джарра невосполнимыми грядущими потерями, а иначе он это запомнит. Он вообще злопамятный. Даже не так. Злой. И память у него хорошая, как он сам любит повторять. И, как только его поданные перестают приносить ему пользу или начинают упрямиться, они исчезают бесследно.

Но Эмбер не собиралась служить ему вечно. Просто пока ей это нужно − быть его поданной. Ведь это значит иметь возможность беспрепятственно перемещаться по всей Нижней и Средней Акадии. Это возможность быть незаметной для патрулирующих улицы жандармов и ищеек, ведь Джарр приплачивает всем. Это возможность в любое время покупать туату* и аругву у Джо Серого Ворона. Иметь кредит в Изумрудной лавке – подпольном банке Джарра. И ещё много того, что позволяет таким, как Эмбер, жить почти нормальной жизнью. Так что портить отношения с ним сейчас никак не входило в её планы.

Что ни говори, а именно с началом службы Костяному королю её жизнь постепенно стала похожа на жизнь. Ведь с того самого дня, как ей пришлось спасаться бегством от убийц отца, бежать ей приходилось почти всё время. Но у Эмбер был план, и в этом плане служба двум «королям» должна была через год дать возможность наладить легальную жизнь и расквитаться с прошлым. Если, конечно, раньше её не поймают и не убьют. Но если Люк прав, и ей придётся влезть в дом к Агиларам, то плакали её планы. Её точно поймают и убьют, или отправят в исправительный приют для эйфайров. А это хуже, чем смерть.

И что же ей теперь делать?

Корзина пришвартовалась к верхней площадке, и Эмбер вдохнула воздух Среднего яруса. Влажный смрад Лагуны сюда не поднимался, и пахло здесь рабочими кварталами: угольным дымом, свежими опилками, краской и апельсиновым ароматом цветущих ромний*, который не мог перебить даже тяжёлый дух кожевенных мастерских. Темнота здесь была густой и тихой. Рабочие кварталы спали глубоким сном, ведь всем их обитателям вставать на работу с первым лучом солнца, а рассвет уже через три часа.

Главная улица Среднего яруса, калле Форталеза, протянулась цепочкой огней поперёк склона холма. Здесь, на самом краю обрыва, в старом заброшенном форте и находился «дворец» Костяного короля. Эта улица − начало его владений, простиравшихся до самой Жардин де Плата. А выше господствовал уже истинный король, среди садов и чистых ручьёв Марина дель Рей, вершины Голубого холма.

Когда-то вдоль калле Форталеза пролегала длинная крепостная стена, из башен которой смотрели во все стороны длинноствольные дула пушек. Ещё в те времена, когда Акадия была ареной борьбы за господство в этой части света между каджунами и иберийцами. Сейчас от стены мало что осталось – жители растащили её камни для строительства фундаментов своих домов. Но сама крепость, оборонительные сооружения и арсенал всё ещё стояли на большом выступе скалы. Теперь здесь хозяйничали чайки и вороны, а ещё подданные Костяного короля, чей флаг с черепом и сигарой развевался над воротной аркой намекая чужакам, чтобы они сюда не совались.

Место это было со всех сторон удобным. Высокие стены крепости, скрипучие железные ворота, разветвлённая сеть коридоров и колодцев. Да и потайные ходы, что пронизывали подземелья крепости и выходили с разных сторон холма, поданные «короля» содержали в хорошем состоянии. Наверное, за эти ходы их и прозвали «костяными муравьями». А может потому, что в подземельях и пещерах Цитадели они прятали трупы и награбленные богатства.

Скрипнула створка ворот, кто-то свистнул. Всю дорогу от подъёмника до Цитадели, тонущей во мраке, их с Люком сопровождали невидимые сторожа – костяные муравьи были повсюду. Начиная с мальца, что принимал деньги у подъёмника, заканчивая возницей, который неторопливо проехал мимо, и чей фонарь с оранжевым стеклом ещё долго маячил, постепенно удаляясь по улице.

Глава 3. Сеньор Виго и Морис «Мавр» Серебряная пуля

Этот город Виго де Агилар любил и ненавидел всем сердцем.

Он не был здесь уже давно, и всё, что связывало его с Акадией сейчас, это, пожалуй, только воспоминания о Вилла Бланко, большом особняке семьи Агиларов на авенида де Майо, самой престижной улице Верхнего яруса. Ещё, наверное, вечно недовольное лицо отца и его раздраженный тон, и запах ромний, цветущих в саду. Временами этот запах вызывал дикую головную боль, или, может, в этом была виновата гнетущая атмосфера дома? А может, плохая наследственность, доставшаяся ему от матери? Так часто любил повторять отец…

Последние годы, живя на севере, Виго редко вспоминал об Акадии. Но сегодня этот город восставал перед ним из небытия, собираясь из множества обрывочных воспоминаний, которые, словно разноцветные стёклышки в трубе калейдоскопа, мгновенно сложились в яркую картинку, едва на траверзе правого борта «Барбареллы» появился высокий голубой маяк, стороживший вход в лагуну.

Акадия. Город на холмах…

Бесконечная череда мигреней, что мучила его в детстве, тошнотворный густой аромат жакарандовых деревьев, цветущих в сезон дождей, смрад лагуны и какофония запахов летнего рынка: жареных орехов пекан, гвоздики, паприки и корицы…

Почему-то запахи вспомнились первыми. Обрушились, словно шторм, срывая пелену забвения с прошлого. Потом вернулся и приторный вкус дешёвого рома, сдобренного патокой, который он пил в кантинах на Руж−Аньес, куда убегал из дома назло отцу. Вспомнились горячие страстные танцы на мостовой прямо перед входом в заведение доньи Кастеро...

Он любил гитарные переборы уличных марьячи* и стук каблуков танцовщиц, стрельбу по кокосовым скорлупкам, шум рынка и крики торговок, запах краски и тишину студии, в которой мать рисовала свои картины, полные какого-то притягательного безумия. Уроки своего учителя фехтования и его жизненные принципы, которые научили его гораздо большему, чем все нотации отца.

Как давно это было…

Этот город, словно бутылка рома, первые глотки которого всегда дарят радость и заставляют хотеть, любить и желать, а вот последние приносят только тошноту и глубокое похмелье.

— Ну вот, прибыли наконец-то! Аллилуйя! – буркнул стоявший рядом Морис, хлопая ладонью по поручню и вырывая Виго из внезапно нахлынувших раздумий. – Все кишки к чертям оставил за бортом. Думал, не доплывём. Всемогущий бог, я сойду когда-нибудь на эту чёртову землю, а?

Морис всю дорогу невыносимо страдал от качки.

Постепенно сбавляя ход, «Барбарелла» плавно подходила к пирсу, и на набережной уже можно было разглядеть в толпе отдельные лица. А ещё шляпы, приветственно взлетающие в воздух, и оранжевые куртки портовых работников, замерших в ожидании у швартовочных кнехтов. Разномастная толпа: встречающие, провожающие, носильщики, кучера, пара жандармов, почтовые служащие с тележками…

Морис радостно нахлобучил шляпу и направился к выходу, собираясь одним из первых покинуть ненавистный пароход. А вот Виго на берег не спешил. И когда «Барбарелла», устало шлёпая по воде лопастями, наконец, пришвартовалась к шумной акадийской набережной, он ещё долго стоял на палубе, наблюдая за вереницей людей, торопливо идущих по сходням. Ему не хотелось спешить на встречу с этим городом, полным грустных воспоминаний, боли и разочарования. Ступить на гранит набережной всё равно, что одним движением отодрать повязку, намертво присохшую к ране.

Но висок уже отозвался тупой пульсирующей болью, напоминая об одном – он дома.

− Ну, здравствуй, родина, − пробормотал Виго, с прищуром глядя на холмы, по низу которых, словно ласточкины гнёзда, прилепились многочисленные домишки бедных кварталов.

Центральный холм Уэбро, словно гигантский акулий плавник, рассекал город надвое, глубоко вдаваясь в лагуну. По левую сторону у его подножья ютились бедные иберийские кварталы, а по правую — такие же улицы каджунов. А над ними, на самой вершине, на фоне далёких белоснежных гор парила огромная каменная статуя Парящего Спасителя, раскинув над холмами руки, будто обнимая ими своих нерадивых детей.

— Эй, хефе*, ну чего мы ждём? Мои ноги, слава богу, приросли к земле, и теперь желудок требует какой-нибудь жратвы, и срочно! За столько-то дней! – крикнул Морис с набережной, снял шляпу и принялся ею обмахиваться.

В Акадии было жарко, впрочем, как и всегда в конце сезона дождей. Виго вздохнул, подхватил лёгкий саквояж и направился к выходу.

− До свиданья, сеньор де Агилар. Удачного дня! − капитан, стоявший на мостике, услужливо поклонился, и Виго кивнул ему в ответ.

То, что на пароходе плывёт сын самого дона Алехандро де Агилара, заставило капитана нервничать всю дорогу. Он то и дело присылал юнгу справиться, не надо ли чего, но Виго был скромен в своих запросах и навязчивого внимания старался всеми силами избегать.

Капитан и сам зашёл лично, выразить сочувствие болезни дона Алехандро и сказал, что поставил свечку Святому Доменику за его здоровье. Такого подобострастия Виго не любил и вспомнил, как счастлив был во Фружене, где никто не знал, кто он такой, и не домогался его расположения слишком навязчивым вниманием.

−Эй, кочерро*! – шагнув на пирс, он махнул извозчику, и тот тут же лихо подкатил на чёрной коляске, запряжённой гнедой парой.

Багаж должен был прибыть позже, и поэтому они с Морисом отправлялись в путь налегке, поставив в ногах лишь лёгкие саквояжи.

− На Голубой холм, − коротко скомандовал Виго.

Возница, зычно свистнув, щёлкнул бичом и крикнул гортанно:

− Поберегис−с−сь! Хей! Хей! Тронко!* Чего застыл?! Разуй глаза, смотри, куда прёшь! Дай дорогу благородным донам!

Коляска сорвалась с места и, сопровождаемая лихими выкриками возницы, понеслась по улице, виртуозно объезжая прохожих.

На пирсе Морис сорвал со стены несколько плакатов и теперь внимательно разглядывал один из них. С листа серой бумаги на него смотрело странное уродливое создание. Оно выглядело, как человек, только вместо туловища имело толстый мохнатый кокон, позади которого торчали крылья, чем-то напоминающие одновременно крылья нетопыря и стрекозы. Внизу этого, безусловно талантливого художества, красовался призыв срочно принять закон о резервации эйфайров.

Глава 4.Об эйфайрах и мотивах

Может, кто-то другой на его месте посчитал бы, что отец получил по заслугам, но для Виго семейные узы не были пустым звуком, хотя он и знал, что их нелюбовь с доном Алехандро взаимна. Во всяком случае, именно так это выглядело со стороны. Может быть, потому, что Виго не был похож на отца, а может, потому, что не разделял его ценностей. Дон Алехандро, как и всякий гранд, мечтал, что Виго унаследует его целеустремлённость и крепкую хватку, поступит в Военную академию Восточного побережья и сделает блестящую карьеру в армии, как когда-то его собственный отец, дослужившийся до генерала.

Дон Алехандро вообще распланировал жизнь своих детей заранее, наверное, ещё до рождения. Он был уверен, что у него будет много сыновей. Старший сын станет генералом, средний дипломатом или министром, младший войдёт Торговую палату, и все они рано или поздно осядут в сенате и будут, как и он в своё время, писать историю этого города по своим правилам. Но судьба распорядилась иначе, и его дети не оправдали возложенных на них надежд по возвеличиванию дома Агиларов. Старший сын Виго, вопреки воле отца, категорически отказался идти по стопам знаменитого деда – генерала. И хотя в итоге всё-таки поступил в Военную академию, но потом бросил, и едва вышел за её ворота, как собрал вещи и отправился на север, разорвав с отцом все отношения.

А может, так вышло потому, что в своей жизни дон Алехандро сделал одну непростительную ошибку – женился по любви.

Его жена – умопомрачительная красавица Мелинда Турнье, была из семьи каджунов, пусть знатного, но бедного рода. Её предки бежали в Акадию по политическим причинам, а сама Мелинда тяготела к богемному образу жизни: рисовала, тратила деньги на благотворительность, поддерживая музыкантов и художников, и водилась со всяким «талантливым сбродом».

Театр, музыка, картины…

Разбираться во всём этом для знатной сеньоры было, разумеется, похвально, но лишь разбираться. Искусство и благотворительность должны служить прагматичным целям: оттенять жизнь приличной семьи, демонстрировать всем её статус, ненавязчиво показывая окружающим всю её силу и мощь. Так считал дон Алехандро. Но сеньора Мелинда считала иначе, а Алехандро де Агилар был влюблён без памяти. И, пообещав своей возлюбленной райские кущи, наплевав на родительские советы и благословение, и даже на то, что этой женитьбой совершает жуткий мезальянс и преступление против веры, ведь он был иберийцем, а она каджункой, он всё-таки женился на Мелинде, соблазнив её родителей небывалыми отступными и подарками. Что и говорить, чета Турнье буквально продала несчастную невесту, тоже наплевав на веру и принципы, предпочтя им свежие хрустящие облигации на приличную сумму. Огромные долги семейства Турнье не позволяли им быть щепетильными.

А едва отгремели свадебные вальсы, как дон Алехандро сразу же взялся за то, чтобы оградить свою прекрасную юную жену от тлетворного влияния богемной улицы каджунов Руж-Аньес. Он решил перерезать все нити, связывавшие её с прошлым миром, и буквально запер в своём особняке, запретив общаться даже с родителями. Впрочем, Мелинда и не горела желанием с ними общаться, после того, как они продали её, словно овцу.

Дон Алехандро решил, что его статус и деньги сотрут её прошлое и превратят в почтенную сеньору и мать семейства, ведь обликом Мелинда была прекрасна, а кроме того, образованна и умна. Он окружил её богатством и роскошью, но к этим благам прилагалось и жёсткое расписание сеньора де Агилара, по которому обязаны были жить все окружающие. Весь мир вертелся вокруг него и подчинялся его распорядку. Сеньора Мелинда де Агилар должна была обеспечивать его комфорт и подчёркивать статус, как и всякая красивая вещь в его доме. Посещать театр, оперу или картинную галерею она могла только вместе с ним и только тогда, когда это могло принести какие-либо практические дивиденды карьере мужа. Только самые шумные премьеры, где собирался высший свет, где можно было показать свою жену, обрядив её в шелка и фамильные бриллианты, а заодно и решить пару деловых вопросов, прямо в ложе театра, пока балерины «скачут по сцене».

И как всякая тонко чувствующая натура, сеньора Мелинда в огромном особняке на авенида де Майо стала чахнуть, словно цветок, вырванный из земли с корнем. Она лишилась своей свободы, а дон Алехандро став её мужем, предпочёл забыть свои предсвадебные обещания о том, что жизнь её будет легка, приятна, и ничем не стеснена. Что она сможет заниматься, чем захочет. Наоборот, брак надел на Мелинду такие кандалы обязанностей и условностей, которые ей оказались не по силам.

Она была безучастна ко всему, что её муж считал действительно стоящим внимания, её часто мучили головные боли, и никакие лекарства не помогали от этого недуга. И даже несмотря на то, что сеньор де Агилар сделал для неё в особняке собственную роскошную галерею и студию для занятий музыкой и живописью, в галерею она почти не заходила, проводя время с мольбертом в каморке под крышей.

Но самым большим огорчением дона Алехандро были даже не холодность и отчуждённость жены, а то, что старший сын, родившийся через год после свадьбы, совершенно ничего не унаследовал от своего отца. Разве что жгучие тёмно-карие глаза, упрямство и ум, но только ум этот пошёл не в нужное русло. Скорее всего, в этом было виновато тлетворное влияние сеньоры Мелинды, и ему следовало бы раньше отдать сына в Военную школу, но когда дон Алехандро спохватился, то понял, что время упущено. Его сын растёт вольнодумцем, презирающим отцовские ценности.

Виго увлекался историей и наукой, особенно химией. Он помогал матери делать краски, неплохо разбирался в музыке и искусстве, и на все попытки отца организовать его будущую военную карьеру отвечал категорическим отказом. А его своенравие и упрямство стали для дона Алехандро постоянным раздражителем. Когда Виго исполнилось десять, они с отцом уже почти ненавидели друг друга.

К четырнадцати годам Виго понял, что ненавидит и Голубой холм, и дом на Авенида де Майо, и цветущие ромнии. Ненавидит взгляд отца, которым тот смотрит на мать во время семейных обедов, его манеру читать финансовую газету, закинув ногу на ногу, его циничные замечания по поводу всего, что не приносит денег или власти и не служит возвышению дома Агиларов. Назло отцу он завёл сомнительных друзей, к которым сбегал на Нижний ярус. И пил ром в кантинах и дрался, тоже назло отцу. В какой-то момент их противостояние достигло пика, а потом они, наконец, договорились. В академию Виго всё-таки пришлось поступить, в обмен на то, что после окончания он сам выберет, чем ему заниматься, но потом случилось то, что перевернуло жизнь обитателей Вилла Бланко навсегда…

Глава 5. Дон Алехандро де Агилар

Особняк за годы его отсутствия почти не изменился. Да и чему тут меняться?

Традиции, традиции, традиции…

Дом был буквально пропитан ими, как оладья кленовым сиропом. Всё та же лепнина, позолота, тяжёлые портьеры из зелёного бархата с золотыми кистями, семейные портреты в золочёных рамах, позолоченные люстры…

Золото, золото, золото…

Анфилада комнат на первом этаже нужна была лишь для того, чтобы полнее продемонстрировать гостям богатство синьора де Агилара. Статуи из мрамора, доспехи, алебарды, золочёные кирасы − в этой части дом больше напоминал музей.

Виго шёл медленно, прислушиваясь к звукам собственных шагов. А Морис слегка отстал, глазея на двухметровые фамильные портреты в простенках между арками.

− Да уж… теперь ясно, чего лебезил тот прилипала-капитан, − пробормотал он, стянув с головы шляпу, перед двухметровым портретом генерала де Агилара – деда Виго.

Пышные бакенбарды, военная выправка, ордена и золотые эполеты сразили его наповал.

А Виго рассматривал дом, ища изменения, которые должны были произойти за годы его отсутствия. Но изменений не было. Особняк будто застыл во времени, как гранитное надгробие.

Внутренний двор-патио всё так же был выложен розовым мрамором и уставлен вазонами с цветами вдоль галереи. Те же мраморные скамьи и фонтан. Массивная лестница, ведущая на второй этаж, двери из красного дуба…

До спальни отца Виго дошёл не торопясь, впитывая звуки и запахи дома: посвисты птиц из сада, журчание воды, ароматы кофе и коричных булочек, доносившиеся из кухни. Как будто он никуда и не уезжал. Как будто и не было двенадцати лет, проведённых во Фружене.

Дверь в спальню отворилась туго. И Виго вспомнил, что массивная бронзовая ручка всегда была такой, но отец не позволял её чинить.

Он вошёл тихо, сделал несколько шагов вглубь комнаты и остановился. Морис тоже проскользнул следом, словно уж, но деликатно остался позади и прислонился к дверному косяку.

В огромной спальне отца было душно. На столике у статуи Святой Маргариты горела толстая свеча, и, судя по её широкому оплывшему основанию, в ритуальной чаше эта свеча была далеко не первой. Пахло болезнью, ладаном, микстурами и лавандой…

Виго увидел большую кровать с витыми столбиками по углам, что ещё с детства казалась ему огромный кораблём, в котором роль парусов исполнял балдахин из кисеи, собранный многочисленными складками. Балдахин в этом доме был над каждой кроватью. В сезон дождей комары не гнушались подняться из Лагуны на Голубой холм и отведать благородной крови.

У кровати, опустив голову на лапы, лежал верный пёс семьи Агиларов, ищейка по имени Као. Чёрный, как уголь, с рыжими подпалинами на груди и лапах. Он потянул ноздрями воздух, но, видимо, сразу узнал в Виго родственную кровь, посмотрел на Мориса и, слабо махнув хвостом, снова прикрыл глаза. Морис не представлял опасности.

Пёс же страдал вместе с хозяином.

Тусклый свет, проникавший сквозь полуприкрытые портьеры, заставил Виго прищуриться, вглядываясь в очертания фигуры на кровати.

Отца он узнал не сразу. В памяти сохранился совсем другой образ – широкоплечий высокий мужчина, темноглазый и темноволосый, с чуть заметной серебринкой седины на висках. Аккуратная эспаньолка и идеально сшитые костюмы сдержанных благородных оттенков антрацита, графита и тёмного серебра – дон Алехандро даже в немолодом возрасте был очень привлекателен. Он ходил уверенно, с гордо поднятой головой, и был остёр на язык.

А сейчас на кровати, в окружении подушек, отороченных валенсийским кружевом, лежал измождённый больной старик. Жидкие волосы оказались сплошь седы и прилипли к вискам тонкими прядями. Лицо вытянулось, заострилось, а многодневная щетина придавала ему ещё более жалкий вид. Поверх одеяла лежали его руки, выглядывавшие из ночной сорочки, словно палки, которые торчат из старого сюртука на огородном пугале.

Дон Алехандро смотрел в потолок, и его застывший потухший взгляд не отражал ничего. На лице больного застыло какое-то страдальческое напряжение, словно в тех туманных дебрях, где обитал сейчас его разум, ему было мучительно стыдно за свою беспомощность.

Виго он не узнал. Он даже не заметил, что кто-то вошёл в комнату. Только моргнул, отозвавшись на звук закрывшейся двери.

Рядом с кроватью, вся в чёрном, сидела донна Виолетта – его третья жена. Перебирая пальцами неизменные чётки, она держала на коленях молитвенник, раскрытый где-то посредине. И прежде, чем поприветствовать пасынка, не спеша закончила молитву и осенила себя знаком Скорбящего Ангела.

Донна Виолетта была набожна, но, глядя на её печальное лицо, Виго не мог отделаться от мысли, что она репетирует это выражение перед зеркалом каждое утро, прежде чем спуститься к завтраку. Слишком уж её скорбь и набожность были… правильными. Плавные жесты, неторопливость, томность…

Мачеха была красива и ещё достаточно молода, едва ли старше самого Виго, и, видимо, именно за эти два качества отец и выбрал её себе в жёны.

Подозревать надо всех! Даже тебя…

И слова Мориса пришли в голову, едва он взглянул на донну Виолетту.

Могла ли она быть причастна к отравлению?

Он её почти не знал. Видел несколько раз, когда во время свадебного путешествия она с отцом была во Фружене проездом. Но он, хоть и не так много времени провел в её обществе, но первое впечатление запомнил очень хорошо. Охотница за богатством. Так он тогда подумал, едва взглянув в её карие миндалевидные глаза, обрамлённые длинными ресницами. Она была одета скромно и элегантно, всюду таскала с собой молитвенник и чётки и даже на шаг не отходила от мужа, стараясь постоянно превозносить его достоинства: ум, характер, храбрость, щедрость, благородство. И Виго готов был поклясться, что у неё где-то есть календарь, в котором она записывает эти качества по дням недели, чтобы не повторяться. Хотя выглядела она просто как образец добродетели, но…

… первое впечатление о человеке оно всегда самое верное. В этом Виго никогда не сомневался.

Глава 6. Разведка

Когда Эмбер вернулась в свою каморку, уже начало светать.

Ночка выдалась ещё та…

Она устало опустилась на кровать, обдумывая, что же теперь делать. Нельзя отказать Костяному королю, и практически невозможно выполнить то, что ей предложили. Дом Агиларов — настоящая крепость. Туда не так-то просто попасть обычному человеку, а уж в святая святых – сокровищницу и вовсе. А ещё надо выяснить, где она находится. И это, если алмаз там. А если нет? Да и кто её пустит в дом? Это же не влезть в гостиничный номер какого-нибудь полковника за любовными письмами, где из всех умений-то требуется − это заплатить немного горничной и поварёнку!

А для того, чтобы исчезнуть и навсегда распрощаться с Джарром, ей пока ещё не хватает средств. Чтобы превратиться из воровки, обитающей на сумрачной стороне мира, в настоящую сеньору, ей нужны деньги. Много денег.

Нужно сделать документы и отправиться туда, куда не дотянутся длинные пальцы Костяного короля. В Сан-Бернардо или Ачупиту. Купить небольшой домик у моря и начать жить жизнью респектабельной вдовы какого-нибудь рано почившего барона, оставившего ей скромное содержание. А ещё деньги понадобятся на маскировку, чтобы покупать туату и аругву. В общем… Рано ей пока сбегать.

Но была ещё и вторая причина, по которой Эмбер не хотела покидать Акадию прямо сейчас. Вторая причина, по которой она вообще начала промышлять воровством и примкнула к «костяным муравьям». Ею двигало не только желание выжить, но и ещё желание отомстить. И второе порой перевешивало первое.

А теперь, из-за прихоти Джарра, пожелавшего воссоединиться с семейной реликвией, всё могло пойти прахом.

Эмбер вздохнула и подошла к окну, глядя на то, как розовая полоса рассвета ползёт вниз по лесистым бокам холмов и город внизу медленно просыпается. В порту звякнул колокол – утренние склянки, возвещавшие об открытии таможни. Хлопнули ставни в доме напротив, на заднем дворе заголосил петух, и ему откликнулся другой, а снизу раздалась брань Марты, видимо, кот опять залез на стол.

Обычное утро на улице Бургун.

Нужно действовать по порядку. Сначала надо сделать работу для Его светлости. Он заплатит сразу, и, возможно, тех денег как раз хватит. У неё есть несколько дней в запасе, но, учитывая недоверчивость Джарра, с которого станется и соглядатаев к ней приставить, нужно изобразить рвение в подготовке к делу. Придётся отправиться на Голубой холм, хотя она очень этого не хотела. Но… без Люка, разумеется. Слишком уж приметная они будут пара. А нужно наоборот, раствориться в потоке людей и слиться с улицей так, чтобы никто её потом не вспомнил.

Но главной причиной, почему ей не хотелось идти на Голубой холм, был вовсе не страх быть пойманной. Ей удалось выжить, оказавшись на улице в этом городе в двенадцать лет. Ей, домашней девочке из хорошей семьи, которая настоящей улицы-то никогда не видела. За эти годы её кости превратились в камень, мышцы — в стальные канаты, а свою душу она научилась прятать в большой железный сундук, спасибо шаману Монгво. Она не боялась в этом городе ничего…

…ничего, кроме теней прошлого.

А тени обитают именно там. На Голубом холме. Поэтому она и не хотела туда подниматься.

Воспоминания.

Там они повсюду. А для эмпата воспоминания – это самая мучительная из всех пыток. Они заставляют снова и снова, как в первый раз, переживать всю испытанную когда-то боль.

Эмбер ведь не зря закрыла для себя эту страницу жизни. И теперь подняться туда и снова пройти по улицам Верхнего яруса, на одной из которых когда-то стоял её дом, посмотреть на ржавую изгородь, заросший деревьями остов особняка, всё это равносильно тому, чтобы резать себя по живому.

Она выпила воды и потёрла щёки ладонями, отгоняя печальные мысли.

О том, что случилось двенадцать лет назад, она запретила себя думать. Запретила сожалеть и вспоминать, пока не найдёт убийц отца и не отправит их в Бездну. Ведь именно за этим она осталась в Акадии – отомстить. А потом уже домик в Ачупите и мирная жизнь вдовы барона.

Эмбер распахнула ставни, впуская в комнату раннее утро.

Любая проблема должна отлежаться, вызреть, и тогда решение придёт само собой. А, чтобы не мешать этой проблеме дозревать, нужно срочно отвлечься, занять себя каким-нибудь полезным делом. Ложиться спать не имело смысла, и поэтому Эмбер решила не мешкать − она начнёт подготовку и проведёт разведку прямо сейчас. Пора посмотреть воочию, как живёт дон Алехандро де Агилар – злейший враг всех эйфайров.

Её личный враг.

Джарр дал ей несколько специальных монет, которыми нужно заплатить охраннику на воротах, чтобы её без вопросов пропустили в обиталище небожителей. Так что на Верхний ярус она проберётся, надо полагать, без проблем. Ну а дальше уже как повезёт.

Она вытащила из сундука мужскую одежду, припрятанную как раз для таких случаев, и переоделась. Что ни говори, а в таком обличии она не привлечёт столько внимания, как в женском наряде. Мало ли снуёт по улице мужчин в одинаковых серо-коричневых сюртуках и бриджах? Почтальоны, разносчики газет, доставщики, торговцы, возницы, дворники… И сколько среди них женщин? То-то и оно!

Одинокая женщина лишь тогда никому не интересна на улице, когда это толстая жена зеленщика с повозкой сельдерея и кукурузы, или прачка с огромной корзиной свежевыстиранного белья на голове. Но таким нечего делать у парадного входа в особняк Агиларов. А красивая одинокая женщина, прогуливающаяся по авенда де Майо, вызовет другие вопросы, да и вспомнят её непременно, когда дело дойдёт до расследования. Ведь улицы Верхнего яруса живут по иным законам, нежели рабочие кварталы.

Именно поэтому Эмбер выбрала мужской наряд. Не в первый раз она перевоплощалась в мужчину, чтобы провернуть какое-нибудь дело. Вот и сейчас оделась так, чтобы сойти за представителя самой многочисленной работающей братии: посыльного или конторского работника, которого отправили с каким-нибудь поручением. Небогато, но опрятно. Широкие штаны, рубашка, подтяжки, рабочий пиджак из парусины. Спрятала волосы под парик, сверху натянула копполу*. С её худощавым телосложением сойти за паренька, спешащего по делам, совсем не трудно. А холщовая сумка с широким ремнём поперёк груди даст всем понять, что парень не болтается без дела.

Глава 7. Чупакабра

− Господи! Виго! Как же я рада тебя видеть! – Оливия бросилась на шею брату, едва Фернандо распахнул двери. – Я думала, с ума здесь сойду! Наконец-то! Наконец-то, ты приехал!

− Ты стала ещё краше, Лив, − Виго высвободился из её крепких объятий и улыбнулся, окинув взглядом сестру. – К несчастью для мужчин Лазурного двора и на зависть сеньоритам.

− Ах, Виго! Оставь свои комплименты! Сейчас не время думать о таких пустяках! Входи уже! Входи! Фернандо?! А ты чего застыл? Ты свободен. И двери за собой закрой как следует, − Оливия махнула рукой, отпуская управляющего, и, когда дверь за ним и в самом деле плотно закрылась, добавила раздражённо: − В этом доме все только и делают, что следят за мной! И если раньше доносили отцу, то теперь этой местной святой − «Мадонне Виолетте»!

− Кстати, познакомься, это Морис, − Виго указал рукой на сыщика. − Он в некотором роде детектив, как говорят на севере, и будет помогать нам в поисках виновника.

− Очень рада! − Оливия шагнула навстречу Морису и решительно протянула руку для рукопожатия.

Морис сильно удивился такому раскрепощённому жесту, посмотрел на Виго, видимо, ища одобрения, но, не дождавшись, склонился и поцеловал руку вместо того, чтобы пожать в ответ.

− И я тоже очень рад. Много о вас наслышан, − он ещё и приложил ладонь к лацкану пиджака, изображая приветствие.

− Пффф! Не верьте всему, что говорит мой брат, − усмехнулась Оливия и добавила, чуть понизив голос: − Он приукрашивает мои достоинства и умаляет недостатки.

− Я бы сказал, что, отнюдь… совсем не приукрашивает, − пробормотал Морис с каким-то внезапным смущением в голосе

Виго заметил это смущение. Ну, ещё бы! Этот пройдоха-сыщик уж точно не ожидал, что его сестра окажется не просто красавицей, хотя об этом Виго ему говорил, а ещё и вполне уверенной в себе молодой особой, которая на всё имеет своё мнение, носит брюки и не ходит в сопровождении дуэньи. Вот об этом Виго умолчал и сейчас наслаждался моментом.

Представление Мориса о дочери гранда Акадии как о существе набожном, кротком и скромном разбилось об уверенный взгляд прекрасных тёмных глаз сеньориты Оливии. Старшая дочь Алехандро де Агилара сполна унаследовала материнскую красоту: нежный цвет лица, сочные губы и каштановые волосы, отливающие золотом. А жгучая чернота глаз вместе с упрямством и умом ей достались от отца.

И это для дона Алехандро было отдельной трагедией.

Кроме Виго у дона Алехандро родилось ещё пятеро детей. Но, увы, как бы сеньор де Агилар ни мечтал о доме, полном сыновей-продолжателей рода, судьба в этом вопросе над ним посмеялась. Двое мальчиков умерли сразу же после рождения. Третий мальчик родился таким слабым, что все думали, он не доживёт и до года. Назвали его Домеником, в честь главного святого покровителя города, и все уже заранее вздыхали, что сеньора Мелинда не оправится от третьей потери. Но мальчик выжил, хотя так и остался худосочным и слабым здоровьем, и ни о какой политической и военной карьере для него дон Алехандро не мог даже и мечтать. Зато Доменик чудесно рисовал и музицировал, в чём пошёл по стопам матери, и из-за этого вызывал у отца только приступы раздражительности.

Но жизнь продолжала насмехаться над грандиозными планами дона Алехандро и подбросила ему в виде подарка двух крепких дочерей: Оливию и Изабель. Обеих девочек судьба щедро наделила здоровьем, умом отца и его упрямством, а ещё — красотой матери и её талантами. Пожалуй, в корзину с подарками она забыла положить только кротость и скромность, обязательные для каждой дочери знатного сеньора. И всё это богатство дон Алехандро благополучно не замечал до тех пор, пока однажды за завтраком не обнаружил, что старшая дочь Оливия не только читает политические газеты, но и уже успела превратиться в пылкую суфражистку, находящуюся в поисках «точки опоры, чтобы перевернуть весь мир». Уверенную в себе прекрасную юную сеньориту, которая не стесняется надевать брюки и критикует грандов сената.

Вот тогда дон Алехандро и задумался над тем, что если он не хочет прославить своё семейство каким-нибудь пикантным скандалом, то нужно срочно пристроить куда-нибудь старшую из своих дочерей.

Изабель на тот момент было всего пятнадцать, но она уже вела себя по-женски умно. Может быть, поэтому Изабель он любил больше остальных своих детей. Она была ласковой и нежной, и, несмотря на, казалось бы, юный возраст, умела обращаться с мужчинами очень талантливо, заставляя их вести себя так, как нужно ей. Дону Алехандро это поведение было понятно и близко, и он надеялся, что благодаря женскому уму хотя бы его младшая дочь сделает хорошую партию, и поэтому всячески поощрял её поведение. А вот что делать с Оливией, он не знал.

Он пытался закрыть её в пансионе для молодых девиц, надеясь, что святые сёстры «выбьют из неё новомодную дурь» и наставят на путь истинный. Но в пансионе от неугомонной сеньориты де Агилар постарались быстро избавиться, потому что она не только не боялась строгих наказаний сестёр, но ещё и провоцировала других пансионерок на вызывающее поведение. После неудачи с пансионом дон Алехандро отправил её в Старый свет, к тётке. Но Старый свет с его чопорными салонами и пожилыми дамами, подругами тёти, тоже не смог исправить характер старшей дочери дона Алехандро. Тётя отправила её обратно вместе со своим благословением и письмом, в котором умоляла дона Алехандро большей не присылать к ней столь «раздражающую юную особу».

В итоге, куда бы Оливию ни пытался пристроить отец за эти годы, спустя какое-то время она снова возвращалась в особняк на авенида де Майо, как боевое оружие ольтеков, по легенде прилетающее обратно к тому, кто его запустил. На все попытки отца наставить её на истинно женский путь, Оливия отвечала презрительно-высокомерной усмешкой, которая выводила дона Алехандро из себя. А на его угрозы оставить дочь без приданого, она лишь пожимала плечами и говорила, что тогда будет вынуждена пойти в журналистки, и станет обеспечивать себя сама. И даже принесла в дом печатную машинку. И что-то хуже этого придумать было трудно.

Глава 8. Дон Диего де Агилар

«…Ты во всём разберёшься…»

Эта фраза Оливии показалась Виго тяжёлой ношей, опустившейся на его плечи. Едва он перешагнул порог, как на него обрушилось всё и сразу. Этот дом, традиции, семейные ценности – он был далёк от всего этого, но судьба-насмешница не оставила ему выбора.

Впрочем, он ведь мог отказаться. Не возвращаться в Акадию. Обещал же отцу, что никогда сюда не вернётся. Но теперь, когда узнал подробности нападения на Оливию, понял, что нет, отказаться он не может. Теперь он старший мужчина в доме, и судьбы сестёр, да и Доменика зависят от него.

Попытка похищения? Во что их втянул отец? Или не отец?

Морис был прав, подозревать нужно всех.

Поэтому после разговора с сестрой, он отправил Мориса к нотариусу, снабдив его письмом, а сам взял ключи от кабинета отца и отправился поговорить с дядей.

С доном Диего его отношения всегда были прохладными. Дядя тоже не одобрял его занятий наукой, не одобрял его жизнь на севере, что он не стал военным. Не одобрял его ссоры с отцом и того, что он отказался от семейного наследия и роли старшего сына уважаемого иберийского дома. Дон Диего не одобрял… любой выбор Виго. Поэтому он и не ожидал от дяди чего-то большего, чем нудная проповедь о нравах и семейных ценностях. Но в этот раз старый подагрик его удивил.

За прошедшие годы дон Диего не сильно изменился, разве что стал более седым, да высох сильнее, отчего стал похож на вяленый банан, облачённый в дорогой тёмно-фиолетовый костюм с галунами – дань мундиру, который он носил когда-то на королевской службе. Он много лет страдал от подагры и всегда ходил, опираясь на массивную трость, инкрустированную золотом. А ещё дымил трубкой, вечно бурчал и был всем недоволен.

Но Оливия оказалась права, сегодня дядю, и правда, будто подменили. Казалось, опасность, нависшая над семьёй, разом сбросила с его плеч не меньше тридцати лет, и даже подагра стала мучить его не так сильно. И теперь Виго вынужден был сидеть напротив и слушать его пламенную речь о бестолковом брате доне Алехандро и причинах этого семейного кризиса.

− Если бы твой отец не был таким тюфяком в вопросе женитьбы! – восклицал дон Диего, хромая по комнате из угла в угол, словно цепная собака. − Где был его ум и стержень Агиларов в тот день, когда он решил жениться на этой каджунской вертихвостке? Тьфу! Богомерзкая напасть! Всё ведь началось из-за неё! Упокой, Господь, её душу.

− Дядя, не забывай, что ты говоришь о моей матери, − терпеливо поправил его Виго. – И причём здесь она?

− А кто ещё скажет тебе правду, сынок? Ты должен знать, что это была за женщина! А теперь мы должны объявить войну этим кровососущим тварям и всем тем прихвостням в сенате, что поддерживают равноправие с ними! Разве может быть равноправие с животными? Со свиньями? С собаками? Эх, будь я хоть немного моложе, я уже был бы на коне, в кирасе и с саблей! Я бы поднял знамя Спасителя и отправил всех тварей прямиком в бездну. Сжечь их! Их всех стоило бы сжечь! Стоило бы устроить им аутодафе, а не болтать о равноправии! – он потряс скрюченным пальцем в воздухе и схватил со стола только что раскуренную трубку.

Дымил дядя, как речной пароход, и весь кабинет уже пропитался этим едким запахом. Табак, который предпочитал дон Диего, был таким забористым и ароматным, что от дыма начинали слезиться глаза. И Виго почувствовал, как растёт в голове пульсирующая боль, но остановить дядю до того, как он выговорится, было невозможно.

− И тебе, сынок, стоило бы продолжить дело твоего отца, защитить семью и поставить всех на место, а не возиться со склянками. Мы сегодня в осаде, и каждый в этом городе желает разорвать нас на части, как стая койотов. Мой Джулиан делает всё, что может, а ты прохлаждаешься во Фружене, в этом оплоте ереси и бесчестья! Тьфу! – махнул он трубкой. − Твоё место здесь. Здесь! Ты должен защищать отца и сестёр, как настоящий ибериец. Семья в опасности!

Дядя говорил долго, смешав в одну большую кучу неприязнь к сеньоре Мелинде, заседания сената, закон о резервации, порицание Виго за то, что тот отдалился от семьи, ко всему приплёл ещё своего сына Джулиана, сделав его чуть ли не святым и единственным борцом с проклятыми эйфайрами. И прервался дядя в своей проповеди лишь тогда, когда захотел раскурить новую трубку. А Виго, воспользовавшись моментом, вышел на балкон, распахнув настежь двери, чтобы впустить хоть немного воздуха. В голове медленно и неотвратимо разрасталась боль, и он знал, что уже к ночи она станет невыносимой.

Проклятье! Стоило ему ступить на эту землю, и всё вернулось!

Он не помнил, чтобы во Фружене у него хоть раз болела голова. Разве что с похмелья. И, не виси над ним треклятый семейный долг, он уже сегодня сел бы на пароход, плывущий обратно на север, оставив всё семейные проблемы «святому Джулиану». Но…

… кое в чём дядя всё-таки был прав.

И пусть дон Диего упёртый фанатик и ржавый гвоздь, пусть он не сдержан на язык, слегка тугоух, и путает причину со следствием, но старый подагрик прав в одном: семья действительно была в опасности.

− И что же ты предлагаешь сделать? – спросил Виго, вернувшись в кабинет и застав дядю, сидящего в кресле, в новых клубах табачного дыма.

− Кхе-кхе, − тот прокашлялся и пристроил трубку на подставку, − известно, что, сынок! Ты должен занять место отца. В Ордене, в сенате. Да за этим чёртовым столом! – дон Диего ткнул тростью в большой стол красного дерева, за которым любил сидеть отец Виго. − Твой голос обеспечит нам перевес в голосовании. Из-за болезни Алехандро голосование отложили. Но эта отсрочка не будет вечной. А эти твари, ясно как божий день, рассчитывали на то, что без дона Алехандро вся инициатива по резервации лопнет, как перезревшая дыня, потому что нам не хватит голосов грандов, но… кхе-хе-хе… не тут-то было! В аккурат после фиесты, прям на следующий же день, мы и проведём голосование, когда никто от нас этого не ждёт. И отправим этих тварей прямиком в бездну! Отловим, как бешеных собак, всех кастрируем и упечём на остров. Но до этого ни-ни! Ты же умеешь держать язык за зубами? Никто не должен знать, что у нас достаточно голосов.

Глава 9. Сердце Ангела

Когда дядя ушёл, Виго снова открыл окна, чтобы выгнать тяжёлый табачный дух, и какое-то время стоял на балконе, глядя на сад и цветущий у забора жасмин. Летучие лисицы возились в кроне высокого дерева и недовольно попискивали. Внизу садовник стриг разросшиеся кусты, методично лязгая ножницами, где-то кухарка орудовала деревянным молотком, делая отбивные… Звуки раздражали. Запахи тоже…

Первые признаки будущего приступа головной боли.

Виго выдохнул. Надо отправить служанку в аптеку, кажется, эти дни будут для него очень тяжёлыми.

Он взял у Доменика ключи от сокровищницы и спустился в глубокий, отделанный камнем подвал. Прошёл мимо дежуривших у входа гвардов, мимо хранилищ для продуктов и винных погребов в самый конец коридора. Тяжёлая деревянная дверь в железной окантовке подалась с трудом. Вот так запросто открыть её вору не удастся, да и наверху, у двери, поочерёдно сменяя друг друга, круглосуточно дежурили гварды.

В этой комнате не было окон или других дверей, а стены — сплошь из камня, как и арочный потолок. Проникнуть сюда было не так-то легко, так что, может, дядя Диего зря паникует.

Виго вошел в сокровищницу, чуть пригнув в дверях голову, и зажёг фонари. На полках стояла золотая и серебряная посуда, а на полу малахитовые вазы. Золочёные доспехи какого-то прадеда висели на крюках, рядом кираса и сабля, а чуть дальше расположились инкрустированные камнями шкатулки и ещё много чего, что не умещалось в парадных комнатах особняка и выставлялось только по праздникам.

Драгоценности хранились отдельно, в большом сейфе, частично замурованном в стену и пол. Этот сейф сам по себе был произведением механического искусства, и замок в нём стоил целое состояние. Ключей от сейфа было семь, и их нужно было сначала все вставить в замочные скважины, а затем повернуть по одному в правильной последовательности, которая составляла заранее придуманную схему. Ошибка в последовательности блокировала замок и все ключи, и это позволяло хозяевам узнать, что кто-то пытался пробраться в сейф без их ведома.

Кроме этого, вторым кольцом защиты была печать крови.

Сейфовый мастер сделал на всех членов семьи особые пластинки с отпечатком крови, и если глава семьи желал кого−то допустить до содержимого то, перед тем как его запереть, он вставлял внутри сейфа нужную пластинку в специальную ячейку. Остальные пластинки хранились внутри на полке.

Виго запер дверь сокровищницы изнутри и развернул бумажку, которую дал ему Доменик. Семь ключей, семь нот. Последовательность его брат спрятал на видном месте, в композиции популярного танго. Умно, ничего не скажешь. Всё-таки его брат — художник, даже в деле придумывания таких вещей.

Виго нашёл подчёркнутый мелком фрагмент на нотном листе, вставил ключи в отверстия и последовательно повернул. Тихий щелчок, короткая трель… Создатель замка ценил эстетику и сделал что-то наподобие музыкальной шкатулки, где каждый правильный поворот ключа сопровождался приятной мелодией. И Виго вдруг подумал, что, наверное, неправильный поворот будет сопровождать барабанная дробь или похоронный марш, ну или что-то вроде этого.

Когда седьмой ключ повернулся в замке, осталось лишь открыть печать. Виго уколол палец специально взятой иглой и капнул каплю крови на светлый металлический диск. Печать крови – сплав механики и магии. Ну, или, может быть, химии. Просто секрет того, как заставить этот железный ящик понимать, что перед ним настоящий хозяин, изготовители печати никому не раскрывали. Диск потускнел, что-то снова щёлкнуло… Виго потянул дверь сейфа на себя, и она открылась.

Внутри располагалось несколько отсеков. На верхних полках лежали облигации, деньги и ценные бумаги. На нижних − украшения его матери и донны Виолетты, медали деда – рубиновая звезда и награды королей. Семейные реликвии, переходившие из поколения в поколение. А на средней полке стояли шкатулки. Виго стал открывать их все по очереди. Рубины, сапфиры, изумруды, алмазы… Камней было много. Отец вкладывал деньги в редкие экземпляры, считая это лучшим сохранением сбережений.

В последней шкатулке лежало несколько особо крупных и, видимо, самых дорогих камней. Большой кровавый рубин, несколько сапфиров густой индиговой синевы, россыпь идеальных изумрудов, огромный чистейший жёлтый топаз и бриллианты. Самый большой бриллиант лежал отдельно, в углублении, на тёмной бархатной подкладке. Виго взял его в руки и положил на ладонь.

Сердце Ангела. Да, в этом названии что-то есть.

Камень поймал отблеск света и заиграл им, переливаясь. Действительно, великолепный камень. Очень чистый и большой, огранённый в форме капли, или груши, как называют её ювелиры. Но… и только. Если бы не его размер, это был бы самый обычный бриллиант.

− И что же, в тебе действительно спрятано бессмертие? – произнёс Виго, чуть покачав ладонью и разглядывая игру вспыхнувших отблесков.

Но камень, разумеется, не ответил.

Виго положил его обратно и задумался. Вся эта история с отравлением отца и камнем с самого начала выглядела странной, а теперь запутывалась всё больше. А особенно странным ему показалось бурное участие дяди в этом деле.

Дон Диего, скорее всего, тоже будет выгодоприобретателем после смерти дона Алехандро, и немалый кусок состояния отойдёт ему, ведь отец лишил Виго наследства. Но главное, дон Диего знал о камне и не мог до него добраться, ведь ключ подвластен только Виго. И уж точно дон Диего был бы не против избавиться от подагры и обрести бессмертие. Как там говорил Морис – вот вам мотив? То, что дядя появился в доме сразу же после отравления, нанял охрану, притащил сюда своего сына, собак, филинов… Да, с одной стороны, это защита дома, но с другой…

За ним во Фружен послала Оливия, а вовсе не дон Диего. Вот это показалось Виго подозрительным.

И придуманная им легенда о том, что камень распилят, чтобы привлечь в дом настоящего охотника за этим бриллиантом... Не слишком ли дядя поторопился? Всё это тоже выглядело поспешно состряпанным планом, как будто дядя спешил привнести в этот дом ещё больше хаоса, чем в нём есть сейчас.

Глава 10. Знакомство

Эмбер шагнула на территорию особняка и ощутила какое-то нехорошее предчувствие. Очень нехорошее. Словно внутренний голос прошептал: «Не входи!» Вот только предчувствия нужно анализировать, а не слепо следовать им. А анализировать было некогда.

Но, когда глаза поймали знак рыцарского ордена на стене – стилизованный клинок, лезвие которого плавно перетекало в рукоять и гарду в виде трёхлистного клевера, Эмбер поняла, почему вдруг ожило это предчувствие.

Семья Агилар состоит в Ордене Санта Требол, и дон Алехандро его возглавляет. Орден, искореняющий ересь в Акадии с первых дней, когда иберийская нога ступила на песок бухты Байя Перла и до сегодняшнего дня. Рыцари этого ордена стояли за кострами инквизиции, и уничтожение ольтекских пирамид. Правда, сегодня место ольтеков заняли эйфайры. Орден не может жить без уничтожения кого−нибудь.

Этот клевер и клинок…

Этот лист клевера с клинком вспороли кокон забвения и безразличия, который так долго и старательно она плела вокруг себя, пытаясь защититься от воспоминаний. И вот теперь от одного только взгляда на этот знак кокон треснул и раскололся, легко, как яичная скорлупа, всколыхнув в памяти тот день…

Не день, вечер…

Их было четверо. Мужчин в тёмной одежде. Как они проникли в их дом? Она не знала. В кабинете отца всё было перевёрнуто: стеллажи, шкафы, вазоны с цветами. Вывернуты ящики стола. И кровь…

У одного из них, того, кто всем руководил, на мизинце был перстень со знаком этого ордена. И на клинке тоже был этот символ. Том самом клинке, который забрал жизнь её отца.

Тума-ту о-ама. Уама-ама…

Ох, Лучезарная! Только не сейчас!

Эмбер стиснула зубы.

Она пыталась подавить воспоминания, глубоко вдыхая и задерживая воздух в лёгких, и просто шла за гвардом, глядя вперёд, словно в тумане. Даже ноги ступали на мозаичную плитку дорожки, будто в вату. Она сжала руку в кулак, вонзая ногти в ладонь, но боль действовала слабо. Хорошо хоть гвард шёл впереди и не оглядывался, а то бы, наверное, даже этот громила по её лицу понял, что с ней что-то не так.

«Смотри на это иначе: утащить реликвию у дона Алехандро – это ли не изощрённая месть?»

Слова Тощего Люка всплыли в голове сами собой и сделали то, что не могла с ней сделать даже мантра шамана Монгво – успокоили и придали её злости совершенно чёткое направление.

А ведь и правда! Сколько лет она мечтала отомстить семье Агиларов, но не имела такой возможности, но вот теперь она здесь. И, может быть, бриллиант – это только начало большой игры? Может быть, ей удастся совершить и нечто большее – обрушить небо на эту проклятую семью!

Вот о чём она мечтала, живя на болотах в избушке старого шамана, бегая по крышам и служа Костяному королю.

Эта мысль разлилась внутри странным теплом удовлетворения и сразу же погасила ярость. Даже наоборот, сейчас в голове Эмбер наметился чёткий план: раз она здесь, то нужно узнать об этой семье как можно больше, а потом…

…потом она придумает, как всё это использовать против них.

И её полностью захватила идея сделать так, чтобы семья Агиларов потеряла всё, как однажды потеряла она. И может быть Лино Вальдес, под чьей личиной она проникла в этот дом, был перстом судьбы и ответом на её молитвы? Может Лучезарная услышала её и вот он − шанс?!

Беседу со слугами проводил управляющий поместьем семьи Агилар − высокий тучный мужчина, в тёмно-синей ливрее и белой крахмальной рубашке, острый воротничок которой был идеально отутюжен и перехвачен голубым галстуком. Мейстер Фернандо, так его звали, разговаривал с будущими слугами в специально отведённой комнате за большим столом.

Он разложил бумаги, принадлежавшие Лино Вальдесу, и долго их изучал, попутно задавая вопросы, а Эмбер вежливо и уважительно на них отвечала. Ничего трудного в том, чтобы выдать себя за Лино, не было. И, пока управляющий читал рекомендации вдовы Кордезо, Эмбер впитывала ауру дома, отпустив чувства на волю. Управляющего ей бояться не стоит, вряд ли такой человек обладает третьим глазом или особенным чутьём.

Пока они шли по коридору, она успела разглядеть, где находился вход для слуг, где выход из кухни, насколько низко расположены окна… Осмотрела лестницы, балки, перила балкона…

Клетки с собаками…

Все эти детали откладывались в голове сами собой. Она успела прикоснуться к стенам, к камню фундамента, к кованым железным украшениям балюстрады. Каждое прикосновение — это ощущение, которое потом соберётся в единую картину. Помнить всё чувствами и ощущениями – в этом уникальное достоинство эмпатов, и оно же недостаток, если не умеешь прятать воспоминания о них далеко-далеко.

В комнате управляющего было сумрачно, пахло чернилами и чадом от лампы. Маленькое окно вверху стены давало мало света, но это было даже преимуществом – никто не будет вглядываться в её лицо.

Мейстер Фернандо делал какие-то записи на листе, проставляя, видимо, отметки о достоинствах и недостатках кандидатов, а Эмбер набрасывала в голове план.

Нужно усыпить собак. Или отвлечь их чем-то.

И если пробраться через сад к окну кухни, то там защёлку можно отодвинуть с помощью специальной отмычки, какая есть у Люка…

А дальше по коридору к лестнице на второй этаж. В таких домах сокровищницы обычно бывают либо в подвале, и это плохо, либо в покоях хозяев на верхних этажах. Ей нужно пробраться туда и посмотреть. Понять, какой там стоит замок, чтобы сделать отмычки или придумать способ его вскрыть. Только как это сделать? Если в дом набирают новых людей, то есть смысл сейчас украсть ливрею и потом пробраться в дом, сойдя за новенького слугу. Вряд ли домочадцы уже запомнили всех слуг в лицо. Главное — не попасться на глаза самому управляющему. Придётся пробираться в дом дважды: на вторую разведку и уже, собственно, для кражи…

В комнату вошла пожилая местресс, похоже, что экономка, судя по строгой причёске, черепаховой пейнете* и короткой чёрной мантилье*, какие обычно носит старшая прислуга в таких домах. Экономка скользнула по Эмбер безразличным взглядом и положила перед управляющим какой-то список.

Глава 11.Хозяйственные дела

Виго всю ночь провозился с чертежами.

Не спалось. Полная луна смотрела в окно, и тёплый влажный воздух, такой непривычный после прохлады Фружена, сводил с ума. А ещё запах проклятых ромний. Завтра же прикажет садовнику вырубить их к чертям!

В кабинете повсюду громоздились неразобранные коробки и ящики, но доверять кому-то из слуг распаковку деталей устройства и реактивов он побоялся, а самому было некогда. Все эти дни он провёл за попытками привести жизнь в особняке Вилла Бланко в какое-то подобие нормального состояния. Для начала возобновил традиционные семейные обеды, завтраки и ужины в большой столовой, хотя сам терпеть не мог всей этой помпезности с множеством стоящих навытяжку слуг и бесконечной переменой блюд. Но первое, что требовалось перепуганным обитателям дома – это стабильность. А она всегда кроется в мелких повседневных традициях и предсказуемости. И совместные трапезы членов семьи были фундаментом этих традиций. А заодно и у Мориса появилась отличная возможность понаблюдать за семьёй и слугами. Об истинной роли сыщика в этом деле знала только Оливия, остальным же обитателям дома Виго представил Мориса как своего компаньона, желающего открыть в Акадии собственное дело.

Первый семейный ужин прошёл в натянутой обстановке. Все присматривались к Виго и его компаньону, но уже на следующий день за столом, как и ожидалось, начались обычные разговоры и перебранки всех и со всеми. Дон Диего и Джулиан гнули линию расправы над эйфайрами, донна Виолетта говорила о пожертвованиях в храм святой Маргариты и молебене за здоровье мужа, делая попутно замечания Оливии, а та в свою очередь высмеивала Джулиана и мачеху. Изабель пыталась выяснить, как скоро ей можно будет покидать особняк и ездить в гости, а Доменик молчал, думая о чём-то своём. Он предпочитал не принимать участия в семейных разговорах. И только дама преклонных лет − тётушка Эстер, одна из небогатых родственниц дона Диего, которая жила в особняке, была всем довольна и радостно уплетала омлет со шпинатом.

А Виго просто слушал семейную перебранку, как шум прибоя, и думал о том, что ему со всем этим делать. После того, как стул дона Алехандро за большим столом в гостиной перестал пустовать, и жизнь в доме обрела новый стержень стабильности, для него настала очередь заняться всем тем огромным ворохом хозяйственных дел, который накопился в особняке. Для начала управляющим и слугами. И Виго даже представить себе не мог, как много вопросов, касающихся ведения обширного хозяйства, приходилось решать его отцу. Одних только приготовлений к фиесте Фернандо принёс на двадцати листах, исписанных его аккуратным конторским почерком. А кроме них были ещё лошади, фураж, жалование слуг, отчёты о благотворительности, приём управляющих с виноградников и асьенды, мануфактуры, торговля, рудники, купчие, закладные… Люди шли вереницей, поскольку эти три недели, пока дон Алехандро был болен, никто не внимал их просьбам.

Потом с доном Диего они посетили сенат. Политика и расшаркивания. Огромное здание с колоннами из зелёного мрамора и широкими лестницами. Большой амфитеатр для заседаний под прозрачным куполом, и ложи, в которых расположились гранды…

В этот день все только и делали, что смотрели на Виго де Агилара, который сидел рядом с доном Диего. И он едва ли не кожей ощущал любопытство и вопросы, которые так и витали в воздухе. Насколько силён сын гранд-канцлера? Представляет ли он опасность? Что он предпримет, и можно ли будет перетянуть его на свою сторону? Дон Диего отвечал на все приветствия сдержанными кивками. А племяннику попутно нашёптывал на ухо смачные скабрезные шутки о присутствующих. Заседание было длинным и нудным, и Виго не мог дождаться, когда же оно закончится.

После они долго стояли в большом холле как раз для того, чтобы каждый сенатор мог подойти и поприветствовать младшего сеньора де Агилара, пожелать здоровья его отцу и подтвердить, что обязательно приедет на фиесту.

Все они улыбались и были вежливы, но кто-то из них стоял за покушением и угрозами, и Виго пытался понять, кто. Мориса в сенат не пустили, и он отирался на большом крыльце, обмахиваясь соломенной шляпой и рассматривая всех входивших и выходивших. Он обзавёлся папкой с завязками и несколькими блокнотами и теперь повсюду таскал с собой их и карандаш, записывая всё увиденное и услышанное.

Потом было посещение торгового дома Агиларов… Орден Санта Требол… Везде нужно было изображать нового главу семьи, внушать уважение и страх, чтобы никто не подумал, что в связи с болезнью дона Алехандро семья сильно ослабла. К вечеру очередного дня, заполненного такими делами, Виго казалось, что он похож на хомяка, которого засунули в цирковое колесо и, как следует, раскрутили.

В такой суете решения хозяйственных и политических вопросов он и провёл несколько дней, пытаясь влезть в шкуру своего отца. А вот заниматься тем, ради чего он, собственно, и приехал в Акадию, ему было некогда. Морис был предоставлен сам себе и сразу же попал в цепкие руки Оливии, которая обещала помочь ему познакомиться с городом и нравами. Нетрудно было догадаться, что она просто хотела вырваться куда-нибудь из особняка, а Морис с его револьвером и находчивостью мог вполне заменить дюжину гвардов. И, судя по тому, с какой готовностью сыщик согласился сопровождать сеньориту де Агилар и донью Эстер за покупками, Виго понял, что, кажется, к ногам его сестры скоро падёт ещё один поклонник.

Своим изобретением Виго заниматься тоже было некогда, и, глядя на нераспечатанные коробки и ящики, он злился и понимал, что ничего не может сейчас изменить. Ему не хватало толкового помощника, а Фернандо, отвечавший за подбор слуг, присылал к нему исключительно лакеев, умеющих подать сюртук и соскрести с него все до одной пылинки, но не умеющих держать в руках мензурку.

С самого приезда Виго начали мучить головные боли, и он никак не мог от них избавиться. Они мешали думать, сосредоточиться на главном и не давали спать. Он послал служанку за лауданумом, надеясь, что он хотя бы во сне избавит его от мучений, но наутро голова болела уже от снадобья, и легче совсем не становилось. И если раньше ему помогали долгие прогулки в саду, или попойки в кантинах Нижнего яруса, то сейчас гулять было некогда, как и навещать кантины. Вечером он вышел на балкон, но наткнулся на сторожевого филина, восседавшего на ветке перед окном. Филин посмотрел на него своими жёлтыми круглыми глазами, издал предупредительное: «Уру-ру», и гулять сразу расхотелось.

Глава 12. Ты нанят!

Эмбер перешагнула порог кабинета и остановилась, глядя на ужасный беспорядок. Было видно, что вещи сеньора де Агилара прибыли недавно. Большая их часть стояла в сундуках, коробках и ящиках, но какие-то он уже успел открыть и повсюду разбросать золотистые завитки свежей упаковочной стружки. На длинном массивном столе было собрано что-то похожее на перегонный куб, а рядом валялись осколки, очевидно, злосчастной мензурки, которую разбил предыдущий претендент в помощники.

Книги были сложены стопками у стены, а чуть поодаль стояла подзорная труба и пирамида тубусов с картами или чертежами. У окна расположились ящики с химическими реактивами, запахи которых сразу же ударили в нос, отбив всякое желание снова лакомиться «драгоценным бренди», потому что в кабинете над всем главенствовала острая вонь разлитого где-то уксуса.

И это было хорошо, потому что самой отказаться от этого «лакомства» ей было бы трудно. Зато уксус, как и полагается, отрезвил.

— Проходи, не стой в дверях, — поторопил её сеньор де Агилар.

Эмбер остановилась у стола, пытаясь сосредоточиться и взять себя в руки. Всё это было так странно и не похоже на все её предыдущие задания. Сеньор Виго де Агилар совершенно точно сбил её с толку, и она не могла понять, что чувствует в данный момент.

Она ожидала от себя вспышки ненависти, презрения или злости, ведь перед ней был заклятый враг. Семья Агиларов стоит за последовательным и систематическим уничтожением эйфайров. Семья Агиларов виновна в том, что она лишилась дома и отца с братом. И завтра, может быть, их милостью и её схватят, и отправят на остров Дежавю…

Но не было ни ненависти, ни злости… Что-то более сильное отодвинуло их на задний план: любопытство и непонимание. Эмбер не могла однозначно составить своё мнение о новом хозяине Вилла Бланко. Был ли он, красив? Возможно… Привлекателен? Безусловно. Она не могла дать этому определения, слишком уж сильный приступ жажды вызывало его появление. Но совершенно точно, он был безумно притягателен. И совершенно необъяснимо, чем. Так притягателен, что Эмбер даже сейчас ощущала, как горло стягивает спазмами желания, и голова кружится. Нагуаль внутри желал только одного – отбросить осторожность и позволить себе попробовать немного, хотя бы капельку его ауры. От него же не убудет…

Но если ему позволить, если выпустить этого маленького ненасытного хищника на волю, то сеньор де Агилар не доживёт и до обеда.

− Ну-ка, разбери вон ту коробку и скажи мне, что в ней, − сеньор де Агилар повелительно указал на большой деревянный ящик, стоявший на краю стола.

Эмбер подошла, беззвучно повторяя мантру шамана Монгво, чтобы отбросить все мысли и успокоить взбесившуюся птицу.

Тума−ту о-ама. Уама−ама…

Нужно сосредоточиться на чём-то другом. Да вот хоть на этой коробке!

Она осторожно вытащила берёзовую стружку и положила рядом на столе. Внутри коробки оказалась лабораторная посуда из стекла. Эмбер стала извлекать предметы и раскладывать рядом.

− Что ты видишь? – настойчиво спросил сеньор де Агилар, словно учитель, экзаменующий ученика.

— Это реторта. Для перегонки жидкостей… Это… эксикатор. Для высушивания веществ. А это — бюксы. Так, − она подняла пузырёк тёмного стекла и посмотрела на надпись, сделанную чернилами на привязанной к горлышку этикетке. – Это архасская соль. Или хлористый кальций. Гигроскопичное вещество. Весьма дорогое…

Она достала и разложила все стеклянные предметы на столе и затем аккуратно убрала стружку в корзину и отнесла её к стене.

− А ещё, сеньор, у вас где-то протёк уксус, и как бы не испортил что-нибудь. Воняет, просто ужас.

Эмбер даже не услышала, ощутила, как жар горячего металла позади неё сменяется приятным теплом и касается её спины где-то между лопаток. И только потом услышала хлопки – синьор де Агилар трижды хлопнул в ладоши.

− Браво, юноша! Браво. Ну, наконец-то самородок в этой куче породы! Моя благодарность профессору Кордезо, и мир его праху, − произнёс он с неподдельным восхищением и подошёл к Эмбер. − Тот случай, когда я нахожу в этом печальном событии определённую пользу для себя и не могу не порадоваться. Ты нанят! Прямо сейчас.

Эмбер метнула на сеньора де Агилара короткий взгляд, тут же смутилась и опустила глаза. И это смущение было совершенно искренним и непритворным.

О, Лучезарная! Только бы он не подходил слишком близко!

Но, как будто назло, синьор де Агилар подошёл почти вплотную, встал рядом, глядя на содержимое коробки, разложенное на столе, и похлопал Эмбер по плечу. А затем, не убирая руки, спросил:

− Сколько тебе лет?

− Ш-ш-шестнадцать, − пробормотала Эмбер, впиваясь ногтями в ладонь левой руки и стараясь не дышать.

− А где ты живёшь?

− В Тиджуке.

− В каджунском районе? Далековато… У тебя есть родные? Родители? Невеста, может быть?

− С-сес-стра, − буркнула Эмбер свою обычную легенду. – Мы с ней беженцы с севера. Живём вдвоём.

− Роялисты? – спросил сеньор де Агилар с сочувствием.

− Ну… да, в общем. Родители были роялистами. А мы просто вынуждены были… нам пришлось бежать. Простите, надеюсь, это не помеха?

Она вытащила из кармана кепку и принялась мять её в руках, всем своим видом изображая смущение и опасение, что их с сестрой прошлое может повлиять на отношение будущего нанимателя.

Но сеньор де Агилар нисколько не смутился. Снова похлопал Эмбер по плечу и добавил, отодвигая коробку в сторону:

− Мне всё равно, кому присягали твои родители на севере. Здесь Акадия, и каджунов не любят просто за веру, а не за политику, ну и ещё за луковый суп и сыр с плесенью, − он усмехнулся и развёл руками, − но я сразу заметил, что ты из приличной семьи. Можешь не переживать, я человек прогрессивный и в первую очередь ценю профессионализм и ум. А уж вера в богов и королей пусть будет твоим личным делом. Как и луковый суп. Я скажу Фернандо, чтобы тебе выделили комнату. Будешь жить здесь. Я сейчас много работаю, и помощник мне нужен постоянно, а от Тиджуки до сюда далеко и долго добираться. Как тебя называть? Каким именем?

Глава 13. Эмикрания

Когда Эмбер смогла, наконец, покинуть особняк на авенида де Майо, ей казалось, что она исчерпала запасы всех своих сил. Никогда ещё изображать кого-то другого ей не было так сложно. Никогда ещё ей не приходилось столько сил вкладывать в безразличие. Да, эмоции пожирают силы. Но пытаться их не испытывать стоит ещё больших сил. И поэтому бежать из особняка Агиларов ей хотелось со всех ног. Бежать куда-нибудь, туда, где людно, где можно напитаться чужой энергией. В порт, на вокзал, на рынок или…

…или к дону Каро.

Она даже не заметила, как оказалась у ворот охраны. На выходе обычно никого не проверяли. Покинуть Голубой холм мог любой желающий. И Эмбер не стала задерживаться. Слишком хрупкой стала её защита, и риск, что кто-то заподозрит в ней эйфайра, вырос многократно.

Сеньор де Агилар попросил её остаться и помочь разобрать вещи в его кабинете, раз уж она, вернее, он, Эмерт Лино Вальдес, нанят прямо сегодня. Сеньор де Агилар очень торопился, хотел быстрее собрать какое-то устройство, и толковый помощник в этом деле ему был просто необходим. И Эмбер не могла отказаться, чтобы не вызвать подозрений. К тому же, это была лишняя и просто великолепная возможность поближе познакомиться с домом, так что ей пришлось остаться, хотя это и было очень рискованно.

Эрр Морис какое-то время наблюдал за ней с видом человека, который оценивает скаковую лошадь перед тем, как сделать на неё ставку. И его рукопожатие было точно таким же, оценивающим. Он стиснул в своей крепкой жилистой руке её ладонь с такой силой, что казалось: кость треснет пополам. А потом ещё немного удержал руку, произнеся нараспев, с явным северным акцентом:

− Весьма и весьма рад.

Он сверлил Эмбер взглядом светло-голубых глаз, и она даже кожей чувствовала, как этот человек пытается составить о ней мнение и никак не может с ним определиться. У него совершенно точно было отменное чутьё, потому что именно оно подсказывало ему, что с Эмбер что-то не так, есть в ней какая-то странность, но глаз уловить этой странности не мог.

Вот эрр Морис и пялился на фальшивого Эмерта совершенно беззастенчиво, да так внимательно, что Эмбер ничего не оставалось, как постараться углубиться в разбор багажа своего нового хозяина. И она приступила к этому делу с небывалым рвением, и через час всё уже было разложено и распаковано. Её аккуратность и быстрота произвели такое впечатление на сеньора де Агилара, что, увидев плоды её трудов, он даже присвистнул и снова похлопал Эмбер по плечу.

— Да ты талантище, мой друг! Просто талантище! Я бы возился с этим дня три. А то и неделю.

И лучше бы он совсем её не трогал, потому что это было второй причиной, по которой Эмбер хотелось как можно быстрее убраться из особняка.

Всё то время, пока она разбирала коробки, сеньор де Агилар стоял рядом, наблюдая, как бы новый помощник чего не разбил, и Эмбер казалось, она всем телом ощущает ту боль, которая терзает этого человека. Эта боль жгла и иссушала так мучительно, как если бы Эмбер сама стояла рядом с кузнечным горном, испытывая кожей нестерпимый жар. Не просто жар… Словно огненный гвоздь вонзался ей в голову.

Любой эмпат может ощущать другого человека, как себя, и чужую боль и страдания, как свои собственные. С одной стороны – это преимущество, и оно позволяет им с лёгкостью перевоплощаться в других людей, выдавать себя за них, повторяя их манеру поведения, жесты, речь и темперамент. Чувствовать их чувствами, испытывать их страсти. Но, в то же время, достоинства являются и недостатками. Всеми этими чувствами при копировании эмпаты проникаются столь сильно, что испытывать их начинают по-настоящему. И Эмбер никак не могла отгородиться от той боли, что терзала сеньора де Агилара. Как ни старалась, а не могла.

Обычно она умела отсоединяться от чужих переживаний. Этому её научил шаман Монгво. Ведь без такой практики эмпату очень трудно было бы жить в городе, где каждый день наполнен страданиями, смертями и болью каких-то людей. Особенно в Тиджуке, районе не самом богатом, где иной раз матери выбирают между куском хлеба для себя или своего ребёнка.

Представь, что твои крылья — это паутина, или нити, или ветви дерева. Сплети из них кокон, сквозь который ты не будешь видеть ничего. И тогда ты сможешь не чувствовать. Не каждому ты можешь помочь, пусть даже сочувствием. И не каждому нужно твоё сочувствие, даже если он страдает. Страдания – это урок, это испытание, которое боги посылают человеку, чтобы научить его чему-то. Вмешиваясь, ты можешь помешать человеку усвоить его урок. Помни об этом каждый раз, когда собираешься проявить сострадание. Помни и взвешивай, и не одаривай никого сочувствием и помощью просто так. Потому что твоё сочувствие – это колодец, и, если каждый зачерпнёт из него по ведру, что в нём останется? Пить можно давать только тем, кто и в самом деле умирает от жажды. Только тем, кто истинно нуждается…

Но сегодня мудрость старого шамана ей помочь не могла. Как она ни пыталась сплести кокон и отгородиться от той боли, что испытывал хозяин дома, у неё это никак не получалось. Она искоса поглядывала на сеньора де Агилара, пытаясь уловить источник боли, но не могла понять, что его терзает. Рассеянный усталый взгляд, глубокая складка между бровей, что с ним такое? И в итоге не удержалась, всё-таки погрузилась глубже и взглянула на его ауру…

Взглянула и обожглась. Ничего подобного раньше ей видеть не приходилось! Алое пламя над головой сеньора де Агилара трепетало подобно короне, а затем сгущалось в толстое раскалённое веретено, которое насквозь пронзало его голову. Будто в глаз ему воткнули огненную пику. А поверх неё голову стискивал тёмный обруч, проходивший через виски.

Так вот что это за боль!

Лекари называют её эмикрания*…

Она лишь слышала об этой болезни, но никогда не видела сама. Говорили, что это болезнь богатых и благородных — мучительная, изматывающая боль, от которой нет лекарства. Говорят – это наказание божье за гордыню. И вот теперь, столкнувшись с ней впервые, Эмбер почувствовала эту боль на себе.

Глава 14. Дон Жаба и Его Светлость

По дороге она занырнула в пустой узкий переулок, стащила с себя парик и позволила тонкой паутине маски расплестись и рассыпаться, освобождая лицо от иллюзии. Втянула ноздрями воздух, расслабляя затёкшие мышцы и чувствуя, что дышит сейчас, словно усталый пёс. Сгусток боли, что она забрала у сеньора де Агилара, опустошил её досуха. Знала бы, что так будет, придушила бы собственное сострадание на корню.

− Эмбер, Эмбер! Это тебя погубит! – пробормотала она, засовывая парик в широкий карман пиджака.

Потёрла лицо ладонями, натянула копполу, спрятав под неё волосы, и отправилась дальше.

До заведения дона Каро «Торро Рохос» она добралась уже почти в бреду. Войдя, остановилась справа у стены, прислонившись затылком к плохо оструганным сосновым доскам, и закрыла глаза.

Доном Каро звали высокого толстяка с румяным, точно у пряничной куклы, лицом и блестящей лысиной, окаймлённой курчавыми завитками некогда пышной шевелюры. Несмотря на добродушную улыбку, именно этот пряничный толстяк устраивал самые популярные кровавые побоища во всём Нижнем ярусе. Кулачные бои, собачьи бои, петушиные бои и даже корриду – всё, что окрашивалось кровью, потом, яростью и азартом, и за что платились деньги, с радостью предлагалось посетителям его заведения.

В огромном деревянном строении, в котором он смастерил из досок самую настоящую арену с амфитеатром, сейчас было не протолкнуться. Оно располагалось на оживлённой Райя Абигаррада – улице, делившей город на Нижний и Средний ярусы, и, когда день близился к концу, рабочий люд заглядывал сюда пропустить вечерний стаканчик дешёвого пойла и посмотреть хорошую драку. Старший сын дона Каро здесь же разливал кашасу и принимал ставки, а сам дон стоял у ворот арены возле огромного джумалейца, кулак которого издалека выглядел больше, чем голова у Эмбер.

Этот джумалеец − нанятый доном Каро охранник, и задача у него одна: вышвыривать тех, кто не мог достойно принять свой проигрыш. В воздухе висела острая смесь запахов: аромат крепкого табака, алкоголя, перечной травы и лошадиного бальзама от ушибов. А ещё пота и свежих опилок, которыми посыпали пространство вокруг арены. Но Эмбер не принюхивалась. Здесь можно погасить обоняние полностью, слишком уж примитивен запах красных всполохов ауры человека.

Она бросила в кружку на входе один сентимо – символическая плата за возможность смотреть бои. Впрочем, она-то приходила сюда не затем, чтобы смотреть. Это заведение — точно озеро чистейшей воды, для того, кто хочет пить. Для эйфайра здесь есть возможность подпитаться человеческой энергией, не забирая её против желания.

Люди глупы и тратят так много сил и эмоций просто так. Они приходят сюда, чтобы выплеснуть их на эту арену. И если оглянуться, то увидишь, что, когда начинается бой, всё вокруг полыхает алым и багровым. И кажется, что воздух полон огня, который колышется лепестками над головами посетителей, находящихся внутри, и, сливаясь в единый бутон, поднимается вверх к куполу.

Но для Эмбер это хорошо. Её питает этот огонь. Чужая сила совершенно бесплатно. Конечно, это не такая уж сытная пища, злость и ярость слишком примитивны для птички у неё внутри, но зато люди делятся ею добровольно. Да и выбирать сейчас не приходится, ей нужны силы. И быстро.

Когда-то, вот так же в мужском обличье, она работала у дона Каро. Раззадоривала толпу, заставляя делать больше ставок. Для эмпата это лёгкая работа: побродить среди людей, послушать, что говорят, втереться в доверие. Кому-то урезали жалованье, кого-то ест поедом жена, у кого-то неприятности на работе… Каплю сочувствия, рюмка за её счёт, и вот уже они лучшие друзья. А потом они идут делать ставки. Дон Каро выдавал ей аванс на такие расходы и всегда был доволен результатом. Когда Эмбер работала здесь, дела у дона Каро шли лучше некуда. А люди…

Они и сами не понимали, почему в один присест спускали всё, что заработали за неделю, сделав ставку на пятнистого бульдога или Громилу Жорже. Но для неё это была лёгкая работа… Грязная, но лёгкая. Легче той, которой ей приходилось заниматься в Лагуне, на самом дне этого города, до того, как она смогла наняться в «Торро Рохос». Да и что не сделаешь ради того, чтобы выжить?

Но как только у неё завелись пару десятков лишних эскудо, она бросила это занятие и перебралась вверх по холму, в обиталище костяных муравьёв. Потому что долго вариться в котле из ярости, крови и злости невозможно. Это варево вытопит из тебя всё человеческое, оставив только сухие жилы равнодушия ко всему.

Тощий Люк, с которым она познакомилась в «Торро Рохос», замолвил за неё словечко и представил Костяному королю.

Она открыла глаза и осмотрелась. Сегодня в заведении было шумно, так же, как и всегда.

− Давай, давай, наподдай ему!

− Что ты, как тряпка! Вставай!

− Бей, давай, бей! Добей его уже!

− Подотри сопли, я на тебя поставил пять эскудо! Порви его!

Крики неслись со всех сторон, один из бойцов лёг во втором раунде, и, видимо, плакали те пять эскудо, о которых сокрушался мужчина в первых рядах.

Эмбер глянула в узкое окно, выходившее на Лагуну. Солнце висело над горизонтом на три пальца, и ей пора спешить. Её ждёт граф Морено, а Его светлость до одури не любит опоздания. Жаль, она не успела переодеться, потому что Его светлость ещё и до ужаса щепетилен в вопросах внешнего облика. Но зайти сюда было важнее, чем переодеваться в сеньориту, иначе, увидев бледное шатающееся создание, граф едва ли захочет поручать ей денежную работу.

− Собираешь объедки? – ехидный, чуть хрипловатый голос раздался прямо над ухом.

− Исчадье Бездны! – Эмбер брезгливо отодвинулась. – Сапо? Чего тебе?

Дон Сапо, или дон Жаба, как звали его на иберийском, был завсегдатаем подобных заведений. Слишком трусливый, чтобы промышлять чем-то посерьёзнее, он обитал в тавернах и борделях, в игорных домах и вот в таких местах, как «Торро Рохос». Собачьи и петушиные бои, мелкие кражи, особенно у перебравших кашасы моряков – этим он занимался с благословления своего хозяина – Рыбного короля. Но главным было вовсе не мелкое воровство, дон Сапо выполнял важную миссию – он был ещё и соглядатаем на границе двух ярусов. Глазами и ушами, тем, кто всё, подмечает, запоминает и потом доносит своему патрону.

Часть 2. «…Фигаро здесь, Фигаро там…» Глава 15. Джина

− Джина? Открой, это я!

Эмбер постучала в дверь чёрного входа в лавку. Послышалось шуршание, осторожные шаги, а затем на пороге появилась высокая джумалейка в оранжевом тюрбане и цветастой шали, наброшенной на плечи.

− Эми? Ты? – Джина зевнула и посмотрела по сторонам. – Что ты делаешь здесь в такой час?

Раннее утро было ещё совсем серым, а первые лучи лишь окрасили розовым статую Парящего Спасителя. Но сюда, в Мышиный тупик, солнце ещё и не думало заглядывать, и этот предрассветный сумрак оправдывал название узкого, точно нора, переулка.

− Очень нужно кое-что прикупить, − Эмбер улыбнулась и потрясла монетами в кошельке.

Увидев кошелёк, грозная джумалейка сразу смягчилась и отступила в сторону. А когда Эмбер вошла, то снова выглянула наружу и, убедившись, что никого нет, спешно заперла дверь.

Эмбер оказалась в густой темноте лавки, наполненной тысячами разных ароматов. Сандал, анис, лакрица, перечный корень, мята, терпкий табак и сладкая маракуйя… Запахов было великое множество. Они исходили от мешочков, пучков сушёных трав, развешанных на балках, и множества ящичков, в которых хранились готовые снадобья и порошки. Джина торговала всем этим богатством с незапамятных времён.

Глаза быстро привыкли к темноте, и Эмбер увидела знакомые ряды склянок на деревянных полках и пирамиды жестяных коробочек из-под чая, в которых хранились пилюли. В лавке Джины можно было найти лекарства от всех болезней.

В Мышиный тупик приходили те, кому не по карману были услуги настоящих докторов, ну или средства, прописанные им, были слишком дороги. Зато у Джины всегда можно было найти что-то такое же, но дешевле. А главное, куда эффективнее. И если уж совсем нет денег, то можно было сторговаться за кусок рыбы, отрез ситца или тушку опоссума − джумалейская лавочница брала и продуктами, и тканью, и даже просто рабочими руками. Средства от колик, от расстройства желудка или кашля, от лихорадки и боли в зубе, чего только не хранилось на этих старых, пропитанных тысячами ароматов, полках.

Заглядывали сюда не только бедняки. И, хотя благородным сеньорам не полагалось ходить в такую лавку, но у каждой благородной сеньоры всегда находилась ловкая служанка-джумалейка, которая исполняла подобные поручения. И если сеньоре нужно было какое-то не совсем традиционное средство, чтобы муж почаще заглядывал в спальню, или же, наоборот, не заглядывал вовсе, или чтобы любовник не наградил неожиданным подарком, Джина выручала всех.

Но продавалось здесь и кое-что другое. Через заднюю дверь и только для своих, таких же, как сама Джина, эйфайров.

− Ты что-то очень рано сегодня, − пробормотала хозяйка лавки, снимая с плиты кофейник.

− Дела, дела, дела! − усмехнулась Эмбер, падая на стул с мягким сиденьем. – Я спешу, и сегодня мне понадобится много чего, вот поэтому так рано. И у меня есть чем заплатить.

Она потрясла кошельком, в котором были деньги графа Морено, и бросила его на стол.

− У тебя всегда есть, чем заплатить, − Джина поставила рядом чашки и улыбнулась, блеснув идеально белыми зубами.

Будет ли Эмбер кофе? Такой вопрос гостье она даже не задавала. Конечно, будет!

Аромат кофе с кардамоном, корицей и гвоздикой, терпкий, бодрящий и пряный пополз по комнате. То, что нужно, для ранних пташек. Джина подвинула Эмбер чашку и, бросив себе пару кусочков коричневого сахара, уселась напротив, закинув ногу в расшитом бисером сапоге на край сундука.

− Ну, так что, милая? Намечается большое дело? – спросила она, кивнув на кошелёк, который её гостья подвинула на середину столика.

− Да, очень большое. И, скорее всего, после него я навсегда отсюда уеду. Так что, может быть, мы видимся последний раз, − произнесла Эмбер, перестав улыбаться и сжимая пальцами чашку. – И я ещё хотела сказать тебе: спасибо за всё. Если бы не ты…

− Ладно, ладно! – Джина взмахнула рукой. – Вот давай без этих излияний! А то я сейчас слезу пущу! И будем мы тут рыдать на пару! Ещё чего! Подумаешь, я тебя однажды накормила. Да я часто кормлю бездомных, мои боги это видят и не оставляют меня своей благодатью.

Эмбер покачала головой и отхлебнула ароматного напитка.

Если бы не Джина…

Это она подобрала на улице обезумевшую от страха девчонку с серебристыми глазами. Девчонку, одетую слишком хорошо для этого места. Неизвестно как попавшую в Мышиный тупик. Слишком испуганную и голодную. Во всех смыслах этого слова.

Это Джина накормила её и спрятала. Потом отвела к Джо Серому Ворону, а уж тот — к шаману Монгво. Если бы не Джина, её бы уже не было в живых. Она бы умерла где-нибудь в закоулках Среднего яруса или в Лагуне, а может быть, попалась в лапы жандармам и навсегда исчезла в приюте для эйфайров, так же как когда-то её брат. А в той новой для неё реальности Джина заменила ей и мать, и отца…

− Ты знаешь, о чём я, − ответила Эмбер, глядя поверх чашки. – Я у тебя в долгу.

− Забудь об этом. Я сделала это не для того, чтобы снимать потом проценты! И я не буду сейчас спрашивать, что у тебя за дело…

Джина потянулась, сняла с полки чёрную глиняную плошку и бросила в неё отполированные кости с метками. Накрыла ладонью, покрутила и бросила на стол. Кости раскатились с глухим стуком, и, взглянув на них, она покачала головой, увидев выпавший расклад.

− …и ты мне не говори, − продолжила она, сметая кости ладонью обратно в плошку. − Боги предупреждают, что мне не надо об этом знать. А тебе они говорят, что ты идёшь по самому краю, милая. И вот-вот сорвёшься. Будь очень осторожна. Очень! Слушай своё чутьё и трижды проверяй, прежде чем сделать шаг. Я попрошу за тебя у маман Бригитт*, но ты же знаешь моих богов! Не поскупись, оставь им какое-нибудь подношение. А у меня как раз есть чёрный петушок.

Джина пошевелила носком сапога клетку, стоявшую на полу возле сундука. Чёрный как смоль петух недовольно заклекотал, тряхнул красными серьгами, и перья на его спине блеснули масляными переливами.

Эмбер достала из сумки бутылку рома, связку отличных сигар и нитку жемчужных бус. Бусы она стащила из дома на улице Боскоджо. У амантэ графа Морено полно разных бус. И это малая плата за то, что граф приговорил её к смерти, это небольшое воровство уже не сможет испортить их отношения. Украла, и отлично, вот как знала, что пригодятся! Ворованные даже лучше. Джумалейские боги те ещё шкодники, и им нравится всё, добытое с помощью смекалки.

Глава 16. Флёр−де−Азуль

В этот раз Эмбер долго возилась с лицом. Первое впечатление обманчиво, да и вряд ли сеньор де Агилар запомнил подробно её черты при вчерашнем знакомстве. А вот сегодня совсем другое дело! Если ей придётся жить с ним бок о бок несколько дней и находиться рядом, то к маскировке нужно подойти особенно тщательно. Мало ли, какие люди бывают у него в гостях, её ведь может увидеть и кто-то, более сведущий в магии эйфайров. Слуги, опять же, очень наблюдательные люди, чтобы там о них ни думали высокородные сеньоры. Тем более, у них теперь новый хозяин! И тут неизвестно откуда рядом с ним появляется личный помощник, да ещё и взятый впопыхах! На такое место мог претендовать и кто-то из постоянных слуг. Так что за ней будут наблюдать днём и ночью, искать, на чём подловить, чтобы выслужиться перед новым хозяином. А значит, лицо должно быть максимально близким к её настоящему. А то заметит кто-нибудь, что вчера у неё была ямочка на подбородке, а сегодня нет, ну или скулы вдруг внезапно опустились. Ей несколько дней придётся провести в том доме, и всё это время лицо должно быть одинаковым.

Эмбер приходилось играть разные роли. Но они всегда были короткими, и маскировка требовалась на один, максимум два-три раза, да и то ненадолго. И ни одна из этих ролей не была такой длинной и опасной, как предполагаемая роль Эмерта Лино Вальдеса. Ведь если её раскроют и поймают…

Так! Не будем думать о плохом!

Шаман Монгво всегда говорил ей:

«Если птица станет думать, как ей махать крыльями, разве сможет она взлететь?»

Когда, наконец, всё было готово, Эмбер поставила зеркало на полку и отошла, разглядывая себя. В этот раз она действительно постаралась на славу. В зеркале была и Эмбер, и одновременно кто-то другой. Как будто бы её брат−близнец. Худенький юноша со светлой кожей. Большие серо-голубые глаза, чёлка падает, прикрывая лоб, волосы непослушные, чуть с рыжиной, и по ним видно, что они совсем не дружат с гребнем. Россыпь редких веснушек на носу…

Среди каджунов светлые глаза и веснушки не редкость. Что же, её легенда о том, что Эмерт и его сестра бежали в Акадию после падения монархии, почти похожа на правду.

Итак, лицо готово, остался наряд.

Для таких переодеваний у Эмбер был специальный корсет. Под ним можно было спрятать грудь, и он совсем не стеснял движений. Дорогая вещь, сделанная на заказ. Поверх — широкая рубаха из толстого серого льна, которая собиралась складками под кожаный ремень, дополнительно маскируя фигуру. Широкие штаны, подтяжки, мешковатый пиджак, стоптанные ботинки с большими круглыми носами…

Она натянула копполу поверх парика. Ну вот, в таком виде она − обычный мальчишка-посыльный, каких по улицам Акадии бегают десятки.

С собой Эмбер взяла немного вещей. До фиесты три дня, дольше в особняке Вилла Бланко она не задержится. Браслет с пропуском сеньора де Агилара у неё теперь есть, а монеты Джарра позволят спокойно проходить мимо ищеек.

Джарр в этот раз расщедрился, и монет было много. Но всё равно нужно экономить.

Эмбер напоследок посмотрела на себя в зеркало, надела сумку на плечо и вылезла в окно, как делала всегда в мужском обличье. Она спрыгнула на крышу сарая, а оттуда — на соседнюю улицу.

Пробраться на Голубой холм в этот раз оказалось ещё проще. Охранник её запомнил и едва увидел в толпе, чуть мотнул головой, указывая на отдельный проход. И это одновременно радовало и пугало. А может, у Джарра здесь повсюду свои люди? Кто знает, кому ещё он платит за то, чтобы они просто наблюдали за всеми? А за ней?

Эта мысль проползла по позвоночнику нехорошим холодком, и, уже пройдя ворота, Эмбер несколько раз оглянулась, но никого подозрительного не увидела. И всё-таки предчувствие щекотало ноздри так, будто она вдохнула пузырьки игристого вина. Эмбер свернула с авенида де Майо в какой-то переулок, ещё раз свернула, остановившись в тени свисающих бугенвиллей*, и стала наблюдать за улицей. Какое-то время она стояла так, и лишь убедившись, что за ней и в самом деле никто не следит, двинулась дальше, решив не возвращаться, а пройти другим путём.

Не стоит позволять кому-то знать её маршрут. Даже если это люди Джарра…

Особенно если это люди Джарра.

Ей почему-то не хотелось, чтобы Костяной король знал о том, что она устроилась работать в дом Агиларов. Лучше, если бы вообще ни одна живая душа не знала о том, какими методами она добывает то, что ей поручают. Где ходит, с кем говорит, как действует. Ведь одно неосторожное движение, случайно оброненное слово, и всё − её жизнь кончена. Потому что для любого в этом городе ясно, что эйфайр в дом гранд-канцлера может проникнуть только с одной целью – завершить начатое и убить дона Алехандро. Именно в этом её и обвинят, если поймают в Вилла Бланко. А за такое преступление наказание только одно − смертная казнь.

Эмбер вдохнула поглубже, потянула кепку за козырёк и, засунув руки в карманы, поспешила вниз по улице.

Чистая брусчатка, выложенная в ёлочку, показалась такой знакомой…

Здесь должен быть поворот и перекрёсток, на углу которого стояла когда-то водонапорная башня из красного кирпича, за ней — красивый фонарь, а дальше начинался квартал Садов…

И только шагнув на перекресток, она поняла, почему ей вспомнился этот маршрут.

− Ты знаешь, что эту башню построил твой дед?

Палец отца обрисовал величественное карминно-красное сооружение. Отец как-то рассказал ей сказку о том, что в этой башне живёт фея воды. И благодаря ей в каждом особняке на Голубом холме вода всегда чистая и свежая.

Они ездили на прогулку в королевский сад, и Эмбер сидела у него на коленях, разглядывая чугунные кружева заборов и балконных решеток в особняках, стриженые изгороди и фонтаны, и длинные лиловые и пурпурные ветви бугенвиллей. В день Святой Маргариты в королевском саду всегда устраивался большой праздник, и можно было увидеть королевскую чету…

Эмбер замедлила шаг, ощущая, как сердце начало болезненно колотиться в груди.

Глава 17. Странности

Той ночью Виго спал крепко, без снов и встал с рассветом, чувствуя себя бодрым, и, кажется, впервые по-настоящему отдохнувшим за столько-то дней! Он не знал, в чём была причина такой внезапной перемены. Может быть, в том, что сегодня с утра северный ветер прогнал, наконец, проклятые тучи, принеся с собой долгожданную прохладу?

И в Акадию пришла настоящая осень.

А может, всё дело в помощнике, в котором Виго увидел какую-то искру? Именно так бы он назвал то, что привлекло его в этом худом и бледном юноше. Какая-то грусть и мудрость не по годам, затаившаяся в больших серо-голубых глазах, а ещё расторопность, бережное отношение к тому, чего касались его руки. Виго заметил, что пальцы у него тонкие, аристократичные, не знавшие по-настоящему грубой работы. И то, как Эмерт брал в руки реторты и части устройства, как осторожно обращался с тем, что имело большую ценность. Это уважение к научным вещам, оно почему-то тронуло Виго до глубины души. Совершенно необъяснимо.

Первое впечатление…

Да, да, оно самое верное. И первым впечатлением от встречи с этим юношей осталось…

…ощущение спокойствия и тепла.

Виго запомнил его глаза. Вот уж правда, зеркало души. И всё, что он успел заметить, отражалось именно в его глазах - жизненная трагедия и грусть, а ещё какая-то тонкая материя, которой он не мог дать определения. Но юноша ему понравился сразу. И уже потом, когда всё было разложено и убрано, когда он убедился, что парень не зря работал помощником самого профессора Кордезо, он как-то даже успокоился и… головная боль отступила. Просто растворилась в один момент.

А может, и правда, потому что дождь закончился? И Виго показалось, что комната наполнилась какой-то благостью, словно чистым весенним ветром после грозы. Воздух стал свежее и легче, и даже посветлело вокруг, несмотря на бордовые портьеры и шкафы тёмного дерева. Хотя на самом деле это был всего лишь порядок и вещи на своих местах. Но у Эмерта получилось создать в комнате особую атмосферу спокойствия и умиротворения.

И, когда он ушёл, Виго подумал даже, что стоит помочь этому юноше и его сестре. Ведь не от хорошей жизни дети аристократов станут жить в Тиджуке и работать прислугой. Наверняка они ещё и голодают, вон, как одежда на пареньке висит, словно мешок.

Фернандо недовольно бурчал, что стоит сначала проверить этого мальчишку, прежде чем допускать к работе, выяснить в семье Кордезо, как тот справлялся с обязанностями, честен ли был, чист ли на руку, но Виго лишь отмахнулся – пусть проверяет. Эмерта он уже нанял. Морис сказал, что проверит сам каждого из вновь нанятых слуг, и Виго возражать не стал, доверившись в этом вопросе сыщику. Бумаги Эмерта остались у Фернандо, но на это Виго тоже отмахнулся, всё это неважно. Его внутреннее ощущение не врёт, этот юноша — порядочный человек.

И, встав утром бодрым и готовым к работе, Виго решил расспросить своего нового помощника подробнее о той жизни, которую он с сестрой ведёт в Тиджуке. Эмерт должен был прийти к восьми утра, а время было ещё рассветное, но за столько дней у Виго наконец-то голова прояснилась, и ум срочно требовал пищи.

Он вспомнил, что Морис все эти дни ходил за ним хвостом, пытаясь рассказать о ходе его расследования, но головная боль и круговерть семейных дел не давали Виго возможности вникнуть в то, о чём говорил сыщик. Но вот теперь время как раз пришло. Поэтому он, не мешкая, разбудил Мориса, заставил Делисию сварить им крепкий кофе и, взяв бумагу, чернила и перья, расположился за столом в новом кабинете, под который отвели одну из бывших гостевых спален. Конечно, ему пока не хватало здесь привычных предметов и порядка, но хотя бы стол теперь не был завален его коробками.

Морис тёр глаза кулаками, глядя на то, как Виго, бодрый и полный сил, приготовился его слушать.

− Эй, хефе, а с чего такая ранняя побудка? – пробормотал Морис, отчаянно зевая и скребя пятернёй подбородок.

− Ты говорил, что у тебя уже есть, что обсудить, верно? Эти дни я был занят, да ещё головная боль не давала жить, но сейчас я готов тебя выслушать. Причём внимательно.

− Сейчас? – в голосе Мориса прозвучало страдание пополам с недоумением. – Вот уж не думал, что ты такой жаворонок! Ты же гранд, хефе, можешь спать до обеда.

− Кто раньше встаёт, Морис, тому бог подаёт, — хмыкнул Виго и указал на кофейник. — Сегодня у меня, наконец-то, ясность в мыслях, и я не хочу терять ни минуты. Выпей кофейку и займёмся делом.

− Ну, ясность, так ясность, − обречённо вздохнул Морис и налил большую чашку крепкого кофе и поверх щедро плеснул сливок. – Ладно. Начнём со странностей. Помнишь, ты просил меня говорить тебе обо всём, что мне покажется странным. Так вот тебе первое: для гранда вставать так рано – это странно.

− Странно или нет, но я чувствую себя прекрасно! И готов тебя выслушать.

− Я не жаворонок, но раз уж тебе, забожилось работать в такую рань, то пойду-ка я за своей папкой, − Морис залпом выпил кофе. – Раз поспать не удалось, то и впрямь, чего утру-то пропадать.

Виго прошёлся по комнате, нетерпеливо выглянул в утренний сад, и когда Морис вернулся, спросил его без обиняков:

− Так что там в твоей папке?

− Э-м-м-м… Начнём по порядку, − сыщик отодвинул кофейник и блюдо с коричными булочками и, достав из бумажной папки с завязками несколько листов, принялся раскладывать их на столе. − Я забрал у сеньориты де Агилар конверт с бутылкой и стаканом. Итак. Стакан, в котором был ром, стоит осмотреть кому-то, кто разбирается в ядах. На первый взгляд… э−э−э… то есть нюх, ром пахнет, как ром. Ну, как хороший ром, — усмехнулся Морис.

− Мой учитель химии, — сразу же ответил Виго, — он может помочь. Заедем к нему сегодня.

— Это отлично. Теперь карточка, которую оставил гость. Картон белый, плотный, со странным запахом ладана или чего-то в этом роде. На карточке нет никаких имён, только вот этот знак, — Морис вытряхнул из бумажного конверта карточку, достал из внутреннего кармана футляр с пинцетом и, осторожно подцепив её за уголок, положил перед Виго. − Ты знаешь, что он означает? Только руками не трогай. Мало ли, вдруг там тоже яд…

Глава 18. Первый день на службе

Как и следовало ожидать, мейстер Фернандо точно был не рад видеть Эмбер. Вообще управляющий Агиларов в этот день оказался крайне неприветлив. Да оно и неудивительно, Эмбер понимала, что он считал себя в этом доме, а может, и во всём городе, высшей кастой среди слуг. Ещё бы, управляющий семьи гранд-канцлера! И наверняка этому дому он посвятил всю свою жизнь. Он привык к неспешности, традициям, к старому хозяину, а тут… в один миг всё изменилось.

Новый хозяин, мало того, что принёс новые порядки, так ещё и набрал невесть кого с улицы!

От Фернандо так и веяло недовольством, раздражительностью и досадой на то, что рушится привычный мир. Внешне он, конечно, старался этого не показывать, сохраняя безупречное выражение лица. Но даже идти за ним следом Эмбер было неприятно, такой шлейф негативных эмоций тянулся позади, точно кильватерная струя. Что же, как минимум, один недруг в этом доме у неё есть, не считая пройдохи-Мориса.

Поэтому Эмбер постаралась обойтись минимумом вопросов, поблагодарила мейстера Фернандо и заняла отведённую для неё комнату. Она ожидала худшего, но комната оказалась более чем приличной. С небольшим окном, кроватью, столом и стулом и даже с нишей в стене, в которой за полотняной занавеской располагались полки для вещей. А главное, в этой комнате был умывальник с центральным сливом, и это было просто счастье. Да эта комната была в сотню, если не в тысячу раз лучше той каморки, что сдавала ей местресс Арно! И, пожалуй, о таком жилье мечтала бы половина Тиджуки.

Эмбер присела на кровать и провела ладонями по разноцветному лоскутному покрывалу. Подняла взгляд…

На стене над кроватью висел Скорбный Ангел – иберийский религиозный символ, а под ним стояла ритуальная свеча в подсвечнике. У каджунов Ангела заменяла Святая Дева, и это всегда было поводом для религиозных распрей.

Но Эмбер было всё равно. Она не собиралась молиться никому из них.

Проклятым это ни к чему.

С некоторых пор она перестала верить в бога своих родителей. С тех самых пор, как в одиннадцать лет слегла с тяжёлой лихорадкой. Лекарь говорил, что виноваты комары, что это малярия или, может быть, укус мошки зуму. И шёпотом говорил отцу, что всё руках божьих и осталось только молиться. И отец молился. Усердно и истово. Даже молебен заказал. Её поили «красной водой» − хининовым отваром с мёдом и делали припарки с уксусом, пичкали горькими порошками и чем-то похожим на зелёную глину. Но ничего не помогало, она бредила, истекала жаром и таяла, как свеча. А потом её ольтекская няня Уруа сходила к какой-то своей знахарке и, вернувшись, в тайне от лекаря и отца чем-то напоила Эмбер.

− Обними меня, дочка. Обними изо всех сил. Моя золотая девочка, − прошептала Уруа, раскрывая объятия.

И Эмбер обняла её изо всех сил…

В ту же ночь Уруа умерла, а Эмбер выздоровела. Только потом, много позже, она поняла, что это была за лихорадка и что сделала её няня.

Инициация…

Когда утром отец зашёл к ней в комнату, она даже испугалась. Никогда раньше не видела, чтобы у него было такое лицо. Он замер и побледнел и едва не выронил из рук какую-то склянку. По его щеке скатилась слезинка, и, кажется, он не был так растерян даже в тот день, когда Эдриана, её брата, забрали в приют для эйфайров.

Потом он дрожащими руками запер дверь на ключ и устало опустился рядом. Долго сидел и молчал, а она всё спрашивала, что с ним. И так же молча он протянул ей зеркало.

Её глаза утратили мягкую светлую голубизну и налились ртутной прозрачностью.

Проклятая кровь…

Почему? Почему именно с ней?! Почему и с ней тоже!

Только это она и разобрала в словах отца. Он сидел, обхватив голову руками, и смотрел какое-то время перед собой. Он уже потерял сына и не мог потерять ещё и дочь.

Он сам купил для неё туату и объяснил ей, что она должна делать.

Разве может бог так поступать со своими детьми?

И когда Эмбер поняла цену, которую она заплатила за свою новую жизнь, то перестала верить в бога. Во всяком случае, в того, чей символ висел напротив кровати.

Зачем она это вспомнила?

Эмбер оторвала взгляд от стены, усилием воли подавила всплывшие воспоминания, снова осмотрелась и прислушалась к себе. Ощущения от этой комнаты были странные. Как будто она приехала в гости к богатым родственникам, которых не сильно любила, но должна была обязательно посетить.

Она достала из сумки свои немногочисленные пожитки и быстро разложила их на полках. Возле умывальника поставила пузырьки − предусмотрительная Джина все свои средства паковала в ничем не примечательные джутовые мешочки и простые склянки с надписями: «Дегтярное мыло», «Средство от колик», «Мазь от ушибов» и «Чай от лихорадки». В таком виде всё это не нужно было прятать, никто и внимания не обратит на эти вещи, обычные для каждого кухонного шкафа в доме.

И едва она задёрнула занавеску над полкой возле умывальника, как сзади без стука распахнулась дверь, и прежде, чем даже услышать голос, Эмбер прямо спиной ощутила тепло.

− Эмерт? А-а, вижу: ты здесь! – раздался бодрый голос сеньора Виго де Агилара. – Добро пожаловать! Смотрю, ты уже устроился. Вот и отлично! Идём, я покажу тебе, что нужно делать.

− Доброе утро, сеньор де Агилар, − пробормотала Эмбер, спешно оборачиваясь и боясь посмотреть хозяину дома в лицо.

Пальцы сразу перестали слушаться, и она едва не выронила полотенце, которое хотела повесить на крючок. Захотелось сунуть руки в карманы, но это выглядело бы неуважительно, поэтому она просто спрятала их за спину. И наконец осмелившись, бросила короткий взгляд на сеньора де Агилара, но тут же отвела глаза.

Сегодня он выглядел куда лучше вчерашнего. Видно, головная боль, если не отступила, то уж точно не изводила своей невыносимостью. Он больше не был так бледен и мрачен, и жар раскалённой печи перестал исходить от его ауры. И даже его костюм был более светлых оттенков, чем вчера.

− Вижу, вещей у тебя немного… Ну, чего растерялся? Давай, не мешкай, осваивайся быстрее, у нас полно дел на сегодня, – весело произнёс сеньор де Агилар и добавил нетерпеливо. – Ну же, идём!

Глава 19. Наживка

− Ну? И кто из нас тут сыщик? – с усмешкой спросил Виго, глядя на то, как Морис пытается читать вслух на иберийском.

− Дурная шляпа! – пробормотал тот и подал бумаги Виго. – Я вообще-то неплохо знаю иберйский, уж я-то читал документы в Департаменте сыска, но это! Это не иберийский! Это чёрт знает, что за язык аборигенов!

− Это не тот иберийский, на котором говорят в Старом свете или на севере, тут свой диалект, да и тут добрая половина каджунских слов, к тому же, это писал юрист, − произнёс Виго, забирая бумагу и расправляя её края.– А у юристов особый язык.

− Странно, что твой отец отставил открытое завещание. Обычно богатые люди не афишируют факт наследования.

−Это старая иберийская традиция, чтобы другие семьи знали, кто унаследует имя, деньги и власть, и относились к этому человеку как к будущему главе семейства. Как я уже тебе говорил, честь здесь играет большую роль, − ответил Виго. – Как и уважение.

Коляска тронулась, и он погрузился в чтение.

Завещание, копию которого, любезно переписанную помощником, нотариус вручил лично Виго, оказав свою порцию уважения будущему главе дома Агилар, было странным. Во всяком случае, так решил про себя Виго, быстро пробежав его глазами.

Оно делило всё имущество дона Алехандро де Агилара между его братом Диего и сыновьями Виго и Домеником. Также там упоминались приданое для Оливии и Изабель, содержание донны Виолетты, в случае смерти супруга, благотворительные взносы, пособия для любимых слуг и прочие, совершенно обычные для подобного документа выплаты. И если смотреть на это завещание непредвзято, то самым большим выгодоприобретателем от смерти дона Алехандро становился его старший сын. То есть Виго де Агилар. И это было очень неожиданно, учитывая, что отец лишил его всех семейных денег и привилегий после того, как он уплыл во Фружен, наплевав на семейные ценности.

Доли остальных членов семьи были таковы, чтобы соблюсти приличия, но не более.

И донна Виолетта получала весьма скромное содержание, по сравнению с которым её нынешнее положение было гораздо более выгодным. А значит…

− Теперь понятно, почему моя мачеха не отходит от его постели, для неё лучше, чтобы отец остался жив, − Виго протянул документ обратно Морису, и тот убрал его в папку. – По крайней мере, её мы можем выбросить из списка подозреваемых. Из всей нашей семьи смерть моего отца ей наименее выгодна. А знаешь, что очень странно? Отец сказал, что лишит меня всех денег, если я уеду. Но я всё равно уехал. Мать оставила мне кое-что, но в основном я зарабатывал сам. И я был уверен, что от отца мне достанутся только эполеты и кираса нашего деда, да и то в насмешку. С чего вдруг такая щедрость?

− Ну, дон Алехандро мог просто пригрозить, в надежде, что ты одумаешься. А мог и раскаяться, − усмехнулся Морис. – Шли годы, он старел, мудрел и понял, что сын есть сын.

−Но, если посмотреть на это завещание, то никому из нашей семьи не выгодна смерть дона Алехандро, разве что мне. Так что версию с тем, что подозревать нужно родственников, я полагаю, можно отбросить.

−Пока её отодвинем, согласен. А вот история с этим бриллиантом, скажу по чести, всё ставит с ног на голову. И когда я сюда только приехал, то думал, что это всё же дело рук крылатых кровососов или родственников, а вот теперь я в сомнениях. М-дя, − Морис положил папку на сиденье рядом с собой и скрестил на груди руки. – Знаешь, может, тут дело и не в законе о резервации? Может, это и правда, игры сильных мира сего ради камня, дарующего бессмертие? Сейчас я бы эту версию выдвинул вперёд всех остальных, а особенно, учитывая то, что жизнь из тебя могут высосать в любой момент. Это очень сильный мотив. Вечная жизнь, чтоб её! И, кстати, идея твоего дядюшки насчёт «поимки на живца» мне кажется не такой уж глупой. Старый дон знает толк в охоте!

− Это уж точно, − задумчиво произнёс Виго. – Дядя неплохо разбирается во всех этих дворцово-сенатских интригах. В отличие от меня. Но, честно сказать, в камень бессмертия я не верю ни капли. Это больше похоже на какую-то хитрую аферу, я только не могу уловить её смысл. Кстати, Фернандо сказал, что в этом году все приглашённые на фиесту, как один, прислали подтверждение того, что они будут. И такой интерес к ничем не примечательной фиесте кажется мне очень символичным. Диего прав! Знаешь, − Виго посмотрел на проплывающие мимо стриженые кусты изгороди и спросил задумчиво: − Скажи мне, как человек, проникший в мозг многих преступников на своём веку и знающий мотивы воров: если бы ты решил украсть этот камень из особняка до того, как его распилят, то как, а главное, когда бы ты это сделал?

− Ну… − Морис потёр подбородок, размышляя. − Я осмотрел дом и подвал, всё выглядит довольно неплохо. Прочные двери, хорошие замки, надёжный сейф. У твоей семьи большая охрана, а теперь стала ещё больше. Сеньор Джулиан с ружьями… Собаки… Филины, опять же, хм, вижу такое впервые! – в голосе сыщика прозвучали ноты восхищения. – Не сказать, что дом, прям вот цитадель, но с полпинка этот орешек не разгрызть. На то, чтобы пробраться и вскрыть сокровищницу, понадобится много времени и подготовка, ведь там стоит особый замок! А чтобы это время у вора было, ему нужно оказаться в доме надолго и повозиться с замками, не вызывая никаких подозрений…

− … и что, как ни фиеста, подходит для этого лучше всего? – закончил за него фразу Виго.

− Это да. И если не украсть камень, так хотя бы всё осмотреть, подобраться поближе и подготовиться.

− Всё верно. Верно… Но я хочу поймать этого вора на месте преступления, чтобы прижать, как следует, и выйти на его хозяев. Я должен быть уверен, что вор явится в дом. Как подтолкнуть его к этому? Ты же у нас траппер, что бы ты для этого сделал? – спросил Виго, внимательно глядя на собеседника.

− Ну, какой я траппер! – усмехнулся Морис. — Вот мой папаша, тот да, мог за зверем три дня идти по следу и снять его одним выстрелом в глаз, чтобы шкуру не попортить, а я так… Но тут я бы вот как всё устроил… Надо выложить приманку. Наживку.

Глава 20. Прикладная химия

Экономка осталась довольна. Она перепроверила всё, что привезла Эмбер, тщательно осмотрела пакетики и баночки, и даже открыла коробки с платьями, убедившись, что всё упаковано в бумагу и не тронуто.

− Надо же, первый раз вижу, чтобы мальчишка ничего не перепутал, − пробормотала она себе под нос, пряча в шкафчик аптечные покупки. – Ладно, иди. Молодец.

− Если что-то нужно ещё, донья Лучия, вы говорите. Я шустрый, мигом обернусь, − ответила Эмбер, засовывая в карман кепку.

− Ох, иди уже, шустрый, − махнула рукой экономка, − а то сеньор де Агилар уже вернулся, хватится тебя ещё.

Но по голосу было понятно, что с местресс Лучией у Эмбер дальше проблем не будет.

Со слугами в особняке всё оказалось просто. Мейстер Фернандо взял несколько новых людей, и у всех в доме перераспределили обязанности. На этом фоне наём Эмбер на место помощника сеньора де Агилара никому не показался странным или вызывающим. Старые слуги молча объединились против новых, но к Эмбер это относилось в меньшей степени, ведь и её хозяин был новым человеком в доме, как и место его помощника. И если лишний раз не попадаться на глаза мейстеру Фернандо, то, на первый взгляд, эти три дня её жизни в Вилла Бланко должны будут пройти гладко. Единственной проблемой оказался, как ни странно, сеньор Джулиан.

Как Эмбер поняла из разговоров слуг на кухне, сеньор Джулиан и его отец дон Диего де Агилар до фиесты оставались жить в особняке, потому что в дом неоднократно пытались проникнуть враги. Дона Диего, пожилого мужчину с вечной трубкой и тростью, она видела пару раз в коридоре. А вот на сеньора Джулиана она уже успела налететь в саду и получить пару выговоров. Высокий, темноглазый, с военной выправкой, сеньор Джулиан был очень даже недурён собой и одет щегольски, но Эмбер он показался человеком недалёким, а главное, не знающим, чем себя занять. И даже, скорее, дело было в том, что он ничем не желал себя занимать, кроме дрессировки слуг. Он болтался по дому с парой пистолетов и шпагой, то стрелял в саду по скорлупкам орехов и тыквам, то дразнил собак, то выговаривал что-то управляющему, то командовал горничными. И, когда ему на глаза попалась Эмбер, он тут же устроил ей форменный допрос, выясняя, кто она, куда и откуда идёт и что у неё в руках. Благо, в руках у неё был просто ворох упаковочной стружки, которую нужно было выбросить.

− Это стружка, сеньор, от упаковки. Я вытащил её из ящиков сеньора Виго де Агилара, в которых были химические реактивы, и теперь несу, чтобы выбросить, − ответила Эмбер, абсолютно не смутившись глупости вопроса. – Она грязная.

− Неси, неси. Да смотри, не дури тут, я за всеми вами слежу, − сеньор Джулиан загнул два пальца, изображая пистолет, и приставил его Эмбер ко лбу. – Пиф, паф, и ты труп.

Ох, и дурак…

− Да, сеньор, − пробормотала она, нарочито шмыгнув носом, и подняла стружку повыше, чтобы прикрыть грудь и горло.

− Иди отсюда и не путайся под ногами, − сеньор Джулиан отступил, чтобы не испачкать свой атласный жилет.

− Слушаюсь, сеньор!

С дураками, в общем-то, всё просто, они любят собственную значимость. Подыграй – и дело в шляпе. Но с сеньором Джулианом плохо было одно – он отлично стрелял. Эмбер видела скорлупки от орехов, разлетевшиеся на куски, и эта точность попадания её немного пугала. А ещё то, что сеньор Джулиан при любом удобном случае клал руку на рукоять пистолета. Такому выстрелить проще, чем чихнуть. Надо на фиесте подлить ему чего-нибудь в бокал… умиротворяющего.

То, что сеньор Виго де Агилар уже в кабинете, Эмбер ощутила, даже не дойдя до дверей, будто мурашки побежали по коже. Сердце забилось быстрее, руки похолодели, а пальцы едва удержали в руке свёрток с покупками, которые она привезла с собой из города. Так, по мелочи: нарукавники, губка для смачивания пальцев, карандаши, новое перо и перочистка, сургуч, пресс-папье и баночка свежих чернил. Надо же ей оправдать своё отсутствие.

Эмбер приблизилась к двери, постепенно замедляя шаг, и остановилась, боясь потянуть её за ручку.

Во всей этой суете, в приготовлениях кабинета, поездках и покупке платья она совсем отвлеклась от главной своей цели и того, что стоит между ней и бриллиантом. А между ней и Сердцем Ангела стояло самое сложное препятствие – сеньор Виго де Агилар. И будь на его месте кто-то другой, кто угодно, ей не было бы так трудно. Она не знала, почему её нагуаль сходит с ума рядом с этим человеком, почему рвётся наружу, заставляя её каменеть и всеми силами пытаться удержать прутья его клетки.

Эмбер выпила ещё одну порцию настойки страстоцвета, но всё равно, от мысли, что надо войти в эту комнату, всё внутри у неё сжималось, но не от страха, это было что-то иное, совершенно необъяснимое. Что-то более сильное, чем страх. И она никак не могла заставить себя быть безразличной и холодной, рассудительной и практичной, какой обычно бывала в таких делах.

Она стояла перед дверью, стараясь успокоить дыхание, и лишь приближающиеся откуда-то голоса заставили её потянуть на себя ручку двери и шагнуть внутрь.

− А, Эмерт! – воскликнул сеньор де Агилар, оборачиваясь, и его сосредоточенное, серьёзное лицо как-то даже посветлело. – Входи, входи!

Он стоял у стола и расставлял на нём какие-то склянки. Рядом сидел в кресле Морис, читая газету и делая пометки на листе бумаги.

− Простите, сеньор, я бегал за покупками, вот, смотрите, принёс всё, что нужно для работы.

Эмбер тоже шагнула к столу, стараясь не смотреть на хозяина дома, и, быстро распаковав свёрток, стала выкладывать купленное.

− Да не стоило так утруждаться, думаю, у отца в кабинете нашлось бы что-то из этого.

− Но, сеньор, то ведь вещи дона Алехандро. А я подумал, вам, может быть, не совсем удобно будет пользоваться именно ими. Вам нужны свои. А эти совсем новые, − пробормотала Эмбер в оправдание, думая, что сейчас её отругают за долгое отсутствие и лишние траты.

Но внезапно почувствовала, как её кожи коснулось знакомое тепло. Невидимые крылья дрогнули, и она впилась ногтями в ладонь, всеми силами стараясь не дать им развернуться. Не откликнуться…

Глава 21. Ночная прогулка

После ужина, оказавшись в своей комнате, Эмбер медленно опустилась на кровать. Расслабила мышцы, давая возможность напряжению стекать по рукам в кончики пальцев. Затем стряхнула их несколько раз, пытаясь прийти в себя, и умылась.
Вообще-то, раньше она никогда не терялась и не пасовала перед мужчинами. Она всегда умела подстроиться под нужного человека, и обвести кого-то вокруг пальца ей не составляло труда. Она меняла образы и лица, голоса, жесты и даже собственные мысли в угоду той личине, которую создавала. Это как танго – танец, хоть и парный, но в нём всегда кто-то ведущий, а кто-то ведомый. И раньше в таком танце вела только она.

А вот с сеньором де Агиларом у неё так не вышло. Впервые её попытка установить свои правила провалилась с таким треском. Эмбер даже не заметила, как в этой игре он внезапно стал ведущим. И, как это переломить, она не знала. Он был замком, к которому она никак не могла подобрать нужный ключ.

Но сегодня Эмбер не чувствовала себя истощённой или опустошённой, как вчера, наоборот, она чувствовала себя прекрасно, и… очень странно. Пьяной? Нет, скорее опьянённой. В той самой стадии опьянения, когда вино уже размыло границы реальности и весь мир вокруг начал казаться лучше, чем он есть на самом деле, в той стадии, когда хочется творить добро и любить всех вокруг. И это…

…пугало до икоты.

Что с ней происходит?

Эти вспышки жажды, которые она не могла контролировать… Этот эмоциональный отклик, который вызывали в ней слова сеньора де Агилара, его взгляды и прикосновения. Сегодня она трижды едва не раскрылась, а что будет завтра?

Три дня. Ей нужно выдержать три дня. Соберись, Эмбер! Соберись! На кону твоя жизнь, и ты всё поставила карту! Ты просто не можешь ошибиться!

Она посмотрела на ботинки, которые стояли рядом с тумбочкой, и на губах появилась непроизвольная улыбка.

Чёрт! До чего же приятно!

И это тоже было очень странно. Купить ботинки своему помощнику, которого он видит второй раз в жизни − это поступок очень странный для гранда. А ещё это очень настораживает, вот такое подозрительное внимание к её персоне. Может, это какая-то проверка?

Но, несмотря ни на что, подарок ей понравился. И даже если это какая-то проверка, то всё равно сеньор де Агилар вложил в него столько искренних эмоций, что сейчас Эмбер чувствовала себя совершенно сытой ими. Если дальше так пойдёт, то ей и к дону Каро ходить не придётся. И это было отличной новостью. Главное – не увлекаться. Никто не должен заподозрить, чем, помимо ботинок, одаривает её хозяин дома.

Она взяла в руки новые ботинки, повертела их, рассматривая со всех сторон, понюхала и расшнуровала. Но, не обнаружив ничего подозрительного, примерила и удивилась тому, как сеньор де Агилар точно угадал её размер. Надо же…

А это опасное свойство! Стоит взять на заметку, что у него такой цепкий глаз. Сегодня он заметил размер её обуви, а что он заметит завтра? Ей нужно постараться в эти дни проводить с ним рядом как можно меньше времени.

Эмбер отставила ботинки в сторону. Сегодня они ей не нужны. Ходить по дому ночью она будет в специальной ольтекской обуви из мягкой кожи, которая не издаёт никаких звуков и не оставляет следов.

Она потянулась, чувствуя себя как никогда бодрой и полной сил. Даже петь захотелось. Не просто петь, танцевать, кружиться по комнате, раскинуть руки и закрыть глаза. Но она вовремя себя одёрнула. Сегодня ночью она должна найти сейф и понять, как его вскрыть, и это совсем непростая задача. Поэтому нужно подготовиться, дождаться, пока все уснут, и идти на разведку.

Эмбер переоделась в чёрную рубашку и такие же чёрные штаны, а ещё достала специальный пояс, с множеством кармашков, в котором пряталось всё то, что понадобится ей в этом нелёгком деле: отмычки, нож, восковой пластилин для слепков ключей…

Затем взяла банку с надписью «Чай от лихорадки», высыпала его в плошку и достала со дна два пакетика. В одном пыльца сонной орхидеи, в другом маленькие шарики – ловчая паучья сеть. Пауки-огры, живущие в сельве, прячут свою сеть в маленькие шарики, похожие на комочек шерсти. И, когда пауки видят добычу или хотят раскинуть паутину между ветвей, они, как меткие стрелки, бросают эти шарики в нужное место. Если его бросить в потолок, то он раскроется и превратится в большую паутину, которая перекроет любой коридор. Паутина прозрачна и совершенно не заметна человеку. Останется нанести на неё немного пыльцы и ждать…

Время, проведённое с шаманом Монгво, научило Эмбер тысяче ольтекских хитростей, недоступных никакому иберийскому гранду.

Рассовав по кармашкам всё необходимое, Эмбер выбралась из своей комнаты ровно после полуночи. Дом тонул во мраке, лишь на лестнице приглушённо горели фонари в сиреневых абажурах, но их света было недостаточно, чтобы заметить её фигуру, скользнувшую вдоль стены, как тень. Лестницу в подвал она заметила ещё днём. И охрану. Поэтому, осторожно дойдя до того места, где коридор делал поворот, Эмбер достала паутинные шарики. Постояла, прислушиваясь, и бросила один в потолок. Паутинка приклеилась, блеснула, разворачиваясь, и захватила половину коридора. Эмбер бросила вторую, и вот уже весь проход был перекрыт невидимой сетью. Она достала пыльцу и сдунула её на паутину. Для эйфайра эта пыльца не представляет опасности. А вдохнувший её человек увидит изменённую реальность, в которой не будет этого коридора, Эмбер, сокровищницы и дома Агиларов. Он будет видеть что-то своё, то, что его мозг достанет из памяти, а потом, когда действие пыльцы закончится, человеку покажется, что он просто задремал на минутку и сразу же проснулся. Ну, или глубоко задумался.

Эмбер забралась на статую крылатого льва, таящегося в полумраке галереи, и, пристроившись между его крыльями, пощёлкала пальцами, затем недовольно мяукнула и столкнула с перил пустую жестяную банку, приготовленную заранее. Как ожидалось, со стороны подвала на звук вышли гварды, которые охраняли вход в сокровищницу, и чуть позже к ним присоединились те, которые делали обход дома.

Глава 22. Уруту

Виго проснулся посреди ночи от странного ощущения чужого присутствия − в комнате кто-то был. Сам он как-то незаметно задремал в кресле и проспал, кажется, несколько часов, да так крепко, что даже шея затекла. Ему снилось что-то невыразимо приятное, но, как иногда бывает с некоторыми снами, сразу же после пробуждения всё стёрлось, и осталось только послевкусие. Виго открыл глаза, и в то самое мгновенье перехода от сна к реальности ему показалось, что он видит перед собой силуэт какого-то зверя. Пальцы соскользнули с подлокотника, и, резким движением открыв ящик тумбочки, Виго выхватил револьвер и вскочил. Тёмный сгусток метнулся от кровати к открытому окну и исчез. Лишь край портьеры немного качнулся. Или это ему показалось? Ночник давал слишком мало света, чтобы быть в этом уверенным.

Виго выглянул наружу, но ничего, кроме спящего за окном сада, не увидел. Луна уже ушла за верхушки деревьев и скоро должна была совсем скрыться. Может, это была летучая мышь? Или ратуфа* – огромная разноцветная белка из тех, что живут в саду и ждут, пока поспеют джекфруты*? Но что бы белке делать в его комнате?

Виго не смог понять, привиделся ему этот зверь, или нет. Он сел в кресло и, держа пистолет в одной руке, другой протёр лицо, пытаясь прийти в себя. Окончательно проснувшись, он тщательно осмотрел комнату, но его внимания ничто не привлекло. Всё было на месте: ключи от сейфа и от кабинета. Ящик стола заперт. Дверь в комнату тоже заперта… Но всё равно его не покидало ощущение того, что в комнате кто-то побывал. Что-то будто висело в воздухе, смесь тревоги и чего-то будоражаще−приятного, и он даже провёл пальцами по губам, пытаясь это уловить. Словно нектар. Невидимый и неощутимый, который чувствуешь не языком, а воображением.
Он ещё постоял у окна, наблюдая за садом. В ветвях фикуса возились летучие лисицы, дрались и попискивали, борясь за добычу, роняли на землю несъедобную сердцевину плодов фикуса и, срываясь с верхушек деревьев, бесшумно и стремительно проносились над домом. Как и всегда. Ничего подозрительного или странного.

Похоже, это всё-таки был сон.

Виго выпил воды из графина и плеснул себе в лицо, а затем застегнул рубашку, надел жилет и отправился в сокровищницу – проверить, всё ли на месте. Тревожное чувство оставило в душе неприятный осадок, и он мысленно искал причины этой тревоги, перебирая то, что произошло днём и вечером. День прошёл прекрасно, но может быть…

… может быть, это из-за Оливии?

На ужин сестра не спустилась – сказалась больной и попросила отнести еду в её комнату. И местресс Лучия сказала, что Оливия весь день никуда не выходила. Это было неудивительно, учитывая корзину с цветами и угрозы.

Он поднялся к ней после ужина и застал сестру вполне здоровой, хотя и в растрёпанных чувствах. Она сидела за столом и что-то писала, и когда он постучал в дверь и спросил, можно ли ему войти, то услышал шорох бумаг и её сорвавшийся голос: «Входи!» Слишком нервный голос.

И это было странно.

Морис со своим «Подозревать надо всех» сделал его настоящим параноиком, и именно поэтому Виго теперь на всё смотрел сквозь призму определения: «странно или нет».

Потому что, едва он вошёл, то сразу заметил, как Оливия, которая явно что-то писала до его прихода, сразу же тщательно накрыла письмо двумя листами бумаги. Может, это был дневник? Девушки ведь любят вести дневники, а может, письмо, которое стоило скрыть от чужих глаз. Но кому она писала?

Виго не стал ходить вокруг да около. С Оливией у него раньше были доверительные отношения, и поэтому он спросил напрямик:

− Я знаю про цветы, Лив. Почему ты сама мне не сказала? Мы с Морисом ездили в салон Паломы, откуда прислали корзину, и она описала покупателя, − Виго коротко рассказал о том, что узнал от владелицы салона. − Скажи, ты знаешь, кто это может быть?

− Я? – Оливия сглотнула, неопределённо махнула рукой и принялась нервно ходить по комнате. − Откуда? Да и стала бы я скрывать это от тебя? Зачем? Глупости всё это!

− Может быть, у тебя есть какие-то предположения? Подозрения? – Виго опустился на подлокотник кресла, продолжая наблюдать за сестрой. – Не такие уж и глупости, ты вон как встревожена.

Он видел: она волновалась. Сжимала и разжимала пальцы, и то поправляла локон, выбившийся из причёски, то теребила манжету.

− Ну, какие у меня могут предположения?! Отца ненавидит половина Акадии! Это может быть кто угодно!

− Но почему угрозы адресованы именно тебе? Не донье Виолетте, Изабель или Доменику… Неприязнь этого человека направлена именно на тебя, Лив. Почему?

− Ну откуда мне знать?! – раздражённо воскликнула Оливия. – Может, он просто видел меня в гостях, в театре на премьере, в храме, на площади, на скачках! Где угодно! Может, я не ответила на его знаки внимания! Разве таким людям нужен повод? Может, я милостыню ему не подала! А может, подала мало! Я дочь гранда, найти повод нетрудно!

− А может, это был эйфайр? – спросил Виго. – Ты нервничаешь, злишься, боишься, ты изводишь себя… Ты не думала, что кто-то может это использовать? Страх – сильная эмоция. Может, в твоём окружении есть кто-то, кому она пришлась по вкусу? Тогда я могу понять всё это: письма, угрозы, цветы. Он хочет, чтобы ты боялась и питала его своим страхом.

Виго много об этом думал, и то, что Морис заметил в угрозах много личного, натолкнуло его именно на эту мысль.

− Что?! Виго! Ты хочешь сказать… Да причём тут эйфайры?! Это только отец видит в них исчадие зла!

− А ты разве нет?

− Я? Знаешь, я скорее поверю в какого-нибудь сумасшедшего с площади Санта−Муэрте, которые сидят там с черепами и тряпичными куклами, чем в эйфайра, которому пришёлся по вкусу мой страх! И вообще, слишком много в этом доме говорят о ненависти к эйфайрам, а кто видел хоть одного из них здесь? Или на авенида де Майо? Вообще на Лазурном холме? Тебе не кажется, что ненависть к ним – это порождение больной фантазии нашего отца?– воскликнула она горячо.

Глава 23. Улики и зацепки

Оливия лишь посмотрела на брата, прижала ладонь к губам и покачала головой. Эмерт налил ей чашку кофе, она выпила, быстро заплела рассыпавшиеся по плечам волосы в косу и стала какой-то безучастной.

И, пока она сидела, обняв себя за плечи, и молчала, Виго рассказал Морису о том странном звере, которого видели он и Оливия этой ночью.

− Так это был именно зверь? Или не зверь? На что он был похож? – спросил сыщик, взяв со стола лист бумаги и карандаш.

− Я не знаю, − устало ответила Оливия. – Это было больше похоже на тень, только густую, как кусок тумана. Чёрного тумана. Он менял очертания, а потом метнулся в сторону… и то ли растворился, то ли вылетел в открытое окно.

− И ты видел то же самое?

− Нечто похожее, − Виго кивнул.

− Так, − Морис задумался на мгновенье и спросил: − Вы не пили и не ели на ночь что-то необычное?

− Морис! Ты же не думаешь… − хмыкнул Виго. – Да Оливия вообще не спускалась к ужину.

− Ладно. С этим мы потом разберёмся. Сеньорита де Агилар, вы точно запирали дверь изнутри?

− Конечно! После этих… этих угроз я всё время так делаю! – воскликнула Оливия.

− А у кого ещё есть ключи? – продолжал спрашивать Морис, делая записи на листе.

− У экономки или управляющего должен быть ключ, а так… даже не знаю, − Оливия развела руками.

−Нужно позвать доктора Гаспара, − произнёс Виго, глядя на бледное лицо сестры. – Пусть тебя осмотрит. Даст какие−нибудь капли.

−Вот кого я точно видеть не хочу, так это нашего доктора! – резко ответила Оливия и плотнее закуталась в шаль. – Уж точно обойдусь без его пилюль! Не надо смотреть на меня, как на больную.

− Хорошо, хорошо, сеньорита де Агилар, − Морис сложил листок вчетверо и спрятал в кармане брюк. – Думаю нам нужно пойти и по горячим следам обыскать комнату. Не за пазухой же эту гадину притащили. Что-то да осталось. И надо допросить слуг.

− Я с тобой, − с готовностью произнёс Виго, поднимая вверх перебинтованную руку. − Эмерт, спасибо, ты настоящий лекарь! Присмотри пока за сеньоритой Оливией. Скажи местресс Лучии, чтобы быстро приготовила ей другую комнату, и обыщи её сам, да запри все окна. Я позже загляну. Ну и кто там ещё ломится?! Морис открой.

В дверь настойчиво стучали, и сыщик повернул ключ. На пороге появился дон Диего, но говорить с ним сейчас Виго не стал. Позже. Морис прав – нужно осмотреть комнату как можно быстрее. И главное, пока там нет Оливии, ему нужно взглянуть на её письменный стол. А уже позже он станет разговаривать с каждым обитателем дома в отдельности.

Он глянул на свою руку – удивительно, она почти не болела. И только в голове, словно наматывая вокруг столба верёвку, снова крутилась, зарождаясь, мучительная головная боль.

Виго потёр лоб и быстрым шагом вышел из комнаты, оставив дона Диего с Оливией. Со стороны сада по-прежнему доносился собачий лай, и, похоже, там всё ещё бегали гварды под предводительством Джулиана. Но, судя по крикам, они так никого и не поймали.

В спальне Оливии царил настоящий хаос. Мебель была перевёрнута: изящная этажерка с книгами, прикроватная тумбочка и пара стульев. На полу валялось постельное бельё, подушки, одежда и осколки разбитой вазы. И даже портьера была отодрана вместе с карнизом, а на подлокотнике кресла остались зазубрины, видимо, от алебарды.

Виго велел принести ещё светильников, а Морис выставил всех слуг, прикрыл разломанные створки дверей и остановился посреди комнаты, оглядывая всё цепким взором.

− Постарайся ничего не двигать с мест, − произнёс он сурово и достал из футляра пинцет и увеличительное стекло.

Сначала Морис изучил замок, затем встал на колени и стал заглядывать под кресло и кровать, а Виго подошёл к столу и принялся изучать то, что на нём лежало. К бумагам его сестра всегда относилась аккуратно и перед сном всё убирала в ящички и конторку, приставленную сбоку. Вот и сейчас на столе оказались только стопка чистой писчей бумаги в деревянном лотке, бювар* и чернильный прибор. Чернильницы были закрыты, перья вычищены и аккуратно сложены, карандаши стояли в специальном стакане и рядом пресс-папье. А новомодное изобретение – пишущая машинка, располагалась на конторке, аккуратно накрытая специальным чехлом. И даже в корзине для бумаг не было никаких смятых листов. Виго подёргал ящики – заперто, и ключа в замке тоже не оказалось.

− Морис, ты можешь вскрыть эти ящики? – спросил Виго.

Сыщик посмотрел на него с лёгким прищуром, но в его взгляде совершенно чётко читалось понимание. Он достал связку ключей из кармана, в котором приличные люди носят часы, и оказалось, что часть ключей вовсе даже не то, чем кажется.

− Ты носишь с собой отмычки? – удивлённо спросил Виго.

− А ты думаешь, хефе, они нужны только ворам? – хмыкнул Морис и быстро разделался с замками.

Виго осторожно перебрал бумаги, стараясь не нарушить порядок. Не хотелось, чтобы Оливия поняла, что он рылся в её вещах. Но, к сожалению, он не нашёл ничего, что хоть как-то привлекло бы его внимание. Чистые конверты и бумага лежали в одном отделении, разные пригласительные, театральные программки, карточки магазинов — в другом. В отдельной папке Виго нашёл её журналистские записи и вырезки из газет. В них были подчёркнуты некоторые строки, по которым он пришёл к выводу, что Оливия, похоже, училась писать статьи. Что-то об «Ордене шипов», пропавших людях, в основном, из колонок с происшествиями. Виго знал, что Оливия всегда мечтала работать в газете, и даже не осуждал её за это.

В остальных ящичках он тоже не нашёл ничего подозрительного.

− Морис?

− Э-м-м? – промычал тот из-под кровати, под которой что-то двигал древком алебарды.

− Если чутьё тебе подсказывает, что тут должно быть нечто важное, но ты этого не видишь, что ты обычно делаешь?

Морис вытащил голову из-под бахромы наматрасника и, посмотрев на Виго, чуть задумался.

− Ну… как говорится среди сыщиков – ищи в борделе монашку. То есть, то, что выбивается из привычной картины.

Глава 24. Закон Айсберга

Ночь прошла в каком-то безумии.

Виго надеялся, что допрос слуг что-то прояснит, но он только всё запутал. Кто-то слышал шаги, кто-то видел какую-то тень, служанки-джумалейки были до того напуганы, что путались в рассказах и говорили противоположное. То они кого-то видели, то не видели, то слышали, то им показалось. Донна Виолетта истово молилась, дон Диего курил одну трубку за другой, и собак не могли успокоить даже телячьи отбивные.

Сеньор Джулиан заметил издалека человека, который, убегая, влез по дереву в саду и спрыгнул за ограду. Но догнать его не смогли, а выпускать ищеек на улицу никто не решился. И сеньор Джулиан не смог попасть в беглеца — преступник был уже далеко. Хотя, возможно, он его ранил. Во всяком случае, так хвастливо утверждал сам сеньор Джулиан. Надо же было как-то оправдывать его ежедневные упражнения в стрельбе.

К тому моменту, когда над деревьями небо посветлело, Виго уже смотреть не мог на кофе и чувствовал, как в виске горячо пульсирует такая знакомая боль.

Да чтоб тебя! Как же это некстати!

− Ну всё, Морис! Хватит! – он хлопнул по столу кулаком и выпроводил за дверь конюха, которого допрашивал сыщик. − Думаю, на сегодня пора заканчивать. Ты же видишь – это бесполезно! Нужно пойти и немного поспать. Скоро утро, ты хотел поехать в полицию. И лучше мы поищем эту змею или картонку от шляпы проверим, в общем, у нас есть чем заняться. А все эти разговоры ни к чему не приведут.

Он потёр висок. И поймал на себе сочувствующий взгляд Эмерта. Как будто тот понял, что означает это нарастающего раздражение.

Вообще, его помощник как-то незаметно всё время находился под рукой. То подавал бумагу и перья Морису, то заваривал мятный чай, потом принёс ещё кофе и даже немного холодной говядины и хлеб, за что сыщик был ему очень благодарен. И сейчас, во всём этом безумии, Виго вдруг показалось, что именно от его помощи было больше всего толку.

− Иди спать, Эмерт, − Виго подошёл к нему и похлопал по плечу. – Это была тяжёлая ночь, и ты тут с нами на ногах до самого утра. А завтра ты мне понадобишься в сенате. Вернее, уже сегодня. Видишь, − он покрутил забинтованной рукой, − я не смогу писать.

− Я поеду с вами в сенат? – ему показалось, что Эмерт растерялся и, если не испугался, то точно смутился.

Ну, ещё бы. Сенат. Святая святых. Святее только Лазурный дворец. Наверное, для мальчишки это большая честь…

− Ну да, − усмехнулся Виго. – Многие гранды берут с собой помощников, чтобы вести записи и посылать с поручениями. Как видишь, я постепенно приобщаюсь к большой политике. И тебе тоже придётся погрузиться в это, чтобы знать, что может мне понадобиться в любой момент. Сенат не так уж страшен, да Морис?

− Сенат − это как клуб для богатых, чико, − буркнул сыщик, складывая свои записи в коленкоровую папку. – Для очень богатых. А так да, не так и страшен. Как смертный грех перед райскими вратами. Спокойной ночи, хефе! И тебе, чико, − он взял папку подмышку и ушёл, прихватив заодно и корзину со змеиной головой.

− Я надеюсь, что остаток этой ночи, и правда, будет спокойным, − произнёс Виго, подходя к окну и глядя на светлеющее небо.

− А что мне там может понадобиться? – тихо спросил Эмерт. – В сенате?

− Да ничего. Руки, ноги, голова. Будешь слушать, записывать, что я скажу. Ничего сложного, ты справишься. А теперь иди спать. Ты молодец. Этой ночью от тебя было больше пользы, чем от всей прислуги в доме.

− Спасибо, сеньор, − пробормотал Эмерт, потупившись. – Спокойной ночи, сеньор. Вам точно ничего не нужно?

− Иди уже.

Он прилёг на диване прямо в кабинете, тут же провалившись от усталости в глубокий сон, и проснулся лишь когда Фернандо пришёл спрашивать во сколько подавать завтрак. Виго чувствовал себя разбитым: голова ныла, и затекла шея, и даже холодная вода не привела в чувство по-настоящему. А на завтраке кусок не лез в горло, и мысли о кофе вызывали только тошноту. Столько всего произошло, что голова лопалась от той головоломки, которая в ней крутилась. Кто же влез в дом? Почему мишенью стала именно Оливия? Что за тень он видел этой ночью?

Бумага, которую Виго забрал в спальне сестры, лежала запертая в кабинете, и после завтрака он решил её прочесть.

За столом в это утро все говорили только о ночном происшествии, и лишь Виго, Оливия и Морис всё больше молчали.

− Мне нужно съездить в город, − наконец произнесла Оливия, сжимая в руках кофейную чашку, и взглянула сначала на брата, потом на Мориса.

— Это исключено, Лив, уж точно не сегодня, − устало произнёс Виго.

− Эрр Морис может меня сопровождать, − ответила она упрямо.

− Мы с ним собирались сегодня по делам, и никак не можем их отложить. Зато я уверен, ты можешь отложить свою поездку, − ответил Виго твёрдо.

— Я могу взять с собой охрану, — Оливия и не думала сдаваться так просто.

– Ты же не хочешь снова стать мишенью? Сегодня змея, а завтра что? Нет, ты точно никуда не поедешь, — отрезал Виго.

− Я тут будто в тюрьме! – произнесла она презрительно.

− Послушай, дочка, − вмешался дон Диего, − Виго сегодня нужно быть на заседании в Сенате. Будет решаться вопрос о дате голосования по закону о резервации, он не может пропустить это заседание ради шляпок, кружев или театральной ерунды!

− Закон о резервации? Ну, разумеется! – фыркнула она. – Вот уж не думала, что вы, дон Диего, втянете и Виго в этот пакт об узаконенных убийствах!

− Ты слишком молода, дочка, чтобы разбираться в том, в чём есть польза для государства! – жёстко парировал дон Диего. – А после этого нападения тебе точно стоит остаться дома.

− Именно потому, что я молода, и мне, и таким, как я, жить в этом городе дальше, его судьбу не должны определять только старики, живущие диким прошлым! – воскликнула она и со звонким стуком поставила чашку в блюдце.

− Оливия! Как ты можешь дерзить дону Диего! – вмешалась донна Виолетта. – Неужели ты не понимаешь, что, может, нападение этой ночью — дело рук проклятых крыланов! Прости меня, Ангел Скорбящий! – и она коротко пробормотала молитву, сложив вместе ладони.

Глава 25. Второй день на службе

Всё это было опасно с самого начала. С самого начала этой глупой затеи с работой на сеньора де Агилара. Но только сейчас Эмбер ощутила вкус этой опасности по-настоящему – холодом металла, блеском ртути, остротой лезвия и солоноватым привкусом крови. Всё это вместе, сплетённое в одно ощущение, коснулось сразу всех органов чувств, едва не заставив Эмбер себя выдать.

Они поедут в университет?! В полицию. И в сенат… О, Лучезарная! Да это же полный провал!

Страх, почти осязаемый, упал на кожу каплями холодной влаги, пополз под ней, рождая в ладонях дрожь и липкое ощущение слабости, и картины одна хуже другой пронеслись перед глазами.

И зачем только она сказала об этой змее?! Правильно говорил шаман Монгво: «Язык – это главный враг мудрости». Кто много говорит, тот мало думает. А она вообще едва ли о чём-то думала. Да, она и вправду знала, что эта змея уруту. Уж старый шаман научил её разбираться в змеях, пауках и ядах. И в университете у профессора Кордезо были змеи, он сам говорил об этом, будучи как-то в гостях в их доме. Но ей-то что теперь делать? Теперь, едва они войдут в университет, сразу станет понятно, что никакой она не Лино Вальдес!

Но если с университетом ещё и можно как-то извернуться, то сенат… В сенате её точно поймают. Потому что в сенате на службе есть тайный камалео, который может заподозрить в ней эйфайра. Нет, может, ей и повезёт, может, она будет спокойна и хладнокровна, но… как оставаться хладнокровной, когда справа будет сеньор де Агилар, а слева эрр Морис?

Да как она до этого докатилась?! Проклятье!

Пако, который работал на Голубом холме, частенько рассказывал о том, куда точно не нужно соваться. И первое место в городе – это сенат. А второе – Дворец правосудия, в котором с одной стороны располагаются залы заседаний суда, а с другой полиция. А они собрались сегодня и в полицию, и в сенат! Вот и закончилось её везение, да так, что прилетит ей всё обратно, теперь накатившая волна утащит за собой на самое дно. Как бы ей не оказаться на острове Дежавю уже сегодня к вечеру!

Нужно бежать. Но бежать сейчас, когда она прошла большую часть пути по канату над пропастью?

Как же это несправедливо! Нет, несправедливость − это вовсе не то, что она чувствует сейчас! Нет-нет! Её просто бесит, что вот теперь, когда она так близко, всё летит к чертям из-за её длинного языка!

Всё было плохо. И сенат, и полиция. Но худшее было в другом. Виной тому, что она становится такой глупой и несдержанной, был сеньор де Агилар. Вот он прямо сейчас стоит рядом, и он − худшее наказание! Он заставляет скорлупу её безразличия трескаться, и она против воли откликается на его доброту и заботу, и проклятое желание ему помочь заставляет её делать глупости. Вот как с этой змеёй!

Да чёрт бы вас побрал, сеньор де Агилар!

А она-то обрадовалась, что всё удачно придумала, когда вернулась в свою комнату после ночной вылазки! И даже это ночное происшествие сыграло ей на руку. Эмбер решила, что ей даже повезло. Кто-то забрался в дом и сбежал, а ещё оставил змею, и всё это отвлекало внимание лично от неё, как нового человека. К тому же, сеньор де Агилар позволил ей оставаться рядом всю ночь и помогать ему, и за это время она успела увидеть и услышать очень многое. И понять, что сеньор де Агилар и эрр Морис ищут не просто того, кто принёс в дом змею и хотел навредить сеньорите Оливии, но и того, кто вообще стоит за отравлением дона Алехандро. Она даже успела краем глаза увидеть записи Мориса, когда приносила ему перекусить. Его папка с заметками, какими-то схемами и газетными вырезками была уже приличной толщины. Он разложил свои записи на столе, и, ставя тарелку рядом с его рукой, на одной из схем Эмбер увидела имя Оливии. А напротив заметки. О письмах, букете цветов и человеке со сломанными пальцами… Стрелочки и вопросы. И было понятно, что всё это детали того расследования, которое он вёл.

Но с чем ей повезло ещё больше, так это с раной сеньора де Агилара. Она даже подумала, что судьба с ней ну просто невероятно щедра. Ведь для того, чтобы открыть сейф, нужна кровь сеньора де Агилара. А где её взять? И вот Лучезарная преподнесла ей очередной подарок.

Эмбер возьмёт кусок его рубашки с кровью и отнесёт к Джо Серому Ворону. Тот сумеет сделать из неё эликсир, который откроет замок, всё равно, что живая кровь. Вот только…

Сначала она подумала, как же это удачно!

Сеньор, давайте я перевяжу вам руку…

А потом, когда села рядом и оказалась так близко, когда дотронулась до его руки…

Коснулась пальцев, ощутила тепло…

Рука у него была крепкая, жилистая и тёплая. И от прикосновения к ней птица кетсаль внутри сразу же откликнулась и распахнула крылья, и удержать её не было никаких сил. Эмбер моргнула и увидела, как мир поплыл, затуманиваясь, и расцветился иными красками. И всё вокруг преобразилось: затрепетал перед глазами край ауры сеньора де Агилара, и в нём полыхнули раздражение и гнев, усталость, а ещё боль, нарастающая в виске, и та, что пульсировала в руке…

Эмбер стёрла с ладони кровь и провела по ней пальцами, беря в руки инструменты.

Будет больно…

Но он лишь усмехнулся.

Она доставала занозы пинцетом и вместе с ними вытаскивала и боль. И хотя не должна была, но не могла остановиться, хотела помочь, сама не зная, зачем это делает. Ей нравилось прикосновение к руке сеньора де Агилара, нравилось то спокойствие и доверие, которое исходило от него. И это раздражало и бесило. Вот именно то, что он верит ей так безоговорочно, обезоруживало и заставляло откликаться, ломая её броню. И такое с ней было впервые.

Но ведь умом она понимает, что всё это лишь потому, что сеньор де Агилар не знает, кто она такая! На ней чужое лицо, чужая одежда, она фантом, сотканный из легенды Лино Вальдеса, эфира, магии ольтеков, её умения притворяться и этого мешковатого пиджака. Она играет чужую роль. И ей бы радоваться тому, что сеньор де Агилар лёгкая добыча, что он так легко верит ей и идёт навстречу. Но в этот момент Эмбер поймала себя на крамольной мысли, что хотела бы не играть этой роли. Хотела бы чего-то…

Глава 26. Сенат

…В кабинете отца царит особая атмосфера — тишины, благовоний, запаха книг и мягкого зелёного света, проникающего сквозь высокие окна, за которыми раскинула свои ветви огромная сейба.

Шкафы красного дерева заполнены книгами, рукописями и манускриптами, скелетами животных, гербариями и бабочками, наколотыми на шёлковую ткань. Бабочки томятся под стеклом, и под каждой из них на полоске белой бумаги тончайшим пером выведено имя – отец даёт им названия и вносит в каталог. Из каждой экспедиции в сельву* отец привозит что-нибудь ценное с точки зрения науки. Легенды ольтеков, амулеты, редкие растения или насекомых. В этот раз он привёз из верховьев рио де ла Брумы целый ворох записей – иероглифы с пирамид, голубую орхидею необыкновенной красоты, которую поместил в стеклянную колбу, и золотое украшение.

Солнце, в центре которого смотрит вертикальным зрачком большой янтарный глаз.

− Что это? – спрашивает Эмбер и берёт украшение в руки.

− Это символ бога Теолькуна – бога солнца, − мягко говорит отец, − ольтеки верят в то, что он даровал всем людям жизнь и спасение. В их религии он такой же спаситель, как и в нашей. Только пожертвовал он не своим сыном, а своим сердцем. Хотя… тут тоже у меня ещё есть вопросы. Сейчас я как раз заканчиваю расшифровывать иероглифы, ещё немного, и скоро мы сможем читать на их языке. Хотя многое и было уничтожено, но кое-что можно узнать из записей, оставшихся на стенах пирамид, на камнях…

Отец вздыхает.

Дух исследователя в нём столь силён, что он готов исходить всю сельву пешком, чтобы докопаться до истины и восстановить утерянную письменность ольтеков. В его кабинете повсюду валяются тубы со свитками, на которые он переносит иероглифы, найденные на затерянных в сельве пирамидах. Пока ещё никому не удалось их прочесть, но он очень надеется их расшифровать.

− Я могу взять его себе? – спрашивает Эмбер и гладит солнечный диск.

Он излучает тепло и греет ладонь, а может, это просто солнце падает сквозь листву россыпью светлых пятен. А глаз… Внутри янтаря застыли маленькие частички коры, отчего кажется, что он смотрит на неё почти как живой. Но он её не пугает, наоборот…

− Возьми, − улыбается отец. – Джо сказал, что он принесёт мне радость. А ты моя самая большая радость, Эмбер.

Он целует её в лоб, сажает на колени и рассказывает очередную сказку – ольтексткую легенду о голубой орхидее, которую он привёз из экспедиции.

Орхидею поселят в оранжерее, там, где растёт уже множество загадочных, красивых и ужасных растений, которые отец собирает во время своих экспедиций. Здесь есть те, чьи цветы источают отвратительный запах гниющего мяса и привлекают мух, а есть те, которые этих мух ловят, растопырив липкие листочки, словно звериные пасти. Есть цветы, похожие на кувшинчик со сладким нектаром, который очень любят муравьи, но стоит им коснуться сладкого нектара, как они навсегда остаются внутри кувшинчика. Ну не навсегда… Наутро от муравья уже ничего не останется. А есть необыкновенно пахнущие орхидеи, от которых даже кружится голова. Эмбер любит бывать в оранжерее и знает множество растений, полезных и ядовитых, из которых делают яды, лекарства и духи. Все эти знания отец привозит из сельвы, узнавая о них от немногочисленных оставшихся в живых шаманов и племён, разбросанных в верховьях рио де ла Брумы. Он восхищён тем, как ольтеки сосуществуют с природой, как переплетается их жизнь с сезонами дождей, затмениями, полнолуниями, растениями и животными. И не поймёшь, где заканчивается легенда и магия, и начинается правда…

В их доме даже садовник из ольтеков, старый Коуон Короткое Ухо, и её няня Уруа...

Отец основал научное общество, назвал его «Теолькун», и собрал в него своих учеников и единомышленников. Тех, кто видели в ольтеках не дикарей, которых нужно уничтожить, а народ с уникальной и удивительной культурой. Он сам нарисовал этот знак, взяв его с того золотого диска, который когда-то подарил Эмбер. Герб его общества — солнце, лучи и глаз. И раз в неделю в их гостиной собирались его ученики и обсуждали письменность и рисунки. Последнее его увлечение – остатки пирамиды, которую он нашёл где-то в черте города, пирамиды, которая должна была дать ответы на все его вопросы…

Но не дала.

И когда он погиб… Когда люди Агиларов его убили, всё его наследие рассыпалось в прах. Насколько знала Эмбер, все единомышленники покинули общество, а его работы либо остались где-то в особняке, забытые и заброшенные всеми, либо пылились, может быть, в каких-нибудь архивах. Во всяком случае, в университетской газете, которую она иногда просматривала, больше не было колонки, посвящённой научным открытиям, которую вёл её отец. Ольтеки теперь никого не интересовали.

Так откуда карточка с этим солнцем у сеньора де Агилара? Откуда она появилась, спустя столько лет? И почему он спрашивает об этом у неё? Он удивлён, будто не знает того, что дон Алехандро стоял за уничтожением «Теолькуна»!

Все эти воспоминания всколыхнули старую боль и как-то разом окунули в прошлое, да так глубоко, что Эмбер едва не вздрогнула, услышав голос сеньора де Агилара:

− Ну вот и сенат!

Коляска остановилась. А Эмбер подумала, что уже упустила удобный момент для того, чтобы правдоподобно изобразить недомогание. Слишком многое разом всплыло в голове. И хотя сейчас ей хотелось убежать куда-нибудь и побыть одной, чтобы успокоить взбунтовавшееся сердце, но бежать было некуда. Да и стало вдруг незачем. Вслед за болью, ужалившей в сердце, память всколыхнула и совсем другое чувство…

Эта карточка в руках сеньора де Агилара заставила её вдруг вспомнить о том, что она хотела узнать правду и отомстить, а вовсе не бежать, трусливо поджав хвост. А сейчас она увидела в этом возможность.

«…поищешь в библиотеке геральдический альбом отца.»

Она поищет. Обязательно! В этом доме должны быть ответы на её вопросы.

Глава 27. Грандиозные приготовления

После всего, что произошло на площади, Эмбер стоило неимоверных усилий убедить сеньора де Агилара отпустить её в университет. Он настаивал на том, чтобы её осмотрел доктор Гаспар, и вообще, предложил сразу же ехать в особняк, и эти его участие и забота пугали Эмбер даже больше, чем неизвестный мужчина с пистолетом, или те видения, которые у неё случились прямо на этой площади. Пристального внимания к своей персоне она хотела всеми силами избежать.

Когда первая паника схлынула и на площади появилась полиция, Эмбер поняла, что нужно исчезнуть отсюда во что бы то ни стало, и как можно быстрее. И хотя это было едва ли не самым опасным, что она совершала в своей жизни, но ей пришлось использовать эфир, чтобы убедить сеньора де Агилара отпустить её в университет. И раз уж она пошла ва-банк, то заодно и попросила разрешения переночевать сегодня дома – навестить выдуманную сестру Эмили. Она ведь там одна, да ещё старая тётушка, у которой они снимают комнату, а он, Эмерт, единственная их опора и мужчина в доме.

Эфир сделал своё дело, сеньор де Агилар согласился и отпустил её, напутствовав быть осторожнее. И почти заставил сесть в фиакр, чтобы тот отвёз её к подъёмнику. На это она возражать не стала, после посещения сената и истории со стрелком хотелось не то, что ехать в фиакре, хотелось упасть в тёплую ванну и заснуть на сутки. Но, с другой стороны, всё, что случилось у сената, оказалось очень даже на руку.

Теперь у неё есть целых полдня и ночь, чтобы осуществить все приготовления.

О, Лучезарная! Спасибо за твои щедроты!

Она-то думала, что ей придётся сегодня вечером втайне от всех уйти из особняка, чтобы успеть сделать все свои дела, а тут такое везение!

Сначала она направилась в университет. Как бы там ни было, а ей нужно продержаться в особняке Агиларов ещё один день, а значит, не стоит вызывать подозрений. Раз она обещала выяснить всё о змее, она и выяснит. Любая ложь может вызвать выброс эфира, и поэтому на вопросы, которые ей зададут сеньор де Агилар или Морис, у неё должны быть правдивые ответы.

Впрочем, в университете у неё не возникло проблем. Достаточно было представиться помощником сеньора де Агилара и показать браслет, как все двери для неё открылись. Оказывается, дон Алехандро жертвовал на науку немалые суммы. Так что ей даже устроили экскурсию в террариум, в котором содержались змеи. Уруту была на месте — дремала среди коряг и камней, недавно плотно пообедав мышами.

Смотритель лаборатории, где находились самые ядовитые и опасные создания, показал Эмбер и остальных обитателей, особенно хвастаясь четырёхметровой анакондой, которую изловили в прошлом году где-то в притоках Великой Туманной реки. И он уверил, что в ближайшие дни никто из жителей большого университетского зоопарка не пропадал и не сбегал, да и кому нужны эти ядовитые твари?

Ну, нет, так нет, вот и прекрасно. Пусть сеньор де Агилар ищет свою змею в другом месте!

И она уже уходила, когда смотритель, крикнул вдогонку:

— Но ежели сеньор интересуется ядовитыми змеями, то вам лучше посетить медицинский факультет при больнице Святого Себастьяна, вот уж там самые ядовитые змеи из всех.

— Медицинский факультет? И зачем они там? – спросила Эмбер, остановившись в дверях.

— Ну как же, там опыты с ядами проводят. Я слышал даже, что доктор Хуарес придумал лекарство от болей в пояснице и делает его из змеиного яда. Я про то слыхал от нашего профессора. У него-то люмбаго*, и как разыграется, так он, бедняга, скрючившись, неделю ходит. А тут, говорит − чудодейственное средство, вечером намазал, а наутро уже помогло. Но стоит, конечно, недёшево. Змеи-то, если яд растратят, то потом долго ждать, чтобы снова накопилось…

Словоохотливый смотритель ещё что-то говорил о ядах, но Эмбер уже закинула сумку на плечо и направилась к лестнице. И лишь переспросила, обернувшись на верхней ступеньке:

— И уруту там тоже есть?

— А как же. Маэстро Пералес им половину наших змей пожертвовал, когда они открыли лабораторию. И даже жёлтых скорпионов. И уруту там была, и жараракусу. И даже котиара жёлтая. Редкая змея!

— Благодарствую, мейстер, — Эмбер махнула смотрителю на прощанье.

Ну что же, сеньор де Агилар должен быть доволен её расследованием. Надо не забыть ввернуть в разговоре про жараракусу, Морис точно оценит её познания.

Она усмехнулась и побежала вниз по лестнице.

Отпустив фиакр, Эмбер спустилась на Средний ярус и отправилась в Ремесленный квартал, к ключнику, который работал на Костяного короля. Она развернула перед ним слепки ключей, и тот некоторое время их рассматривал. Из-за падения на площади один из слепков немного помялся, но мастер обещал, что это не помешает в изготовлении.

— Ключи нужны утром, — подытожила Эмбер.

— Завтрашним утром? – мастер посмотрел на Эмбер исподлобья.

— Да. Завтрашним. Поверь, Джарр будет тебе благодарен за расторопность.

— Ну… утром так утром, приходи на рассвете.

Имя Костяного короля решало здесь любые вопросы.

Эмбер посмотрела на солнце и, не мешкая, отправилась на поиски Тощего Люка. Он, как обычно, в это время дня попивал кофе на улице Бургун и вёл задушевные беседы с подавальщицами. Его утренний пеший вояж по порту уже закончился, а вечерний моцион на авенида Атадесьер ещё не наступил. И, судя по его довольной физиономии, утро у него прошло удачно.

— Вот уж каждый раз вздрагиваю, когда вижу тебя в этом обличье! – воскликнул Тощий Люк, приветствуя Эмбер кивком головы и опуская на столик кофейную чашку.

— Я так плохо выгляжу? – усмехнулась она, усаживаясь напротив.

− Скорее наоборот. Я вздрагиваю потому, что ты очень хорошо выглядишь, — парировал Люк. – Иной раз мне кажется, что это твоё лицо более настоящее, чем твоё настоящее лицо.

— Жаль, что скоро придётся с ним расстаться, — Эмбер махнула рукой подавальщице, и та принесла и ей чашку кофе.

— Так чем тебе может помочь моя скромная персона? – спросил Люк с ухмылкой, сразу переходя к делу. – Ты же не затем сюда пришла, чтобы выпить со мной кофейку?

Глава 28. Тибурон

Эмбер вышла из хижины, посмотрела на солнце и вдохнула влажный смрадный воздух. Запах моря, водорослей и ила – особый, ни с чем не сравнимый запах Лагуны. День близился к вечеру, и у неё стались самые неприятные дела – посещение «королей».

Она перебралась по висячим мосткам обратно на твёрдую землю и отправилась по берегу в сторону старого порта. Там, среди скал, в небольшой бухте под названием Байя Перла, находилась резиденция Рыбного короля.

Когда-то давно, когда Акадия была центром пиратской торговли, а Лагуну облюбовали корсары всех мастей, в этой бухте находился порт и небольшой городок, а выше, на скалах, стояли склады и крепость с пушками, защищавшая награбленное пиратское добро. Когда времена лихих корсаров и каперов прошли, а Акадией завладели иберийцы, этот порт, сильно разрушенный во время Трёхдневной битвы, был заброшен. Восстанавливать его так и не стали. Новые хозяева заложили новый порт и несколько пирсов дальше, почти у входа в Лагуну, а бухта превратилась в кладбище старых кораблей.

Это место и занял Тибурон – Рыбный король. Оно стало идеальной крепостью и портом для его незаконных дел. Среди разбросанных по всей бухте догнивающих кораблей он организовал торговое предприятие, где продолжил традиции лихих корсаров, только без набегов, пушек и абордажей, а просто покупая и продавая все виды контрабанды и запрещённые к ввозу товары, прибывающие в Акадию и отправляющиеся из неё. А ещё то, что приписывалось к законным товарам сверху и шло беспошлинно мимо таможни, разумеется, не без ведома самой таможни, а за вполне приличную мзду.

Деревянные утробы кораблей, навечно пришвартованных в бухте, служили Рыбному королю складами, где хранились товары, прибывшие со всего света, и те, которые должны были отправиться из Акадии в другие страны. Между этими складами, словно пауки-ткачи, люди Тибурона соорудили навесные мосты, соединив все корабли так, что они сплелись в единую сеть. Лодки сновали туда-сюда, шла погрузка и разгрузка, и жизнь в Байя Перла била ключом. Но, если намечалась облава или рейды жандармов, снасти, поддерживающие мосты и сходни, просто обрубали топором и затапливали, люки задраивали, лодки уходили за волнорез, и бухта снова превращалась в кладбище кораблей без малейших признаков жизни.

А облавы и рейды Рыбный король с удивительной прозорливостью предвидел наперёд и всегда был к ним готов.

В своём деле Тибурон добился немалых успехов. Раньше Эмбер не задумывалась, откуда у него такая власть в Лагуне, и на кого он на самом деле работает. И, лишь посетив сегодня сенат, поняла, что Рыбный король никогда бы не создал такую непотопляемую флотилию кораблей−призраков без поддержки кого-то наверху. И его предвидение, и прозорливость − это не просто чутьё, а вовремя полученная информация. Ведь не будь дураком, он всегда оставлял на входе в бухту пару лодок с краденым товаром, чтобы жандармы не возвращались с пустыми руками, и кто-то там, наверху, мог бы с гордостью доложить в сенате, как много делается для пресечения контрабанды в порту.

Но, кроме этого торгового предприятия, Тибурон вёл и другие дела, одно из которых и привело к нему сегодня Эмбер.

Она шла по отполированной волнами гальке, между гранитных камней, загромождавших вход в бухту Байя Перла по суше, к старому пирсу, с которого начинались владения Рыбного короля. Слышала крики чаек и знала, что это надрываются истошно вовсе не птицы, это перекликаются дозорные, сообщая, что идёт свой, а не чужак.

− А-а-а, ми корасон! – услышала она надтреснутый голос, который проблеял откуда-то сверху, едва она вынырнула из-за камней. – А я-то всё гадал, придёшь ты или не придёшь!

Эмбер подняла голову и увидела дона Сапо, сидящего на сходнях старого корабля, пришвартованного у пирса первым.

Вот же слизняк!

− Ну, так я же сказала, что подумаю. Вот и подумала. Но ты не радуйся, твоей заслуги тут на рыбью чешуйку, иди и спроси у хозяина, готов ли он меня принять, − оборвала его Эмбер, и, видя, как дон Сапо спрыгнул и оказался рядом, выставила руку вперёд и добавила жёстко: − Только не липни, а то отведаешь ножа.

− Ладно, ладно, ми анхелито! Не горячись ты так, я же по-дружески…

− Таких друзей, как скользких угрей… иди-иди, не приставай, − буркнула Эмбер, делая шаг в сторону.

Дон Сапо сунул руки в карманы полосатых штанов и, слегка припадая на одну ногу, шустро проскользнул по пирсу к одному из кораблей.

На старых мачтах, давно лишившихся парусов и снастей, в корзине дозорного, словно гриб-поганка на ветвях засохшего дерева, сидел один из соглядатаев Тибурона. Он выполнял ту же роль, что и вперёдсмотрящий на пиратском судне − выискивал возможную опасность или добычу. И стоило ему свистнуть особым образом, как все обитатели бухты бросались врассыпную и бежали, кто куда, спасаясь, как крысы.

Но Эмбер не представляла опасности. В каком-то смысле она была здесь своей, пусть больше и не служила Рыбному королю. Когда-то, уйдя от шамана Монгво и вернувшись обратно в город, она начинала свой путь наверх именно здесь, среди этих мёртвых кораблей. Сначала принимала корзины с альфидиями и сортировала моллюсков, потом отправляла их в садки на доращивание. А когда Тибурон выяснил, что она умеет писать аккуратно и грамотно, то посадил её подделывать таможенные документы, расписки и санитарные разрешения. Много чего она повидала здесь. И сейчас, войдя в капитанскую каюту и застав Тибурона в том же кресле из красного дерева и за тем же столом, она испытала то же самое чувство, что и увидев его впервые – ощущение, будто по телу ползут липкие щупальца осьминога.

Тибурон тоже эйфайр. Сильный и опасный. Он не телепат, как Джарр, не эмпат, как Эмбер, но его дар изощрённее и куда страшнее. Он называет сам себя Ладрон де суэньос – вор мечты, или вор сновидений. Именно так с иберийского дословно можно перевести то, чем он занимается. Тибурон обладает гипнотическим даром и способен внушать людям то, что ему нужно. И другой на его месте с таким редким умением добрался бы, наверное, уже до сената, но Тибурон умён и осторожен. Очень осторожен. Его устраивает жизнь в Лагуне, среди туманов, запаха рыбы и водорослей. Его устраивает то, что никто не лезет сюда и не спускается на это илистое дно, а главное, за этой грязью и туманами никто не видит истинных масштабов его богатства и влияния. А Голубой холм… на что он ему? Тибурон не брезглив, и стремится не к роскоши, но стремится к власти. К источникам пищи, которых наверху не так много, зато в Лагуне всё к его услугам. И всё это безопасно. Ведь море прячет тела, а песок стирает следы его преступлений. И в сундуках у него спрятаны отборные жемчужины, которые создают ему альфидии, и золото, и камни, добытые незаконной торговлей. Здесь, в Лагуне, он истинный король, и власти у него больше, чем у того, который сидит на Голубом холме.

Глава 29. Его Светлость

Последним в списке посещений был граф Морено. К закату Эмбер оказалась в особняке его амантэ и едва вошла, как почувствовала, что Его светлость уже приехал. Она шла за служанкой, вся превратившись в сгусток ожидания и тревоги, потому что в этом доме её могло встретить что угодно. Граф мог и жандармов позвать, кто знает, что у него на уме?

Но всё же чутьё подсказывало: графу очень нужен камень. И чутьё не соврало – Его светлость ждал её один.

Лицо графа было хмурым, усталым и настороженным, не то, что в прошлый раз. Куда только делись уверенность и самодовольство. А ещё Эмбер совершенно чётко уловила тщательно скрываемый страх. Не то, чтобы Его Светлость раньше не догадывался, кто она такая, но, видимо, только в сенате он понял, во что может вылиться их дальнейшее «сотрудничество». Если она без труда проникла под крыло к самому гранд-канцлеру, то что она может сделать в итоге и с ним самим? Всё это читалось в осторожных движениях и в маске безразличия на лице, которую он старался держать изо всех сил.

И, может быть, будь граф чуть умнее… Хотя нет, если бы он чуть меньше желал заполучить бриллиант, её тело уже уволокли бы отсюда в мешке, чтобы бросить в Пантанал на растерзание крокодилам. Но Эмбер не ошиблась, граф всё ещё колебался, и желание завладеть камнем перевесило в нём осторожность.

Что же такого в этом бриллианте? Надо бы узнать подробнее у сеньора де Агилара…

− Как тебе удалось пробраться в дом гранд-канцлера так легко? – спросил граф, покончив с обычными приветственными церемониями.

− Да просто повезло, − пожала Эмбер плечами, − сеньор Виго де Агилар только приехал и решил заменить в доме прислугу. И нанял одного из моих знакомых. А я лишь заняла его место. Удачное совпадение, Ваша светлость.

− И ты не боишься, что тебя раскроют? – он прищурился, вглядываясь в её лицо.

А Эмбер заметила, что на столе у него стоит чернильница на подставке из ониксида, и если бы только это! В браслете тоже был ониксид, и в булавке шейного платка, и в набалдашнике трости… И руки затянуты в тонкие шёлковые перчатки. Да, граф подготовился основательно к встрече с ней.

Эмбер мысленно усмехнулась.

Поздно спохватились, Ваша светлость, карты уже раскрыты. Было бы желание, вы бы никогда и не узнали, кто на самом деле выполнял ваши поручения.

− Боюсь, конечно. Да и кто бы не боялся! – она изобразила некое подобие облегчения на лице, как если бы граф посочувствовал ей или понял её страх. – Но, надеюсь, всё получится.

− А как же сейф? Тебе удастся его вскрыть? Я знаю, что у Агиларов непростой сейф…

− В этом нет необходимости, сеньор. Камень завтра извлекут из сейфа. Сеньор де Агилар обещал показать его гостям на фиесте. Там я его и украду. Из комнаты дона Алехандро, прямо на фиесте, и утром отдам вам.

− Вот и прекрасно. Прекрасно, − произнёс граф, и его голос слегка дрогнул, выдавая напряжение. − Только не мне и не утром. Отдашь моему человеку, как только его заберёшь.

− Отдать прямо там? – переспросила Эмбер.

− Да, как только возьмёшь его, сразу передай моему человеку. Он будет на фиесте и подойдёт к тебе от моего имени.

− А… оплата? – спросила она осторожно. – Когда я смогу её получить?

− Тебя будет ждать экипаж за воротами. Как только возьмёшь камень и отдашь моему человеку, то, не мешкая, садись в карету. Я сам тебя встречу и расплачусь.

− Вы разве не будете на празднике, Ваша светлость?

− Нет. Я уже сказал Агилару, что уеду в канун фиесты. Семейные дела в гасиенде, которые не терпят отлагательств.

Как же, как же! Семейные дела! Просто не хочет оказаться на месте преступления!

− Хорошо, сеньор. Но мне нужен будет экипаж, чтобы приехать на праздник. Я буду в несколько другом обличии, − Эмбер обвела рукой своё лицо. – А этот юноша исчезнет в ночь фиесты.

— Почему? Чем плох этот облик? – спросил сеньор Морено.

— Мне понадобятся два облика. Один — чтобы привлечь внимание, а другой — чтобы отвлечь.

− Хм… Хорошо. Я дам тебе экипаж. Надеюсь, ты справишься.

− Я буду очень стараться, Ваша светлость. Всё, чего я хочу, это уехать из Акадии, пока не приняли этот закон. Вы же понимаете, о чём я? – произнесла она, понизив голос.

Граф слегка склонил голову в знак согласия, и на его лице появилась чуть заметная усмешка.

− Вот, держи, − он пододвинул к ней шкатулку. – Это тебе. Открой.

Эмбер подняла крышку и увидела, что внутри шкатулки лежит кошель с монетами, а рядом — чёрная бархатная коробочка.

— Не бойся. Открывай.

Эмбер осторожно взяла её в руки и открыла.

Внутри на белом атласе лежала подвеска. Большой каплевидный бриллиант прекрасной огранки и редкой чистоты. Эмбер подняла удивлённый взгляд на графа, и он произнёс, отвечая на её немой вопрос:

− А ты не думала, что всё может сложиться так, что тебе не придётся никуда уезжать?

− А такое возможно? – осторожно спросила Эмбер.

− Для меня в этом городе мало невозможного. Тут всё зависит от тебя. Что ты готова для этого сделать?

Это был и намёк, и обещание. Граф осторожно прощупывал почву, и она понимала, к чему он клонит. Его амантэ уже слаба, а в Эмбер он увидел новую возможность. И сейчас она для него была, как мустанг, которого нужно оседлать, хотя это и было рискованно. Вот для чего этот бриллиант и намёки графа на будущую спокойную жизнь в Акадии — всё это, как лассо, которое укротитель вращает в своей руке, решая, в какой момент набросить на шею лошади.

Он ждёт, что она заглотит наживку. Он уверен, что она её заглотит. И она должна сделать вид, что всё идёт по его правилам.

− Всё, что потребуется, Ваша светлость, − ответила Эмбер, чуть наклонившись вперёд и изображая заинтересованность.

Она коснулась пальцами бриллианта, чтобы он увидел на её лице алчность и желание обладать этой драгоценностью, ведь граф ждёт от неё именного этого. Его светлость всех женщин меряет одной меркой – они продаются. Кто дороже, кто дешевле… Но ведь такой бриллиант стоит целое состояние. Какой щедрый подарок, надо же! Неужели он во столько оценил её воровские таланты? Его светлость пошёл с козырей, интересно, почему?