А в чаше – яд

Глава 3

Снадобье для облегчения головной боли

Цветки матрикарии сушеные, горсть размером с милиарисий 22 , и вдвое меньше душицы положить в сосуд глиняный. Залить половиной секстария горячей воды. Закрыть холстиной, прочитать неспешно просительную молитву к Богородице десять раз. Через холстину отвар перелить в другой сосуд, травы выкинуть. Пить надо до трапезы, по четверть секстария два-три раза за день.

Если головная боль от беспокойного сна, добавить чабреца (он же тимьян) горсть, а воды горячей на треть больше.

Из аптекарских записей Нины Кориарис

Сладко спится Нине. Хлопот много, за день едва управишься. А сон какой – не оторваться, не насмотреться. Плывет она на лодочке по морю синему, муж ее любимый, Анастас, веслом лодку направляет. И рассказывает ей про путешествие свое в далекие земли, в Булгарию, в Скифию, в Хазарию. Рассказывает про великого знахаря Ведазáра, как водил он Анастаса по лесам, показывал травы, кои только в северных землях растут. Рассказывал про разрыв-траву, что помогает любые замки́ открывать. Поведал, как собирал исырк, который в малой дозе успокоит человека, а в большой сделает буйным или заставит видеть подземные миры и дальние берега. Тоскует Нина по мужу своему. По рассказам его, по глазам ласковым да рукам заботливым. И такие сны для нее – отрада.

Нина росла не в роскоши, но и нищеты не знала. Отец ее, Калокир, водил караваны, сам торговал маслами арабскими, частенько бывал в отъезде. Матушка умерла, когда Нине было пять лет, и задумал отец привести в дом няню. Но девчонка была своенравной, так что не каждая могла бы справиться.

Однажды, проходя мимо дворца, увидел Калокир женщину: одежда скромная, но добротная, мафорий неаккуратно сполз с белокурой головы. Она стояла напротив ворот, плакала беззвучно. Когда он замедлил шаг, несчастная подняла на него светлые, почти прозрачные от слез глаза и упала перед ним на колени. Отшатнулся было Калокир, но таким отчаянием веяло от нее, что он, наклонившись, спросил:

– Что с тобой, уважаемая? Чем тебе помочь?

Она схватилась за светлые пряди волос, выбившихся из-под мафория:

– Не знаю, что делать? Куда идти?

Поднял он женщину, отвел ее в сторону, усадил на дорожный камень и попросил рассказать, что случилось.

Безжизненным голосом та поведала, что родом из северных славян, была захвачена в плен и продана в рабство. Мужа и родных – никого не пощадили. Во дворец она попала случайно, когда купившая ее патрикия привела с собой, а василиссе понравилась красивая беловолосая рабыня. И оставили во дворце ее.

Но не одной только василиссе приглянулась красавица. И через год – голос ее стал еще тише – родила она мальчика. Ее солнышко ясное, отрада светлая, все, что есть у нее в чужой стране. Уж как она радовалась, как малыша нянчила, да кормила.

А через полгода, услышав, как поет она ему песни своего народа, отняли у нее сына, отдали кормилице, а ей дали вольную да кошель денег и выставили из дворца. Вот беда, как же ее сыночек с чужими людьми вырастет? Не будет у него матери, чтобы приласкала да приголубила. А ее единственного счастья в чужой стране лишили, как ей теперь жить без ее сокровища ненаглядного.

Женщина голосила, и Калокир лишних вопросов задавать не стал, повел ее, от слез задыхающуюся, в свой дом. Сказал лишь, что жена его недавно преставилась, что нужна нянюшка для дочери, пообещал платить и относиться, как к члену семьи. Что свободы ее ограничивать не будет, как захочет уйти – не задержит.

Так в доме появилась Добронрава, ласково все ее звали Дорой. Оттаяла она, всю свою любовь отдала Нине, та тоже души не чаяла в нянюшке, со временем стала ее матушкой называть. Дора про себя много не рассказывала. Но Нина была любопытна, как все дети. И приходилось Доре описывать роскошные сады большого дворца с мраморными статуями и розовыми кустами. Рассказывать про покои императрицы, где на полу цветочное поле из мраморный мозаики, а на потолке звезды золотые. Вспоминать наряды василиссы, золотом да жемчугами расшитые, да платья придворных сплошь из шелка узорчатого. И про обычаи дворца рассказывала, про безбородых евнухов, про пиры, что своими глазами не видела, но слыхала от других рабов. Не упоминала Дора лишь про императора да про интриги дворцовые. Потому как за такие разговоры можно и языка лишиться. И каждое новолуние вечером уходила Дора ко дворцу. Закутавшись в плащ, стояла на площади Августеóна, глядя в ворота. Возвращалась безмолвная, обессиленная.

Нине исполнилось двенадцать, когда Калокир привез из очередного похода молодого человека и поселил в своем доме. Звали юношу Анастас. Много лет назад его батюшка перебрался с Пелопоннеса в Дамаск, где открыл скромную лавочку да женился. Но пришла беда в дом, скосил родителей мор. А местный старец, который всю жизнь лечил людей травами, Анастаса выходил, да и оставил потом у себя в учениках. От того знахаря и приобрел Анастас умение и страсть к приготовлению снадобий лекарственных. Когда старец умер, Анастас сам стал отвары да настои делать и на базаре продавать. Соседи из греческого квартала чем могли помогали, привечали толкового юношу, снадобья заказывали. На базаре и повстречал однажды он Калокира – услышал греческую речь, разговорились. А через несколько дней караванщик слег с лихорадкой и послал за Анастасом.

Излечил его молодой травник. И благодарный Калокир уговорил его ехать в Константинополь, сказал, что поможет открыть аптеку в Царице городов. Юноша не стал отказываться. Поручил Калокир ему свою скромную лавку, где торговал ранее маслами из восточных стран. Анастас травы какие привез с собой, какие собрал в дороге, что-то купил. Умелым и знающим аптекарем он оказался, вскоре потянулись к нему покупатели. И пошло аптечное дело потихоньку.

Нина любила в лавке сидеть и за Анастасом наблюдать, часто просила у Доры разрешения помочь ему. Интересно там было – и сосуды разные поблескивают, и ароматы трав кружат в воздухе, и горшочки расписные вдоль стен, и ножики странной формы разложены. Травы под потолком подвешены, масла разные в сосудах глиняных, корни в ларцах деревянных да в сундуках кованых.

Через два года умерла Дора, даже Анастас не смог ей помочь. Девочка горевала безутешно, Анастас брал ее за руку, выводил на городскую стену, откуда открывался вид на гавань, ласково поглаживая по волосам, шептал:

– Кто не с нами, тот с Богом. Отпусти.

И Нина отпускала. А через полгода заявила отцу, что хочет помогать Анастасу в аптеке. Калокир вздохнул, почесал лысеющую макушку и не то спросил, не то приказал:

– Замуж за него пойдешь тогда…

Нина покраснела, отвела взгляд, кивнула важно, как взрослая. А Анастас, недослушав Калокира, опустился на колени, сказал, что не смел просить, но любит Нину уже давно. Волновался только, что она-то думает, пойдет ли за него? Но сияющие девичьи глаза были ему ответом.

Вели они аптеку вместе больше десяти лет. Сами травы собирали да сушили. Часто и привозные покупали, которых в окрестностях не сыщешь. В Константинополь корабли да караваны приходят из разных стран, много интересного привозят. А иногда и сам Анастас отправлялся в путешествия – знаний набраться, редких трав и кореньев привезти. И для жены любимой подарки привозил. То лунницу23 из северных краев, то платки расшитые. Нина тогда одна в аптеке хозяйничала, разве подмастерье нанимала заказы разнести да за аптекой присмотреть, когда сама к покупателям ходила. Ну да не в первый раз, справлялась.

Дом у них был небольшой, но добротный, двухэтажный. На первом этаже сама аптека с печкой, крепким столом, скамьей для гостей, парой сундуков, да дальним закутком за плотной занавеской. Позади еще небольшая комнатка, где тоже сундуки стояли, да широкая скамья с подушками. Из этой комнатки выйти можно было во внутренний дворик. Не атриум24, конечно, но аптекарям хватало места и для садика с растениями лекарственными, и для навесов, где травы и коренья сушились. На втором этаже две комнаты были. В одной раньше Калокир жил, в другой Нина с Анастасом. А как сгинул отец в одном из походов вместе со всем караваном, так с тех пор его комната и пустовала. Нина вновь ходила на стену городскую, позволяя соленому ветру сдувать слезы с лица и уносить печаль. И снова Анастас был рядом.

Еще когда Калокир был жив, увлеклась Нина приготовлением разных притираний для красоты. Привез ей однажды отец из далеких путешествий мазь. Крохотный глиняный горшочек с затейливой вязью, запечатанный воском. Какой нежной была та мазь, как пахла божественно. И с тех пор Нина все пробовала сама такую же сделать, с помощью Анастаса и аптечных знаний его смешивала, отваривала, пробовала. И стали у нее притирания так хороши, что вскоре в аптеку потянулись покупательницы из богатых патрикий. Анастас не мешал, даже подсказывал, какое масло лучше добавить, да как легче вытяжку приготовить. И всем лечебным своим снадобьям Нину обучал. Все списки25 заставил наизусть запомнить. Хранилась у него старинная книга по знахарству, за немалые деньги купленная. Но в большом городе часто пожары бывают, нельзя на пергаменты надеяться.

Хорошо тогда жилось Нине. И батюшка рядом добрый, и муж любимый, и дело занятное, и от соседей почет и уважение. Детей Бог не дал, да она об том не горевала.

Боже, как давно это было… Сейчас уже нет Калокира, нет и Анастаса.

Проснувшись на рассвете, Нина вышла во двор. Воскресенье, много заказов не будет, аптекарша надеялась отдохнуть. Но во дворе творилось неладное. Столы, на которых травы сушились, перевернуты. Сундуки, что на улице стояли с хозяйственными приспособами, открыты. У Нины заколотилось сердце – что такое, кому она понадобилась? Что у нее искали? Обернувшись к двери, увидела, что дверь вокруг засова, что изнутри накинут был, исцарапана. Как будто пытался кто открыть ее дом ночью. Это что ж такое? Так она спала крепко, что ничего не слышала? Но вспомнив густой аромат трав и настоев в аптеке вечером, поняла, почему сон был такой крепкий. Надышалась, видать.

Заметалась Нина, что же делать, вдруг опять придет тать? И что он искал – непонятно. Вот уж и правда, беда одна не ходит.

Нина кинулась назад в аптеку, руки дрожали, пока накидывала засов на дверь во двор. У кого помощи просить вдовой аптекарше?!

От громкого стука в дверь с улицы Нина аж подпрыгнула. Нет, воры да душегубы стучать не станут, да еще, когда солнце уже встало. Накинув как попало платок на разметавшиеся волосы, Нина перекрестилась и открыла дверь. На пороге стоял соседский подмастерье, крепкий юноша лет семнадцати. Туника его была порвана с правой стороны, темные, небрежно подстриженные волосы взлохмачены. Над губой пробивался легкий пушок. Поклонившись коротко Нине, он пробасил:

– Госпожа Кориарис, меня хозяин послал к вам повиниться. Ночью с вашего двора шум слышался, а я у хозяина на дворе спал, так учуял, хотя сон у меня обычно крепок. Вначале так тихо вроде кто-то двигался, а потом что-то упало. Ну я и решил посмотреть, вдруг ворье какое. И я на наш забор забрался, не видно. Тогда на ваш залез. А тать у вашей двери уже стоял, видать, открыть хотел. Ну я ему и сказал, почто он добрых людей грабит? А он отпрыгнул, да в калитку, да бежать. Стол там опрокинул. Я пока с забора слез, пока на улицу выскочил, а там уж нет никого. Тунику вон порвал, зацепился.

– В чем же виниться тебе, отрок? Ты ж меня, может, от смерти спас, спасибо тебе, – Нина низко поклонилась парню.

Тот засмущался еще больше:

– Так я же вора не поймал, а ну как он опять придет.

– Вот и я думаю, вдруг придет. Что делать – ума не приложу.

– А мой хозяин сказал, что раз я такой растяпа, то должен буду у вас во дворе ночевать теперь. Со мной-то во дворе тот разбойник не полезет к вам боле.

– Ой, это что ж, тебя чтобы погубил? А ну как у него кинжал или другое оружие?

– А я не боюсь. Я может и неуклюжий, зато сильный. Со мной ему не справиться, – парень подбоченился, выпятив грудь.

– Нет, знаешь же, мертвый храбрым не бывает. Ни к чему это, – сказала Нина. Но голос ее еще дрожал. И правда, может, нанять кого для охраны?

А он продолжал настаивать:

– Мы медные горшки перед калиткой поставим. Он как попытается открыть, они загремят, тут я проснусь и отучу его добрых людей по ночам грабить.

И потише добавил:

– А еще хозяин сказал, что вы меня тогда ужином накормите. А то он меня за порванную тунику ужина лишил, – насупившись сказал юноша.

Нина вздохнула:

– Ну раз ужином, тогда ладно. Только смотри не приходи, пока не позову. Я сегодня допоздна работать буду. Далеко после заката во двор выйду и позову тебя. Услышишь?

– Услышу. Я голодным спать-то не могу, – улыбнулся тот. – Меня Павлóсoм кличут.

Нина улыбнулась в ответ и кивнула:

– Помню, как тебя кличут.

И Павлос, опять коротко поклонившись, ушел.

Нина немного успокоилась. Ну и правда, мало ли в большом городе лихих людей. С охраной все же надежнее. И парню хорошо. Провожая его взглядом, подумала, что надо ему одну из туник отдать, что от Анастаса остались. Нина вздохнула судорожно, мужа вспомнив, прижала ладони к глазам. Ну, тут уже не выправить ничего, поэтому, смахнув слезы, она решительно вошла в аптеку.