А я смогу…

Москва и область. 1987–1992 годы

Он тогда очень любил и жалел её. Очень.

Ольга выросла в семье, где отец и мама просто обожали друг друга и почти не обращали внимания на народившегося зачем-то ребёнка. Бывает, оказывается, и такое. Прехорошенькая (Сергей обожал пересматривать детские фотографии Лёльки) дочка их, белокожая, белокурая, с огромными ярко-голубыми глазами и нежными пальчиками, была совершенно беспроблемным ребёнком. Часами могла рисовать или вышивать крестиком где-нибудь в уголке и не мешала родителям упиваться своей взаимной любовью.

Она довольно хорошо училась в школе. Правда, не блистала и звёзд с неба не хватала, но не от недостатка ума, а от природной застенчивости. Тем не менее, довольно легко поступила в их мальчиковый институт. Учиться в нём ей, правда, было сложно. Но она сразу же, трогательно краснея и бледнея, предложила себя на должность старосты, её выбрали, и она, пользуясь служебным положением, так весело, так доброжелательно и с такой готовностью стала помогать всем в меру возможностей и ненавязчиво заботиться обо всех, что скоро её полюбила вся их группа. А полюбив, все начали поддерживать: подсказывали, когда она терялась у доски, решали за неё особо заковыристые задачки, объясняли то, что никак ей не давалось, и совали на контрольных листочки с ответами. И таким вот образом Ольга умудрялась переходить с курса на курс и даже что-то понимать в том, чему их, собственно, учили.

К концу первого семестра у них сложилась небольшая, но крепкая компания, которую однокурсники называли «перелеском». Будто специально подружились добрый и озорной Пашка Рябинин, хулиган и балагур Серёга Ясенев, эстет и эрудит Олег Грушин и умница Оля Березина, которую Ясень считал ещё и красавицей. Перевирая известную песню, Ясенев часто пел специально мимо нот: «То Берёзка, то Рябина, Ясень с Грушей над рекой. «Перелесок» мой любимый, где найдёшь ещё такой?!»

А потом вдруг их с Ольгой дружба каким-то немыслимым, уму непостижимым образом переросла в любовь. Хотя нет, чего уж себе врать-то? Он, Ясень, влюбился в Лёльку с первого взгляда. Как и когда накрыло любовью её, он точно не знал. Но вскоре уже весь курс был в курсе того, что Ясень и Берёзка жить друг без друга не могут.

На третьем курсе они решили пожениться. Это было первое неудобство, которое тихая и спокойная Оленька Березина доставила своим родителям. Ей было двадцать, а им по сорок три, и меньше всего они хотели становиться тестем с тёщей, а в перспективе и дедом с бабушкой. Поэтому потенциальный зять, который, встреться они в другой ситуации, им, пожалуй, что и понравился бы, тут стал вызывать стойкую антипатию. Но Оля, их тихая, беспроблемная дочь, которая им за двадцать лет и слова поперёк не сказала, тут взбрыкнула и замуж вопреки воле родителей вышла.

И сейчас Ясень, глядя на её несчастное испуганное лицо, не понимал, как это получилось, что он девять лет назад отпустил её. Он ведь и тогда любил, сильно и преданно. А вот, поди ж ты, услышав от неё: давай разведёмся – пожал плечами и без возражений пошёл в ЗАГС. С чего бы вдруг он тогда так отупел?

Пашка с Олегом в тот день его пытались не пустить, под белы рученьки затащили в кабак, и убеждённый трезвенник Рябинин пил вместе с ним водку, морщился и умолял очухаться. А исчезнувший из кабака под шумок Грушин, как потом выяснилось, бегал в реутовский ЗАГС уговаривать сотрудниц не разводить Сергея и Ольгу Ясеневых. Да-да, она тогда носила его фамилию.

Как он был горд в далёком восемьдесят девятом году, когда она, заполняя анкету в ЗАГСе, в графе «фамилия после заключения брака», светло и нежно улыбнувшись ему, вывела своим красивым лёгким почерком «Ясенева». Он тогда от избытка чувств вынес её на руках на улицу и так и шёл с ней в охапке до её дома. И готов был поклясться, что ему совсем не тяжело вот так идти и что он готов носить её на руках, пока не обессилеет от дряхлости. А потом, на старости лет, он планировал бродить с ней за руку где-нибудь в Европе или по берегу тёплого моря. Это уж смотря что она предпочтёт.

Но вместо старости рука об руку они развелись через два года. Тихо, почти без скандалов. Но ему тогда показалось, что жизнь его закончилась в тот момент, когда симпатичная девица в ЗАГСе дала ему свидетельство о расторжении брака, в котором было написано, что они с Лёлькой больше не муж и жена, а чужие люди. Что за бред? – подумалось тогда. Как они могут быть чужими людьми, когда всё, абсолютно всё в их жизни связано друг с другом? Дальше читать то, что было написано в свидетельстве, он не стал, засунув его на самое дно ящика с документами, и больше никогда не доставал.

Но оказалось, что они друг без друга очень даже запросто могут. Их курс как раз заканчивал институт (из-за долгой преддипломной практики дело было не летом, а осенью), все готовились защищать дипломы, а он с горя даже хотел взять академку. Не разрешил научный руководитель, который, услышав лепет Ясенева о семейных обстоятельствах, так на него наорал тогда, что даже секретарь декана заглянула в аудиторию с испуганным видом. И слава богу, что наорал. Потому что только благодаря этому неравнодушному молодому ещё мужику он, Ясень, всё-таки собрался и кое-как защитился.

Когда объявили оценки – невероятно, но он даже в странном, сумеречном состоянии, накрывшем его после развода, получил «четвёрку» – Серёга вышел из аудитории и, какой-то оглушённый и совершенно пустой внутри, будто барабан, встал у окна, глядя, как пролетают за окном электрички. Одни – в сторону трёх вокзалов, другие – в Люберцы, Томилино, Жуковский. В Томилино они частенько ездили с Лёлькой, там жила её тётя Валя, сестра отца, которая любила мужа племянницы и каждый раз к их приезду стряпала обожаемые им голубцы. А теперь вот и Лёлька ему чужой человек, и тётя Валя никто.

Он посмотрел вниз. На крыльце толпились абитуриенты, изучая расписание экзаменов. Ясень вспомнил, как пять с лишним лет назад и они с Пашкой Рябининым, замирая от страха и предвкушения, стояли у этих дверей. В день, когда вывешивали оценки за сочинение, шёл настоящий тропический ливень. Они с мамой тогда долго пережидали его в подземном переходе, потом Ясень не выдержал и, оставив маму, чтобы не промокла, рванул к институту, краем глаза отметив, что рядом бежит худенький высокий парнишка. Оказалось, что это потенциальный однокурсник. К дверям, на которых были вывешены заветные списки, они подлетели одновременно и, отфыркиваясь от холодных струй дождя, стали искать свои фамилии. Парень нашёл первым и, изумлённый и довольный, поделился: у меня «четвёрка». Ясень понимал, что его фамилия должна быть где-то в конце списка, но ему всё время попадались какие-то Яблочкин и Яхнина, а его, Ясенева, не было. Он уже хотел было испугаться, когда наткнулся-таки на себя.

– Тоже «четвёрка», – сообщил он парнишке.

– Поздравляю, – широко и искренне улыбнулся тот, и Ясень решил, что вот с этим парнем он обязательно будет дружить, если они оба, конечно, поступят.

– Сергей, – серьёзно представился он.

– Паша, – парень протянул ладонь с длинными пальцами и неожиданно крепко пожал руку Ясеню.

– Очень приятно, Паш.

– Мне тоже, Серёг.

Потом они вместе, никуда не спеша, шли прямо под утихающим постепенно дождём к переходу, и Пашка Рябинин, а это был, конечно, он, рассказывал, что сочинение писал по Горькому, любимому своему писателю, и накатал аж двенадцать страниц.

– Я маме об этом говорю, а она только за голову схватилась: сынок, ты что, если на каждой странице хотя бы по одной ошибке, то тогда их минимум двенадцать!

Ясенев хохотал и качал головой. Пашка смеялся тоже, и Серёге весело было смотреть, как бегут по радостному загорелому лицу нового друга сильные ещё дождевые струи.

Алгебру Ясень сдал легко, а вот Пашка чуть не срезался. Вместе с ним поступали два его одноклассника, и он, зная, что они почти не готовились, сначала решил их вариант, а потом только принялся за свой. Им нарешал на «пятёрки», а сам не успел сделать два последних задания. Но первые были выполнены с таким блеском, что «хорошо» ему всё-таки поставили. Сергей тогда восхитился Рябининым и снова подумал, что быть им друзьями. Следующие два экзамена оба сдали на «отлично» и второго августа увидели, наконец, свои фамилии в списках поступивших.

– Паш, смотри, вот я! – сияя, будто латунный бабушкин таз, в котором она варила варенье, Серёга ткнул пальцем в самый конец списка. Паша посмотрел и захохотал в голос.

– Ты что?

– Да ничего, нарочно не придумаешь! Ты Ясенев?

– Ну да.

– А я вот, – и он показал в середину третьего листа.

– Рябинин Павел Артемьевич, – прочёл Серёга и тоже заржал громко и весело, – ну, быть мне Ясенем, а тебе Рябиной.

– И не говори.

А первого сентября выяснилось, что в их группе учатся также Олег Грушин и Оля Березина.

Серёга на Ольгу внимание обратил сразу. Ну, во-первых, в их почти полностью мужском вузе все девушки были на виду. А во-вторых, не заметить Олю было сложно.

Он тогда на радостях приехал в институт чуть ли не раньше всех, сел в аудитории, поджидая Пашку Рябинина, и с интересом разглядывал входивших. Вскоре на пороге показалась высокая, почти с него ростом, тоненькая девушка.

Раньше, сталкиваясь в книгах со словами «фарфоровая кожа», он никак не мог понять, о чём идёт речь. Ему казалось, что это выдумка писателей. А тут вдруг увидел наяву. У девушки действительно была невероятно светлая кожа с таким лёгким и нежным румянцем, что, приди Ясеню в голову мысль описать незнакомку, и он не нашёл бы слов лучше и точнее, чем заезженная фраза про «фарфоровую кожу». Лицо девушки обрамляли волнистые светлые волосы, такие нежные и шелковистые даже на вид, что ему сразу захотелось погладить. И глаза, такие… такие… Ясень тогда так и не смог подобрать определение для этих глаз. Зато моментально подумал, что эту девушку упускать нельзя.

Потом, при ближайшем знакомстве, он заметил, конечно, что она не идеальная красавица. Но это уже не имело никакого значения. Потому что Ольга Березина, та самая девушка, которую впоследствии весь курс будет звать Берёзкой, оказалась ещё и той девушкой, в которую умудрился с первого взгляда по уши втрескаться семнадцатилетний Серёга Ясенев.