Адептка второго плана

ГЛАВА 2

Прикрыла глаза, пытаясь восстановить ход событий.

Я ушла с работы чуть раньше – всего-то в пятом часу. Едва сдала начальнику проект, из-за которого целый месяц ложилась как сова, вставала как жаворонок и пахала как лошадь, и похоже, организм решил: теперь-то можно выдохнуть, расслабиться и окиселиться. Мозг превратился в кашу, я сама – в желешечку, глаза отказывались смотреть на осточертевшую работу и так и норовили заплыть, в смысле закрыться сами собой. Так что между сном на рабочем месте и в собственной удобной кровати я выбрала второе и дезертировала из кабинета.

Вот только едва переступила порог квартиры, как поняла: да, отдыхать хочу, но и человеком себя почувствовать – тоже. К тому же в доме наблюдалось редкое для нее явление – тишина. Обычно здесь было так шумно и людно, что я могла бы привести сюда не то что парня, а цыганский табор, – и его бы никто не заметил.

Но сегодня куда-то из нашей многокомнатной квартиры подевалась и младшая сестренка, и два брата-студента, и мама ушла по делам, а отец еще не вернулся с работы. Даже кот спал, канарейки заглохли, а хомяки для разнообразия приостановили свой бурный забег в колесе судьбы.

Но помимо безмолвия было и еще кое-что. Темнота. Как правило, едва я заходила, умный дом включал лампы в прихожей, но сегодня – ничего.

Щелкнула выключателем, проверяя… Ну точно, свет вырубили. Почему как авария – электрики сразу только этих девиц, Свет, и оглушают? Нет, чтобы Фотиниям или Лючиям внимание уделить?

Холодильник тоже не работал. Впрочем, это не помешало мне соорудить миниатюру вавилонской башни из разрезанной булочки, колбасы, листика салата (я заботилась о здоровом питании!), двух ломтиков сыра, промазать каждый слой горчичкой и майонезом и запить все это соком. После для без обеденного перерыва было просто божественно. Лучше такого бутерброда мог быть только бутерброд и тортик. На него-то, одинокого сиротинушку на полке, я и нацелилась. Возьму только один кусочек. Причем даже отрежу его! Хотя вариант с неделимым частным (выражаясь языком математики) был соблазнителен, но я здраво оценивала свои силы и… злость домашних, которых в этом случае обделю. Вспомнила о них, отложила нож – орудие охотничьего промысла в холодильных угодьях. Нет, вечером еще будет время. Поедим все вместе.

А вот полежать в уединении я могу только сейчас. Потому пошла к себе в комнату и решила насладиться выпавшим счастьем по полной – не только полежать, но и почитать. Только с телефона это делать неудобно, а планшет, зараза, куда-то запропастился. А я настроилась!

Так что отправилась на поиски пропажи и нашла ту в комнате Каринки. Ну, устрою мелкой, как придет, чтобы не брала чужие вещи без спроса (хотя бы пароля для приличия)!

Взяв свое, я мазнула по экрану, увидела обложку с блондинистой героиней и каким-то мужиком принцеобразной наружности. Сестренка любила фэнтези и, похоже, зачитала планшет не до дыр, но до разряженного аккумулятора – уж точно. Но вроде еще немного осталось, мне ненадолго хватит.

С такими мыслями я легла в постель и машинально положила свою ношу на блок беспроводной зарядки и только потянулась за ней, за планшетом, как… Левая рука коснулась корпуса, и в этот момент в комнате вспыхнул свет, а у меня перед глазами – померкло.

Да, когда в пальцы ударяет пусть и небольшой, но разряд и прошивает от плеча до пятки – это не беда. Беда, если в этом теле есть кардиостимулятор…

Я провалилась в черный бездонный колодец.

«Почитала книжечку, называется, перед сном. Вечным, похоже», – пронеслось у меня в мозгу. А очнулась я посреди бала. Прошлась под ручку с эльфом и… снова проснулась в своей кровати! И было все абсолютно реально.

Так что наверняка все это магическое средневековье вокруг мне мерещится! Точно. Один раз получилось вернуться домой, значит, и второй смогу. Нужно просто успокоиться, лечь поудобнее, закрыть глаза – и весь этот бред с принцами, крышами и инистыми типами исчезнет.

Еще никогда я так правильно и старательно не пыталась отбыть в объятия Морфея: вытянувшись на кровати, точно в гробу, сложив руки на груди, закатив глаза и чередуя неглубокие вдохи и медленные выдохи. Одним словом, действовала по всем правилам сомнологии. Но… Дремы не было ни под одним веком. Еще и за окном то колокол звонил, то кто-то орал…

Пришлось встать, захлопнуть створки, зашторить все плотно-плотно и вернуться в кровать, чтобы наконец отбыть в мир иной, в смысле реальный, а не выдуманный подсознанием.

Наконец, мои старания были вознаграждены. Одеяло, словно сдавшись, перестало так колоть, звуки из коридора будто кто-то плавно выкрутил на минимум и… я начала погружаться в дрему, как в топкое болото… правда, в том скоро оказалось едва ощутимое течение, которое меня медленно покачивая, куда-то несло.

Продолжая плыть в этих странных ощущениях, я смогла чуть приоткрыть глаза, чтобы увидеть надо мной потолок какого-то коридора. Современные лампы то и дело мелькали, как будто меня куда-то везли… Или не как будто. Вдруг я услышала взволнованный голос сестры:

– Д-д-доктор, понимаете, у нас дом умный, а электрики в нем ид-д-д-диоты! Сегодня при рем-м-монте ток в обе ф-ф-фазы дали… А Т-т-тома… – судорожный всхлип малой прервал ее речь, но выдохнув, она, заикаясь, продолжила: – Д-д-дома была, она не знала… Пролила случайно на зарядку… И ее ударило. Но она ведь в сознание приходила! Вы ее ведь спасете?!

Только хотела заверить, что меня уже спасать не нужно, я здесь, как ощутила: меня со всей дури что-то ударило в грудь. Да так, что в глазах снова потемнело, и, когда из чернильного мрака стали проступать серые силуэты, то я едва не выругалась. Потому что очутилась снова в этом гадском магическом бреде! Серая каменная кладка стен, зашторенные окна и… Мрачное лицо целителя, который склонился надо мной с каким-то амулетом, судорожно зажатым в пальцах. Чародейская штуковина полыхала и плевалась искрами, сам маг был бледен и, только осознав, что я пришла в сознание (или, правильнее, выпала из моей реальности в эту гадость), выдохнул.

– Ложная тревога. Это была просто потеря сознания. Ваша дочь, господин Бросвир, просто сильно утомилась, – произнес уже знакомый мне по крыше целитель, как его… Лоренс Браттир, кажется.

А я на миг зажмурилась: хотелось выпить всех таблеток и сразу по две, чтобы хоть чуть яснее стало в голове. Та гудела, словно чан, по которому во всей дури лупили карающей сковородкой судного дня. Не меньше. Одним словом, ощущения были невыносимые даже с учетом того, что меня больше никуда не катили по коридору и я просто лежала.

Маг еще несколько секунд критически посмотрел на меня и, видимо, сочтя, что я больше жива, чем мертва, отстранился.

Только тут я смогла разглядеть, что в палате находятся помимо нас с балахонником еще трое: уже немолодые мужчина и женщина, что стояли рядом, и поодаль от них – еще один лордообразный тип. Такой весь из себя брутальный, источавший флер мрака и тайны, с идеально прямой осанкой, широкими плечами, темными волосами, в которых у висков затесалась пара лент седины, небольшим шрамом у брови – прям дань классическим героям мыло-мело-драм.

Парочка же рядом с типом, косившим под аристократа минувших эпох, была попроще. Он – высокий, с резкими чертами лица, которые выдавали в нем человека, не привыкшего, чтобы ему перечили. Короткая густая борода, сурово поджатые губы. Одет мужчина был в строгий камзол темно-синего цвета с серебряными застежками: такой наряд явно не для бедняка. Этот Бросвир стоял, сложив руки за спиной, и буравил меня недовольным взглядом, словно стоял не у постели больной дочери, а инспектировал склады со своим товаром. Да, именно так. Откуда-то пришла уверенность, что передо мной – торговец.

И рядом с ним – она. Мягкая, усталая, кругленькая, как сдобная пышка. Длинные темные волосы собраны в косы, уложенные вокруг головы. Лишь несколько прядей выбились, будто женщина то и дело проводила по ним рукой от волнения. Глаза – темные, но с золотистым отливом, сейчас были полны тревоги, а руки мяли носовой платок.

Так, кажется, эти двое и есть моя вымышленная семья, которая так непохожа на настоящую. Шумную, большую, но любимую. Моя мама бы уже давно бросилась к постели и затеребила свою Тамарочку, вытрясая душу из тела, чтобы убедиться, что дитятко живо и здорово. А папа бы завернул что-то длинное и экспрессивное, переходя с русского на армянский и обратно, как нерешительный пешеход – дорогу на мигающий.

Целитель, не подозревая о моих мыслях, между тем продолжил:

– Кимерине нужен покой, хорошее питание и длительное восстановление. Возможно, дар еще вернется. Но нескоро. А пока же ей лучше побыть вдали от академии. Постоянное напоминание о магии, которой девушка теперь лишена, для нее очень болезненно…

«Настолько, что она умом стала слаба и с крыш здесь сигает, еле ловить успеваем», – балахонник, конечно, не сказал, но так выразительно промолчал об этом, что в разговор вмешался лордообразный.

– Барон, баронесса Бросвир, – произнес брюнет, привлекая внимание моих бредовых (ну а как еще назовешь образы, которые создало мое коматозное сознание?) родителей. – Я, как ректор, от себя лично и от всей академии приношу свои искренние извинения за произошедшую трагедию. Ваша дочь – талантливая адептка, и корона заинтересована в ее скорейшем выздоровлении…

На этих словах я едва удержалась, чтобы не хмыкнуть. Капитан Воторс, обвинивший меня чуть ли не в госизмене, подтвердил бы, что уйти от ареста – это и вправду талант!

Кажется, ректор то ли был телепатом, то ли просто что-то заподозрил, но метнул на меня быстрый взгляд и, на миг сбившись, продолжил:

– Поэтому по распоряжению его высочества принца Ричарда, Кимерину несколько раз в седмицу будет посещать на дому имперский целитель, чтобы проследить за восстановлением девушки… А чтобы не пошатнуть здоровье вашей дочери еще больше – до полного выздоровления вход ей на территорию академии разрешен будет только в сопровождении кого-то из родственников.

«Чтобы теперь они следили, не самоубьется ли эта полоумная», – мысленно закончила я за ректора. Хотя мужика можно было понять. Сомнительная девица, то ли преступница, то ли блаженная, потенциально опасная для общества, себя и, главное, принца. Последний, как я поняла, здесь тоже обучается. Да, главе академии гемор… пардон, головной боли с наследником бы хватило выше крыши. Той самой, с которой сегодня утром был отличный обзор на всю округу. А тут еще покушения, преступники, пострадавшие… Так что да, в желании сбагрить одну подозрительную девицу, я мужика понимала.

Да и может, мне тоже лучше будет держаться от всех этих интриг мадридского, в смысле магического, двора подальше. Может, хоть в доме у Кимерины дадут как следует поспать и… очнуться наконец! Потому-то я особо не возражала, когда родители забрали меня из целительской: баронесса Бросвир привезла для дочери платье, помогла переодеться, все причитая о моем своеволии и советуя просить прощения у отца. Я слушала это вполуха. А зачем вникать, если моей целью было не адаптироваться к коматозу, а выбраться из него?

Вот только у окружающей нереальности были другие планы на меня.

Правда, о них я узнала не сразу…

Когда мы вышли из целительской, раннее осеннее утро встретило меня… обманчиво. Вроде бы теплая погода, но холодные взгляды отца. Вроде бы светлое небо, но мрачные предчувствия. Вроде бы ласковый ветер – но колкие шепотки за спиной.

Единственное, в чем не чувствовался подвох, – это запахи. Опавших листьев, дымка из труб и чего-то горьковатого – то ли трав, то ли последних осенних цветов. Солнце светило, но уже без летнего зноя, будто делало одолжение. Зато от любопытных взглядов припекало.

Местные студиозусы не отказывали себе в том, чтобы поглазеть на меня, ничуть не скрываясь. В толпе вновь слышались шепотки про потерянный дар, какого-то эльфа, принца, будь тот неладен.

Отец шел впереди, не оглядываясь и то ли не слыша, то ли игнорируя все это внимание. Мать, наоборот, прижималась ко мне, будто боялась, что я вдруг могу дать деру. Ее пальцы чуть дрожали, держа мои, а губы шептали что-то неразборчивое – то ли молитву, то ли причитания.

Я же предпочла молчать и смотреть вокруг, решив: раз не удалось сбежать из сна, хотя бы возьму от него впечатлений по полной. Когда еще удастся побывать в подобном месте, где все настолько реально, что можно даже и обмануться, приняв окружающее за реальность.

А это была не она. Теперь я твердо была уверена, что это все бред, галлюцинация. А мое тело сейчас везут то ли в реанимацию, то ли на операцию. Потому нужно не терять связи с реальным миром, чтобы, очнувшись, не превратиться в сумасшедшую, которая грезит какими-то фэнтези-сказками.

К слову, почему именно ими? Нет чтобы я попала в любимый детектив, где поезд, флер начала прошлого века, куча подозреваемых и одно убийство. Я бы его распутала на раз, герои бреда прониклись бы моей гениальностью, а я ощутила собственное величие.

А здесь-то что делать? Ответ напрашивался один: быть послушной дочерью, чтобы от меня побыстрее отстали и дали как следует дремануть и вернуться в реальность.

В общем, у меня, когда мы подошли к карете, что стояла у ворот академии, даже появился план. Жаль только, что основывался он на импровизации.

Экипаж с гербом – двумя бурундуками, державшими один орех, – ждал у входа. Лошади нетерпеливо перебирали копытами, а кучер, не глядя в мою сторону, держал дверцу открытой. Я уже поставила ногу на подножку, когда за спиной раздался голос отца:

– Посмотри последний раз на свою академию, мелкая паршивка. Больше ты ее не увидишь. Опозорила отца! Сбежала! И что в итоге? Случившееся будет тебе уроком. Нечего девкам подолами перед чародеями вертеть. Бабское дело не зелья магические варить, а супы! Ишь, алхимиком она стать захотела!

Слова, конечно, не клинки, дыры в спине не сделают, но ранить могут больно. И хотя это было все не по-настоящему, и отец-то не мой, а вымышленный. Но это задело.

Я обернулась, чтобы посмотреть. Но не на стяги и шпили, что пронзали небо, не на мощеные дорожки, резные ворота и учебные корпуса. Нет. Я хотела взглянуть в глаза тому, кто так жаждал отомстить. Причем сделать это быстро, побольнее и с размахом. И ладно бы врагу. Собственной дочери!

Я посмотрела в лицо отца, на котором масляным пятном на луже расплылось чувство превосходства. В этот миг мне стало абсолютно плевать, что все вокруг – вымышленное. Злость-то у меня была настоящая. И она клокотала внутри меня, обжигала, я кипела и… крышечку сорвало. А папочку – ошпарило.

– Не стоит пытаться умыть того, кто сел в лужу. Велика вероятность самому оказаться по уши в грязи, – произнесла, глядя прямо в глаза барону и обещая без слов, что не только погружу его в болото, но если что – и притоплю.

Видимо, я была очень свирепа. И папенька отступил. Правда, чтобы не терять лица, проворчал сквозь стиснутые зубы:

– Ты мне еще тут поговори. Дара лишилась, а с ним и последнего почтения? – Мне показалось, что в вопросе просквозила некоторая неуверенность. Словно папенька опасался. Меня или того, что я вдруг что-то еще могу намагичить? А вот жены своей он ничуть не боялся. Скорее, наоборот. И, желая выместить злость на той, кто не сможет ответить, обвиняюще выплюнул: – Это все твое воспитание.

Баронесса лишь втянула голову в плечи, не пытаясь перечить. А я, глядя на вымышленных родителей и сравнивая их с моей настоящей семьей, вдруг поняла: семья может быть как анестезией, так и эвтаназией, в зависимости от того, находишь ты в ней поддержку и сострадание или диктатуру и издевки.

Мне же, похоже, выпал шикарный шанс доказать, что если я хочу выжить и вернуться, то никакая «помощь» родственничков мне не сможет помешать.

Меж тем баронесса, судорожно сглотнув, мышкой юркнула в карету, и я решила последовать ее примеру. Обивка скамьи была холодной и шершавой под пальцами, внутри экипажа царил полумрак и зябкая сырость. Так что я поневоле закуталась в колючий плащ.

Отец сел последним, и карета тут же тронулась с места. За окном замелькали желтые листья, высоко в небе о чем-то протяжно кричали журавли. Отец тоже кричал. Теперь, без свидетелей, дав волю своей злости по полной.

Оказывается, у ворот он еще сдерживался. При свидетелях-то.

Уже сидя в карете, узнала, насколько я неблагодарная дочь, которая предательством отплатила за все то добро, что сделали для меня родители. Последнее заключалось в том, что они кормили, поили, одевали Кимерину и вывозили на балы. Список, прям как для породистой кошечки, которую заводчик вывозит на выставки, показы и прочее, чтобы по итогу оной получить приплод, а с него – доход.

А вот барон планировал прибыль сразу же. После свадьбы дочери. Таковая бы объединила капиталы двух семей.

А тут такая незадача: породистая невеста сбежала… А все из-за книг! Все беды от них! И воспаление мозга, и строптивый нрав, и, о ужас, собственные мысли! Последние, по мнению Бросвира, были особенно пагубны. И возникли они из-за того, что Кимерине разрешали пользоваться библиотекой брата. Там-то она и начитывалась в зюзю каждый вечер. Но это было бы полбеды. Ну, подумаешь, умная девица. У всех свои недостатки. Так нет. Этого было мало. Дщерь, у которой поздно, но сильно проявился магический дар, скрыла тот ото всех и решилась на немыслимое: идти в академию вместо того, чтобы следовать под венец с женихом, который понравился батюшке.

На эту отповедь так и хотелось сказать барону: вот бы сам и женился на этом лорде Трумвале, раз тот так по нраву! Правда, похоже, что после выходки Кимерины свадьба с упомянутым типом больше мне не грозила.

Отец сокрушался, что порченную то ли магией, то ли самими магами девицу Трумваль уже не возьмет. Потому придется искать партию не столь выгодную и как можно быстрее, пока про позор не узнала вся столица.

Баронесса при этом молчала, не прекословя, лишь опустила глаза долу.

Нет, конечно, в моей семье тоже было принято слушать старших. Но, если отец начинал расходиться, мама могла ему и ответить. Так что я в совершенстве знала, как можно обругать и на русском, и на армянском. Но сейчас всех моих лингвистических познаний не хватило бы, чтобы высказать все, что я думаю об одном напыщенном типе, который сидел напротив меня. Потому молчала. Но с вызовом. Чем бесила папочку.

А что? Я, может, предпочитала, если и играть на нервах – то только по своим правилам. Не фальшивя. И исключительно похоронный марш для чужой психики!

Так что отец все больше плевался ядом в лучших традициях удоистой гадюки. Это меня слегка успокаивало. А вот шум, начавший доноситься с улицы, наоборот, насторожил. Я отодвинула шторку, выглянула в окошко и увидела площадь, полную народу.

Только хотела было перебить барона и спросить, какой сегодня праздник, как прозвучал звонкий голос глашатая:

– Досточтимые горожане! Спешите присутствовать! Сегодня, в полдень, мы станем свидетелями важного события, которое произойдет здесь, на площади Вздохов! В соответствии с законами империи, перед вами предстанет Бриана Тэрвин, осужденная императором на смертную казнь через отрубание головы. Она виновна в покушениях на избранницу его высочества принца Ричарда – леди Одри Хайрис!

«Ну вот, хотела труп – тебе его скоро организуют», – невесело подумала я. Правда, я подразумевала, что буду смерть расследовать, а не лицезреть… Но, как говорится, заказчику надо четче формулировать пожелания. А то без четкого ТЗ даже у воображения будет ХЗ.

Благо мои худшие опасения не сбылись, и кучер, понукая лошадей, поехал дальше. То ли барон не был любителем подобных зрелищ, то ли, что вероятнее, ждать пришлось бы еще долго, потому как солнцу до полуденного зенита подниматься оказалось еще высоко. Да и что-то подсказывало: глашатай еще не раз и не два повторит свою речь. Мне же ее и второй-то раз слушать бы не хотелось. Как и оставаться здесь. Куда милее были дом, постель, сон. Повторяя это про себя как мантру, я не пробезмолвствовала остаток пути. Так что если судить по поговорке: «Молчание – источник силы», то я успела накопить ее столько – хоть горы сворачивай, хоть шеи, хоть разговоры, хоть уши в трубочку.

Хотя последние и сами уже почти скрутились: барон за всю дорогу не прервал своей негодующей речи ни разу. Замолчал он, лишь когда карета остановилась у одного из особняков. Это был не просто дом, а целое родовое гнездо. В таком отлично можно держать осаду от врагов, репортеров и просителей. Я не увидела ни резных фасадов, ни воздушных балкончиков, ни разноцветных витражей. Лишь добротные стены из серого камня, поросшие плющом с листьями, уже тронутыми багрянцем осени.

А перед ними – высокая кованая ограда и идеально выкошенная лужайка без единого кустика, под которым можно было бы притаиться.

Одним словом, дом – крепость, дверь которой открылась без скрипа – гладкие, хорошо смазанные петли не издавали ни звука. Практичность прежде всего.

Внутри – порядок, граничащий с паранойей. Натертый до такого блеска, что можно увидеть свое отражение, паркет. Шаги по нему отдавались эхом.

Мебель – массивная, дубовая, добротная, без излишеств. Гладкие поверхности, острые углы, четкие линии… – одним словом, миленько. Прямо как в склепе. Правда, комфортном, улучшенной планировки, многокамерн… – кхм, многокомнатном. В одну из таких меня баронесса и сопроводила. Правда, когда мы направлялись к парадной лестнице, что вела на второй этаж, к хозяину дома подошел слуга.

– Лорд Бросвир, приходил посыльный от самого лекаря его величества, сказал, что его господин прибудет к вам в полдень, чтобы осмотреть юную баронессу.

В ответ на это папочка недовольно фыркнул, но ничего не сказал, а мать тихо шепнула:

– Давай, дочка, поторапливайся, не гневи отца еще больше…

Мне хотелось сказать, что куда уж больше-то: его так распирало от злости, что еще немного – и лопнет. Вот как щеки от злости надул, точно хомяк. Но я промолчала. Ради кровати.

И мои старания были вознаграждены! Придя в комнату, я увидела ее! Неширокую, заправленную так – хоть монету на покрывало кидай – отскочит, постель. Уже было приготовила речь о том, как я устала и хорошо бы мне отдохнуть, как баронесса произнесла:

– Ты, наверное, проголодалась, я распоряжусь, чтобы тебе принесли поесть…

– Лучше пусть принесут поспать, – неловко пошутила я и улыбнулась матери, увидев, как ее черты лица, словно смятые, вдруг разглаживаются, а глаза светлеют.

– Хорошо, тогда скажу слугам, чтобы тебя не беспокоили, – с этими словами баронесса ушла, закрыв за собой дверь.

Я услышала отчетливый звук запираемого засова.

М-да уж… Ради интереса, перед тем как задернуть штору, выглянула в окно. Второй, хотя, судя по высоте потолков, почти третий этаж. Стена отвесная. Ни парапетов, ни барельефов, ни выступов – никаких условий для комфортного побега! Опять же решеточка. Чугунная, прочная. Ее я оценила, распахнув створки.

Но если из комнаты удрать было нельзя, то из сна – еще как можно! Подготовкой к побегу из последнего я на бис и занялась: плотно закрыла створки – чтоб не мешали звуки с улицы, задернула шторы, взбила подушку, устроилась поудобнее под одеялом и… таращилась в потолок в лучших традициях бородатой неясыти: до полного осовения. По ощущениям, это длилось целую вечность.

Но в целительской-то у меня все получилось!

Взмокшая, злая, я снова подошла к окну с намерением глотнуть свежего воздуха и пойти на второй заход. Но только взялась за ткань портьеры, чуть отодвинув ее, как увидела солнце в зените. Колокол протяжно пробил двенадцать раз и… Пол под ногами накренился, а я словно ухнула в серость. Мокрую, илистую, уже знакомую… вот так, безо всяких постельных прелюдий!

Течение в этот раз было намного сильнее, но все равно я чувствовала, что это еще мелководье, а стремнина там, гораздо дальше. На миг показалось, что в ней кто-то тонет. Это длилось лишь миг, а потом была крылатая тень. Она скрылась, и раздался отчаянный девичий крик, который враз потонул в серых водах. А те манили меня, будто нашептывая:

– Шагни дальше, зайди поглубже, и мы тебе все-все расскажем. Ты вспомнишь прошлое…

Но я не желала вспоминать. Я хотела не забыть то, что знала. Тепло материнских объятий, добрый голос отца, подтрунивания сестры и поддержку братьев. Тот мир, куда я так стремилась. И мне не нужно было больше ничего другого.

Едва это осознала, как увидела тонкую красную нить, которая терялась в сером тумане. Я сначала пошла по ней вдоль берега, а после и вовсе понеслась со всех ног, чтобы с разбегу врезаться в реальность.

Она ударила меня под дых, обрушилась пиликающими звуками и голосом сестренки. Я не могла поначалу различить слова, потому как сосредоточилась не на них, а на том, чтобы приподнять веки. Неимоверным усилием удалось чуть-чуть приоткрыть глаза, так что смотрела я на все вокруг через полуопущенные ресницы.

Палата. Приборы. Кардиограмма, звуки словно раздуваемых мехов от ИВЛ… и сестренка, что сидела рядом с телефоном в руках и действительно читала вслух: «А, это ты, Одри… Я думала, что Сесиль. У нее такая же лента сегодня утром в волосах была, – произнесла Кимберли и поморщилась то ли оттого, что ее в этот момент кто-то толкнул в бок, то ли из-за того, что обозналась. А затем, спохватившись и не иначе как вспомнив о правилах вежливости, добавила: – Одри, это Бри, моя соседка по столу. Бриана, это Одри, моя соседка по комнате…». И тут в голос адептки Бросвир вклинился лязг мечей сражавшихся на тренировочной арене принца и его верного друга – Ханта.

Сестренка сглотнула и, отложив телефон, который на миг мелькнул знакомой обложкой на экране, произнесла:

– Тома, возвращайся к нам. Мы тебя очень ждем… Врач сказал, что шансы есть. Нужно с тобой говорить, читать тебе, чтобы ты слышала наши голоса…

«Но за что фэнтези-то?» – мысленно возмутилась я и утешила себя: хорошо, хоть не Франц – абсурд торжествует – Кафка или Эдгар – жуть какая – По… А то бегала бы не по крышам академии девицей, а жуком по психиатрической клинике. А ведь малая могла и свои конспекты зачитывать с лекций по судмедэкспертизе.

Словно услышав мои мысли, малая шмыгнула носом и будто оправдываясь, произнесла:

– А я тут нашла роман один в сети, его, правда, еще автор не дописала, но я надеюсь, что закончит. Решила тебя вот приобщить. Вдруг понравится? Еще благодарить будешь…

Услышав это заявление, я собрала все свои силы, чтобы таки окончательно вернуться с того света и высказать свое возмущение сестренке. Додумалась же! Сконцентрировалась, чтобы для начала позвать ее по имени: «Карина…»

– Кимерина… – услышала я вместо этого, и свет снова померк, а меня начало затягивать в воронку, обратно в эту книжно-фэнтезийную реальность. Да, точно в нее. Слишком уж много имен совпало…

Глаза я открывала медленно и с неохотой, уже догадываясь, что увижу: успевшую осточертеть нереальность. В этот раз она была бородатой, косматой, с испуганными глазами и старческими узловатыми пальцами. Последние крепко держали меня за плечи.

– Наконец-то вы очнулись, юная леди, – произнес седовласый маг.

Да, именно чародей, а не обычный человек. Потому как у простых людей волосы не развеваются в воздухе облаком, их тело не окутывает сияние, а от рук, которыми тебя держат, по телу не расходится мягкое, успокаивающее тепло, действующее одновременно и бодряще, и убаюкивающе.

– Признаться, вы меня изрядно напугали, Кимерина, – меж тем продолжил седовласый и, отпустив меня, собрал свои волосы, которые разметались по чуть сутулым плечам, стянул спутанные пряди в тугой хвост ремешком и выдохнул.

Этот звук словно послужил сигналом, по которому тут же запричитала моя матушка:

– Многоуважаемый целитель Фольдрик, у нее сегодня это не первый раз. В академии, когда мы забирали дочь, было то же самое. Лекарь в лазарете сказал, что она провалилась в глубокий обморок.

– Настолько глубокий, что почти достигла дна.

– Какого? – непонимающе захлопав глазами, спросила матушка.

– Могилы, – охотно отозвался седовласый и пояснил: – Я сейчас вернул вашу дочь практически с того света: мало того что у нее остановилось сердце и дыхание, так и душа почти разорвала связь с телом. Чудо, что я смог ее дозваться.

Я, в этот момент севшая на постели (лежать было уж очень жестко и жарко), увидела, как после слов господина, которого баронесса величала не иначе как многоуважаемый, она побледнела, прижала руку ко рту и охнула, потеряв дар речи.

Седой тип, выдернувший меня в этот бред, тоже не спешил нарушать воцарившееся безмолвие. А я, чувствуя себя неуютно, заерзала и попыталась прикрыться одеялом. В тишине раздался скрип. Я остановилась, чувствуя неловкость и ответственность момента, и после попыталась действовать как можно тише. Но доска кровати не прониклась всей важностью моего дела и весом тела и скрипнула еще громче и протяжнее.

Я вовсе замерла. Но противная кровать все равно, не иначе как из вредности, издала контрольное «пи-и-иу» и наконец затихла. «Да это не ложе, а детектор движений какой-то! На такой, если предаться разврату, – весь дом в курсе будет!» – подумалось вдруг.

Седой же, которому постельные аккомпанементы явно не понравились, глянул на меня. Сурово так глянул. Строго. Как типичный целитель на упрямую столетнюю молельщицу, которая не просто ладаном пахнет, а на него дышит. Но при этом все равно норовит удрать в веселое и опасное паломничество… А за тридевять земель или вовсе на тот свет – это как пойдет.

Увы, я не прониклась. Маг, поняв это, поджал губы и, нарушив тишину, веско произнес:

– Я сообщу о случившемся вашему супругу.

На это матушка встрепенулась и затараторила:

– Прошу, не нужно. Не стоит беспокоить барона. Это случилось всего один… вернее, два раза. Я позабочусь, чтобы Кимерине было хорошо. Обещаю, этого не повторится.

Целитель жестко усмехнулся.

– Баронесса, при всем моем уважении «не повторится» зависит не от вас.

– Однако моему супругу все-таки не говорите, он лишь разгневается и…

«В лучшем случае на бис профилактически проорется на дочь», – матушка не сказала, но я легко додумала окончание ее фразы.

– Хорошо, не скажу, – видимо, придя к тем же выводам, что и я, отозвался седой и добавил: – Но его высочеству доложить обязан, поскольку я здесь исключительно по его поручению. И должен сообщать о самочувствии Кимерины ему лично. Пока же до завтра настоятельно попрошу внимательно следить за самочувствием вашей дочери и не снимать с нее вот этого амулета… – произнес маг, обращаясь к баронессе так, словно меня здесь и не было, или была, но в роли неразумного дитяти.

Я замолчала в знак протеста. Только целитель не иначе принял это за знак согласия и подошел к саквояжу, который валялся у двери. Возникло ощущение, что его не поставили, а кинули на пол, едва целитель перешагнул порог. Скорее всего, маг, как оказался в комнате и увидел меня всю такую предсмертную, бросился к постели вредить… в смысле возвращать с того, нормального света, в этот бредовый.

Сейчас же седой, аккуратно поправив сумку, достал из нее какую-то внушительную висюльку на шнурке и самовольно нацепил ту мне на шею. Лишь после сделанного пояснив:

– Это поможет душе укрепиться в вашем теле, юная леди. А сейчас позвольте я оценю ваше физическое состояние.

После чего меж ладоней мага проскочила искра и сразу разрослась до размера маленькой шаровой молнии, которая прокатилась по моему телу уже знакомой волной.

Императорский целитель (а теперь было абсолютно ясно, что это именно он), удовлетворенно хмыкнув, заключил:

– Радует: органы и ткани абсолютно здоровы. Увы, этого же нельзя сказать об энергетических каналах. Но надежда есть всегда. А чтобы укрепить ее, я оставлю вам вот это, и это, и еще это…

И мужские руки тут же начали выставлять на прикроватную тумбу флакончики. Их оказалось не меньше дюжины. Эликсиры, снадобья, взвары, бутылек с какими-то пилюлями… Все это надлежало принимать строго по рецепту. Не пропуская.

Критически глянув на эту батарею, подумала, что питаться, похоже, мне придется исключительно местными лекарствами. Обычная еда после них в желудок просто не поместится. Впрочем, свои мысли оставила при себе. А вот матушка внутри держать не стала. Правда, не опасения, а благодарности. Провожала она целителя, не переставая его восхвалять.

Когда же они ушли, я осталась одна и, судя по звукам, вновь в запертой комнате. Хм, видимо, ловить Кимерину Бросвир было тяжелее, чем лечить…

Впрочем, мое уединение длилось недолго. Баронесса вернулась скоро и не с пустыми руками, а с новостью.

– Деточка, раз ты… поспала немного, – чуть замявшись, начала она, – то стоит уже собираться на ужин. Тебе сегодня нужно выглядеть хорошо: к нам придет господин Настис. Он хоть и неблагородного происхождения, но достаточно состоятелен. Так что не гневи отца, прояви к нашему гостю благосклонность. Если ты ему понравишься, то с тобой случится одно из самых счастливых событий, которые бывают в жизни женщины, – свадьба!

Реакция на это заявление – ноль радости с моей стороны. Я бы даже сказала минус сто.

Хотя этого господина даже в глаза не видела… И лучше бы не лицезрела никогда, поняла я спустя четыре часа пыток притираниями, бигудями, белилами, духами, помадами и прочей гадостью, именуемой подготовкой к вечеру.

Служанки старались вовсю. Особенно когда шнуровали меня. С учетом того, что фигура даже в грезе оказалась пышной (и почему я не могла намечтать стройную талию, которая утянута бы была сейчас куда слабее, а ребра корсета впивались бы в мои собственные куда меньше), дело оказалось нелегким. Как и я сама.

Так что теперь воздуха девице Тамаре-Кимерине слегка не хватало, когда та сидела за столом.

За ним же, помимо Бросвира с супругой, наблюдался и упомянутый Настис. А еще один вертлявый юнец лет пятнадцати. Из тех, что верховодят среди подростков, когда затевается очередная шалость.

Помимо них, была еще чета – старший сын барона и его супруга. Оба с такими кислыми лицами, что те отлично подошли бы для закваски капусты. Разговор за ужином, к слову, тоже был кислым, а еще пресным, сухим и вообще диетически-невкусным. А вот еда – вполне приятной.

Я уделила внимание паштету из фазана. Тот был подан слугами в виде нежного рулета, украшенного листьями базилика и ягодами брусники. Он таял на языке, был нежен и прелестен, растекался по небу и доводил до блаженства. А какой был изумительный цыпленок под сливочным соусом… М-м-м… Просто сказка! С хрустящей корочкой, отливавшей янтарем, с ароматом, за который наш Тумка продал бы свой хвост. И я бы поддержала котика в этой сделке своими руками и его лапами.

А чего стоили молодые морковки в меду, трюфельное пюре, маленькие – на один укус – пирожки с вишневым конфитюром. От козьих сыров в грушевом желе, остро-сладком, с нотками грецкого ореха, я и вовсе не смогла оторваться.

А что? Мое настоящее тело сейчас в реанимации, все вокруг – фантазия, причем даже не совсем моя, а автора книги, которую читает сестренка, и эти строки как-то проникают в мое сознание, которое все тут и создает… Так что и калории вымышленные. Зато удовольствие – настоящее. И я могу его получать, не опасаясь за фигуру. Хоть что-то хорошее в моем состоянии появилось!

Увы, ненадолго. Барон, до этого активно беседовавший с потенциальным женишком Кимерины (а может, уже и вполне реальным – смотря до чего эти двое договорились), весь вечер бросал на меня недовольные взгляды и, наконец, не выдержав, сварливо произнес:

– Леди – это то, что она ест.

Сказано это было даже не с намеком, а с прямым упреком: «Столько жрать?! Что о тебе подумает будущий супруг?»

Я могла бы его проглотить, как до этого вишенку, как до этого морковку, но не стала. В отличие от овощей, укоры, да еще такие едкие, не способствовали пищеварению. От них скорее образовывались язвы и в желудке, и на душе. А я была за здоровое питание во всех смыслах этого слова. Да и за столом я, признаться, засиделась… Поэтому решила совместить приятное с приятным: разом и ответить папочке, и уйти.

Так что, отложив вилку, мило улыбнулась барону, отчего тот насторожился, и произнесла:

– В таком случае я одна сплошная сдобная булочка. – И, повернувшись к гостю, прямо как рекламный агент, продвигающий товар, в лоб произнесла: – Слово даю, никакой гадости в рот ни разу не брала. В отличие от других девиц, которые рядом с мужчинами порой ведут себя, как сущие дети, и тянут в рот всякую пакость…

Тон у меня получился абсолютно невинным, однако гость намек понял, хотя тот был и не для него, а для папочки. Отец же осмысливал услышанное чуть дольше, зато багровел быстрее, а орал громче:

– Во-о-о-он!

Пусть барон магом и не был, но из-за стола меня точно заклинанием сдуло. Правда, не успела я дойти до дверей, как в спину дротиками врезались слова:

– За такие вольности проведешь ночь не у себя в спальне, а в молельне за покаянием! А Мортир за этим проследит! И чтобы шла туда сейчас же!

«Кажется, сватовство не задалось», – догадалась я и вышла в коридор. Интересно, когда следующий кандидат появится. С целеустремленностью барона что-то подсказывало – очень скоро.

Только еще быстрее меня нагнал рослый угрюмый слуга. И без лишних слов подхватил под локоток и буквально поволок куда-то вперед.

– Эй, а нельзя полегче? – возмутилась я.

Громила в ливрее это проигнорировал и продолжил меня тянуть вперед. Затем мы свернули в анфиладу, миновав ее, оказались в галерее и через последнюю вышли к высокой резной двери из старого мореного дуба. Мужская рука открыла створку. Та скрипнула, словно желна в весеннем лесу. Громко и противно.

Почти тут же я ощутила легкий толчок меж лопаток. Непроизвольно перешагнула порог, оказавшись в капелле. А за моей спиной уже традиционно закрылась дверь и послышался звук задвигаемого засова.

Последние ало-золотистые лучи скользили сквозь высокие стрельчатые окна, где цветные стекла были зажаты в тиски свинцовых переплетов. Витражи – кроваво-красные, сапфировые, темно-зеленые – отбрасывали на ряды скамей, обтянутых бархатом (в некоторых местах уже потертым), пестрые узоры света из света и тени.

Между ними был проход к каменному алтарю, возвышавшемуся на постаменте прямо напротив входа.

Судя по числу мест, здесь служили мессы для обитателей дома, их родственников и прислуги. Одним словом, не церковь или храм, а именно семейная молельня. А что, удобно: разом в доме место и для покаяний, и для наказаний.

Правда, последние я отбывать не намеревалась и уж читать псалмы всю ночь напролет не собиралась. Хотя свечи на алтаре все же зажгла. Ибо стемнело, а я была ни разу не кошечка ни фигурой, ни зрением. На это ушло у меня, наверное, с полчаса. Все же высечь кресалом, лежавшим рядом с бронзовым канделябром, искру оказалось куда труднее, чем чиркнуть спичкой.

Вот так, добыв на ужине пропитание, а в склепе – свет, я решила, что самое время прилечь отдохнуть. А там, если повезет, уйти из этого сна на покой. Вечный для данного мира. И вернуться окончательно в свой.

Но увы… То ли я за день выспалась, то ли импровизированная кровать была слишком узка, и я несколько раз с нее едва не упала, но мозг думал не об отдохновении, а о том, как не грохнуться снова… Одним словом, дремы не было ни в одном глазу.

Видимо, нужно было утомиться. И я начала приседать. Плохая идея на сытый желудок. Это я поняла быстро. Потому силовые тренировки решено было сменить на кардио, и я начала прохаживаться по капелле, чтобы наткнуться на неприметную, утопавшую в чернильных тенях дверку. Та оказалась проходом в крипту: узкая лестница, окаймленная железными цепями, вела вниз, в темноту, откуда тянуло сыростью и запахом тления, смешанным с ладаном.

Спустившись, я увидела семейный склеп. Невысокие ровные плиты, которые были куда шире скамеек.

На одной из таких я и решила устроиться, чтобы дремануть. М-да… Никогда выражение «на том свете отоспишься» не было столь буквальным.