Алое домино

Глава вторая

На второй день путешествия Джеррен и Антония остановились на известном постоялом дворе уже неподалеку от Лондона, чтобы отдохнуть и пообедать. Было по-прежнему очень холодно, и очень не хотелось менять теплую уютную гостиную с ярко пылающим камином на неудобную выстуженную почтовую карету. Антония удобно устроилась у самого огня, лениво грызя леденцы из блюдца, стоящего у ее локтя, а Джеррен, продолжая сидеть за столом, просто повернулся к камину лицом и небрежно вертел в руке бокал, задумчиво и рассеянно глядя перед собой.

Пользуясь тем, что он так погружен в себя, жена рассматривала его с напряженным вниманием и интересом, которые в противном случае скрыла бы за маской презрения Со дня их первой встречи прошла неделя, но он приводил ее в такое же замешательство, как и в первый день. Поначалу она сочла его человеком удачливым, но совершенно беспринципным, который цинично продал деду свое старинное имя, так же мало заботясь о ее чувствах, как и старик. Предупредив, что не намерен быть покорным и уступчивым мужем, тем не менее ничего от нее не требовал и даже убедил сэра Чарльза отпустить ее в Лондон. Казался равнодушным, но при этом мог быть внимательным и понимающим. Когда ворота Келшелл-Парка захлопнулись за ними, Антонию пронизала дрожь страха перед неизвестностью. Она постаралась скрыть это, но Джеррен тихо сказал: — Можно сожалеть и о тюрьме, если кроме нее ничего в жизни не знал, но все же свобода куда желаннее.

— Свобода? — Невзирая на усилия, голос предательски дрожал. — Просто одна тюрьма сменяется другой.

— Вы неправильно судите обо мне, голубушка, — прошептал он с упреком. — Клянусь, я вовсе и не собирался быть вашим тюремщиком.

Она с негодованием взглянула на него, подозревая насмешку, но обнаружив, что он ласково улыбается, грустно пожала плечами и отвернулась, пытаясь за этим жестом укрыть замешательство. Ей был непонятен этот человек, саму жизнь воспринимающий как шутку и на любые упреки и презрение отвечающий безудержным смехом. При ее скудном жизненном опыте такое наплевательски-легкомысленное отношение ко всему было просто непредставимым. Даже Винсент, со своим чрезвычайно серьезным отношением к жизни и к самому себе, мало преуспел в том, чтобы хоть как-то разогнать мрак ее существования. Джеррен же, похоже, ничто не воспринимал всерьез, даже и свою роль в бесчестной сделке с сэром Чарльзом.

Сама того не желая, она сравнивала их. Винсент, провозглашая вечную преданность, клянясь избавить ее от дедовской тирании, не сделал решительно ничего. Джеррен же, ничего заранее не обещав, сразу предложил уехать, беззаботно, словно походя бросил ей этот необыкновенный дар освобождения, предоставив к тому же выбирать свою судьбу самой.

Намеренно или нет, но во время путешествия он был неизменно заботлив и внимателен. У Антонии, никогда не выезжавшей из Келшелл-Парка дальше, чем на ближайшую сельскую ярмарку, да и то раз или два в жизни, все вокруг вызывало живейший интерес: и меняющиеся пейзажи, и деревни, по которым они проезжали, и особенно Оксфорд, где останавливались на ночь. Джеррен охотно отвечал на все бесчисленные вопросы, иногда даже умудряясь вызвать на трагических губах улыбку, так что в конце концов между ними установилось некое подобие дружбы. С ее стороны эта дружественность выражалась, конечно, пассивно, просто она перестала так негодовать, а теперь даже подумывала, не открыться ли ему в страхах, мучивших ее всю поездку.

Она все еще собиралась с духом, чтобы заговорить, когда высокие часы в углу зашипели, захрипели, а потом пробили время неожиданно нежным звоном. Джеррен, вздрогнув, вышел из оцепенения, проглотил остаток вина и поднялся.

— Пора ехать, если хотим добраться до Лондона сегодня, — заметил он и направился к звонку. — Велю закладывать лошадей.

Антония кивнула, подавив вздох, а Джеррен задержался рядом, глядя на нее сверху вниз.

— Устали, голубушка? Крепитесь, скоро путешествие закончится.

Она покачала головой: — Я не устала. Просто… — Она умолкла, разглаживая на коленях юбку и избегая смотреть ему в глаза. — Вам никогда не приходило в голову, что меня могут не принять в высшем обществе?

Он нахмурился: — Кто это вам такого наговорил? Дедушка?

— Да, — неохотно призналась она. — Перед тем, как нам вчера отъехать, он послал за мной. Сказал, что я рано радуюсь, уезжая от него. Что вы совершаете глупость, увозя меня в Лондон, а когда выясните, что из-за матери меня нигде не станут принимать, тут же прогоните обратно. — Она с неожиданным вызовом подняла голову. — Не обманывайтесь на мой счет! Сама презираю и ненавижу текущую в моих жилах кровь Келшеллов, а вовсе не цыганскую, но вполне возможно, что сэр Чарльз прав.

— Вас примут, не сомневайтесь! — убежденно сказал Джеррен. — Девочка моя, да неужели вы не понимаете, что сэр Чарльз сказал это с единственной целью — помучить вас? Он сам никогда и никому не расскажет историю, просто из самолюбия, да и Роджер Келшелл тоже. Ваша жизнь проходила в замкнутости и отдалении, знакомых в Лондоне нет, зато у меня их множество, и как мою жену вас примут без малейших вопросов. Успокойтесь и не мучайте себя этим больше.

Однако на ее лице все еще было написано сомнение.

— А если станут известны обстоятельства нашей свадьбы?

— А чем они, собственно, отличаются от обстоятельств вашего рождения? Разумеется, в свете будут какое-то время строить разные предположения, но недолго — не долее недели, пока не появится какая-нибудь новенькая сплетня.

— Вы уверены? — Черные глаза с волнением и недоверием смотрели на него. — Какую бы ненависть я ни питала к дому дедушки, но лучше уж сразу вернуться, чем испытывать подобное унижение.

Он наклонился вперед, положив одну руку на спинку кресла, а другую — на ее нервно стиснутые, неподвижно лежащие на коленях руки.

— Уверен, — спокойно ответил он. — Поверьте, я не взял бы вас в Лондон, будь хоть малейшие опасения или же сомнение.

Антония не делала попыток отнять руки. Губы ее приоткрылись, глаза, все еще устремленные на него, сияли чудным, мягким блеском; такими он их еще не видел. И тут, прежде чем они успели сказать друг другу еще хоть слово, дверь открылась и появился мрачного, болезненного вида слуга с длинным, покрасневшим от простуды носом.

— Какого черта тебе надо? — Джеррен резко выпрямился и направился к вошедшему с таким яростным видом, что бедняга инстинктивно попятился. Потом, облизав губы, несколько раз закрыл и открыл рот прежде, чем издать хоть какой-то звук.

— В-вы… вы звонили, сэр, — пробормотал он наконец.

— Что? Ах, да! Закладывай лошадей и побыстрее. Да не стой же ты, разинув рот! Убирайся, да пошевеливайся!

Ошеломленный слуга в некоторой растерянности ретировался, неплотно закрыв за собою двери. По этой причине повелительные раскаты голоса Джеррена прогремели по коридору и достигли ушей некоей леди, которая как раз спускалась по лестнице.

При этих звуках она застыла, устремив широко раскрытые глаза туда, откуда они доносились. Потом с неясным восклицанием бросилась к двери гостиной, едва не столкнувшись со слугой, робко отступившим в сторону. Ни Антония, с заалевшими щеками напряженно смотревшая в огонь, ни Джеррен, слегка нахмурившись наблюдавший за нею, не заметили ее. А леди, встав в дверях, видела только Джеррена.

— Джеррен! — задыхаясь, произнесла она.

Он вздрогнул от неожиданности и обернулся. Стоя в дверях, в одеждах собравших все оттенки голубого, в шелковом капюшоне поверх бледно-золотых, без малейшего следа пудры, волос, естественными локонами обрамлявших нежное, подобное камее, чистое личико, она являла собой прелестную, с изящными пропорциями фигурку напоминавшую дрезденскую статуэтку-пастушку. Фарфорово-голубые глаза, опушенные длинными ресницами, недоверчиво рассматривали Джеррена. На мгновение она замерла, словно птичка в полете, потом, протянув руки, впорхнула в комнату.

— Джеррен! — воскликнула она снова. — Вы ли это? Услышав ваш голос, я решила, что сплю! Каким чудом вы здесь?

Джеррен', у которого при виде ее вырвался сдавленный звук, подозрительно похожий на ругательство, взял себя в руки и отвесил самый официальный поклон, игнорируя протянутые руки. Антонию такая сдержанность нисколько не удивила: еще чуть-чуть и молодая леди бросилась бы в его объятия.

— Какая неожиданная радость, мисс Челгроув, — холодно произнес он. — Надеюсь, вы в добром здравии?

Протянутые руки бессильно упали, а на лице у мисс Челгроув появилось обиженно-недоуменное выражение. Прежде чем она заговорила снова, Джеррен повернулся к Антонии, обнаруживая тем самым перед юной леди ее присутствие.

— Мадам, — продолжал он, — позвольте представить вам мисс Джессику Челгроув.

Одного оценивающего взгляда было Антонии достаточно, чтобы уяснить, что, невзирая на более модную одежду, девушка очень невысокая. Тогда она грациозно поднялась во весь свой величественный рост и сделала по-королевски снисходительный реверанс, пока Джеррен, утратив некоторую долю своей обычной самоуверенности, продолжал представлять: — Мисс Челгроув — моя жена.

Видение в голубом как раз делало ответное церемонное приседание, но при словах Джеррена замерло, и этот реверанс, пожалуй, никак нельзя было назвать изящным. Выпрямившись, она, как громом пораженная, переводила взгляд с Джеррена на Антонию.

— Ваша жена? — прошептала она. — О, Джеррен, только не это!

То был вопль души, но через минуту она уже взяла себя в руки, маска вежливой заинтересованности закрыла выражение отчаяния, на мгновенье мелькнувшее на лице, и даже появилось некое подобие улыбки.

— Что ж, тогда должна пожелать счастья, — произнесла она. — Рада познакомиться с вами, мадам. Прошу простить мне некоторую неофициальность, с которой я позволила себе ворваться сюда. — Улыбка стала чуть злобной. — Мы с Джерреном старые друзья.

— Нет нужды извиняться, мисс Челгроув, — ответила Антония таким медовым голосом, что даже Джеррен ошеломленно взглянул на нее. — Вы решили, что мой муж один. Знай вы, что я тоже здесь, то, разумеется, не вошли бы.

Глаза у мисс Челгроув сузились, а вся маленькая фигурка под плащом напряглась. Но прежде чем она успела достойно возразить, в комнату вкатилась невысокая округлая дама, одетая в роскошное платье красно-коричневого бархата с соболями, и весьма недовольным тоном произнесла: — Джессика, ты ведешь себя совершенно недостойно! Бродишь в одиночестве по гостинице, врываешься в комнату к джентльмену — это уж ни на что не похоже, клянусь! Совсем уж разум потеряла! Что же касается вас, Сент-Арван, признаться, удивлена!..

— Мама! — прервала Джессика напряженным голосом. — Полагаю, ты не заметила этой леди. Перед тобою — мисис Сент-Арван.

Поток негодования оборвался на полуслове, дама повернулась и замерла, осознав, что смуглая незнакомка присела перед нею в приветственном реверансе. С растерянным изумлением она ответила на приветствие, потом ощупью нашла в мехах золотой лорнет и поднесла к глазам, чтобы рассмотреть ее получше. При виде поразительной красоты Антонии на лице дамы отразилось недоверие.

— Миссис Сент-Арван? — переспросила она, с подозрением глядя на Джеррена. — Ваша женитьба — для всех нас большая неожиданность. В Лондоне о ней даже не слышали.

— У нас была очень скромная, тихая свадьба неделю назад в доме жены, — коротко пояснил он. — Так пожелал ее дед, сэр Чарльз Келшелл, поскольку нездоровье приковало его к постели.

— Келшелл? — Для мисс Челгроув один сюрприз следовал за другим. Она снова посмотрела на Антонию. — О, мадам, так значит, вы родственница старинной моей подруги, миссис Роджер Келшелл?

— Да, мадам, я в родстве с ее мужем, — вежливо отвечала Антония, — хотя никогда его не видела. Это — первый мой визит в Лондон.

Миссис Челгроув опустила лорнет. Знакомая фамилия Келшеллов убедила ее, что Джеррен не лжет, а собственный наблюдательный взгляд сказал, что платье новобрачной, хоть и не слишком модное, сшито из прекрасной, дорогой ткани, а плащ, небрежно брошенный на стул, богато отделан мехом; наряд же самого Сент-Арвана вообще отличался дорогостоящей изысканностью. Все эти наблюдения лучше всяких слов объяснили миссис Челгроув, что Джеррен Сент-Арван каким-то таинственным образом умудрился найти обворожительную жену с немалым, по-видимому, состоянием, и выражение благодушия исчезло с ее лица.

— Ну что же, дорогая, позвольте вас поздравить, — любезно произнесла она. — И вас тоже, сэр. Не сомневаюсь, мы еще будем иметь удовольствие видеть вас обоих в Лондоне. А теперь мы вынуждены распрощаться, поскольку уже поздно, а я не люблю ездить в темноте. Пойдем, Джессика.

Попрощавшись, как требовали приличия, мать и дочь ушли, но в дверях Джессика, помедлив, обернулась. В глазах, смотревших на Джеррена, и на лице отразились гнев, боль и упрек, но мать резко окликнула ее, она повернулась и исчезла.

В гостиной воцарилось молчание. Из коридора подул холодный сквозняк, камин задымил, и Джеррен пошел закрыть дверь. Вернувшись к Антонии, небрежно произнес: — Видите, голубушка, как беспочвенны ваши страхи. Миссис Челгроув вращается в высших кругах, однако приняла вас не колеблясь, только немного удивилась. Если уж вы смогли удовлетворить требовательный взгляд этой титулованной вдовы, то и вообще беспокоиться не о чем.

— Вы хорошо знаете миссис Челгроув? — кротко спросила Антония.

Он пожал плечами: — Я встречался с нею множество раз. С учетом разницы в возрасте можно сказать — да, хорошо знаю.

— А ее дочь? Знакомство с нею, полагаю, было не просто хорошим.

— О да, далеко не просто хорошим. Я бы даже осмелился назвать его восхитительным. — Джеррен шагнул к застывшей у камина Антонии и улыбнулся ей прямо в пылающие гневом глаза. — Столь же восхитительным, сколь и вы, готов держать пари, находите свое знакомство с юным Винсентом.

— А вот это, сэр, — гневно произнесла она, — вас совершенно не касается.

— Безусловно, — шепнул он. — И не может, поскольку мы с вами тогда еще не встретились.

Упрек, несмотря на всю свою шутливость, безошибочно попал в цель. Антония залилась румянцем и отвернулась, чтобы взять плащ, а когда он, опередив ее, накинул плащ ей на плечи, поблагодарила с церемонной любезностью. В тягостном молчании дождалась она, пока он расплатился по счету, и пошла рядом с ним к карете.

Встреча с Джессикой Челгроув всколыхнула в памяти Антонии то, что Винсент рассказывал о репутации Джеррена и что несколько забылось за последние сутки. Почти против воли враждебность ее к мужу все уменьшалась и уменьшалась, пока его общество не стало доставлять ей даже удовольствие. Но вот появилась мисс Челгроув и напомнила, что и легкий нрав, и обаяние, уже почти убедившее Антонию, что он заботится о ней по-настоящему, не более чем оружие опытного обольстителя, которым он обдуманно и цинично пользуется, чтобы завоевывать сердца легковерных женщин.

Это размышление вызывало в ней гнев и на себя и на него.

Тягостное состояние враждебности длилось до самого конца путешествия, отравив радость прибытия в Лондон и притупив интерес к незнакомым видам и звукам большого города. На оживленном, шумном постоялом дворе, который и был для них местом назначения, Джеррен заранее забронировал обширные покои: гостиную, комнаты для себя и Антонии и для ее горничной, Тернер, что ехала за ними следом, в другой карете с багажом.

В гостинице была суета, люди приходили, уходили, приезжали и отъезжали постояльцы, туда-сюда носились слуги, так что у Антонии вскоре разболелась голова, и она могла только радоваться распорядительности Джеррена, понимая, что без него вдвоем с Тернер было бы просто не справиться с хлопотами. А так, словно по мановению волшебной палочки, им быстро приготовили комнаты, внесли багаж и накрыли в гостиной легкий ужин. За стол она села без особого аппетита и, наскоро поев, тут же удалилась к себе в спальню.

Непривычное двухдневное путешествие очень утомило ее, но заснуть долго не удавалось. Ей, привыкшей к сельской тишине, казалось, что лондонцы никогда не спят, и ночь уже наполовину прошла, прежде чем Антонии удалось забыться в тяжелой дреме. Поэтому встала она очень поздно и, выйдя в гостиную, нашла записку от Джеррена. Он писал, что поехал к своему поверенному посоветоваться о некоторых неотложных делах, но как только с этими делами будет покончено, вернется в ее распоряжение.

Позавтракав в одиночестве, Антония подошла к окну и принялась наблюдать происходящее снаружи. Она находила всю эту суету и мельтешение бесконечно забавным и интересным, особенно из окна безопасной уютной гостиницы, честно признаваясь при этом самой себе, что все выглядело бы совершенно по-другому, окажись она в этом огромном неприветливом городе совершенно одна, без всякой защиты. Впервые она осознала, каким безумием было ее прежнее намерение, став совершеннолетней, убежать из Келшелл-Парка и самой заботиться о себе. Неудивительно, что Джеррен расхохотался, услышав об этом.

Мысль за мыслью потянулась цепочка размышлений. Встреча с мисс Челгроув и ее дочерью подтвердила правильность предположений относительно того, как примут в Лондоне жену Джеррена, и к тому же показала, что на данный момент он готов вести себя так, словно в их браке не было ничего необычного. Но сможет ли и дальше, если она будет постоянно издеваться и насмехаться над ним? Пожалуй, вряд ли. Антония чувствовала, что Джеррен вовсе не так терпелив и добродушен, как хочет казаться. Она унаследовала от Келшеллов немалую проницательность, хоть и подавляемую нередко порывами страстей, переданных ей предками-цыганами, и хорошо понимала, что до тех пор, пока не займет в высшем свете достаточно прочного положения, следует быть более мягкой и любезной.

Поэтому, когда заподдень вернулся Джеррен, она вежливо поздоровалась, уверила его, что нисколько не скучала в его отсутствие, поинтересовалась, благополучно ли закончились переговоры с поверенным. Он выслушал ее с некоторой иронией, но никак не отреагировал на подобную перемену в отношении.

— Надеюсь, да. Я сказал ему, что хочу как можно скорее приобрести дом в фешенебельной части города, но, поскольку такую сделку все равно нельзя провести за день, он подыщет приемлемую квартиру, где мы сможем пока пожить. Вы и сами не сможете, да и не захотите оставаться здесь долее двух дней.

— Да, я предпочла бы какое-нибудь более тихое место, — призналась она, добавив с сияющей улыбкой: — Я уверена, Тернер будет весьма признательна. Она-то убеждена, что нас здесь могут в любую минуту ограбить, а то и убить.

Он рассмеялся: — Заверьте свою горничную, что убийство в этих местах — вещь почти неизвестная, а ограбить нас могут только при расчете. Ну что ж, голубушка, я уже достаточно долго пренебрегал вами. Есть что-нибудь такое, что вам особенно хотелось бы сделать или увидеть?

Антония, у которой перед глазами все еще стояло изысканное модное одеяние Джессики Челгроув, ответила на вопрос не колеблясь.

— Да. Я хотела бы купить себе новую одежду. — И тут на лице ее появилось сомнение. — Но может быть, вы не знаете, где?..

— Уверяю вас, знаю, — забавляясь, ответил он. — Возможно, это покажется вам предосудительным, но у меня в таких делах немалый опыт, и я могу провезти вас по самым модным магазинам Лондона.

Она с подозрением взглянула на него, но прежде чем успела вымолвить слово, дверь распахнулась, и гостиничный слуга, глядя на Джеррена с явно возросшим уважением, торжественно объявил: — Лорд и леди Маунтворт с визитом к вам, мистер Сент-Арван.

Джеррен удивленно ахнул и повернулся навстречу входившим в комнату даме и господину примерно одних лет с ним. Леди Маунтворт, стройная брюнетка, отличающаяся скорее живостью и щегольством, нежели красотой, бросилась вперед и обеими руками схватила его за руку. — Джеррен, противный! — весело воскликнула она вместо приветствия. — Как ты нас всех напугал!

— Люси, но все же прекрасно! — Джеррен поцеловал ее пальцы, потом протянул руку мужу. — Питер? Что такое заставило вас вернуться из Италии?

— А что еще могло нас заставить, если не вести о твоих затруднениях? — ответил Маунтворт с улыбкой, пожимая протянутую руку. — Но как бы там ни было, наши усилия не пропали даром. Тебя, кажется, можно поздравить?

— Да, это так! — Джеррен повернулся к Антонии, которая поднялась и в замешательстве рассматривала вошедших. Он взял ее за руку и подвел к остальным: — Люси, позволь представить мою жену.

Антония вознамерилась было сделать учтиво-официальный реверанс, но миледи, похоже, не была склонна к церемонности. Антонию схватили за руки, и Люси весело произнесла: — О, прошу вас, давайте оставим церемонии, я ведь знаю Джеррена всю жизнь и уверена, что и с вами мы подружимся. Как замечательно, что мы вернулись в Лондон!

Антония пробормотала какие-то любезности, и Джеррен представил ей лорда Маунтворта. Люси, склонив головку набок, словно малиновка, блестя глазами, с нескрываемым восхищением смотрела на юную девушку.

— Дорогая, мы с вами зададим в Лондоне новый тон и вернем моду на брюнеток. Вот будет восхитительно! Хватит уже всем восторгаться глупо хихикающим блондинкам, вроде Джессики Челгроув. — Поймав смиренно-укоряющий взгляд мужа, она зажала рот рукой. — Ой, что за несчастный язык! И почему это я всегда сперва говорю, потом думаю?

На этот вопрос никто не попытался ответить, только Джеррен небрежно заметил: — Следует ли так понимать, что вы прервали путешествие по Италии и поспешили назад в Англию, чтобы выручить меня из Ньюгейта.

— Разумеется, — ответила Люси. — Новости, конечно, доходили до нас безумно долго, но как только дошли, мы немедленно выехали домой. Не думаешь же ты, что мы могли бросить тебя в этой жуткой тюрьме? Дорогой, это было ужасно, да?

Он усмехнулся, с нежностью глядя на нее: — Не ужаснее того, что я заслужил за свою чертовскую глупость. И потом, — он бросил смеющийся взгляд на Антонию, — иногда и пребывание в Ньюгейте может принести неожиданную удачу.

Люси открыла было рот, чтобы задать вертевшийся на языке и, похоже, нескромный вопрос, но тут предусмотрительно вмешался Питер: — Приехав в Лондон, мы обнаружили, что нас опередили. Ты оказался на свободе, но отбыл в никому не известном направлении. А сегодня утром я случайно встретил юную Челгроув, она и сказала, что ее мать встретила тебя вчера. Тогда я разослал посыльных по всем гостиницам, где ты мог остановиться, и вот, — он улыбнулся, пожав плечами, — мы здесь.

— И очень рады видеть тебя в порядке, — самым искренним тоном прибавила Люси, — хоть и опоздали с помощью.

Джеррен снова поднес ее руку к губам.

— Милая Люси, — ласково произнес он, — вы даже не можете представить, как я благодарен вам обоим за заботу обо мне. Просто не нахожу слов. — Он умолк, потом заговорил снова, уже более беспечным тоном: — А вот твоя помощь подоспела как раз вовремя. Антония первый раз в Лондоне и жаждет обновить гардероб. Лучшей спутницы, чем ты, уверен, и желать нечего.

— Замечательно! — воскликнула Люси и порывисто повернулась к Антонии. — Дорогая миссис Сент — Арван, поедемте тотчас же. Только вчера мне попалась на глаза парча, которая на вас будет смотреться изумительно.

— Одну минутку, любовь моя, — смеясь, вмешался Маунтворт. — Джеррен, вы надолго в Лондон?

Джеррен подтвердил, что именно таковы их намерения, и рассказал обо всех ближайших планах. Люси тут же напрямик заявила: — Глупости! Вы должны жить у нас, пока не купите что-нибудь приличное.

— Совершенно согласен, — с готовностью подтвердил Питер. — Вам сразу следовало приехать прямо к нам, просто вы думали, что мы за границей, и только это вас извиняет.

— Вы оба, как всегда, само благородство и великодушие, — с благодарностью заметил Джеррен. — Разумеется, мы с радостью примем ваше гостеприимное приглашение, не так ли, голубушка?

Антония согласилась. Трудно было бы поступить иначе, да к тому же в этом случае ей вовсе и не хотелось оспаривать его решение. Несмотря на все заверения Джеррена, она никак не могла избавиться от дурных предчувствий, так что заручиться поддержкой леди Маунтворт совсем неплохо. Так будет куда спокойнее.

История удивительного возвращения Джеррена Сент-Арвана в сопровождении богатой и красивой жены, рассказанная миссис Челгроув, быстро распространилась в обществе, не утратив ни одной из переданных ею подробностей. Слухи кипели самые разные; еще, оказывается, были живы несколько стариков, помнивших роковую дуэль между Энтони и Роджером Келшеллами, однако никто из них не был вхож в высшие слои света, так что задаваться вопросом о предках Антонии никому попросту в голову не пришло, Келшеллов знали все, и когда стало известно, что юная миссис Сент-Арван — внучка и наследница богатого, титулованного главы аристократического рода, никто уже больше ни о чем не спрашивал. Общее любопытство было направлено на то, как же все-таки Джеррену, заключенному в Ньюгейт, удалось не только выкрутиться, но и так удачно жениться.

Но этот вопрос, занимавший почти всех, так и остался без ответа. Помимо Винсента Келшелла и, вероятно, его отца, вся история была известна еще только лорду и леди Маунтворт. Антония без возражений приняла решение Джеррена рассказать им правду. С Люси они с детства жили по соседству, а с Питером были знакомы со школьных лет, и, поскольку Антонии понравились эти старинные друзья мужа, она сочла неудобным и не захотела притворяться, живя в их доме.

После того, как в свете узнали, что Сент-Арваны на время поселились у лорда Маунтворта, его дом на Гросвенор-сквер утром превратился просто в место паломничества. Люси, хорошо знавшая светские обычаи, еще раньше предупреждала об этом Антонию и весьма недвусмысленно намекнула Джеррену, что неплохо бы и ему присутствовать при этих визитах вежливости.

— Люси, дорогая, да я и не собираюсь уклоняться от светских обязанностей! Ведь мне сейчас завидуют все мужчины Лондона, а далеко не каждому выпадает такая удача.

Она удовлетворенно засмеялась: — Но и далеко не каждый умеет сделать такой изысканный комплимент, хотя в данном случае это уже и не комплимент, а правда. Ручаюсь, Антонию ждет небывалый успех.

Антония, случайно уловившая взгляд Джеррена, вспыхнула и сама же разозлилась на себя за это. Раз уж Маунтворты знают всю правду, к чему продолжать вести себя так, словно он женился не по крайнему принуждению; да и самой ума не хватает не краснеть от удовольствия при его комплиментах и галантности опытного светского кавалера!

Предположения Люси полностью оправдались. Поток визитеров не прекращался, пока голова у Антонии не начала пухнуть от имен и титулов: за два часа перед нею прошло больше людей, чем за всю предыдущую жизнь. Люси была довольна, о чем не замедлила высказаться во время короткой передышки, когда они остались только вчетвером.

— Все верно, Люси, но я несколько разочарован. — За беспечностью тона было не понять, серьезен ли Джеррен. — Нет одного знакомого лица, хотя следовало бы ожидать, что кузен Антонии одним из первых явится поприветствовать ее в Лондоне. Интересно, не может ли он просто выжидать, пока народу станет поменьше?

Дверь открылась, и словно для того, чтобы уличить его во лжи, было объявлено о прибытии мистера Келшелла. Антония бросила на Джеррена торжествующий взгляд, но к ее ужасу вошедший оказался незнакомцем. Высокий, элегантный, с явной легкостью несущий груз своих пятидесяти лет, Роджер Келшелл приветствовал сперва хозяйку дома.

— Ну вот! — Джеррен, стоя у кресла жены, говорил ей прямо ухо. — Главный хитрец собственной персоной! Так что вы, голубушка, рано торжествовали победу.

Она бросила на него неприязненный взгляд, но ответить не успела — Келшелл уже повернулся к ней. При виде его у нее неприятно засосало под ложечкой: с худощавого надменного лица изучающе смотрели пронзительные голубые, знакомо сверлящие глаза.

— Миссис Сент-Арван! Дорогое мое дитя! — В голосе Келшелла умело сочетались официальность и теплота. — Этой радости я так давно ждал.

Антония протянула руку.

— Счастлива познакомиться, сэр, — отвечала она нетвердым голосом, все еще под впечатлением от этих глаз, так похожих на глаза деда. — Позвольте представить вам моего мужа.

— О, да-да, вашего мужа. — Келшелл повернулся к Джеррену, отвесившему торжественный поклон, хотя в глазах его прыгали насмешливые искорки. — Что ж, Сент-Арван, вас следует поздравить! В последние несколько месяцев фортуна явно переменилась к вам.

Глаза его встретили прямой, честный взгляд.

— Совершенно верно, мистер Келшелл, но вам, несомненно, известно, что фортуна — дама капризная и склонности ее непредсказуемы. Когда ничего от нее не ждешь, она одаривает своей благосклонностью, а бывает, ждешь слишком многого, и… не получаешь ничего!

Глаза у Роджера сузились, он в задумчивости постукивал моноклем по подбородку.

— Вы правы, сэр, — произнес он наконец. — Удача может смениться невезением во мгновение ока. Разумного человека эта мысль всегда заставит остановиться и переждать.

— Удача — невезением? — переспросил Джеррен.

— Однако вы не очень лестного мнения о своей родственнице, сэр. Мы ведь, кажется, говорили о моей удаче, не так ли?

Келшелл улыбнулся.

— Ну, разумеется, — примирительно произнес он.

— Это всего лишь оговорка, и я прошу меня извинить.

— Он обернулся к Антонии. — Мадам, моя жена просила передать поздравления и наилучшие пожелания. Сама она, к сожалению, нездорова и не смогла меня сопровождать.

— Какая жалость, сэр. Надеюсь, ничего серьезного?

— Нет, всего лишь легкая простуда. Гостей она принимает, но выходить в такую суровую погоду не решилась, пожертвовав удовольствием познакомиться с родственницей.

Антония искоса взглянула на Джеррена и, мысленно махнув рукой, с вызовом произнесла: — Если миссис Келшелл принимает посетителей, сэр, то может быть, мне будет позволено навестить ее завтра? Очень хотелось бы с нею познакомиться.

— Миссис Сент-Арван, да она будет просто счастлива! Нам обоим всегда было безмерно жаль, что из-за несчастных событий прошлого связь между нашими семьями прервалась.

Она подняла на него черные глаза: — Прошлое умерло, мистер Келшелл, и должно быть похоронено. Почту за счастье приобрести вашу дружбу и надеюсь на нее.

Говоря, она подала ему руку, и он взял ее, по-отцовски похлопал другой ладонью.

— Бесконечно рад, дитя мое, услышать от вас такие слова. Меня всегда крайне беспокоило, что ненависть, которую ваш дед питает ко мне — полагаю, вполне естественная, хотя никто не сожалеет о прошлом более, чем я, — распространилась и на вас. Моя семья не искала той, первой ссоры.

— Могу в это поверить, сэр. Дедушка ссорится со всеми.

— Что ж, тогда, милая племянница, в наших силах поправить существующее печальное положение вещей. Я скажу жене, что вы заедете к ней завтра, а сейчас позвольте откланяться. — Он поцеловал Антонии руку и повернулся к Люси. — Всего наилучшего, ваше сиятельство. Буду с нетерпением ожидать следующей встречи. Джентльмены, ваш покорный слуга.

Он ушел. Джеррен, облокотившись на спинку кресла, протянул Питеру табакерку.

— Такие сцены семейной привязанности чрезвычайно назидательны, — заметил он. — Подозреваю, однако, что они и чрезвычайно редки.

— Циник! — поддел его Питер, усмехаясь. — Если у тебя плохие отношения с родственниками, это не означает, что и все остальные должны вести себя так же.

— Друг мой, но у меня вовсе не плохие отношения с родственниками, у меня просто уже нет родственников.

Маунтворт поднял брови: — А мне казалось, что в Барнете у тебя еще живет престарелый двоюродный дед?

— То не кровное родство. Они с моим дедом были сводными братьями. Я не видел его уже почти год. Мы, знаете ли, и встречаемся-то лишь время от времени, когда он в очередной раз собирается умирать и призывает меня пред свои очи. Во всех остальных случаях мы договорились не надоедать друг другу.

— Вот и неправда, — возразила Люси. — Не сомневаюсь, что ты искренне привязан к нему.

Джеррен рассмеялся и пожал плечами.

— О да, я многим обязан добросердечию этого старого джентльмена, — признался он и повернулся к Антонии. — Надо будет свезти вас к нему, голубушка. Этим я верну себе его благосклонность, ибо он еще много лет назад советовал мне жениться.

Она не ответила, а Питер, глядя на друга с насмешливой улыбкой, спросил: — Большие надежды, а, Джеррен?

— О Боже, конечно же, нет! Старик вполне достоин имени Сент-Арванов, поскольку растратил свое состояние на увеселение и удовольствия еще много лет назад. На самом деле…

— На самом деле, — со смехом прервала его Люси, — тебе просто не нравится быть с ним в ссоре и ты собираешься прибегнуть к помощи Антонии, чтобы наладить отношения. Ну же, признайся честно!

— Полагаю, ваша милость ошибается, — весьма нелюбезно заметила Антония. — Совершенно не понимаю, почему следует думать, будто я смогу их примирить, а посему не вижу и целей, которым мог бы послужить такой визит.

— Но помилуйте, голубушка, это же невеликодушно! — воскликнул Джеррен с притворным отчаянием. — Если мне приходится мирится с вашими родственниками, то вы могли бы проявить хотя бы вежливость к моим.

Горящими глазами она смотрела на него.

— Понятно, — и презрительно кивнула, — это угроза, но может быть, вы дадите себе труд припомнить, что я ответила, когда вы пригрозили мне в первый раз?

Она поднялась, шурша жесткими шелковыми юбками, и величественно удалилась из комнаты. Маун-творт с преувеличенно-напряженным вниманием снимал с рукава несуществующую пылинку, а его жена, бросив на Джеррена красноречивый взгляд, плотно сжала губы с видом человека, твердо решившего не высказывать своих мыслей вслух.

Он усмехнулся, нимало не раскаиваясь: — Намеренный вызов, не правда ли? И тем не менее, она поедет со мной в гости к старому джентльмену, как только погода улучшится.

На следующий день Антония отправилась с обещанным ответным визитом к миссис Келшелл, принявшей ее очень тепло. Она оказалась значительно моложе мужа, красивой, модно одетой, вполне светской. Габариты, да и стиль дома свидетельствовали о полной абсурдности всех подозрений сэра Чарльза. Мистер Келшелл был явно человеком состоятельным.

Какое-то время обе дамы вели любезную беседу, но вскоре появился Винсент, и через несколько минут миссис Келшелл, извинившись, оставила их. Антония тут же подумала, кто бы мог спланировать этот тет-а-тет, и с сожалением поняла, что явно не Винсент.

Едва за мачехой закрылась дверь, Винсент подсел на диван поближе к Антонии и взял ее за руку.

— На такое я даже надеяться не смел, — с нетерпением произнес он. — Как вам удалось уговорить сэра Чарльза отпустить вас в Лондон?

— Это Сент-Арвану удалось, а не мне.

— О, — Винсент нахмурился, — и с какой же целью, интересно?

Что-то в его тоне раздражало, и она ответила, пожав плечами: — Неужели вы думаете, я интересовалась? В конце концов, мне предложили возможность бежать из тюрьмы, и пока еще я не пожалела, что воспользовалась ею.

В его глазах появилось подозрение.

— И все же непонятно, как и почему сэр Чарльз дал себя уговорить.

— У него не осталось выбора. По-моему, он просто не учел, что, выдав меня замуж, теряет надо мной всякую власть, которая переходит к мужу.

Подозрение перешло в ревность. Винсент поднялся и пошел к камину.

— А власть мужа вы, кажется, находите куда менее докучной, чем власть деда. — Тон его был уязвленным. — Может быть, теперь вы и моему обществу предпочитаете общество Сент-Арвана? Может быть, вам просто нужно было убежать и мало заботило, как и с чьей помощью удастся это сделать? — Он снова бросился к ней. — Это так, Антония? Вы потому обещали стать моей женой?

Она ответила не сразу. До свадьбы не раздумывая заявила бы: обещала потому, что любит. Теперь такой уверенности уже не было. Если бы ее чувство к Винсенту было глубоким и настоящим, разве думала бы она так часто о Джеррене, разве заставляла бы себя сознательно подогревать враждебность к нему?

— Я уже получил ответ! — трагическим тоном воскликнул Винсент. — Глупо было воображать, что вы меня л-любите! — Он бросился в кресло и обхватил голову руками. — О, если бы я только решился убежать с вами, когда была возможность! Если бы сэр Чарльз не узнал о нас!

Она опять промолчала, с нарастающим раздражением следя за ним черными глазами. Окажись Джер-рен на месте Винсента, стал бы он тратить время попусту, проклиная судьбу, обвиняя кого-то в неудачных обстоятельствах? Нерешительность Винсента и настойчивость, с которой возвращалась мысль о Джеррене, стали уже досаждать ей, и если раньше в подобной ситуации она бросилась бы утешать и ободрять кузена, то теперь захотелось потрясти его еще сильнее. — Все это ни к чему не приведет, — произнесла она наконец, и никакие усилия не смогли скрыть язвительности в ее голосе. — У нас больше может не оказаться возможности побыть наедине, да и неблагоразумно пытаться. Тогда, в гостинице, Сент-Арван предупредил меня, и мне совсем не хочется подвергать вас опасности.

— Предупредил? — Винсент побледнел и явно встревожился. — Ч-что вы имеете в в-виду?

Ее брови поднялись: — Нужно объяснить точнее? Он сказал, что только заподозрит меня в неверности, то убьет вас; и сделает это, вне всяких сомнений. Я — его жена, а его гордость не позволит, чтобы даже тень злословия пала на мое имя.

Винсент криво усмехнулся: — Он считает, что все еще имеет право на гордость, после сделки с сэром Чарльзом? Да таким, как он, все равно! И все они одинаковы! Думают, раз владеют шпагой или пистолетом лучше других, то могут застращать любого, а собственное поведение считают выше всякого злословия и критики. Хорошего же мужа подыскал для вас дедушка!

— Но он, по крайней мере, мужчина! — вспыхнула она, тут же раскаявшись в словах, которые, кажется, сами собой слетели с губ. — Винсент, простите меня! Я сама не знаю, что говорю!

— Зато достаточно ясно, что думаете, — с горечью заметил он, — хотя, полагаю, удивляться тут нечему. Говорят, Сент-Арван умеет обращаться с женщинами. — В горьком смехе, однако, присутствовала изрядная доля злобы. — Как раз тот случай, когда опыт может доставить н-немалое удовольствие.

Антония резко поднялась и отошла к окну, стараясь не показывать нарастающее раздражение.

— Мне не хочется ссориться с вами, Винсент, — произнесла она, не оборачиваясь, — но этот наш разговор показал, что подобные встречи ни к чему не приведут. Что было меж нами в Глостершире, то прошло. Я замужем за Сент-Арваном и не дам ему повода вызвать вас на дуэль. Впредь наши встречи будут совершенно случайными.

— Тогда уж лучше вовсе не встречаться, — отозвался он убито. — О, Антония, если б вы знали, как мне больно! Как днем и ночью мучает меня мысль, что вы соединены с этим б-беспутным г-гулякой! — Он приблизился и схватил ее за руки. — Если и сорвались жестокие слова, так только из-за с-страдания. Вы должны меня простить!

— Конечно, я прощаю вас, Винсент, — мягко ответила она. — Но моего решения это не изменит. — И, наклонившись, поцеловала его в щеку. — До свидания, дорогой мой, и постарайтесь забыть меня, ради вашего же блага.

— Н-нет, н-никогда, — простонал он, не пытаясь, однако, больше возражать против разлуки. Не сомневаясь, что сердце его разбито, он, тем не менее, не испытывал ни малейшего желания оставлять обломки незащищенными перед смертоносной шпагой СентАрвана.

В последующие недели Антония с наслаждением открывала для себя мир, о существовании которого раньше даже не подозревала — беззаботный мир богатства и элегантности, где все стремились к удовольствиям. Маунтворты были признанными законодателями моды, и под покровительством миледи юную миссис Сент-Арван везде принимали с радостью. В Келшелл-Парке жизнь шла по старинке, и, вырвавшись из этой рутины, она окунулась в свободную светскую жизнь, разрывалась между раутами, балами, театрами и прочими модными увеселениями, иногда даже не имея времени перевести дух.

Поначалу все это приводило Антонию в замешательство, вызывало мучительную неуверенность в себе, однако полученное воспитание хоть и затрудняло взаимоотношения с людьми, все же научило ее владеть собой, так что теперь не составляло труда прятать свои страхи и неуверенность поглубже в душе. А мрачная, трагическая красота в сочетании со сдержанной, даже несколько отчужденной манерой держаться оказались в новинку и привлекли всеобщее внимание, так что через короткое время Антония к своему удивлению обнаружила, что ввела новый стиль. В моде совершенно неожиданно оказалась таинственность.

В первые трудные дни Люси Маунтворт показала себя по-настоящему добрым другом. Старше Антонии, прекрасно разбирающаяся в тайных недоброжелатель-ствах и вражде, скрывающихся за маской церемонной светской вежливости, она незаметно и ненавязчиво заслоняла Антонию от других дам и от злости, которую вызывали у некоторых ее красота и богатство. Дамы, а среди них в первую очередь Джессика Челгроув, пытавшиеся свысока отноститься к молоденькой «провинциалочке», с удивлением обнаруживали, что ими со сдержанной улыбкой не только пренебрегают, но и весьма искусно манипулируют так, что стрелы эти жалят тех, кто их послал, ибо кажущаяся пустой болтовня Люси никоим образом не свидетельствовала о пустоте в ее хорошенькой головке.

Все-таки именно Люси защищала Антонию от медоточивой светской злобности, и именно Джеррен стоял между нею и нежелательной галантностью. Само собой разумеется, у нее появились обожатели. В обычае джентльменов было ухаживать за признанной красавицей, искать ее расположения, осыпать цветами и комплиментами и оспаривать друг перед другом привилегии оказывать мелкие услуги, например, провожать до кареты. Очень часто за подобной учтивостью скрывались и более близкие отношения, но с Анто-нией поклонники вели себя весьма осмотрительно, памятуя грозную репутацию ее мужа. При всем том, он вовсе не был собственником, более того, и сам позволял себе флиртовать с дамами, — просто воздыхатели его жены скоро поняли, что при любой попытке нарушить поставленные им границы, он немедленно оказывается рядом, в прекрасном расположении духа, с неизменной беспечной улыбкой, в которой, однако, сквозило такое недвусмысленное предостережение, что не понять его мог только отъявленный тупица.

Сама Антония вряд ли осознавала эту его постоянную настороженность, а замечала лишь то, что он очень уж часто стал бывать в обществе мисс Челгроув. Другие это тоже заметили, да и невысказанная неприязнь Джессики к миссис Сент-Арван не укрылась от внимательных великосветских сплетниц, для которых два этих наблюдения послужили богатым источником разнообразных догадок. Щепоток достиг слуха Антонии и вызвал естественный вопрос к Люси.

Миледи казалась смущенной.

— Дорогая, в этом нет ни малейшего смысла. Вам совершенно не стоит беспокоиться по такому поводу.

— Я и не беспокоюсь ни в малейшей степени, — ответила Антония, — просто имя мисс Челгроув почему-то все время упоминается рядом с именем Сент — Арвана, а мне хочется быть так же хорошо информированной, как и все вокруг.

— Что ж, — неохотно признала Люси, — не стану отрицать, что одно время ходили серьезные слухи. Джессика впервые появилась в Лондоне в прошлом сезоне и имела шумный успех, поскольку, согласитесь, она хорошенькая. Джеррен сразу же обратил на нее самое пристальное внимание, хотя я уверена — и Маунтворт согласен со мной, — что здесь им, как, впрочем, и всегда, двигало желание настоять на своем. Видите ли, другой ее поклонник, и весьма настойчивый — Дирэм, к которому очень благосклонна ее мать и которого не выносит Джеррен.

Поверить в это было нетрудно. Антония встречала в свете графа Дирэма, молодого человека, обыкновенно с хмурым неодобрением взиравшего на экстравагантное веселье своих сверстников и любившего поморализировать перед ними со скучной торжественностью человека, считающего себя старше и разумнее. Он не только был явным ханжой, но и отличался полным отсутствием чувства юмора. Антония считала его большим занудой и хорошо могла представить, какое он производит впечатление на Джеррена.

— И во всем этом не было бы ни малейшего вреда, — продолжала Люси, — не вбей бедная глупышка себе в голову, что у Джеррена серьезные намерения. С чего она это взяла — не представляю, поскольку все знают, что он…

— Что он не может удержаться от флирта с каждой хорошенькой женщиной, — сухо закончила Антония вместо примолкшей в замешательстве подруги. — Люси, прошу вас, не надо щадить моих чувств. Это совершенно лишнее.

Люси открыла рот, чтобы что-то сказать, но первый раз в жизни сначала подумала и продолжила рассказ: — Бог свидетель, Джессику предупреждали все, даже я шепнула ей на ушко пару слов, но она пренебрегла советами. Может быть, считала, что сможет изменить его: ведь ее глупость вполне равняется ее красоте, а тщеславие — того выше. Когда мы отправлялись в Италию, она упрямо отказывалась общаться с Дирэмом и бедная миссис Челгроув просто ума не могла приложить, что же делать. Понимаете, она боялась, как бы Джеррен и Джессика не сбежали.

Антония нахмурилась: — Не понимаю отчего, если, как вы говорите, никто, кроме самой мисс Челгроув, не верил в серьезность его намерений.

— Миссис Челгроув боялась вовсе не их взаимной склонности. Опасения у нее были совсем на другой счет. Джессика — независимая наследница: кто-то, по-моему, крестный отец, оставил ей все свое состояние, которое она получит без всяких условий после замужества; а все знали, что Джеррен окончательно запутался в долгах. Миссис Челгроув все бы отдала, лишь бы благополучно выдать Джессику за Дирэма, по ее мнению, прекрасную партию, которого, к тому же, никто не заподозрит в охоте за приданым.

— В то время, как Сент-Арвана именно в этом все и подозревают?

— Нет, что вы, только самые глупые или злобные, — откликнулась Люси с преувеличенной живостью и резкостью. — Если бы Джеррен вознамерился приобрести состояние женитьбой, то преуспел бы с легкостью. Эта дурочка тогда навязывалась ему самым бесстыдным образом, да и сейчас еще продолжает! Наверное, вы, дорогая Антония, единственная в Лондоне не заметили этого.

— Я заметила, что они часто бывают в обществе друг друга, — сухо ответила Антония. — А вот чего я НЕ заметила, так это что Сент-Арвана кто-то принуждает.

Люси помолчала, потом задумчиво произнесла: — Я с трехлетнего возраста близко знакома с Джер — реном и знаю его, как своих собственных братьев. Ему вовсе не свойственно держать сердце открытым. Если он продолжает не таясь флиртовать с Джессикой — как, впрочем, и с любой другой женщиной, — то заверяю вас, дорогая, жене решительно не о чем беспокоиться.

Поверенный Джеррена подыскал премилый дом на Брук-стрит. Джеррену дом показался приемлемым, Антония же сочла ниже своего достоинства выказывать большее впечатление, хотя втайне пришла в восторг. Мысль о собственном доме, где она могла бы стать хозяйкой, а не всеми презираемой, непрошенной чужачкой, наполняла ее небывалой радостью, которую трудно было скрыть, и в мучительном нетерпении она ожидала, пока Джеррен окончательно улаживал дела с поверенным.

Как только все формальности были закончены, она с головой ушла в обустройство дома. Вникала во все самые незначительные детали, самым тщательнейшим образом подбирала мебель, портьеры, украшения, отбирала прислугу. Выбор ее был практически никем не ограничен, поскольку Джеррену вскоре наскучили все эти домашние хлопоты, а вот советы Люси, охотно испрашиваемые и даваемые, были как нельзя кстати. Впервые в жизни у Антонии появилась подруга примерно одного с ней возраста, и это стало дополнительным источником радости для нее.

Когда дом был наконец готов и они с Джерреном въехали, Антония с тайным волнением и нетерпением ожидала, понравятся ли ему ее труды. Невзирая на различия в характерах, она никогда не оспаривала его мнения по таким вопросам и не сомневалась, что он лучше разбирается в том, что в свете считается правильным или неправильным. Кое-какие советы Люси показались ей все-таки неприемлемыми, и она позволила себе поступить по собственному усмотрению. Теперь же ее вдруг начали одолевать сомнения.

Однако волнения оказались напрасны. Обойдя весь дом и оказавшись снова в гостиной, Джеррен взял ее руку и с чувством поцеловал.

— Примите мои комплименты, голубушка. Ваш вкус безупречен.

Она зарделась от удовольствия: — Рада, что вам понравилось. Правда, на все это ушла уйма денег.

Он иронически поднял бровь: — Полагаете, я стану придираться к вам?

— Нет, — отвечала она с некоторой шутливостью, — но это вполне может сделать дедушка.

— Думаю, сэр Чарльз не станет возражать против каких бы то ни было действий, возвеличивающих фамилию. Не захочет же он, например, чтобы наш дом хоть в чем-то уступал дому Роджера Келшелла.

— Согласна! — Теперь в голосе Антонии послышалась горечь. — Но с другой стороны, он может самым решительным образом возражать против чего угодно, что делает счастливой меня.

— А вы счастливы, Антония? — Джеррен коснулся узкого воланчика из кружев и лент, украшавшего вырез платья. — Неужели я постепенно искупаю ошибку, которую допустил, женившись на вас?

За всегдашней беспечностью тона неожиданно послышалась серьезность, насторожившая ее. Уже сменяя суету дома Маунтвортов на уединенность собственного, она ощущала некоторое смятение, а теперь неясный трепет вылился в настоящую тревогу. Быстро отодвинувшись, она произнесла, едва дыша.

— Конечно, сейчас я гораздо счастливее, чем в Келшелл-Парке. Здесь у меня полно друзей, развлечений и наконец-то, впервые в жизни, есть собственный дом. Не считайте меня неблагодарной.

Он рассмеялся, видя такой испуг, и будучи достаточно опытен, не стал ни на чем настаивать.

— Не уверен, что ваша благодарность — по адресу. При самом огромном желании я не смог бы обеспечить ни дома, ни подходящих увеселений, если бы сэр Чарльз не выделил на все это средств, однако не осмеливаюсь даже предполагать, что вы испытываете признательность к нему.

— И правильно не осмеливаетесь, — Антония рассмеялась с облегчением, что он вернулся к своей обычной манере над всем подшучивать. — Самое сильное чувство, какое я испытываю в данный момент, — это удовлетворение; и не только оттого, что смогла наконец избавиться от него, но и оттого, какое унижение он, должно быть, испытывает, понимая, что своими руками, хоть и не желая того, предоставил мне для этого все средства. А теперь я должна пойти взглянуть, распаковала ли Тернер мои вещи.

«А она постепенно начинает смеяться, — отметил Джеррен после ухода Антонии, — это уже кое-что». И глаза уже не так мрачны, и лицо все чаще сияет юностью и беззаботностью. Да, это кое-что, но еще не все. Он не успокоится, пока из ее души не изгладится все прошлое и она не примет их брак во всех его аспектах. Начало было таким неблагоприятным, что он просто не мог не принять этот вызов судьбы и твердо решил, преодолев враждебность Антонии, завоевать ее и добиться «добровольной сдачи на милость противника». Это решение вкупе с неясным ощущением, что он обязан помочь ей избавиться от опеки деда, и натолкнуло на мысль привезти ее в Лондон и здесь играть роль внимательного мужа. Но прошло не так много времени, а роль постепенно переставала быть просто ролью. Как ни иронизируй, ни посмеивайся над собой, а приходится признать: он все глубже привязывался к этой непокорной, насильно повенчанной с ним женщине.

Завоевать расположение Антонии было вовсе не легким делом. При такой непредсказуемости настроений она могла самым неожиданным образом отреагировать на любое предложение. Зная, что у нее совсем нет драгоценностей, он, по приезде в Лондон, подарил ей прелестные серьги с изумительными рубинами и алмазом. Она же с подозрением уставилась на подарок: — Почему это вы вздумали дарить мне драгоценности?

— А почему бы и нет? — Он намеренно отвечал с иронической небрежностью. — Обычно новобрачные преподносят женам в дар фамильные украшения, но все подобные вещи семейства Сент-Арванов давно уже у ростовщиков. Так что пришлось купить для вас эти серьги. Думаю, они подойдут и понравятся вам.

Она довольно холодно поблагодарила и хотя то были первые ее собственные украшения, сунула их в ящик, даже не примерив. Он был разочарован, но через несколько дней на приеме у Люси заметил, что Антония надела их.

Ободренный этим, Джеррен стал с тех пор время от времени делать ей подарки, которые иногда принимались с радостью, но гораздо чаще — с явным равнодушием. И в то же время ее отношение к нему постепенно менялось. Порой им случалось даже достигать взаимопонимания, но потом она вдруг впадала в гнев или погружалась в угрюмую враждебность. Зачастую он сам был виноват и понимал это. Его склонность видеть в любых обстоятельствах смешное, привычка непочтительно высмеивать даже самые серьезные вещи были пока еще неприемлемы для нее: слишком сильны оказались впечатления мрачного детства и пагубное влияние сэра Чарльза.

Антония жила в предвкушении приемов в собственном доме и оказалась великолепной хозяйкой. Одними из первых на Брук-стрит были приглашены мистер и миссис Роджер Келшелл — Антония старалась показать, что совершенно не разделяет предрассудков своего деда. Она послала им приглашение и потом с некоторым вызовом сообщила об этом Джеррену, но он не выразил ни малейшего неудовольствия. После визита Келшелла к леди Маунтворт они уже встречались в свете, и неизменно Роджер проявлял к своей юной родственнице и ее мужу самую изысканную, улыбчивую любезность, в которой поровну было теплоты и сдержанности. Несмотря на всю неприязнь к мистеру Келшеллу, Джеррен не мог не оценить достоинство, с каким этот человек воспринял горькое поражение от руки сэра Чарльза. Если Антония предпочитала быть на сравнительно дружеской ноге со своими родственниками, то малую толику сердечности и он был готов внести.

И выказывал мистеру и миссис Келшелл самое искреннее радушие и наилучшим образом справлялся с обязанностями хозяина дома, за исключением одного незначительного случая, когда позволил одержать верх своей привычке все высмеивать. Это произошло, когда миссис Келшелл мимоходом упомянула Винсента, а Антония, с вызовом глянув на Джеррена, не преминула заметить: — Я не видела кузена уже три недели. Надеюсь, с ним ничего не случилось?

— Полагаю, ничего, — ответила миссис Келшелл. — Он уехал в деревню.

— В это время года, мадам? — Непонятно, говорил ли Джеррен с искренним или же притворным удивлением. — Вы меня удивляете! Вот не думал, что он такой заядлый охотник.

— Он отправился навестить бабушку по материнской линии, леди Блэкленд, — пояснила миссис Келшелл и выразительно посмотрела на Антонию. — Боюсь, он счел дальнейшее пребывание в Лондоне слишком болезненным и не смог долее выносить таких страданий. Полагаю, нет нужды пояснять что-либо еще.

— Может быть, — примирительно вмешался Роджер, — Сент-Арвану повезло и романтические разочарования его миловали.

— Вы мне льстите, сэр. — В тоне Джеррена слышалась неприкрытая ирония. — Но надобно признаться, в период подобных разочарований мне и в голову не приходило искать утешения у бабушки. Следует отметить, что кузен Винсент — большой оригинал.

Антония подняла гневно вспыхнувшие глаза, но миссис Келшелл, не дав ей и рта раскрыть, торопливо произнесла: — Мать Винсента умерла родами, и почти все детство он провел с леди Блэкленд. Они очень привязаны друг к другу.

— И этой привязанностью, боюсь, она избаловала юношу сверх всякой меры, — добавил Келшелл. — У миледи ведь никогда не было сына, а только единственная дочь — мать Винсента.

Джеррен в задумчивости смотрел на него. Невзирая на спокойный тон, в словах ощущалось застарелое раздражение, давнее недовольство влиянием леди Блэкленд на внука. Когда Келшеллу пришлось покинуть Англию, Винсент был двух-трех лет от роду и все основные годы, когда формируется характер, провел на попечении миледи. Возможно, именно это Келшелл считал причиной излишне романтических представлений и недостатка силы духа в своем сыне. Сам-то Роджер отличался по-своему не менее сильным характером и властностью, чем сэр Чарльз.

Предостережения сэра Чарльза относительно Роджера Джеррен совершенно выбросил из головы и даже посмеялся, что чуть было не поверил им. Келшелл, без сомнения, был в ярости, что состояние старика ускользнуло, хотя сын мог с такой легкостью завладеть им; но это-то понятно, и вряд ли он станет делать теперь новые попытки. Его вторая жена унаследовала значительное состояние, теперь Роджер был богат, имел прочное положение в обществе, и ему незачем рисковать всем, чтобы, покушаясь на убийство, пытаться увеличить свое состояние; только такой старый безумец, как сэр Чарльз, мог всерьез возыметь подобное подозрение. Под воздействием средневековой мрачности Келшелл-Парка Джеррену и самому на мгновенье почудилось, будто такое подозрение вполне оправдано, но в прозаическом окружении лондонского света идея оказалась просто смешной.

Наступила теплая сухая погода, дороги подсохли, и Джеррен вспомнил о своем намерении познакомить Антонию с единственным своим оставшимся в живых родственником. Она поехала с неохотой, ибо даже мысль о старике подсознательно вызывала перед глазами образ деда. Однако все страхи оказались напрасными. Мистер Редферн был добрым, милым старичком с веселыми глазами и неисчерпаемым чувством юмора, а оказанный им теплый прием совершенно затмил весьма скромный размер дома, свидетельствующий о стесненных обстоятельствах, и физическую хрупкость, говорящую о слабом здоровье хозяина. Живя в уединении, он ничего не знал ни о тюремном заключении Джеррена, ни об обстоятельствах его свадьбы, и так по-детски радовался, глядя на молодую пару, что у Антонии просто духу не хватило его разочаровывать. Ведь никакого вреда не будет, если она на один день притворится счастливой новобрачной.

Это оказалось не только на удивление легко, но и, к изумлению Антонии, доставляло ей несказанную радость, поэтому когда при расставании мистер Редферн настойчиво приглашал их поскорее приехать снова, она согласилась не колеблясь. Позднее, уже подъезжая к Лондону, Джеррен неожиданно сказал: — При таком состоянии здоровья, конечно, не стоило посвящать старика в подробности нашей свадьбы, и я признателен вам за то, что вы промолчали. Благодарю.

— А зачем бы я стала говорить? — она с любопытством глянула на него. — А ежели вы так боялись, что я проговорюсь, отчего не предупредили меня заранее, еще до того как нам сюда приехать?

Он рассмеялся: — Помилуйте, да был более чем уверен, что вы обо всем расскажете.

Она резко отвернулась к окошку и, помолчав, тихо заметила: — Так значит, вы считаете меня до крайности эгоистичной и достойной презрения? Способной, нимало не задумавшись, заставить страдать тех, кто не причинил мне ни малейшего вреда?

— Ясчитаю, — произнес он, посмеиваясь, — что в гневе или раздражении вы безудержны и не даете себе труда остановиться и задуматься, и я также уверен, что любая моя попытка употребить власть, несомненно, вызвала бы ваш гнев.

Она зарделась, а в голосе появился вызов: — Более чем странное заявление, особенно если учесть, каким способом вы эту власть надо мной приобрели!

— Так и не можете простить? — мрачно спросил он. — И сколько же времени должно пройти, пока вы наконец забудете обстоятельства нашей свадьбы?

— Думаете, забыть так легко? Да можете ли вы вообразить мои чувства, когда я без всякого предупреждения узнаю, что через час уже буду обвенчана с каким-то незнакомцем, которого только что вытащили из самой позорной тюрьмы Лондона? Можете представить, что мне пришлось испытать? — Она помедлила, но Джеррен молчал. — И потом — в библиотеке — мне никогда не забыть, какой мною владел ужас. Изо всех сил старалась я его скрыть, но он все равно звучал в каждом дерзком слове.

Джеррен взял ее руку и поднес к губам.

— Бедная моя девочка, — обронил он, слабо улыбнувшись. — В этом не было никакой необходимости.

Щеки ее порозовели, пальцы затрепетали в его руке, но голос звучал твердо: — А откуда мне было знать? Сэр Чарльз, как вы сами понимаете, представил мне ваш характер в самом неприглядном свете. Хоть потом я и разобралась, что он солгал, но не могу простить ни ему, ни вам этого унизительного венчания.

— Но ведь каждый день происходят свадьбы, — тихо произнес он, — в которых пары знают друг о друге ненамного больше нашего, и склонность друг к другу имеют такую же, но тем не менее стараются быть терпимыми. Как вы думаете, будет большим безумием надеяться, что и мы попытаемся сделать то же?

— Будет большим безумием, — возразила она, — не заметить, что мы это уже делаем.

— Вы так считаете? Мы просто научились быть более вежливыми друг с другом. — В голосе Джеррена слышалась мягкая насмешка. — А ведь я вовсе не это имел в виду, и вы прекрасно меня поняли. Нынешнее положение вещей не может продолжаться вечно! — Она попыталась вырвать руку, но он только сильнее сжал свою, а другой — обнял ее за плечи, заглядывая в испуганное лицо. — Надобно признаться, что женившись на вас подобным образом, я поступил недостойно. Узнав о намерениях сэра Чарльза, мне следовало не соглашаться ради собственной выгоды, а отказаться ради вашего блага. Тем не менее, каким бы странным образом ни завязался этот узел, теперь вы — моя жена, Антония, и не можете вечно держать меня на почтительном расстоянии. И если не можете простить, то, во имя неба, забудьте!

— Джеррен, я вас умоляю! — она пыталась оттолкнуть его. — Отпустите меня!

Он рассмеялся и покачал головой: — Как раз этого я никогда не сделаю, даже если вы считаете, что питаете ко мне самую черную ненависть. — Он не отпускал ее, поцелуями заглушив протесты, и через минуту она затихла в его объятиях. Покрывая ее шею поцелуями, он со смехом шепнул: — А ненависть и любовь, возлюбленная моя, зачастую перепутываются в душе.

Неожиданно снова перепугавшись, Антония начала неистово бороться.

— Отпустите меня! О, Джеррен, пожалуйста!

Железные объятия ослабели, она вырвалась из ласкающих рук и прижала ладони к пылающим щекам. Ее встревожило не только его поведение, но и собственная реакция, неожиданное осознание, насколько же за эти недели изменилось ее отношение к нему. К такому открытию она оказалась не подготовлена и была до крайности смущена.

Только через минуту она снова осмелилась взглянуть на Джеррена. Он сидел в ушу кареты, откинувшись и скрестив на груди руки; поймав ее взгляд, коротко сказал: — Ни сейчас, ни потом — никогда не бойтесь меня.

Не такой уж я злодей.

Она не поняла, обиделся он или же сердится, но знала только, что не хотела бы ни того, ни другого. И примирительно положила руку ему на локоть: — Джеррен, простите меня! Я и сама не понимаю, что чувствую к вам. Возможно, вы и правы, и ненависть перепутывается с любовью. Первой я знала предостаточно, а второй не знала вовсе. — Она запнулась; в поднятых на него черных глазах был уже не вызов, а мольба. — Ведь вы будете терпеливы, правда? И оставите между нами все как есть, на время?

Лицо его смягчилось, он накрыл ее руку своей.

— Даю слово, что вам нечего страшиться, — тон был несколько натянут, — и я потерплю, хоть по натуре и не очень терпелив. Так что, Антония, не заставляйте меня ждать слишком долго.

Однажды в конце апреля в утреннем выпуске «Лондонской газеты» появилось объявление о помолвке Джессики Челгроув и графа Дирэма. Антония увидела объявление первая и с некоторым нетерпением ждала, как отреагирует Джеррен, который воспринял новость с восхитительным спокойствием, даже если без укола сожаления и не обошлось. Показывая Антонии объявление, он, широко улыбаясь, заметил: — Итак, миссис Челгроув в конце концов одержала победу! Готов заключить пари, сегодня она — самая счастливая женщина.

— А мисс Челгроув? — не удержалась от вопроса Антония. — Она счастлива, как вы думаете?

Джеррен смотрел прямо на нее.

— Даже если и нет, — он говорил размеренно, — не сомневаюсь, она найдет немалое утешение в графском титуле. Она ведь тщеславна, хоть всеми силами пытается это скрыть.

Антонии, уловившей в его словах горечь, которой на самом деле не было, сразу расхотелось развивать эту тему дальше. В конце концов, именно из-за тщеславия Джессики, а не из-за великодушия Джеррена они так и не убежали, чего боялась миссис Челгроув. Он-то, возможно, и хотел этого, но Джессика, хоть и потерявшая голову, все же не позволила сердцу возобладать до такой степени, чтобы, забыв все на свете, пожертвовать своим личным пэрством. Антония припомнила слова Люси, что Джеррен не держит сердце открытым, и неожиданно для себя встревожилась: а ведь за нынешним его бесшабашным поведением, как и за продолжавшимся флиртом с Джессикой вполне могла скрываться боль, гораздо более глубокая, чем он позволял себе показывать.

От этой тревожной мысли настроение у нее совсем испортилось, еще более усилив неразбериху переживаний. Всю свою жизнь жаждавшая хоть малой любви и привязанности, она теперь была напугана силой эмоций, разбуженных в ней Джерреном, ибо испытанное раньше влечение к Винсенту казалось сейчас слабым и ничего не значащим. Джеррен же с самой их первой встречи в библиотеке вызывал в ней чувства самые неистовые — ненависть, страх, гнев на затруднительное, обидное положение, в котором она оказалась из-за сделки Джеррена с сэром Чарльзом; впоследствии к ним прибавилось еще и презрение за его заигрывание с Джессикой Челгроув и другими женщинами. Теперь она уже и сама не понимала своих чувств, за исключением того, что он постоянно обитал в ее мыслях и тревожил мечты, что она остро ощущала его постоянное физическое присутствие и что испытание видеть его оказывающим знаки внимания другим женщинам наполняло ее с трудом скрываемой яростью.

Пытаясь защититься, она укрылась за стеной отчужденности, выказывая равнодушие, которого на самом деле не питала, ибо интуитивно понимала, что, позволив этой буре чувств одержать над собой верх, она принуждена будет сдаться, и тогда разрушится та внутренняя цитадель духа, которая одна только позволила ей в свое время выдержать жесткое неестественное воспитание, да и сейчас помогла держаться.

Подавленность продолжала владеть ее душою и тогда, когда вечером они с Джерреном вместе отправились на раут, устраиваемый миссис Келшелл. Нервы у Антонии были натянуты до предела, внутри все дрожало от напряжения, и даже то, что она выглядела восхитительно в новом платье из розовой тафты, с матово мерцающими в напудренных волосах жемчугами — последним подарком Джеррена, — и осознавала это, нисколько не улучшило настроения, и комплимент, сделанный Джерреном, остался без отклика.

Когда они приехали, в гостиных было уже полно народу, гомон голосов почти заглушал звучание скрипок, и первым, кого увидала Антония, оказался Винсент. Он стоял в центре главной гостиной и явно ждал, потому что едва завидев ее, торопливо бросился навстречу. О его возвращении в Лондон она не знала, и эта неожиданная встреча, особенно в присутствии Джеррена, ввергла ее в смущение. Она покраснела, смешалась и тут же страшно разозлилась на себя за это.

— Рада видеть вас снова, кузен. — Всем своим существом ощущая иронию Джеррена, она протянула руку, которую Винсент сжал с куда большей горячностью, чем позволяла официальная встреча. — Я думала, вы все еще в отъезде.

— Я вернулся вчера вечером. А когда сегодня ждал мачеху, она сказала, что вы будете среди гостей. — Последовал формально вежливый кивок Джеррену. — Ваш слуга, Сент-Арван.

— Взаимно, дорогой кузен, — процедил Джеррен, со все возрастающим насмешливым любопытством наблюдая невольную чопорность Винсента. — Как удачно вы вернулись в город — как раз вовремя, чтобы доставить нам удовольствие своим обществом.

Лицо Винсента потемнело от гнева, но ответить ему помешали окружившие их знакомые, которые принялись весело болтать, . Через несколько минут по комнате пробежал легкий шумок: прибыли Джессика Челгроув с матерью в сопровождении графа Дирэма. Обрученных немедленно обступили друзья и знакомые, а Винсент посмотрел на Джеррена.

— Поздравления пойдут в надлежащем порядке, — заметил он, криво усмехнувшись. — Не хотите присоединиться?

Кружевным платком Джеррен смахнул пылинку с темно-желтого шелкового рукава.

— Разумеется! — откликнулся он как всегда беззаботным тоном и подал руку Антонии. — Пойдемте, голубушка, не будем отставать от других. Хотя, — добавил он тише, когда они прошли вперед, — если уж поздравления пойдут в надлежащем порядке, то первой их должна получать миссис Челгроув.

Джессика с матерью устроились на диване, а Дирэм стоял подле них. Миссис Челгроув смотрела победительницей, милорд имел весьма самодовольный вид, а у Джессики, одетой в платье любимого голубого цвета, было бледное под румянами лицо и в глазах стыла напряженность. Она как раз выслушивала добрые пожелания от импозантной вдовы какого-то лорда, но при виде приближающихся Джеррена и Антонии улыбка ее увяла, а рука судорожно стиснула веер.

Все сразу же примолкли, прекратились смех и разговоры, и воцарилась выжидательная тишина, длившаяся едва ли секунду, и все же многозначительная и прозвучавшая подобно удару грома. Взгляд Джессики был со страдальческой напряженностью прикован к лицу Джеррена, и Антонии до безумия хотелось тоже посмотреть на него, но сделать это означало выдать свою неуверенность, а как раз ее-то Антония твердо решила никому не показывать. Говорить первой следовало ей, так она и поступила и с радостью услышала свой спокойный и безмятежный голос.

— Позвольте мне пожелать вам счастья, мисс Челгроув, а вам, милорд — самые теплые мои поздравления.

— Присоединяюсь, — прибавил Джеррен, а Джессика еле слышно прошептала что-то в ответ. — Вы счастливчик, Дирэм.

Это замечание его сиятельство воспринял с довольно кислым видом. Да, ему удалось отвоевать у Сент-Арвана руку мисс Челгроув, но насмешка, явственно слышавшаяся в тоне Джеррена, значительно умаляла эту радость, и без того невеликую: ведь сам-то Джеррен уже нашел себе жену, не менее красивую и богатую, чем Джессика.

Появились новые гости с поздравлениями, и Джеррен с Атонией отошли. К Антонии подлетел некий юный джентльмен, пылающий безнадежной страстью со дня их первой встречи, а внимание Джеррена в этот момент привлек кто-то из старых друзей. Антонию и Джеррена разделила толпа гостей, стоявших, сидевших или разгуливавших по гостиным; у них обоих немало было знакомых, так что прошло более двух часов, прежде чем Антония сообразила, что мужа давно нигде не видно.

Тем временем юный обожатель, приняв для храбрости изрядную дозу горячительного, решился отбросить природную застенчивость и робость и, увлекши Антонию в занавешенный альков, пустился в пылкое и пространное изъяснение чувств. С подобной ситуацией ей пока еще трудно было совладать самой, без Джеррена, который, окажись он рядом, справился бы легко и быстро. Но Джеррена рядом не оказалось, да и в гостиных его что-то давно не было видно. В отчаянии она почти отшвырнула в сторону незадачливого поклонника, оставив его в полнейшей растерянности, и направилась к дверям настолько быстро, насколько позволяли приличия, чтобы не привлекать к себе внимания.

Ей пришло в голову, что Джеррен может находиться на первом этаже, в библиотеке, на время сегодняшнего приема преобразованной в ломберную, или в соседней комнате, где были накрыты столы с прохладительными напитками. Она спустилась вниз, но при первом же взгляде поняв, что в столовой его нет, уже направилась было в ломберную и тут заметила на верхней площадке лестницы своего юного обожателя. К счастью, двое проходящих мимо джентльменов закрыли ее от его нетерпеливо высматривающего взгляда, и она быстро скользнула под изгиб лестницы, где, как ей помнилось с предыдущего визита, должна была находиться дверца в небольшую прихожую.

Дверца оказалась едва притворенной и открылась сразу же. Прихожая была тускло освещена лишь отблесками свечей через открытую дверь да лунным светом, льющимся через незадернутое гардинами окно. Но и в этом слабом свете она заметила пару, стоявшую у окна очень близко друг к другу. Ярко блестел желтый атлас кафтана, матово мерцал голубой шелк платья, туманным облачком клубились напудренные волосы. Незамеченная, Антония застыла, как громом пораженная, услышав жаркий шепот Джессики: — Говорю вам, ни ваш брак, ни моя помолвка с Дирэмом ничего для меня не значат. Я согласилась, только чтобы избавиться от непрестанных просьб мамы, от ее надоевшей опеки и обрести, наконец, свободу, которой наслаждаются все замужние дамы. После моей свадьбы мы легко сможем придумать что-нибудь и встречаться…

Антония круто повернулась и вышла, забыв о надоедливом юноше, все еще подстерегавшем ее, забыв обо всем, ослепленная яростью, нестерпимой болью, причиненной этим видением — Джеррена рядом с Джессикой. Винсент, в этот момент появившийся в дверях ломберной, увидел, как она идет навстречу с белым, как полотно, лицом и мрачными, полыхающими гневом черными глазами. Ему тут же пришло на ум поэтическое сравнение — она была похожа на богиню мщения.

— Антония! — Но она продолжала слепо двигаться вперед, и пришлось взять ее за руку. — В чем дело?

Что случилось?

Она вся дрожала и смотрела на него, не узнавая. Потом взгляд прояснился, и дрожащим голосом она произнесла: — Я еду домой.

— Вам дурно!!! — Голос Винсента был полон участия. — Позвать мачеху? — Она отрицательно качнула головой. — Тогда Сент-Арвана?

— Нет! — с неожиданной силой почти крикнула Антония. — Просто пошлите за моим экипажем. Я уезжаю одна.

— Я не отпущу вас одну в таком состоянии, — сказал Винсент с неожиданной твердостью. — И поеду с вами.

Он немедленно послал одного слугу за экипажем, а другого — за накидкой миссис Сент-Арван. Когда оба приказания были выполнены, повернулся к Антонии, все еще стоявшей молча, погруженной в бурные переживания, и мягко тронул ее за локоть: — Поедемте, дорогая. — Тон его был так же мягок.

Как слепая, она безропотно оперлась на предложенную руку и позволила провести себя через холл. Лакей торопливо распахнул двери, Винсент и Антония вышли на улицу, а с лестничной площадки за их отъездом задумчиво наблюдал граф Дирэм.

Антония сидела в туалетной перед зеркалом, глядя на свое отражение, а видела только две фигуры в полутемной комнате, только две головы, склоненные друг к другу. Ярость выгорела дотла, и остались лишь боль и горечь.

С полным безразличием она отдала себя попечению горничной, забыв о постоянном угрюмом неодобрении этой женщины с вечно сжатым в ниточку недовольным ртом. Всю свою жизнь Тернер провела в услужении в Келшелл-Парке и горькой обидой отреагировала на перемену обстоятельств, приведшую ее в Лондон, заставившую не спать допоздна, дожидаясь Антонии, заботиться о ее модной роскошной одежде, на которую это «цыганское отродье», по ее мнению, не имело ни малейшего права. В мрачном молчании она раздела хозяйку, облачила в легкий, отделанный кружевами пеньюар, и, накинув ей на плечи пудермантель ( — специалъная накидка, защищающая от сыплющейся пудры), принялась вычесывать из волос ароматическую пудру. Причем делала это с нарочитой резкостью, злобно дергая глянцевитые черные пряди, но Антония ничего не чувствовала.

В коридоре послышались быстрые шаги, и в комнату вошел Джеррен. Встретившись взглядом с отражением Антонии в зеркале, он тут же посмотрел на служанку.

— Можешь идти, — сдержанно сказал он.

С кислой улыбкой Тернер отложила щетку, сделал книксен и вышла. Джеррен стоял у туалетного столика, глядя на жену сверху вниз. Он был явно до крайности рассержен: голубые глаза яростно сверкали, резко очерченные губы сжались в зловещетонкую линию.

— Может быть, мадам, — резко начал он, — вы соблаговолите объяснить, отчего самым невежливым образом покинули дом своего дяди, не соизволив даже попрощаться с хозяйкой. А более всего меня интересует, почему вы уехали в сопровождении Винсента Келшелла?

Уловив в последних словах скрытое обвинение, она пришла в ответное негодование: — Винсент проводил меня до дому. И если сообщил вам об этом, то, без сомнения, должен был сказать также и о том, что мне стало дурно.

— Он ничего не сообщал. Мне сказал об этом Дирэм, черт бы побрал этого наглеца! Уехав из дому вместе с вами, Келшелл больше не вернулся, о чем вы, вероятно, прекрасно знаете. — Он многозначительно взглянул на дверь в спальню, выходившую в туалетную. — Он все еще там?

От такого оскорбления, от такой несправедливости потухшая было ярость вновь вспыхнула. Антония вскочила на ноги, пудермантель соскользнул с плеч.

— Нет, его там нет, — в бешенстве выкрикнула она. — Он только проводил меня до входной двери и тут же ушел. И не надо по себе судить ни о нем, ни обо мне!

— Что, позвольте спросить, вы подразумеваете? — Голос Джеррена был угрожающе тих.

— Я подразумеваю, что вместо того, чтобы внушать вам подозрения относительно меня, лорду Дирэму следовало бы получше присматривать за своей будущей женой. Такого поведения устыдилась бы даже кабацкая девка! Говорите, я проявила невоспитанность! А что сказать о женщине, которая едва только обручившись с одним, уже строит планы, как стать любовницей другого?

Теперь его гнев сменился безмерным удивлением; прищурившись, он шагнул вперед.

— Кто вам сказал? Келшелл?

— Никто мне ничего не говорил, да в том необходимости не было! Я видела вас с нею в прихожей и слышала ее слова своими ушами. Нет, я за вами не шпионила! Просто стремилась укрыться от молодого Ригби, докучавшего мне своими назойливыми ухаживаниями. Вот и услышала то, что хотела узнать.

— И узнали только половину истории! Задержись вы хоть на минуту, то услышали бы, как я ответил ей, что не желаю прибегать ни к каким уловкам. Что графиня Дирэм может любить, кого пожелает, но я от такой чести отказываюсь.

— Ну да, а для того, чтобы сообщить это, совершенно необходимо было втихомолку укрываться с нею в полутемной комнате, не так ли? — надменно возразила Антония.

— Да, чертовски необходимо. — Он говорил прочувствованно-серьезно. — Она становилась уже неуправляемой, грозилась устроить сцену. Представляете, какой мог бы разразиться скандал и к каким сплетням он бы привел. Пришлось провести десять адски неуютных минут, и не успел я выбраться из этой неприятности, как обнаружил, что не кто иной, как именно вы все-таки развязали языки всем сплетницам, удрав с вашим Винсентом.

— Значит, теперь я во всем виновата? — Голос Антонии дрожал от гнева. — Что ж, это вполне согласуется со всем, что мне уже известно! Вы можете позволить себе какое угодно скандальное поведение, а меня даже родственник не может просто проводить домой с бала.

— Только не в том случае, когда на этот бал вы приехали со мной или когда ваш отъезд дает пищу всяким нелепым слухам. Однажды я уже предупреждал вас, а теперь напоминаю, что коль скоро вы носите мое имя, то извольте и вести себя, как подобает.

— Коль скоро вас так заботит имя Сент-Арванов, — вспыхнула она, — то крайне жаль, что так мало беспокоит собственное поведение, которое гораздо более, нежели мое, бросает на него тень.

Несколько секунд глаза его сверкали яростным сапфировым блеском, рот жестко кривился; потом он вдруг неожиданно мягко произнес: — Берегитесь, Антония. Такого тона я не потерплю ни от кого, даже от вас.

— Даже от меня? — Она рассмеялась с гневным презрением. — Ну что вы, сэр, я не ищу и не жду особых привилегий! В отличие от мисс Челгроув.

Она отвернулась, но он схватил ее за плечи и заставил смотреть себе в глаза.

— Раз и навсегда, давайте выясним все, что касается Джессики Челгроув. Год назад я флиртовал с нею, с модной в то время красавицей, как, впрочем, и множество других мужчин. Причем не домогался ни ее самой, ни ее богатства и даже не был влюблен. Вина моя заключается лишь в том, что она вовсе не отнеслась к этой комедии так же легко, как я сам и как я ожидал, но, Бог свидетель, с моей стороны не было дано ни малейшего повода, дабы заподозрить нечто более серьезное! Весь флирт прекратился, едва меня швырнули в тюрьму, и теперь я не испытываю ни малейшего желания начинать его сначала ни с мисс Челгроув, ни с графиней Дирэм.

— Едва ли вас можно по-настоящему обвинить в подобных намерениях! Но из-за вашей преувеличенной галантности с нею весь свет подозревает именно это! — Антония попыталась вырваться, но он еще сильнее стиснул ее, сквозь тонкий шелк оставляя на плечах синяки. Устремленные на него черные глаза гневно пламенели. — Уж не воображаете ли вы, что обязаны разъяснять мне свое поведение! Меня совершенно не волнует, есть ли у вас любовницы и сколько их, но я не потерплю незаслуженных упреков.

— Не волнует? — Джеррен смотрел ей в лицо. — Вы уверены, Антония?

Она быстро отвернулась, не желая встречаться с ним глазами. Да, конечно, волнует. Она с безжалостной ясностью понимала, что в основе ее гнева лежит ревность, и сейчас нет ничего важнее, чем навсегда избавиться от тени даже предполагаемой любви Джер-рена к Джессике. Интуиция подсказывала верить его словам, да и самой хотелось этого.

Ее неожиданно поразила тишина в доме, интимность этой минуты, когда они с Джерреном оказались так близко наедине, как никогда раньше. Стоя лицом к зеркалу, она могла видеть и его, и себя с рассыпавшимися в беспорядке по плечам, все еще напудренными волосами; тонкий пеньюар соскользнул, обнажив смуглые плечи и еще более усилив ее смущение. Она чувствовала себя беззащитной, лишенной панциря отчужденности, под которым последнее время старалась прятаться; от того, к а к он смотрел на нее и как переменил тон, гнев ее совершенно растаял.

— Даю вам слово, — произнес он наконец спокойно и мягко, — что Джессика ничего не значит для меня. Если б это было не так, я не ограничился бы одной лишь пустой галантностью.

«Джеррену вовсе не свойственно держать сердце открытым». Эхо слов Люси снова прозвучало в душе Антонии, неся надежду, а с нею и мужество снова взглянуть ему в глаза.

— Принимаю ваше слово, — ответила она, едва дыша. — Пока еще вы не давали мне повода сомневаться в нем.

— Как раз сейчас я и собираюсь его дать! — Голос зазвучал глуше, а руки снова стиснули ее в объятии, вырваться из которого было совершенно невозможно. — Как-то раз я уже давал вам обещание, но есть обещания, любовь моя, сдержать которые мужчина просто не в состоянии.

И он закрыл ей губы своими, пылающими, жадными и нетерпеливыми, подавляя невольное ее сопротивление. В первую секунду она еще боролась, но вскоре с бессвязным лепетом обвила руками его шею и больше не сопротивлялась. Все сомнения, страхи, даже само сознание куда-то унеслось, и когда он, подхватив ее на руки, внес в спальню, она не протестовала.