Глава 6

Лузиньян, Пуату, лето 1200 года


Июльская жара спала с наступлением ночи, и Вильгельм, сидя снаружи, наслаждался легким ветром, шелестящим в кронах каштанов и сосен. Тихонько стрекотали сверчки, а мотыльки танцевали танцы смерти вокруг светильников, освещающих круглые столы, расставленные в садах замка. Он пил густое красное вино, откусывал от засахаренных фруктов и наблюдал за тем, как танцоры выводят хитрые па под быструю мелодию лютни, свирели и барабана. Он мог бы присоединиться к ним, если бы не чувствовал себя сегодня таким усталым. Он провел долгий день в седле, как и вчера, и, похоже, еще не отдохнет до завтра. Королевская процессия почти каждый вечер останавливалась в новом месте. Большая часть путешествий Иоанна по его владениям являлась демонстрацией боевой мощи: вот какие силы он мог бы пустить в ход в случае необходимости. Вильгельм каждый день изнемогал от жары под тяжестью кольчуги, с пристегнутым к поясу мечом, хотя он и не собирался сражаться. Единственными женщинами, сопровождавшими их, были куртизанки и прачки. Это путешествие представляло собой по сути один большой военный парад, и здесь не было места женам.

Они прибыли в Лузиньян поздно вечером, и увидели, что вокруг замка разбиты пышные шатры, павильоны, местные жители нарядились в свои лучшие одежды, хотя празднество было и не в честь Иоанна. Гуго де Брюн Лузиньянский праздновал обручение с дочерью своего соседа, графа Аймера Ангулема. Поскольку дома Лузиньянов и Ангулемов извечно враждовали, событие это было исключительное, хотя и не для Иоанна, которому было бы более на руку стравливать дома между собой. Объединившись, они становились для него угрозой.

Вильгельм недолюбливал Лузиньянов и предпочел бы не испытывать их гостеприимство, но придворная вежливость заставляла его сдерживать свои чувства. Когда-то его дядя был убит у него на глазах одним из Лузиньянов, а он сам был ранен и взят в плен. Время сделало свое дело, но он этого так и не забыл и не простил. Тонкий шрам на правом бедре постоянно напоминал об этом.

Иоанн сидел на резной скамейке рядом с Аймером, ведя деловой разговор и много улыбаясь. Аймер слушал, скрестив руки; на его загорелом тонком лице читался живой интерес.

— Подходящая ночь, чтобы строить планы и заключать сделки, заметил Болдвин де Бетюн, граф Омальский, подсаживаясь за стол к Вильгельму и наливая себе вина из кувшина, стоящего на нем.

— Для тех, кому это интересно, — с улыбкой согласился Вильгельм. Они с Болдвином еще молодыми рыцарями служили старшему сыну короля Генриха, вместе скакали по поросшим чертополохом полям Франции и Фландрии, зарабатывая себе положение. Оба сейчас были могущественными лордами с собственной свитой и рыцарями.

— Похоже, Аймеру с королем многое нужно обсудить.

— Особенно сейчас, когда Аймер сделал опасный шаг, обручив свою дочь с Гуго Лузиньяном. Вряд ли Иоанну такое по нраву, а?

— Да, это ему неприятно, — согласился Вильгельм. — Если дома Лузиньянов и Ангулемов объединятся, вместо того чтобы воевать друг с другом, они доставят Иоанну немало хлопот.

— Действительно очень неловкая ситуация, хотя нашему королю, похоже, нет до этого дела.

— О, совсем наоборот, — сказал Вильгельм, глядя на Иоанна. — Я видел, как он с таким же выражением лица подкатывает к женщинам при дворе, когда хочет их соблазнить. И заметь, де Броз отвлекает Гуго Лузиньяна, пока его хозяин ведет свою игру.

Болдвин взглянул на большой полосатый шатер де Броза, освещенный изнутри, — в нем раздавались громкие возгласы братающихся.

— Иоанну придется многое предложить Аймеру Ангулему, чтобы тот продал свою добродетель.

— Он может попытаться. Что ему терять?

Болдвин хмыкнул.

— Как твоя дочь? — Вильгельм снова наполнил свою чашу.

— Чудесно, — ответил Болдвин, пожав плечами. — По крайней мере, я так думаю, поскольку я мало что понимаю в младенцах. А твоя новорожденная?

— Уже настоящая женщина, — Вильгельм усмехнулся при упоминании своей второй дочери, родившейся через девять месяцев после коронации Иоанна. — Сперва очаровывает тебя взглядом, и тут же напускается на тебя. Назвал в честь матери, которая отлично умеет и то, и другое.

— Я расскажу твоей жене, как ты чернишь ее, — усмехнувшись, пригрозил ему Болдвин.

Вильгельм посерьезнел:

— Я могу поддразнивать ее, но она знает о моем к ней отношении… Она свет моей жизни.

Болдвин снова рассмеялся, но посмотрел на него с завистью.

— Я рад, что у вас с Изабель так все хорошо, — сказал он. — Мы с Хавис попритерлись друг к другу, но ни одному из нас нет особого дела до другого. С другой стороны, уже хорошо, что мы не ненавидим друг друга так, как Ранулф Честер и его жена.

— Точно, — с готовностью согласился Вильгельм.

В сад вошла группа молодых людей, и внимание Вильгельма привлекла одна девушка, длинноногая и легкая, как молодая кошечка. Она только начала оформляться как женщина: шелковое платье туго обтягивало ее груди, размером с незрелое яблоко, но талия и бедра были пока плоскими, мальчишескими. Ее густые золотистые волосы были заплетены в одну косу, перевитую серебристыми лентами, а большие, широко расставленные глаза при дневном свете были, наверное, голубыми, но сейчас казались почти черными. Она бросила в сторону Вильгельма и Болдвина испуганный взгляд, заметив, что они ее разглядывают, вывернулась, чтобы уклониться от молодого оруженосца, пытавшегося втянуть ее в игру, и натолкнулась на Иоанна, который поднялся со своего места, закончив беседу с графом Аймером.

Девушка, очевидно, знала, кто такой Иоанн, поскольку она тихонько вскрикнула и грациозно поклонилась ему. Иоанн поддержал ее и, взяв ее правую руку в свою, поцеловал кончики ее пальцев. Он полюбовался на ее золотое кольцо.

— Красивая безделушка, моя милая, — похвалил он.

— Это кольцо мне подарили на помолвку, сир, — чуть дыша, ответила она.

— В самом деле? — голос Иоанна источал яд соблазна. — А не хотела бы ты обменять его на корону?

Она взглянула на него, широко раскрыв глаза, и в неуверенности прикусила нижнюю губу.

— Мы играли в догонялки, — ответила она, наконец поняв, что этот глупый ответ безопаснее, чем что-либо по поводу кольца. Она посмотрела через плечо на своих молодых спутников, которые с пониманием глядели на них.

Иоанн улыбнулся, чуть обнажив зубы.

— Одна из моих любимых игр, — сказал он, и, иронически взглянув на Вильгельма и Болдвина, отступил в сторону, чтобы дать ей пройти.


Придворные остались в Лузиньяне на второй день, и Иоанн отправился с лордами Гуго и Аймером на охоту. Дочь последнего осталась дома с женщинами, запертая подальше от мужских глаз, но в данном случае с глаз долой не означало из сердца вон. Вильгельм не был любителем охоты, но присоединился к свите, потому что этого от него ждали. Безразличный к преследованию животных, он имел возможность наблюдать за тем, как король Иоанн на самом деле охотится на отсутствующую дочь графа Аймера, и все это происходит перед носом ничего не подозревающего жениха.

Позже тем же вечером Вильгельм сидел в покоях Иоанна, пил вино и играл в кости с Болдвином де Бетюном и Вильгельмом, графом Солсберийским. Последний был женат на двоюродной сестре Вильгельма, Эле. Он был незаконнорожденным единоутробным братом Иоанна, а его матерью была Ида, графиня Норфолкская, с которой так крепко подружилась после коронации Изабель. Солсбери в полной мере обладал красотой своей матери, но в более сильном, мужественном образе. Его лицо было обрамлено густыми черными кудрями, а менявшие цвет зелено-карие глаза были окружены черными ресницами. Его называли Лонгеспе, что значит «длинный меч», потому что его клинок был на несколько дюймов длиннее обычного. Хотя ходили сплетни, что это прозвище он получил не из-за меча — кое-что другое было несколько длиннее обычного, и Солсбери с усмешкой в глазах ничего не делал, чтобы опровергнуть эти слухи.

Вытянув руки, он оттолкнулся от стола:

— Ты меня без гроша оставил, Маршал, мой кошелек так же пуст, как груди старой шлюхи.

— Да и вначале он был не больше груди девственницы, — отозвался Вильгельм. Он сгреб маленькую горстку серебра в кулак и отдал ее своему оруженосцу. — Вот, дружище, найди-ка среди моих людей того, кто раздает милостыню, и вели отдать это в лепрозорий.

Неспешной походкой к ним подошел Иоанн, держа в руке чашу с вином, приправленным гвоздикой.

— Снова проигрался, братец? — подкусил он Солсбери. — Вот еще один знак, что ты станешь одалживать у меня деньги, — он кисло улыбнулся Вильгельму: — К Пемброуку это не имеет никакого отношения, Маршал. Ты выстилаешь шерстью мои сундуки благодаря моему непутевому брату, который глупее овцы, когда доходит до таких игр.

— Не хотите ли отыграться, сир? — спросил Вильгельм, приглашая того присесть.

— Ну уж не после того, как ты отдал все прокаженным, — отказался Иоанн и сделал большой глоток из своей чаши. Затем он взглянул на мужчин и беспечно произнес: — Я подумываю о том, чтобы жениться на дочери Аймера.

Эта новость не стала сюрпризом для Вильгельма, который видел, как Иоанн вчера смотрел на девушку и как они с графом Аймером ходили друг вокруг друга во время охоты. Переглянувшись с Болдвином, он понял, что последний тоже этого ожидал. Однако Солсбери уставился на брата, раскрыв рот. Потом он покачал головой.

— Девушка совсем молоденькая. От нее тебе будет мало прока как от королевы.

Иоанн протестующее взмахнул рукой:

— Она достаточно взрослая, чтобы произнести клятву, и скоро сможет войти в роль. Королева Ричарда большую часть жизни провела в заточении, и ему это не вредило.

Солсбери отважился произнести то, что вертелось у всех на языке:

— Но она уже обручена.

— Господи, Вилли, ты уверен, что у нас один отец? — издевательски усмехнулся Иоанн, отчего Солсбери покраснел. — Ты слишком невинен, чтобы быть одним из нас! Если хорошо заплатить, можно разбить любую помолвку и аннулировать любой брак. Я не могу позволить Ангулемам и Лузиньянам объединиться. У Аймера слюнки текут, когда он думает о том, что его дочь может стать королевой Англии. И он точно с большим удовольствием разделит постель со мной, чем с Гуго Лузиньяном, а я так просто счастлив буду разделить ложе с его прелестной дочкой!

Вильгельм невозмутимо произнес:

— Сделав это, вы завоюете вечную ненависть Лузиньянов, сир. Лично мне совершенно наплевать на то, что они будут чувствовать себя униженными, но они искусные воины и могут заварить кашу.

— С Лузиньянами я справлюсь, — отрезал Иоанн. — Если я женюсь на девушке, мой тесть будет держать их у ногтя так же, как делал всегда.

— Я согласен, что объединение Ангулемов и Лузиньянцев было бы некстати, — кивнул Вильгельм, — но, как сказал Солсбери, девушка действительно совсем юна, у нее даже бедра пока слишком узкие, чтоб детей рожать. Она уже вошла в брачный возраст?

— Пока нет, но она быстро взрослеет.

При мысли, что в постели Иоанна может оказаться практически ребенок, Вильгельму стало не по себе. Двенадцать лет. Ему не хотелось думать о том, что Махельт могла бы когда-нибудь попасть в ту же ситуацию, но с точки зрения политики и дипломатии этот выбор был верным. И многие мужчины дождались бы, когда она созреет, но он видел, как Иоанн смотрит на девушку, когда она заходит в комнату. К тому же королю и последнему представителю своего рода было необходимо как можно скорее обзавестись наследниками.

— Вам нужно взвесить, будет ли этот брак более выгодным, чем брак с кем-то из Португалии, о чем вы подумывали раньше, — осторожно предостерегая, сказал он. — Возможно, для наследницы Ангулемов найдется другой подходящий муж, среди ваших лордов, например.

— Ее отец на это не пойдет, — сказал Иоанн. — Он считает, что его дочь должна стать либо английской королевой, либо женой Гуго Лузиньяна.

Вильгельм с усилием придал своему лицо бесстрастное выражение:

— В таком случае вам нужно поступать так, как лучше для вас, сир.

— О, да, это верно, — Иоанн лениво и глуповато улыбнулся и поднял свою чашу, — именно так я и собираюсь поступить, милорды.


В домике для гостей монастыря Фонтенвро Вильгельм стоял, склонившись перед рукой королевы Алиеноры, и делал вид, что не замечает темных пятен на ее коже и старческого дрожания. Ее ногти все еще были изящными и отполированными, а пальцы унизаны золотыми перстнями. Ей, должно быть, скоро стукнет восемьдесят, и она удалилась на покой, чтобы жить среди монахинь, но осталась по-прежнему тщеславной. Ее лицо обрамлял плотный плат нежного бледно-голубого цвета, платье, хоть и простое, было насыщенного оттенка, а четки сделаны из гладких, отполированных аметистов, топазов и сапфиров.

— Мадам, — произнес Вильгельм, — ваше присутствие, как и всегда, наполняет комнату светом.

Глаза Алиеноры, когда-то золотые, как у Иоанна, были мутными от тяжести прожитых лет, но при этих словах в их глубине промелькнула искорка.

— Неужели, Вильгельм? Полагаю, что сейчас это уже свет иного мира — если верить моему второму мужу, то ада. Он всегда говорил, что надеется встретиться там со мной, — она указала Маршалу на скамью и, опираясь на палку, осторожно опустилась на стул рядом с ним. — Старость — такая штука, что врагу не пожелаешь, — устало сказала она.

— Я слышал, вы были больны, мадам, мне жаль.

Она сделала рукой жест, будто прощает его:

— Плохо, когда дух моложе изношенного тела. Мне сейчас лучше, и я рада гостям, — она обвела взглядом комнату, в которой суетились рыцари, клирики и посыльные ее сына. Ее слезящиеся глаза остановились на Иоанне и нервной золотоволосой девочке-невесте, стоящей рядом с ним. — Ты советовал ему жениться на ней?

— Нет, мадам, он уже принял решение, когда сообщил мне о нем, но я подумал, что с политической точки зрения это неплохой выбор.

— С политической, говоришь? — Алиенора фыркнула. — Ну, может быть, но проходящей похоти в этом явно больше, чем политики.

Вильгельм поморщился. Молодую жену короля звали Изабель, и его мутило, когда Иоанн произносил это имя с вожделением в голосе. Они поженились три недели назад, и девушка ни на шаг от Иоанна не отходила, но его приказу, а не по своей воле. Он видел тревогу в ее глазах и то, как она словно покрывалась сталью, когда Иоанн к ней прикасался.

— Если бы дома Ангулемов и Лузиньянов объединились, это бы все усложнило.

— Объединение Ангулемов с Анжу тоже не слишком поспособствует разрешению споров, — сказала Алиенора. — В конце концов, союз с Португалией принес бы нам куда больше пользы. Мой сын сыграл в азартную игру, и я пока не уверена, что он выиграл. — Ее глаза наполнились тоской. — Кто бы мог подумать, что я буду жить чуть ли не на протяжении сорока лет правления моих сыновей и переживу их всех, кроме одного? — Она глубоко вздохнула и закрыла глаза. — Я устала, Вильгельм. Жизнь больше не имеет вкуса. Я слишком проржавела, чтобы танцевать.

— Я этому не верю, мадам.

— А стоит, потому что это правда. Я собираюсь навсегда удалиться из дворца, поселиться с моими монахинями и обрести наконец мир и покой. Или, по крайней мере, попытаться.

Ну, не только с монахинями, подумал Вильгельм, поскольку в Фонтенвро покоились останки ее любимого Ричарда.

Она открыла глаза.

— А ты, Вильгельм, что ты теперь собираешься делать?

— После того как в Вестминстере коронуют королеву, мне разрешено отправиться в Пемброук и в Ирландию, мадам. Я так давно обещал это Изабель, что, боюсь, она мне уже не верит.

Алиенора смотрела на него со смесью насмешки и неодобрения.

— Обещать женщине что-то, а потом до бесконечности откладывать исполнение своего обещания не мудро, — сказала она. — Твоя жена терпелива и честна. Не принимай это как должное, иначе потеряешь ее доверие.

— Я этого и не делаю, мадам, — он поморщился. — Если бы я не любил и не уважал свою жену, я бы ни за что не стал поздней осенью пересекать Ирландское море.

Алиенора рассмеялась, но грусть в ее глазах стала глубже.

— Береги себя, мой Вильгельм. Я в своей жизни далеко заезжала, даже в Иерусалиме была, как и ты, но никогда не была в Ирландии и уже не буду. Считай это благословением и возможностью открыть новые земли.

— В вашу честь, мадам, — сказал он, почувствовав досаду от ее слов.

— В мою память, — весело сказала Алиенора.

Взяв ее руку, Вильгельм снова низко поклонился, глубоко опечаленный при виде этого угасающего огня.

Загрузка...