Алый восход

Глава 22

Сэм Хьюстон уехал на следующее утро, и его отъезд стал для Элизабет еще одним тяжким испытанием. Стоя у хижины, она махала ему рукой, и ей казалось, что она окончательно прощается с прежней жизнью.

Проводив друга, Джед тотчас же занялся своими обычными делами – ему не хотелось терять время. Но уже оседлав лошадь и проверив оружие, он вдруг понял, что ему не хочется покидать Элизабет – ведь между ними осталось слишком много недосказанного.

Все утро его не покидало какое-то смутное беспокойство, и, как он ни старался, ему не удавалось от него избавиться. Джед чувствовал, что это беспокойство каким-то образом связано с прошедшей ночью, а также с внезапным появлением на ранчо Сэма Хьюстона и с его отъездом. И он понимал, что беспокойство вызвано чувством вины и раскаянием. Но за этим крылось что-то еще… Его постоянно что-то нервировало, даже уязвляло, причем с того самого дня, как он впервые встретил Элизабет.

Тот день, когда он встретил ее… Сколько всего произошло с ним с того дня! И кто бы мог тогда сказать, что этот день навсегда изменит его жизнь?

Друзья начали проявлять беспокойство, и Джед понял, что больше медлить нельзя – солнце уже давно взошло. Он вывел лошадь из кораля, бросил поводья на коновязь и взглянул на Элизабет, выходившую из курятника с корзинкой яиц.

Она едва заметно улыбнулась:

– Ты собираешься уехать?

Джед кивнул и окинул взглядом окрестности. Что-то его беспокоило… но что именно? Он не знал этого, но чувствовал приближение опасности.

Снова взглянув на жену, Джед сказал:

– Элизабет, если ты неспокойна, я мог бы оставить с тобой кого-нибудь.

Она молча покачала головой. Ей не требовался страж. Не этого она хотела. Ей нужен был муж, – а он даже после прошедшей ночи все еще ничего не понимал. Но он пытался успокоить ее, он тревожился за нее – в этом она не сомневалась.

Сделав над собой усилие, Элизабет снова улыбнулась:

– Нет, я не волнуюсь. Кроме того, ты ведь должен работать.

Джед кивнул, но слова жены нисколько его не успокоили. Никогда еще она не казалась ему такой хрупкой и беззащитной, как в это утро. Она пыталась улыбаться, но он видел, что жена ужасно нервничает. И еще… она очень похудела – он заметил это минувшей ночью.

Немного помедлив, Джед сказал:

– Сегодня мы вернемся пораньше.

Он не мог отвести от нее глаз, будто, глядя на нее, надеялся преодолеть свое беспокойство. А Элизабет смотрела на него с некоторым удивлением; казалось, она пыталась понять, почему муж так странно ведет себя в это утро.

И тут его поразила мысль: если он сейчас уедет, то больше никогда не увидит жену.

– Что ж, поезжайте, – сказала Элизабет. – А я собираюсь нарезать немного ветчины, что привез Сэм. Приятно, когда есть что-то, кроме говядины, правда?

Джед заставил себя улыбнуться.

– Да, конечно.

– Солнце уже высоко, босс! – закричал Скунс. Джед вновь взглянул на жену. „Элизабет, – думал он, – я не хочу оставлять тебя“.

Мысль о том, что он больше никогда не увидит ее, не оставляла его. От этой мысли его обдало холодом, и он остановился, не сделав и полшага. Джед помотал головой и расправил плечи. Как глупо он себя ведет… И все из-за того, что произошло между ними прошедшей ночью. Он стал чувствительным и сентиментальным, как женщина.

Да, как женщина…

И тут его осенило. Джед вдруг понял: то, что он чувствовал сейчас, Элизабет испытывала каждый день, провожая его. Каждый день он видел страх в ее глазах – страх, угнетавший ее день за днем, страх, не покидавший ее ни на минуту. Теперь он знал, что она чувствует.

В сущности, понять это было не так уж сложно, но он понял жену лишь сейчас. Да, лишь сейчас он понял, что происходило в ее прелестной головке, – наконец-то ему это удалось.

Джед подошел к жене почти вплотную и взял ее за руку. Немного помолчав, проговорил:

– Элизабет… я счастлив, что ты моя жена.

Ее глаза широко раскрылись, и он вдруг осознал, что никогда прежде не говорил ей этих слов. Возможно, потому, что раньше не понимал, что происходит в ее душе. Но он действительно был счастлив с ней – это было правдой, как и многое другое.

От внезапно нахлынувших на него чувств Джед ощутил слабость в ногах. Он осторожно взял жену за подбородок и, глядя ей в глаза, с улыбкой проговорил:

– Все будет хорошо, Элизабет. Я обещаю. Наклонившись, он поцеловал ее в губы. Его друзья, уже давно сидевшие на лошадях, переглядывались и ухмылялись. Но Джед не обращал на них внимания. Чуть отстранившись, он снова посмотрел на жену. Какой она была прекрасной!

Тут снова раздался голос Скунса. Он прокричал:

– Эй, босс, если вы намерены продолжить, уж лучше мы поедем!

Джед улыбнулся.

– Мне надо ехать, Элизабет.

Она молча кивнула. Глаза ее сияли; губы были полуоткрыты. Джед провел ладонью по ее щеке и заставил себя оторваться от нее. Вскочив в седло, он обернулся. Затем взял в руки поводья и еще раз взглянул на жену, стараясь запечатлеть в памяти ее образ. „Сегодня вечером, – сказал он себе. – Сегодняшний вечер и ночь будут нашими“. Они будут разговаривать, как в начале знакомства, – нет, даже больше, гораздо больше. Они будут смеяться, возможно, поспорят. Они скажут друг другу самые важные слова и другие, не такие уж важные. И он скажет ей о том чуде, которое она совершила. Он расскажет ей обо всем – обо всех своих мыслях и чувствах.

Сегодня вечером кто-то другой будет нести за него вахту. Сегодня вечером у него найдутся более важные дела. Сегодняшний вечер он посвятит Элизабет. Потому что теперь он знает самое главное.

Конечно же, Сэм был прав. Только любовь имеет значение.

Он помахал жене шляпой и улыбнулся. Отъехав, еще дважды останавливался и оглядывался – просто для того, чтобы убедиться, что она смотрит ему вслед.

Проводив мужа, Элизабет занималась обычными хозяйственными делами. Но в это утро все валилось у нее из рук, и ей никак не удавалось сосредоточиться. Перед ней то и дело возникало лицо Джеда, и она постоянно слышала его голос, постоянно думала о том, что произошло между ними ночью. После этой ночи она испытала привычные разочарование и горечь, но на какое-то время между ними возникло нечто удивительное и волшебное, что-то невероятно прекрасное. Значит, нельзя терять надежду. Значит, счастье возможно…

Вспомнив о визите Сэма, Элизабет вытащила из кармана письма, чтобы перечитать их. Но оказалось, что сегодня все слова приобрели совсем иное значение. Маргарет, чьему удивительному и прекрасному роману она всегда завидовала, казалась теперь ужасно далекой, и для нее не находилось места в жизни Элизабет. Сэм Хьюстон любил ее, и это было прекрасно. Но Маргарет не имела понятия о том, что значит жить с таким человеком, как Джед, и она не познала боль и страдания. Эта боль – тоска по дому – все еще жила в ней. Элизабет по-прежнему тосковала по Алабаме, но теперь уже не жалела о том, что покинула Ларчмонт и Спринг-Хилл. Теперь она знала: ее дом здесь, в Техасе. А как она изменилась за это время! Причем не только внешне. Теперь она умела готовить, могла починить куртку из оленьей кожи, а также научилась топить медвежий жир и варить из него мыло. Кроме того, научилась находить съедобные дикие овощи и разбиралась в травах и целебных растениях, которые можно было использовать для врачевания. Теперь она уже не походила на юную фантазерку и мечтательницу. Она стала взрослой женщиной, сумевшей создать свой дом, и этим можно было гордиться.

Перечитав письма, Элизабет сложила листки и заложила их между страниц книги. Она знала, что будет перечитывать эти письма снова и снова и каждый раз ей будет становиться грустно…

Но нет, она не грустила. Как она могла грустить, когда знала, что с первого взгляда полюбила Джеда, что у нее не было выбора?

Возможно, никто, кроме нее, не смог бы этого понять. А впрочем, никто и не должен был разбираться в ее чувствах.

Элизабет вышла из хижины и отправилась к ручью за водой. Муж обещал вернуться рано, и у нее еще было множество дел.

Едва хижина исчезла из виду, Джед почувствовал почти непреодолимое желание вернуться. Но на сей раз его гнало домой не страстное желание, не физическое влечение к Элизабет. Теперь это было нечто совсем иное. Это было предчувствие беды – предчувствие томительное и не проходившее. Джед не мог успокоиться и не мог сосредоточиться на деле. Повалив быка на землю, чтобы выжечь на шкуре животного тавро, он оступился и лишь чудом избежал перелома, однако ногу все-таки ушиб, и на месте ушиба тотчас вздулась огромная шишка. Джед ругал себя за глупость и беспечность, а Рио, глядя на него, ухмылялся и говорил о том, что в его нынешнем состоянии „некоторые части тела гораздо важнее ноги“.

Полчаса спустя Джед уже собрался снова сесть в седло, но вдруг заметил на земле следы индейских пони – их было множество, – а также следы мокасин. Джед склонился над следами – они были совсем свежие. Но его быки и лошади затоптали большую их часть, и он так и не смог определить, в каком направлении двигались индейцы. Ясно было только одно: среди них – женщины и дети. Следовательно, это вовсе не охотничья вылазка.

Джед снял шляпу и утер пот со лба. Потом посмотрел в ту сторону, где находился лагерь чероки. Он мог добраться до него за полчаса.

Возможно, не было никакой опасности. Возможно, он неправильно истолковал приметы. В конце концов, это могла быть… если не охотничья вылазка, то, возможно, какая-то экспедиция.

И все же он никак не мог избавиться от страха, терзавшего его с самого утра.

Как бы то ни было, ему следовало увидеться с Красным Волком и рассказать ему о Накогдочесе, если до него еще не дошли слухи об этом. Он все откладывал, все медлил… Но очень может быть, что Сэм уже рассказал обо всем. И это означало…

Надев шляпу, Джед вскочил на лошадь.

– Рио! – крикнул он. – Я еду вон туда, за холм! Вернусь еще до полудня!

Рио помахал ему в ответ, и Джед, хлестнув свою лошадь, помчался в сторону индейского лагеря. Беспокойство его с каждой минутой росло, но он все еще надеялся на лучшее.

Ближе к полудню Элизабет взяла деревянную бадью и в очередной раз направилась к ручью за водой. Она чувствовала себя усталой, но в последнее время это случалось часто. К тому же жара и бессонная ночь способствовали усталости.

Элизабет снова вспомнила о доме… И подумала о том, что дома, в Алабаме, она не таскала бы тяжелые бадьи с водой. Дома она сидела бы на веранде в легком летнем платье, пила маленькими глоточками ледяной чай и грызла сахарное печенье, а двое рабов обмахивали бы ее веером из пальмовых листьев. Она бы болтала с подружками о приближающемся бале или слушала молодого священника, преподобного Эшбери, который читал бы ей что-нибудь из греческих поэтов. Потом она поднялась бы в свою затененную спальню, комнату с высокими потолками и обоями в цветочек, разделась бы до сорочки и улеглась на прохладные льняные простыни. Ее горничная принесла бы влажные, благоухающие лимоном салфетки и приложила бы их к ее вискам. И она закрыла бы глаза и уплыла в сон… А потом, ближе к вечеру, приняла бы ванну и переоделась к ужину…

Дом… Он казался таким же далеким, как звезды на небе.

У тополиной рощицы, отделявшей ручей от дома, она остановилась и осмотрелась. Полюбовалась маками и дикими ноготками, разросшимися вокруг их хижины. Взглянула на тонкую струйку дыма, поднимавшуюся из трубы. Перевела взгляд на курятник – этот незыблемый бастион цивилизации. Элизабет вспомнила, как выглядело это место, когда она увидела его впервые, и улыбнулась.

Возможно, сделано было не так уж много, но теперь стало гораздо лучше, чем прежде. Возможно, этой осенью они смогут где-нибудь раздобыть семян, и к следующему лету у них появится собственный огород. И хорошо бы уговорить Джеда, чтобы он привел на ранчо молочную корову и раздобыл еще несколько кур – тогда бы у них было все для начала нормальной семейной жизни.

А как чудесно было бы иметь настоящую ванну и снова почувствовать прохладу хрустящих льняных простыней…

Элизабет вздохнула и снова зашагала к ручью, стараясь уберечь юбки от колючек и ветвей кустарника. Да, она получит свою ванну – это будет холодная вода ручья. Когда Джед вернется домой, она будет свежей и прелестной – специально для него. И докажет ему, что ничего не боится, и скажет, что ей ужасно жаль, что она говорила ему раньше столько неприятных вещей.

Она докажет ему, что готова начать все сначала.

Элизабет поставила бадью у ручья и присела на траву, чтобы снять башмаки и чулки. Холодная вода ласкала пальцы босых ног, и это было восхитительное ощущение. Потом она вернется в дом, чтобы взять мыло и полотенце, и тогда сможет искупаться в ручье. Но пока что ей хотелось просто посидеть, поболтать ногами в воде и помечтать о сегодняшнем вечере.

Она все еще тосковала по дому. И, возможно, всегда будет тосковать. Но ведь можно навестить отца… Да и он мог бы навестить ее. К тому же скоро в Техас должна приехать и Маргарет. Так что ей, Элизабет, не грозит одиночество. И кто знает… Возможно, к будущему году… Она с мечтательной улыбкой провела рукой по своему плоскому животу, представляя, как он начнет расти и округляться, когда ей придет время носить ребенка Джеда. К будущему году все это станет возможным.

Все у них будет хорошо, Джед обещал…

Вытащив из воды ноги, Элизабет взяла ведро и наклонилась, чтобы наполнить его.

И вдруг услышала стук подков.

Деревню покинули – не было ни вещей, ни лошадей, и даже зола в очагах успела остыть. В этой жуткой и какой-то сверхъестественной тишине не чувствовалось ни малейшего дуновения ветерка, и леденящий страх сжал сердце Джеда.

На память ему пришли слова Красного Волка.

„Я не запятнаю кровью порога друга“, – сказал вождь.

Они узнали про Накогдочес и решили сражаться где-то в другом месте.

Красный Волк, его женщины, дети, его воины – все они покинули эти места, исчезли. А Элизабет осталась в хижине одна.

Джеду почудилось, что ясный день заволокло черной дымкой. Невозможно было отрицать очевидное, невозможно было не считаться с произошедшим. Он не стал терять время, не стал осматривать следы поспешного бегства индейцев. Он даже не стал размышлять о случившемся, потому что сразу все понял.

Развернувшись, Джед пустил лошадь в отчаянный галоп. Ветер рвал его рубашку, глаза слезились, и сердце гулко стучало в груди.

Он не должен был оставлять ее одну. Он ведь чувствовал сегодня утром! Он ведь знал это! Она ведь не умеет стрелять, не может даже воспользоваться оружием! Почему он не научил ее? Он должен был ее научить. Было столько возможностей – десятки, сотни, тысячи, а он упустил их, не воспользовался ими. А что, если она одна вышла из дома? Что, если уехала верхом, хотя он предупреждал ее, что этого делать не следует? Она никогда не слушала его, но он должен был заставить ее слушать, прислушаться! Она ничего не понимала. Он обещал защитить ее, но ведь ни разу не объяснил ей, в чем состоит опасность… Было сделано столько ошибок, что теперь лишь чудо может ее спасти.

Чувство вины мучило и терзало его. Сжимая зубы, он то и дело подгонял лошадь, но ему все же казалось, что он скачет слишком медленно.

Да, слишком медленно, он не успеет ее спасти!

Джед в отчаянии зажмурился.

„Господи, не дай этому случиться, – думал он. – Не дай мне увидеть то, что, как я знаю, ждет меня…“

И тут он почувствовал запах дыма.

Элизабет уронила ведро. Видимо, инстинкт подсказал ей, что надо оставаться на месте. Затаившись в тополиной роще, она в ужасе смотрела на дом…

Их было множество – десятки, сотни, может быть, тысячи… Полуобнаженные, они кричали и вопили, а их искаженные злобой лица были в боевой раскраске. Казалось, все они были покрыты шрамами, а в волосах у них красовались перья.

Земля сотрясалась от стука копыт. Они палили в воздух из своих ружей, и пороховой дым затмил солнце. Они окружили хижину. Перепрыгивая через изгородь, топтали ее цветы. Они были повсюду, и казалось, что это демоны ада вырвались на свободу…

Элизабет упала на колени, крик замер в ее груди. Ей хотелось убежать, скрыться… Но куда? Она должна остановить их! Ведь это безумие! Это похоже на ночной кошмар, на страшный сон! Но она ничего не могла сделать.

Она слышала, как затрещали доски кораля. Обезумевшие от ужаса лошади Джеда били копытами, пытаясь вырваться на свободу, а дикари нахлестывали их. Завопил кабан, потом заголосили испуганные куры. Один из всадников въехал в дом, и Элизабет услышала жуткий треск и дикие вопли, от которых кровь стыла в жилах.

„Сделай что-нибудь! – кричал внутренний голос. – Беги, останови их!.. Сражайся с ними… Ты не можешь допустить, чтобы они… Господи, не допусти этого!“

Метрах в десяти от нее промчалась лошадь, взрывавшая землю копытами. Но всадник ее не заметил. Элизабет сидела за кустами, неподвижная, как ствол дерева. Она не разглядела лицо всадника. Оно показалось ей смутным пятном, а вся фигура всадника – кошмарным видением.

В следующее мгновение она увидела клубы дыма, вырывавшиеся из двери хижины. А затем увидела пламя, лизавшее бревна стен. Теперь уже казалось, что огонь был повсюду… и все это напоминало ее кошмарный сон.

Но как такое могло случиться? Неужели ее ночные кошмары стали явыо? Ведь Джед должен был прийти…

Но Джед не пришел. И все происходящее перед ее глазами не было кошмарным сном.

Она попыталась закричать, но не смогла. Она попыталась бежать, но не смогла даже пошевелиться. Парализованная ужасом, она смотрела на объятую пламенем хижину.

Домик, где ночевали люди Джеда, еще пылал, но от хижины, в которой жили они с Элизабет, осталось всего несколько дымящихся бревен да очаг, сложенный из камней. Кораль был разрушен, а лошади разбежались. По всему двору разлетелись перья кур, и двор был залит их кровью. Густая пелена дыма слепила глаза, и Джед не мог разглядеть всех деталей.

Но где же она? Ужас слепил и оглушал его. Все еще сидя в седле, он осматривался, но не видел ее, не мог разглядеть.

Джед соскочил с лошади и снова осмотрелся. Перед ним потрескивали догорающие бревна хижины.

И тут он увидел ее. Увидел маленькую фигурку, стоящую на коленях среди дымящихся остатков хижины. Платье ее было в пепле и в пыли, а растрепанные чолосы падали на плечи. Склонив голову, она что-то рассматривала на своей ладони. Джед рванулся к ней и, схватив за плечи, поднял на ноги.

– Элизабет… О Господи! Что случилось?.. – прохрипел он, в ужасе глядя на жену.

Джед чувствовал головокружение и слабость в ногах. О Господи, она жива! Жива, но… Он был даже не в силах протянуть к ней руки и прижать ее к себе.

Тут за его спиной с треском рухнула кровля домика, и на фоне ярко-голубого неба заплясали искры.

Элизабет вдруг протянула руку и сказала:

– Смотри, смотри, что они сделали. – Голос ее был неестественно спокоен; на ладени же лежали комок земли и раздавленные лепестки мака.

Джеда снова охватила паника. Он впился взглядом в лицо жены. Оно было перепачкано пеплом, залито слезами, и ему показалось, что жена постарела, ужасно постарела. Он взглянул на ее платье, во многих местах прожженное, и прошептал:

– Что они сделали с тобой? Они… прикасались к тебе? Они ранили тебя?

Она покачала головой. Лицо се не выражало ничего, кроме бесконечной усталости.

– Они меня не заметили. Я спряталась от них. Джед почувствовал, что у него подкашиваются ноги.

– Индейцы, – продолжала она. – Они все сожгли.

Услышав стук копыт, Джед выхватил из кобуры пистолет. Обернувшись, увидел Дасти, спешившегося на скаку. Следом за ним подъехали Скунс и Рио.

– Мы увидели дым, – сказал Дасти, подходя к Джеду и Элизабет. – Миссис Филдинг, вы в порядке?

По-прежнему сидя в седлах, Скунс и Рио кружили по двору и громко ругались. Рио прокричал:

– Я ищу следы!

Скунс взглянул на Джеда и проговорил:

– Лошади подкованные.

Лицо Джеда почернело. Он сунул пистолет в кобуру и направился к своей лошади. Скунс спешился и придержал его за плечо.

– Уйди с дороги, – сказал Джед. – Я убью его!

– Не сейчас.

Джед сбросил с плеча руку Скунса, но тот ухватил его за запястье.

Джед вывернулся и закричал:

– Черт возьми, я сказал, чтобы ты не мешал мне! Клянусь Господом, что я пристрелю тебя первого!

Скунс прищурился.

– Ты, конечно, убьешь его. А если ты не сделаешь этого, то это сделаю я. Но сейчас тебе есть о ком позаботиться.

Скунс кивнул в сторону Элизабет. Рядом с ней стоял Дасти; он что-то говорил ей, но она, казалось, не слышала его.

Джеда переполняли ярость и ненависть – душили его, требовали выхода, движения, действия. Он жаждал правосудия. Он хотел казнить преступника немедленно.

Но сейчас рядом с ним была Элизабет, его жена, увидевшая, как ее дом пожирает пламя и как гибнет все ее имущество. Она смотрела на него, и он должен был подойти к ней.

– Джед, ты говорил мне, что индейцы не представляют опасности. Ты говорил, что они не нападут на нас.

Он шагнул к ней:

– Элизабет, это были не индейцы, это…

– Нет! – Она отшатнулась от него так стремительно, будто он ее ударил; и глаза у нее стали безумными. Она закричала: – Нет, я больше не хочу слушать твою ложь! Ты сказал, что я в безопасности! Ты сказал, что мне нечего бояться! Ты сказал, что позаботишься обо мне! А это… – Она протянула к нему сжатую в кулачок руку. – Вот что случилось! Посмотри, Джед! Посмотри, что они сделали! Не осталось ничего! Ничего! Ты обещал, что не допустишь!.. Но ты солгал! Ты солгал!

Лицо Джеда исказилось.

Элизабет с трудом перевела дыхание, медленно разжала руку, и лепестки упали на землю.

– Ты был прав, Джед, – продолжала она. – Ты ведь предупреждал меня обо всем, и, Господь свидетель, ты был прав!

Джед приблизился к жене и положил руки ей на плечи. Дасти отошел в сторону.

– Элизабет, они ушли. А я здесь. – Он пытался говорить спокойно, хотя сердце его разрывалось на части. – Я понимаю, что это значило для тебя, но теперь, когда все закончилось, теперь мы сможем…

– Нет. – Она покачала головой. – Нет, это никогда не закончится. Это продолжается и продолжается, и конца этому не будет. Зло таится в здешнем воздухе, в здешней почве, оно как болезнь, как инфекция… Я не могу так жить. Я никогда не предполагала, что буду жить так. Я возвращаюсь домой.

Ему показалось, что в сердце его вошло лезвие ножа. Он попытался прижать ее к себе.

– Элизабет, но ты дома…

Она вырывалась. Глаза ее вновь сделались безумными, а голос зазвучал пронзительно.

– Это не мой дом! – бросила она ему в лицо. – Я все здесь ненавижу и всегда ненавидела! Я пыталась сделать это домом, но от него ничего не осталось! Джед, неужели ты не видишь, что здесь ничего не осталось? Я могу пытаться снова и снова что-то сделать, пока не умру от усталости, но ты был прав – все равно это ничего не изменит. Ты всегда был прав!

Она наконец вырвалась и отпрянула от него, и он понял, что ее истерический припадок продолжается.

– Я возвращаюсь домой, ты слышишь меня? Я возвращаюсь домой, и ты не сможешь удержать меня!

Джед вновь схватил жену за плечи, но она молотила его кулачками и кричала:

– Отпусти меня! Это все твоя вина! Ты обещал!.. И больше я тебе не верю! Позволь мне уехать!

Джед понимал, что ему остается лишь прижимать жену к себе и держать так до тех пор, пока она не придет в себя, пока ее истерический припадок не прекратится.

– Элизабет, пожалуйста, не надо… – Он наклонил голову и уткнулся лицом в ее волосы. – Перестань, Элизабет.

От догоравших бревен валил тяжелый удушливый дым Дасти и Скунс, стоявшие чуть поодаль, молчали. Джед по-прежнему прижимал жену к себе, и ее силы наконец иссякли – Элизабет не могла больше сопротивляться. Ее безумные рыдания сменились икотой, и она, дрожа всем телом, прижалась к мужу.

„Ведь она лишь чудом избежала смерти, – думал Джед, и страх, поселившийся в его сердце, разрастался, душил его. – Да, лишь чудом…“ Но опасность по-прежнему ей угрожала… Возможно, зло затаилось где-то рядом, в тени кустов, и ее могли убить в любой момент. Да, в любой момент…

Бесчисленное множество раз над ней нависала опасность, а затем тучи рассеивались. Так было на корабле в Галвестоне. Потом она могла погибнуть под копытами диких быков во время бури. Она могла погибнуть и от пули.

Она права. Этому не будет конца. И пока что им еще везет… Но как долго можно рассчитывать на удачу?

Плечи Элизабет содрогнулись, и она, судорожно вцепившись в его рубашку, прошептала:

– Отвези меня домой, Джед. Я хочу к отцу. Я хочу уехать домой. Я ужасно устала. Я боюсь, я не могу здесь больше оставаться… Пожалуйста, отвези меня домой. Пожалуйста…

Он закрыл глаза и сделал глубокий вдох, стараясь успокоиться.

„Что же я могу сделать? – думал Джед. – Как ее утешить?“ По-прежнему обнимая жену, он прошептал:

– Не плачь, Элизабет Конечно, я отвезу тебя домой. Все закончилось. Не плачь. Ты уедешь к своему отцу. Обещаю. Я отвезу тебя домой.