Американский плохиш

— Иди сюда, — он наклоняется ко мне, — посмотри на это, — продолжает он, закатывая рукав рубашки, пока нижняя часть его руки не открывается моему взору. — Видишь это? — его голубые глаза сфокусированы на мне.

— «Я могу…», — я не вижу всей татуировки на руке Купера, но он знает её окончание.

Его закрученные шрамы становятся отметкой времени, проведённого в пустыне. Время, которое я хотел забыть. Время, которое призраком преследует меня сейчас, не оставляя даже во снах. По всей длине его руки, «изображена» карта той самой местности Афганистана, на дороге которой нас трусливо атаковали, но мы оба выжили

— Пластические хирурги хотели её восстановить. Сделать так, чтобы она исчезла, — он говорит со мной, будто открывая глубочайший секрет. — Я сказал им оставить её. Знаешь почему? — от его голубых глаз всегда было тяжело отвернуться. Сейчас было не легче.

— Почему? — слово кое-как сформировалось на моём зыке.

— Потому что, когда я пошёл туда, сделать репортаж о тебе и роте, я думал, что я — король, — он, вспоминая, грустно улыбается. — Я думал, что это был пик моей игры. Герой, по крайней мере, в сфере журналистики. Вот почему я всё время хотел оставаться с вами, ребята. Я убедил себя, что был таким же отпетым, как и вы, только без униформы, знаешь? — он хмурится, и закрывает глаза.

— Ладно, — я не знаю, что ещё сказать. Разве стоит говорить ему, что мне жаль, что Афганистан разрушил его карьеру? Что то, что мне оторвало ногу подосрало ему её? Меньше слов всегда лучше, как я уже понял.

— Ага, вот что я думал. Пока граната не разорвалась у моих ног. Я ведь замер там, так ведь? — он открывает глаза, и просто смотрит на меня, будто хочет подтверждения тому, что и так уже знает. Я киваю, но не говорю ничего. — Но ты — нет, — почтительно говорит он. — Ты, блядь, даже не колебался. Вообще. — Он смотрит через своё плечо снова, но всем плевать на нас, как и пять минут назад. — Ты спас мне жизнь, — его голубые глаза внезапно выглядят немного темнее, когда его глазное яблоко начинает затуманиваться. — Так что, если я могу вернуть услугу, тебе стоит знать, что я сделаю это.

Он садится ровно и откидывается спиной на стул, глядя на меня, будто мы пара детей, которые устроили состязание.

— Спасибо, — наконец-то отвечаю я, позволяя тому, что он сказал, проникнуть в меня. Второй шанс. Или это уже третий? Так или иначе, он снимает меня с крючка, и это предельно ясно.

— Мы начинаем через пять минут! — произносит бестелесный голос сбоку от нас. Никто из нас не отводит взгляда. Наверное, я не единственный, кто вырос со старшим братом. Эта игра в «гляделки» только для самых опытных и сильных соперников.

— Понял, — Купер так и не отрывает взгляд, даже когда руководит шоу. Стоит уважать такого рода дерьмо.

Наконец-то, я отворачиваюсь. Ну, смотрю через его плечо. Я смотрю на своё прошлое, которое стоит всего лишь в паре футов от меня. Тиффани. Её полные сиськи и пустая голова напоминают мне о всём, что я ненавидел в Капитане Америке, которого, они думали, они знали. Она напоминает мне о всём, за чем я скучаю в Лорен.

— Через пять, четыре, три, две… — человек за камерой не считает последнюю секунду, боясь, что его услышат в эфире. В конце концов, запись вживую.

Пока Купер представляет шоу, я пытаюсь вытолкнуть мысли о Лорен из головы, и сфокусироваться. Если я собираюсь исправить нанесённый ущерб, мне нужно прекратить пускать по ней слюни, и расположить к себе умы и души.

Умы и души. Потому что такие миссии всегда хорошо срабатывали для меня.

— Добро пожаловать на шоу, — Купер прерывает мои мысли, и ровнее садится в кресле. — В последний раз, когда я видел вас, вы были пациентом в медицинском учреждении «Уолтер Рид». Вы учились ходить на своём новом протезе. Единственный раз, когда мы до этого встречались, когда вы потеряли ногу, спасая мне жизнь.

— Спасибо за то, что отдали мне преимущество, — резко киваю я. Не хочу прямо сейчас позволять своему мозгу возвращаться назад, к тому дню. Не тогда, когда я каждый день тяжело борюсь, чтобы отпустить его.

— Кажется, будто вы прошли долгий путь от мужчины, который, как я видел, боролся за каждый шаг в «Уолтер Рид». Вы бы сказали, что уже приспособились к жизни с ампутированной ногой? — он так легко бросает мне этот вопрос, будто мячик для софтбола легонько кинули в перчатку младенцу.

— Думаю, приспособился. Теперь я живу, как обычный американец. Нет ничего, где бы я почувствовал, что моя нога сдерживает меня. Я научился бегать на свой новый протез, и каждый день выбираюсь на пробежку и даже забеги. Чувствую, будто обрёл свою прежнюю жизнь до потери ноги, за исключением одной вещи, — я смотрю на него.

— Какой вещи?

— Я всё ещё не сел обратно на свой байк. Следующим шагом будет именно это. Не могу передать вам, как я соскучился по езде, — я чувствую себя немного расслабленным, пока наша беседа скачет от меня к нему и обратно, словно мячик для пинг-понга.

— Если память мне не изменяет, думаю, у вас были планы вернуться домой после войны и пересечь страну на мотоцикле. Это всё ещё в перспективе? — глаза седовласого ведущего блестят.

— Вам лучше поверить, что на следующей неделе я собираюсь забрать свой байк со склада и сделать несколько коротких заездов по берегу.

— Конечно же, — он улыбается. — Для тех, кто не знаком с вашей историей, я бы хотел запустить видео нашего разговора, и съёмку вашего героического поступка в Афганистане. Я должен предупредить зрителей: это видео — с очень яркой графикой и жестокостью, как и бывает на войне. Я настоятельно рекомендую отослать детей до четырнадцати лет из комнаты, если они сидят рядом с вами, — он даёт свой совет, и делает паузу, снова, не моргая. Я начинаю задумываться, нужны ли ему вообще веки.

— Всё в порядке? — он смотрит за моё плечо на продюсера. Лысый мужчина смотрит на монитор перед собой, и поднимает большой палец вверх.

— Хорошо, значит, люди увидят репортаж, который мы сняли в пустыне. После мы вернёмся к вам, и поговорим о том, что случилось недавно, хорошо? — его брови выглядят так, будто он собирается нахмуриться, но с его ботоксом и макияжем этому не бывать.

— Звучит хорошо. Спасибо, старик.

Несколько членов команды возле нас возятся с ноутбуком на маленьком столике.

— Как видишь, для обсуждения того, что произошло недавно, я собираюсь проиграть часть видео. Каждый видел его, так что нет надобности, смотреть видео полностью. Думаю, семнадцать миллионов просмотров более чем достаточно, — он давится смешком.

Семнадцать миллионов просмотров? Вот сколько людей увидело моё безумие? Цифра кажется такой огромной, такой абстрактной, что я даже не впадаю в смятение. Не могу представить, как выглядит даже тысяча людей, не говоря уже о семнадцати миллионах.

Хотя у меня даже нет времени обдумать это, потому что мужчина за камерой снова нам сигналит.

— Мы возвращаемся, через пять, четыре, три, два…

Андерсон смотри прямо в объектив.

— Добро пожаловать обратно. Я нахожусь здесь, с капитаном Маком Форрестером, и для тех из вас, кто был способен просмотреть всю запись, которой мы только что поделились, очень легко понять, почему прозвище «Капитан Америка» прицепилось к вам. Героизм, который вы показали в тот день, был не чем иным, как отважным поступком супергероя, — его глаза отрываются от камеры, и он смотрит прямо на меня.

Я пытаюсь не скривиться от сравнения.

— Эм, спасибо.

— Например, я хочу поблагодарить вас за службу и отвагу, которую вы проявили, когда началась атака. Наверняка для вас, распространившееся на этой неделе видео с вами на автостраде, после которого, сразу сколько людей по отношению к вам оказалось агрессивно настроенными, стало сюрпризом. — Он потирает большим и указательным пальцем бугорок на ладони. — Мне было противно, когда я увидел заявления о том, что ваши награды нужно аннулировать. Как вы справились с этим нежелательным последствием для Капитана Америки?

Я моргаю, пытаясь оставаться в настоящем.

— Если быть честным, — я громко прочищаю горло, — это имя никогда со мной не уживалось. Оно всегда заставляло меня чувствовать, будто я не почитаю людей, которых потерял в тот день, когда меня сравнивают с Голливудским персонажем. Как я чувствую себя от того, что люди злятся? — я смотрю на свою отсутствующую ногу. — Мне жаль, что я подвёл людей, но больше меня тревожит мужчина, которого я выволок из его же машины, и что напугал его семью и детей, и то, что заставил чувствовать его семью. Они настоящие люди, на чьи жизни я повлиял, и мне очень жаль.

— Думаю, это уместно. Хотя, мне кажется, что вся эта ситуация была раздута. Как показало последнее видео, которым мы только что поделились, вы прошли через большее, чем большинство людей даже сталкивались. Вы настоящий герой. Вы пожертвовали своим здоровьем и безопасностью, чтобы спасти других. А теперь, когда у вас произошла вспышка ярости из-за дорожной пробки, люди требуют, чтоб вы вернули свои медали? У меня каждую неделю бывают такие вспышки! — его непредвзятый репортаж скрывается за его эмоциями. — Все иногда становятся раздражительными. Я собираюсь проиграть немного видео с событиями, которые произошли немного ранее на этой неделе, на случай, если есть зрители, которые его ещё не видели, — он наклоняется вперёд и нажимает «проиграть» на уже загруженном видео.

Ни экране запускается уже знакомый кадр. Я видел кусочки и отрывки этого видео на всех новостных каналах на протяжении всей недели. Обычно, примерно десять секунд — это всё, чего хватало, чтоб я сорвался и выключил его. Всё моё тело покалывало, пока я наблюдал, как я же бил по окну машины мужчины. Странно видеть, как вы сами делаете что-то, чего не помните. Это будто смотреть видео с самим собой со студенческой вечеринки. Кто этот парень? Не помнить события, это кажется сюрреалистичным.

Мы прошли ту часть, после которой я обычно тянусь за пультом. Теперь я с силой открываю дверь, и в панике отстёгиваю ремень безопасности мужчины. Внезапно, мне становится неудобно сидеть на своём стуле, будто я не могу найти на нём места, которое не кололо бы мою кожу. Купер наклоняется вперёд, чтобы выключить видео как раз на моменте, когда парень, который его снял, поворачивается через машину к Лорен и Крису.

— Подождите, не выключайте, — я тянусь вперёд и хватаю его руку.

Я чувствую, как взгляд Купера прожигает во мне дыру, но я не могу оторвать глаза от экрана. Крис пытается вырваться из рук Лорен, чтобы побежать ко мне, но Челси крепко удерживает его за плечи рядом с собой. Это тоже хорошо — с тем, в каком состоянии я был — я не знаю, чтобы я сделал, попытайся он вмешаться.

Всё внутри меня переворачивается, когда я вижу, как слёзы скатываются по его щекам прежде, как он прячет лицо в объятиях своей матери. Лорен выкрикивает моё имя, её тело содрогается от рыданий, но я слишком занят тем, чтобы вломиться в машину мужчины, чем знать, что они рядом со мной. Я отпускаю руку Сандерса, и он выключает компьютер.

— Так что, это не те действия, которые все ожидали от высоко-награждённого ветерана, — продолжает Купер, — но это не выглядит как небольшая вспышка дорожного гнева в пробке. В конце концов, вы застряли из-за дорожных работ, разве не так? — Он поднимает глаза на меня, побуждая меня подтолкнуть беседу, и помочь ему обыграть её.

— Нет, — мой голос ровный и пустой.

— Нет? Разве вы не были в зоне дорожных работ? — он звучит, будто его предали.

— Нет, это не была дорожная вспышка ярости. Я даже не был за рулём. Я думаю… — мой голос хрипит, и я делаю глубокий вдох. Я не стану плакать на национальном телевидении.

Я даю себе секунду, но не могу вытолкнуть лицо Криса, когда он побежал за мной, пытаясь мне помочь… Что я сделал с ним? С Лорен? Со своей семьёй? Я борюсь со слезами, которые скапливаются в уголках глаз.

— То, что случилось в тот день, не было вспышкой дорожной ярости, Купер, — моё признание наконец-то срывается с губ. — У меня, с тех пор, как я вернулся домой, случаются выпадения из реальности с фантомными провалами в зону боевых действий. Каждую ночь во сне, я возвращаюсь туда и сражаюсь. А иногда, когда что-то выводит меня из себя, я возвращаюсь туда и днём. Я, ну, думаю, что люди смотрят на меня, и видят то, что я снова научился ходить, и они говорят: «О, ему уже лучше. Он исцелился». Но я не исцелился. Потому что у меня внутри есть шрамы, которые никто не видит, и они разрывают меня. Теперь, только потому, что я могу ходить, мне не лучше. Не тогда, когда мой мозг всё ещё пребывает на войне. — Я делаю глубокий вдох, и смотрю прямо в камеру. — Мне нужна помощь. Я собираюсь получить профессиональную помощь.

Глава 39

Мак

2014

За плечами целый день рыбалки, и теперь мы сидим перед вечерним костром. Когда я впервые обратил внимание на проект «Одиссея», для раненых военных, я не полностью поверил в их программу. Она просто казалась желаемым представлением того, что вы с другими ветеранами, на неделю выбираетесь на природу с палаткой, и как-то вам становится лучше.

К счастью, когда я сел с координатором программы, Джеем, он сразу посвятил меня в то, как всё это работает. Это только первый мой день, но я уже чувствую ту знакомую мне связь, которая есть между братьями в армии. Появляется мгновенное понимание и уважение к каждому, кто служил своей стране. И эта связь чувствуется глубже, когда ты знаешь, что находишься с такими же, кто, как и ты, боролся за это.

Я пялюсь на огонь — мы все это делаем — когда Тим Байнс заканчивает своё выступление.

— Поэтому я здесь, — звучат последние слова.

— Отлично. Добро пожаловать в группу, Тим. — Его глаза пробегаются по нашим лицам. — Мак Форрестер? Ты не против поделиться с нами, зачем ты подписался на эту программу и что ты надеешься здесь получить?

Думаю, я готов. Чувствую, будто учитель в классе вызвал меня, потому что подошла моя очередь читать. Я вскидываю голову вверх и пытаюсь сфокусировать взгляд после огня, чтобы посмотреть на Джея.

— Эм, да. Конечно, — я прочищаю горло и неловко осматриваюсь. Хотя никто из остальных на меня не смотрит. Они загипнотизированы, как и я был пару секунд назад. Слушают, но под гипнозом огня.

Я немного расслабляюсь, понимая, что сейчас нет камеры, направленной на меня. Это не так, как тогда, когда президент награждал меня медалью за отвагу. Чёрт, это даже не так, как сидеть с Купером Сандерсом, что было в прошлом месяце. Это мои ребята. Мы ещё не знаем друг друга, но нашего общего опыта достаточно, чтобы связать нас.

— Когда я после Афганистана попал домой, у меня не было времени, чтобы многое обдумать. Меня настолько накачали болеутоляющими и медикаментами, что у меня был самый лучший сон за все годы. Но как только они прекратили давать препараты, у меня появилось время на раздумья. Я думал о людях, которых я потерял. Как я подвёл их и их семьи. Меня пожирали вина и злость. Честно, были дни, когда я хотел сдаться. Были дни, когда я спрашивал Бога, почему он не дал мне погибнуть там вместе с ними, — горло хрипит, и мне приходится проглотить ком. Я никогда не говорил об этих тёмных днях. Когда жизнь казалась более худшим выбором, чем смерть.

Я делаю глубокий вдох и заставляю себя продолжить. Никто не говорил, что это будет легко. Но ничего не даётся просто так.

— Однажды я разговаривал с пастором, который потерял руку вовремя второй замены личного состава, и он сказал мне, что у Бога на меня были планы, и не мне в этом сомневаться. Я прекратил испытывать к себе жалость, и сделал всё, чтобы исцелиться. Чтобы начать ходить. Чтобы заставить всех поверить, что я стал тем парнем, которым всегда был.

Я запускаю руку в бороду, и обвожу взглядом мужчин, которые сидят вокруг костра. Кто-то из них кивает, кто-то потерялся в своих собственных мыслях, но их взгляды всё ещё сосредоточены на красных языках пламени.

— И что случилось? — Джей перебивает мои мысли и подталкивает к продолжению.

— Думаю, я проделал чертовски хорошую работу, — смеюсь я. — Знаете, тогда весьма долгое время я сам себя дурачил, — моя улыбка гаснет, и я понижаю голос, — но начались фантомные воспоминания. — Я смотрю вниз на свои руки. — Первое выбило из меня дерьмо. Оно было насыщенным, — я смаргиваю слёзы и смотрю на Джея. Мне нужно смотреть в знакомое лицо, чтобы ощущать эту реальность.

— Ты знаешь, что это было оно? — подталкивает он меня.

— Нет. Ну, я знал, что в этом не было ничего хорошего. Я видел достаточно фильмов, чтобы знать это. Знаете, что здесь самое смешное? Если бы кто-то другой сказал мне, что проходил через такую хрень, я бы сразу вычислил это. Я бы указал на них, и сказал: «Эй, это ПТСР. (прим. перев. — посттравматическое стрессовое расстройство). Тебе стоит поговорить с кем-то. Это абсолютно нормально после всего, через что ты прошёл». Но я не смог признаться в этом дерьме самому себе. Я просто не смог.

— Почему? — стиль Джея задавать вопросы делает Купера Сандерса просто аматором. Я обдумываю это. Почему я не смог увидеть это у себя?

— Не смог, потому что не знал. Провалы… они становились хуже. А потом они стали ночными кошмарами. Я знал, что происходит у меня в голове, но я не хотел признавать этого. Честно говоря, мне до сих пор неловко, — я потираю руки, и снова смотрю на огонь.

— Знаете, — продолжаю я, — если бы это был кто-то другой, я бы сказал, что нет ничего неправильного в том, чтобы признать, что ему нужна помощь и всё такое. Но для меня это было не так. Это будто я вернулся к основам обучения, и мне говорят о ПТСР на одном из уроков. Даже тогда они говорили «в этом нет ничего позорного», но в этом было что-то фальшивое. Тон, которым это было сказано, закатывание глаз. Это было так, будто они должны научить этому потому, что существует какой-то закон или что-то в этом роде, а не потому, что они в это верят.

— Так ты чувствовала стыд. Ты всё ещё чувствуешь его? — подталкивает Джей.

— Да. Думаю, да. Я не могу не чувствовать его, когда вы признаете, что у вас ПТСР. Эти четыре буквы висят на вашей шее, словно неоновый знак, который кричит «сломленный» всем остальным. Понимаете? — я обвожу глазами ребят у костра, и, не говоря ни слова, они кивают.

— Я просто… — мой голос ломается, —просто я потратил столько времени, пытаясь всё исправить. Я хотел как-нибудь исправить то, что там случилось. Я хотел исправить свою ногу, чтобы никто, глядя на меня, не мог сказать, что это было ошибкой. Я хотел исправить чужие жизни, в которых я так или иначе облажался. Но я не мог исправить себя, не смог заставить это уйти… — слёзы струятся по щекам, и в горле чувство, будто я проглотил уголь. — Я не смог это исправить… — рыдаю я.

Слёзы скатываются по моим щекам на бороду, и на протяжении нескольких секунд единственные звуки в лагере — это треск огня и мои рыдания.

— Спасибо за то, что поделился, — наконец-то мягко произносит Джей. — Думаю, что в этой группе среди нас ты найдёшь многих, кто чувствовал или до сих пор чувствует себя так же. Ты не один. Это всего лишь первый шаг на пути к исцелению, но как только ты пройдёшь всю программу, думаю, ты посчитаешь себя сильнее, чтобы признать, что тебе нужна была помощь, — осторожно объясняет он.

— Спасибо, — я стираю слёзы тыльной стороны ладони. Я чувствую, как с груди словно сняли камень, который давил и прижимал меня к земле. Я до сих пор на спине, но моим лёгким нужно работать, и мне уже немного легче дышать. — Я уже это чувствую.

Глава 40

Лорен

2014

Я возбуждена… Я нервничаю… Меня сейчас вырвет! Если бы мак Форрестер знал, как он влияет на женщин.

Прошло два болезненно длинных месяца с тех пор, как Мак открыто признался, что ему нужна помощь. Два месяца, на протяжении которых у меня не было возможности посмотреть ему в глаза.

Два месяца, на протяжении которых я не могла почувствовать его твёрдый, трахающий меня член.

Я имею в виду, у девочки тоже есть потребности, чёрт возьми! Не то, что бы я считала дни или что-то в этом роде. Всего лишь шестьдесят три дня. Видите ли, я едва ли заметила.

Не говоря о том, что мы не прикасались друг к другу два месяца. Вместо этого, мы говорили по телефону и переписывались как парочка тинейджеров. Я не чувствовала себя, словно влюблённый по уши подросток, улыбающийся телефону, с тех пор, как... мы с Маком были в старшей школе. Думаю, кое-что никогда не меняется.

— Ты так хорошо выглядишь, Лорен, — уверяет меня Челси, когда я в миллиардный раз всматриваюсь в себя в зеркале.

— Тебе не кажется, что на мне очень много макияжа? — я смотрю на неё в отражении зеркала.

— Нет, всё в меру. Ты и так обладаешь естественной красотой, а теперь и подавно, — улыбается она.

Сегодня Мак ведёт меня на свидание, и по моему сухому рту и нервно возбуждённому желудку вы бы подумали, что в своей жизни, я прежде не была на них. И то, что он не говорит, куда мы идём или что он запланировал, совершенно не помогает.

Я смотрю на себя в зеркало в последний раз. О, да кого я обманываю? Я через пять минут вернусь и снова стану себя разглядывать. Хотя, Челси права: мой макияж выглядит хорошо. Как и маникюр, и укладка, и хоть она не знает, но депиляция тоже внесла свою лепту.

Только потому, что она — моя сестра, не означает, что ей нужно знать каждую деталь.

Я поворачиваюсь к ней, и искры в её больших карих глазах заставляют меня задуматься, кто больше возбуждён? Она или я?

— Я надеюсь, я не разоделась. Или неодета, — я смотрю вниз на чёрную блузку и джинсы, в которые мне наконец-то удалось влезть.

— Всё с тобой будет в порядке! Ты выглядишь хорошо! Просто расслабься, Лорен. Ты не повеселишься, если твои лёгкие постоянно будут перенасыщены кислородом. У тебя будет отличная ночь, ладно? И тебе не стоит переживать по поводу Криса. У него есть самая лучшая в мире тётя, которая за ним присмотрит, так что остынь, ладно?

Я открываю рот, чтобы перечислить ей список стирки и других дел, но мой голос не слышно.

Вруум-тах-тах-тах!

Какого хера это было?

Челси, Крис и я спешим к окну гостиной, чтоб увидеть, как Мак ставит мотоцикл на подножку, и наклоняет его на одну сторону, когда отходит. Мне было страшно, что он появился на байке, если бы большая часть меня не умирала от желания к нему, пока он паркуется.

— Вау! — Крис произносит своё одобрение, и мы с сестрой наблюдаем, как Мак снимает шлем и идёт к двери.

Это выглядит словно сцена из фильма. Наверное, с Джеймсом Бондом, потому что есть крохотная деталь, в которую Мак меня не посвятил. Куда бы он меня ни брал, сегодня ночью для этого он надел смокинг.

Мучительно понимаю, что я одета неподобающе, и это ясно, как пить дать, но сейчас я не смогу надеть на себя даже две тряпки одновременно. Не тогда, когда Капитан Америка ака Мак Форрестер, показывается в сексуальном прикиде на «Харлее».

Я спешу к двери и дёргаю её на себя с таким же терпением, с каким ребёнок распаковывает подарки на Рождество.

— Мак! — я обвиваю его руками раньше, чем он переступает через порог. Он смыкает руки на моей талии, с лёгкостью подминает меня и кружит.

На мгновенье мой мозг вспоминает время, когда мы были детьми, и он уговаривал меня сходить на карусель в нашем парке. Я чётко помню, как цеплялась тогда за цепи качелей, словно за жизнь, пока в данный момент Мак кружит меня снова и снова до тех пор, пока я не чувствую тошноту, и не выкрикиваю его имя в полном ужасе. В мгновенье, он начинает вращаться, словно циклон из ада, и хватает мои руки.

— Не отпускай меня, — отчаянно кричу я.

— Никогда.

Это было предложение из одного слова. Утверждение и обещание, которые впитались в меня.

Мак ставит меня на нетвёрдые ноги и быстро целует в кончик носа.

— Эй, Мак! — Крис подпрыгивает ко мне.

— Мой чувак! — Мак с энтузиазмом даёт ему пять.

Наш сын мог бы посоперничать сейчас с солнцем по яркости излучаемого света.

— Мак, приятно снова тебя видеть, — Челси улыбается ему.

— Эй, леди! Спасибо за то, что помогаешь мне, — он кивает ей и я знаю, что у меня нет интуиции супергероя, но Спайди внутри меня начинает шевелиться. Помогает ему с чем?

— Что на тебе надето? — перебиваю я их многозначительные взгляды. — Если на тебе смокинг, значит, я не одета так, как надо для того места, куда мы идём! — я смотрю вниз на одежду, которую я так мучительно выбирала, отклоняла, надевала и снимала, и всё-таки выбрала.

— Не переживай об этом! — Челси перебивает меня раньше, чем у меня есть шанс полностью утонуть во взгляде Мака. — Идём со мной, у меня кое-что есть для тебя, — она проходит рядом со мной и хватает меня за руку.

Сестра быстренько толкает меня наверх по ступенькам прежде, чем у меня появляется шанс выразить свой протест против того, что он просидит здесь внизу. Я оглядываюсь через плечо, пока мои ноги автоматически следуют за моей сестрой, и я вижу, как Крис и Мак разговаривают, словно два старых друга на вечеринке.

Тяжело сходить с ума от того, что происходит здесь прямо сейчас, когда моё материнское сердце переполняется радостью.

Челси ведёт меня назад в мою комнату и отпускает руку, оставляя меня стоять у двери, пока сама совершает набег на мой шкаф. Какого хрена?

Она быстро отодвигает вешалку за вешалкой, пока не находит то, что ищет. Она, из дальней части шкафа вытаскивает лавандовое платье длинной в пол, и бросает его на кровать.

— Надень вот это, — улыбается она.

— Откуда это взялось? — я поражаясь пялюсь в свой магический шкаф позади неё, откуда могло появиться потрясающее длинное платье. Дверь в Нарнию там тоже есть?

— Я его там спрятала, — она выглядит чересчур гордой собой с выпяченной грудью и блестящими глазами.

— О, неужели?

— Ага, и я знаю, что оно идеально подойдёт, потому что видела остальную твою одежду. Ну, ту, которую ты обычно носишь, — она смеётся своей шутке о моей коллекции одежды, в которую я никогда больше не влезу.

Я смотрю на лавандовое платье на кровати, а потом снова на сестру. Я знаю, что в сердце она хочет лучшего, так что я не буду её спрашивать… Не сейчас, по крайней мере.

Вместо этого, я освобождаюсь от одежды, к выбору которой я приложила столько усилий, и надеваю платье.

— Ты можешь застегнуть мне его, пожалуйста? — я смотрю на неё через плечо.

— Конечно, — она помогает мне застегнуть молнию на спине, и я восторгаюсь, как лавандовый оттенок платья поигрывает от оттенка моей кожи. Я хорошо выгляжу, даже я могу сказать себе это.

— Куда Мак меня ведёт? И почему мы так одеты? — я поворачиваюсь к Челси, и мы сталкиваемся лицом к лицу, как только я чувствую, что молния застёгнута до конца.

— Не-а. Я ни за что тебе не скажу, — припевает она. Будто пятилетняя версия её же дразнит трёхлетнюю меня.

Она цепляется за мою руку и практически вытаскивает меня из комнаты в ванную, а потом вниз по лестнице в гостиную.

— О, мам! Ты выглядишь как принцесса! — вскрикивает Крис, и я мгновенно краснею, глядя в пол, будто мне стыдно от его утверждения. Наверное, невероятно не круто говорить такое своей маме. Это может и не круто, но я бы солгала, если бы не сказала, что это не сделало мою неделю.

— Знаешь, а он не неправ, — глаза Мака скользят по мне с головы до пола. — Ты выглядишь потрясающе, но я не думаю, что ты выглядишь как принцесса, — он смотрит на меня после того, как обвёл глазами по моему телу вплоть до кончиков пальцев.

— О, нет? — я надуваю губы.

— Нет. Ты не выглядишь как принцесса, потому что ты не принцесса. Ты — моя королева, — он хватает мою руку и крутит вокруг своей оси маленьким кружком. Я кручусь и закрываю глаза, наслаждаясь тем, как платье разлетается и, закручиваясь, сходится к ногам.

Я на самом деле чувствую себя королевой. Его королевой. Подождите-ка минутку. У этой королевы нет туфель к этому платью.

— Мои ноги! — я останавливаюсь в мгновенье ока, и прискорбно смотрю на свои ноги.

— Уже позаботилась, — улыбается Челси.

— Иди сюда, — Мак отводит меня к дивану, и я сажусь, как только ноги касаются мягкого.

Челси роется в дальнем углу моего шкафа для верхней одежды, и вытаскивает обувную коробку.

— Нашла!

Серьёзно? Мой дом полон спрятанных пасхальных яиц для этого свидания?

Она бросает коробку рядом с Маком, который опускается на колено возле моих ног. Он открывает крышку, и я, затаив дыхание смотрю, как он достаёт бархатную туфлю на высоком каблуке. Каблук, наверняка, пятнадцать сантиметров. Сегодня я официально сломаю себе шею, и это больше, чем просто очевидно. Я поднимаю взгляд на Челси, и её самодовольная улыбка почти обезображивает её лицо. Я на сто процентов уверена, что это была её идея.

Нет, на тысячу процентов.

Мак, ухмыляясь мне, держит его в руке.

— Давай посмотрим, подходит ли она, — дразнит он меня, надевая туфлю на мою ногу.

Она подходит. Идеально.

Мак надевает на меня вторую и я не могу не задуматься, не сгонять ли мне за тыквой для кареты. От воспоминания о том, что на подъездной дорожке нас ждёт мотоцикл, мой желудок превращается в лёд.

— Идеально подходит, — Мак встаёт и помогает мне подняться с дивана. На таких каблуках я использую любую помощь, которую найду.

Качаясь на грани катастрофы, я смотрю вниз на нашего сына, который отсвечивает всех нас своей улыбкой.

— Ладно, теперь мы пойдём, Крис. Пожалуйста, пообещай мне, что будешь хорошо вести себя с тётей.

— Я обещаю! — он чертит крестик на сердце, что напоминает мне, как это сделал его отец пару месяцев назад, давая мне обещание на заднем дворе.

— Я не могу обещать, что верну её сегодня домой, — Мак подмигивает Челси.

— Домой не спешите, мы в порядке, — радостно улыбается она. — Повеселитесь вдвоём!

Я следую за Маком к входной двери и дальше к байку, и задумываюсь о том, как это произойдёт.

— Вот, мы не поедем далеко, но я хочу, чтобы ты надела шлем, — он передаёт его мне.

— Эм, ладно, — хватаю шлем и смотрю на него.

— Мак! Лорен! Подождите! — Челси драматично кричит с крыльца. У неё что-то в руке, и она бежит к нам босиком.

— Вы чуть не забыли это, — она суёт белую картонную коробку Маку в руки, и после многозначительно смотрит на меня, прежде чем исчезнуть в доме.

— Что это? — я смотрю на руки Мака и жду, пока он откроет загадочную коробку.

— Это для тебя, — он открывает коробку, и внутри я вижу корсаж. (прим. пере. — маленький букетик к платью). Фиолетовые и белые розочки, переплетённые с подмаренником (прим. перев. — другое название «перекати-поле»). Он надевает его на моё запястье.

— Лорен, окажешь ли ты мне честь пойти со мной на бал сегодня ночью? — он пристально смотрит в моё лицо кристально голубыми глазами, и я даже не хочу сомневаться в своём благоразумии. Я просто хочу отдать свой билет, и прокатиться с Маком в сумасшествие, которое он явно для нас запланировал.

— Да, — я протягиваю руку для него. — Да, окажу.

Глава 41

Лорен

2014

Мак подъезжает к гольф-клубу Колорадо и останавливается. Я думала, что увидеть его на «Харлее» было сексуально, но я чуть не получила оргазм, оказавшись с ним на нём. Я никогда не знала, что я могу быть настолько возбуждённой и напуганной одновременно.

Он помогает мне слезть, и я быстро разглаживаю и подбиваю платье, которое превратилось в пару штанов, которые обволокли ноги. Я стягиваю шлем с головы, и надеюсь, что не сильно испортила причёску

— Ты выглядишь невероятно, — мурлычет Мак, притягивая меня ближе. Моё самообладание испаряется, когда он обнимает меня сильными руками. Невозможно чувствовать себя не в безопасности, когда такой мужчина, как Мак Форрестер смотрит на тебя вот так. Его губы накрывают мои в нежном поцелуе. Покалывающее желания расползается по коже, когда я таю в его сильных объятьях.

Я знаю, что Мак вложил много значения в сегодняшнюю ночь, это уже очевидно. Хотя, мне бы больше хотелось, чтобы он не доставлял себе стольких хлопот, и просто зарезервировал нам номер в отеле.

Было бы легче пережить пять минут без воздуха, чем два месяца без Мака. Каждая клеточка в моём теле жаждет его.

Нуждается в нём.

Кричит его имя.

Он отпускает мои губы после соблазнительного поцелуя, трепеща ресницами, я открываю глаза.

— Ты готова? — его глаза блестят.

— Поскольку ты до сих пор не сказал мне, что ты там приготовил, думаю, я, как и всегда, готова, — мои губы дёргаются в улыбке и прогоняют моё недовольство. Он чертовски хорошо знает, что я это люблю.

— Всё скоро откроется, — он для большего драматизма дразнит меня, и протягивает руку. Я хватаюсь за неё, словно за жизнь перед смертью. Ладно, может, не в жизни дело, а моих неустойчивых лодыжках.

Чёрт бы побрал Челси и её любовь к высоким шпилькам. Клянусь, в прошлой жизни она танцевала у шеста. Если она делает это и в этой, я не хочу знать.

Придерживаясь за руку Мака, я позволяю ему вести меня к двери, в которую я не входила десять лет. Я моргаю, чтобы приспособиться к полутёмной комнате, в которую мы вошли.

— О, Мак!

Это единственные слова, которые мне удаётся прохрипеть. Я чувствую, как мы только что вошли в мечту. Под потолком, словно магические облака, висят те же самые бирюзовые, серебряные и белые воздушны шарики. Ткани на стенах из той же самой шёлковой ткани, которую я помню с вечера нашего выпускного. Транспарант с надписью: «Поздравления выпуску 2004» висит на дальней стене, и всё выглядит точно так же.

Есть три способа, которыми это могло произойти. Этот загородный клуб не менял дизайн все десять лет. Я ступила в варп, в котором время вернулось вспять. Или Мак потратил бесконечные часы, восстанавливая каждую деталь нашей последней ночи вместе прежде, чем жизни нас обоих изменились.

Мне удалось закрыть рот и улыбнуться самому невероятному мужчине, которого я знала.

— Это невероятно, Мак! — я склоняю голову к его плечу и смотрю на всю тщательную работу и значение, которое он вложил в этот восстановленный выпускной.

— Это просто комната. Ты, рядом со мной, вот что я бы назвал невероятным, — он ведёт меня к единственному столу со стульями, которые стоят в комнате.

Будучи очаровательным принцем, о котором я мечтала десять лет, он отодвигает для меня стул и помогает сесть за стол. Должна признать, я наслаждаюсь обращением со мной как с принцессой. Я просто надеюсь, что Мак не останется таким же джентльменом позже. Когда я сорву с него его смокинг и вытрахаю его мозг.

Мак осторожно садится напротив меня и тянется за моей рукой через стол.

— Я соскучился по тебе, — его глаза сканируют моё лицо. Уверена, что он может прочитать каждую эмоцию на нём, словно строчки в книге.

— Я тоже по тебе скучала. Очень сильно. Я знаю, что это было во благо, и что тебе нужно было время, чтобы со всем разобраться, но я бы солгала, если бы сказала, что это было легко, — мои глаза застилает туманом.

— Эй, не плакать. Я здесь, — он проводит большим пальцем у меня под глазом и останавливает слёзы, которые грозятся вырваться и испортить мой макияж.

— Для меня это тоже было тяжело, — в его голубые глаза светятся честностью. — Но теперь я знаю, что отдаю тебе всего себя, а не просто куски, которые остались после войны. Я не говорю, что я идеален. То есть, я почти идеален, очевидно, — он дразнит меня.

— Ты идеален, — я знаю, что он валяет дурака, но я говорю, как есть.

Мак улыбается.

— Спасибо. Жаль, что я не записал этого. Пригодилось бы через шесть месяцев, когда бы ты выносила мне мозг из-за того, что я не опустил крышку унитаза.

Упоминание об этом не ускользает от меня.

Моё сердце разрывается от боли, когда я перевариваю его слова. Он не оставил мысль о нашем сожительстве? Прежде, чем мне удаётся ответить, нас перерывает официант с бутылкой шампанского и двумя бокалами.

— Могу я начать ваш вечер с напитка? — предлагает он.

— Да, спасибо, — кивает Мак. Мужчина ставит бокалы между нами и тянется за бутылкой.

— Вы можете просто оставить нам бутылку. У нас есть много чего отпраздновать, — улыбается Мак.

Наш официант не спорит. Он просто ставит её между нами.

— Ваш ужин скоро будет готов, — информирует он Мака прежде, чем исчезнуть у меня за спиной.

Мне не стоило бы удивляться тому, что Мак заказал обслуживание для нашего выпускного, но я удивлена. Как и мужчина, который только что прошёл через комнату, чтобы настроить проигрыватель в дальнем углу, не должен удивлять меня, но он удивляет.

Мягкая музыка льётся из стереосистемы, и Мак наливает нам по бокалу шампанского. Он поднимет свой бокал для тоста, и я подражаю ему, желая услышать то, что он собирается сказать.

— Лорен, сегодня ты выглядишь также прекрасно, как и десять лет назад. Я был самым счастливым мужчиной на балу, и сегодня ты сделала меня самым счастливым мужчиной, когда держала меня за руку.

— Спасибо, — я не знаю, что ещё сказать. Мак никогда не отличался умением красиво говорить, но кажется, сегодня он полон сюрпризов.

— Нет, тебе спасибо, — отвечает он. — Я понял, что нет лучшего места, чем гольф-клуб, чтобы попросить о второй попытке, так что…

— Второй попытке? — перебиваю я. Я понятия не имею, о чём он говорит.

— Ага, это термин в гольфе. Это типа о повторном ударе? Ты никогда о таком не слышала? — в уголках его глаз собираются морщинки. — Послушай, всё, что тебе нужно знать, это то, что помимо того, что я невероятно красив, я ещё и очень умный, — смеётся он.

— И ещё скромный, — дразню я его.

— Ага, чертовски скромный, — улыбается он. Мой старый Мак. — Так или иначе, за новые начинания, — он поднимает свой бокал выше, и я поднимаю свой.

Первый глоток шампанского ощущается, словно я на небесах. Маленькие пузырьки показывают у меня на губах, но я чувствую мягкость на языке.

Мак опустошает бокал одним большим глотком, и делает глубокий вдох.

— Лорен?

— Да?

— Потанцуешь со мной?

В ушах звенит от шока. Ни разу за всю свою жизнь Мак не танцевал со мной. Никогда. Неважно, как я умоляла, или плакала, или угрожала ему тем, чего боятся всё подростки. Он никогда не сдавался.

— Конечно, — я едва выдыхаю эти слова, будто они застряли у меня в горле.

Он встаёт и протягивает мне руку. Я придерживаюсь, и следую за ним к площадке. Музыка внезапно меняется на Coldplay.

Пришёл, чтобы встретить тебя, сказать тебе, что мне жаль. Ты не знаешь, насколько ты прекрасна, мне нужно было найти тебя сказать тебе, что ты мне нужна. Сказать тебе, что распознал тебя. Расскажи мне свои секреты, и задай мне свои вопросы, О, давай вернёмся к началу.

Идеально. Абсолютно идеальная песня с абсолютно идеальным мужчиной. Даже теоретически всё не могло стать лучше. Мак держит меня за талию. И танцует с грацией ученика средней школы, но это так очаровательно. За его неумение танцевать я люблю его ещё больше.

Я наклоняю голову к его груди, и вдыхаю его запах.

— Спасибо за это, Мак, за всё это. Я, ну, не знаю даже, что сказать, кроме как то, что это — волшебно.

Скажи мне, что любишь меня. Вернись и преследуй меня. О, и я поспешу к началу. Буду бегать кругами. Преследовать наши следы. Возвращаться туда, где мы сейчас.

— Очень подходит, — он хмыкает, и я смотрю на него вверх.

— Почему это?

— Разве у нашего выпускного не было темы принцесс или чего-то в этом роде? — он смотрит на меня вниз.

— Ага, ну, тема была «Волшебная Сказка». Так что, да, «волшебно» как раз подходит, — улыбаюсь я ответ.

— Ну, какая сказка без счастливого конца? — Мак прекращает танцевать, и просто смотрит мне в глаза. Думаю, он собирается поцеловать меня, и я уже приоткрыла губы, но вместо этого, он, скользнув вниз здоровой ногой, опускается передо мной на колено.

Он отпускает мою руку и тянется к пиджаку, вытаскивая знакомую бархатную коробочку, в которой находится обручальное кольцо. То, которое он дарил мне на колесе обозрения. Она знакомая не только из-за предложения. Она знакомая потому, что с тех пор, как он вышел из моей машины к полицейскому участку, это кольцо лежало на ночном столике в этой самой коробочке.

— Как ты его достал? — я не собираюсь обвинять его. Я всего лишь удивлена, снова увидеть кольцо в его руках.

Он подминает крышку, и конечно, это то же кольцо.

— Челси незаметно сунула мне в карман перед тем, как мы вышли, — он улыбается мне, блестя глазами.

Конечно же, она это сделала. Хитрюга.

— Лорен, ты дашь мне шанс начать всё сначала? Исполнить судьбу, которая, я знал, была моей с тех пор, как мне исполнилось шесть лет? Ты станешь моей женой?

В моей голове я всё ещё вижу его круглое лицо, когда ему было шесть лет. Его милую улыбку, которая с годами превратилась в неотразимую ухмылку.

— Да, конечно стану. Да! — я поднимаю свою дрожащую руку, и Мак возвращает кольцо на мой палец. В душе я знаю, что больше никогда его не сниму. То, что имеем мы с Маком, нельзя разрушить. Судьба всего лишь толкнула нас назад туда, где всегда должно быть наше место. В объятьях друг друга.

Мак поднимается и обнимает меня, его губы слегка приоткрывают мои, пока наши языки не заканчивают танец вместо нас. В объятьях друг друга. Это здесь мы были всегда, и это здесь, где мы всегда будем. Пока смерть нас не разлучит.

Никто не говорил, что будет легко. О, стыдно, что мы разошлись. Никто не говорил, что будет легко. Никто никогда не говорил, что будет так тяжело, но я собираюсь начать сначала.

Эпилог

Лорен

Настоящее время

— Какой прекрасный день, — я смотрю вверх на тёмно-голубое небо и вдыхаю на полную грудь воздух, который почему-то кажется чище. Как я всегда делаю в сентябре.

— Хочешь поговорить о прекрасных? Посмотри на вас обеих, — Мак наклоняется и целует меня в щёку, а потом наклоняется ещё ниже, чтоб поцеловать нашу десятимесячную дочку, Хонор, в носик.

Хонор смеётся и хватает лицо своего папочки обеими руками, пуская слюни с открытым ртом, которые стекают по подбородку. Она ещё не отточила мастерство поцелуев.

Мак смеётся и вытирает слюни малышки тыльной стороной ладони.

— Можно мне её подержать? – перебивает Крис.

Должна признать, я нервничала, когда впервые узнала, что беременна Хонор. Разница в возрасте между ней и Крисом казалась непреодолимой для того, чтобы они стали близки. Я так рада, что мои страхи были необоснованы. Может, её старший брат и намного старше неё, но их связь не могла быть лучше, чем она есть. Он абсолютно восхищён своей сестрой-малышкой. Если уж на то пошло, кажется, что разница в возрасте стала ему только на пользу. Он одиннадцать лет был единственным ребёнком, впитывал всё внимание, и теперь, кажется, вздохнул с облегчением, когда этим теплом поделились ещё с кем-то. Посмотрим, как это пойдёт, когда он станет подростком, но сейчас я просто наслаждаюсь моментом.

— Конечно, дружочек. Можешь подержать её, — я осторожно передаю Хонор в руки своему сыну. Она ещё не ходит, но так ёрзает, что её часто сложно удержать. К счастью, сегодня она чувствует себя весьма сонной, так что прислоняет головку к груди Криса и в скромной улыбке показывает свои новые зубы. С её кожей цвета мокка и большими карими глазами она уже разбивает сердца всех парней.

— Ребята! Эй! Смотрите, вы в камере для поцелуев! – возбуждённо выкрикивает Челси и указывает на огромный экран через стадион. Я оглядываюсь туда, куда она указывает пальцем, и, конечно же, Мак и я улыбаемся друг другу через поле.

— Ну, не станем же мы их подводить, не так ли? – Мак крепко притягивает меня к себе, и наши губы находят друг друга, сначала нежно, но, как и каждый поцелуй с Маком, искра страсти быстро возгорается и горит как бенгальский огонёк в руках ребёнка на 4 июля.

Вокруг нас я слышу возгласы и завывание целого блока стадиона. Хотя, поверх всей суеты я слышен стон Криса.

— Мам! Ты меня смущаешь!

Я отодвигаюсь от Криса и спасаю своего сына от публичного унижения любви его родителей.

— Спасибо, что дала знать о камере, Челси, — я смотрю через плечо Мака, но она меня не слышит. Теперь, когда перерыв окончен, она полностью поглощена игрой. Моя сестра — супер фанат. Я задумываюсь, была бы она такой заинтересованной в игре, если бы прямо сейчас на поле квотербеком не был бы Камерон Армстронг.

Ставки на то, что не была бы.

— Ты не боишься, что будешь стариком в кампусе? — пинаю я Мака по рёбрам.

С тех пор, как Мак получил работу координатора программы помощи в проекте для раненных военных, он подумывал вернуться в колледж. Ему нравится находиться в военных госпиталях, разговаривать с ветеранами и их семьями. И он любит их. Из истории, которая была у нас с Маком, они знают, что получают нечто настоящее, когда он говорит с ними. Сейчас он зачислен в здешний университет Колорадо на частичную занятость с целью посещать курсы по психологии. Я не думаю, что он будет преследовать степень по психологии, но он настроен выучить так много, как сможет, чтобы помочь этим парням.

— Я знаю, что ты не можешь говорить обо мне, — дразнит Мак. – Потому что этот парень, — он тычет большим пальцем себе в грудь, — в самом расцвете своей жизни. Ты переживаешь о том, что твой муж будет стариком в кампусе? – он возвращает мне мой же вопрос.

Нет. Нет не потому, что Мак не сексуальный, или смешной, или потому, что у него всё ещё есть маленькие цыпочки, которые флиртуют с ним время от времени, потому что это правда. Это потому, что я знаю, что он меня любит. Только меня. Всегда меня.

— А мне стоит переживать? – улыбаюсь я ему, просто потому что знаю, что мне не о чём переживать не означает, что мне не нравится слышать это от него.

— Конечно, нет! Ты это знаешь, — он кладёт руку на мои плечи и сжимает их.

— Ага, знаю, — я наклоняю голову к его плечу и вдыхаю его запах. Даже проспав рядом с этим мужчиной два года, я всё ещё думаю, что нет более сильного афродизиака, чем его запах.

— Вы видели это? – визжит Челси и указывает на поле. — Всё закончилось! Они безжалостно разделали их в игре! – возбуждённо кричит она.

На самом деле, я не видела, потому Мак и мои прекрасные дети меня отвлекали, а игра была слабым шумом на заднем плане идеального дня. И всё равно я ценю, что Камерон достал для нас эти места. Теперь, когда мы во второй раз сидим так близко к полю, меня это балует. Я бы не смогла теперь просидеть на дешёвых местах всю игру.

Руки Мака соскальзывают с моих плеч, и он вскакивает на ноги, когда игроки покидают поле. Я встаю рядом с ним забираю Хонор, целуя её в пухлую щёчку

Люди вокруг нас начинают шаркать ногами и собирать вещи, чтобы уйти, но Мак не двигается. Чувствую, что знаю почему.

Конечно же, я вижу Камерона, который снимает шлем и бежит к нам лёгкой трусцой. У меня, будто, дежавю двухлетней давности, но чувство такое, что в этот раз он бежит не для того, чтобы поговорить с Крисом. Я смотрю на Челси и вижу, как она нервно приглаживает волосы руками. Клянусь, эти двое, словно парочка подростков, которые во время ланча восторгаются друг другом в разных концах кафетерия, но так и не скажут «привет». Очень жаль, что король-квотербек Армстронг последние два года был занят фан-клубом своих поклонниц. Я, правда, думала, что они с Челси хотя бы сходят на свидание. Не уверенна, кто больше разочарован за них — я или она.

Нет, кого я дурачу? Она. Явно, она.

— Эй, чувак, отличное начало сезона! — Мак пожимает руку Камерона.

— Спасибо. Нужно показать пример всем этим агентам, так ведь? Очевидно, что колледж не будет длиться вечно. В конец концов, они дадут тебе бумажку, и попросят покинуть кампус, — улыбается он Челси.

Я смотрю на свою сестру, и её улыбкой можно было бы останавливать дорожное движение. Нежная. Очень нежная.

— Отличная игра, Армстронг, — Крис уверенно протягивает руку. Моё сердце пульсирует от радости. Он весьма подрос с тех пор, когда ему провели экскурсию по стадиону пару лет назад. Я так благодарна за то, что Мак и Камерон поговорили с ним и помогли ему отпустить то, в чём он так отчаянно нуждался.

— Эй, парень, давно не виделись, — Камерон пожимает его руку. — У тебя получилось попасть в команду? — он смотрит на моего сына, и я вижу, что Крис польщён тем, что квотербек помнит его цели.

— Удалось. Я играю в школьной команде, — он гордо выпячивает грудь. У него есть все причины гордиться. После того, как я устроила Криса в новую школу в районе, вы бы никогда не узнали в нём того ребёнка, которого исключили. Он тяжело учился и получил отличие, а его табель успеваемости — чего мы оба боялись — дали ему билет в светлое будущее.

— Отличная работа, парень. Продолжай работать, и может быть, ты попадёшься на глаза футбольному агенту, — Камерон хлопает Криса по предплечью.

— Ну, ты и правда делаешь себе имя, — перебивает Челси. – Держу пари, тебя выберут в первую лигу.

— Я бы подумал, что это правда. Но я думал, что в старшей школе тоже сделал себе имя, но ты не помнишь меня оттуда, да? — он ловит её с поличным.

Челси ёрзает немного и хмурит брови.

— А, ага, конечно помню.

Её ложь так мучительно очевидна, что мне хочется скривиться.

— Ага, звучит так, будто я произвёл отличное впечатление, — дразнит её Камерон. – Вот что я тебе скажу. Как насчёт того, чтобы ты дала мне свой номер, и я сводил тебя куда-нибудь в следующую пятницу. В этот раз я сделаю всё, чтобы ты меня не забыла, — он прищуривает глаза и понижает голос.

— Я не против, — отвечает Челси. Думаю, у нас есть победитель в номинации «Недооценка Года».

Пока моя сестра печатает цифры в телефоне Камерона, я поднимаю глаза на Мака. Я так счастлива, что уже нашла своего мужчину. Отца моих детей. Мою родственную душу. Мою вечность.

— Давай оставим этих двоих наедине, — шепчу я ему. Он смотрит на меня вниз кристально голубыми глазами, и в десятый раз за день, я вспоминаю, насколько я счастлива. Как мы счастливы.

— Челси, встретимся в машине, хорошо? Хочу начать собирать Хонор. Не спеши, ладно? – я оглядываюсь на свою сестру.

— Конечно, — отвечает она, не отводя взгляда от Камерона Армстронга. Думаю, не сложно увидеть, почему со своими песочного цвета волосами и тёмно-синими глазами у него остался мальчишеский шарм, которого он так и не утратил после старшей школы. Приятно видеть, что он смотрит на неё с таким же желанием, отражающимся на его лице.

Когда мы оставляем их за разговором, я смотрю на свою семью. На своего сына, который превращается в мужчину. Дочь, которая помогает мне писать главы моей жизни по страничке за раз. Я внимательно смотрю на них и знаю, что моя история подходит к концу.

Когда я оборачиваюсь назад через плечо к Челси и Камерону, я не могу не задуматься, не начало ли это их истории?