Аметистовый венец

28

Брат Эланд пересек двор замка. Приподняв рясу, перепрыгнул через большую лужу и как раз поспел вовремя, чтобы помочь подъехавшей аббатисе спуститься с лошади.

– Миледи аббатиса, рад приветствовать вас, – запыхавшись, произнес он. Эланд, сын простолюдина, проявлял преувеличенное почтение к высокопоставленному духовенству. Взяв настоятельницу монастыря Святой Хильды под руку, он обвел ее вокруг лужи в самой середине двора.

– Моя госпожа со своим новым управляющим, сэром Эверардом Сожоном, все еще занимается проверкой счетных книг. Она не знает о вашем прибытии, но я сейчас же сообщу ей.

– Я еще успею повидать свою племянницу, – сказала она. – Если вы можете проводить меня в мою спальню, я отправлюсь прямо туда. Проехать полсотни лиг по раскисшей дороге – занятие не из самых легких. Я смертельно устала и хочу отдохнуть.

Писец оглянулся через плечо и увидел, как две миловидные монахини сгружают вещи аббатисы с двух мулов. «Рыцари замка, а тут собралось много крепких молодых парней, не обойдут вниманием двух таких симпатичных девушек», – подумал он.

– А где жених? – спросила аббатиса. – Как его, кстати, зовут – Моршолд? Он уже здесь?

– Да, миледи. – Именно рыцари сэра Томаса Моршолда и оказывали наибольшее внимание молоденьким воспитанницам из монастыря Святой Хильды. Эланд постарался встать так, чтобы скрыть от аббатисы происходящее.

– Здесь почти ничего не изменилось, – сказала она, оглядываясь. – Морле не меняется. Меняемся только мы. – Ее маленькое личико вдруг погрустнело. – Ты знаешь, я провела здесь свое детство. Граф Жильбер де Конбург был моим братом.

Брат Эланд, разумеется, это знал.

– Но кое-что все же изменилось, достопочтенная леди. Появилась еще одна постройка – Новая башня…

– Это неважно. – Она схватила его за руку. – Я слышала, что бедного Пьера де Жервиля повесили?

Брат Эланд неохотно кивнул.

Он предполагал, что аббатиса Алис слышала также о том, что леди Констанс подвергла пыткам своего бывшего управляющего, как обычно поступают с предателями. Графиня, правда, не пожелала видеть повешение, хотя многие из ее людей не понимали, что мешает ей насладиться всей полнотой мести. Но самые к ней близкие понимали, что казнь явилась тяжелым испытанием для графини. Убийство, даже облеченное в законную форму, всегда вызывало у нее отвращение. А Пьер де Жервиль, как и многие другие здесь, в замке Морле, знал ее с самого детства.

– А что стало с тем Клером, который хотел жениться на ней? – продолжала расспросы аббатиса.

– Лорд Роберт Фицджилберт служит в войсках короля Генриха во Франции, – осторожно оглянувшись, сказал брат Эланд. – По слухам, он даже помолвлен с племянницей Монтгомери Авранша.

Аббатиса фыркнула:

– Людей ничтожных вешают за их грехи, тогда как сильные мира сего женятся на лучших невестах.

– Ваша правда, – смиренно опустив глаза, подтвердил Эланд.

Он повел аббатису через двор к Старой башне, где на втором этаже была отведена большая комната для гостьи и ее послушниц.

Из кузни вышли поджарые псы и, принюхиваясь, побрели вслед за ними. Брат Эланд отогнал их ногой.

Перед распахнутыми дверьми кухни стояли прибывшие из южных владений графини фургоны, наполненные провизией для предстоящей свадьбы. Неподалеку от них толпилась группа рыцарей из монастыря Святого Ботольфа. Все они были одеты в темно-лиловые туники. Узнав сестру покойного графа, они встали навытяжку и подняли руки в приветственном жесте.

В том, что случилось с Робертом Фицджилбертом, не было ничего удивительного. Никакой королевский суд не решился бы покарать одного из могущественных Клеров, не имея на то прямого повеления короля Генриха, который, однако, благоразумно воздержался от какого-либо вмешательства. Достаточно наказанный плачевным исходом своих интриг, незадачливый жених поспешно покинул валлийские болота, чтобы принять участие в войне под командованием одного из своих многочисленных дядей.

Как только аббатиса вошла в Старую башню, подоспели две служанки, одна подала чашу горячего вина. Аббатиса приняла ее с благодарностью.

– Миледи, – сказал ей Эланд, – извините, но я посоветовал бы вам зайти к графине и сказать ей о своем прибытии.

Она взмахнула рукой, желая, чтобы Эланд задержался.

– Я слышала по дороге, что незаконнорожденный сын моего брата Несклиф бежал. Неужели это правда?

– Да, каким-то чудом ему удалось бежать, – в явном смятении ответил брат Эланд. Было заметно, что разговоры о недавних событиях, разыгравшихся в замке, ему явно не по душе. – Жюльен Несклиф был схвачен на пиру в честь лорда Фицджилберта и заточен в одну из темниц, предназначенных для содержания пленников и заложников. Полагаю, вы уже знаете эту историю.

– И что случилось?

Он замялся, но потом продолжил:

– В ожидании казни бастард сумел выломать железную решетку и спустился вниз на веревке или связанных простынях. Что и говорить, это был отчаянный поступок.

При этих словах все присутствующие, включая и послушниц, посмотрели наверх, хотя там и не было видно ничего, что могло бы обратить на себя их внимание. Зарешеченное окошко, видимо, уже было восстановлено.

– Отчаянный поступок! – Аббатиса взглянула на него. – Это была самая настоящая глупость. Я так и знала, что эта жалостливая девчонка не найдет в себе сил повесить его, как он того заслуживал.

– Миледи аббатиса, – брат Эланд понизил голос, – клянусь священным именем Благословенной Девы, никто в этом замке не осмелился бы даже намекнуть, что кто-то помог бежать Жюльену Несклифу…

– Я была бы последней дурой, если бы поверила в эту совершенно невероятную историю. Я знаю Жюльена с самого его рождения. – Она выплеснула остатки вина и отдала чашу служанке. – Ладно. А теперь пошли. Расскажи мне, как там она?

«Графиня, – подумал Эланд. – Еще одна щекотливая тема».

– Я бы сказал, достопочтенная аббатиса, что с ней все в порядке. В конце концов, – попробовал он вывернуться, – она же собирается выйти замуж.

– Да сохранит нас святой Георгий!.. Ради бога, что ты так мямлишь? Послушать тебя, так весь мир влюблен в нее по уши. Я слышала, Моршолд – человек добрый и честный и, что еще важнее, не считает, что делает какое-то одолжение, скорее наоборот. А что скажет король Генрих – вообще не имеет никакого значения… – Она повернулась. – Послушай, – сказала аббатиса одной из служанок, – найдется ли у тебя в этой каменной гробнице теплая мягкая постель? Во время путешествия я промерзла до самых костей. И пошлите за моими девушками. Они наверняка пялят глаза на рыцарей, в то время как должны принести сюда мои вещи.

Женщины повели аббатису вверх по лестнице. Поднимаясь, она продолжала отдавать распоряжения.

Брат Эланд вышел во двор и посмотрел на зарешеченное окошко, расположенное высоко в каменной стене.

Рыцарей, которые охраняли узника в ночь побега, перевели в поместье Баксборо. Гизульф и Эмери, честно и преданно выполняя свои обязанности, клятвенно уверяли, что не слышали, как узник выломал решетку и спустился вниз. Не слышали они также ни лая собак, ни окриков часовых.

Писец сцепил руки за спиной и вздохнул. Затем, нагнув голову, отправился в покои графини, чтобы доложить о прибытии ее тети, аббатисы.

Через несколько минут Констанс услышала его шаги на крыльце. Когда духовный брат сообщил новость, Констанс знаком велела отцу Бертрану прекратить работу и собрать все счета и документы.

Она сидела за столом с отцом Бертраном, Эверардом и бейлифом Хамфри и вытирала испачканные чернилами пальцы.

Они стремились внести хоть какой-то порядок в счетные книги Морле, некоторые из которых были заведены еще при Вильгельме Завоевателе, в свое время проведшем кадастровую опись всех земель. Как она и подозревала, их богатства сильно поубавились со времен ее дедушки.

Рядом с ней отец Бертран с высокомерным видом показывал Эверарду, как ставить свою подпись на документах. Управляющему западными землями не пристало ставить простой крест, как любому виллану.

Констанс знала, что эти двое – когда-то крепкий и сильный, а теперь изувеченный гасконский рыцарь и утонченный вышколенный монах-бенедиктинец из Нормандии – сильно недолюбливают друг друга. Но так как сэр Эверард, как большинство членов его сословия, да и как большинство управляющих, не умел ни писать, ни читать, им приходилось работать совместно. Эту работу поручила им Констанс и взяла с них клятву, что они будут выполнять ее со всей возможной добросовестностью.

– На сегодня хватит. – Эверард положил гусиное перо и посмотрел на свои кляксы, которые должны были обозначать требуемый знак. Самое противное во всем этом деле – писать.

Брат Эланд заглянул ему через плечо.

– Со временем вы обучитесь. Только буква S должна стоять прямее, – наставительно заметил он. – А то такое впечатление, будто ей нанесли смертельный удар и она падает.

Эверард что-то пробурчал в ответ.

Бейлиф Хамфри положил перед Констанс документ, согласно которому семья погибшего героической смертью сержанта Карсфу должна была получить крупное единовременное пособие. Констанс подписала его. Затем перед ней положили список арендаторов Морле, где расписывалась трудовая повинность каждого.

В обычный год арендаторы должны были каждые три дня из семи работать на своего господина или госпожу. Такой же распорядок был установлен в отношении вилланов. Многие из сельчан расплачивались не работой, а готовыми изделиями или продуктами, как, например, кузнец или мельник. Ткачи вносили подать частью своих тканей, а по мере того как распространялась чеканка монет, расплачивались серебром или золотом.

Наступила тишина.

Все снова вспомнили, что с замужеством Констанс все ее имущество перейдет к сэру Томасу Моршолду. Через несколько недель с севера, из Йорка, прибудет стряпчий из тех, что занимаются составлением брачных контрактов. Он должен официально оформить выделение земель, которые отойдут как приданое дочерям Констанс. Самой ей оставалось лишь то, что она получила в свое время как приданое.

Ее глаза встретились с глазами Эверарда. Трудно было ждать, что ее новый управляющий будет таким же преданным Моршолду, каким был по отношению к ней, но она не хотела, чтобы между ними были какие-нибудь нелады. В конце концов, если ее муж столкнется с постоянным сопротивлением, он вполне может заменить ее людей на своих собственных.

Как ни странно, впечатление было такое, будто Эверард стал еще более преданным ей и ее делам, словно после женитьбы на ткачихе Эмме чувствовал какую-то вину перед ней. Хотя никто бы не посмел обвинить его в том, что он хоть когда-либо проявлял к ней недостаточно любви и обожания.

– Продукты, привезенные из Суссекса, миледи, – сказал бейлиф, кладя перед ней очередной список.

Констанс с трудом сдержала вздох. Для свадебного пира она велела привезти большое количество провизии из своих суссекских владений, которые и без того уже много раз выручали ее в трудные времена. У Уильяма де Кресси и Эрно Фицгамелина будет теперь новый сюзерен, возможно, впрочем, что они будут рады избавиться от нее.

Бейлиф и брат Эланд просматривали тонкие свитки со счетами, когда услышали звонкие детские голоса.

– Мама! Мама!

В комнату вбежала младшая дочь в шапочке для верховой езды, с прикрепленным к ней пером. На шее у нее висело ожерелье из голубых камней – рождественский подарок. За ней более степенным шагом шла старшая сестра, а следом бочком крались две собаки. Замыкал шествие Тьерри де Инер, который выглядел очень авантажно в черной шерстяной куртке и панталонах.

– Мама! – Младшая дочь бросилась на колени к Констанс, не заметив чернильницы, которая упала на пол. – Мы едем кататься. Поехали с нами. – И она потянула Констанс за рукав.

Оди подошла к столу. Она с любопытством скосила глаза на разложенные документы.

– Тьерри сказал, что я могу поехать на своем пони, мама. – За это время Тьерри успел стать ее кумиром.

– Это ей награда за то, что она четырежды переписала молитву, не сделав ни единой ошибки.

Подняв глаза на Тьерри, Констанс улыбнулась.

– Мне очень приятно слышать такую похвалу.

Констанс поднялась, за ней встали все мужчины. Она еще с утра оделась для верховой езды, но срочные дела заставили ее отложить прогулку.

Оди взяла ее за руку, и они пошли вниз по ступенькам. Тьерри, который вел Беатрис, спросил у нее, не составит ли им компанию сэр Томас. Она ответила, что нет.

Плохая погода не позволяла им выезжать из замка так долго, что сейчас они чувствовали большое облегчение, скача по лесам, одетым в зеленые кружева из раскрывающихся почек. Констанс собиралась прокатиться с дочерьми вдоль реки. Рабочие строили там ее новую часовню, воздвигаемую в честь Пресвятой Девы.

У нижних ступеней лестницы, ведущей на башню, с ребенком на руках, ее поджидала сестра Мабель.

– Куда ты едешь, Констанс? – спросила она. – Я хотела бы поговорить с тобой.

Констанс остановилась взглянуть на свою племянницу, прехорошенькую девочку, закутанную в пеленки из вышитого льна и красный шерстяной плед. Окрестили ее Элизабет. И крестной матерью, конечно, была Констанс.

Малышка улыбалась во сне, выпячивая свои крошечные губки. Беатрис приплясывала вокруг тети, стараясь рассмотреть свою двоюродную сестренку, но Мабель, нетерпеливо нахмурившись, держала ее слишком высоко, чтобы Беатрис могла дотянуться.

– Ты должна меня понять, я не могу вернуться домой. – Мабель была одета роскошно: плотно облегающее фигуру пальто, элегантно отороченное бобровым мехом, зеленая шелковая шаль и ниспадающая с уложенных в корону волос кружевная вуаль. – Это просто невыносимо. Послушай меня, Констанс: ты должна разрешить мне на какое-то время остаться в Морле. Я готова пожить в своей старой комнате, большего мне и не надо. А с девочкой мне поможет моя старая служанка.

Сестры вышли во двор. Кобыла Констанс ожидала свою хозяйку, и она с некоторым смущением заметила, что грумы уже успели заменить ее обычную уздечку на свадебную, красно-золотую с кисточками.

– Вряд ли тебе придется по вкусу здешняя жизнь, – сказала она. – И в чем причина? Ведь он больше тебя не бил?

Вперед вышел Эверард и взял поводья кобылы.

– Я велю грумам, чтобы они все переменили.

– Нет, я не хочу ждать. – Констанс подумала, что это не к добру, но, в сущности, ей было все равно.

Эверард передал ей младшую дочь. Констанс усадила девочку в седло перед собой. Ведя на поводу пони, подъехал грум.

– Констанс, ты не слушаешь меня, – сказала сестра. – Я опять беременна. Он говорит, что теперь я должна родить ему сына. Но ведь Элизабет всего еще три месяца. Я должна вскормить ее сама, а не отдавать кормилице. Но его мать и сестры…

– Мабель…

Констанс хотела поговорить об этом в другой раз, когда рядом не будет прислушивающихся к их разговору грумов. Юбер де Варренн и его отец отправились на соколиную охоту с Томасом Моршолдом и многими другими гостями, прибывшими на свадьбу. Это было подтверждением еще одной жалобы Мабель, что муж проводит с ней время только в постели.

Констанс осмотрела двор.

– Где Бертрада? Почему бы тебе не присоединиться к ней и де Клайтонам?

Если бы она могла найти служанку де Клайтонов, то послала бы ее за Бертрадой: пусть придет и побудет с Мабель. Даже если это ей и не по вкусу. Ее младшая сестра и ее муж не слишком-то жаловали де Варреннов, как, впрочем, и те их.

Тьерри усадил Оди на пони. Констанс не удержалась от улыбки, видя, с какой гордостью дочь подняла на него глаза.

Почему, трудно сказать, но этот взгляд напомнил ей их зимнее путешествие. Когда у путников было очень плохо с едой и Тьерри обхаживал аппетитных вдовушек, чтобы раздобыть у них хоть что-нибудь съедобное. Потом она вспомнила тот страшный снежный буран и то, как Сенред спросил у Лвид, неужели им так и суждено погибнуть на этой проклятой дороге. Замотанная в промерзшие тряпки, Лвид кивнула, но они так и не поняли, что означает этот кивок.

Тьерри вручил Оди хлыст, придерживая поводья пони, пока сопровождавший ее грум не сел на свою лошадь.

Констанс все еще не сводила с Тьерри глаз.

Они ни разу не заговаривали на эту тему.

В первые дни после возвращения в замок, когда еще не улеглось первоначальное смятение, Констанс отвела школяру комнату и велела, чтобы его как следует кормили, а затем назначила его учителем своих девочек. Им понравился молодой красивый Тьерри, а ей было спокойнее знать, что девочки находятся и под его присмотром, в то время как она занимается своими сильно пошатнувшимися делами.

После того как Констанс приняла вызов Клеров, с позором изгнала Роберта Фицджилберта и наказала по заслугам Жюльена, она часто встречала Тьерри в залах, во дворе и в других местах и каждый раз испытывала жгучее желание расспросить о Лвид – знает ли он, куда отправилась валлийка, испытывает ли он к ней хоть какие-нибудь чувства.

Но больше всего, конечно, ей хотелось расспросить его о Сенреде.

Сидя на своей норовистой кобыле, она знала, почему не осмеливается даже заговорить об этом. Стоит только начать, и на нее сразу нахлынут воспоминания, сердце сдавит мучительная боль, невыносимая тоска по единственному человеку, которого она когда-либо любила, но который не может ответить ей взаимностью, тут же неминуемо разразится поток слез, а это будет позором и унижением не только для нее самой, но и для него.

Почему, вновь и вновь спрашивала себя Констанс, сердце Сенреда так рвется к женщине, с которой ему не суждено быть вместе, ибо она его не любит и никогда не полюбит. А она – она готова отдать ему все, чем обладает: Морле, свои суссекские владения, Баксборо, золото и все земли.

Тут Констанс вспомнила, что именно благодаря ему возвратила себе все, чем она сейчас вновь обладает. Пока жива, она никогда не забудет их безумный спектакль в пиршественном зале Морле, где они разыгрывали фарс перед своими врагами.

«Нет, – подумала Констанс, – не могу я вот так просто взять Тьерри за руки и излить ему все свое горе». Никто из тех, кто ее знает, даже не поверит, что она способна на такое. И не только не поверит, но и придет в ужас. Поэтому ей и учителю ее девочек придется поддерживать официальные отношения, занимаясь тем, что определила им судьба, стараясь забыть о тех отчаянно тяжелых временах, когда у них не было ничего, кроме их собственных жизней.

Тьерри поднял голову, их глаза встретились. Грум и Эверард замерли в ожидании, не понимая, чем вызвана задержка.

Мабель что-то сказала, но Констанс не слышала ее.

Эверард подошел к ее кобыле, схватил поводья и хмуро произнес:

– Графиня?

По ее щеке скатилась слеза. Это было унизительно.

– Наверное, в глаз попала пылинка, – неуклюже оправдалась она, вырывая поводья у Эверарда.

Пыли во дворе нигде не было, только грязь.

– Поговорим позднее, – пообещала она Мабель.

Она даже не повернула головы в сторону Тьерри, проезжая мимо него по направлению к воротам.

Грум и Оди следовали за ней.

Обогнув замок, они стали спускаться к реке. Сквозь распускающиеся деревья пробивались теплые лучи солнца, но ведущая к реке тропа была еще вязкой. Весь Великий пост было очень дождливо и сыро, и только в послепасхальную неделю стало чуточку подсыхать. Оди, ехавшая позади матери, убедила грума передать ей поводья и поскакала вперед к реке.

– Назад! – крикнула Констанс, но дочь не слышала ее.

Беатрис беспокойно заерзала в седле и сказала, что ей тоже хочется пройти к реке и посмотреть, как там плавают рыбки. Констанс собиралась поскакать вдогонку за дочерью, но лошадь беспокойно заплясала на месте. Она махнула рукой, посылая грума вдогонку за Оди.

Они остановились у мутных бурлящих вод. Бледное солнце светило им прямо в глаза. На другом берегу находилось селение ткачей, но с этого места его не было видно. Именно там люди Жюльена подкараулили Эверарда и попытались его убить. Воспоминания сдавили сердце Констанс.

После свадьбы она должна поехать на север, где находятся земли Томаса Моршолда, и пожить там какое-то время. Человек он хороший, и при сложившихся обстоятельствах король Генрих не мог не дать разрешения на этот брак.

– Поехали к новой часовне! – крикнула Констанс.

Грум схватил поводья Оди и постарался повернуть ее пони. Констанс уже направила свою кобылу в сторону рощи, где трудились рабочие. Она не могла видеть, что произошло за ее спиной, только услышала крик Оди.

Обернувшись, она увидела, что прямо к ней мчится вереница рыцарей в развевающихся белых туниках. Передний рыцарь держал поводья пони, увлекая его за собой вместе с Оди.

Не в силах выговорить ни слова, Констанс крепко обхватила Беатрис. У нее на глазах рыцарь в цилиндрическом шлеме с перьями, нагнувшись, схватил Оди и посадил перед собой. Когда они проскакали мимо, Констанс развернула свою кобылу. Держа в одной руке поводья, а другой прижимая дочь, она пришпорила лошадь. В сильном испуге та поднялась на дыбы, едва не сбросив ее. Беатрис вскрикнула.

– Стойте!

Господи боже, куда они увозят ее дочурку? Внезапно она оказалась в окружении белых рыцарей. Кто-то выхватил у нее поводья. Даже в этот страшный момент Констанс вспомнила, что где-то уже их видела.

Рыцари вместе с ней скакали к мосту, где проходила ведущая в селение дорога.

– Стойте! – кричала Констанс. Эти рыцари находились на ее земле, и, кто бы они ни были, их затея – сущее безумство. Им не удастся безнаказанно разбойничать в ее владениях.

Она все старалась вырвать свои поводья у державшего их рыцаря, по-прежнему прижимая к себе громко визжащую дочь.

И тут вдруг в резком свете солнца она увидела на мосту приближающегося мужчину в обтрепанной одежде, хотя и в превосходных сапогах.

Констанс так и обмерла, все мысли в ее голове спутались. Но еще прежде, чем она успела криком предупредить Сенреда об опасности, ему угрожающей, он уже заметил группу рыцарей в белых одеяниях.

Рыцари, не теряя ни мгновения, развернулись и поскакали в его сторону. Видя их численное превосходство, Констанс ни на миг не усомнилась в том, что расправа с ним будет короткая. И она видела, что он хорошо понимает, в каком трудном положении очутился. Но тут его глаза отыскали ее, увидели Оди, захваченную в плен рыцарем.

Сенред резко остановился, затем с оглушительным криком ринулся навстречу рыцарям.

В страхе за его жизнь Констанс издала безумный вопль. Не имея никакого оружия, даже меча, он, казалось, был совершенно беззащитен перед закованными в латы врагами. Да, ради спасения Констанс и ее дочерей он готов пожертвовать собой, но при всей своей безрассудной смелости вряд ли сможет оказать хоть какое-нибудь сопротивление. Эти подонки зарубят его на месте.

Рыцарь, державший поводья ее кобылы, резко дернул за них. Кобыла споткнулась. Крепко сжимая Беатрис, Констанс все же сумела удержаться в седле. Подняв голову, она увидела, как Сенред подбежал к одному из рыцарей, могучим рывком стащил его наземь и вырвал у него меч.

Рыцари замешкались.

Кобыла Констанс налетела на остановившегося перед ней жеребца. Беатрис истерически взвизгнула. Констанс тоже, вероятно, вскрикнула бы, если бы не дышала так тяжело и надрывно. У нее было одно-единственное желание – закрыть глаза и молиться, истово молиться.

Тем временем, громко крича на каком-то непонятном языке, Сенред напал на небольшой отряд. Под ударами его меча рыцари один за другим, как снопы, валились с лошадей. Через несколько минут многие из них уже лежали, уткнувшись лицом в грязную дорогу.

Держа меч плашмя, с громкими проклятиями Сенред сбивал их с лошадей, и, казалось, ничто не может остановить его. Подойдя к всаднику, державшему Оди, он вырвал девочку из его рук. Рыцарь тяжело сполз на землю и преклонил колени перед Сенредом.

– Проклятая свинья! – На этот раз Констанс поняла, что он говорит на германском наречии.

Держа на руках плачущую Оди, Сенред ткнул сапогом в спину рыцаря, а затем нанес ему сокрушительный удар по увенчанному пером шлему.

Ошеломленная, Констанс проехала на своей кобыле мимо поверженных врагов. Засунув пальцы в рот, Беатрис громко рыдала.

Придержав кобылу, Констанс взглянула на Сенреда. Он был точно таким, каким навсегда врезался в ее память: крупное, могучее тело, золотистые волосы, сверкающие глаза. А уж красив он был, что и говорить, как бог.

Безудержная ярость, только что им владевшая, постепенно затихала. А ведь еще минуту назад он был готов перебить всех своих врагов, она это видела.

Сенред попробовал опустить Оди на землю, но она так в него вцепилась и так раскричалась, что ему пришлось вновь взять ее на руки.

– Я как раз возвращался к тебе, – сказал он, стараясь своим громким голосом заглушить вопли ее старшей дочери. – Как раз возвращался к тебе, Констанс…