Анасейма

7 глава

Сейчас

Инна смотрела на Марину, как на неудачницу, и даже не скрывала этого. А ещё она её раздражала. Нога в босоножке на тонком каблуке беспрестанно качалась, острые ногти выбивали дробь на столешнице.

Марина уже в третий раз попыталась зажечь конфорку, чтоб вскипятить воду для чая, но, кроме шипения и снопа искр от плиты ничего не добилась.

Инна пригладила прядь на виске.

– Эта не работает. Попробуй левую дальнюю.

Марина бросила на сестру очередной короткий взгляд.

– Почему не починили?

– Две вполне достаточно, на этой печке давно уже не готовят в промышленных масштабах.

Марина и Инна одновременно замолчали, вспомнив ароматные хрустящие пирожки мамы.

Тишину разорвала трель звонка. Инна глянула на экран мобильника и нахмурилась. За полчаса, что она провела наедине с сестрой, ей звонили уже пять раз. Нехотя приложила трубку к уху и недовольно поинтересовалась:

– Если это опять по поводу свежести мидий, я тебя уволю! Как ты думаешь, для чего я наняла управляющего?

Телефон что-то жалобно пропищал. Инна шумно выдохнула:

– В таком случае мне нужен новый.

Не дав возможности собеседнику оправдаться, нажала отбой.

Марина наблюдала за сестрой, не пытаясь скрыть изумление. Как мало она походила на ту тихую девочку со светлыми кудряшками. Сколько уверенности и жёсткости было в этой незнакомой женщине с короткой модельной стрижкой.

Новой Инне не нужна была защита и поддержка, только уважение и страх в глазах подчинённых. Марина задумалась: интересно, как она разговаривает со своей дочкой? Поёт ли ей колыбельные, наказывает ли ремнём за проступки? Она ведь ничего не знает о родных сёстрах: ни о младшей, ни о старшей. У трёх русалочек теперь другая, взрослая жизнь, у каждой своя.

– Юдина, ещё одно замечание, и мне придётся побеседовать с твоими родителями. Убери ракушки сейчас же.

Марина сгребла с парты мелкие венерки прямо в раскрытый портфель и смерила учительницу пристальным колючим взглядом.

Как она и ожидала, школа ей совершенно не понравилась. Учительница запретила носить бусы, пришлось оставить только тесьму с куриным богом. Шляпу едва не сдирала с макушки, но Марина упорно надевала её, пока осень не заставила перейти на более тёплый головной убор. На замену плетёной шляпе вернулся браслет из митилястров14. Только связь с морем могла спасти Марину от скуки. А скучно было до жути.

В первые дни Инна не отлипала от сестры, следовала за ней по пятам трясущейся тенью. Сели они естественно вместе. Вероника Павловна пыталась их рассадить по принципу мальчик-девочка, но, кроме Ильи, все мальчики сказывались на двигательных способностях Инны: рядом с ними она почему-то цепенела и теряла дар речи.

Марина молча переносила свой рюкзак за парту к сестре, учительница рассаживала их. На следующий день повторялось то же самое. На воспитательные беседы Марина не реагировала совершенно, и вскоре Вероника Павловна, даже будучи совсем не внимательной, это заметила. Средняя дочка Юдиных выслушивала её претензии с поразительным недетским спокойствием, будто и не слышала, молча покидала место трёпки, а на утро снова сидела рядом с сестрой.

Инна же наоборот, не доставляла хлопот. Училась прилежно, ракушками не играла, только впадала в ступор, стоило повысить на неё голос. Через месяц Вероника Павловна сдалась: позволила сёстрам сидеть вместе. Правда пришлось представить всё так, будто это её великодушное решение, а не потакание упёртой Марине.

Класс Алсу располагался через коридор, но с сёстрами она практически не общалась, на перемене убегала сплетничать с подружками в «бермудский треугольник». Звучное название получили три лавочки, расположившиеся в форме этой геометрической фигуры. Туда допускались не все, только самые популярные и красивые. В компании «популярных и красивых» Алсу оказалась в этом году, принадлежность к сливкам начальной школы ей очень льстила, и поэтому нянчиться с двумя первоклашками не было ни желания, ни времени. Она упорно делала вид, что с младшими сёстрами не знакома и общая фамилия – это случайное совпадение.

К концу осени Марина кое-как смирилась с необходимостью просиживать часы в классе. Природная сообразительность выручала её, но вот рассеянность и торопливость сказывались на учёбе не лучшим образом. К удивлению всей семьи, Инна полюбила школу. Чёткие правила и режим её вполне устраивали. Наконец в её жизни появилась определённость и предсказуемость, которой не хватало в семье. Она чаще стала тянуть руку, пока ещё боязливо и неуверенно, но отвечала. Получив звёздочку, расцветала, и, ободрённая скупой похвалой учительницы, с удвоенным рвением готовилась к урокам. У Марины звёздочек почти не было. Её тетрадь пестрела замечаниями.

Вероника Павловна была нервной женщиной с нестабильным лицом. Мимику она не контролировала. Один глаз часто дёргался, улыбка в одно мгновенье превращалась в оскал, когда она повышала голос, то страшно выкатывала крупные карие глаза и порой плевалась слюной. Нечаянно, конечно, от избытка эмоций. Судьба подсунула ей мужа-алкоголика и неблагодарных детей-бездельников, окончательно растрепавших её и без того некрепкие нервы.

Марину она ненавидела интуитивно, на уровне инстинкта. Слишком та была независима и самостоятельна. Эти черты напрочь отсутствовали в самой Веронике Павловне, всю жизнь подчиняющейся то родителям, то свекрови. Изжить в себе болезненную зависимость от мнения окружающих она так и не смогла, ненавистную свекровь похоронила больше десяти лет назад, но не освободилась. Теперь исполняла роль прислуги для собственных избалованных детей.

В учениках она видела уменьшенные копии сыновей-спиногрызов, жаждала привить им уважение к старшим и заставить трепетать. Вероника Павловна всегда обращалась к подопечным только по фамилии, намеренно выставляя дистанцию, ругала с большим удовольствием и фантазией, а хвалила редко.

До декабря Марина прилежно посещала школу и секцию гимнастики, но потом неожиданно взбрыкнула и стала пропускать уроки. Чаще всего уходила с последних, один-два раза в неделю. Никого не предупреждала, просто хватала портфель и на перемене исчезала в неизвестном направлении. Инна стыдливо придумывала причины её ухода для учительницы и возвращалась домой в компании Алсу.

Целый месяц о её прогулах никто не знал. Татьяна думала, что Марина в школе, а оттуда идёт прямиком на гимнастику. Всё вскрылось на родительском собрании. Татьяна выслушала о регулярных отлучках дочери, не выказывая удивления.

Вероника Павловна ждала оправданий и клятвенных заверений, что это больше не повторится. Не дождавшись их, разозлилась.

– Я буду вынуждена обратиться к директору. Если ваша дочь и дальше будет уходить с уроков, когда ей вздумается, я приму меры. Что это за самодеятельность!

– Марине иногда необходимо побыть у моря. Без этого она не может.

Татьяна не знала причину, побудившую дочку пропускать, просто догадалась, где та проводит освободившиеся часы.

Только вот Веронике Павловне это не показалось веским основанием.

– Ваша дочь попадёт в отстающие.

– Она плохо успевает?

По правде говоря, Татьяну мало волновали оценки дочек, она даже дневник Алсу никогда не проверяла. В конце дня никогда не спрашивала, что и по каким предметам получили, и что изучали. Её интересовало другое: какой домашний питомец у подруги Алсу, над чем сегодня смеялась Марина и почему Инна так любит столовский компот, может, туда добавляют зелье?

Вероника Павловна задумалась: проблем с учёбой у Марины, к сожалению, не было. Не выбивалась в лидеры, но и схватывала довольно быстро. Правда в тетрадях развела настоящую грязь. Это была вторая причина, по которой учительница решила побеседовать с родителями Юдиной.

Раскрыв тетрадь по математике, она ткнула пальцем в поля.

– Полюбуйтесь.

Везде, где оставалось свободное место Марина нарисовала дельфинов. Татьяна невольно улыбнулась.

– Красиво, – тут же спохватилась: – Я скажу, чтоб рисовала в блокноте.

С того дня Марина стала пропускать ещё чаще и её прогулы приобрели раздражающую стабильность.

Вероника Павловна обратилась к директору, он терпеливо её выслушал, согласился по всем пунктам обвинений в адрес средней Юдиной и вызвал родителей теперь уже в свой кабинет. На каждый вызов приходила Татьяна. Но после её визитов ничего не менялась.

Марина не пропускала только уроки физкультуры. На них Инне требовалась защита. Неуклюжая и пугливая, она постоянно подвергалась насмешкам одноклассников, а Марина оберегала и не давала её в обиду. Иногда просто переключала внимание на себя, нарочно делая какую-нибудь глупость. Когда играли в «Совы и воробьи», она прикрывала Инну, чтоб её не затоптали, если играли в мяч – изображала клоунаду со скользкими кривыми руками, чтоб смеялись над ней, а не над сестрой. Марину насмешки не трогали, большинство одноклассников она просто игнорировала, будто их не существовало в её вселенной. Там и так было мало места, и допускать туда посторонних она не планировала, всех вытесняло море.

В Штормовом осталась только одна школа. Небольшая, старой постройки, с узкими крашеными коридорами. Позволить себе роскошь выбирать учителя или класс никто не мог. Да и не было это принято.

Дети, угодившие в класс к Веронике Павловне, выпускались в среднюю школу закалённые и готовые почти к любому катаклизму, правда некоторые успевали заработать невроз и постыдно страдали от энуреза на нервной почве. Такая вот начальная школа жизни, в которой выживал тот, кто научился хитрить или лебезить, сидеть тише травы и дышать беззвучно, а некоторые развили в себе и умение отключать слух.

В течение года Марина не раз встречала маму в коридорах школы. Догадывалась, что визиты эти неспроста, опять её отлучки стали причиной вызова родителей, но никаким наказанием для неё они не оборачивались. Вера Павловна изливала желчное недовольство на директора, он требовал Татьяну для головомойки, но на этом цепочка обрывалась. Счастливчик даже не знал, что Марина сама себе урезает уроки.

Вне курортного сезона, когда он распаковывал самогонный аппарат, лучше было не попадаться ему для воспитательных бесед. Он мог применить и ремень, правда, после порки жутко раскаивался и покупал подарки. Татьяна знала о нетрезвой манере воспитания мужа, а потому фильтровала информацию о проступках дочерей, предпочитая улаживать проблемы самостоятельно.

Марина и хотела бы не пропускать, но усидеть не могла. Как только чувствовала, что задыхается, начинала планировать очередной побег. Почти всегда сбегала к пирсу, устраивалась на самом краю и разговаривала с морем.

В одну из таких вылазок в середине декабря она поскользнулась на обледеневших досках и неудачно упала на руку. Острая боль пронзила локоть и сковала кисть неподвижностью. Марина дотащила портфель к домику спасателей, оставила его прямо на открытой веранде в углу и пошла на остановку.

В автобусе рука разболелась сильнее, теперь ещё и пульсировала, распирая рукав куртки, будто дрожжевое тесто. Слёзы скопились в углу глаз, но не пролились. До дверей больницы Марина добралась молча, стиснув зубы. А вот врач, осматривавший её, расшумелся не на шутку. Перелом, тем более закрытый, его не удивил, видел он и пострашнее, а вот неуместная самостоятельность девочки вызвала бурю эмоций.

Марина выслушала неистовые словоизлияния доктора, не менее эмоциональные реплики медсестры и спросила:

– Когда я смогу плавать?

Пришлось вызвать родителей. За дочкой явился Счастливчик. Переговорив с хирургом, подписал всё, что нужно, даже солидарно повозмущался, что дети пошли нынче безрассудные. Из больницы Марина вышла хмурая, недовольная и с гипсом. По дороге домой Счастливчик заехал в магазин и купил торт.

Татьяна уже знала о переломе и ждала их у ворот, растрёпанная и растерянная. Увидев хмурую, но вполне невредимую дочку, кинулась обнимать.

– Русалочка моя, как ты?

Марина пожала плечами.

– Доктор сказал, что гипс снимут через пять недель, летом я смогу плавать.

Счастливчик и Татьяна переглянулись.

– Болит?

– Уже не так сильно, – чуть замешкавшись добавила: – Я портфель на берегу оставила.

За портфелем отправили Алсу. Она пошла только после того, как все клятвенно заверили, что без неё не будут резать торт. После чаепития Татьяна попросила Марину ближайшие два месяца не бродить у пирса, если надумает сбегать, возвращаться домой. С мансарды «скворечника» тоже видно море.

На следующий день после того, как сняли гипс, Марина всё-таки получила «ремня». Счастливчик как раз продегустировал очередную порцию ядрёной настойки, внезапно вспомнил о поступке дочери и решил, что она заслужила хорошую взбучку. Марина стойко выдержала порку, ни разу не пикнула и не прогнала с лица улыбку. Счастливчик и не сильно старался, после первого же хлёсткого удара, понял, что гнев схлынул, копить его месяцами он не умел, да и раскаяния на лице дочки не заметил.

Марина хорошо усвоила урок: в сезон использования ореховых перегородок папу лучше не злить.