Анатомия любви

8

Хейзел ожидала по меньшей мере сурового выговора, березовых розог по костяшкам или даже яростного «Вот подожди, расскажем обо всем твоему отцу, он будет в гневе». Конечно, когда ее мать отвлекалась от траура по Джорджу, ее настолько поглощала забота о Перси, что она ничего дальше своего кринолина не видела, но все же… определенно, за то, что Хейзел натворила, должно было последовать хоть какое-то наказание.

Но нет. Проснувшись поздно на следующее утро, когда солнце уже вовсю пробивалось сквозь занавеси, она обнаружила, что мать все еще не выходила из комнаты. Йона сказала, что прошлым вечером леди Синнетт не спускалась к ужину.

Мать никогда так себя не вела до смерти Джорджа.

Когда Джордж был еще жив – и их с Джорджем отец был дома, кстати сказать, – они были, ну, обычной семьей. Чаепития в библиотеке. Вечерние чтения у камина. Рождественские праздники в Алмонт-хаус. Тайные послеобеденные прогулки с отцом к крошечному ручейку за рощей у Хоторндена, когда отец рассказывал ей о всевозможной живности, мелькающей в кустах. Но затем последовало назначение отца – очень престижное назначение, как сразу заявила им леди Синнетт, – и лихорадка, унесшая жизнь Джорджа. Теперь в доме их было трое: Хейзел, ее мать и Перси. Перси, маленький принц, избалованный до мозга костей, гордость и радость их матери, попал под самый пристальный и тщательный присмотр, словно драгоценная жемчужина в раковине, чтобы ни в коем случае не заболеть – как Джордж. Теперь все свое время и внимание леди Синнетт посвящала Перси – его учебе, его одежде, воздуху, которым он дышит, а к Хейзел обращалась чаще всего для того, чтобы спросить, не видела ли та Перси.

Увидела мать Хейзел лишь пару дней спустя, когда та устроила шум из-за поданного Перси к завтраку бекона. Хейзел незамеченной проскользнула на свое место, пока леди Синнетт вытирала жир со щек Перси платком.

Но затем, к удивлению Хейзел, мать повернулась к ней.

– Бекона, дорогая? – спросила леди Синнетт, протягивая ей тарелку затянутой в черную перчатку рукой.

Со смерти Джорджа прошло уже больше года, но мать по-прежнему носила полный траур. Платье на ней было из черной тафты, с приколотой на груди брошью с локоном Джорджа.

Хейзел с опаской приняла тарелку. Все это походило на ловушку. Если так и есть, петля вот-вот затянется. Возможно, мать на самом деле заметила ее отсутствие, и наигранное безразличие было уловкой, призванной усыпить бдительность Хейзел, внушив ложное чувство безопасности.

– Перси, дорогой, почему бы тебе не отправиться наверх и не сказать мастеру Полия, что пора начинать ваш урок? – с улыбкой прожурчала леди Синнетт.

Перси кинул подозрительный взгляд на сестру, но все-таки послушался и с весьма довольным видом ускакал из столовой.

Леди Синнетт с наигранной непринужденностью поднесла чашку с чаем к губам.

– Знаешь, Хейзел, в театре – Ле Гранд Леон, само собой, – сегодня премьера. Прелестная танцевальная пьеса, насколько я знаю. Я подумала, что мы с тобой могли бы сходить.

Хейзел чуть не подавилась откушенным кусочком тоста.

– Мы с тобой? Вместе?

– Да, конечно, – подтвердила леди Синнетт. – Разве матери не следует посещать светские мероприятия вместе с дочерью?

– Полагаю, следует. А чем займется Перси?

– Перси слишком мал для театра, милая. Кроме того, кто знает, чем он может заразиться в этом театре. Он прекрасно проведет время с миссис Гербертс. Глупо с твоей стороны спрашивать о таком. – Леди Синнетт подождала ответной реплики Хейзел. Когда той не последовало, она продолжила: – Что ж, чудно. Скажу Йоне, чтобы приготовила твое новое шелковое платье. Малахитово-зеленое. Оно делает твои глаза, выразимся так, не совсем карими.

Значит, Хейзел все-таки не грозили неприятности. От облегчения она смогла лишь кивнуть.

Леди Синнетт приняла это за согласие и довольно улыбнулась.

– Знаю, я все еще в трауре, но полагаю, что могу надеть жемчуга моей матушки и то изумрудное кольцо, которое подарил твой отец. Купил его, когда мы были помолвлены. Понятия не имею, где он нашел деньги, ведь был тогда всего лишь лейтенантом. А я – дочерью виконта, которую так поглотили мечты о романтике и, – тут она коротко, печально усмехнулась, – любви. Знаешь, я выросла в Алмонт-хаус, у нашей семьи была летняя резиденция в Девоне и апартаменты в Лондоне, чтобы проводить там сезон. – Она заметила странное выражение лица Хейзел. – Почему ты смотришь на меня как кошка, застрявшая на карнизе? Не морщи лоб.

Хейзел заставила себя сделать глоток чая.

– Просто думаю, что ты разговариваешь со мной так долго впервые, – она знала, что Джорджа упоминать нельзя, – с отъезда отца.

Леди Синнетт усмехнулась.

– О, да ладно, Хейзел. Глупость тебе не к лицу.

Они еще пару мгновений посидели в тишине, нарушаемой лишь постукиванием вилок по фарфору да изредка треском поленьев в камине. Когда леди Синнетт снова заговорила, голос у нее стал совсем другим: низким и серьезным. В лицо Хейзел она не смотрела. Вместо этого уставилась в окно на укрытое туманом поле и конюшни вдалеке.

– Хейзел, когда твоего отца не станет, – произнесла она, – поместье перейдет к Перси. Тебе это известно. Все это – дом, собственность, все его деньги, все деньги, что я принесла, вступая в брак, – все достанется Перси.

Тут, как по заказу, раздался топот и смех Перси, носящегося по верхней галерее. Эти звуки эхом разлетались по дому.

– Я говорю об этом, – продолжила мать, тщательно подбирая слова, – чтобы ты понимала: тебе надлежит добиться формального предложения от твоего кузена, и чем скорее, тем лучше.

Хейзел рассмеялась.

– Формального? Матушка, мы с ним фактически помолвлены с тех самых пор, как были детьми.

Леди Синнетт не разделяла ее веселья. Наоборот, сильнее поджала тонкие губы.

– Так он уже попросил твоей руки?

– На самом деле нет, но…

– Не рискуй своим будущим. Так можно лишиться всего. – Леди Синнетт позвонила в колокольчик, чтобы пришли убрать со стола. – Я выпью чаю у себя в комнате, – сказала она, поднимаясь и направляясь к выходу. И, обернувшись к Хейзел, добавила: – Вели Йоне потуже зашнуровать корсет сегодня вечером. Пусть ушьет лиф, если потребуется. Позволь Бернарду сегодня увидеть в тебе женщину, а не товарища по детским играм.

В камине треснуло прогоревшее полено. Бекон внезапно комом встал в горле Хейзел.

К тому времени, как Хейзел с матерью прибыли в Ле Гранд Леон, большинство экипажей уже высадили своих пассажиров. Леди Синнетт была в сером платье с не по моде длинными рукавами. А на Хейзел было красное платье. Обычно она такое бы не надела – шелковое платье с вышивкой жаккардом по подолу и рукавам, которое мать когда-то привезла из Парижа, – но у нее все внутри переворачивалось при взгляде на зеленое платье, разложенное Йоной на кровати. Что-то подтолкнуло ее к красному, спрятанному в самой глубине ее гардероба. Она и забыла о нем. Его юбка была мягче кринолина, и оно нежно облегало плечи.

– Леди Синнетт, вы прекрасно выглядите!

Впечатляющая грудь Гиацинт Кальдуотер возникла прямо перед лицом Хейзел, когда они с матерью поднимались по лестнице Ле Гранд Леона. Миссис Кальдуотер пережила уже двух мужей и, судя по всему, вышла на охоту за третьим. У ее платья шокирующе-розового цвета был невероятно глубокий вырез. Щеки были ярко нарумянены, что сочли бы неподобающим даже для женщины вдвое моложе нее.

Лицо леди Синнетт напряглось, как натянутый барабан.

– Миссис Кальдуотер, какая приятная встреча, – процедила она, всем видом опровергая свои слова.

– Мы не виделись вечность! Все еще носите траур? Ох, бедняжка. Так приятно видеть, что вы снова выходите в люди. Вы так и не пригласили меня на чай, как обещали, я не забыла! Ха-ха-ха! И о-о-о-ох! – Миссис Кальдуотер окинула Хейзел взглядом и восторженно взвизгнула. – Это же не Хейзел? Нет. Нет! Это невозможно! Как она выросла. Клянусь, теперь она настоящая взрослая леди! Вы же не прячете ее, правда?

Леди Синнетт кинула взгляд за спину миссис Кальдуотер, словно надеясь найти других, более подходящих собеседников.

– Нет, – сказала она отсутствующе, – боюсь, Хейзел просто слишком любит читать и старается не покидать Хоторнден, если нет необходимости.

– Любит читать. Очаровательно. И что же вы читаете, моя милая? Романы?

Прежде чем ответить, Хейзел посмотрела на мать.

– Только что начала «Антиквара» Уэйверли. Отец заказал и прислал его мне.

Миссис Кальдуотер всплеснула руками.

– Какая она умница, Лавиния.

Мать потянула Хейзел за руку.

– На самом деле нам пора занять свои места.

Гиацинт Кальдуотер крикнула им вслед:

– И не забудьте про чай, Лавиния, я буду возмущена, если вы продолжите избегать меня!

– Ужасная женщина, – прошептала леди Синнетт, пока они с Хейзел пробирались сквозь толпу людей. – О, посмотри, там Бернард и твой дядя!

Подошедший Бернард тут же поклонился Хейзел и леди Синнетт.

– Надеюсь, ты в добром здравии, Хейзел? Должен заметить, что красный тебе очень к лицу.

Хейзел не смогла даже выдавить улыбку. Она смотрела на Бернарда, а перед глазами стояло то пустое, самодовольное выражение его лица, увиденное ею на прогулке. «Когда мы были детьми», – сказал он тогда. Если бы он только знал, на что она способна! Если бы знал, что она видела!

Леди Синнетт больно пихнула Хейзел в бок.

– В добром, благодарю, кузен.

– Надеемся, нам удастся увидеть тебя в Лондоне во время сезона, Бернард? – быстро спросила мать Хейзел, улыбнувшись по-змеиному тонко. – Хейзел так ждет бал-маскарад, который герцог всегда устраивает в Дельмонте, не правда ли, дорогая?

Хейзел отвела взгляд.

– М-м-м, – протянула она.

– Ни за что бы не пропустил, – сказал Бернард. – О! Похоже, отец зовет меня в нашу ложу. Прошу прощения, леди.

Он снова поклонился и скрылся в толпе.

Хейзел с матерью поднялись по лестнице к собственным местам, в ложу в правой верхней части театра. Сцену скрывал тяжелый и пыльный занавес из ядовито-зеленого бархата. Оркестр еще настраивался, и Хейзел воспользовалась возможностью окинуть взглядом толпу, чтобы увидеть, кто еще пришел сегодня.

Бернард и лорд Алмонт сидели в ложе напротив, рядом с – ну надо же, из всех людей – близнецами Хартвик-Эллис, Сесилией и Гиббсом. Хейзел не видела Сесилию довольно давно – когда же в последний раз? На балу у Моррисов? Это было еще до начала лета. Сесилия стала выше; шея у нее теперь была длинная и тонкая, как у журавля. Она всегда была светловолосой, а сегодня ее золотистые волосы были завиты в мелкие колечки с двух сторон. Хейзел не могла их не заметить, как, впрочем, и все остальные: Сесилия трясла ими из стороны в сторону, пытаясь заставить блестеть на свету, и смеялась как одержимая. Ее брат, Гиббс, как обычно, имел угрюмый вид. Он тоже был блондином, его глаза, нос и рот казались слишком маленькими для лица, похожего на обеденное блюдо.

– Сесилия хорошо выглядит, – обратилась Хейзел к матери.

Леди Синнетт не ответила. Ее взгляд, словно клинок, пронзал Сесилию и, Хейзел заметила, Бернарда. Бернарда, который, похоже, смеялся вместе с Сесилией, счастливо избегал атак ее кудряшек и добродушно похлопывал ее по затянутой в перчатку руке, когда она сжимала его руки в своих. Они что… флиртуют? Это же невозможно. У Сесилии Хартвик-Эллис индивидуальности не больше, чем у миски с рисовым пудингом. Эти двое – Сесилия с Гиббсом – вероятно, не смогли бы сосчитать до пяти, если б начали с четырех. И, определенно, не осилили и пяти книг даже на пару.

В этот момент Сесилия издала настолько глупый и нелепый смешок, что Хейзел услышала его через весь театр. А Бернард… Бернарду, похоже, это нравилось. Заливший его шею румянец плавно подбирался к щекам. Он как-то по-новому уложил сегодня волосы, они были зачесаны вперед, и баки стали длиннее, словно он пытался копировать скандально известного поэта лорда Байрона. Бернард прошептал что-то на ушко Сесилии, и та снова рассмеялась, откидывая голову назад и тряся кудряшками. Хейзел с трудом могла выносить эту картину. И даже затруднялась сказать, за кого ей стыдно сильнее.

Наконец свет в театре потускнел, и оркестр заиграл нечто тоскливое, похоронное, в минорном ключе. Разошедшиеся кулисы открыли практически пустую сцену. Задник изображал мрачную, туманную, серо-коричневую пустошь, с фальшивым, скрюченным, иссохшим деревом и низко висящей оранжевой луной. Рыжеволосая танцовщица в белом летящем платье, похожем на ночную рубашку, порхала по сцене. Вскоре к ней присоединился мужчина, судя по всему, изображающий ее мужа. Хейзел постаралась сосредоточиться на сюжете и не обращать внимания на то, что происходит в ложе напротив. В танце рассказывалось, что муж девушки отправился на какую-то далекую, непонятную войну, и та погрузилась в печаль, кружась по сцене и протягивая руки к небесам – а точнее, наверх, к стропилам. Каждый день девушка стояла у окна, ожидая своего возлюбленного, и каждый день ее постигало новое разочарование.

А затем мужчина все-таки появился, одетый в черное, с усами как у злодея и темными, коварными глазами. На нем был камзол ее возлюбленного. Возможно, это и есть ее возлюбленный, вернувшийся с войны, думает женщина. Они танцуют вместе, она поддается соблазну. Но во время танца костюм слетает с таинственного мужчины. Оказывается, это вовсе не ее муж – это сам Дьявол. Вне себя из-за своего невольного предательства женщина выхватывает кинжал из ящика стола и вонзает себе в грудь. Красные ленты, призванные изображать кровь, струятся на сцену. Танцовщица падает. Ее настоящий муж возвращается домой, но находит лишь хладное тело любимой. Занавес опускается. Трагедия.

«Довольно топорная работа», – подумала Хейзел. Но Ле Гранд Леон никогда не славился утонченностью. В прошлом месяце они представляли другую историю, с почти таким же сюжетом – красивая, добродетельная, юная девушка погибает – только в тот раз причиной был заграничный вампир, соблазнивший ее золотом и драгоценностями, чтобы получить ее сердце.

Именно этому всех девушек учат с самого рождения – не поддавайтесь соблазняющим вас мужчинам, берегите свою добродетель, – хотя, по сути, вся их жизнь зависит от способности соблазнить правильного мужчину. Невозможная ситуация, парадокс самого общества: заставлять женщину зависеть от милости любого мужчины, который ее захочет, но стыдить за то, что она пытается заставить мужчину хотеть ее. Пассивность – безусловная добродетель. Упаси Боже превратиться в кого-то вроде Гиацинт Кальдуотер. Будь терпелива, тиха, красива и нетронута, как нежный цветок, и тогда, только тогда, тебя настигнет награда – безопасная жизнь под стеклянным колпаком.

Леди Синнетт судорожно сжимала ручку своего кресла на протяжении всего представления. Не успели отгреметь аплодисменты, она сдернула Хейзел с места, протащила по лестнице, вывела из театра и запихнула в экипаж.

Дождалась, пока они отъедут от театра на достаточное расстояние и свернут на проселочную дорогу, ведущую к Хоторндену, и лишь тогда повернулась к Хейзел.

– Ты имеешь, – процедила она сквозь стиснутые зубы, – хоть малейшее представление о том, что с тобой будет?

– Что ты хочешь сказать? – спросила Хейзел.

Леди Синнетт тяжело сглотнула и плотнее сжала губы.

– Этот мир не слишком добр к женщинам, Хейзел. Даже к таким, как ты. Да, твой дед был виконтом, но я была всего лишь дочерью, а это значит очень мало. Твой отец владеет Хоторнденом, и когда он… когда твой отец умрет, Хоторнден отойдет Перси. Знаешь, что случается с незамужними женщинами?

Хейзел сдвинула брови.

– Полагаю… То есть…

Леди Синнетт прервала ее коротким, горьким смешком.

– Негде жить. Во всем зависишь от родственников. От милости младшего брата и той, на ком он решит жениться. Выпрашиваешь у невестки крохи уважения и молишься, чтобы она оказалась достаточно добра.

Хейзел не знала, что сказать. Просто сидела, уставившись на свои колени.

А мать продолжала, указывая на свою вдовью вуаль.

– Я понимаю… понимаю, что с тех пор, как Джорджа нет с нами, я, должно быть, уделяю тебе недостаточно внимания. Наверное, я зря не подчеркнула всю важность твоего брака с Бернардом Алмонтом, потому что полагала, тебе это известно.

– Известно.

– Да, я тоже так думала. Умная девушка, много читает. Немногие будут столь же снисходительны к твоим маленьким… причудам… как твой кузен. Те книги по естественной философии, что ты таскаешь из кабинета отца. Ничего этого не будет, когда мы отправимся в Лондон. Ни капли не сомневаюсь, что Сесилия Хартвик-Эллис не пачкает свои платья в грязи – и руки книжными чернилами.

– Только потому, что не умеет читать, – буркнула Хейзел в стекло дверцы экипажа.

Леди Синнетт фыркнула.

– Что ж, отныне твоя судьба в твоих руках. Я поделилась с тобой всей доступной мне материнской мудростью.

Всю остальную часть поездки они провели в молчании. Хейзел уставилась в темноту за окном и наблюдала за тем, как голые ветви деревьев лупят по стеклу экипажа, в котором они ехали из города домой.