Андрей+Наташа

Все прекрасно понимали, что возражать ему не стоит, и покорно расселись вокруг стола.

— Я что-то водку больше не могу, — сказал Андрей, — шампанского бы выпил.

— Сейчас принесу, — сказала с готовностью Валентина и направилась на кухню.

— Эх ты, музыкантишка, интеллигентик, — покачал головой Санька, осушив рюмку, — слабак. Ты водку пей — и никогда болеть не будешь. А смешаешь со всякой бурдой, ерша сделаешь, быстрее свалишься и назавтра не поднимешься — стонать будешь.

— Он не будет, — сказала Наташа. — Он никогда не болеет.

— Знаете что? — Валентина принесла бутылку «Советского шампанского» и подала Андрею, чтобы открыл. — Пойдемте на горку, покатаемся.

— Я сейчас еще выпью пару соток и спать пойду, — сказал Санька, — а вы идите, если хотите. Пойдем, Леха, спать?

— Не-а, я на горку пойду кататься, — замотал головой Леша. — Я на горку хочу, а потом домой. Матушка дома одна сидит, скучает.

— Вы идите, сказала Наталья, — а я ребятишек спать уложу, зевают уже, сладенькие, под елкой. Убаюкаю и приду.

— Пойдем, — потянула Валентина Андрея за руку. Вслед за ними оторвался от стула Леха.

На улице шел снег — легкий, пушистый. Крупные снежинки медленно кружили и ложились на освещенные фонарями ветки тополей, тропинки, проезжую часть улицы. Было два часа ночи, но народ не торопился смотреть новогодние сны, а спешил в сторону парка или просто гулял по улицам районного центра. Валентина взяла Андрея под руку, Леха шел сзади, покачиваясь из стороны в сторону.

В парке, расположенном неподалеку от микрорайона двухэтажек, было полно народу. На деревянной и ледяной горках слышались смех, крики, громкая речь. Сверху вниз катились кто на санках, кто на фанерках, кто на картоне от коробок, а кто на собственном заду. Вокруг плотным кольцом стояли любопытные. Мелькала гирляндами большущая, метров семь высотой, елка, установленная в центре парка.

Валентина потянула Андрея наверх, попросив у знакомого парнишки санки с кошевкой. Леха пошел за ними.

— Давай садись, а я к тебе на колени, — сказала Валентина, когда они забрались на вершину ледяной горы, — Лешка пусть сзади цепляется, на ногах поедет, вприсядку.

— Ага, — кивнул головой уже совсем пьяный Леша. — Поехали-и-и!

Он, бедный, не удержался, отцепился от санок где-то посредине спуска и покатился на спине. Падая, он внес корректировку в движение санок, они слегка развернулись боком и, съехав с горы, помчались не прямо, а несколько в сторону, а когда врезались в сугроб, то седоки не удержались и свалились в мягкий снег. Андрею залепило снегом глаза, но он чувствовал, что лежит на чем-то мягком и лохматом, не сразу сообразив, что это Валина шуба. Он попытался приподняться и протереть глаза, как вдруг ощутил на шее руки Валентины, а затем ее поцелуй. Прикосновение Валиных губ было необычно мягким и сладким. От нее слегка пахло вином и ароматом. Запах снега был сравним с запахом разрезанного спелого арбуза. Ничего подобного раньше при встречах и близких отношениях с женщинами Андрей не испытывал. Вкус Валиного поцелуя словно застыл на его губах. Андрей поднялся, протер глаза. Валентина варежкой отряхнула снег с его пальто и попросила сделать то же самое с ее шубой.

Подошел заснеженный Леша. Привели в порядок и его одежду.

— Ребята, проводите меня домой, — попросил он. — Я один боюсь идти, еще не дойду. А меня матушка ждет, переживает.

— Пошли проводим! Он недалеко здесь живет, — сказала Валентина Андрею.

— Давайте все-таки Наталью подождем, — предложил Андрей, — сейчас должна подойти. Не то у меня неприятности будут.

— Да она еще не скоро подойдет. Ребятишек не так просто уложить, особенно моих. Так мы сорок раз обернуться успеем, — заверила Валентина.

Вернув санки мальчугану, Валентина взяла под руки обоих мужиков и повела их через парк. Леша жил в домах управления районной «Сельхозтехникой», база которой была расположена сразу за парком. Миновав проходную и бетонный забор, они свернули в первый же переулок. Третий дом по правую сторону, первая квартира. На кухне горит свет.

— Не спит маманя, сыночка ждет, — прокомментировала Валентина. — Ну, ты, Леша, уже не заблудишься — иди прямо на свет, а мы тоже домой двинем.

Леша молча вошел в калитку и, не закрывая ее, направился к дому. Залаяла собака.

— Пойдем, — сказала Валентина, прикрыв калитку и снова взяв Андрея под руку, — сейчас к тете Ане зайдем на проходную СХТ, поздравим ее с Новым годом.

Вахтер «Сельхозтехники» тетя Аня была занята чтением книги. На стук в дверь она отреагировала сразу, но, прежде чем открыть, посмотрела в окно и, убедившись, что стучатся к ней люди знакомые, откинула крючок.

— С наступившим тебя, Васильевна, — едва переступив порог, сказала Валентина.

— И вас также! — отозвалась вахтерша. — Сашку где своего потеряла? — спросила она Валентину, усаживаясь на табурет у стола и электрообогревателя.

— А променяла вот на Андрюшу, — засверкала глазами Валентина, сев на старинный диван с валиками, увлекла за собой Андрея. — Этот лучше: и моложе, и меньше пьет.

— Ох и шустрая ты, Валька! Побьет ведь тебя опять Сашка.

— Если ты ему не скажешь, то и не побьет, а побьет — посажу его на пятнадцать суток, пусть позагорает, о жизни подумает. Да к мужу двоюродной сестры он меня ни в жизнь не приревнует.

— Ну ладно, — махнула рукой тетя Аня, — мне-то какое дело! Чай пить будете?

— Будем, — согласилась Валентина, — только мы его тут сами разогреем, а ты сходи пока своих дома попроведай: может, там дядя Петя уже за столом уснул, на винегрете?

Валентина громко рассмеялась.

— И правда, что-то нет его, — сказала обеспокоенная вахтерша, — обещал к часу прийти, меня охранять, а не пришел. Ну ладно, вы тут минут пятнадцать-двадцать полюбезничайте, а я до дому добегу.

— Ну давай. — Валентина проводила ее за ворота, закрыла их, потом вернулась на проходную и задвинула занавески на окне.

С минуту они сидели на диване молча.

— Андрюша, я тебе нравлюсь? — спросила Валентина.

— Как человек — да, — ответил Андрей и покашлял в кулак.

— А как женщина? — не унималась она.

— Как женщина? — переспросил Андрей. — Ну, ты симпатичная, общительная…

— Ты что, мне характеристику в партию даешь, что ли? — перебила его Валентина. — Ладно, не говори ничего, лучше потом дома споешь. Ты поешь лучше, чем речи говоришь.

Она снова засмеялась и начала снимать с Андрея шапку, шарф, потом взяла его за вьющиеся кудри и повалила на диван. Андрей не успел ничего сообразить, как губы Валентины вновь коснулись его губ. Она все крепче и крепче впивалась в его губы, касалась их кончиком языка, накручивала смуглые кудри на свои пальцы. Новый импульс жизненных ощущений, ранее не испытанных, нахлынул на Андрея: внутри его тела что-то заклокотало, сердце забилось учащенно, душа заликовала, и он осторожно погладил Валентину по шелковистым волосам.

— Я выключу свет, — прошептала она.

— А может, не надо? — тоже шепотом спросил Андрей. — Как я потом Наташе в глаза посмотрю?

Валентина резко приподнялась и села.

— Ой, какие мы впечатлительные! — почти крикнула она. — А как она тебе в глаза посмотрит? Ты знаешь, что азербайджанец Азат к ней на работу приходит и уговаривает, чтобы она его в гости пригласила. Над ней все в детсаду смеются. А спроси, как она с милиционером — капитаном Ломакиным — рассчитывалась за то, чтобы он их с матерью пустил на свидание к брату Коле, которого потом на шесть лет посадили за изнасилование. Спроси ее, как! Ты думаешь, об этом никто не знает? А знаешь ли ты, как в прошлом году к ней один лысенький приезжал на «Ниве»? Чуть стемнеет — он уже у подъезда машину ставит, а чуть рассветет — уезжает. А дома у него жена и две дочери-малютки, между прочим. Спроси ее об этом, пусть тебе свои любовные истории поведает.

Андрей сел и обхватил голову руками. Валентина взяла его руки в свои, прижала к своей груди, погладила по кудрям.

— Я выключу свет? — тихо спросила она.

Андрей молчал.

— Молчание — знак согласия, — сказала Валентина, поднимаясь. Она подошла к столу и щелкнула выключателем…

Когда они вернулись к месту застолья, то обнаружили там храпящего на всю квартиру Саньку, уснувшего на диване прямо в одежде, и посапывающих в спальне ребятишек.

— Пойдем на кухню, — сказала Валентина, помогая Андрею раздеться, — Наташка все равно сюда придет.

Она чмокнула Андрея в щеку и поспешила на кухню. Через полминуты на столе появились початая бутылка коньяка, две маленькие рюмки, тарелка с холодцом, горчица, хлеб.

— Иди сюда, — позвала Валентина, — выпьем, и споешь. Ты какую-нибудь песню знаешь, чтобы в ней про Валю пелось?

— Знаю, — ответил Андрей, усаживаясь на табурет, — «Валя моя, Валентина» называется.

— Вот и споешь. — Валентина залпом выпила содержимое рюмки, подцепила кусочек холодца.

Андрей не торопился с выпивкой. Заметив это, Валентина пересела к нему на колени, взяла его руку с рюмкой в свою и поднесла к его губам. Когда Андрей выпил, она стала кормить его холодцом, целуя в лоб, глаза, щеки. Звонок в дверь заставил обоих вздрогнуть. Валентина пошла открывать.

— Вы уже здесь, а я вас по парку ищу. — В прихожую вошла Наталья. — А где Леша? — спросила она, осмотревшись.

— Мы его домой проводили, — пояснила Валентина, — он совсем расклеился.

— Так, Сашка спит, дети тоже, а вы чем занимаетесь? — то ли шутя, то ли серьезно спросила Наташа.

— Коньяк пьем, — быстро отреагировала Валентина, — а теперь вот Андрюша споет песню про Валентину. Правда, Андрей?

— Неси гитару, спою, да домой, наверное, пойдем, — сказал Андрей, — время уже четвертый час.

Наташа прошла на кухню, налила себе коньяку, выпила, попробовала на вкус холодец, но есть не стала.

— Давай запевай. — Валентина подала Андрею гитару и присела на край Наташиного стула.

— Ну, спой, спой, — поддержала Наташа Валентину, отодвигаясь на край стула. Андрей, как всегда перед исполнением песни, привычно перебирал струны гитары. Валентина замерла в предвкушении, глаза ее светились любовью.

Пение Андрей заканчивал уже дуэтом с Валентиной, трижды повторив куплет.

— Да вы, ребята, спелись, — покачала головой Наташа, — вот этот товарищ, — кивнула она на Андрея, — живет у меня уже три месяца и не спел ни одной песни про Наташу, а Валю он знает всего ничего — и пожалуйста, напевает: «Валя моя, Валентина». Что вы мне прикажете думать?

— Он нам сейчас и про Наташу споет, правда, Андрюша? — попыталась перехватить ускользающую инициативу Валентина.

— Спою, — согласился Андрей, — я и про Наташу знаю. Просто раньше случая не было исполнить.

— А вот про Валентину быстро случай представился. — Наташа поймала взгляд Андрея и попыталась пристально взглянуть ему в глаза. Ему стало не по себе.

— Знаешь, а мы на санках с горки катались, — сказала Валентина, разливая по рюмочкам остатки коньяка, — а этот дурачок нерусский, Азат, прямо на заднице рассекал.

Андрей заметил, как дрогнули мускулы на лице Наташи, лицо ее заалело, она отвела глаза.

— А ментов там видимо-невидимо, — продолжала применять запрещенные приемы Валентина. — Машину прямо в парк загнали, и чокнутый Ломакин снова ко всем бабам приставал, а потом зацепил какую-то в дупель пьяную, посадил в машину и повез в неизвестном направлении.

У Наташи затряслись руки.

— Пора идти домой, поздно уже, — сказала она переменившимся, каким-то жалобным голосом, и Андрей понял, что Валентина была права: Наталья действительно имела какие-то отношения и с Азатом, и с Ломакиным.

— Ты же про Наташку песню хотела послушать и вдруг заторопилась. Ничего не пойму, — сделала удивленное выражение лица Валентина.

— Устала я что-то, — вздохнула Наташа.

— Ладно, давайте допьем, споем и пойдем спать. — Валентина первой взяла рюмку.

Из зала послышались громкие Санькины стоны.

— Начинается! — сказала Валентина, ставя рюмку на стол. — Сейчас только налью ему полстакана водки на похмелку, а остальное спрячу. Пусть, собака, подыхает. А утром сами похмелимся. Часиков в десять меня ждите, я ребятишек к вам приведу.

— Давайте допивать коньяк, да идти нужно, — заторопила Наташа.

— Давайте. — Валентина выпила первой и подмигнула Наталье. Та отвернулась и тоже выпила. Потом наступила очередь Андрея. Ему уже не хотелось больше ни пить, ни есть, но нужно было поддержать компанию женщин.

— Ну, Андрюша, повесели нас, женщин, напоследок. Праздник кончается, а завтра уже будет не то, — попросила еще раз Валентина. Андрей снова перебрал струны и немного устало запел:

— Ну, молодец, Андрюша! — воскликнула Валентина, не дождавшись окончания песни. — Наташа, можно, я его поцелую?

Не дожидаясь разрешения, она чмокнула Андрея в щеку.

— Ну ладно, пойдем, — сказала Наташа, — скоро уже пять утра. Хоть немного подремать нужно.

Домой шли молча. Снег хрустел под ногами, чувствовался морозец. Молча открыли входную дверь, молча разделись в прихожей. Андрей умылся в ванной комнате, утер лицо махровым полотенцем.

— Где спать будем, — спросила Наташа, готовясь расстелить постель, — в зале на диване или в спальне?

— Давай в спальне, — отозвался Андрей, усаживаясь на диван.

— Может, вина еще выпьешь? — снова спросила Наташа. — У меня бутылка припрятана.

— Ой, спасибо, напился уже до отрыжки.

— Ну, тогда давай спать.

— Давай…

— Ты не спишь? — спросила Наташа примерно через полчаса.

— Нет, — отозвался Андрей.

Он лежал с закрытыми глазами на спине и думал о том, что же будет дальше. Валентина, было ясно, теперь не отстанет и будет добиваться взаимной любви, и рано или поздно об их близких отношениях станет известно всем. Этого он не хотел, как не хотел верить тому, что сказала Валентина о Наталье и ее «кавалерах». Он понимал, что сейчас не совсем трезв, сильно устал, и не хотел говорить ни о чем.

— Что тебе Валентина обо мне говорила? — спросила Наталья, очевидно не считая, что утро вечера мудренее.

— Ничего, — лениво отозвался Андрей.

— Совсем ничего? Не может быть. Ты меня обманываешь. Я же видела, какими влюбленными глазами она смотрела на тебя.

— Ничего особенного она не сказала.

— Значит, все-таки сказала кое-что? — не унималась Наташа.

— Да ничего, я тебе говорю, особенного. Давай спать. Завтра будем отношения выяснять. — Андрей повернулся на левый бок, в противоположную от Наташи сторону…

— Вот ты уже и переменился ко мне, — Наташа повернулась лицом к стенке, — охладел как-то сразу, не обнимешь, не поцелуешь.

— Устал я сильно сегодня. Надо хоть часика три — четыре вздремнуть, — попробовал было оправдаться Андрей.

— Если один человек любит другого, то он никогда от него не устанет, — сказала Наталья.

— А ты не устала, что ли? — спросил Андрей.

— Нет. Я любви хочу. Настоящей. А ты не хочешь и при первой же возможности сбежишь от меня.

— Кто это тебе сказал? — Андрей повернулся к Наташе.

— Сама вижу. Чувствую это.

— Надо же, какой индикатор чувствительный. — Андрей сел. — А к этому азербайджанцу, что к тебе в гости набивается, ты что чувствуешь?

Наталья приподняла голову над подушкой:

— Так, значит, вот что тебе твоя Валя-Валентина рассказала.

— Во-первых, она не моя, а твоего брата женушка, а во-вторых, ты мне про своего ару сама рассказать могла. Так было бы гораздо честнее.

— Ну знаешь что? — Наташа встала. — Во-первых, я за свою прошлую жизнь ни перед кем отчитываться не собираюсь, а во-вторых, этот Азат ни разу не перешагнул порог моей квартиры. Ходит, набивается в гости, ну так и что? Если человек не понимает, что я могу сделать?

Минут пять помолчали. Часы показывали начало шестого. Спать расхотелось.

— Конечно, если б я знала, что где-то есть ты, что мы встретимся, я бы вообще ни с кем не связывалась, как бы мне тяжело ни было.

— А со многими связывалась? — спросил неожиданно для себя Андрей.

— Связывалась, — бросила ядовито Наташа. — Что, хочешь знать, с кем? Хочешь, чтобы я рассказала. Расскажу все, не то Валентина опередит, если уже не опередила. Только одно условие — больше к этому возвращаться не будем, ладно?

— Да я не настаиваю, — проговорил Андрей, — конечно же, ты не святая, и у тебя была своя личная, интимная жизнь. Было бы глупо считать, что это не так.

— Нет уж, пусть новогодняя ночь будет ночью откровений и очищения.

Наташа набросила на себя халат и пошла на кухню, включила свет. Через минуту Андрей услышал, как хлопнула дверца холодильника, зазвенела стеклянная посуда.

— Иди сюда! — позвала его Наталья.

Андрей натянул спортивные штаны, надел футболку, прошел на кухню. Наташа сидела за столом, перед ней стояли бутылка вина, два стакана, тарелочка с винегретом.

Наташа кивнула на свободную табуретку.

— Налей мне полстакана, а себе сколько хочешь, — сказала она.

Андрей налил в обе тары до половины.

— Когда мне было пятнадцать лет, меня чуть было один дебил не изнасиловал. — Наташа опустошила содержимое стакана, посмотрела было на винегрет, но махнула рукой. — Я тогда перешла в девятый класс, и нас с подругой отправили в пионерский лагерь помощниками воспитателей к младшеклассникам. Лагерь был недалеко от нашего села, и мы иногда, если было очень нужно, отпрашивались на денек — другой домой. Вот и в тот вечер я шла домой с ночевкой. Утром рано должна была поехать с матерью в поле на прополку. И вот уже у самого села, недалеко от автозаправочной станции, подкараулил меня этот подонок. Место-то там тихое, народу никого. Он, гад, вынырнул откуда-то из-за кустов, схватил меня, повалил, лезет слюнявыми губами в рот, а от самого таким перегаром прет… Я испугаться даже не успела — так все неожиданно произошло. Потом в себя пришла, давай отбиваться, царапать его. Потом вижу — бесполезно все, начала уговаривать. Сказала, что знаю его, и его мать, и жену.

— Действительно знала? — спросил Андрей.

— Как выяснилось потом, знала, а тогда чисто интуитивно старалась девственность свою сберечь. Он хоть и обкумаренный был, а спросил, как моя фамилия, я ответила. Он назвал имя моей матери, потом сестры — и отпустил. Проводил до села, вначале сказал, что пожалел, а когда подходить к окраине стали, заговорил о том, что пошутил, хотя я понимала, что он совсем не шутил. Или побоялся, что я его посажу, или одумался вовремя. Я никому об этом никогда не рассказывала и общения с парнями долго избегала — противно как-то из-за этого гада было на мужиков смотреть.

— Пожалел он, наверное, тебя, — сказал Андрей, выпив вино.

— Наверное, — согласилась Наташа. — А вот моего брата посадили за изнасилование. Хотя эта Вика ждала его из армии и по согласию пошла с ним, а отец ее, управляющий отделением, не хотел, чтобы братец мой был ему зятем, и заявил в милицию, после того как Вика ему призналась. Дали бедолаге шесть лет. В апреле на свидание ехать нужно.

Наташа ненадолго замолчала.

— Что-то хмель не берет совсем, всю ночь пьем, а толку никакого, — сказала она после паузы. — Налей еще. То, о чем я расскажу тебе дальше, будет не совсем приятно.

Андрей налил опять по половине, выпили на этот раз вместе.

— Как-то ездила я с Настей в город, в краевую больницу, назад поехали поездом. До станции доехали, а автобуса нет. Вышли на трассу. Я сроду никогда с незнакомыми мужиками не ездила, а тут «жигуль» остановился, мужик лет под сорок посадил нас. Ну, дорога дальняя — разговорились. Он Насте шоколадку дал, конфет. Сказал, что у него две дочки-двойняшки, по девять лет им. Когда же подъезжать к селу стали, то стал в гости проситься. Уже темнело, я подумала, что никто не увидит, и согласилась. Откуда-то коньяк появился, шампанское. Потом он сказал, что не может ехать дальше выпивши. Ну, я и оставила его ночевать. Не знаю, как получилось, но утром мы проснулись на одной кровати. Потом месяца через полтора он снова приехал с подарками и снова заночевал, потом еще пару раз приезжал. Может быть, ездил бы до сих пор, но как-то приехал ко мне, а у меня гость. Из материной деревни. Когда он поехал в район, мать передала с ним баночку меда, платье для Насти. Гость заехал к нам под вечер. Пока поговорили, пока накормила его, тут и тот «старичок» подкатил. Зашел, увидел гостя, проходить не стал, поспешно попрощался и был таков. Мне как-то обидно стало, я тогда баночку наливки из подвала достала, угостила гостя и назло всем упоила и ночевать оставила. А он и не возражал. Правда, в отличие от водителя «Жигулей» ко мне больше не наведывался и теперь, как увидит меня в деревне, старается, чтобы наши пути разошлись. Вот такие у меня любовные романы были. Что было, то было. Никуда от этого не деться.

— И все? — спросил Андрей. В этот час и в эту минуту он ненавидел себя — вынудил женщину излить душу. А дальше что? Но злоба, какая-то непонятная неизвестно на кого обида так и выходили из него. — Все романы?

— Нет, не все. — Наташа, не мигая, смотрела ему в глаза. — Есть еще один, о котором я тебе не расскажу, противно больно.

— С капитаном Ломакиным? — Андрей уже не владел собой. Он разлил остатки вина, причем себе налил почти полный стакан.

— О-о! Я недооценила Валечку. Ее коварство. А когда же и при каких обстоятельствах успела она поведать вам, сударь, обо мне все-все-все? Я сижу, распинаюсь перед тобой, а ты уже все знаешь. Ну, раз знаешь, так что спрашиваешь?

Наташа залпом выпила вино и закрыла лицо руками.

— А что, что мне оставалось делать? — выкрикнула она неожиданно. — Когда брата посадили, привезли в КПЗ, я пришла, попросила свидания. Дежурил Ломакин. Он сказал, как бы в шутку, что свидание не положено, но если рассчитаешься, то, мол, сделаю исключение. Я тогда не придала его словам значения. Он тогда разрешил нам с матерью поговорить с братом, а через неделю примерно приехал ко мне часа в два ночи. За расчетом, сволочь, воспользовался моей слабостью. Знал, что я кричать не буду, когда дочка спит. Залез под одеяло прямо в брюках, в носках, до сих пор запах его потных носков помню. Побыл минут двадцать — и ни «до свидания», ни «прощай», ушел, козел. А через неделю мне кто-то стекло кирпичом вышиб. Я раньше слышала, что он охотник до баб, а когда жена начинает его выгонять, он перед ней исповедуется, а она потом разборки с его любовницами устраивает.

Наташа замолчала. Андрей выпил вино, поднялся, зашел в спальню, взял подушку, покрывало и молча перенес их в зал, положил на диван, лег.

Наташа еще немного посидела на кухне, потом выключила свет, вошла в зал, присела у его ног.

— Ты ненавидишь меня теперь, Андрюша? — спросила она; — Я знаю, что это так. Тебя менты посадили, а я с одним из них спала. Если бы брат мой узнал, он бы, наверное, от свидания со мной отказался.

— Иди, Наташа, ложись. Давай немного поспим, а завтра все будет ясно, — сказал Андрей. — Столько впечатлений за эту ночь, я не могу все сразу переварить.

— Понятно. — Наташа поднялась. — Спокойной ночи. Можно, я тебя хоть перед сном поцелую, композитора пока еще своего?

Она чмокнула его в переносицу и ушла. Через некоторое время Андрей услышал, как она заплакала. Он хотел было встать и попробовать ее успокоить, но это было выше его сил. Примерно через час всхлипывания прекратились, и стало слышно, как по улице пошли первые автобусы. Андрей определил, что время приближается к семи. Он поднялся, прошел в прихожую, тихонько включил свет. Наташа лежала не шелохнувшись, очевидно, в конце концов сон все же сморил ее. Андрей раскрыл дверцу шкафа, достал свою сумку, сложил в нее туфли, свитер, еще кое-что из своих вещей и стал одеваться. Он уже застегивал сапоги, когда в спальне загорелся свет и к нему выбежала Наташа.

— Ты куда?

— Пойду к Петровичу, — сказал Андрей, — так будет лучше. Все равно ведь когда-нибудь это должно закончиться. Или меня посадят, или придется бежать дальше. В любом случае ты меня ждать не станешь.

— Прекрати, — Наташа вытащила ключ из замка, — ты меня еще плохо знаешь. Никуда ты не пойдешь. Понял?

— Пойду, отдай ключ.

— Не дам. Не валяй дурака. Я тебе настойки принесу — напейся и усни. А проспишься, все на трезвую голову обдумаешь, тогда и решай, слова не скажу. А сейчас нет, не пойдешь никуда.

— Нет, Наташа. Я лучше сейчас пойду, открой дверь.

— Нет, нет, нет! — закричала Наташа и рванула Андрея за пиджак так, что посыпались пуговицы.

— Ты что делаешь? — вскипел Андрей. — Дай ключ. Он попробовал перехватить Наташину руку, но получил такую затрещину, что невольно отпрянул к стене.

— Сука! — закричала Наташа и ударила его еще раз. Андрей качнулся в сторону вешалки, не удержался на ногах и, падая, повлек за собой одежду. — Гад ты, гад, такой же, как и все! — кричала Наташа, замахиваясь его же сумкой.

Андрей пытался подняться, но удар за ударом по голове, затылку и плечам не давали ему возможности этого сделать.

Наташа продолжала кричать и наносить удар за ударом. Андрей все-таки поднялся, но, споткнувшись об обувную полку, снова упал, больно ударившись головой о дверь. А Наташа, впав в истерику, срывала с вешалки оставшуюся одежду и бросалась ею в него. Когда одежда на вешалке кончилась, Наташа стала кидать в Андрея обувь. Туфли, зимние сапоги, тапочки летели над его головой.

Сколько это продолжалось, сказать трудно. Трель дверного звонка заставила прекратить бой. Звонок раздался нежданно-негаданно, и Наташа замерла с валенком в руке.

— Наталья, что там у вас? — Голос Валентины Петровны был явно встревоженным. — Может, милицию вызвать?

— Не… не надо, Валентина Петровна, все в порядке, — всхлипывая, сказала через дверь Наташа, — сами разберемся.

— Ну, смотрите, а то я позвоню сейчас же.

— Не надо.

За дверью покашляли, и вскоре послышался шум удаляющихся шагов.

Андрей поднялся, молча собрал одежду, сложил ее на стоявшую в прихожей стиральную машину. Подобрал и составил обувь. Наталья стояла у дверей и бесшумно плакала. Она повернулась лицом к двери, и было видно, как вздрагивают ее худенькие плечи. Андрей подошел и обнял ее за талию. Наталья повернулась к нему, положила голову на плечо и зарыдала. Потом они целовались, просили друг у друга прощения, ходили вместе в подвал за солениями и настойкой, снова пили и разговаривали. Наташа рассказывала о том, как и почему они разошлись с мужем. Как жил он, ее художник, сразу с двумя женщинами: с ней и преподавательницей профтехучилища. А когда они одновременно забеременели, то преподавательница, обидевшись на то, что в квартиру художник привел Наталью, а не ее, пришла жить к ним. Причем пришла в наглую, и выгнать ее не было никакой возможности. Она ложилась на диван и ни в какую не хотела вставать. Пришлось в маленькой комнате врезать замок и вселить ее туда.

— Представляешь, я ухожу утром на работу, а они остаются дома вдвоем. Что мне думать было? — говорила Наташа. — Вот так и жили два месяца, а потом мы узнали, что в городе у него есть еще одна «заряженная» подруга. Был долгий разговор, после которого преподавательница ушла жить к родителям, а он уехал в город.

Настойка дала о себе знать уже после первого «причастия». А может быть, они так сильно устали за эту ночь, что, как только легли в кровать, сразу же заснули. Они спали эти недолгие три-четыре часа как младенцы — беззаботно, сбросив с себя груз недоверия и недовольства друг другом. Очистившись, исповедавшись и раскаявшись, Наташа лежала, положив голову на плечо Андрея и свернувшись калачиком. Андрей спал на спине, обвив правой рукой Наташину шею. Видевший бы их в это время со стороны незнакомый человек ни за что бы не подумал, что еще час назад эта женщина была готова нанести телесные повреждения этому мужчине, а мужчина хотел уйти из этого дома и от этой женщины навсегда. Наверняка тот, кто впервые увидел бы их, мирно спящих в это время, подумал бы об идеальной семье и уж наверняка бы не смог предположить, что эта пара проводит вместе последние часы в своей жизни и не пройдет и половины суток после их пробуждения, как Наташа и Андрей — Вобла и Шуруп — расстанутся навсегда.

Разбудила их Валентина в одиннадцатом часу. Она долго звонила и, наконец, добилась своего — Наташа пошла открывать дверь. С Валентиной пришли ребятишки: Настя, Надюшка, Васька.

— Давай опохмеляться, — сказала Валентина, — хорош дрыхнуть. — Она подошла и села на кровать, несколько оттеснив Андрея от края постели к стене. — Прими сто грамм — полегчает.

— Не могу, — пробормотал Андрей, не отрывая головы от подушки. — Столько вчера выпил, что боюсь, печенка лопнет.

— Не лопнет, вставай, — не унималась Валентина. — Наташ, готовь на стол.

— Да съели уже все! — крикнула из кухни Наталья. — Да и пить не можем больше. Лучше Сашку опохмели.

— Перебьется. Сами выпьем. Неси рюмку сюда, я Андрея тут опохмелю. Выпьет, поднимется, про Наташу споет. Неси.

— Не надо! Не надо! — запротестовал Андрей. — Мне еще хуже будет.

— Не будет. Вставай.

Валентина наклонилась к Андрею и коснулась губами его лба. Тот отпрянул:

— Перестань, Наталья увидит.

— Боишься? — прошептала Валентина и поднялась.

— А вы что, ночью дрались? — спросила она громко, обращаясь больше к Наталье, чем к Андрею.

— Кто тебе сказал? — спросила Наташа.

— Валентина Петровна меня видела сейчас, спросила, правда ли, что у Андрея нет никаких документов. Я ей говорю: есть, почему бы им не быть. Ведь правда? А она, коммуняка старая, говорит: пойду к участковому — пусть придет, проверит. А она пойдет. Ей всюду враги народа мерещатся, как при Сталине. Смех!

Валентина засмеялась.

— Пусть проверяют, — сказал Андрей, — иди на кухню. Я оденусь.

Валя похлопала его нежно по щеке и вышла.

Андрей не стал пить ни водки, ни наливки, попросил чаю. Валентина попробовала было пригласить их к себе домой, но Андрей, сославшись на недомогание, снова лег в постель. Наталья прилегла на диван. Валентина включила телевизор, но, видя, что компанию никак не сколотить, собралась уходить. Перед уходом она вошла в спальню.

— Слушай, дядька, — сказала она Андрею, — купи дочке велосипед. Соседка моя продает за двадцатку. Новый, двухколесный, «Левушка» называется. Пошли, купишь.

— Ой, правда не могу, Валя, — заворочался на кровати Андрей. — Я дам денег, пусть Наташа сходит.

— Мама, мама, купи велосипед! Дядя Андрюша денег дает! — закричала Настя.

— Пойдем, Наташа, — позвала Валентина. — Я вечером приду, пусть хозяин ваш отдыхает.

Андрей ненадолго задремал и не слышал, как ушли Наталья с Валентиной и ребятишки. Впрочем, проспал он недолго, минут двадцать, а когда проснулся, сильно захотел пить. Он поднялся, налил себе на кухне из чайника еще не успевшего остыть чаю. С чашкой подошел к окну.

На улице по-весеннему сияло солнце. С крыш капало, на дороге появились проталинки. Оттаявшее окно было прозрачно чистым, и ровная дорога, уходившая вдаль, казалось, вела в бесконечность. Весной и поздней осенью, когда деревья не были зелеными, глядя вдаль из окна Натальиной квартиры, можно было видеть в хорошую погоду некоторые дома села Гуселетово, расположенного километрах в восьми — десяти от райцентра. Невооруженным глазом, как говорят. А в бинокль — и говорить нечего, флаг на здании сельсовета некоторые различали. Вот и сейчас Андрюша ясно видел горбившиеся крыши гуселетовских домов, и душа его затосковала — ему захотелось сейчас же сесть в подъехавший к автостанции автобус, доехать до железнодорожного вокзала, купить билет и…

Андрей присел на диван. Ему вспомнилась Катя. Вспомнились ребята из его группы, мать. Потом мысли перенесли его в армейские годы. «Как вы все там? Как сложилась жизнь ваша? — подумал Андрей. — А что будет со мной? Что мне делать?»

Чувство какой-то безысходности и нехорошее предчувствие овладели Андреем. Он понял, что больше не уснет, и налил в бокал еще чаю — покрепче. Горестные мысли его несколько развеяли пришедшие Наталья с Настей. Они принесли велосипед, и Настя сразу же стала упражняться в езде из комнаты в прихожую и обратно. Наташа помогала, поддерживала ее и, когда у Насти получалось, хлопала в ладоши.

— Дядя Андрюша, спасибо, — сказала Настя, когда они садились обедать. — Можно, я тебя поцелую?

Андрей показал пальцем на правую щеку, и Настенька приложилась к ней, сегодня еще не бритой, своими невинными детскими губками.

— Что ты будешь делать, — сказала, улыбаясь, Наталья, — все его целуют-милуют, от детей до пенсионерок. И что ты за человек такой? Всеобщий жизненный любимчик.

— Сам не пойму, почему так, — сказал Андрей, пробуя улыбнуться. Наталья, казалось, забыла напрочь ночной инцидент, и теперь вся искрилась любовью и нежностью в равной степени к ребенку и к нему. Это несколько успокоило Андрея, и от души вроде бы отлегло. После обеда он взял в руки гитару и запел песню из кинофильма «Земля Санникова»:

— Дядя Андрюша, а ты от нас не уедешь? — спросила Настя, едва Андрей отложил гитару. — Не уедешь?

Настя села к нему на колени и буквально впилась глазенками в его зрачки.

— Не уеду, если мама не выгонит, — отшутился Андрей.

Мама, ты дядю Андрюшу не выгонишь же? — Настя подбежала к Наталье. — Не выгонишь?

— Выгоню, — засмеялась Наташа, — выгоню, если на тетю Валю смотреть будет и на гитаре ей играть.

— Не будешь на тетю Валю смотреть? — спросила шепотом Настя.

Андрей замотал головой, улыбнулся и прилег на диван. Наталья включила телевизор и прилегла рядом. Настя продолжала осваивать велосипед. По телевизору шла передача, посвященная лучшим песням года. Андрей по привычке запросто называл исполнителей Аллами, Софийками, Сашками, Юриками, и Наташа, улыбаясь, была счастлива в этот миг, как, наверное, никогда в жизни. Ей хотелось, чтобы минуты их близости, эта передача и этот день, первый день нового года, длились как можно дольше, но…

Но бдительная Валентина Петровна, познакомившая Андрея и Наталью, уже разлучила их навсегда. Привыкшая докладывать о том, что видела и слышала, ответственным работникам районного «белого дома», она в первый день наступившего года не поленилась сходить домой к участковому на другой край села и попросила его проверить Андрея и его документы.

И в то время, когда наш музыкант играл на гитаре и пел, старший лейтенант Горный направлялся к дому Натальи, а когда влюбленные смотрели телевизор, лежа на диване, он, выйдя из машины, вошел в первый подъезд и остановился возле квартиры номер восемь. Через несколько секунд он нажал кнопку звонка, и раздавшаяся трель в Наташиной квартире известила о том, что совместная жизнь хозяйки квартиры и ее постояльца закончилась.

Наташа пошла открывать, по пути отодвинув в угол стоявшую у дверей Андрееву сумку, собранную им под утро. Андрей слышал, как она открыла замок и стала с кем-то разговаривать на необычно повышенных тонах.

— Вы пропустите меня? — говорил кто-то мужским голосом.

— А почему я должна вас пропускать? Здесь никого нет из посторонних.

— А чья это сумка?

— Моя.

Андрей интуитивно почувствовал опасность и, осторожно пройдя на кухню, попробовал открыть балконную дверь. Она поддалась, и Андрей, в тапочках, футболке и спортивных брюках, выйдя наружу, перевалился через перила и побежал по рыхлому снегу в сторону дома, где жили Санька с Валентиной. Он понимал, что участковый может заглянуть и к Натальиным родственникам, а потому, забежав на второй этаж дома, поднялся по пожарной лестнице, открыл люк, ведущий на чердак, распугав стаю голубей, греющихся у отопительной трубы.

Через слуховое окно хорошо была видна машина Горного. Андрей стал ждать. Было холодно. Особенно мерзли голова и ноги. Но делать ничего не оставалось, как только терпеть и ждать.

Ждать пришлось долго. Андрей прижимал к теплой трубе отопления то ноги, то руки, то приседал, то потирал ладони. Короткий зимний день клонился к закату, а участковый как будто застрял в Натальиной квартире. Прошло более часа, прежде чем старший лейтенант вышел из подъезда, сел в «уазик» и уехал. Однако Андрей не торопился возвращаться. Интуиция подсказывала ему, что Горный может вернуться, и даже не один, а с нарядом милиции.

К тому же он не знал, что рассказала участковому Наташа, и потому решил вначале послать к ней Валентину. Валя изрядно удивилась, увидев его одетым по-домашнему.

— Вы что, разодрались все-таки с Наташкой? — спросила она, открыв ему дверь.

— Да нет. Горный приезжал, хотел документы проверить, а у меня их как раз сейчас нет, как и нет желания сидеть в милицейской камере до выяснения личности.

— Значит, та шизофреничка все-таки накапала участковому? Ну и кобыла! — возмутилась Валентина. — Проходи, погрейся… Замерз как суслик, сейчас стопарик налью для сугрева.

— А Санька где? — спросил Андрей.

— Да дрыхнет все. Пускай себе. И ребятишки спят. Намучились вчера ночью с Новым годом этим.

Валентина провела Андрея на кухню, налила стопку, поставила перед ним тарелочку с дымящимися пельменями.

— Грейся, — сказала она, обнимая Андрея, — посинел, бедненький.

— Валь, ты сходи к Наталье, узнай, что там ей мент наговорил, — попросил он.

— Схожу. Никуда твоя Наташка не денется. Сама небось прибежит сейчас.

Звонок в дверь заставил Андрея вздрогнуть, и он, залпом опустошив рюмку, замер.

— Тихо, — сказала Валентина, — не робей, сюда я этого ментяру не пущу.

Валентина прикрыла кухонную дверь и пошла открывать. У Андрея учащенно забилось сердце.

Пришла, как и предполагала Валентина, Наташа.

— Заколебал меня Горный этот, — сказала зло она. — Как познакомились, спрашивал, сколько живешь у меня. Я ему говорю: иди в ДК и там спроси. А он все записал и заставил меня подписать. Я не стала. Сказал, чтобы ты завтра пришел к девяти часам. Его насторожило то, что ты через балкон убежал.

— Ну ладно, пойдем домой. — Андрей пошел к выходу.

— Да посидите вы, куда торопитесь? — попросила Валентина.

— Да некогда. За документами ехать нужно, а то, не дай Бог, посадят ни за что, — сказал Андрей.

— Что, сейчас и поедешь? — спросила Валентина.

— Конечно. Утром поздно будет, повяжут.

— Ты что, правда поедешь сейчас? — спросила Наташа Андрея по пути домой.

— Конечно. Пятичасовым автобусом.

— И куда теперь?

— Найду куда. Если найду квартиру и работу, приедешь ко мне?

— Не знаю. Ты документы себе чистые сделай сначала.

— Попробую.

Наташа молча укладывала в сумку чистое полотенце, зубную пасту, щетку, мыло. Андрей, отсчитав двадцать пять рублей, протянул ей.

— Не надо, — сказала она, — мы перебьемся как-нибудь, а тебя, кто знает, куда занесет.

— Возьми, возьми, я без денег не останусь, — настоял Андрей.

Наташа пошла проводить его до автостанции. Когда подошел автобус, она заплакала.

— Ты любишь меня хоть немного? — спросила она, уткнувшись в плечо Андрея.

— Люблю, Наташа, люблю. Спасибо тебе за все. Жди письма. Будешь ждать?

Наташа кивнула. Они поцеловались, и Андрей, сев в автобус с немногочисленными пассажирами, долго махал Наталье, одиноко стоявшей на привокзальной площади, из полузамерзшего окна.

«Прощай, Наташа! Прощай, село, давшее кров и заботу, познакомившее с хорошими людьми. Прощай! Суждено ли снова вернуться сюда?»

Когда автобус покинул пределы районного центра и выехал на трассу, опустившиеся сумерки совсем поглотили село. Закончился еще один день, а вместе с ним закончился еще один этап в жизни Андрея и начался новый. Каким он будет? Куда забросит жизнь нашего героя? Что ждет его в ближайшем будущем? Каменные, холодные стены тюрьмы или утопающая в огнях эстрада, поклонницы и успех?

В тот год весна выдалась ранняя. Уже в первых числах марта снег стал чернеть, побежали по улицам веселые ручьи. К середине месяца наступила такая теплынь, что уже не верилось, что еще каких-то три недели назад февраль наметал сугробы чуть ли не до подоконника. До подоконника того самого окна в зале, из которого в хорошую погоду ранней весной или поздней осенью, когда не мешает зелень деревьев, можно увидеть, если всматриваться в даль, крыши домов села Гуселетово, расположенного километрах в восьми-десяти от районного центра. Весна пробуждала жизнь, заставляла дышать глубже, думать по-новому и тосковать.

Каждый раз во время обеденного перерыва Наташа, придя домой, первым делом заглядывала в почтовый ящик, потом ставила разогревать борщ или суп и, пока грелся обед, смотрела в сторону села Гуселетово. Иногда на глазах ее появлялись слезы. Она чувствовала на губах их горьковато-соленый вкус, но не торопилась смахнуть слезинки.

«Где ты, любимый мой Андрюша? — думала она в такие минуты. — Кому и какие поешь теперь песни?…»

Иногда воспоминания захлестывали ее и по вечерам. Тогда она доставала из тумбочки, где стоял телевизор, подшивку районных газет и открывала те страницы, где было написано про коллектив районного Дома культуры. Газет с материалами Валентины Петровны об агитбригаде и вокально-инструментальном ансамбле было три. Одна из них — с фотографией. Наташа смотрела на групповой снимок работников ДК — нечетко отпечатанный, темный, отыскивала среди них Андрея и снова плакала. Еще зимой она нашла в кармане оставленного Андрюшей пиджака записную книжку с адресом его матери, хотела написать, даже несколько раз брала ручку и тетрадный листок, но почему-то никак не могла вывести первые буквы. Но наступающая по всем фронтам и уже надежно захватившая собой райцентр весна не давала ей покоя, и Наташа все-таки решилась: написала скромное письмо, с просьбой, если можно послать весточку об Андрее. И отправила его на родину того, кто все больше и больше заполнял ее мысли.

Утром сразу после подъема Андрея вызвал начальник отряда.

— Ну что, Свиридов, домой собрался?

— А что тут собирать, гражданин начальник? Я как сюда попал, сразу готов был. В любой день сказали бы: на выход, — пошел бы, в чем был. Хоть из бани.

Капитан засмеялся:

— Везет тебе. Сбежал с «химии», а тебе по минимуму дали и отправили опять к нам, где был. А теперь, несмотря ни на что, еще и по указу выходишь. Действительно государство у нас гуманное.

— Я же не один выхожу. Послезавтра аж сорок с лишним душ на волю отпускают раньше срока.

— И я об этом. — Капитан откинулся на спинку стула, потянулся. — Ты думаешь, зачем я в такую рань сюда приперся?

Он довольно улыбнулся.

— Ни за что, артист, не догадаешься. Ради тебя. Я тебе сюрприз решил сделать. Ты сегодня на волю уйдешь.

— Как — сегодня? — Андрей понимал, что капитан не шутит, но поверить его словам еще не мог.

— Вот так, сегодня. Один, а не с этой шоблой. Или не хочешь?

— Хочу, но я морально не готов к такому повороту.

— Ха! А говорил: из бани бы в чем мать родила ушел… Иди в спецчасть сейчас, получи бумаги, и чтоб я тебя в обед уже не видел… Понял?

— Понял, гражданин капитан.

— Так вот. Ты еще не все понял. А поймешь, когда за ворота выйдешь. Благодарить меня будешь за такой сюрприз. Куда поедешь-то?

— К матери, куда еще…

— А говорил: подруга у тебя была… Хорошая, мол, баба…

— Баба-то она хорошая, да вот я не совсем… Меня там как положительного человека знали, музыканта, солиста… А я беглым зэком оказался. Стыдно теперь народу в. глаза глядеть будет. Нет, не поеду я больше туда…

— Ну и дурак! — Капитан встал, прошелся по комнате. — Извини за прямоту, Свиридов. «Химик» — какой тебе зек? Если бы ты из зоны деру дал, тогда бы мы с тобой здесь не говорили и сидел бы ты на строгом режиме. В общем, иди и подумай. Это здесь тебе кажется, что хороших женщин на свете пруд пруди и все они готовы тебя встретить и приветить, а на деле не так. А раз попалась тебе такая, как надо, так и стремись сделать все так, чтобы не потерять то, что имел… Поверь мне, я тоже кое-что в жизни видел…

— Спасибо, гражданин капитан. Я подумаю над вашими словами.

— Подумай. Иди и глупостей больше не делай. Такие, как ты, на воле нужны.

…Дверь из заключения на волю раскрылась перед ним около полудня. Проверивший документы Андрея солдат открыл запоры, и май обрушился на бывшего невольника запахом цветущей черемухи, ярким подошедшим к зениту солнцем, разноголосьем птиц. Стоя на крыльце контрольно-пропускного пункта исправительной колонии, бывший невольник подумал: «Вот он, короткий миг счастья!» Отобранная у человека свобода была ему возвращена, а что еще надо, чтобы быть счастливым? Андрей прищурился, глядя на солнце, поднял вверх руки и довольно потянулся.

— Жизнь прекрасна, правда, боец? — спросил он провожавшего его солдата-татарина. Тот улыбнулся, кивнул и махнул Андрею рукой.

Андрей шагнул с крыльца и осмотрелся. Метрах в ста от него в летней беседке сидели какие-то люди, вдали по улице проезжали автомобили. Он остановился и только хотел спросить у солдата, куда идти к автобусной остановке, как заметил на другой стороне улицы двух женщин. Они махнули ему и пошли навстречу. Сердце бывшего невольника зашлось в частом перестуке. В одной из них он узнал мать, а во второй…

«Наташа…» У него перехватило дыхание, и первое, что пришло ему на ум, была мысль о том, кого из них он должен вначале поцеловать, чтобы не обидеть другую.

Он не успел это решить, как увидел выбежавшего на дорогу ребенка.

«Настя!..»

— Дядя Андрюша! Дядя Андрюша! — Настя бежала через проезжую часть и радостно кричала ему. Андрей бросился навстречу ребенку, проскочил перед самым носом сбросившей ход автомашины, схватил Настю и поднял над головой. Ребенок смеялся, тянулся к нему руками. Андрей прижал девочку к груди, а она ловко обняла его за шею. Он прижал ее еще крепче и непроизвольно бросил взгляд в сторону КПП. На крыльце стоял начальник отряда. До него было приличное расстояние, но Андрею показалось, что он улыбался.