Анжелика и султан

Глава первая

Когда от самого короля Анжелика узнала о том, что не граф де Пейрак был сожжен на Гревской площади[1], а труп какого-то преступника, граф же по приказу короля был заключен в тюрьму, откуда бежал и, как свидетельствовали документы, отданные ей королем, утонул при бегстве, она потеряла покой.

С большим трудом она разыскала бывшего лейтенанта королевских мушкетеров, ныне разжалованного в рядовые, который производил опознание утопленника и составил об этом документ.

Маркиза, не называя себя, предложила тысячу ливров за правдивое изложение событий пятнадцатилетней давности, намекнув, что знает правду. Уловка сработала, и бывший лейтенант признался, что это был труп не графа де Цейрака, а совершенно незнакомого человека.

— Я дал такие показания, — оправдывался он перед Анжеликой, пряча увесистый кошель с золотом, — потому что мне грозила Бастилия. Да и от неизвестных людей я в ночь перед опознанием утопленника получил такую же сумму с просьбой дать нужное заключение. Что поделаешь, король платит мало и нерегулярно, а у меня большая семья, да и поместье пришло в упадок.

Анжелика знала, что он врет насчет семьи и поместья, так как выяснила о нем все в процессе поисков: он имел пагубную страсть к азартным карточным играм, давно уже промотал поместье, а однажды даже жалованье своих мушкетеров, за что и был понижен в звании.

Но в том, что он сказал ей правду о лжесвидетельстве, и что утонул не ее мухе, а другой человек, она теперь не сомневалась. Помимо этого, знакомство с Савари и настойчивые просьбы и мольбы сделали свое дело.

Савари клятвенно заверил ее, что до последнего времени поддерживал с графом связь и сообщал ему о судьбе маркизы и сыновей.

Несмотря на строжайший запрет короля о выезде Анжелики за пределы Парижа, она решила пойти наперекор высочайшему повелению и отправиться на поиски мужа. Буквально через два дня после разговора с бывшим лжесвидетелем — лейтенантом и недолгих сборов она с Савари в скромном экипаже, переодевшись в мужской костюм, тайком выехала из Парижа на побережье Средиземного моря, никому не сообщив, куда и зачем едет.

Глава вторая

Путешествие прошло без особых приключений и, наконец, завершилось на пустынном берегу укромной бухты. Анжелика выскочила из кареты и стала жадно всматриваться в расстилавшуюся перед ней водную пустыню.

— Ну и где же остров, о котором вы говорили? Я ничего не вижу, хотя, по вашим словам, он находится недалеко от берега.

— За горизонтом, — ответил старый врач, — мы будем там к вечеру…

Анжелика с облегчением вздохнула. Савари слез с козел и несколько раз присел, разминая затекшие от долгого сидения ноги, потом спустился по склону вниз и скрылся в прибрежных скалах. Анжелика последовала за ним.

В Небольшом укрытии на воде покачивалась маленькая парусная лодочка, которой, видимо, часто пользовались, так как она была хорошо просмолена, весла и парус в порядке, а в носовом рундучке находился бочонок с «пресной водой.

Старый врач доказал, что он не первый раз пользуется этой лодкой, быстро и ловко подняв парус и, взявшись за румпель, он направил ее в открытое море.

Анжелика разговорами и расспросами старалась успокоить свое волнение, жадно вглядываясь в очертания приближающегося небольшого скалистого острова, и все же нет-нет, да и срывалось ее нетерпение в просьбе:

— Быстрее, Савари, быстрее!

— Скажите это ветру, мадам, — отвечал, усмехаясь, старик. — Я и так делаю все возможное.

К вечеру, когда уже наступили сумерки, киль лодки заскреб о каменистое дно.

— Позвольте, я помогу, вам, мадам, — предложил Савари, протягивая ей руку, чтобы она не вымокла при выходе на берег. Но Анжелика, не в силах сдержать себя, перепрыгнула через борт лодки, почти до пояса погрузившись в воду, и не обращая на это ни малейшего внимания, заспешила на высокий берег, на вершине которого стояла старинная башня, оставшаяся со времен крестовых походов. Запыхавшийся старик еле поспевал за ней.

— Не отставайте, Савари! — крикнула Анжелика, почти бегом поднимаясь по крутому склону. В сгустившейся темноте ни она, ни он не заметили мелькнувшую в зарослях фигуру, одетую в лохмотья.

Массивная дверь легко и бесшумно открылась от нажатия на маленькую ручку, и Анжелика, прижав ладони к рвущемуся из груди сердцу, вступила в темный проход.

Пройдя несколько шагов, она увидела смутно освещенные ступени, ведущие вниз, и, не раздумывая, начала спускаться. Ее взору открылось маленькое помещение, слабо освещенное углями в большом камине.

Повсюду были разбросаны какие-то вещи. Все указывало на недавний поспешный уход жильца.

— Угли еще тлеют, он где-то здесь, — с надеждой в голосе воскликнула Анжелика.

— Не думаю, мадам, эта обстановка совершенно отличается от той, которая была обычно. Видели бы вы, с какой роскошью тут было все обставлено раньше, когда я встречался с графом де Пейраком! Он наверняка покинул остров.

— А камин? Ведь кто-то развел в нем огонь. Где он, Савари? Вы что-то от меня скрываете!

— Клянусь вам, мадам, я не знаю больше того, что уже рассказал. Ваш супруг просил иногда присылать сюда весточку, а один раз я сам был у него, рассказал ему о вас и детях. Только и всего.

— И все же я чувствую, что он где-то здесь! — с жаром возразила Анжелика, боясь потерять надежду на встречу. — Все говорит об этом! И я найду его! Идемте!

Она схватила просмоленный факел, лежащий у камина, зажгла его от тлеющих углей и выбежала наружу, во мрак наступившей ночи.

Ее внимание сразу же привлекла человеческая фигура, метнувшаяся от башни к зарослям.

— Стойте! Стойте! — закричала она и бросилась вдогонку.

— Не подходите ко мне! Это опасно, мадам! — услышала она незнакомый хриплый голос.

Невзирая на предупреждение, она приблизилась к незнакомцу почти вплотную, силясь рассмотреть его получше. Тогда он протянул руку, похожую на клешню из-за отсутствия нескольких пальцев, оторвал кусок горящей тряпки от пылающего факела и поднес лоскут прямо к своему лицу, ярко осветив его.

Анжелика в испуге отшатнулась, увидев чудовищную маску из коросты и язв.

— Огонь прокаженным не страшен, — с насмешкой сказал незнакомец, увидев реакцию женщины.

— Ваш хозяин граф де Пейрак? — упавшим голосом спросила Анжелика.

— Впервые слышу это имя.

— Граф де Пейрак — мой муж. Где он? Вы знаете?

— Нет. Я никому ничего не скажу. Он меня лечил, и если я до сих пор живу, слышу и говорю, то этим я обязан ему.

— Я прошу вас!

— Нет!

— Я готова на коленях умолять вас.

— Бесполезно, мадам. Я поклялся молчать и никогда его не выдам! Никогда! — с этими словами несчастный бросился бежать и скрылся в ночи.

С поникшей головой она вернулась в башню и все рассказала Савари.

— Бог немилосерден! — женщина заплакала.

— Мадам, — с укоризной прервал ее старик.

— Да, — продолжала она, — он жесток, если допустил, что я, не успев найти Жоффрея, вновь его потеряла! Но я не сдамся — другого выхода у меня нет!

— Вы можете вернуться в Париж, мадам. Поверьте, в данной ситуации это самое разумное.

— Вернуться в Париж и стать фавориткой короля? Нет, лучше смерть! Я зафрахтую в Марселе корабль и осмотрю каждый порт, каждый остров на Средиземном море!

— Ах, мадам, вы не найдете в Марселе ни одного капитана, который бы согласился взять вас на борт.

— Почему вы так думаете?

— Подобное плавание сопряжено с огромным риском. Можно погибнуть от рук пиратов или, того хуже, попасть в рабство к берберам[2].

— Ничто меня не остановит! — твердо заявила Анжелика, решив с рассветом вернуться на материк и добираться до Марселя.

Кое-как устроившись в кресле, она приготовилась уснуть, набраться сил перед путешествием, но из-за пережитого волнения долго ворочалась, и задремала лишь на рассвете. Ее тревожный сон был внезапно прерван звуками труб и резкими мужскими голосами, доносившимися с близкого берега. Маркиза наскоро привела свои золотистые волосы в порядок и выбежала из башни.

На рейде стояла богато разукрашенная огромная галера под французским королевским флагом, от бортов ее отчаливали лодки, полные вооруженных матросов, и направлялись к берегу.

— Обыскать весь остров! — слышались отовсюду команды офицеров.

— Что здесь происходит? — спросила Анжелика Савари, который под конвоем подошел к ней. Он провел ночь на лодке, укрывшись парусом вместо одеяла. Сейчас его привели матросы галеры.

Старик недоуменно пожал плечами. Следом за ними размашистым шагом приблизился высокий красивый мужчина в адмиральском костюме, в котором она сразу же Узнала брата фаворитки короля мадам де Монтеспан; он галантно ей поклонился.

— А, господин де Вивон! Что вы здесь делаете? Прошу вас, проходите в мое временное жилище, — пригласила она незваного гостя в башню, куда они и вошли втроем.

— Как вам известно, я — адмирал-аншеф королевского флота, — любезно ответил герцог. — В соответствии с указом его величества я должен покончить с пиратами в наших водах. А вы, мадам, что здесь делаете и кто этот человек?.

— Мой врач.

— Ха-ха-ха! У вас забавная свита. Мадам, король вас повсюду разыскивает. Он в отчаянии, и я вынужден под охраной отправить вас в Париж.

— Увы, месье, мой путь лежит на остров Крит и никому на свете не удастся вернуть меня в Париж.

— Вы уверены? А на Крит вы поплывете в вашей лодочке?

— Нет, на вашей галере.

— Что? Ха-ха-ха! Женщина на борту моего корабля?

Это невозможно!

— Оставьте нас, Савари!

Когда они остались вдвоем, она продолжила:

— Месье де Вивон, быть может, мое появление в Версале не доставит особой радости вашей сестре, мадам де Монтеспан.

— Неужели?! — недоверчиво возразил герцог.

— Да, месье. Однажды я имела возможность наблюдать, как совершается черная месса и главную роль в этом дьявольском спектакле играла ваша сестра.

Известие ошеломило герцога де Вивона и заставило ненадолго задуматься. Он допускал, что это правда, но понимал также и то, что если Анжелика вернется в Париж, то быстро вытеснит его сестру из сердца короля, даже если тот и не поверит в черную мессу.

— Не угодно ли вам, чтобы я все рассказала королю? — добавила Анжелика.

— Лучше быть в — числе ваших друзей, чем вашим врагом, — медленно ответил герцог. — Я распоряжусь, чтобы вам приготовили каюту на корабле.

— И для моего врача, — живо подсказала Анжелика.

— Разумеется, мадам! — поклонился он и вышел из башни.

Глава третья

— Здесь вам будет удобно, — сказал де Вивон, распахивая дверь роскошной каюты, когда маркиза и Савари прибыли на королевскую галеру.

— Да, в самом деле, — согласилась маркиза, окинув взглядом изысканную обстановку. — А как же вы?

— Обо мне не беспокойтесь. Я переберусь в капитанскую каюту к де Мелерану. Знаете, мадам, вы — первая женщина, которая совершает путешествие на борту моей галеры. Поистине, ваше присутствие ее украсило. Прошу вас! — он протянул ей коробку с какими-то восточными сладостями.

— А что это?

— Военный трофей, любимые лакомства восточных женщин.

— Недурно выглядит.

— Ха-ха-ха! Название весьма экзотическое, в духе гарема — «рахат-лукум».

— Очень мило! — оценила Анжелика, попробовав угощение с необычным и нежным ароматом.

— Какое лакомство вы еще мне предложите? — усмехнулась она.

— Мадам, вы только прикажите, и весь мой корабль будет в вашем распоряжении. Я постараюсь, чтобы плавание доставило вам максимум удовольствия. Хотите осмотреть судно?

Когда они выходили из каюты, адмирал предупредил:

— Но от меня ни на шаг. Этот сброд ненавидит женщин, а уж таких, как вы, тем более.

Они направились к помосту, разделяющему два ряда прикованных гребцов, сидящих по три человека на каждом громадном весле. Сразу пахнуло смрадом немытых потных тел, гниющих ран под оковами, и десятки глаз с самым различным выражением уставились на нее.

Раздавались мерные стоны напрягающихся над рукоятями людей, в такт ударам барабана взмахивающих веслами, и вскрики наказанных гребцов, которых надсмотрщики хлестали длинными бичами по обнаженным спинам, оставляя багровые полосы на телах жертв. Ритм движения немного сбился из-за жадного внимания гребцов-к прекрасной женщине, и надсмотрщики яростнее заработали бичами.

— Прошу, мадам. Это грот-мачта. Исключительно высока для галеры, у которой практически нет киля. Это одно из моих изобретений. Она позволяет делать восемь узлов при попутном ветре. Кедровая мачта выдержит любую бурю и прослужит-нам десятки лет, — самодовольно улыбнулся герцог, гордясь собой.

— А люди? Сколько они выдерживают на такой работе? — с сарказмом спросила маркиза, угнетенная увиденным.

— По-разному, — ответил адмирал, не уловив сарказма. — Одни умирают сразу же, другие — живут лет тридцать. Это непредсказуемо. Кстати, видите деревяшки у них на шеях? Это кляп. Мелеран, — обратился он к капитану.

— Да, адмирал, — вытянулся тот перед герцогом.

Вместо ответа де Вивон сделал ускоряющий жест.

— Есть! — ответил капитан.

— Сейчас они делают шестнадцать гребков в минуту, но по моей команде им приказывают взять кляп в рот. Мелеран, — повернулся он опять к капитану.

— Да, адмирал.

— Двадцать. Идемте, — он взял под руку маркизу, расстроенную увиденным.

— Двадцать в минуту! — закричал капитан.

— Двадцать в минуту! Двадцать в минуту! — повторили надсмотрщики и стали чаще осыпать ударами гребцов. — Живо! Кляп в зубы! Двадцать в минуту! Кляп в зубы! Кляп в зубы, собаки!

Удары в барабан ускорили ритм, мерные стоны и вскрики зазвучали чаще.

— Это зрелище вам не по душе? — с удивлением спросил самодовольный герцог де Вивон, заметив сострадание на лице маркизы.

— Неужели у вас нет ни капли жалости? — не выдержала Анжелика.

Герцог пожал плечами и приказал:

— Мелеран, снизить скорость. Шестнадцать гребков и поднять парус.

— Я так боюсь не угодить вам, мадам, — галантно поклонился герцог, — Что ради маленькой благосклонной улыбки готов исполнить любую вашу прихоть…

Глава четвертая

Для дальнейшего плавания надо было запастись водой и провиантом. Адмирал приказал направиться в ближайший порт, принадлежащий Италии. Вместе с матросами В лодку сел Савари, чтобы купить чего-нибудь съестного для маркизы, — так он объяснил свое желание адмиралу. На самом же деле Савари решил разузнать свежие новости о Жоффрее де Пейраке.

Когда люди вернулись, офицер, который был старшим на лодке, подал список купленного адмиралу.

— Запас воды? — спросил тот офицера.

— На десять дней.

— Две тысячи фунтов бобов и тысяча фунтов солонины, — прочел адмирал вслух реестр, поданный офицером, и заключил: — Достаточно.

— Я еще приобрел незрелые лимоны, — вмешался в разговор Савари, — самое лучшее средство от цинги.

— Да? Впервые слышу, — хмыкнул адмирал.

— При всем моем уважении к вам, должен заметить, что еще в древней Греции знали это лекарство.

— А… — отмахнулся герцог.

— Прошу прощения, монсеньор, — поклонился ему врач и отошел к Анжелике, с нетерпением ожидавшей, когда он подойдет к ней.

— Ну, что? — с волнением тихо спросила она.

— Увы, мадам, ничем не могу вас обрадовать. Ни один французский корабль не посещал здешний порт за последние два месяца.

— Ни один?

— К сожалению.

— Это всего лишь первый порт, Савари, — с надеждой сказала она.

— С якоря сниматься! — послышался зычный голос адмирала. — Курс на север!

— Он не хочет заходить на Сардинию, — всполошился старик. — А нам надо во что бы то ни стало попасть туда. Воистину, идеальное убежище для такого изгнанника, как ваш муж.

— Не стоит беспокоиться, Савари! Мы пойдем на Сардинию! — с уверенностью произнесла Анжелика и направилась в каюту, обдумывая, как лучше осуществить намеченную цель.

Через полчаса графиня, сменив мужскую одежду на любимое зеленое платье, которое очень шло к ее изумрудным глазам, расположилась на пышных подушках громадного дивана, заменяющего кровать адмиралу, и приняла томно-игривый вид.

Герцог де Вивон, вошедший в помещение немного погодя, был ошеломлен. Он уже давно был лишен женского общества и забыл о дамских уловках, когда они добиваются чего-нибудь!

— Мадам!.. Бог мой!.. Мадам, в женском платье вы еще прелестнее, чем в мужском.

— Мне не хотелось бы затруднять вас, дорогой герцог, но без вашей помощи мне никак не обойтись.

— Неужели я имею счастье быть вам полезным? — обрадовался он.

— У меня в этом плавании, к сожалению, нет горничной… Не смогли бы вы мне ее заменить?

— Это для меня честь, приказывайте и я готов на все, даже стать вашей служанкой.

— Я сумела переодеться, причесаться, но не могу сама снять сапоги.

Похотливый огонек зажегся в глазах герцога, и он, охрипшим от желания голосом, задыхаясь, тихо попросил:

— Сядьте, пожалуйста!

— Мне, право, неловко, — Анжелика сделала вид, что смущена, но протянула ногу, в душе посмеиваясь над пылким адмиралом.

— Мадам, я… поверьте, счастлив оказать услугу, которую сам король с удовольствием оказал бы вам.

Он опустился перед ней на одно колено, бережно взял в руки стройную ножку, обтянутую голенищем сапога, и без усилия снял один, а потом и другой, с дрожью касаясь стройных и теплых икр.

Действие явно доставляло ему удовольствие, лицо раскраснелось, глаза заблестели. Он встал, наклонился к ней, но Анжелика грациозным движением увернулась от него и встала.

— Мадам, я люблю брать только те крепости, которые оказывают сопротивление.

— А не окажете ли вы еще одну услугу? — шаловливо спросила маркиза, многообещающе посмотрев на него: — Я хочу побывать здесь, — она указала своим изящным пальчиком место на географической карте, висящей в каюте адмирала.

Герцог всмотрелся, кивнул головой и вышел на палубу.

— Курс на юг! — приказал он капитану.

— На Сардинию, монсеньор?

— Да, вот именно.

— Вы хотите дать там бой?

— Возможно.

Повинуясь новому приказу, галера описала крутой поворот и легла на противоположный курс, а адмирал ушел в капитанскую каюту, чтобы приготовиться к «бою».

Глава пятая

Под вечер некоторые гребцы стали возбужденно переговариваться и улюлюкать. Плети надсмотрщиков мало помогали, затихший шум в одной стороне тотчас же возникал в другой.

— Молчать! — крикнул сам капитан, не выдержав такого неповиновения.

— Это мавры, — объяснил он вышедшему из капитанской каюты герцогу, который был без камзола и благоухал, как парфюмерная лавка.

— Меня настораживает их ликование. Они всегда чувствуют издалека приближение к своим, — продолжал капитан, с неодобрением оглядывая адмирала и догадываясь о причине метаморфозы, происшедшей со всегда подтянутым и деловым командиром.

— Просто мы подходим к Сардинии, а это им известно, — успокоил его адмирал.

— Может удвоить число часовых? — спросил капитан.

— Пожалуй, — согласился герцог.

— Удвоить число часовых! — крикнул капитан вахтенному офицеру.

— Вы свободны, — отпустил герцог капитана. — Идите спать.

Дождавшись, когда моряк скрылся, герцог осторожно приблизился к дверям адмиральской каюты и, повернув ручку, скользнул внутрь, предвкушая наслаждение.

Он на цыпочках приблизился к постели, на которой лежала Анжелика в одной ночной рубашке, и наклонился. Она почувствовала горячее дыхание на своем лице, открыла глаза и отшатнулась, увидев его горящие глаза.

— Оставьте меня! — закричала женщина.

— Ни за что!

— Уйдите!

— Почему?

— На то есть причина!

— Какая причина? Вы свободны, божественно прекрасны… Вы созданы для любви.

— Этого недостаточно, чтобы влюбиться в первого встречного.

— Что?! — взревел оскорбленный герцог. — Я для вас первый встречный?! Я — Монтенак, герцог де Вивон, адмирал-аншеф королевского флота, я для вас первый встречный?!

— Сам король Франции Людовик Четырнадцатый не сумел добиться моей взаимности.

— Зато сумели добиться другие… — поддел ее герцог.

Анжелика пришла в ярость.

— Убирайтесь!

— Ну, нет!

В полутемной каюте завязалась борьба. Только гибкость и проворство помогали маркизе увертываться от сильных рук герцога. Но, в конце концов, он все же схватил, ее за ворот рубашки и притянул к себе.

—, Пустите! Отпустите меня! — закричала Анжелика и, рванувшись изо всех сил, выскочила на освещенную факелами палубу. Каторжники, увидев полуобнаженную женщину, дружно перестали грести. Даже надсмотрщики забыли свои обязанности, пожирая глазами красавицу. Герцог выскочил следом и, схватив ее за руку, потащил назад в каюту, прошипев сквозь зубы:

— Не устраивайте сцен!

Но Анжелика, вне себя от гнева за такое обращение, влепила ему пощечину.

Дружный хохот гребцов одобрил этот поступок. Даже находящиеся на палубе матросы отвернулись, чтобы скрыть улыбку, видя растерянное лицо адмирала, потирающего щеку.

— Вы совершили ошибку, месье, — сказала Анжелика, сразу же успокоившись.

— Вы тоже, — ответил разозленный герцог. — Теперь я не могу отвезти вас на Сардинию, а тем более на Крит. Простите, но я вынужден высадить вас в первом же порту на Корсике.

— Ну, а теперь кляпы в зубы, — зарычал он на глазевших надсмотрщиков и каторжников, срывая на них злобу. — Двадцать два гребка в минуту!

Анжелика резко повернулась и ушла в каюту с гордо поднятой головой, хотя в душе ругала уже себя за то, что дала герцогу, такому обходительному и выдержанному, повод для столь настойчивых ухаживаний. Теперь ей приходилось пересматривать планы.

Глава шестая

Утром, переодевшись вновь в мужской костюм и выйдя на палубу, Анжелика увидела недалеко от корабля скалистые берега Корсики. Хотя адмирал сделал вид, что не замечает ее, она подошла и вежливо поздоровалась с ним, а потом спросила:

— И что же я стану делать на этом острове?

— Вы пересядете там на корабль, идущий в Марсель, — хмуро ответил он.

— Забудем о нашей ссоре, — тронула она его за рукав, — я приношу вам свои извинения.

— Пустяки, — немного смягчившись от ее улыбки, ответил он, — я уже все забыл, но эти — он указал на гребцов и команду, — они не забудут…

— Прямо по курсу корабль! — вдруг крикнул впередсмотрящий на носу галеры.

Из-за скалистого мыса показался силуэт шхуны.

— Справа по борту военный корабль без флага, — сказал капитан, посмотрев в подзорную трубу.

— Кто это может быть? — спросил герцог.

— Рескатор? — предположил капитан.

— Нет, он бы поднял флаг, — возразил де Вивон.

Словно услышав это, на мачте встречного корабля поднялось и заиграло на ветру алое полотнище с еле различимым изображением.

— Флаг с порванными цепями! — воскликнул капитан, еще раз взглянув в окуляр.

— Это Рескатор! — с азартом подтвердил адмирал. — Лево на борт!

— Лево на борт! Пошевеливайся! Суши весла! Лево на борт! — подхватили команду офицеры и устремились по местам согласно боевому распорядку.

— Нужно взять его живым! — сказал адмирал капитану.

— Кто такой Рескатор? — спросила заинтересованная происходящим Анжелика у де Вивона.

— Никто не знает. Предполагают, что он испанец.

Всегда появляется внезапно, нападает и таинственно исчезает. Никому не удавалось его увидеть.

— Так он пират?

— И опасный вольнодумец, — дополнил герцог, — освободитель рабов. Я с ним покончу. Он бросает вызов королевскому флоту.

Адмирал отвернулся от маркизы и крикнул, капитану:

— Прибавить скорость, а то мошенник уйдет!

— Скорость! Кляп в зубы! — подхватили надсмотрщики и заработали плетьми.

— Мушкеты наизготовку! Заряжай носовые орудия! Все на шканцы! — посыпались команды капитана и офицеров.

— Мы догоняем их! — обрадовался адмирал, не отрывая глаз от подзорной трубы. — Дать двадцать два гребка!

— Двадцать два! Двадцать два! — закричали надсмотрщики, щелкая бичами по спинам.

Барабан все ускорял темп.

— Мадам, вы станете свидетельницей великого события. Все, Рескатору конец!

— Гребцы не выдержат, — предостерег капитан, с беспокойством глядя на них.

— Выдержат! — отрезал адмирал.

— Они уже не чувствуют боли от бичей! — настаивал капитан.

Адмирал отмахнулся от этих слов и приказал:

— Приготовиться к абордажу!

— Да здравствует Рескатор! — закричал внезапно один из гребцов.

— Молчать, собака! — взревел надсмотрщик и принялся осыпать его градом ударов плети.

— Да здравствует Рескатор! — не обращая внимания на боль, продолжал кричать каторжник, пока пистолетный выстрел одного из офицеров не оборвал его жизнь.

Галера, обогнув мыс, приблизилась почти на пушечный выстрел к кораблю Рескатора, как вдруг из-за мыса вылетела целая стая небольших берберских лодок, осыпая судно выстрелами из пушек и мушкетов. Они устремились к королевскому кораблю, словно стая волков на оленя. На галере раздались стоны и крики раненых людей. Она сразу же замедлила ход.

— Рескатор заманил нас, в ловушку! — крикнул капитан герцогу.

Гребцы взбунтовались, бросили весла, часть из них кинулась на стоящих поблизости надсмотрщиков и матросов, а другие чем могли пытались разбить свои оковы. Повсюду послышались крики:

— Да здравствует Рескатор! Бей их! Разбивай цепи!

— За мной! — крикнул капитан офицерам и бросился усмирять восставших рабов.

— Это берберские лодки! — со злобой воскликнул адмирал. — Он опять перехитрил нас!

Крики, выстрелы, лязг оружия, стоны раненых и умирающих оглушили Анжелику. Над бортом галеры уже показались тюрбаны берберов, державших в зубах ятаганы и сабли. Приближалась развязка.

— Мадам, вы умеете плавать? — спросил герцог. Выхватив шпагу, он подтолкнул ее к свободному от пиратов-берберов[3] борту галеры.

— Да.

— Постарайтесь не попасть к ним в лапы и помолитесь за меня! — сказал он и столкнул Анжелику в «оду.

Глава седьмая

— Можете быть довольны, монсеньор. На сей раз — адмиральская галера, — сказал плечистый белокурый человек, войдя в изысканно убранную капитанскую каюту, обращаясь к человеку со шрамом на щеке, который наблюдал через открытое окно за берберами и освободившимися каторжниками. Дождавшись, когда разграбленный и поврежденный корабль начал медленно погружаться в воду, тот, кого назвали монсеньором, повернулся и, обнаружив сильную хромоту, приблизился к стене, вдоль которой покачивались плоские макеты морских судов разных классов, вырезанные из дерева. Достав из сундука красную модель галеры, он повесил ее рядом с остальными. И только потом хмуро обратился к вошедшему:

— Когда король-солнце узнает о сегодняшнем маленьком происшествии, его сияние немного померкнет, а моя коллекция, — черноволосый любовно окинул взглядом игрушечные суденышки, — пополнилась еще одним весьма ценным экспонатом.

— Пристанем к берегу?

— Не вижу необходимости. Берберы подберут каторжников, а я их потом выкуплю.

Собеседники вышли из каюты и поднялись на капитанский мостик. Оглядев свою команду, которая молчаливо наблюдала, как некогда гордая и мощная галера уходила на дно, он воскликнул:

— Друзья, когда Его Королевское Величество узнает о сегодняшнем поражении, он пошлет новые корабли, и у нас опять появится работа!

— Верно, верно! — дружно ответили его матросы.

— Приготовиться к маневру! — дал команду главарь.

— Вы когда-нибудь утолите жажду мести? — спросил его белокурый крепыш.

— Я никому не мщу, Янсон. С королем Франции я веду войду, — спокойно ответил Рескатор и подал следующую команду: — Поднять кливер и бизань! — И продолжил разговор с помощником: — Он меня когда-то приговорил к смерти, но, поверьте, я не из-за этого вступил с ним в борьбу. Добрать кливер! — крикнул он матросам и снова повернулся к своему помощнику. — Дело в том, что я вообще противник монархии, рабства, галер, пыток. Поэтому-то он мой враг!

— Но ведь вы один такой.

— О, нет, я, всего лишь первый, — возразил Рескатор.

Корабль, развернув паруса, устремился по курсу, проложенному капитаном. Была глубокая ночь, когда шхуна бросила якорь у небольшого островка — остатка жерла давно потухшего вулкана.

Рескатор, находясь на палубе, следил за действиями нескольких матросов, возившихся у лебедки и мощного ворота. Было заметно, что эту операцию они проделывали довольно часто, поскольку работали без команд, четко и сноровисто.

Подойдя к борту, Рескатор стал пристально смотреть в воду, словно ожидал что-то увидеть. И, действительно, из морской пучины, будто притягиваемые его взглядом, вынырнули обнаженные человеческие фигуры.

Один из пловцов махнул рукой, и команда на борту с помощью лебедки опустила в воду мощный трос с массивным крюком на конце. Ныряльщики опять исчезли в глубине.

Трос, отвесно уходивший в пучину, замер, а затем, натянувшись как струна, пошел при помощи ворота вверх. Тяжелое дыхание людей на палубе, накручивающих колеса лебедки, и скрип механизмов показывали, что из моря вытаскивается очень тяжелый предмет.

Наконец, в свете горящих факелов и фонарей из воды показалось странное сооружение, похожее на огромную бочку с круглыми иллюминаторами по бокам и массивным люком в верхней части.

Толстые дубовые доски и металлические широкие полосы, стягивающие их, были полностью залиты смолой. Пловцы, вынырнувшие опять, взобрались на верх этого подобия батисферы и открыли люк.

Рескатор по веревочному трапу стал спускаться с борта своего корабля, но задержался и обратился к помощнику:

— Переговорите с берберами насчет пленных, — приказал он.

— Хорошо, — почтительно ответил Я неон.

— Жду вас на рассвете, — закончил Рескатор и исчез в чуде семнадцатого века, задраил люк, и батисфера стала погружаться.

— Приготовиться к маневру! — приказал Янсон. — Поднять грот и бизань!

Корабль медленно отошел от места, где погрузи — лось изобретение сановного флибустьера. Да, это было его изобретение, почти на два столетия опередившее время. Оно помогало Рескатору и части команды скрываться после блистательных побед над судами королевского флота, А шхуна под командованием Я неона превращалась в безобидный купеческий парусник, стоящий в каком-либо порту прямо под носом шныряющих вокруг судов французской карательной эскадры.

Несколько лет назад один из членов экипажа Рескатора, выкупленный из рабства, рассказал, что когда-то добывал жемчуг. Однажды, совсем случайно он очутился у этого ничем не примечательного островка, затерянного на просторах Средиземного моря, и решил попытать счастье.

Поиски не принесли успеха. Дно было голое и совсем без раковин, но нырнув в очередной раз, он заметил у подножия острова огромный проход и решил исследовать его, заплыв в него подальше.

Велико было его изумление, когда он всплыл на поверхность небольшого соленого озера. Остров оказался древним потухшим вулканом, у которого жерло превратилось в дно внутреннего водоема, сообщающегося с морем.:

Он никому не говорил о своем открытии, так как не видел в нем проку.

Рескатор же сразу оценил достоинства островка и решил использовать его. Сложность заключалась в том, что не было средства, которое помогало бы доставлять в подземную пещеру через подводный тоннель большие грузы и людей, не умеющих глубоко и надолго нырять.

Но пытливый и изобретательный ум атамана справился с поставленной задачей. Сконструированная и построенная на тайной верфи батисфера могла не только погружаться на довольно большую глубину, но и перемещаться по дну на колесах, приводимых в движение специальным механизмом, находящимся внутри.

Единственным недостатком батисферы было то, что она не могла сама всплывать, и ее приходилось поднимать на поверхность лебедками. Для аварийного же выхода в днище был люк, через который люди могли в случае необходимости вынырнуть на поверхность.

Подводные пловцы, собранные из бывших ловцов жемчуга, тщательно разровняли дно тоннеля, вырубили в скалах подземного озера проходы и пещеры, использовав вулканические пустоты, пробили отверстия в потолке пещер для доступа свежего воздуха, и Рескатор с друзьями получили в свое распоряжение роскошно обставленное тайное убежище, о котором никто не знал, кроме членов преданной ему команды.

Там же находилась и его любовница со служанками, которых он выкупил из рабства; находясь в затворничестве, они имели в своем распоряжении такие предметы роскоши, о которых могли мечтать только члены королевской семьи.

Батисфера с легким толчком остановилась на дне. Рескатор посмотрел в иллюминатор и, увидев смутно светлевший невдалеке вход в тоннель, направил аппарат туда, вращая ручку маховика.

Глава восьмая

Подводные пловцы уже были на берегу подземного озера, когда показался купол батисферы. Здесь, на пристани, тоже была установлена лебедка, с помощью которой ее подняли на поверхность.

Припадая на одну ногу, Рескатор быстро прошел между почтительно склонившимися слугами и, миновав несколько помещений, оказался в чудесно отделанном в восточном стиле зале, похожем на дворцы из сказок «Тысяча и одной ночи».

Хозяина встретила черноволосая красавица Эсмина со служанками, развлекающимися игрой на клавесине. Девушка, увидев его, радостно вскрикнула и припала к широкой груди Рескатора.

— Я привез вам подарки: испанские драгоценности, голландские кружева. Чуть позже вы их получите!

— Спасибо! Спасибо! Монсеньор! Вы так добры! — защебетали подружки — прислужницы Эсмины.

Только она продол жала молча смотреть на него влюбленными глазами.

— Ты хорошо выглядишь, — молвил Рескатор, мягким движением отстранился от одалиски и прошел в помещение, служившее ему кабинетом.

По давней привычке он подошел к стене, где стояла мраморная скульптура стройной обнаженной женщины, скрытая полупрозрачным занавесом, и вдруг вспыхнул от гнева — у скульптуры не было головы.

— Кто посмел?! — крикнул он сдавленным голосом слуге, появившемуся из-за портьеры.

— Какое кощунство! — прошептал разбойник, бережно проведя рукой по холодному мрамору.

Слуга, не говоря ни слова, подошел к большому, богато украшенному ларцу и откинул крышку. На золотистой парче лежала женская голова из мрамора с прекрасными чертами лица.

— Случайность?

Слуга отрицательно покачал головой.

— Эсмина?

Он утвердительно кивнул.

— Позови ее, — приказал Рескатор.

Слуга исчез и через минуту вернулся, держа за руку черноволосую красавицу.

— Зачем? — спросил пират, указывая на обезглавленную скульптуру.

— Ты любишь ее больше, чем меня! — со страстью воскликнула Эсмина.

— Уходи, — тихо произнес он, но Эсмина не шевельнулась.

— Уходи! — громче повторил он, отвернувшись от красавицы, с мольбой протягивающей к нему руки.

Почти всю ночь Рескатор провел в кабинете, предавшись грустным воспоминаниям.

На рассвете явился верный Янсон и отрапортовал:

— Среди пленников, которых я выкупил, есть тяжело раненный. В бреду он все время произносил имя вашей жены.

— Где он? — встрепенулся сидевший до этого в задумчивости Рескатор.

По знаку помощника слуги внесли раненого. Он был без сознания. Рескатор наклонился к нему и с изумлением выпрямился.

— Савари?

Потом опять нагнулся и, тронув рукой, тихо позвал:

— Савари, это я, Жоффрей де Пейрак. Вы меня слышите?

— Анжелика… — тихо прошептал старик, открыв помутившиеся от боли глаза.

— Она была с вами на корабле? — вскричал удивленный де Пейрак.

— Да, — чуть слышно произнес Савари. — Она хотела вас разыскать. Она все бросила ради вас.

— Ее схватили берберы? — с тревогой воскликнул Жоффрей.

С последними словами голова преданного врача безжизненно поникла.

— Савари! Савари! — затряс его Жоффрей де Пейрак, еще не веря в смерть, пытаясь привести умершего в чувство, чтобы узнать что-либо о своей жене. Но всё было напрасно.

Знаменитый пират и борец с рабством, гроза королевских судов Рескатор оказался нашим старым знакомым, Жоффреем де Пейраком, первым мужем красавицы Анжелики…

Глава девятая

— Человек за бортом! Человек за бортом! — закричал вахтенный матрос, сидящий в бочке на мачте потрепанного брига.

То был один из тех кораблей, которые занимались работорговлей и разбоем на оживленных путях Средиземного моря, нападая на беззащитных и удирая от сильнейшего противника на всех парусах.

— Каторжник, наверное! — Бросил капитан судна помощнику, вглядываясь в подзорную трубу. — Хотя нет, похож на офицера. Если не помрет, его можно выгодно продать…

— Шлюпку за борт, — скомандовал он матросам.

— Вот тебе и деньги на ремонт нашей бригантины, — с удовольствием произнес помощник.

Капитан в ответ только хмыкнул. Спустя некоторое время шлюпка пристала к борту судна и на палубе показалась Анжелика в мокром офицерском камзоле, который накинул на нее де Вивон прежде, чем столкнуть в море.

— Хм! — с удивлением произнес капитан. — Господин офицер не очень-то похож на мужчину.

— Ха-ха-ха! — загоготали столпившиеся вокруг матросы, одетые как попало, больше похожие на нищий сброд.

— Ты кто? — спросил капитан, бесцеремонно разглядывая дрожащую от холода женщину. Он сразу же оценил ее внешность и прикидывал цену, которую можно будет за нее получить на невольничьем рынке.

— Анжелика, маркиза дю Плесси Бельер.

— Каково? — спросил капитан, обращаясь к помощнику. — Пьер Матье, — отрекомендовал он подчиненного и наконец представился сам. — Маркиз де Скренвиль.

— Месье, примите мою благодарности! Вы спасли мне жизнь!

— Можете и дальше располагать мною, — поклонился маркиз.

— Она вся дрожит, — заметил помощник.

— Отведите маркизу дю Плесси Бельер в мою каюту, — распорядился капитан, кивнув помощнику.

Пьер Матье проводил ее в капитанскую каюту.

— Я дам вам горячее вино с корицей и сухую одежду, — сказал он маркизе.

— Спасибо, месье! — с благодарностью посмотрела на него Анжелика.

Когда он вернулся на мостик, капитан, усмехнувшись, сказал:

— Лакомый кусочек!

— Да, — согласился Пьер, — главное, чтобы эта красотка не схватила лихорадку, а то мы не получим за нее и десяти тысяч.

— Ха-ха-ха! — засмеялся капитан. — Она продрогла? Я позабочусь о ее здоровье!

Стоящий рядом матрос захохотал от этих слов. Де Скренвиль сузил глаза и с угрозой спросил:

— Чему ты смеешься?

— Да так, капитан, — растерянно ответил матрос.

— Если без причины, то ты идиот. Если надо мной, тебе же будет хуже. Подойди! Ближе! — повысил он голос, видя, что матрос в нерешительности остановился от него в трех шагах. — Еще ближе!

Матрос подошел и встал рядом, глядя испуганными глазами.

Резкий удар кулаком по лицу свалил несчастного с ног. Все матросы знали вспыльчивый и жестокий нрав капитана и предпочитали молча выслушивать его оскорбления.

Де Скренвиль питал слабость к женскому полу, но обращался с женщинами так же жестоко, как и с матросами. На корабле у него постоянно находилась какая-нибудь хорошенькая особа, которую он оставлял себе из захваченных пленниц, и когда очередная жертва ему наскучивала, без сожаления продавал ее на невольничьем рынке и заменял другой.

И сейчас у него на судне находилась миловидная молодая француженка Марселина. Она боялась и ненавидела своего владельца.

Маркиз срывал злобу на слабых и зависящих от него людях. Эта неуемная злоба родилась вследствие предательства женщины, которую он когда-то любил и из-за которой стал преступником, потерял честь, имя и был приговорен к смертной казни, но избежал приговора.

Марселине он поручил прислуживать Анжелике, а сам накачивался вином в каюте помощника. Был уже вечер, когда он, обряженный в красивый камзол, неверными шагами направился к капитанской каюте, где находилась Анжелика со своей временной служанкой.

Путь в каюту ему преградил Пьер Матье.

— Мы продадим ее на Крите в гарем, — сказал он пьяному де Скренвилю.

— Конечно, — согласился тот.

— Но она должна хорошо выглядеть! Оставь ее! — настаивал помощник.

— Не беспокойся, я буду с, ней учтив, — с сарказмом поклонился капитан и, отодвинув помощника в сторону, вошел в каюту, где молодые женщины готовились ко сну.

Увидев капитана, Анжелика резко поднялась.

— Вы вошли, не постучавшись!

— С тех пор, как я бежал из Франции, я отвык от изысканных манер… Интересно бы узнать, что вы делали на адмиральской галере? — ехидно спросил он, делая Марселине знак выйти из каюты.

— Простите, месье, но я должна закончить туалет, — не отвечая на бестактный вопрос, сказала Анжелика, — Поэтому прошу вас выйти.

Марселина покорно направилась к выходу, но за спиной капитана показала Анжелике нож для разрезания фруктов и, приложив палец к губам, тихо положила его на пол, после чего вышла из каюты.

Капитан усмехнулся.

— Вы не при дворе, мадам, вы на борту корабля, которым командует человек, приговоренный к повешению.

— Как вор? — с издевкой спросила Анжелика.

— Именно! — не смущаясь, подтвердил де Скренвиль. — Я стал им из-за женщины, не менее соблазнительной, чем вы. Я обокрал ради нее казну, она взяла деньги и» донесла на меня. А я ее любил!..

— Но при чем тут я? — воскликнула маркиза.

— Вы на нее похожи, — сказал он и схватил жертву в объятья.

— Отпустите меня! Отпустите!

Анжелика уперлась руками ему в грудь и изо всех сил пыталась вырваться. Она сумела оттолкнуть его и, отбежав к стене, нагнулась за оставленным Марселиной ножом, но взять его не успела, тяжелый капитанский сапог пригвоздил ее руку к полу и от боли она разжала пальцы.

Капитан поднял оружие, выбросил его в море через открытый иллюминатор и снова повернулся к Анжелике.

— Вы мне заплатите за всех, кого ваша красота заставила страдать, за всех, кто напрасно ждал от вас хотя бы взгляда, за всех, кто молил Бога, чтобы вы нечаянно обронили платок… Какая неслыханная честь, — все больше распалялся он, — поднять его из пыли у ваших ног! — Так вот, мадам, я с вами не буду церемониться! — он ударил ее по щеке, свалив на постель. — Мой корабль не Версаль! — и он нанес ей вторую пощечину.

Маркиза с ужасом смотрела в налитые кровью глаза. Получив еще один сильный удар, она впала в беспамятство: борьба с де Вивоном, нападение берберов на галеру, долгое пребывание в холодной воде и это насилие затуманили ее сознание, и она уже не чувствовала, что с ней происходит.

Глава десятая

Утром хмурый и невыспавшийся капитан, сидя на кнехте, приказал привести Марселину.

— Ты дорого заплатишь за то, что передала нож маркизе дю Плесси Бельер. Можешь выбирать: либо ты поцелуешь мой сапог, либо досыта напьешься морской воды.

Бедная женщина, дрожа как листок, молча смотрела на него расширенными от ужаса глазами.

— Ну-ка, бросьте ее за борт, — приказал он окружающим матросам.

С видимой неохотой они потащили провинившуюся к борту корабля, не одобряя этого глумления над женщиной.

Нет! Нет! — взмолилась несчастная. — Нет! Нет! Пощадите! Нет! — умоляла она своих невольных палачей. — Умоляю вас!

— Отпустите! — приказал де Скренвиль… Матросы, с облегчением отпустили жертву. — Иди сюда!

Очнувшаяся Анжелика, услышав шум на палубе, не уверенными шагами подошла к двери каюты и распахнула ее. Она увидела, как перепуганная Марселина робко подошла к капитану и остановилась перед ним.

— На колени! — рявкнул он. — Быстро! Я жду!.. — с угрозой добавил деспот, видя, как она смущена.

Женщина опустилась на колени и застыла.

— Ну! Целуй!

Марселина наклонилась, но в это время Анжелика, не в силах сдержать своего негодования, рванулась с места, подбежала к ней и рывком выпрямила склоненную фигуру.

— Нет! — закричала маркиза. — Встань и не унижайся!

Она повернулась к де Скренвилю и с ненавистью и презрением бросила ему в лицо:

— Вы не человек! Вы — мерзкое животное!

Капитан с наглой усмешкой рванул Анжелику за руку к себе, посмотрел на нее и, оттолкнув, небрежно процедил сквозь зубы:

— Я вас предупреждал, что на судне я бог и король, и все должны подчиняться моим желаниям… Отведите ее в каюту! — приказал он матросам, указав на Анжелику.

Целый день графиня просидела, не выходя на палубу. Служанки ей уже не дали, и она заперла дверь изнутри, чтобы избежать нежелательных визитов де Скренвиля.

Настала ночь. Опять напившись, бывший маркиз направился к каюте, занятой Анжеликой. Помощник, втайне сочувствовавший ей и наблюдавший за капитаном, заметил это и, вытащив из кармана пистолет, стал пробираться за ним в темноте, укрываясь за надстройками.

Капитан подошел к двери каюты и рванул ее, но она оказалась запертой изнутри. Он рванул еще несколько раз, чертыхнулся, вынул саблю из ножен и стал острым концом отвинчивать винты, на которых держалась дверь.

Помощник, подойдя к нему сзади, тихо сказал:

— Она последняя наша надежда…

— Уйди! — рявкнул де Скренвиль, вздрогнувший от неожиданности.

— А если нет? — с угрозой сказал Пьер Матье и взвел курок пистолета.

Капитан посмотрел на него и неуверенно качнул головой.

— Ты выстрелишь?!..

— И никто меня в этом не упрекнет, — сказал помощник с решимостью в голосе и, помолчав добавил — мы получим за нее тысяч двадцать.

Капитан внимательно посмотрел на пистолет, сунул саблю в ножны и, пошатываясь на нетвердых ногах, отошел от двери каюты, где в лихорадочном бреду металась на постели Анжелика, повторяя имя любимого человека: — Жоффрей! Жоффрей!

Глава одиннадцатая

Поднять бизань! — скомандовал Рескатор, завидев на горизонте паруса чужого корабля.

Это было ранним утром, когда экипаж бригантины де Скренвиля, кроме вахтенных, еще спал.

— Справа по борту шхуна! — крикнул наблюдатель, заметивший догоняющее их судно. На возглас вышли капитан, с опухшим от пьянства лицом, и его помощник.

Они быстро поднялись на мостик, надеясь на легкую добычу, но, взглянув в подзорную трубу, бывший маркиз зло выругался и с разочарованием произнес:

— Это Рескатор! Вступить в переговоры!

— А может уйти? — с надеждой предложил помощник.

— Хм! Догонит! — усмехнулся капитан. — Лечь в дрейф! — приказал он.

— Лечь в дрейф! — раздалось и на приближающейся шхуне.

Рескатор узнал бригантину, которую иногда встречал в своих рейсах… Он знал ее капитана, его прошлое, поведение и повадки, и презирал, но не трогал, так как бывший маркиз никогда раньше не становился на его пути, зная силу экипажа и пушек шхуны.

Рескатор приказал спустить шлюпку и сел в нее, взяв только двух гребцов.

— Вы не хотите взять охрану? — спросил Янсон, не доверяя капитану бригантины.

— Слишком большая честь для него! — пренебрежительно махнул рукой флибустьер, зная, что бывший маркиз не осмелится причинить ему вреда.

— Рескатор! Собственной персоной! — со злобой и — бессилием произнес де Скренвиль.

— Дайте наружный трап! — крикнул помощник вахтенным матросам, с любопытством разглядывая знаменитого пирата и освободителя рабов.

— Кому обязан столь небывалой честью? — поклонился де Скренвиль, пряча свою злобу и зависть под любезной улыбкой.

— Сейчас все объясню! — спокойно ответил Рескатор.

Он прошел за капитаном и помощником в кают-компанию, где оба выжидающе уставились на него.

— Мне известно, что вы были в водах, где утонула адмиральская галера.

— Да, я охотно посещаю места кораблекрушений, — согласился де Скренвиль, — добыча там неплохая, а риск минимальный, — цинично добавил он.

— Занятие, достойное труса! — с насмешкой констатировал Рескатор.

— О! Катастрофы — это моя страсть! — нимало не смущаясь, согласился бывший маркиз.

— Вы подобрали уцелевших? — с надеждой в голосе спросил Рескатор.

— Нет, я видел только трупы, — ответил де Скренвиль.

— На борту галеры была женщина, — сказал Рескатор.

— В самом деле? — притворно удивился капитан бригантины. — Невероятно!

— Очень красивая! — дополнил Рескатор.

— Тем более, невероятно! — холодно произнес капитан.

— Вы уверены, что не видели ее? — допытывался Рескатор.

— Увы! — с притворным сожалением развел руками лицемер. — Ничем не могу вам помочь, — отрезал он, но смотрев на помощника.

— Тем хуже для вас, — с угрозой произнес Рескатор. — Тот, кто доставит ее мне, получит пятьдесят тысяч цехинов.

— Что? Пятьдесят тысяч? — не веря своим ушам, переспросил помощник.

— А того, кто причинит ей зло, ждет смерть! Передайте это всем, кого встретите, — договорил Рескатор.

— Ну, на таких условиях вы скоро ее получите, — со слащавой улыбкой поклонился бывший маркиз.

— Надеюсь! — протянул Рескатор и направился к выходу.

— Жоффрей! Жоффрей! — шептали спекшиеся губы Анжелики, метавшейся в беспамятстве за переборкой в капитанской каюте.

— Я рассчитываю на вас! — добавил Рескатор, обернувшись в дверях кают-компании к двоим, оставшимся там.

Затем он вышел на палубу и сел в лодку, дожидавшуюся его.

— Ну, теперь-то ты понимаешь, что мы можем за эту женщину получить вдвое больше, чем рассчитывали? — прервал помощник молчание, наступившее после ухода знаменитого пирата.

— Рескатор не шутит, — предупредил его капитан бригантины — Может, ее за борт? — спросил он', предвидя последствия продажи маркизы в рабство.

— Экипаж уже давно не получал своей доли, а она кое-что стоит, — настаивал помощник, и де Скренвиль, преодолев страх возмездия, согласился, понимая, что недовольная команда судна может бросить его за борт кормить рыб, если он не сунет им денежной подачки.

Пока шел этот разговор, Анжелика все так же бредила:

— Жоффрей! Жоффрей!

Глава двенадцатая

— Ставить паруса! — приказал Рескатор, взойдя на мостик своего, корабля и бросая последний взгляд на стоящую невдалеке бригантину. Какое-то смутное ощущение тревоги не покидало его, и он не мог понять причины. Конечно, если бы он мог хотя бы предположить, что его нагло обманули на бригантине, он перевернул бы все на ней, но это ему и в голову не приходило.

— Все по местам! — закричал Янсон. — Ставить паруса.

И шхуна, расправив белоснежные полотняные крылья, полетела дальше по легким волнам морского простора.

Трое суток боролся организм Анжелики с иссушающей лихорадкой. Бывший маркиз, видя ее тяжелое и беспомощное состояние, приказал Марселине ухаживать за больной.

Ее заботы и выносливость Анжелики сделали свое дело ^:— через трое суток она, опираясь на плечо служанки, вышла подышать свежим воздухом. Видя, как маркиза стоит, полузакрыв глаза, Марселина спросила:

— Вы не желаете вернуться в каюту и отдохнуть?

— Нет, нет, здесь так хорошо, — живо отказалась Анжелика, с наслаждением вдыхая свежий морской воздух полной грудью и чувствуя, как силы постепенно возвращаются к ней.

— Вы были в забытьи три дня и три ночи, — прошептала служанка, пугливо озираясь по сторонам, — все это время в бреду вы кого-то звали: Жоффрей, Жоффрей.

Анжелика слабо улыбнулась, но ничего ей не Ответила.

Приосанясь, с усмешкой на полных губах, словно между ними были хорошие отношения, к дамам приблизился капитан.

— Итак, мадам, как вы себя чувствуете?

— Великолепно! — саркастически усмехаясь, ответила графиня.

Похоже на правду, — сделав вид, что не замечает ее сарказма, согласился капитан, отметив порозовевшие щечки красавицы. — Вы произведете фурор на критском аукционе, — наклонился к ней бывший маркиз и, словно сообщая ей очень приятное известие, продолжал: —Это самый большой невольничий рынок на Средиземном море!.

— Вы не продадите меня! — вспыхнула Анжелика.

— Почему?

— Я сделаю так, что не продадите. Я себя изуродую!

— Хм! — засмеялся де Скренвиль. — В таком случае, камень на шею и на дно! — жестко заявил он, погасив любезную улыбку и отходя от нее.

— Какая, жестокость! — прошептала сникшая Анжелика, понимая, что бессердечный капитан, не задумываясь, может исполнить угрозу, и в сопровождении все слышавшей служанки она вернулась в каюту, где предалась своему отчаянию, и не выходила оттуда до прибытия бригантины на Крит.

Глава тринадцатая

Узкие улочки восточного города, ведущие на невольничий рынок, были заполнены самой пестрой публикой. Слышалась многоязычная речь, туда-сюда сновали многочисленные торговцы и покупатели из дальних стран и Средиземноморья.

Тут показывали свое умение фокусники, просили милостыню нищие, гордо прохаживались богатые арабы. Попадались в толпе и европейцы, прибывшие из различных государств материка.

Возчики погоняли ослов, лошадей и верблюдов, нагруженных разнообразными товарами и большими кувшинами с пресной водой. Стоял шум и гам, как это обычно бывает в восточных городах.

Здоровенный глашатай, идущий впереди лошади, на которой покачивалась женская фигура, закутанная с головы до ног в полупрозрачную накидку, громко кричал:

— Сегодня на большом аукционе господин де Скренвиль выставит женщину ослепительной красоты!

Несколько богатых арабов, сидящих в тени и прихлебывающих чай, лениво переговаривались между собой.

— Наверное, впервые в жизни глупцу де Скренвилю досталась редкая птица, — сказал крайний мужчина, подняв глаза и силясь разглядеть женщину на лошади.

— Сомневаюсь, — засмеялся его собеседник, — пока я ее сам не увижу, ни за что не поверю.

— Великолепный цветок! Маркиза французского королевства! — надрывался глашатай.

— Французская маркиза? — удивился смеявшийся араб.

— Наверно! Не станет же он врать перед аукционом, — с недоумением проговорил собеседник.

В другой кучке богатых мусульман находился сам де Скренвиль, одетый в лучший камзол.

— Есть ли в восхвалениях хоть доля правды? — наклонился один из них, перс в нарядном халате и чалме, к бывшему маркизу.

— Только правда, — самодовольно подтвердил капитан.

— Вот и товар! — сказал он. Когда его помощник со всадницей медленно проходил мимо говоривших, капитан сделал ему знак. Пьер Матье, повинуясь жесту, приоткрыл лицо всадницы и снова закрыл.

— О, Аллах! — воскликнул пораженный перс, увидев лицо и разглядев сквозь накидку соблазнительные формы пленницы.

— Ха-ха-ха! — засмеялся де Скренвиль над восхищенным персом, сладострастно поглаживающим свою окрашенную хной бороду.

Они были давно знакомы, и де Скренвиль знал, что большинство рабынь, проходящих через руки рыжебородого работорговца, поставляющего наложниц в гаремы восточных владык, побывали в его постели.

— Эта роза не для тебя — она имеет слишком много острых колючек, — предупредил он перса.

Пьер Матье, держа поводья лошади, на которой ехала Анжелика, давал ей объяснения.

Он жалел Анжелику, но так, как жалеет купец очень дорогой и хрупкий товар, поэтому, заботясь о состоянии ее здоровья и внешнего вида, сразу дал ей понять, что видит в ней только собственность капитана и команды, которым она должна дать максимальную прибыль.

Анжелика впервые попала в такой город и, несмотря на чудовищность своего положения, с любопытством озиралась вокруг, время от времени задавая помощнику капитана вопросы, на которые тот обстоятельно отвечал.

Вдруг она оживилась, и сердце ее радостно забилось вспыхнувшей надеждой на возможность освобождения; она увидела знакомые дворянские камзолы и услышала родную речь.

— Ведь это французы? — полувопросительно-полуутвердительно обратилась она к Пьеру Матье.

— На них можете не рассчитывать, — пренебрежительно махнул рукой помощник. — Здесь, на критском рынке, царят свои законы. Вы —= военный трофей господина де Скренвиля. Поэтому никто вас не спасет.

— Даже мальтийские рыцари? — спросила она, указав рукой на группу европейцев в белых плащах, на которых красовались кресты.

— Их шпаги тут бессильны! — отрезал помощник.

— А золото?

— Да, они иногда принимают участие в аукционах, — нехотя согласился Пьер Матье, — но у них мало золота.

— А разве монахи вступают в торги? — удивилась Анжелика.

— Ничего не поделаешь, — объяснил помощник. — Крит — это пороховой погреб, где сошлись ислам и христианство. Достаточно одной дипломатической ошибки и будет взрыв!

Весь дальнейший’ путь Анжелика, угнетенная услышанным, уже не задавала вопросов и не обращала внимания ни на что.

Глава четырнадцатая

Седой мусульманин в чалме и с молотком в руке подошел к возвышению в центре амфитеатра, окружающего небольшую открытую площадку, и закричал:

— Мы продолжаем торги и представляем вам подлинное чудо! Жемчужина французского королевства, принадлежащая господину де Скренвилю. Речь идет о женщине белой расы, молодой, светловолосой, с зелеными глазами, безупречной фигурой и лицом редкой красоты!

Двое слуг вывели на площадку Анжелику в той же полупрозрачной накидке и сняли ее.

Де Скренвиль знал, как показать достоинства фигуры и внешности. Он заставил пленницу надеть только узенькую полоску сверкающей материи, слегка закрывающую полную грудь, и узкие трусики из такого же материала. На лбу красовалась жемчужная диадема, стягивающая пышные волосы.

Пораженные открывшейся красотой присутствующие сначала словно окаменели, а потом, очнувшись, возбужденно загалдели между собой.

Анжелика почти физически ощущала на себе похотливые взгляды, жадно пожирающие ее с головы до ног, но стояла спокойно и надменно, решив все вынести и при первом же удобном случае — бежать!

Дождавшись, когда опять наступила относительная тишина, председатель продолжал:

— Мы начинаем торги с двадцати тысяч.

— Двадцать пять тысяч! — сразу же поднял руку низкорослый араб, не отрывая от пленницы глаз Это был один из самых крупных работорговцев города Калди, где находился невольничий рынок.

— Тридцать пять! — подал голос перс Сулейман, знакомый капитана де Скренвиля, сидящий недалеко от него и помощника, которые заинтересованно наблюдали за разгорающимися страстями.

— Сорок пять тысяч, — добавил араб.

— И вы хотели ее убить? — с усмешкой спросил помощник капитана.

— Пятьдесят тысяч! — повысил цену Сулейман.

— Пятьдесят пять! — не уступал низкорослый араб.

— Шестьдесят тысяч! — сверкнув глазами, глянул на своего соперника перс.

— У тебя не хватит денег, чтобы перебить мою цену! — вскочив на ноги, закричал персу низкорослый араб. — Шестьдесят пять тысяч! — обратился он к председателю торгов.

— Я даю за нее семьдесят тысяч! — поднялся распаленный Сулейман.

— Семьдесят тысяч — раз, семьдесят тысяч — два, — начал отсчет председатель, но его вдруг прервал хрипловатый бас:

— Сто тысяч цехинов! — поднял руку огромный мулат с лицом, обезображенным оспой, сидевший до этого молча в окружении хмурых плечистых людей в кожаных камзолах, хорошо вооруженных и державшихся обособленно от окружающей толпы торговцев людьми.

Все, как по команде, повернулись в ту сторону и с удивлением разглядывали нового покупателя и его спутников.

— Сто тысяч — раз, сто тысяч — два, — снова начал вести отсчет пораженный ценой председатель, ни разу не слышавший о подобных ставках на торгах за женщину.

— Сто двадцать! — с надрывом закричал обезумевший Сулейман, понимая уже, что его надежда нажиться на перепродаже пленницы лопнула, как мыльный пузырь, но не в силах сдержать себя, назвал всю сумму, которой располагал и на которую он рассчитывал купить несколько невольниц.

— Сто пятьдесят тысяч! — поднялся во весь рост мулат, не удостоив перса даже взглядом.

— Сто пятьдесят — раз, два… три! — заторопился председатель, запинаясь и не веря сам своим ушам и даже забыв повторить еще два раза слова «сто пятьдесят».

— Продано! — воскликнул он и ударил молотком по гонгу. — За сто пятьдесят тысяч!

Поднялся невообразимый шум, все сидящие повскакивали со своих мест, возбужденно переговариваясь и во все глаза таращась на Анжелику и ее покупателя, качая головами или воздевая руки кверху, призывая Аллаха, — никто из них за свою жизнь даже и думать не мог, что такая огромная сумма может быть отдана за одну только женщину, пусть и прекрасную.

Разъяренный Сулейман вскочил с места, набрал в легкие воздуха и заорал изо всех сил:

— Тихо!..

Когда все недоумевающе уставились на него и гомон потихоньку стих, перс продолжал:

— Этого человека здесь никто не знает. А может быть, у него и денег-то нет, пусть покажет, чем он будет платить!

Гигант-мулат встал, нагнулся и легко поднял большой, окованный металлом ларец, стоявший у него в ногах. Поставил на сиденье и откинул крышку.

Груда сверкающих золотых цехинов почти доверху заполняла его. Мулат погрузил в него руку, поднял большую пригоршню монет в воздух и небрежно разжал пальцы. Монеты со звоном посыпались в ларец. Некоторые, подскакивая, покатились по сиденьям вниз, но мулат не обратил на это никакого внимания. Сидящие ниже купцы, воровато оглядываясь, хватали их или наступали, словно невзначай прижимая ногами к полу.

— У меня здесь пятьсот тысяч цехинов! — хриплым голосом насмешливо крикнул мулат. — Если угодно — считайте!

Председатель подошел к ларцу, потрогал монеты, попробовал сдвинуть его с места И не смог, покачал головой в изумлении от увиденной груды золота, взял одну монету, попробовал ее зубами и, повернувшись к притихшим присутствующим, громко крикнул:

— Она продана!.

Мулат отсыпал, не считая, одну треть золота, находившегося в ларце, на стол Председателя и в сопровождении своих спутников подошел к Анжелике, набросил на нее темный, но богатый плащ и, подняв, как пушинку, посадил в закрытые носилки, которые внесли на площадку четверо дюжих мужчин.

Видя, как уносят предмет его вожделений, Сулейман подскочил к де Скренвилю, который вместе с помощником уже третий раз пересчитывал монеты, не веря, что мулат дал даже больше ста пятидесяти тысяч, и брызгая слюной, закричал:

— Вы обещали ее мне!

— Но дорогой мой друг, — возразил капитан, с блаженным видом перебирая монеты. — Торг есть торг!

— Я не прощаю, когда меня так нагло обманывают! — с угрозой сказал перс.

Де Скренвиль знал, что это так, да и в будущем Сулейман, являющийся крупным перекупщиком живого товара, мог еще пригодиться, поэтому он примиряюще похлопал его по плечу, отвел в сторону и стал о чем-то с ним шептаться.

Результатом секретного разговора явилось то, что два члена из команды маркиза начали следить за неизвестными людьми в кожаных камзолах во главе с мулатом.

Анжелику доставили в караван-сарай на окраине Калди, где весь отряд пересел на крепких лошадей и отправился в неизвестном направлении.

Анжелике предоставили великолепную арабскую лошадь и обращались с ней так почтительно, что она немного воспряла духом после позорного торжища, и в ней затеплилась надежда бежать, но стерегли ее внимательно.

В отдалении, прячась за скалами и деревьями, за отрядом следовали два всадника.

Глава пятнадцатая

Путешествие длилось несколько часов. Дорога шла, между живописных скал и ущелий, покрытых вечнозелеными кустарниками и деревьями.

Уже почти стемнело, когда отряд приблизился к белоснежному дворцу, построенному в мавританском стиле, окруженному со всех сторон великолепным парком с благоухающими деревьями. Стройные кипарисы обрамляли широкую мраморную лестницу, ведущую от дворца в нижнюю часть парка, с разнообразными клумбами и тенистыми аллеями, с многочисленными скульптурами и фонтанами, освежающими воздух.

Это было сказочное по красоте место, где чувствовался тонкий вкус владельца и тщательный уход. Совсем рядом шумело море, на котором серебрилась лунная дорожка.

Молчаливые спутники, не проронившие ни слова за дорогу, бережно помогли Анжелике спуститься на землю и исчезли во мраке, уведя лошадей. Мулат низко поклонился и тоже скрылся в одной из аллей парка.

Анжелика осталась одна, недоумевающая и пораженная увиденным. Ей казалось, что все происходит во сне, что стоит только открыть глаза и все рассеется, как мираж в пустыне…

Но глаза были широко раскрыты, а легкое дыхание близкого моря убеждало, что все это явь.

Вдруг она заметила темную фигуру, спускающуюся к ней по мраморным ступеням от дворца.

Что-то близкое и родное почудилось в приближающейся фигуре. Еще не разглядев лица, но увидев и услышав знакомое прихрамывание человека, Анжелика, боясь поверить своим глазам и слуху, пристально всмотрелась, и бурная радость охватила ее.

— Жоффрей! Жоффрей!..

— Анжелика!..

В эти возгласы было вложено столько чувства и нежности, что других слов и не требовалось. Они были так взволнованы, что долго стояли, молча обнимая, и целуя друг друга, а потом медленно пошли наверх к светлому дворцу, где ждала их любовь!

Утром, когда Анжелика еще лежала на роскошной постели, Жоффрей встал, подошел к окну и долго смотрел в морскую даль. Затем повернулся к ней, встретился с ее сияющими глазами и в задумчивости произнес со вздохом:

— М-да!..

— Твои сыновья очень на тебя похожи! — счастливо улыбаясь, сказала Анжелика.

— Ты по ним скучаешь?

— Если бы они были здесь, я ничего бы больше не желала, — потянувшись, молвила маркиза.

— Когда-нибудь они будут с нами, — твердо заверил ее де Пейрак. — Но пока я веду войну с королем, это для них слишком опасно.

— Я уверена, что жизнь, полная приключений, тебе нравится, — сказала Анжелика.

Жоффрей промолчал. Жена встала и подошла к мужу.

— Во всяком случае, у меня есть основания для беспокойства, — продолжала она, — я боюсь тебе наскучить. Ведь любимая женщина на войне — обуза!

— Ты не права! — тихо произнес он и, обняв, стал целовать ее обнаженные шею и плечи.

— Жоффрей!.. — прильнув к нему всем своим горячим телом, прошептала она, — мы созданы друг для друга и все-таки несчастливы. Почему?

— В этом виноват один человек, — сразу нахмурился граф, выпустил ее из объятий и отошел к окну. — Ты его очень хорошо знаешь. Король Франции.

Он опять стал смотреть в окно.

— Жоффрей? — удивилась его поведению Анжелика и подошла к нему.

Проследив за направлением взгляда, она увидела внизу в небольшой бухточке красивую шхуну с убранными парусами под названием «Голдсборо».

— Любуешься своей прекрасной шхуной? — улыбнулась она и прижалась к нему, — ты мне о ней расскажешь?

— Она для меня все, — не делая больше попыток обнять ее, ответил Жоффрей. — Я ей обязан и свободой и жизнью!.

— О, какая любовь! — ласково подтрунила супруга.

— Да, я ее люблю, — вполне серьезно сказал де Пейрак. — Она мне верна!

— Ты говоришь о ней, как о женщине, — укоризненно заметила маркиза.

— Женщина способна на предательство, а она — нет! — резко ответил де Пейрак.

‘Он разжал ее руки и отошел от нее. Ошеломленная Анжелика не поверила своим ушам.

— О чем ты?

— Я не могу смириться с мыслью, что ты была любовницей Людовика! — прямо и жестко объяснил он.

— О! — опешила от обвинения Анжелика. — Но, Жоффрей, ты ошибаешься, этого не было!

— Перед королем трудно устоять, — упрямо настаивал он.

— И все же я устояла! — защищалась она от несправедливости его слов.

— Его желание — закон! — изрек он свой главный «довод».

— О, ты мне не веришь, Жоффрей! — широко раскрыв изумрудные глаза, воскликнула Анжелика.

— Ты считала меня мертвым, и это тебя оправдывает, — милостиво продолжал свою мысль граф.

— Я не нуждаюсь в оправдании! — возмутилась Анжелика. — Это оскорбительно!

— Прости меня, — твердо сказал де Пейрак, — не более оскорбительно, чем твоя ложь!

— Жоффрей, — взмолилась отчаявшаяся Анжелика. — Ты должен мне верить!

— Не могу! — со вздохом ответил он.

— Зачем же ты меня спас? — слезы брызнули у нее из глаз. — Уж лучше бы я умерла рабыней! Ведь я думала, что ты меня любишь!

— Я люблю тебя! — медленно и с горечью произнес он со вздохом.

— Это только слова! Иди на свою шхуну! Она — твоя страсть! А я всего-навсего твоя жена. А мне этого мало! Мало! — повторила оскорбленная женщина и зарыдала.

Граф де Пейрак медленно повернулся и вышел из спальни. Он взял шлюпку и направится к кораблю. Команда была на отдыхе на берегу, и он был на судне совершенно один.

Погруженный в свои мысли, он не заметил скрывшиеся в трюме две человеческие фигуры.

Противоречивые чувства теснились в его сердце. Он слышал искренность в ее словах, видел неподдельное чувство любви в ее прекрасных глазах, но холодный рассудок и пятнадцать лет разлуки твердили ему, что это не так, слишком красива она была, и слишком много соблазнов попадалось его жене, слишком домогался ее любви сам король, и вряд ли она могла устоять перед ним, будучи свободной от всяческих уз.

Эти мысли не давали ему успокоиться, когда он был в своей каюте и хотел заснуть. Не выдержав, он встал, подошел к окну и стал пристально смотреть наверх на свой дворец. Впрочем, он редко жил в нем, предпочитая проводить больше времени на «Голдсборо», сражаясь с королевскими судами, или же в подводном убежище, когда ему приходилось на время скрываться от слишком многочисленной погони.

Но сейчас его мысли занимали ее лицо, ее губы, глаза… и постепенно все яснее перед ним стала вырисовываться истина: его жена не лгала, она невиновна! Да и какой в этом смысл?

Не в силах сдержать себя от растущей радости, он быстро спустился с корабля опять в шлюпку, подогнал ее к берегу и, насколько позволяла ему поврежденная нога, стал быстро подниматься по длинной лестнице,

Анжелика, в отчаянии метавшаяся по роскошным залам и пугавшая своим отчаянным видом молчаливых слуг, не находила себе места.

Женщина уже подумывала о самоубийстве, но мысль о сыновьях удержала ее от отчаянного шага. В то же время она понимала, что не сможет быть с Жоффреем вместе, если он не будет верить ей и будет относиться к ней с подозрением.

Как убедить его в том, что в своих подозрениях о ее отношениях с королем он не прав?!

Отчаяние и оскорбленность постепенно затихали и сменились надеждой на примирение. Она решила попасть на корабль и еще раз постараться убедить Жоффрея, что она любит только его и больше никого.

Набросив на себя легкую накидку, она выбежала из дворца и стала спускаться по лестнице. Взглянув вниз, она вздрогнула, и сердце ее радостно забилось: от берега к ней поднимался ее любимый муж, ее Жоффрей, неотрывно глядя на нее влюбленными глазами.

— Жоффрей!

— Анжелика!

В этих возгласах, раздавшихся одновременно, прозвучали и любовь, и прощение, и растущее нетерпение, но случайно взглянув на бухту, Анжелика замерла в оцепенении, а потом подняла задрожавшую руку, и, указывая де Пейраку на что-то за его спиной, закричала:

— Жоффрей!

В ее голосе слышалась такая тревога, что де Пейрак, не добежав всего несколько ступеней, остановился и обернулся.

На безлюдной палубе «Голдсборо» появились клубы дыма и языки пламени. Вырывался огонь и из трюма, где хранился запас пороха для корабельных пушек, что могло вызвать взрыв.

Пожар на корабле заметили и люди во дворце. Все члены команды и прислуга дворца бросились на берег, сели в лодки, а кому не хватило в них места, то и вплавь, и направились к судну, на котором огонь уже охватил свернутые паруса.

Матросы и слуги взобрались на судно, возбужденно перекликаясь, принялись за тушение очагов пожара, стараясь не допустить взрыва порохового погреба.

— Пожар! Пожар на шхуне! Тревога! Сообщите Рескатору! — кричали люди, метавшиеся по горящему кораблю и гасившие огонь водой, кошмами и брезентом, а то и просто голыми руками, хватая горящие предметы и сбрасывая в море.

Де Пейрак остановился в нерешительности, и Анжелика, видя, что любовь к ней берет у него верх над любовью к своему судну, успокаивающе сказала:

— Иди же, спасай ее, любовь моя! Иди скорей!

Де Пейрак еще раз с мольбой посмотрел на жену и, повернувшись, побежал к берегу, где как раз причалила шлюпка, чтобы отвезти его на горящее судно.

Глава шестнадцатая

Анжелика опустила голову, вздохнула и пошла наверх. В ее душе боролись два чувства: печаль о несчастье, случившемся на корабле, и радость вновь возвращенной любви.

Она так задумалась, что не обратила внимания на быстрые шаги нескольких человек, подкрадывавшихся к ней сзади, и пришла в себя только тогда, когда чьи-то сильные руки схватили ее и понесли.

Испуганная и возмущенная насилием, Анжелика попыталась бороться, но было бесполезно.

— Нет! Нет! — закричала она, напрягая все свои силы. — Жоффрей! Жоффрей! — стала звать она мужа, которым садился в шлюпку.

Услышав крик, он поднял голову и увидел, как наверху незнакомые люди в масках бегут к выходу из парка, унося на руках бьющуюся Анжелику.

— Ко мне, сюда! — закричал де Пейрак находящимся на судне матросам, выпрыгнул из шлюпки в воду и побежал как мог быстро наверх, следом за похитителями.

Когда его люди выбежали на дорогу, ведущую из дворца, неизвестные уже во весь опор удалялись на заранее подготовленных лошадях.

На одной поперек холки лежала связанная Анжелика, а всадник поддерживал ее, чтобы она не свалилась.

— В погоню! — закричал де Пейрак. — Срочно принесите оружие и приведите лучших лошадей! Со мной едут слуги и палубные матросы — остальные во главе с Янсоном возвращаются на судно и тушат пожар!

Флибустьеры действовали быстро и спустя, несколько минут отряд из двадцати человек во главе с графом, яростно нахлестывая лошадей, устремился в погоню за преступниками, которые были заметны только по клубам пыли, поднятым копытами их коней. Стало ясно, что они направлялись к берегу одной из бухт, находившейся в нескольких милях от дворца Рескатора.

Когда отряд маркиза де Пейрака домчался до цели, лодка с похитителями и Анжеликой была уже на борту знакомой графу бригантины, стоящей на рейде.

Только тут он понял, кто явился инициатором пожара на «Голдсборо». Подлец придумал хитрый план: отвлечь Рескатора и экипаж на тушение огня и, воспользовавшись суматохой, похитить Анжелику. Надо отдать де Скренвилю должное — план ему удался полностью.

Сам негодяй стоял на мостике бригантины и с ухмылкой глядел на беспомощность преследователей. Чтобы уничтожить или хотя бы отогнать разъяренных флибустьеров, он дал команду пушкарям:

— Огонь!

Пушки громыхнули, но ядра упали в воду из-за небрежного прицела и не причинили никакого вреда людям де Пейрака.

— Надеюсь, что шхуна сгорела дотла или же до такой степени, что на ней невозможно будет выйти в море! — сказал он помощнику, глядя, как отряд Рескатора вдруг, повернул лошадей и понесся обратно по дороге.

Жоффрей доскакал до берега своей бухты, нахлестывая лошадь и моля Бога, чтобы пожар был потушен, и, хваля себя за предусмотрительность, поднялся на борт шхуны и внимательно осмотрел повреждения судна.

Пожар был уже потушен, только кое-где дымились остатки парусов и тлели незалитые угли.

В нескольких словах Жоффрей рассказал Янсону, кто оказался похитителем Анжелики и чьи люди подожгли шхуну.

— Очистить палубу! Все за борт! Быстрей! Быстрей! — посыпались его команды.

— Сниматься с якоря! Ставить уцелевшие паруса! — приказал он помощнику и, заметив его протестующий жест, жестко добавил — Это приказ! Пятнадцать человек отправить в трюмы! Восстановить ротвени! Всех парусников на починку грота! Поднять кливер и бизань! Живо! Поднять второй кливер! Я должен его догнать! — вполголоса с угрозой сказал он помощнику.

Верный моряк понимал состояние капитана и, не желая его расстраивать, не стал указывать ему, что судно фактически не должно выходить в море, так как сильно пострадало.

Но Рескатор сам прекрасно понимал весь риск своего решения, если начнется буря — корабль разломится на куски, да и все паруса было невозможно поднять из-за повреждения мачт огнем.

— Куда пойдем? — только и спросил Янсон.

— В Алжир. Ее наверняка везут туда. Если догоним, я с этим негодяем за все рассчитаюсь.

— Давно пора! — обрадовался помощник, ненавидевший де Скренвиля.

Глава семнадцатая

Команда Рескатора работала не покладая рук, на ходу устраняя последствия пожара. В починке оснастки и приведении корабля в надлежащий вид принимали участие все члены экипажа, включая самого Рескатора.

Прошло несколько часов, и на шхуне почти не осталось следов пожара, кроме обугленных пятен на мачтах и на палубе. Измучившись, все пошли спать, когда уже стемнело.

Скорость судна, благодаря увеличенной площади парусов резко возросла, но положение оставалось критическим, поскольку первый же налетевший шквал мог опрокинуть шхуну. Тем не менее, ночь прошла спокойно, а утром вахтенный заметил на горизонте парус бригантины де Скренвиля, на которой и не подозревали о погоне.

Бывший маркиз и его помощник развлекались карточной игрой в капитанской каюте. Перед игроками стояли столбики золотых цехинов и бутылки с ямайским ромом.

Оба были явно навеселе и пребывали в хорошем настроении. За столом прислуживал негр — кок корабля. Марселины уже не было. Де Скренвиль не простил девушке ее выходки с ножом и продал несчастную на невольничьем рынке за десять тысяч цехинов. Вполне приличная цена для смазливой простолюдинки. К тому же, по его мнению, он пользовался ее услугами слишком долго — целых две недели, и она изрядно поднадоела. Тасуя колоду карт, старый стервятник предвкушал, какую очередную жертву подкинет ему судьба.

Разговор подельщиков в паузах между игрой шел об Анжелике. Оба были поражены суммой, которую получили на торгах в Калди от мулата, слуги Рескатора, как впоследствии выяснилось.

Еще сто тысяч полновесных золотых монет им вручил Сулейман. Анжелику продали персу в ту же ночь, когда похитили у мужа. Со своей командой де Скренвиль тоже рассчитался довольно щедро, и его дальнейшим планом было уйти из этих мест, где хозяином положения был Рескатор, и где бывший маркиз мог заработать по заслугам. Но он не заглядывал далеко вперед и сейчас был почти весел.

Крик вахтенного офицера с мостика — Вижу шхуну сзади по правому борту! — сначала не встревожил их. Они решили, что это какое-то купеческое судно, и вышли из каюты, чтобы рассмотреть его в подзорную трубу на предмет добычи.

Де Скренвиль вгляделся в шхуну, несущую на реях довольно странное и большое парусное оснащение, которое при сильном ветре могло опрокинуть судно, — видно было, что его владелец думал только о скорости в ущерб безопасности, и страшная догадка возникла в затуманенной алкоголем голове.

Вглядевшись пристальнее, де Скренвиль побледнел и пробормотал:

— Это Рескатор!

— Не может быть! — не поверил Пьер Матье и, взяв у капитана подзорную трубу, навел на парусник и вздрогнул сам.

Все их благодушное настроение и хмель как ветром сдуло.

— Он нас догоняет! — панически воскликнул помощник.

Де Скренвиль уже немного овладел собой и с озлобленным удивлением подтвердил:

— Это он! Быстро же он нас догнал.

— Прибавить парусов! — закричал помощник команде бригантины, большинство членов которой было в полупьяном состоянии после того, как вчера отметили вторую удачную сделку, произведенную де Скренвилем.

Перепуганные матросы, узнав шхуну Рескатора, толкаясь и ругаясь, торопливо побежали исполнять команду. Все отлично понимали, чем грозит встреча.

Рескатор стоял на мостике и мрачно наблюдал, как бригантина поднимала дополнительные паруса, и расстояние между судами постепенно уменьшалось.

Осознавая огромный риск — обугленная мачта могла сломаться от напора большого ветра, граф все же отдал команду:

— Ставить грот!

Матросы бросились на реи и шхуна опять стала догонять бригантину.

Де Скренвиль скрипнул зубами и приказал:

— Приготовиться к повороту! По местам!

Он понял недостаток шхуны, несущей слишком много парусов, и надеялся, что резкий поворот, повторенный за ним, или опрокинет шхуну, или заставит уменьшить площадь парусов, а, следовательно, и скорость.

— Перережем ему курс! — объяснил он помощнику на его вопросительный взгляд. Тот кивнул.

Рескатор, внимательно наблюдая за вражеским судном в подзорную трубу, разгадал смысл этого маневра и похлопал Янсона по плечу.

— В чем дело? — повернулся к нему помощник.

— Так держать! — приказал капитан и, припадая на ногу, спустился к носовой пушке.

На самом верху пушки был прикреплен странный предмет, похожий на подзорную трубу. Это тоже было одно из изобретений Рескатора, опередившее свое время, — прообраз оптического прицела.

Его противники не раз поражались меткости стрельбы пушек шхуны, но они не могли знать, что меткость достигалась за счет этого дополнительного прибора.

Рескатор тщательно прицелился под корму бригантины, начинающей поворот, понимая, что от меткости выстрела зависит успех погони, еще раз сверился по оптическому прицелу и, сделав шаг в сторону, скомандовал:

— Огонь!

Пушкарь поднес факел к запальному отверстию пушки, и она, громыхнув и извергнув клуб дыма, откатилась немного назад вместе с лафетом.

Ядро врезалось в руль бригантины и разбило его вдребезги, сделав ее неуправляемой. Штурвал у рулевого стал свободно вращаться в разные стороны. Бригантина прекратила поворот и пошла под ветер.

Де Скренвиль сначала не понял, в чем дело, и рявкнул на рулевого, крутившего в растерянности штурвал в разные стороны.

— Держи руль!

— Он не слушается меня! — ответил перепуганный матрос.

Рескатор посмотрел на суматоху, поднявшуюся на бригантине, потерявшей ход, и коротко приказал:

— Пловцы в воду!

— Пловцы в воду! — закричал Янсон, и группа обнаженных крепких мужчин, вооруженных только ножами, через открытые порты пушечных люков той стороны, которая не была видна с бригантины, нырнула в море.

— Держать ближе! Еще! — командовал Рескатор, и шхуна подошла совсем близко к правому борту бригантины, рискуя получить бортовой залп пушек врага.

— Он сошел с ума! — воскликнул Пьер Матье, глядя на носовую, почти невооруженную часть шхуны, приближающуюся к правому борту.

— Расстреляем в упор! — злорадно закричал де Скренвиль, сразу же поняв преимущества своей позиции и слабые стороны противника.

— Канониры, к пушкам правого борта! — крикнул бывший маркиз вниз.

— Огонь! — скомандовал он, когда нос шхуны был почти рядом.

Глава восемнадцатая

Выполнить команду пушкарям бригантины помешали полуголые люди, словно морские водяные, вынырнувшие из-под воды у левого борта бригантины и незамеченные командой, внимание которой было приковано к шхуне.

Они проникли на орудийную палубу бригантины через открытые порты пушечных люков левого борта и с поднятыми ножами бросились на орудийную прислугу. Навязалась борьба не на жизнь, а на смерть.

— Всем приготовиться! — приказал Рескатор, когда бушприт шхуны почти уже навис над палубой вражеского корабля.

— Приготовить абордажные крючья! — закричал Янсон.

— Приготовить абордажные крючья! — подхватили команду офицеры шхуны. — Занять боевые посты!

— На абордаж! — крикнул Рескатор, когда нос «Голдсборо» врезался в борт бригантины, ломая ограждение.

В воздух полетели веревки с крючьями и кошками, сближая и связывая два судна вместе, чтобы они не отошли друг от друга. На палубу бригантины в помощь сражающимся боевым товарищам взбиралась команда «Голдсборо», вооруженная шпагами и пистолетами, во главе с Рескатором.

Они рассыпались по всей бригантине. Отовсюду слышались крики боли и торжества, выстрелы пистолетов и мушкетов, стоны раненых и умирающих, мольбы о пощаде и свирепая ругань, призывы и команды офицеров…

Все судно превратилось в сплошное поле боя групп и одиночек, кое-где схватывались врукопашную и дрались просто голыми руками, пуская в ход даже зубы.

Тут и там уже лежали трупы и тяжело раненные, палуба окрасилась кровью.

Рескатор был в первых рядах нападающих. Рассыпая удары направо и налево, он пробился к капитанской каюте и ворвался туда. Знакомый плащ Анжелики свидетельствовал, что она была здесь. Разбросанные на полу предметы туалета указывали на то, что увели ее отсюда совсем недавно.

Он выскочил наружу и тут на него напал Пьер Матье, но слабо знакомый с редкими приемами фехтования, он быстро получил удар шпаги в плечо и привалился к борту, не имея сил продолжать борьбу.

Де Скренвиль, подобравшись сзади, хотел нанести Рескатору предательский удар, но граф вовремя обернулся и встретил его градом выпадов, один из которых достиг цели. Предводитель флибустьеров выбил у бывшего маркиза шпагу из ослабевших рук и приставил острие клинка к горлу.

— Сдавайтесь, вы! Или сдохнете сейчас же вместе со своими висельниками!

Понимая безнадежность положения и видя, что его собственная жизнь висит на волоске, работорговец согласно наклонил голову.

Рескатор опустил шпагу, и де Скренвиль, выйдя на открытое место, чтобы его видели все члены команды, закричал:

— Сдавайтесь! Мы побеждены! Сдавайтесь!

С видимым облегчением оставшиеся в живых члены экипажа бригантины побросали оружие на палубу.

Проследив, чтобы все сопротивляющиеся это сделали, Рескатор развернул бывшего маркиза лицом к себе и приступил к допросу:

— Вчера утром ты похитил Анжелику. Где она?

Де Скренвиль молча отвел глаза, не дав ответа.

— Янсон, — обратился Рескатор к своему помощнику. — Обыскать бригантину! Она где-то здесь.

— За мной! — крикнул Янсон матросам «Голдсборо». — Осмотрите все каюты!

Они рассыпались по всему судну, заглядывая в каждое помещение, в каждый уголок. Но Анжелики нигде не было. Только в нижнем трюме, в зловонии и духоте, лежали три трупа рабов, умерших совсем недавно.

Зло выругавшись, Янсон с матросами поспешил на верхнюю палубу и отрапортовал:

— Ни в нижнем трюме, ни в каютах нет.

— Если ты убил ее, то… — повернувшись к де Скренвилю, медленно сказал Рескатор.

— То ты убьешь меня! — зло усмехнулся тот.

— Янсон… — обратился граф к помощнику, но, увидев взгляд очнувшегося Пьера Матье, которым он обменялся с де Скренвилем, не договорил, медленно нагнулся, подобрал шпагу, — выбитую им из руки де Скренвиля, и вдруг, рывком выпрямившись, приставил острия обеих шпаг к горлу и капитана, и помощника, которые стояли у переборки и не могли отступить.

— Где она?! — спросил он помощника и слегка придавил лезвия обеих шпаг так, что из-под них показалась кровь.

— Она по дороге в Алжир, — прохрипел Пьер Матье, весь сжавшись от боли и страха. — Он ее продал работорговцу Сулейману.

Де Скренвиль понял, что ему уже не избежать смерти от руки Рескатора, и решил разозлить обидчика, чтобы тот без мучений сразу его прикончил.

Как все трусы и подлецы, он страшно боялся пыток, которым подвергал зачастую других сам и считал, что и другие поступают так же.

А уж он-то, будь на месте Рескатора, придумал бы для врага самые изощренные пытки. И сама мысль о них придала ему отчаянную храбрость.

— Он тебе не все сказал, — прервал он соучастника. — Она попадет в гарем султана Микен. Знаешь, кем там будет? Наложницей! — зло захохотал он, с ненавистью глядя на хмурое лицо Рескатора. — Ну, убей меня! — с надрывом закричал он вдруг. — Убей!

Рука Рескатора вздрогнула, так как он действительно хотел проткнуть подлецу горло, но он сдержался, опустил шпагу, и, играя желваками на смуглых скулах, спокойно сказал:

— Это слишком легкая смерть для тебя. Это слишком просто. Ты умрешь медленной смертью. Такой же жестокой, как ты сам! Янсон, — обратился он к помощнику, — заберите на шхуну всех, кто еще жив. А его привяжите к грот-мачте.

Приказание было исполнено тщательно. Де Скренвиль не мог пошевелить ни рукой, ни ногой.

Бывший маркиз сначала опешил от этого неожиданного решения победителя и даже обрадовался, что его не будут мучить и пытать. Но чем дольше он задумывался, тем больше начинал понимать, какая ужасная смерть его ожидает на покинутом, неуправляемом корабле, среди трупов и душ рабов, которых он замучил раньше, представил муки голода…

Уцелевшие члены его команды, таща за собой раненых, поспешили перебраться на шхуну, пугливо оглядываясь на своего бывшего капитана, теряющего рассудок от страха и отчаяния, и осеняя себя крестным знамением.

— А-а-а! — закричал де Скренвиль, напрягаясь и силясь разорвать стягивающие его веревки.

Рескатор подошел к нему и спокойно сказал:

— Я оставляю тебя здесь наедине с твоей совестью. Прощай! — И последним покинул борт бригантины.

— Нет!.. Рескатор! Нет!.. Лучше убей меня сразу! Рескатор! Убей меня! Только не оставляй меня здесь одного! Убей! — заорал в безумии де Скренвиль. — А-а-а… Рескатор! Сжалься! А-а-а…

— Отдать швартовы! — приказал Рескатор, поднявшись на капитанский мостик и не обращая никакого внимания на крики поверженного врага.

Шхуна отошла от бригантины, но долго еще с палубы покинутого судна доносились отчаянные вопли де Скренвиля.

— Поднять паруса! — приказал Рескатор. — Курс на Алжир!

— Но это безумие. Они не впустят в порт судно, принадлежащее Рескатору! — возразил Янсон.

— Курс на Алжир! — повторил капитан.

Глава первая

Зноем дышало африканское солнце, опаляя своими лучами улочки прибрежного алжирского города, на окраине которого находился большой караван-сарай, принадлежащий султану Марокко.

В затененной комнате на большом канапе лежала Анжелика, изнывая от жары, несмотря на легкую восточную одежду, и лениво обрывала виноградную кисть, взяв ее из груды разнообразных южных фруктов, лежащих перед ней на серебряном подносе.

Не шелохнувшись, словно истуканы, друг против друга у двери стояли два стражника с обнаженными ятаганами.

Рядом с ложем сидела смуглая девушка-служанка, принесшая фрукты. Вдруг дверь распахнулась и в комнату быстрыми шагами вошел высокий черноволосый человек в чалме, одетый в богатый восточный халат. На ногах у него желтели мягкие чувяки.

Черты лица мужчины были правильные, исполненные достоинства. Живые глаза и высокий лоб говорили о незаурядном уме вошедшего.

— Уйдите! — повелительно приказал он стражникам и служанке. Те, согнувшись в поклоне, моментально исчезли.

— Я — управляющий гаремом его величества Муля Рашида, султана Микенского. Мое имя Осман Фераджи, — он присел на край ложа. Анжелика молча смотрела на него, не переставая обрывать виноград.

— Итак, я вижу женщину, внушившую любовь самому королю Франции Людовику.

— Откуда вы знаете? — удивилась Анжелика.

— О вас мне известно все, — спокойно ответил Осман Фераджи. — Вы — Анжелика, маркиза дю Плесси Бельер, вдова, но, тем не менее, у вас сразу два мужа, правда, в одном лице, — уточнил он, улыбнувшись и показав красивые зубы, — граф Жоффрей де Пейрак, он же Рескатор.

— Да, — усмехнулась маркиза, — вы хорошо осведомлены.

— Франция, ее нравы и обычаи всегда меня интересовали. Я выписываю из Франции предметы роскоши: книги, ноты и… женщин. Одним словом, все, что может доставить радость моему повелителю.

— И управляющему… — добавила Анжелика.

— Что? — не разобрав вначале, что она сказала, переспросил Осман Фераджи.

— И управляющему, — повторила Анжелика.

— Ха-ха-ха! — захохотал он. — Какая остроумная фирюза!

— Не поняла, — пожала плечами маркиза.

— Это слово означает «француженка», — объяснил управляющий, — но не просто француженка, а восхитительная, полная очарования… Я приобрел дорогие ткани, — переменил он тему разговора, — извольте выбрать те, что вам по вкусу, — он хлопнул два раза в ладоши, двери распахнулись и из дверей, низко кланяясь, показались слуги и купцы, несущие самые различные предметы.

Фераджи взял у первого поднос и поставил его перед Анжеликой.

— Не угодно ли вам отведать сладости из Персии? Я уверен, что в самых модных парижских салонах они имели бы у сладкоежек успех… Не желаете ли заказать себе платье из этого лионского шелка? — спросил он второй раз и развернул перед ней с помощью улыбающегося купца рулон красивой материи. — Хороша? — осведомился он.

— Недурна, — усмехнулась Анжелика, отвернув край ткани и сразу же небрежно отбросив ее, — но, простите, эта ткань — не лионский шелк.

— То есть? — насторожился Осман Фераджи.

— Она могла быть изготовлена где угодно, но не на мануфактурах Кольбера, — объяснила маркиза. — Это всего лишь подделка.

— Благодарю вас, вы открыли мне глаза, — сказал он, сразу посерьезнев и бросив презрительный взгляд на сжавшегося купца.

Затем Он подошел к купцу и схватил его за бороду.

— Ты знаешь, что обкрадывая меня, ты обкрадываешь всемогущего султана Муля Рашида?

— Пощади, господин! — взмолился испуганный купец, видя, как управляющий другой рукой выхватил из ножен, висящих поверх его халата, саблю.

— Прошу пощады! Сжальтесь! — упал на колени торговец.

— Неужели вы его убьете из-за куска ткани? — вскочила с ложа Анжелика, подбежала к Осману Фераджи и схватила руку с саблей, занесенную для удара.

Управляющий посмотрел на прекрасную женщину, просящую у него милости для постороннего человека, пожал плечами, отшвырнул ногой купца и вложил саблю в ножны.

— Благодарю! — склонила в легком поклоне голову маркиза.

— Странная чувствительность для, женщины, которая в обществе посланника персидского шаха присутствовала при казни колесованием, — в недоумении произнес он.

— И это вам известно? — удивилась Анжелика.

— Когда повелитель увидит вас в Микенах, он будет в полном восторге, — уклонился от ответа Осман Фераджи. — И от вас, и от меня!

— Я не поеду в Микены! — запротестовала Анжелика.

— О, мадам, не заставляйте меня прибегать к силе. Вы слишком прелестны. Я был бы в отчаянии… Я пришлю вам парикмахера, портного, музыкантов, книги, словом, все, чтобы в ожидании отъезда вы приятно проводили время. А для вашей безопасности я оставлю во дворе стражу. И, кстати, запомните, мадам, от меня еще никому не удавалось бежать, — с небольшой угрозой закончил он свою речь и «вышел.

Глава вторая

Одинокая алжирская галера рассекала резным форштевнем лазурную гладь моря. Корабль направлялся в родной порт после удачного набега.

Было довольно тихо, только редкие удары надсмотрщиков, изнывающих от жары, тяжелое, со стонами, дыхание галерников в такт гулким звукам барабана да плеск воды от весел нарушали убаюкивающее спокойствие.

— Гребное судно слева по борту, — закричал вдруг впередсмотрящий на галере, заметив небольшую лодку, застывшую без движения, на которой не было видно признаков жизни.

— Спустить шлюпку на воду! — приказал вахтенный офицер, наведя подзорную трубу в указанном направлении.

Через некоторое время шлюпка подошла к лодке, покачивающейся на легких волнах, и обнаружила там лежавшего в полузабытьи черноволосого мужчину, крепкого сложения, но с поврежденной ногой.

Его перетащили в шлюпку вместе с пожитками и доставили на борт галеры.

Облизывая потрескавшиеся губы шершавым языком, незнакомец первым делом попросил воды и жадно прильнул к ковшу, который ему принесли.

— Благодарю, — сказал он, напившись и вытерев губы, — я чуть не умер от жажды.

— Ты француз? — спросил капитан галеры, подозрительно оглядывая спасенного.

— Да — подтвердил тот, — но я не воин, я — торговец. Я заплачу за спасение.

Один из матросов, разбиравших вещи спасенного, не говоря ни слова, протянул капитану галеры какую-то тряпку. Капитан развернул ее и вспыхнул от гнева, увидев ненавистный крест.

— Мальтийский рыцарь? Ты еще пожалеешь, что попал ко мне в руки! Заковать! — приказал он матросам, указывая на свободное место у одного из весел.

Без всяких церемоний, хлеща по плечам спасенного, матросы за несколько минут исполнили приказание, и вот уже он с широкоплечим светловолосым крепышом-соседом тоже стал мерно сгибаться и разгибаться, погружая в воду и вытаскивая из нее тяжеленное весло.

Сосед, посмотрев на исполосованную рубаху нового товарища, на которой проступали пятна крови, сочувственно произнес:

— Да, вам досталось!.. Я — Симон Белпек из Сен-Мало.

— Как придем в Алжир, — спокойно ответил черноволосый, — попробуем бежать.

— Я вижу, вы человек отчаянный, но из тюрьмы не сбежишь, в алжирских тюрьмах крепкие стены.

— Слушай меня! — в паузах между гребками прошептал новичок. — Завтра будешь свободным, да еще и разбогатеешь.

Симон недоверчиво посмотрел на него, покачал головой, но что-то в голосе и внешности нового товарища внушало к нему доверие и уважение и видно было, что он не шутит.

Глава третья

Унылая, процессия невольников, скованных общей цепью, брела по раскаленным камням улицы под конвоем стражников, направляясь в местную тюрьму.

Это шли гребцы и пленники с прибывшей в порт галеры, которые в перерывах между рейсами содержались там.

Хотя тюрьма и не была местом, о котором можно было бы мечтать, но обессиленные каторжным трудом и жарой люди думали о ее темной прохладе и хотели побыстрее оказаться в ней и отдохнуть, лежа на каменном полу.

Чумазые мальчишки в рваной одежде, улюлюкая и строя гримасы, бежали за ними, дразня и бросая камни.

Взрослые отходили к стенам домов и оградам, расступаясь и неприязненно оглядывая проходящих неверных.

Даже женщины в глухих паранжах или с закрытыми до глаз лицами, останавливались, словно невзначай, и с любопытством стреляли взглядами в сторону неверных — врагов ислама.

— Пленников! Пленников ведут! — раздавались тут и там крики, и любопытные подходили ближе.

Стражники, боясь всяких осложнений, которые могут испортить «товар», забегали вдоль колонны и свирепо кричали:

— Живее! Поторапливайтесь! Быстрее! А ну, живо! Не задерживайся! — и щелкали плетьми тех, кто, по их мнению, лениво плелся.

Рабы ускорили шаг и вот уже перед ними распахнулись тяжелые, окованные створки тюремных ворот, и колонна втянулась внутрь. После чего двери со скрипом затворились.

Пленники проходили мимо сидящего стражника в черном, который пересчитывал входящих рабов, направляя их вниз в подземелье тюрьмы.

Увидя шедшего рядом с Симоном черноволосого, он вздрогнул и с удивлением поднял брови. Товарищ Симона указал ему взглядом на соседа и кивнул головой.

Стражник, не говоря ни слова, встал, отвел их в сторону и запер в одну небольшую комнату.

Остальных загнали в большое помещение и освободили от оков. Измученные люди с наслаждением вытянулись на голом, склизком от сырости полу из каменных плит.

— А теперь что будет? — спросил Симон, глядя на товарища и начиная убеждаться, что тот не без оснований говорил о побеге.

— Надо ждать! — коротко ответил черноволосый. — А пока надо отдохнуть и набраться сил.

Настала ночь. Знакомый черноволосому стражник был на посту дежурным в общей камере.

Дождавшись, когда все невольники забылись в тяжелом сне, он встал, взял факел,' открыл общую камеру и начал пинками будить их, переходя из одной части помещения в другую.

Потревоженные рабы стали с возмущением роптать:

— Что нужно?! Уже и спать не дают! Зачем нас будят? Последней радости лишают! Мучители — спать уже нельзя!

Глухой ропот усилился, и вот уже наиболее смелые стали кричать:

— Бей его!

Толпа взбудораженных заключенных набросилась на стражника, но тот бросил в сторону факел, и пользуясь наступившей темнотой и замешательством рабов, выскочил из общей камеры, оставив открытой дверь в нее, вбежал в караульное помещение и громко закричал:

— Рабы взбунтовались!

Все солдаты бросились наружу, стараясь загнать разъяренных каторжников назад в камеру, откуда они хлынули через открытую дверь. Сообщник хромого заключенного сделал все, чтобы отвлечь внимание стражи от других помещений и проходов.

Убедившись, что внутренняя охрана тюрьмы занята усмирением восставших, стражник подбежал к камере, где находились Симон и его знакомый, бывшие наготове, открыл дверь ключом и распахнул ее.

— Монсеньор! — обратился он к своему сообщнику. — У нас мало времени — стража быстро успокоит рабов. Возьмите, — он протянул ему заряженный пистолет. — Я вас выведу.

Его тоже, — указал черноволосый на Симона и продолжал: — Завтра зайди к ростовщику, получишь пять тысяч, цехинов.

— Сколько? — переспросил Симон, услышав этот разговор и глядя на своего товарища изумленными глазами. — Целых пять тысяч?! Ушам своим не верш! Клянусь честью, тогда вы богаты, как Рескатор.

— Я и есть Рескатор! — прервал его речь черноволосый.

Симон раскрыл рот и захлопал глазами. Когда же к нему вернулась речь, он спросил:

— Тогда почему же вы здесь?

— Скоро узнаешь, — ответил ему Рескатор и, сделав знак замолчать и следовать за ним, направился за идущим впереди охранником.

Этот разговор отнял немного времени, но оно было упущено, стражники почти усмирили взбунтовавшихся и загнали их в большую камеру. Часть стражников уже направлялась досыпать в караульную, и вдруг они увидели бегущую тройку.

— Бегите, я вас догоню! — крикнул Симон, схватил лежащее в углу бревно и сбил с ног сразу же нескольких охранников, бросившихся за ними. Потом он выхватил у сбитых пару пистолетов и стал стрелять.

Уцелевшие шарахнулись назад. Симон воспользовался их замешательством и бросился догонять Рескатора. Вдогонку раздались выстрелы тюремщиков.

Выскочив во двор тюрьмы, Симон стал закрывать решетку перед воротами, которые открыл стражник-сообщник, чтобы задержать погоню.

— Скорее, Симон, скорее! — крикнул Рескатор.

И в это время одна из пуль, которыми осыпали убегающую тройку солдаты тюрьмы, попала прямо в сердце Симона.

Цепляясь за железные прутья решетки, Симон сполз на землю и замер. Рескатор наклонился к нему и, увидев, что он мертв, побежал догонять союзника-стражника, захлопнув решетку. Теперь они вдвоем убегали по улочкам ночного города, но и второму сообщнику Рескатора не повезло — одна из пуль попала ему в голову, и он, взмахнув руками, рухнул на мостовую. Рескатор подхватил его под мышки, но увидев огромную рану на затылке в месте входа пули, все понял и побежал дальше.

Рескатор напряг все свои силы, стараясь увеличить расстояние между собой и погоней, меняя направление и перебираясь по крышам низких строений на другие улочки.

Он знал, что где-то здесь недалеко находится здание посольства персидского шаха, посланник которого был ему хорошо знаком.

Наконец, его поиски увенчались успехом, — он увидел персидский флаг, висящий над входом в большое строение, возвышающееся над соседними, бросился на крыльцо и стал стучать в окованную дверь.

Преследователи заметили его и устремились к Своей добыче, но в это время дверь открылась, Рескатор нырнул в нее, захлопнул створки почти перед носом стражника и задвинул изнутри засов.

Удивленные слуги, открывшие ему дверь, схватились за сабли, но в это время раздался грозный окрик:

— Что здесь происходит? Кто этот человек? Как он проник сюда?

Рескатор услышал знакомый голос, повернулся к вошедшему и, улыбнувшись, спросил:

— Ваша светлость, вы меня не узнаете? Вероятно, мой наряд ввел вас в заблуждение.

— Вы? — удивился посланник, разглядывая знакомые черты.

— Я, — развел руками Рескатор.

— Идемте, — коротко сказал перс и, доведя Рескатора до одной из дверей, сделал жест, приглашающий войти.

— Откройте! Откройте! — застучали в дверь.

Слуги посланника не знали, что им делать. В дверь застучали сильнее. Посланник вышел опять в прихожую и приказал слугам:

— Открывайте!

В помещение ворвалось несколько стражников. Старший из них подошел к персу, поклонился ему и сказал:

— Ваша честь! Из крепостной тюрьмы сбежал каторжник. Мы видели, что он вошел сюда.

— Сюда никто не входил! — холодно возразил посланник.

— Ваша честь, я буду вынужден обыскать весь дом.

— Вы забываетесь! — надменно оборвал его перс. — Посольство не подлежит обыску. Здесь территория моей страны!

Старший молча взглянул на посланника, потом круто повернулся и пошел к выходу. Остальные заторопились за ним.

Перс посмотрел, как слуги закрыли за ними двери, и вошел в комнату, где оставил Рескатора.

— Благодарю, — поклонился тот, так как слышал весь разговор посланника с тюремной стражей.

— Вы что, собрались на бал-маскарад? — осведомился перс.

— О, нет! — ответил Рескатор, — Мне просто надо было попасть в Алжир.

— Сложный путь! — засмеялся посланник.

— Зато соблюдена тайна — объяснил собеседник.

Рескатор слишком известен, а в моей ситуации чем меньше будет огласки, тем лучше.

— Что я могу сделать для вас? — деловито осведомился перс.

— Ну, прежде всего помогите мне стать самим собой, — сказал Рескатор, показывая на свою истрепанную одежду, — но это мелочи, главное — это найти и выручить Анжелику, мою супругу, проданную работорговцу Сулейману, который прибыл недавно с ней сюда, чтобы продать ее в гарем султана Марокко.

— Ну, если ваша жена еще в руках этого перекупщика, то вы сумеете ее освободить, но боюсь, что она уже на пути в Микены под охраной Османа Фераджи — тогда вы бессильны, и даже я, ваш друг, не осмелюсь оказать вам поддержку, — со, вздохом сказал посланник.

— Султан Марокко внушает вам такой страх? — удивился Рескатор.

— Вы наши обычаи знаете. Его чтут, как наместника пророка на земле. Поэтому любая женщина, попавшая в его гарем, считается неприкосновенной. Поверьте, здесь вы ни на кого не сможете рассчитывать.

— Могу! — уверил его Рескатор и, видя удивление собеседника, пояснил — на Анжелику… и на себя!

Глава четвертая

По раскаленным пескам огромной пустыни, похожей на бурное море, — это сходство придавали высокие барханы, как волны, поднимавшиеся повсюду, — медленно двигался большой караван.

Внезапно поднялся, все усиливающийся ветер и пески барханов заструились, предвещая надвигающийся самум.

На горизонте показались, пока чуть видимые, раскачивающиеся хоботы смерчей.

Всадник в белом одеянии кочевника пустыни с закрытым до глаз лицом, который сидел на грациозной арабской лошади, нервно перебирающей сухими ногами, приблизился к голове каравана и сказал едущим впереди:

— Надвигается песчаная буря. Назад! Возвращаемся в оазис, переждем там, а когда самум пройдет, продолжим наше путешествие.

Дождавшись, когда караванщики торопливо начали поворачивать животных, пугливо озираясь на приближающиеся смерчи, Осман Фераджи — это был он — крикнул стражникам, замыкающим караван:

— Смотрите, чтобы никто не отстал! Головы поснимаю!

Для опасения были основания: тут и там лежали или торчали из песка белые кости животных и людей, отполированные песком и зубами хищников. Это были жертвы пустыни.

Затем управляющий подъехал к большому верблюду С легкой, закрытой ажурными занавесками беседкой на спине. Внутри сидела Анжелика и обмахивалась резным веером.

Осман Фераджи откинул полупрозрачную ткань и спросил у нее:

— Вы чего-нибудь желаете?

— Да. Сбежать отсюда! — бросила Анжелика.

— Но кругом пустыня?! — удивился управляющий гаремом.

— Тем лучше! — отрезала Анжелика.

— Ха-ха-ха! — засмеялся Фераджи, оценив ее мрачный юмор, — В вас сидит бес.

— Вы его еще не видели! — строптиво сказала Анжелика и задернула занавеску.

Фераджи усмехнулся и отъехал от пленницы.

Караван вовремя вернулся в оазис под защиту строений и деревьев: вершины пальм согнулись под натиском бури. Сразу потемнело, тучи песка поднялись в воздух, закрыв солнце, и не давали дышать, проникая через малейшие щели в дома жителей оазиса, в которых разместился Осман Фераджи со стражей и Анжеликой.

В первую очередь он побеспокоился о ее удобствах, терпеливо снося все ее капризы.

Слуги и погонщики разместились снаружи среди животных, укрывшись за их спинами и набросив на себя накидки. Животные без понуканий улеглись, понимая, что так им будет легче переждать бурю. Прошло несколько часов, ураганный ветер стих и караван, не понеся никаких потерь, продолжил свой путь.

Во время утомительного пути Осман Фераджи пытался разговорами развлечь непокорную Анжелику и отвлечь ее от горестных дум.

Наконец, впереди показались башни минаретов, стены роскошного дворца, утопающего в зелени и Пассивные ворота, за которыми находился город.

— Мы приближаемся, — сказал с гордостью Осман Фераджи, — вы знакомы с роскошью Версаля, а теперь вы убедитесь, что Микены — это чудо Востока!.

Со сторожевых башен их, видимо, заметили, так как спустя некоторое время входные ворота распахнулись и оттуда с гиканьем и выстрелами в воздух из ружей вынеслась кавалькада всадников, во главе которой мчался красивый араб в чалме и белом халате. На боку у него висела сабля в ножнах, усыпанных драгоценными камнями.

Все люди каравана, кроме Османа Фераджи, бросились на землю на колени и ждали приближения своего владыки.

Фераджи, который находился рядом с Анжеликой, тихо сказал, задернув занавеску кибитки:

— Султан! Вам нужно закрыть лицо.

— Не вижу причины, — холодно ответила Анжелика.

— Я не представлю ему непокорную женщину, — спокойно сказал управляющий, — и пока помещу вас в нижний гарем для отвергнутых жен.

— Я вам буду только благодарна, — саркастически ответила Анжелика.

— Не спешите благодарить, — сказал он и, отъехав от верблюда, спешился и направился навстречу султану, который шел к нему. Не доходя до султана нескольких шагов, Осман Фераджи сделал знак приветствия и, приложив руку к груди, склонился в низком поклоне перед ним.

— Приветствую тебя, Осман Фераджи, — милостиво обратился султан к своему подданному.

— Будь благословенен, всемогущий повелитель! — еще ниже склонился перед ним управляющий.

— Скорее покажи, что ты мне привез! — нетерпеливо сказал султан.

— Смотрите, повелитель, — все самое редкое, что мог отыскать: прекрасные книги, клавесин и, естественно, пряности, ткани, ученого астролога — предсказателя судьбы, испанские клинки, немецкие пистолеты… часы, величиной с яйцо.

— Неужели? Что бы я без тебя делал?

— А я без вас! — учтиво поклонился управляющий.

— И, наверное, как всегда, ты приготовил мне какую-нибудь диковинку? — спросил владыка, подходя к верблюду, где, скрытая за занавесками от глаз людей, слушала их разговор Анжелика, сжавшаяся от последних слов султана.

— Вы угадали, — вкрадчиво ответил Осман Фераджи, стараясь отвлечь внимание султана и отвести его от верблюда, на котором сидела маркиза. — И этот подарок так великолепен, что вам позавидовал бы король Франции.

— Что же это? — загорелся нетерпеливым любопытством владыка.

Осман Фераджи, понимая состояние Анжелики и внутренне посмеиваясь над ее испугом, выдержал паузу и сказал, отходя в сторону и сделав знак слугам — Английский жеребец!

Анжелика с облегчением вздохнула, но уязвленное самолюбие заставило ее сделать гримаску и тихонько хмыкнуть.

Два рослых араба, с трудом сдерживая великолепного породистого скакуна, подвели его к султану.

Глаза его сразу загорелись, он оценил высокие достоинства благородного животного, спокойно подошел к нему и стал гладить по шее, тихо приговаривая:

— Так ты прибыл сюда из Англии? Пересек всю Францию, море, пустыню…

Потом отошел от скакуна, который косил на него глазами и вздергивал голову при прикосновении руки владыки к шее…

Вдруг султан властно крикнул:

— Седло!

Жеребец запрял ушами, нервно заржал и встал на дыбы, когда почувствовал на спине неприятный предмет. Четверо слуг напрягали все свои силы, чтобы удержать взбунтовавшееся животное.

Лицо султана преобразилось: спокойное и невозмутимое перед этим, оно стало» повелительным и возбужденным. Тонкие ноздри красивого носа затрепетали от участившегося дыхания — владыка увидел перед собой силу и ярость животного, которое решил обуздать и покорить.

Одним прыжком он взлетел в седло и сделал знак слугам отойти в сторону. Почуяв на себе непривычную тяжесть седока, непокорное животное встало свечкой на дыбы, надеясь сбросить с себя всадника, а когда это не удалось, начало взбрыкивать и‘лягаться задними ногами, выделывая разнообразные прыжки.

Все было тщетно: наездник сидел, как влитой, крепко сжимая бока коня ногами.

Прекратив прыжки на месте, жеребец вдруг рванулся вперед и, поднимая из-под копыт фонтанчики камней и песка, помчался вдаль.

Легонько постукивая концом плетки о свою ладонь, Осман Фераджи подошел к верблюду, где сидела Анжелика, и с любопытством посмотрел на нее.

Маркиза, не отрывая глаз, с интересом наблюдала за наездником.

Управляющий с удовлетворением покачал головой и опять отошел к свите султана, глазевшей на редкое зрелище.

Прошло довольно много времени. Видно было издали, как прыжки и взбрыкивания животного сменялись стремительным галопом, но энергии у него оставалось все меньше; все послушнее становилось оно твердой воле наездника. Ело хватка и воля сделали свое дело, к каравану, стоявшему в ожидании султана, владыка вернулся уже на укрощенном жеребце, роняющем белые хлопья пены на песок пустыни.

Всадник, разгоряченный схваткой, но уже довольный и спокойный, легко спрыгнул с него и передал поводья подскочившим слугам.

— Осман Фераджи!

Осман Фераджи подошел к султану и, склонившись в поклоне, с уважением произнес:

— Вы укротили его, мой повелитель!

Султан потрепал холку коня и самодовольно ответил:

— Он полюбил меня!

Затем приказал слугам отвести изнуренное животное в свою конюшню, а сам пересел на того коня, на котором встречал караван, и гикнув, умчался вместе со свитой и воинами обратно в город.

Глава пятая

Осман Фераджи посмотрел ему вслед, гордый за своего владыку, и, подойдя к верблюду, на котором сидела Анжелика, спросил ее:

— Итак?

— Что итак? — не поняла она.

— Султан бесподобен?! — полувопросительно-полуутвердительно сказал управляющий.

— Недурен, — нехотя согласилась Анжелика.

— Вы сами видели, жеребец ему поначалу противился, а потом полностью покорился…

Анжелика ничего не сказала на это, и Осман Фераджи, не дождавшись от нее ответа, скомандовал слугам направляться в открытые городские ворота.

Караван медленно продвигался по улицам Микен, мало отличающихся от других столиц восточных государств, здесь только было побольше дворцов приближенной знати, да поменьше нищих.

Этим доказывалась щедрость султана, как объяснял управляющий Анжелике, всячески расхваливая своего повелителя.

Здесь находилось древнее, очень редкое сооружение, которое привлекло пристальное внимание Анжелики, — старинный Колизей, сохранившийся еще со времен Римской империи.

Вдруг она вздрогнула и широко раскрыла глаза: на одной из башен города торчал грубый крест из бревен, к которому был привязан почти обнаженный белокурый человек могучего телосложения с мужественным лицом, искаженным муками жажды и боли, но молчаливо переносивший пытки.

— Что это? — с испугом и состраданием спросила она Османа Фераджи, который ехал рядом и тоже обратил внимание на висевшего белокурого силача.

— Колен Потювель, — ответил он и пояснил — Вождь христиан-рабов.

— Кто отдал такой жестокий приказ? — с негодованием воскликнула Анжелика.

— Султан, — коротко ответил управляющий.

— В чем же вина этого человека? — спросила она.

— Должно быть, он, по своему обыкновению, дразнил султана, — ответил собеседник и отъехал от нее.

Караван приблизился к высоким стенам, в которых виднелись большие распахнутые ворота, и стал въезжать внутрь.

На огромном дворе высились разные постройки и пристройки, но в центре его красовался великолепный белокаменный дворец.

— Стой! — крикнул Осман Фераджи, помог спуститься Анжелике на землю и подвел ее не к главному входу, а к небольшой двери в стороне.

— Вот ваш «дворец», — с усмешкой на лице сказал он, распахивая дверь и вводя ее внутрь.

Анжелика увидела помещение, в котором находилось несколько десятков женщин в черной одежде самого разного возраста. Они испуганно прижались к стенам при виде управляющего.

Везде были разбросаны охапки прелой соломы, служившие, видимо, постелями этим несчастным. Духота и зловоние были почти невыносимы после свежего воздуха.

— Нижний гарем, маркиза, — пояснил управляющий и продолжал — Султан его не посещает.

— Но это же просто хлев! — воскликнула возмущенная Анжелика.

— Зато верхний гарем — истинный рай.

— Вероятно, ваш султан там и выбирает себе подруг? — язвительно осведомилась она.

— Одно ваше слово… — начал было Осман Фераджи, но Анжелика категорически его прервала — Нет!

Управляющий с сожалением пожал плечами.

Разглядывая испуганных женщин, бросавших на них нерешительные взгляды поверх черных платков, которыми они закрывали лица, Анжелика с жалостью в голосе спросила:

— Эти женщины подчинялись прихотям султана. Отчего же они здесь?

— Это понятно, — спокойно ответил Осман Фераджи, — они ему разонравились.

— Так почему же не дать им свободу? — пожала плечами маркиза.

— Свободу жены султана получают… — он сделал паузу и твердо закончил, — только со смертью.

— Приятная перспектива! — усмехнулась красавица.

— У вас перспектива иная… если вы будете покорны, — объяснил управляющий.

С этими словами он покинул помещение, больше похожее на тюрьму для преступников, чем жилище для невинных жертв.

Анжелика подошла к молодой женщине, миловидной, со светлыми волосами, прикованной за руки к стене тяжелыми цепями. С сочувствием и состраданием она спросила у нее:

— Почему ты закована?

— Я приговорена к смерти, — объяснила пленница. — Считают, что я изменила султану. А султан меня даже ни разу не видел, — усмехнулась она.

— Кто же посмел тебя приговорить? — ужаснулась Анжелика.

— Это приказ Османа Фераджи. По его словам, мне нет прощения.

— Что же ты сделала? — поинтересовалась маркиза.

— Я полюбила здесь одного пленника, дворянина из Венеции — глаза пленницы затуманились и наполнились слезами, на лице появилась боль от былых воспоминаний. — Мы с ним встречались тайком в садах, но нас выследили. Его казнили при мне. Это было ужасно! — Лицо ее исказилось страхом, а из глаз брызнули слезы — До сих пор у меня в ушах стоит его крик!

Ее исповедь прервал истошный возглас муэдзинов, призывающих правоверных к вечерней молитве с вершин мечетей.

— Молитва началась! — сжалась в испуге бедная женщина, — сейчас должны прийти и за мной!

Дверь нижнего гарема распахнулась, и в помещение вошли стражники, которые направились к Анжелике и ее новой знакомой.

— Нет! Нет! — закричала приговоренная, отшатываясь к стене и гремя цепями. Глаза ее расширились от ужаса. — Я не хочу! Нет! — взмолилась она.

Стражники, не говоря ни слова, подошли. Двое из них взяли за руки Анжелику и повели к ступеням, ведущим наверх.

Дверь, перед ними раскрылась, и они стали подниматься по лестнице на плоскую крышу дворца.

Поднявшись наверх, стражники отошли в сторону и застыли изваяниями. Анжелика недоумевающе огляделась.

— Сюда, маленькая Фирюза! — раздался знакомый голос Османа Фераджи. — Прошу вас!

Он подвел ее к краю крыши, отделенной от обрыва ажурной решеткой, служащей своеобразной оградой, и указал рукой на зрелище, открывающееся внизу ее глазам.

— Вы были в аду… Взгляните на рай!

Там раскинулся роскошный сад с фонтанами и беседками, обвитыми плющом и виноградом. Всюду виднелись цветники и их благоухающий аромат достигал даже такой высоты.

Тут и там, поодиночке, парами и группами расположились веселые и красивые девушки и молодые женщины, одетые в легкие полупрозрачные одежды.

Они весело щебетали, как беззаботные птички, отовсюду слышались смех, пение, звуки музыкальных инструментов… На коврах, разбросанных в разных местах, стояли блюда и подносы с разнообразными яствами и сладостями.

— Если они увидят, как вы прекрасны, — это может стоить вам жизни, — вкрадчиво проговорил Осман Фераджи, наблюдая за впечатлением, которое произвело это зрелище на Анжелику.

Хитрый царедворец понимал, что если Анжелика станет любимой женой султана, то султан ему будет благодарен и его значение при дворе усилится. Кроме того, он был искренне предан султану и хотел сделать ему приятное своей покупкой.

Его размышления и идиллию внизу вдруг нарушили пронзительные женские крики. По той же лестнице, по которой поднялась Анжелика, двое рослых стражников вытащили наверх упирающуюся белокурую женщину, с которой незадолго до этого разговаривала Анжелика в нижнем гареме.

— Пустите меня! Нет! Нет! Пустите меня! Нет! Нет! Я не хочу умирать! Пустите! — умоляла несчастная женщина, но стражники, не говоря ни слова, подтащили ее к краю неогороженной в этом месте крыши, выходящей наружу, и без всяких колебаний столкнули вниз.

Удаляющийся пронзительный крик жертвы был оборван глухим ударом упавшего с огромной высоты на камни мостовой тела.

Анжелика широко раскрыла глаза. Она была так потрясена разыгравшейся сценой, что не сдерживаясь, выскочила на открытое место к стражникам и заколотила их по спинам своими маленькими кулачками:

— Негодяи! Убийцы!

Маркиза оказалась на виду находящихся внизу одалисок, и ее возгласы, как и крик жертвы, приковали к себе их внимание.

По знаку управляющего стражники подхватили ее под руки и вернули на место рядом с ним.

— Вы меня специально привели сюда? — все еще кипя от ярости, кричала она Осману Фераджи.

— Ни в коем случае! — ответил он. — Я хотел, чтобы вы увидели нашу экзотику, сад, цветы, верхний гарем…

— Да вы лжете! Вы показали мне участь, которая меня ждет в случае непокорности, — взяв себя в руки и немного успокоившись, возразила она.

— В покорности есть своя прелесть, — вкрадчиво сказал Осман Фераджи. — Согласитесь для собственного блага перейти в верхний гарем, — уговаривал ее управляющий.

— И не подумаю! — отрезала неукротимая маркиза.

— Отсюда не убежать! — предупредил Осман Фераджи. — За воротами города лишь пустыня и смерть!

— Лучше смерть, чем султан! — строптиво возразила она.

— Напрасно, — вздохнул управляющий и сделал знак стражникам отвести Анжелику в нижний гарем, и его приказание было сразу же выполнено.

Потрясенная Анжелика безропотно подчинилась стражникам и молча сошла вниз.

Глава шестая

Поздно ночью, когда все женщины, кроме маркизы, спали глубоким сном, в дверь, ведущую из дворца в нижний гарем, кто-то постучал.

Стражники распахнули ее и, узнав стучавших, расступились и поклонились. В полутемное помещение нижнего гарема, освещенное только двумя коптящими факелами, вошли две женщины в черной одежде.

Одна из них, одетая скромно и просто, держала в руках светильник, освещая дорогу второй — черноволосой красавице с властным выражением лица. Ее одежда и головной убор были усыпаны драгоценными камнями.

— Где француженка? — обратилась она к стражнику, стоявшему поблизости.

Тот молча с поклоном указал ей на женскую фигуру у стены, лежащую отдельно от других. Постелью ей служила только небольшая кучка прелой соломы, да темная накидка, брошенная поверх ее.

Вошедшие подошли к ней, черноволосая женщина, взяв светильник, наклонилась к Анжелике и стала внимательно ее разглядывать.

Удивленная маркиза, увидев подходивших к ней женщин, закрыла глаза и не шевелилась, выдерживая осмотр.

Глядя на ее спокойное лицо, можно было быть уверенным, что она крепко спит.

— Она прекрасна! — прошептала спутница властной женщины.

— Я не слепая! — с недовольством оборвала та, выпрямившись и передавая ей светильник.

Беззвучными шагами обе женщины направились к выходу из нижнего гарема. Стражники с низкими поклонами распахнули перед черноволосой красавицей дверь.

Анжелика открыла глаза и посмотрела им вслед, отметив красивую фигуру и грациозность движений той, которая разглядывала ее. Некоторое время после их ухода она размышляла об увиденном и пережитом, но усталость взяла свое — глаза закрылись и она забылась в тревожном сне.

Утром ее разбудили заунывный крик муэдзинов, при-, зываюших правоверных горожан к молитве, и ружейные выстрелы на улицах. Раскрыв глаза и поднявшись, она увидела, что женщины нижнего гарема уже встали и, возбужденно переговариваясь между собой, направились к двери, которая вела из нижнего гарема прямо на улицу.

Стражники сопровождали их. Судя по поведению женщин, они были рады этой прогулке.

Один из стражников подошел к сидящей Анжелике и сделал жест подняться и следовать за остальными, но в это время появился Осман Фераджи и властно сказал:

— Оставь ее!

— Что здесь происходит? — осведомилась маркиза.

— Конец праздника Рамазана, — учтиво ответил ей управляющий. — У вас он называется Пасхой. Для своих жен в этот день султан всегда устраивает… — он запнулся на мгновение и закончил: — представление.

— До чего же он добр и милостив, ваш повелитель, — с сарказмом усмехнулась Анжелика.

— Позвольте вас проводить? — предложил он.

— Но я не хочу, чтобы меня видели, — поставила условие непокорная маркиза.

— Успокойтесь, я тоже не хочу, — ответил управляющий, — а сделать это — нет ничего проще, — он взял из рук подошедшего слуги черную накидку с сетчатым плотным верхом для лица и подал ее Анжелике. Это была паранджа.

— Ночью две женщины приходили на меня взглянуть, — сообщила она управляющему.

— Я знаю, — спокойно ответил Осман Фераджи. — Это была Лейла — любимая жена султана и ее служанка.

— Чего они хотели? — допытывалась маркиза.

— Ну… — замялся управляющий, но решительно закончил: — Я думаю, убить вас! Вы слишком красивы, — объяснил он ей, заметив удивление на ее лице, — наверняка, и во Франции вам докучали соперницы? — осведомился он.

— Да, — не смущаясь, подтвердила она, — но там я была свободна и могла себя защитить.

— Я жду от вас только слово «покорна». Стоит вам только его произнести и ваша жизнь будет в безопасности. Более того, вы станете повелительницей этой страны, — подчеркнул он.

Анжелика не удостоила его ответа. Управляющий пожал плечами и указал ей на выход, а сам пошел следом. Закрыв лицо паранджой, Анжелика вышла на улицу, где ее ожидал уже знакомый по путешествию сюда верблюд с закрытой кибиткой на спине и лошадь управляющего.

Остальные женщины нижнего гарема и стражники, окружавшие их, уже удалялись пешком по улочке, которая вела в древний Колизей.

Множество горожан: знать, торговцы и их слуги стекались к сооружению, окружавшему ярусами сидений арену для ристалищ. Все уже знали, что султан приготовил им кровавое и страшное зрелище, и как всякая темная и невежественная толпа, они с нетерпением ждали представления, задолго до назначенного часа занимая лучшие места, которые соответствовали их положению.

Анжелику поместили в полузакрытой нише, откуда все было хорошо видно, недалеко от султана и его приближенных, и она могла через тонкую черную сетку паранджи хорошо рассмотреть его красивое надменное лицо, окаймленное небольшой черной бородкой, подстриженной по-восточному.

Рядом с ним сидел Осман Фераджи, а чуть подальше — его любимая жена Лейла, спрятавшая лицо под легким полупрозрачным покрывалом. Анжелика, с любопытством разглядывающая двор восточного владыки, так не похожий на двор французского короля, мало обращала внимания на арену громадного цирка, но поднявшийся отовсюду шум привлек ее внимание к площадке внизу.

Стражники вытолкнули туда светловолосого высокого мужчину с открытым мужественным лицом, в котором она узнала человека, привязанного к бревенчатой крестовине, — именно его она видела при въезде в город.

Несмотря на перенесенные им страдания, Колен Потювель держался гордо и независимо, смелым взглядом озирая бесновавшихся в амфитеатре зрителей.

Презрительно усмехнувшись в ответ на их крики, он подошел ближе к’тому месту, где за высоким парапетом на отдельной трибуне восседал султан с приближенными, и склонил в поклоне голову.

Глава седьмая

Анжелике сразу понравилась его манера держаться просто и с достоинством.

Его лицо было красиво той мужественной красотой, которая говорила о силе воли, бесстрашии и уверенности в себе.

Она сразу же могла оценить двух таких непохожих людей, и по внешности, и по занимаемому положению: султана и раба, и сразу же отдала предпочтение второму, сумевшему в таких ужасных условиях выстоять и не сломаться. Чего стоила изнеженная и холеная красота султана, воспитанного в окружении пресмыкающихся и раболепных придворных.

Все это породило в нем чрезмерную самоуверенность, чванство и жестокость, которые проглядывали в чертах его лица. Конечно, были и у него неплохие качества, присущие многим людям Востока, но во что бы он превратился, попади в положение раба? Скорее всего, покончил бы с собой, не в силах выдержать жестоких испытаний…

— Я надеюсь, государь, ты в добром здравии? — зычным голосом произнес Колен Потювель, скрестив могучие руки на широкой груди, прикрытой только короткой кожаной курткой без рукавов, распахнутой так, что проглядывало его загорелое почти дочерна тело.

Кожаные штаны и легкие сандалии довершали его наряд.

Султан, сразу же вскипевший от независимого вида раба и отсутствия у него страха, зло крикнул, побагровев от ярости:

— Разумеется! А вот для тебя, собака, настал час расплаты за твои дерзости!

— На все воля Божья! — спокойно ответил Колен Потювель.

— Ты будешь вздернут на стенах моего города! Возможно, тогда наглости у тебя поубавится, — успокоившись, высокомерно изрек султан.

— Разве просить о справедливости — это наглость? — едко, осведомился приговоренный.

Словно не слыша его слов, султан продолжал, с ханжеским видом поглаживая бороду:

— Но я могу и помиловать. Даю тебе последний шанс: прими ислам, отрекись от своей нечестивой веры, и ты будешь жить!

— Я не могу этого сделать! — с достоинством ответил Колен Потювель. — Ты отнимешь у меня веру только вместе с душой!

— Тогда ты умрешь! — взорвался владыка, не терпящий возражений.

— Я готов, государь, — только и ответил неустрашимый мужчина.

Анжелика одобрительно кивала головой, но вздохнула — ей было жаль этого стойкого христианина.

Султан сделал знак, и слуги, находившиеся на верху парапета, подняли массивную решетку, закрывающую вход на арену из внутренних помещений Колизея.

Оттуда раздалось грозное рычание, и на открытое место выскочил огромный тигр. Шумевшая перед этим разноязычная толпа мусульман, возмущенная поведением раба и одобрявшая решение султана, замерла в ожидании кровавой расправы хищного животного над безоружным человеком.

Но тигр вдруг зевнул, широко раскрыв пасть и показав мощные клыки, потом потянулся всем телом, как огромная полосатая кошка, и, жмурясь от ярких лучей солнца, спокойно подошел к замершему рабу, обнюхал его и стал слизывать своим шершавым языком соленый пот с ног приговоренного, довольно урча.

Потом улегся рядом с его ногами и, положив морду на передние лапы, закрыл свои желтые глаза.

Анжелика вздохнула с облегчением и с любопытством ожидала дальнейшего развития событий.

Колен Потювель протянул руку, ласково дотронулся к огромной голове хищника и погладил ее.

Толпа, обманутая в своих ожиданиях кровавого зрелища, зашумела и стала швырять в разлегшееся животное камни и остатки пищи, взятой с собой.

У султана широко раскрылись в изумлении глаза, и он даже привстал со своего кресла.

Поднявшийся шум встревожил тигра, и он, постепенно приходя в ярость, начал хлестать себя по бокам длинным хвостом, а потом, вскочив и зарычав на трибуны, убежал через открытый вход внутрь Колизея.

Анжелика, восхищенная самообладанием Колена Потювеля и неожиданной развязкой, тихонько засмеялась.

— Почему тигр не тронул тебя? — обескураженно спросил султан.

— Узнай у него, государь, — с легкой усмешкой ответил приговоренный.

— Я предпочитаю, чтобы ты сам мне ответил, — с угрозой сказал владыка. — В чем твой секрет?

Колен Потювель опустил голову и, не отвечая, стал сандалиями заравнивать следы тигра.

— Открой, и я пощажу тебя. Слово султана! — пообещал заинтригованный властелин.

— Сперва пощади, а потом я отвечу, — поставил свое условие неустрашимый раб.

— Ну что ж, — с неохотой согласился султан. — Пусть будет так! Приблизься!

Цепляясь за выступавшие камни и трещины парапета, Колен Потювель легко взобрался на трибуну, где сидел султан с приближенными, и подошел к нему. Все с любопытством уставились на него, ожидая его слов.

— Попрошу тебя, позволь мальтийским рыцарям явиться сюда, чтобы выкупить рабов-христиан, — неожиданно произнес раб.

— Ты шутишь с огнем! — вскочил на ноги взбешенный султан, прервав его и схватившись за саблю.

— Но ведь тебя интересует мой секрет?.. — интригующе спросил Колен Потювель.

— Подойди! — приказал владыка, вогнав саблю назад в ножны, и, когда тот подошел к нему, султан с размаху ударил его кулаком по лицу.

Колен Потювель сплюнул в сторону кровь из разбитых губ, вытер их рукой и осведомился:

— Теперь стало легче?

— Рассказывай! — нетерпеливо приказал султан.

— Я хочу есть, — невозмутимо ответил смелый раб.

Пораженный его бесстрашием, султан сначала хмыкнул, а потом разразился оглушительным хохотом, к которому угодливо присоединились и придворные, а потом сказал:

— Садись! — и придвинул ему блюдо, наполненное разнообразной снедью, стоявшее рядом с ним на ковре.

Колен Потювель без лишних церемоний взял жареную утку с блюда и, вонзив в нежное мясо крепкие зубы, стал рассказывать.

— Тебе, конечно, известно, государь, что мне часто приходилось давать еду хищникам. Я знал, что сегодня меня должны кинуть им на съедение. Поэтому утром постарался накормить их так, чтобы они были сыты по горло, — и довольный своей находчивостью и видя разочарованные лица окружающих, бесстрашный мужчина засмеялся.

— Ты издеваешься надо мной в присутствии моих подданных, — с угрозой сказал разгневанный султан.

— Ты не можешь убить меня, — отпарировал Колен Потювель. — Слово султана тверже алмаза!

— Ты мне нравишься, Колен, — отдавая должное его словам и смелости, произнес султан.

— И ты мне нравишься, государь, — вернул ему комплимент собеседник, вклинившись в его речь.

— Но твой главный недостаток — гордыня! Ты убежден в том, что выше меня, — закончил свою мысль султан, поморщившись от того, что раб его прервал.

— Этот недостаток можно легко устранить, — усмехнулся раб. — Отруби мне голову!

— На сей раз ты перешел все границы дозволенного! — взъярился владыка, выхватив опять саблю из ножен. — Ну, что ж, твое желание будет исполнено!

Колен Потювель вытер губы и, не говоря ни слова, встал на колени, склонился ниц и отбросил вперед свои светлые волосы, обнажив загорелую шею в ожидании Удара.

Султан подошел вплотную и замахнулся саблей.

Анжелика, видевшая всю эту сцену, не в силах сдержать себя, стремительно выскочила из своей ниши, сорвала паранджу, которая мешала ей бежать, подскочила к султану, схватила его за руку с саблей и не дала нанести ему роковой удар.

— Кто посмел?! — взъярился султан, поворачиваясь к ней в ярости.

Увидев прекрасную светловолосую незнакомку с зелеными глазами на открытом лице, изумленный султан восхищенно уставился на разгоряченное лицо со сверкающими глазами и алыми губами.

Осман Фераджи удовлетворенно произнес:

— Наконец-то!

Лейла, сидевшая сзади, вздрогнула при появлении Анжелики, как от удара.

— И ты ее прятал? — охрипшим вдруг голосом спросил султан у своего управляющего.

— О, повелитель, я хотел вам сделать сюрприз, — склонился тот в почтительном поклоне.

Колен Потювель, не дождавшись удара, поднял голову и с удивлением, а потом и с благоговением стал глядеть на чудо, появившееся неизвестно откуда и задержавшее его казнь. "

— Она прелестна! Она восхитительна! — воскликнул султан, все более восхищаясь красавицей, стоящей с гордо поднятой головой и не смущающейся его пожирающих взглядов.

Затем он взял себя в руки, напустил на лицо невозмутимое выражение и сказал, обращаясь к рабу, все еще стоявшему на коленях в ожидании казни:

— Колен Потювель, эта женщина спасла тебе жизнь! — и удалился вместе со свитой, сделав знак Осману Фераджи задержаться.

Колен Потювель был уведен стражниками по приказу управляющего, который остался с Анжеликой.

— Мадам, — сказал он, подходя к ней и приглашая к выходу. — Надеюсь, вы понимаете, что означает подобный подарок?

— Что на меня снизошла неземная благодать, — с сарказмом произнесла она и продолжала: — Поздравляю, вы победили. Ведь вы специально все подстроили, не так ли? — она испытующе взглянула на него.

— Но ради вас! — галантно склонился он перед ней в полупочтительном-полушутливом поклоне. — Вам остается лишь проследовать в верхний гарем.

Глава восьмая

Спустя некоторое время ее доставили в большое роскошное помещение верхнего гарема дворца султана с выходом в прекрасный сад, который она до этого видела с крыши дворца.

В разных уголках сада и помещениях, мимо которых она проходила в сопровождении управляющего гаремом, виднелись женские фигуры, убивающие время разными играми или просто бездельем.

— Да, завидная у меня участь, — вздохнула Анжелика, — целые дни проводить вместе с этими бедняжками в ожидании очередной прихоти султана.

— В этом ожидании для них вся жизнь, — сказал Осман Фераджи. — Они любят повелителя.

— Они любят, а я — нет, — отрезала неукротимая маркиза.

— Я вижу, вы еле сдерживаетесь? — обеспокоенно заметил управляющий, глядя на Анжелику.

— Напротив! — возразила она. — Я спокойна и полна решимости. — И направилась за ним.

Осман Фераджи подвел ее к входу, который охраняли два араба с обнаженными саблями, и сказал:

— Здесь покои султана… Теперь от вас только зависит — либо нижний гарем, либо титул повелительницы Микен!

С этими словами он ввел ее внутрь и оставил в одной из комнат, сказав:

— Я сейчас пришлю служанок и они приведут вас в достойный вид.

Спустя несколько минут к Анжелике пришли несколько молодых женщин, которые сняли с нее одежду, вымыли тело в мраморном бассейне, находившемся в соседнем помещении, тщательно промыли золотистые волосы душистой розовой водой, натерли всю какими-то благовониями и маслом и одели в тончайшую, почти прозрачную одежду, украшенную прекрасными драгоценными камнями.

Анжелика с наслаждением почувствовала, как с ее тела сошла вся грязь и пот после утомительного путешествия и ночлега в нижнем гареме.

Красота Анжелики — ее внешность и фигура подчеркивались новым нарядом так, что даже служанки, тихие и молчаливые, как тени, с восхищением взирали на нее некоторое время, а потом с низкими поклонами проводили в опочивальню восточного владыки и удалились.

Султану сообщили, что француженка готова и находится в его спальне, и он, еле сдерживая себя, поспешил туда.

Проходя по верхнему гарему, он встретил Лейлу, которая с радостным возгласом бросилась к нему, но султан отмахнулся от нее, и она, сникнув, поняла, что француженка вытеснила ее из сердца повелителя, и огонь мести зажегся в пылкой груди покинутой жены.

Султан быстрыми шагами вошел в опочивальню и оценивающе взглянул на Анжелику в этом обольстительном одеянии.

— Да, — признал он. — Ты красива. Даже очень!

Потом он заинтересованно спросил:

— Тебя добивался король Франции. Почему ты ему отказала?

— Я не любила его, — равнодушно ответила маркиза.

— Велика важность, — хмыкнул султан. — А он?

— Думаю, что любил, — пожала плечами она.

— Только это имеет значение, — подчеркнул султан.

— Просвещенные умы во Франции полагают, что без взаимности любви быть не может, — объяснила Анжелика.

— Вздор! — махнул рукой султан.

— Не всегда удается внушить к себе любовь, — ответила Анжелика.

— Почему он не воспользовался своей властью? — заинтересовался владыка.

— Есть нечто такое, что силой не завоевать.

— Любопытно, что же это такое? — хмыкнул он с недоверием.

— Мое сердце, душа… — терпеливо объяснила Анжелика.

— Здесь у женщин нет души, — отрезал султан.

— Сколько бы вы ни пытались меня в этом убедить, я с вами не соглашусь, — попыталась спорить Анжелика.

— Мне твоего согласия не нужно! — высокомерно заявил султан.

— Совершенно напрасно.

— Почему же?

— Вы не знаете женщин.

— Ты думаешь? Я тебе докажу обратное, — вкрадчиво возразил он, приближаясь к ней и беря за руку.

— Вот как?! — воскликнула Анжелика. — Тогда мне нечего бояться. Не правда ли? — добавила она, начиная надеяться на его благородство и на то, что он будет по-рыцарски обращаться с нею.

Но султан, распаленный соблазнительными формами ее тела, просвечивающего через прозрачную ткань легкой одежды, подошел к ней поближе и, обхватив ее крепкими руками, стал валить на большой персидский диван, стоящий рядом.

Анжелика попыталась вырваться из стальных объятий, но тщетно, тогда она, задыхаясь, прошептала:

— Подождите!

Султан, уверенный в своей силе и неотразимости, расценил это, как желание женщины снять с себя одежду, и выпустил ее из рук.

Анжелика встала, отошла в сторону, где на прекрасном блюде лежали сладости и фрукты и, став к султану спиной и загородив блюдо, взяла с него маленький нож для чистки фруктов. Потом она повернулась лицом к владыке Микен и смело взглянула на него, спрятав нож в рукаве.

— Ты чем-то еще хочешь удивить меня? — спросил он, начиная досадовать на ее медлительность и нерешительность. — Ну, что ж, я жду!

Анжелика выхватила нож, приставила его к своему горлу и решительно произнесла:

— Я никогда не буду вашей — лучше умереть.

— Умереть ты всегда успеешь, — заверил ее султан, слегка опешив, — но только тогда, когда я этого захочу! — закончил он спокойно и медленно подошел к ней. Потом вдруг быстрым кошачьим движением схватил ее за руку и, крепко сжав запястье и нажав на него сильными пальцами, заставил ее выпустить нож из руки. Нож с легким звоном упал на пол.

Султан ногой отшвырнул его в сторону, схватил Анжелику на руки и понес ее на ложе. Анжелика боролась изо всех сил, но это была слишком неравная борьба, и она почувствовала, как силы покидают ее.

Лежа на спине, она видела, как распаленный ее сопротивлением и страстным желанием султан все ниже склоняется над ней.

Возмущенная насилием восточного деспота, маркиза с ненавистью посмотрела на него и яростно плюнула ему в лицо.

Взбешенный султан, никогда раньше в жизни не встречавший со стороны женщин даже легкого сопротивления, отпрянул от нее, как ужаленный.

— Осман! — заорал он нечеловеческим голосом, полным ярости, и почти сразу же из-за двери возник перепуганный управляющий, скрестив руки на груди и согнувшись в низком поклоне перед владыкой.

— Я поручаю ее тебе! — задыхающимся от злобы голосом прошипел султан. — Эта женщина посмела оскорбить меня?-.. Завтра утром! — С этими словами он покинул опочивальню.

Осман Фераджи с плохо скрытой досадой взглянул на Анжелику, покачал головой, но ничего ей не сказал, а хлопнул в ладоши, и в спальню вошли два стражника.

После его приказания, отданного вполголоса, они схватили Анжелику и поволокли в мрачное и сырое подземелье зиндана[4], где она, боясь шныряющих вокруг крыс, провела бессонную ночь.

Утром ее выволокли во двор на площадь перед дворцом, где уже собралась толпа народа, окруженная стражей. Султан с Османом Фераджи и свитой сидели на помосте недалеко от столба, с которого свешивалась веревка, а рядом у походного горна суетился палач, переворачивая в раскаленных углях орудия пыток.

Анжелика, завидев все это, содрогнулась от ужаса, но не подала виду и спокойно взошла на помост.

Ее привязали за руки к веревке и вздернули вверх. Сильная боль в вывернутых руках заставила ее застонать. Палач, здоровенный турок, медленно выбрал плеть и по знаку султана стал хлестать ее по обнаженной спине.

Багровые полосы, возникающие на атласной коже прекрасной женщины после каждого удара, сразу же вздувались, потом опадали и темнели. Из некоторых выступила кровь.

Анжелика, стиснув зубы, только тихо постанывала от вспыхивающей при каждом ударе резкой боли, выгибаясь всем телом, но не кричала и не молила о пощаде, на что надеялся султан.

Управляющий видел, что еще немного и палач в своем рвении услужить султану запорет ее до смерти или доведет несчастную болью до сумасшествия…

Поэтому он, взглянув на своего владыку и заметив по некоторым признакам, что он начинает жалеть о том, что вот-вот потеряет красавицу из своего гарема, поднял руку и закричал истязателю-турку:

— Стой!

Палач опустил бич и вопросительно посмотрел на султана. Тот чуть заметно кивнул головой. Взволнованный Осман Фераджи, внутренне восхищающийся стойкостью неукротимой маркизы, громко продолжал:

— Султан великой своей милостью готов простить тебя на этот раз, но только если ты покоришься и примешь веру Аллаха!

Анжелика бессильно уронила голову набок и ничего не ответила. Осман Фераджи встал, подошел к ней вплотную и зашептал:

— Покорись, это твой последний шанс!

— Согласись! — закричал из толпы рабов Колен Потювель. — Спаси свою жизнь!

На кричащего раба набросились стражники, стараясь ударами заставить его замолчать, чтобы он не смел смущать покой султана, но он, не обращая внимания на их удары, закричал еще громче:

— Они убьют тебя!

Несколько стражников навалились на него и поволокли прочь, но благодаря своему высокому росту он и издали видел все, что происходило дальше.

Анжелика, не имея сил говорить, только отрицательно покачала головой. Султан снова рассвирепел от ее непокорности, жестом подозвал палача и сказал ему несколько слов.

Турок поклонился властелину и, подойдя к горну, где лежали различные щипцы, красные от жара углей, выбрал одни из них и подошел к Анжелике.

Пронзительный женский крик разорвал тишину, присутствующие замерли, пораженные неустрашимостью красавицы.

Только Лейла, через ажурные решетки окон дворца наблюдавшая за экзекуцией на площади, злорадно смеялась над мучениями соперницы и ждала продолжения, пока смерть не постигнет проклятую христианку, но, к ее удивлению, этого не последовало.

Анжелику, от боли потерявшую сознание, сняли с, веревки и отнесли во дворец, куда проследовал и придворный медик султана.

Лейла в ярости затопала ногами и стиснула зубы: она поняла, что султан не хочет смерти жертвы, надеясь, видимо, сломить сопротивление и сделать своей наложницей или женой, а это означало, что она отойдет в тень, что ее никак не устраивало.

Дьявольский план зародился в голове пылкой восточной красавицы: она сама решила устранить со своего пути к сердцу султана ненавистную француженку, которой всерьез заинтересовался властелин Микен.

Она решила со своей подругой-служанкой осуществить коварный план при первом же удобном случае.

Глава девятая

На следующий день Колен Потювель вместе со своими товарищами-рабами трудился на ремонте городской дороги, ведущей ко дворцу.

Он знал, что в это время Осман Фераджи обычно выезжает за покупками из дворца на рынок, и с нетерпением ожидал его появления.

Вынув очередной камень из разбитой мостовой, он увидел кавалькаду всадников во главе с управляющим, швырнул глыбу назад, не обращая внимания на бросившихся к нему стражников, подбежал к нему и, ухватившись за стремя, взволнованно воскликнул:

— Как ты это допустил? Ведь они же могли ее убить!

Осман Фераджи, не отвечая ему, высокомерно взглянул на него и, ударив раба хлыстом, дал шпоры коню. Колен Потювель был вынужден выпустить стремя рванувшегося вперед жеребца.

Стражники схватили его и потащили к другим рабам. Уже вдогонку удаляющемуся управляющему он с укором крикнул:

— А еще называешься ее другом! Как ты мог!?

Взбешенные своенравностью невольника, стражники стали осыпать его градом ударов.

Колен Потювель молча перенес их, подошел к одному из рабов, который раскачивал большой валун, и стал помогать ему. Стражники, разморенные жарой, оставили его в покое и не заметили, что между этикет людьми завязался оживленный разговор шепотом, когда они, наклонясь над валуном, относили его в сторону…

Глава десятая

По той же караванной дороге, ведущей от побережья к Микенам, по которой прибыла Анжелика, рано утром следовал большой караван, состоящий из разных торговцев, собравшихся вместе, чтобы было легче отбиваться от разбойников пустыни. В их числе был невзрачный алжирец в продранном халате и рваной чалме, который ехал верхом на осле, а другого на привязи тащил за собой. На осле было навьючено два кожаных мешка.

Алжирец присоединился молча к каравану недалеко от города и, видя его захудалый вид, никто им не интересовался, только купцы тихонько посмеивались над таким бедным торговцем.

Караван уже приближался к городским воротам, когда из них вырвался отряд вооруженных всадников, начальник которого кричал, нахлестывая плетью встречных людей и животных;

— Дорогу страже султана! Дорогу страже султана!

Все поспешно освобождали путь скачущим стражникам, боясь попасть под копыта всадников, но алжирец замешкался. Вместо того, чтобы отъехать в одну сторону с обоими своими животными, он погнал осла, на котором сидел, направо, а навьюченного ударил по морде и тот шарахнулся влево — в другую сторону. Привязь, соединяющая их, вытянулась поперек дороги.

Начальник стражи, видя эту неожиданную помеху, закричал на растерявшегося купца:

— Прочь с дороги! Назад! Прочь с дороги!

Затем он направил своего коня на осла с вьюками и сшиб его с ног.

Кожаные мешки, которые были слабо закреплены и плохо завязаны, свалились на дорогу со спины бедного животного и раскрылись. Из каждого хлынули на камни и песок дороги кучи золотых монет.

Начальник стражи выпучил глаза при виде такого невиданного богатства и резко осадил коня. Внимательно посмотрев на невзрачного торговца — владельца сокровища, он спрыгнул на землю и, протянув дрожащие руки к груде золота, зачерпнул его и вгляделся в монеты — это были золотые цехины.

Как он сожалел, что вокруг полно свидетелей — это ясно читалось на его лице и в неприязненном взгляде. Алчность и зависть засверкали в его рачьих глазах, хмуро глядящих из-под чалмы.

Его лицо сразу же покрылось крупными каплями пота, хотя было еще довольно прохладно.

Уж он-то не упустил бы случая прибрать богатство себе, окажись он с подозрительным торговцем один на один…

Изумленные караванщики и стражники, не менее падкие на золото, столпились вокруг, вытягивая шеи, чтобы рассмотреть рассыпанное по дороге сокровище.

Начальник стражи быстро пришел в себя, принял невозмутимый вид и приказал стражникам собрать все монеты обратно в мешки, не утаивая ни одной, пригрозив гневом султана, и велел арестовать странного торговца золотом.

После того, как приказ был исполнен, он дал команду, и отряд быстрым галопом понесся обратно в город, унося на крупах лошадей кожаные мешки с золотом, на одном из жеребцов ехал связанный торговец. Стражник, отдавший лошадь по приказу начальника, сел на одного из ослов, а другого погнал рядом.

Торговец за все это время не проронил ни слова.

Поднятая всадниками пыль уже улеглась, а караванщики долго еще жестикулировали и поминали Аллаха, обсуждая случившееся. Некоторые рылись в песке или внимательно осматривали место, где упал осел с поклажей, надеясь найти хоть один золотой цехин, но все было тщетно. Стражники, напуганные грозным приказом начальника, очень внимательно все осмотрели и собрали все монеты до единой.

Весь день по городу гуляли разные слухи об этом происшествии. Людская молва превратила одного осла в десяток верблюдов, навьюченных не только миллионами цехинов, но и огромным количеством драгоценных камней.

Во всяком случае, все сходились на том, что сокровище — от шайтана и оно еще принесет владельцу немало бед!

А злополучного пособника шайтана — молчаливого алжирца доставили во дворец, и начальник стражи, надеясь на награду, доложил Осману Фераджи о происшествии.

Тот сразу же понял важность события. Взглянув на подозрительного торговца, он немедленно отправился в покои султана просить срочной аудиенции. Султан в это время, полулежа на подушках и покуривая кальян, созерцал танец обнаженных невольниц, стараясь изгнать из своего сердца образ непокорной, но соблазнительной маркизы.

Султан принял управляющего сразу же и, махнув рукой баядеркам, отослал их прочь.

Осман Фераджи два раза хлопнул в ладоши, двери распахнулись и показались четыре стражника, несущие кожаные мешки. Они молча поставили их у ног владыки и, пятясь задом в поклоне, удалились.

Начальник стражи следом за ними ввел невзрачного торговца и, склонив голову, застыл возле него.

Управляющий раскрыл оба мешка и на виду оказались две груды тускло желтевших монет.

— Это не фальшивые монеты, а чистейшее золото, — объяснил он удивленному султану. — Я велел пересчитать их. Тут ровно триста тысяч цехинов, — дополнил он свою речь.

— Триста тысяч? — недоверчиво переспросил султан, с сомнением взглянув на бедно одетого» алжирца, который, по словам начальника стражи, вез золото.

— Где ты украл его? — грозно воскликнул султан, падкий, как большинство восточных людей, на золото.

Лицо торговца исказила гримаса. Он в испуге закрыл лицо руками, но не вымолвил ни слова.

Султан, не получив ответа, вспылил:

— Говори, или я прикажу тебя пытать!

Алжирец с мольбой на лице стал жестикулировать, но видя, что его не понимают, опустил руки и застыл, молчаливый и безучастный.

Осман Фераджи, внимательно следивший за ним, осторожно дотронулся до руки владыки и проговорил:

— Одну секунду, повелитель!

Затем он подошел к несчастному, концом плетки ткнул его в подбородок и заставил поднять голову, после чего приказал:

— Открой рот!

Тот послушно раскрыл его, и Осман Фераджи, заглянув в рот, повернулся к султану и сообщил:

— Он ничего вам не скажет — у него отрезан язык.

— Неважно, — возразил владыка, махнув рукой, — он нем, но не слеп и не глух…

Управляющий понял, что имел в виду султан, и опять повернулся лицом к торговцу и спросил:

— Ты украл это золото?

Торговец отрицательно замотал головой.

— Где же ты его взял? — задал следующий вопрос Осман Фераджи.

— Не гневи меня! — повторил угрозу султан, исподлобья глядя на алжирца.

Торговец в испуге поднял руки вверх, как бы призывая Аллаха в свидетели его искренности.

— Сколько времени туда добираться? — решил выяснить управляющий, видя, что просто угрозами ничего не выяснить у несчастного.

Торговец поднял вверх руку и показал два растопыренных пальца.

— Два часа? — спросил Осман Фераджи, довольный, что дело стало проясняться.

Допрашиваемый отрицательно покачал головой.

— Два дня? — уточнил Осман Фераджи.

Алжирец закивал головой, подтверждая это.

— Ты покажешь! — приказал управляющий, соглашаясь с его ответом.

— А много там еще золота? — поинтересовался Осман Фераджи.

Алжирец опять закивал головой в знак подтверждения, а чтобы было понятнее — как много, он показал руками большую груду.

Глава одиннадцатая

На следующий день рано утром из широко распахнутых ворот дворца вынеслась большая группа всадников.

Впереди нее мчался на горячем английском скакуне, привезенном управляющим вместе с Анжеликой, сам султан, а рядом с ним на арабском скакуне — управляющий гаремом Осман Фераджи.

Немного в стороне на крепкой и сильной лошади скакал невзрачный араб, жестами объясняющий что-то управляющему.

По обилию бурдюков с водой, запасным лошадям, мчащимся рядом без всадников, и кое-какой поклаже, было понятно, что отряд собрался в дальний путь.

Рабы, с самого рассвета выгнанные на работу и мостившие дорогу, отскочили в стороны и бросились вместе со стражниками на колени, пропуская скачущий отряд.

Колен Потювель, искоса наблюдая за проносившимися мимо всадниками, тихо сказал черноволосому соседу с тонкими чертами благородного лица, но в изодранной одежде невольника:

— На обычную прогулку что-то непохоже.

— Да, они взяли запас питьевой воды и сменных лошадей, — подтвердил черноволосый.

— Так что? Сегодня? — спросил Колен Потювель.

Черноволосый немного подумал, а потом кивком головы выразил согласие.

— Ботвиль, — обратился по имени к черноволосому белокурый крепыш. — Постарайтесь добыть третью лошадь, — и уточнил: — для нее!

Ботвиль опять кивком головы подтвердил согласие.

Стражники защелкали бичами, заставляя невольников опять приниматься за работу после непродолжительного перерыва.

Рабы снова взялись за камни, вытаскивая разрушенные и укладывая новые. Но так продолжалось недолго, работу прервал протяжный крик муэдзинов с верхушек минаретов, призывающих правоверных к утренней молитве. Стражники поспешно опустились на колени, подстилая под себя маленькие коврики, чтобы совершить утренний намаз.

Когда стражники, задрав головы кверху и подняв руки, восхваляли Аллаха и ничего не замечали вокруг, Колен Потювель короткими перебежками, прячась за грудами камней и песка, бросился прочь от дороги.

Многие рабы, пользуясь молитвой стражников, как временем отдыха, кроме рабов-мусульман, тоже молящихся в это время, видели его побег, но не подали вида, глубоко уважая своего неустрашимого вожака-христианина.

Колен Потювель добрался до укромного места у стены дворца, где у него уже давно была зарыта металлическая кошка с длинным мотком крепкой веревки.

Глава двенадцатая

Анжелику, потерявшую сознание после бичевания на площади, принесли в одну из комнат дворца, где ее ранами сразу же занялся личный врач владыки.

Он смазал ей раны от плетей и от раскаленных щипцов целительными мазями, а когда она пришла в себя, то дал ей выпить настоянное на каких-то целебных травах питье. После чего она почувствовала, как боль в ранах постепенно утихает.

Она не могла понять причины неожиданного милосердия со стороны султана, а старик-медик не отвечал на вопросы, молча занимаясь ее ранами. Поразмыслив, Анжелика пришла к выводу, что причиной может быть одно из двух: или султан надеется, что после пытки она покорится ему, что было именно так, и к этой мысли ее склонил управляющий гаремом Осман Фераджи, втайне сочувствующий и восхищающийся ею, да и желавший видеть именно ее — умную и просвещенную — владычицей Микен, или же султан решил продлить ее мучения, повторив пытки после излечения.

В любом случае она решила твердо стоять на своем, ибо ненависть к султану-деспоту у нее возросла до такой степени, что превратилась в холодное и уничтожающее презрение, и она утвердилась в своем решении: достойно встретить смерть, но не покориться!

Помещение, в котором она находилась, было небольшое, но светлое, с окном наверху, забранном решеткой.

Единственной мебелью были широкий диван, где она лежала, и низенький столик, заставленный медикаментами, принесенными врачом, и подносами с кое-какой едой, фруктами и питьем. Это было, конечно, гораздо лучше, чем в нижнем гареме, но… надолго ли? Она вздохнула и, повернув голову, посмотрела на седобородого старика, убиравшего пропитанную ее кровью корпию в медный таз.

Медик закончил свою работу, низко ей поклонился и сказал, что придет на следующий день. Когда он выходил из комнаты, она заметила за дверью стражника, стоявшего с обнаженной саблей, и поняла, что ее охраняют, чтобы она не сбежала. Она только горько усмехнулась — ей ли бежать сейчас, когда лежать можно только на животе и каждое движение вызывает острую боль.

Она старалась обдумать свое положение и найти какой-то выход, но мысли стали путаться, видимо, в выпитое лекарство было подмешано и снотворное средство.

Анжелика погрузилась в глубокий и продолжительный целительный сон, в котором пребывала почти сутки.

Глава тринадцатая

Рано утром следующего дня, когда по верхнему гарему прошел слух о том, что их повелитель отбыл с управляющим и охраной куда-то далеко за сокровищами, Лейла приказала своей служанке достать и принести ей кинжал.

Служанка — ее единственная подруга, по положению рабыня, понимала, для чего он нужен ее госпоже и чем это ей грозит самой, как соучастнице в случае неудачи. Но она не посмела возразить и отправилась за требуемым.

У нее был знакомый стражник гарема, с которым она иногда проводила свободное время, и к нему-то она и обратилась со столь необычной просьбой, сказав, что оружие нужно ей, чтобы без страха пробираться по ночам в его домик по городским закоулкам.

Молодой воин, очарованный ее прелестями (он выкупил бы ее, если бы имел достаточно средств), готов был выполнять все ее прихоти в меру своих возможностей. Он отцепил от пояса небольшой кинжал и протянул ей, попросив только получше его спрятать.

Служанка поцелуями заверила его, что выполнит это и что следующей ночью, когда он будет свободен от дежурства, она придет к нему домой, отпросившись у госпожи.

Потом она вырвалась из его объятий, становившихся слишком горячими и настойчивыми, и с раскрасневшимися щечками побежала в просторную опочивальню жены султана, нетерпеливо ожидавшей ее прихода.

Лейла порывисто обернулась на звук шагов и взволнованно спросила:

— Принесла?

Служанка протянула кинжал, Лейла быстро схватила его и, осмотрев, — удовлетворенно кивнула головой.

— Султан вместе с Османом куда-то уехали… Думаю, что лучшего случая у меня не будет, — решительно сказала ревнивица.

Спрятав кинжал под накидкой, она направилась к выходу. Служанка покорно последовала за ней.

Глава четырнадцатая

Колен Потювель знал, в каком месте ограда сада верхнего гарема почти не охранялась. Под прикрытием растущих тесно кипарисов и пальм он пробрался туда и изо всех сил метнул на стену тяжелую кошку с острыми зубцами.

Два раза она падала назад, не найдя зацепки. Третья попытка увенчалась успехом — одна из лап кошки зацепилась за ограду. Он потянул веревку как можно сильнее и убедился, что кошка держится надежно.

Упираясь ногами в выступы стены и перебирая веревку сильными руками, он добрался до верха и глянул вниз. В саду, на его счастье, никого не было. Наступила жара и все прятались от солнца в прохладных помещениях.

Колен Потювель перебросил веревку через стену, закрепил кошку в расщелине стены и быстро соскользнул в роскошный сад верхнего гарема. Прячась за деревьями, он стал пробираться к одному из входов, открытых из дворца в левое крыло, ведущее в сад.

Он не знал точно, где находится Анжелика, но твердо решил во что бы то ни стало разыскать и спасти ее, помочь бежать из проклятых Микен!

Притаившись за большим цветущим кустом барбариса, он некоторое время наблюдал за окнами и дверьми, выходящими в сад. Со слов знакомого евнуха, бывшего христианина, который не выдержал пыток за побег и принял мусульманство, и который рассказывал ему при встрече о дворцовых обычаях, верхнем гареме и самом дворце, Колен Потювель примерно знал расположение комнат для жен и наложниц султана.

Судя по его описанию, Анжелика могла находиться в одной из пустующих комнат левого крыла здания, предназначенного для редких гостей султана.

Он видел, как Анжелику, потерявшую сознание, на руках понесли во дворец и как следом за ней после приказа султана поспешил седобородый личный врач повелителя Микен.

Значит, ее отнесли не в зиндан, и это было главное, так как из подземной тюрьмы, строго охраняемой, он бы не смог ее вызволить. В правом крыле дворца находились покои жен и наложниц султана, а в центре — помещался сам султан и его ближайшие Придворные.

Так что круг его поисков замыкался на помещениях левого крыла здания и был не особенно велик, да и более безопасен, так как там охраны почти не было.

Убедившись, что никто не наблюдает за садом и вход в левое крыло здания из сада свободен, он стремительным броском преодолел это расстояние и, спрятавшись за портьерой входа, внимательно осмотрел коридор.

Никого не заметив, он хотел было уже выйти из укрытия, как услышал чьи-то быстрые шаги и опять затаился. Мимо него по коридору торопливо проследовали две женщины. Глядя сквозь щель в занавеси, француз узнал одну из них, Лейлу — любимую жену султана, почти всегда сопровождающую его в поездках по городу.

Как-то он случайно увидел ее лицо, всегда по мусульманскому обычаю закрытое платком или чадрой. Она проезжала мимо работавших рабов, и все лежали ниц, порыв ветра откинул край платка, и он мельком разглядел ее.

Ее властное красивое лицо с выразительными чертами запомнилось ему потому, что стражник заметил его движение и больно ударил по голове рукоятью ятагана. Если бы стражник узнал, что неверный увидел лицо жены повелителя Микен, он бы на месте убил его!

Рядом с ней, чуть отстав, семенила смуглая служанка. Они о чем-то вполголоса разговаривали между собой, и он расслышал слово «француженка».

Колен Потювель понял, что речь идет об Анжелике, и решил проследить за достойной парой.

Скрываясь в нишах и за колоннами, он последовал беззвучными перебежками за ними. Металлическую кошку с мотком веревки он держал в руках. Она могла срочно понадобиться для возвращения через ограду. Ее же он решил в случае необходимости использовать и как оружие.

Спутницы свернули в очередной поворот. Колен Потювель на цыпочках подбежал к нему и отпрянул назад. Совсем близко от него, в нише дверного проема, с обнаженной саблей стоял рослый стражник, как истукан, глядя перед собой.

Пока невольник думал о том, что же делать дальше, из-за двери послышался женский вскрик, в котором он узнал голос Анжелики. Не раздумывая ни секунды, Колен Потювель выскочил из-за угла и набросился на стражника.

Тот, не ожидая нападения, вздрогнул от неожиданности, но быстро опомнился и встретил противника страшным разящим ударом сабли, однако невольник подставил металлическую кошку и отвел выпад от себя, а потом нанес этим предметом удар по голове врага. Хотя у воина на голове и была чалма, удар оказался настолько силен, что стражник рухнул на пол и не подавал признаков жизни.

Подхватив упавшую саблю свободной рукой, француз рывком распахнул дверь комнаты и ворвался внутрь.

Глава пятнадцатая

— Если француженку вылечат, султан опять будет домогаться ее любви — я видела, как он смотрел на нее на площади во время избиения, и теперь-то после истязаний она ему противиться не станет, — говорила Лейла служанке, следовавшей рядом. — Я даже уверена в том, что француженка специально противилась повелителю, чтобы еще больше разжечь его желание и завладеть его сердцем, — эти христианки очень коварны и хитры, — продолжала она свою мысль. — Она хочет, пользуясь своей красотой, стать первой женой владыки Микен. Надо убить ее, пока султан в отъезде, а вину свалить на какого-нибудь стражника или раба… Нас ведь еще никто не видел? — спросила она свою служанку.

— Нет, госпожа, я внимательно смотрю по сторонам, но я точно знаю, что перед дверью комнаты, где она находится, стоит стражник.

— Ну что ж, придется и его убить, — невозмутимо ответила Лейла, — ты отвлечешь его внимание, когда мы будем выходить от француженки, а я перережу ему горло кинжалом…

Обрывок разговора со словами «француженка» и слышал Колен Потювель, затаившись в портьерах входа в сад, когда они проходили мимо…

Лейла со служанкой подошли к двери комнаты Анжелики и закрыли лица платками. Султанша повелительно произнесла:

— По повелению султана я должна посетить пленницу, выяснить некоторые подробности ее жизни. Пока я там буду, никого в комнату не впускать и не входить самому.

Стражник, узнавший по фигуре и глазам любимую жену султана, послушно сделал шаг в сторону и распахнул створку двери, склонив голову в почтительном поклоне, а когда женщины вошли, закрыл дверь и застыл в прежней позе.

Лейла, войдя в комнату, подошла к дивану, увидела лежащую на животе стройную женскую фигурку и, взмахнув рукой с зажатым кинжалом, хотела вонзить его под лопатку жертвы. Но даже ее ошеломил вид багровых полос, густо покрывавших нежную кожу соперницы, и на какое-то мгновение она задержала удар.

Этого времени оказалось достаточно. Анжелика, проснувшись от звука шагов, подняла голову и, увидев занесенный кинжал, рывком откатилась к краю дивана, не обращая внимания на вспыхнувшую боль в спине.

Опущенный кинжал Лейлы воткнулся в обивку дивана в то место, где перед этим находилась спина Анжелики.

Лейла, заскрежетав зубами, выдернула клинок и опять занесла над маркизой, но та, схватив жену султана за руку, стала выворачивать ее, стараясь отобрать оружие.

Служанка, широко раскрыв глаза, наблюдала страшную борьбу двух прекрасных женщин.

Тяжелое дыхание борющихся противниц, вскрики Анжелики и стоны при резких движениях нарушили тишину комнаты. Маркизе удалось разжать пальцы Лейлы и занесенный для следующего удара кинжал со звоном упал на пол.

Анжелика наклонилась и хотела поднять его, но Лейла ногой отбросила оружие служанке и, задыхаясь от злобы, крикнула повелительно:

— Прикончи проклятую француженку, а я буду ее держать!

Служанка очнулась от оцепенения, подняла кинжал и послушно направилась к маркизе, занеся его для удара. Анжелика попыталась вырваться из цепких рук Лейлы, но та крепко обхватила ее и не давала возможности уклониться от острия.

Женщина Востока боролась за любовь султана и свое счастье, и силы ее удесятерились, а Анжелика уже изнемогала от боли и всего пережитого, и силы покидали ее. Кровь из растрескавшихся ран сочилась по спине, пачкая руки и одежду жены султана.

Казалось, сейчас свершится задуманное злодеяние, и в это время в комнату ворвался Колен Потювель с саблей в одной руке и с кошкой — в другой.

Молниеносным движением он выхватил кинжал из рук служанки и заткнул его себе за пояс.

Пораженная Лейла отпустила Анжелику, и та без сил опустилась на пол. Придя в себя, жена султана вспыхнула от гнева и дрожащим от бешенства голосом воскликнула:

— Ты пробрался в гарем самого султана! Знаешь ли ты, что тебя ждет?

— Ты потеряла рассудок, Лейла, — ответил ей спокойно невольник. — Если ты ее убьешь — тебе не миновать казни! Лучше помоги мне с ней бежать. В ее исчезновении обвинят одного меня, а ты уберешь опасную соперницу!

Лейла недолго колебалась. Она сразу же поняла всю выгоду предложения в создавшемся положении и решила последовать совету бесстрашного раба.

Первым делом она спросила, что с воином, стоящим у дверей комнаты, а когда Колен Потювель ответил ей, что его пришлось убить, султанша удовлетворенно кивнула головой и приказала затащить труп стражника в комнату и спрятать за диван, что и было незамедлительно сделано невольником.

После того она пообещала убрать через полчаса под благовидным предлогом стражников из коридора и с башен стены сада. Затем она приказала служанке отдать накидку Анжелике и вышла вместе с сообщницей из помещения, велев беглецам переждать здесь полчаса.

За это время Колен Потювель смазал маркиза спину снадобьями, оставленными медиком, и собрал кое-что из еды с подноса у дивана. Завернул в узелок все взятое и отдал его Анжелике.

Через полчаса невольник выглянул в коридор:

— Никого… — шепнул он.

— Значит, Лейла не обманула, — вздохнула с облегчением Анжелика.

— Будем надеяться, — ответил Колен Потювель и бросился дальше, увлекая женщину за собой.

Обратный путь был тот же — по коридору, через сад и через стену.

Стражников действительно не было видно, и беглецы мысленно поблагодарили Лейлу.

Благодаря силе рук Колена Потювеля и крепости веревки восхождение на стену, ограждавшую сад от внешнего мира, прошло благополучно. Он приказал маркизе крепко держаться за его плечи и с драгоценной ношей за плечами преодолел ограду.

Почувствовав под ногами землю за стеной, Колен Потювель облегченно вздохнул и огляделся. Анжелика разжала судорожно сжатые пальцы и присела на камень у стены.

Недалеко, в тени деревьев, они заметили трех лошадей, на одной из которых сидел всадник. Колен Потювель махнул ему рукой, тихонько свистнув.

Тот подъехал, держа в руке поводья двух свободных лошадей. Колен Потювель, как перышко, поднял маркизу и усадил в седло, а сам сел на другую лошадь.

— Благодарю! — сказала Анжелика и устало улыбнулась.

— Не стоит! — махнул рукой бывший раб. — Вы сами спасли мне жизнь, так что не будем считаться!

Нахлестывая коней, всадники помчались прочь от дворца.

Глава шестнадцатая

Заканчивались вторые сутки, как отряд султана с Османом Фераджи кружил по горным ущельям, где только ветер свистел, а вокруг не было никаких признаков жизни.

Султан все более мрачнел, подозревая обман со стороны алжирца-проводника, и начинал терять терпение. Только спокойные и рассудительные доводы Османа Фераджи подождать еще немного мешали султану отдать приказ сбросить торговца с одной из скал.

Уже темнело, когда он не выдержал, подъехал к мнимому торговцу и закричал:

— Ну, где? — и замахнулся плеткой.

Несчастный алжирец пригнулся, ожидая удара, потом вдруг замахал руками и, указав на проход между двух скал, направил туда своего коня, сделав знак рукой следовать за ним.

Султан, Осман Фераджи и стражники последовали за ним, и вдруг перед ними между скалами в крутом каменистом склоне открылся большой зев пещеры, уходящей вглубь горы.

Проводник спешился и знаками попросил спутников сделать то же самое.

Заинтригованный султан и остальные последовали его примеру. Алжирец направился в глубь пещеры, приглашая идти за ним. Природные стены сменились высеченным в скале проходом, пологий спуск заканчивался вырубленными ступенями, которые вели все ниже в недра земли.

По стенам кое-где торчали коптящие факелы, освещая загадочный путь. Но вот впереди замерцали отблески огня и глазам удивленных путешественников открылось огромное помещение внутри горы, где у печей и тиглей копошились полуголые фигуры.

Воины султана подтянулись ближе к своему повелителю, и их руки легли на рукояти сабель. Алжирец подошел к группе людей у большого горна и поклонился черноволосому широкоплечему мужчине с мужественными чертами лица.

Тот ободряюще похлопал его по плечу и, прихрамывая, направился к султану.

— Ты и есть всемогущий Муль аль Рашид — повелитель пустыни и султан Микен? — смело глядя ему в лицо, спросил хромой.

— Да, это я! — высокомерно ответил султан и, в свою очередь, спросил: — А ты кто?

— Это Рескатор, — объяснил подошедший Осман Фераджи, узнавший по описанию знаменитого пирата и освободителя рабов.

— Я тебя ждал, — устало сказал Рескатор.

— Где золото? — нетерпеливо спросил султан.

— Вот, — показал Рескатор на груду невзрачных тусклых болванок небольшого размера.

— Ты смеешься? — вопросительно поднял брови султан.

— Это действительно золото, — спокойно подтвердил собеседник.

Султан с недоверчивым видом взял в руки одну из болванок, внимательно осмотрел ее и, презрительно хмыкнув, отбросил ее.

— Какое золото? Это — свинец!

— Подожди, — успокаивающе ответил Рескатор.

Он дал знак одному из своих людей, и тот энергично стал качать рычаг огромных мехов, поднимая температуру в горне, куда Рескатор швырнул углей.

Потом он положил несколько свинцовых болванок в небольшой тигель и поставил его на разгорающиеся угли горна.

Спустя немного времени в тигле заколыхалась расплавленная жидкость, подергиваясь разноцветной пленкой.

Рескатор с помощником сняли тигель с жара и вылили часть жидкости в большой котел, а оставшуюся на дне он разлил в небольшие металлические формочки, после чего погрузил их щипцами в чан с водой, откуда сразу же вырвался столб пара.

Султан и спутники с интересом наблюдали за происходящим, не проронив ни слова.

Одну из формочек Рескатор вытащил из чана, перевернул ее и, ударив по наковальне, извлек из нее небольшой, но тяжелый прямоугольный брусок, тускло желтевший в свете горна.

— Здесь золота на пять тысяч цехинов, — сказал он и протянул слиток султану.

Тот протянул руку, взвесил, покачав на ладони, всмотрелся в него и глаза его вспыхнули алчным огнем.

Восточный правитель обожал благородный металл за власть, которую золото сулило ему.

Владыка Микен повернулся к управляющему гаремом и настороженно спросил:

— Он обладает колдовской силой?

— Нет, силу ему дают знания, — пояснил просвещенный царедворец.

— Он открыл секрет получения золота из бедных руд, насколько я понял.

Рескатор пристально взглянул на умного управляющего и согласно кивнул головой, подтверждая его догадку.

— Я хочу его знать! — высокомерно заявил султан.

— Но с одним условием, — предупредил Рескатор.

— Со мной не торгуются! — сразу вспыхнул повелитель Микен, не терпящий возражений.

— Согласись на мое условие, весь мир будет у твоих ног! — настойчиво убеждал Рескатор. — Если же нет, то я умру, но не выдам тайны, — предупредил он. — И цена этой великой тайны… — Он помолчал, а потом добавил: — Женщина, мой повелитель.

— Женщина? — удивился султан. — Забавно!

— Моя жена, — просто сказал Рескатор. — Ты держишь ее в своем гареме в Микенах.

— Лишь одна женщина может внушить человеку подобную страсть, — задумчиво произнес владыка пустыни, — единственная, которая мне не покорилась, — сожаление и уважение прозвучали в его голосе.

— Анжелика! — с гордостью выдохнул Рескатор. — Принимаешь ли ты мое условие? — спросил он, вглядываясь в лицо султана Микен, освещенное отблесками огня от печей.

Глава семнадцатая

Солнце уже клонилось к краю горизонта бескрайней песчаной пустыни, когда три всадника, пробирающиеся к побережью, заметили впереди долгожданный оазис, состоящий из десятка пальм и кустарника у их подножия.

Вода, взятая в небольшом количестве, чтобы лошадям не было тяжело бежать, была уже давно выпита, так как приходилось делиться и с животными, изнемогающими и от жгучих лучей солнца, и от бешеной гонки. Беглецы старались как можно дальше и быстрее отъехать от Микен, понимая, что вскоре их побег откроется, и им вслед будет выслана погоня.

Колен Потювель еще до встречи с Анжеликой исподволь готовил побег и собирал все сведения о пути, по которому собирался бежать. Об оазисе он знал. Знал и то, что оазис был необитаем — только редкие караваны да разбойники пустыни и дикие верблюды изредка пользовались водой источника и зеленой растительностью, выросшей вокруг благодаря ему.

Как ни велико было нетерпение путников утолить жажду, все же нужно было соблюдать предосторожность.

— Воды! — прошептала Анжелика, с трудом шевеля спекшимися и растрескавшимися губами.

Путники-мужчины молча переглянулись, но ничего не ответили, пристально вглядываясь в густые заросли оазиса.

— Никого, — сказал Ботвиль, оглядываясь на своего товарища.

— Вроде бы да, но лучше проверить, — предупредил Колен Потювель. — Обождите немного! — сказал он спутникам, спешился и направился вперед один, передав поводья своего коня Ботвилю.

Ему понадобилось совсем немного времени, чтобы убедиться в безопасности этого желанного места отдыха. Колен Потювель вышел из зарослей и замахал рукой, подзывая товарищей.

Ботвиль и Анжелика не заставили себя ждать. Въехав в тенистую прохладу деревьев, они спешились на небольшой поляне, в центре которой находился неглубокий водоем. Сквозь прозрачную воду хорошо просматривалось близкое дно, и они с наслаждением припали к прохладной влаге.

Напоили истомленных животных, давая им воду с передышками, чтобы не погубить лошадей, потерявших от жажды чувство меры.

После этого доели остатки провизии, взятой с собой в дорогу, прилегли на траву, чтобы немного передохнуть и набраться свежих сил. В этом нуждались и почти загнанные кони.

— Сколько нам еще ехать до моря? — спросила Анжелика, обращаясь к Колену. Потювель с трудом поднялся на ноги и поправил седло на лошади.

— Около двух суток, — лаконично ответил он, отойдя к кокосовой пальме и всматриваясь в крону дерева.

— Если нам еще встретится оазис, — усмехнулся Ботвиль, снял рубаху, намочил ее в озерке и снова надел.

— Встретится, я знаю, — ответил Колен Потювель, не отрывая взгляда от верхушки дерева.

— А лошади выдержат? — спросил Ботвиль, — они ведь не верблюды…

— Вот именно, а то бы нас уже давно догнали, — сухо ответил светловолосый крепыш.

— Ты считаешь, что опасность уже позади? — допытывался его спутник.

— Господин граф де Ботвиль, я вижу, что четыре года неволи лишили вас мужества и достоинства? — резко сказал Колен Потювель.

— Ты забываешься, мужлан! — высокомерно воскликнул Ботвиль.

— Это ты забываешься, — с достоинством ответил бывший каторжник. — Здесь мы равны. Это во Франции, если нам удастся вернуться, ты опять будешь дворянином, а я, как ты говоришь, мужланом. Ступай лучше, наполни водой бурдюки, — приказал он и протянул графу кожаные мешки.

Тот, не говоря ни слова, молча взял пустые бурдюки и направился к чистому ручейку, рожденному родником, который впадал в озеро.

Колен Потювель посмотрел ему вслед, вздохнул и предупредил маркизу:

— Труднее всего будет в горах…

Анжелика взглянула в его глаза, пытливо смотрящие на нее, положила свою маленькую кисть на его мускулистую загорелую руку, усмехнулась и заверила:

— Я выдержу!

Пока де Ботвиль наполнял бурдюки, Колен Потювель, обрадованный дружеским прикосновением прекрасной маркизы, растроганно прошептал:

— Вы очень мужественны!

Затем он вздохнул, с видимой неохотой освободил свою руку, быстро залез на верхушку пальмы и сбросил оттуда несколько кокосовых орехов.

Они еще раз напились и напоили лошадей. Затем тронулись в путь, решив ехать и ночью, когда нет опаляющего зноя.

Ботвиль понял свою ошибку по отношению к товарищу и старался беспрекословно выполнять его указания, проклиная собственную резкость.

Солнце уже скрылось за горизонтом, когда они выехали из оазиса и продолжили путь, ориентируясь по высыпавшим звездам, в которых хорошо разбирался Колен Потювель.

Глава восемнадцатая

Султан не долго колебался. Он уже убедился в стойкости Анжелики и понимал, что у него совсем нет шансов добиться любви неукротимой маркизы.

Кроме того, он все же слишком мало придавал значения женщинам вообще, хотя Анжелика оказалась для него исключением из правил. Женщин он считал просто предметом развлечения и отдыха, и не лучшим из имеющихся в его распоряжении; для него важнее были охота или война…

Возможность иметь большое количество золота открывала ему, такие огромные перспективы усиления своего могущества и исполнения желаний, о которых он раньше не мог и мечтать.

Он взглянул еще раз в смелые глаза Рескатора и решительно произнес:

— Согласен! Слово султана!

Рескатор молча кивнул головой и не потребовал от него никаких письменных обязательств. Он знал, что слово повелителя Микен нерушимо при любых обстоятельствах, и с горечью подумал, что недурно было бы европейским монархам поучиться держать свое слово так, как держат его восточные владыки…

Султан тут же отдал распоряжение Осману Фераджи взять несколько стражников и срочно-возвращаться в Микены, чтобы подготовить Анжелику к встрече с мужем.

— Мы с Рескатором прибудем через три дня в нашу столицу, где он будет моим гостем.

Управляющий гаремом понял, что имел в виду его повелитель, когда говорил «подготовить», и надеялся, что искусство врача быстро поставит на ноги истерзанную маркизу.

Ни слова не говоря, он низко поклонился, жестом позвал за собой двух стражников и быстро вышел из пещеры, где Рескатор, не теряя времени, стал объяснять султану технологию получения золота из бедных руд и сплавов, имеющих небольшое содержание золота.

А Осман Фераджи, яростно нахлестывая лошадей, поспешил в столицу, моля Аллаха, чтобы, с Анжеликой ничего не произошло плохого, пока они с султаном были в отъезде.

«Лейла! Лейла!» — стучало в его голове! Он знал яростную ревность восточных женщин и их вероломство по отношению к соперницам.

Почти не останавливаясь на отдых, постоянно меняя лошадей, он буквально через сутки прибыл в Микены и с ужасом узнал о побеге Анжелики при помощи Колена Потювеля и бывшего графа де Ботвиля.

Им сразу же была организована погоня и поиски беглецов, которые, наверное, направились к морю.

Осман Фераджи представлял себе гнев повелителя и, зная его скорый на расправу характер, приготовился к худшему.

Глава девятнадцатая

Отряд всадников приближался к столице Марокко городу Микены. Впереди всех, мирно беседуя между собой, ехали два совершенно непохожих человека, чьи имена были широко известны на севере Африки и на Средиземном море: султан Муль аль Рашид, властелин Марокко, один из самых значительных государей средневекового Арабского Востока — оплота мусульманства, и знаменитый пират Рескатор, объявивший войну на море всему королевскому флоту Франции, освобождавший в битвах, неизменно оканчивавшихся его победой, галерных каторжников, выкупающий рабов за свои несметные богатства, добытые трудом и знаниями.

Со стороны можно было подумать, что ведут разговор хорошие друзья — так непринужденно звучала их речь и так приветливы были лица.

С наблюдательных постов на сторожевых башнях города отряд заметили издалека. Загремели тяжелые ворота. По обеим сторонам дороги выстроился почетный караул, а навстречу султану помчался отряд придворных во главе с. Османом Фераджи.

Не доехав нескольких шагов до прибывшего повелителя, управляющий резко осадил коня, спрыгнул с него и распластался на горячем песке, выразив этой позой мольбу и покорность.

Недоумение появилось на лице султана, удивленного таким необычным поведением своего фаворита.

Осман Фераджи искренне любил Муль аль Рашида и его страшила не личная судьба, а тот удар, который должен был испытать султан при известии о побеге обещанной Рескатору Анжелики.

— Государь, — задыхающимся голосом произнес он. — Колен Потювель, Ботвиль и француженка, воспользовавшись вашим отсутствием, бежали!..

— Что?! — не веря собственным ушам, воскликнул пораженный султан, прервав подданного.

— Виновных я покарал, — продолжал управляющий гаремом, — но возьми и мою жизнь — я должен был это предвидеть, зная ее характер.

— Я принял условия Рескатора, — побледнев от гнева, холодно произнес султан, бросив уничтожающий взгляд на распростертого у ног жеребца фаворита. — Я обязан либо сдержать слово; либо наказать… самого себя! По твоей милости моя честь оказалась запятнанной!

Владыка Марокко любил и высоко ценил управляющего гаремом и за те удовольствия и наслаждения, которые тот ему доставлял, и за мудрые советы, и за обширные всесторонние знания — даже просто беседы с ним были султану всегда интересны и полезны…

Но сейчас он был вне себя от гнева, понимая, в каком позорном положении оказался перед своими подданными, которые были свидетелями его обещания Рескатору и верили ему, как Аллаху… Да и перед Рескатором он испытывал мучительный стыд, так как за немногие дни общения с ним стал его уважать.

Выбора у правителя не было, и он решил наказать Османа Фераджи, отлично понимая, какая это будет тяжелая для него самого потеря.

Султан, не колеблясь, снял с луки седла моток тонкой, но прочной шелковой веревки и бросил лежащему на песке управляющему гаремом.

Один конец веревки был крепко привязан к седлу. Осман Фераджи отлично знал, что это означает для него мучительную и страшную смерть, но покорно взял моток, нашел свободный конец и связал им вместе обе свои ноги.

Рескатор, ошеломленный известием о побеге жены из гарема султана, что само по себе было неслыханным событием в Микенах, и ощутив крушение своих надежд на встречу с любимой женщиной, опустил голову и погрузился в мрачные мысли.

Последующая сцена прошла почти им незамеченная. Только резкий возглас султана вывел его из задумчивого состояния. Он поднял голову и увидел ужасную картину: султан, яростно нахлестывая своего английского жеребца, удалялся в глубь пустыни, а за ним по песку и камням волочилось тело несчастного Османа Фераджи.

Все окружающие, широко раскрыв глаза, наблюдали за медленной и мучительной казнью фаворита владыки Микен, устроенной им же самим.

Рескатор пришпорил своего коня и помчался вслед за султаном.

— Стой! Остановись! Стой! — закричал он, что было силы нахлестывая жеребца. Султан, не обращая на его крики никакого внимания, продолжал мчаться вперед.

Рескатор поравнялся с волочащимся телом Османа Фераджи, одежда которого была уже исполосована камнями и щебнем, попадающимися на пути. Пятна крови покрывали белые лохмотья, еще остававшиеся на нем. Тело подпрыгивало от ударов о крупные камни, и стоны и крики израненного фаворита сопровождали его путь к смерти.

— Умоляю тебя, остановись! — закричал Рескатор и, перегнувшись в седле, ударил выхваченной саблей по натянувшейся веревке, хотя понимал что это может обратить гнев султана на него.

Султан, почувствовав слабину веревки, осадил жеребца и оглянулся назад. Тело Османа Фераджи неподвижно лежало в нескольких десятках шагов от него, а Рескатор, спешившись, припадая на одну ногу, подходил к нему.

Султан резко повернул коня, пролетел расстояние за несколько мгновений и, опередив Рескатора, спрыгнул с жеребца рядом со своим любимцем. Опустившись на колени перед жертвой, он осторожно приподнял голову Османа Фераджи, покрытую ранами и измазанную кровью. Веки управляющего слабо затрепетали, он открыл глаза, узнал повелителя и слабо прошептал:

— Я… прощен?

— Прощен! — глухо ответил султан, судорожно сглатывая комок в горле, и без гнева посмотрел на Рескатора, который совершил неслыханную вещь — прервал казнь осужденного, — и ни слова не сказал пирату.

Рескатор, стоя рядом, грустно смотрел на двух мужчин, хорошо понимая их чувства.

Когда израненного управляющего отправили на наспех сооруженных носилках во дворец султана со строгим приказом владыки срочно — заняться его врачеванием, Муль аль Рашид обратился к Рескатору, стоящему неподалеку:

— Моя страна велика, но твоя жена будет найдена! — мрачным голосом заявил он и твердо посмотрел на него.

Рескатор, не отвечая, поклонился, зная, что султан сделает все, чтобы восстановить свою честь.

Тут же был отдан приказ начальнику стражи немедленно бросить на поиски беглецов крупный отряд воинов, разослав их по всем дорогам. Тот вскочил в седло и умчался прочь, крича во все горло:

— Приказ султана! Приказ султана!

Глава двадцатая

Раскаленные скалы опаляли зноем даже через пропитанную потом одежду. Лошади изнемогали от крутого подъема по трудной каменистой тропе, во многих местах покрытой осыпями мелких камней или огромными глыбами, сорвавшимися сверху.

Беглецам-мужчинам часто приходилось слезать со своих коней, чтобы помочь взобраться наверх по особенно крутому склону лошади, на которой сидела Анжелика, находившаяся в полубессознательном состоянии от жажды и усталости.

Но она стойко переносила все тяготы кошмарного пути, и ни один стон не сорвался с ее пересохших губ.

Часто тропа шла по узенькому каменному карнизу, ограниченному с одной стороны пропастью, а с другой — отвесной каменной стеной, уходящей ввысь.

Лошади пугливо косились в-бездну, всхрапывали и отказывались идти. И тогда мужчины опять сходили с лошадей и проводили их по одной через особо опасные места. Анжелика закрывала глаза, чтобы не видеть ужасный обрыв, куда с грохотом срывались камни из-под ног путников.

Самым тяжелым оказался гребень перевала, где им пришлось переждать ночь. К мукам жажды прибавился еще и страшный холод, пронизывающий тела, слабо защищенные одеждой. Только тепло лошадей помогло им выдержать мучительные часы до появления утренней зари.

Как только вокруг посветлело, путники подняли лошадей и продолжили свой путь к морю.

Наконец тропинка подошла к развилке. Обе разделявшиеся дорожки шли к побережью, но Колен Потювель знал, что правая ведет к своеобразному оазису — небольшой рощице на берегу горного ручья. Эта тропинка намного сокращала путь к цели, но она была опасна для беглецов, так как там находились заставы султана.

А левая тропинка долго петляла по скалистым ущельям, лишенным воды.

Видя состояние Анжелики, Колен Потювель решил направиться по более легкой дороге, предварительно разведав ее. Высмотрев недалеко от развилки укромное место между скал, он направил свой маленький отряд туда и, когда спутники вопросительно посмотрели на него, сказал:

— Передохните, я отправлюсь в разведку по правой дороге. Если попаду в засаду, выстрелю в воздух — предупрежу об опасности.

Он протянул руку, чтобы взять у Ботвиля один из двух пистолетов, которые были у того за поясом, но бывший граф решительно заявил:

— Нет, пойду я, если со мной что-то случится, ты скорее сможешь ее спасти!

— Но если там засада, то вы сразу же погибнете, — сказала Анжелика, взглянув на дворянина, который выглядел не намного лучше нее и, покачиваясь в седле от слабости, держался и за повод, и за гриву коня.

Из троих один Колен Потювель выглядел так, словно и не было этого тяжелого перехода через пустыню и горы. Чувствовалось, что он еще крепок и полон сил.

Граф де Ботвиль, увидев сострадание во взгляде изможденной, но по-прежнему прекрасной маркизы, собрал все силы, гордо выпрямился в седле и тщеславно сказал:

— Еще ни один де Ботвиль не умер в своей постели… Прощайте, мадам, или… до встречи в Версале!

Он протянул пистолет Колену Потювелю и, выехав из укрытия, направил коня по правой тропинке.

Его товарищ проводил всадника долгим взглядом, вздохнул и сказал:

— Да, Версаль… Наверное, красиво там. Я знаю во Франции только море, по которому плавал, да свой родной город-порт Сен-Вари Онконг, ворота Нормандии. Изумрудная Нормандия, зеленая, не то, что эта Богом проклятая Африка! Встретив вас, я впервые пожалел, что я простой матрос!

— Почему! — удивилась Анжеликами улыбнулась.

— Хочу вам сказать… Если нас поймают… Знаю, какие муки вас ждут. Я не отдам им вас в руки живой! Я смогу это сделать потому… — он запнулся, но решительно продолжил: — Потому что я люблю вас!

— Любите меня?! — изумленно выдохнула пораженная Анжелика.

— Без всякой надежды, — усмехнулся нормандец. — Если нас схватят — мы умрем… Если спасемся — я всего лишь матрос…

Анжелика тяжело вздохнула, и опустила голову — ей было жаль, что она, сама того не желая, заставила страдать этого отважного человека.

Долгую и тягостную паузу вдруг прервал отдаленный пистолетный выстрел. Колен Потювель вздрогнул, схватил поводья лошади Анжелики, пришпорил своего коня и направился к левой тропинке, петляющей между скал, — оглядываясь назад и опасаясь появления погони.

Прошло несколько часов изматывающей гонки. Лошади уже шатались от усталости. Бока животных были изранены острыми шпорами всадников, постоянно торопивших их, но они почти не реагировали на боль и плелись шагом. Неожиданно за скалами засверкала полоска голубой воды.

— Море! — воскликнул бывший матрос, радостно вдыхая полной грудью острый йодистый запах гниющих водорослей, далеко разносящийся от берега.

Лошади, учуяв влажный воздух, сами ускорили шаг, и вскоре перед глазами истомленных беглецов открылась бескрайняя поверхность моря. На самом горизонте виднелся парус одинокой фелюги.

Колеи Потювель подъехал к самому берегу, спрыгнул с коня, опустился на колени и, хохоча от радости, стал плескать на себя соленой водой, поднимая тучи брызг.

Потом он обернулся к Анжелике и сказал:

— Мы сейчас находимся недалеко от города Сеуту, где размещается консульство Франции. Думаю, что консул поможет нам вернуться на родину, — и обрызгал ее водой. Затем всмотрелся в кучу водорослей и стал собирать какие-то ракушки, в изобилии разбросанные по берегу.

— А вот и наш обед, — сообщил он Анжелике, сошедшей с лошади.

Посторонние звуки сзади привлекли внимание измученной маркизы. Она оглянулась и сердце ее сжалось от ужаса: из-за поворота показались фигуры всадников в белом, с длинными ружьями в руках.

— Стража султана! — закричала она ничего не подозревающему Колену Потювелю. Тот оглянулся, и лицо его побелело. Ракушки посыпались из опустившихся рук, дю он этого и не заметил — он словно окаменел, глядя на настигшую их погоню расширенными глазами.

— Вы же мне обещали! — напомнила ему Анжелика, осеняя себя крестным знамением и поворачивая к нему лицо. — Убейте меня! Я не хочу опять попасть в руки султана! Убейте!

Колен Потювель медленно вытащил из-за пояса пистолет, взвел курок и хотел его приподнять, но не смог и прошептал:

— Нет!

Анжелика опустилась перед ним на колени и с мольбой протянула руки:

— Стреляйте!

Нормандец приподнял руку с пистолетом, направив его прямо в грудь прекрасной в своей решимости женщины.

— Стреляйте!.. Стреляйте! — торопила она его, глядя зелеными глазами в черное дуло пистолета.

Раздался выстрел. Колен Потювель схватился за грудь, пошатнулся и, уже падая на мокрые камни, нажал курок. Пистолетная пуля с визгом ударилась о камень, лежащий перед Анжеликой, и зарылась в песок.

Она пронзительно закричала и обернулась. Всадники, пришпорившие лошадей, быстро приближались к ней, и над головой одного из них клубилось облачко дыма, вырвавшееся из дула его ружья.

Анжелика посмотрела на упавшего нормандца, но тот был уже мертв — пуля пробила ему грудь навылет и на спине быстро расползлось кровавое пятно.

Маркиза рухнула на берег и потеряла сознание.

Всадники окружили ее, спешились и бережно подняли с земли.

Эпилог

Пробуждение неукротимой беглянки было тяжелым. Почувствовав резкий запах, она застонала и открыла глаза.

Перед ней на низеньком пуфике сидел седой старик в камзоле и напудренном парике. Он держал возле ее лица флакон с нюхательной солью, от запаха которой она и очнулась.

Анжелике сразу же вспомнилось все. Она напряглась, пытаясь вскочить с мягкого ложа, но старик придержал ее за плечи и сказал:

— Не беспокойтесь, мадам, вы в безопасности. Вас доставили сюда двое суток назад истощенной и израненной, и все это время вы были без сознания. Мой врач оказал вам необходимую помощь, а служанки помыли и привели вас в порядок, но вам нужен покой и хорошее питание.

— Где я? Кто вы? Что с моими спутниками?

— Мы видели только одного, который пытался вас застрелить из пистолета, но благодаря меткости моего слуги-охотника, он не успел это сделать, — ответил старик, улыбаясь. — А кто вы?

— Анжелика, маркиза дю Плесси Бельер — коротко ответила она.

Глаза старика широко раскрылись, он встал, церемонно поклонился ей и произнес:

— Граф де Кориньяк, консул в Сеуту его величества Людовика Четырнадцатого! Мы были на охоте в горах, когда случайно наткнулись на вас и оборванца, который хотел вас убить…

— Он это хотел сделать по моей просьбе!.. — прервала его Анжелика, приподнимаясь на постели.

— Странное желание!.. Почему?

Анжелика рассказала консулу все. Он с удивлением слушал ее одиссею, восхищенно всматриваясь в похудевшее лицо, на котором, как изумруды, ярко горели глаза.

— Да, мадам, я слышал, что вы необыкновенная женщина, а сейчас и сам в этом убедился… Хорошо, что на охоте были только французы из моего консульства, и что мы вас доставили сюда ночью. Никто из местных вас не видел, а своим слугам я сразу приказал никому не говорить о встрече на охоте, пока не выясню, кто вы.

Дело в том, что сейчас по всему городу шныряют стражники султана Муль аль Рашида, разыскивая бежавших рабов — мужчин и женщину, за поимку которых объявлена огромная награда. Разумеется, я не собираюсь вас выдавать, но… Не знаю, огорчит вас или нет это известие, но у меня уже дней десять лежит строжайший приказ Людовика Четырнадцатого, разосланный во все иностранные города Средиземного моря, где есть французские посольства или консульства, с требованием немедленно доставить в Париж маркизу дю Плесси Бельер, нарушившую волю монарха и бежавшую за границу.

— А вы не можете просто отпустить меня? — взмолилась Анжелика.

— Мадам, воля короля — закон для подданных! Кроме того, если вы покажетесь на улице, вас сразу же схватят и отправят в Микены.

— А если я откажусь ехать назад в Париж?

— Ну, что ж, я буду вынужден отправить вас под конвоем… Сейчас как раз в порту стоит французский корабль, направляющийся в Марсель… Я смогу скрытно доставить вас на борт… Впрочем, если вы предпочитаете вернуться в гарем султана…

— Нет! Нет! — перебила его испуганная Анжелика, рассудив, что из двух зол надо выбирать меньшее. Она с грустью вспомнила нелепую смерть Колена Потювеля на пороге освобождения, понимая, что явилась невольной виновницей ее.

Ее встреча с Жоффреем де Пейраком, неуловимым Рескатором, отодвигалась далеко-далеко, и прошло немало времени и приключений прежде, чем они нашли друг друга.