Антоша, вставай

12.

Стоя на носочках, я помочился в раковину, а потом спустил воду на случай, если старуха подслушивает, чем я занимался. В кровать я вернулся с наковальней вместо головы. Голая спина неприятно прилипала к простыне. Я попробовал забыть, что мне только что приснилось, но события сна ясной картинкой стояли перед глазами. Ночью было особенно сложно удержать равновесие. Если я просыпался, то засыпал не сразу. Немногочисленные доспехи падали, обнажая раны, и те зудели, не давая покоя. Мысли по очереди залетали в мыслительный барабан, и я крутил его, пока на смену обсосанной идее не заявлялась следующая. В эти мгновении я чувствовал себя неважно.

Дурные мысли как укус крокодила. В программе "В мире животных” по ОРТ показывали: если здоровенный аллигатор схватил за лапу антилопу, то пиши пропало, он точно утащит ее на дно. Так и паршивые мысли тянули на дно, словно они крокодил, а я антилопа.

До утра я промучился в агонии. Мозг съедал сам себя, переваривая поток мыслей в разъедающей кислоте. Я провел ночь в атомном реакторе и чудом выжил. Когда мать проснулась и подала признаки жизни у себя в зале, часы "Монтана” показывали полседьмого. Я убрал их в сторону, и у меня получилось покемарить. Погрузившись в зыбучие пески бесформенной темноты, я смог урвать полтора часа сна. И это время пролетело как одна секунда.

– Антоша! – Старая Карга аккуратно гладила меня по ноге. – Вставай.

Я так не хотел открывать глаза, что резко схватился за одеяло и, накрывшись им с головой, прижался к стене.

– Ну хватит, вставай давай! Завтрак готов. – Мать отпустила мою ногу и ушла из спальни, оставив меня наедине с собственной беспомощностью перед ленью.

Я еще сильней зажмурился и стал представлять себя на черном мотоцикле. Темнота рассеивалась, и я вернулся на остров. Он выглядел так, как будто тут прошла Вьетнамская война. Обугленные стволы пальм тянулись к небу, трава превратилась в пепел, а мой дом в руины. Тут произошло что-то чудовищное, и сердце глухо забилось в груди, отдавая в голову. Кто-то испепелил последнее, что меня грело – мой райский уголок. Я стиснул зубы и сжал кулаки. У меня не оставалось никаких сомнений – это Старуха нашла какой-то способ прийти сюда и нагадить. Она знала, что остров Пхи-Пхи – единственное место, докуда не способна дотянуться. Мое личное пространство, неподвластное ее воле. Но она как-то смогла найти его. Найти и уничтожить.

– Антон! – меня оглушил голос матери, и я очнулся в квартире.

Надо мной нависла Карга. Ее лицо представлялось мне еще ужасней обычного. Глубокие морщины, кривая ухмылка и черные глаза, наполненные ненавистью и злобой.

– С тобой все в порядке?

– Отвали от меня, старая кошелка, – я толкнул мать ногой, и она улетела из комнаты. Упала на задницу и заорала так громко, что стекла ее любимых сервантов завибрировали. Кто-то из соседей тотчас затрезвонил в дверь. Я в панике вскочил с кровати в мокрых трусах, не зная, что делать: успокоить Старуху или открыть дверь? Внутри все сжалось, я, схватившись за голову, стал бегать вокруг Старой Карги, будто она новогодняя елка, а я нарядный зайчик с картонными ушами.

– Что там у вас случилось? – прозвучал глухой голос Тамары Тимофеевны.

– Томочка, – крикнула мать, – этот идиот задумал меня убить.

Звонок во входную дверь сменился ударами. Я застыл на месте, пытаясь сообразить, что делать дальше. Я был зажат между воем матери и глухими ударами, доносившимися из коридора. Карга жмурилась от боли и держась за бедро, пыталась приподняться.

На балконе висели постиранные джинсы и шерстяной свитер. Под дикие вопли я стянул одежду с сушилки и надел ее поверх мокрых трусов. Мне не хотелось и секундой дольше оставаться в этом сумасшедшем доме. Я желал выбежать на улицу и стряхнуть с себя все то дерьмо, которым был испачкан. Ненависть покусывала мои внутренности, и, чтобы избавиться от этого гнойного чувства, я должен был разнести весь дом. Руки чесались, но вместо того, чтобы дать им волю, я нашел в шкафу коричневую плащевку. В последний раз глянув на съежившуюся Старуху, которая покрывала меня матерными словами, я открыл дверь

Эксперт по запахам Тамара Тимофеевна чуть не ударила меня по лбу. Она вцепилась в меня взглядом и стала поносить похлеще матери. Ее крики сопровождались брызгами слюны изо рта. Говорила она не обо мне, и не о покалеченной Карге, а о том, что ей пришлось долго стучать в дверь. Пока я спускался по лестнице, проклятия соседки неслись мне вслед до первого этажа. Оставляя за спиной пролет за пролетом, я выслушал краткое содержание своей жизни и упоминание ужасного запаха в моей комнате.

Улицу накрыл плотный туман. Железная дверь закрылась за спиной, отгородив меня от того кошмара, что творился в подъезде.

***

– Все в порядке? – спросил Сергей Валерьевич. – Вид у тебя какой-то помятый, а?

Я смотрел на него, не зная, что ответить. Шеф вызывал у меня симпатию, и в какой-то момент к горлу даже подступил комок откровения. Мне захотелось рассказать про сны, Катю и последние события с матерью, но вместо этого я лишь ответил, что все хорошо.

– А выглядишь так, будто тебя отпинала футбольная команда.

Я промолчал. Перед глазами стояла картинка с покалеченной Старухой в центре зала и успокаивающей ее Тамарой Тимофеевной.

– С таким туманом стоит быть аккуратней на дорогах, что скажешь, приятель?

Кажется, ни на один вопрос Сергея Валерьевича невозможно было ответить отрицательно. Я по традиции кивнул головой.

– Держи, – он протянул мне мотоциклетный шлем, – нашел у себя в гараже. Раритет. Гонял в нем на мотоцикле "Минск”. Вот аппарат был, а… – он вздохнул. – Теперь он твой.

– Спасибо, – недоумевая, протянул я.

К Сергею Валерьевичу я испытывал только теплые чувства. Рядом с ним я становился уверенней, и хоть на вид мы с шефом были одного возраста, его твердость наводила на мысль, что передо мной мой батя.

– Так будет безопасней, а?

На моем лице появилась улыбка. Сергей Валерьевич похлопал меня по плечу и указал в сторону припаркованного велосипеда.

– Заряжен и готов к работе!

Я взял красный шлем из рук шефа. Проржавевшие болты на козырьке и выгоревшие резинки говорили о почтенном возрасте головного убора. Надев его, я заметил, что мои щеки выдаются вперед, а губы собраны в трубочку.