Апрельский кот

Кто сказал, что жизнь полна удивительных сюрпризов?

Информация к размышлению: Кренделев Георгий Михайлович, директор всего нашего подразделения IT. Тридцати пяти лет от роду (отмечали юбилей в прошлом месяце, гуляли всем офисом). Работе предан до фанатизма, в методах изощрен, первое образование – МГУ, к тому же только вчера из MBA. Знает про бизнес больше, чем может вынести мозг среднестатистических сотрудников средней руки. Постоянно пытается провести оптимизацию, чтоб его черт побрал. Реально хороший специалист в области управления. Наверное. Да, хороший. Повторяю это, как мантру, и стараюсь забыть о том, как Крендель «плавает», когда дело касается непосредственно IT. Путает автоматизацию процесса с алгоритмизацией. Нет. Не важно. О таком начальнике можно только мечтать. Некоторые и мечтают, к примеру Маша Горобец из бухгалтерии, моя подруга, чье желание дружить со мной победило мое традиционное нежелание дружить с кем-либо. Иными словами, мы с ней близки уже много лет, невзирая на все мои возражения и сопротивление. Маша знает так много о Кренделе, ибо он – мужчина ее мечты, и она ежедневно уделяет как минимум одну десятую своего времени бодрствования попыткам приблизиться к «Олимпу», на котором наряду с другими начальниками восседает наш Крендель. Маша мечтает выйти за него замуж. Я этого не понимаю.

– Зачем тебе это надо? – спрашиваю ее я.

– Я буду создавать ему уют. Хранить очаг, – вздыхает подруга.

– Ему не нужен уют. Он работает по двадцать часов в сутки, и у него нет камина, – пожимаю плечами я.

– У него такие широкие плечи… – не унимается Маша. Впрочем, не знаю, я не сильна в таких вопросах, может, что-то у нее и выйдет. На юбилее она сподобилась станцевать с подвыпившим Кренделем медляк и теперь уверена, что это был прорыв в их так называемых «отношениях». Может быть, может быть…

Главная проблема Кренделя – он креативен до неприличия и любит всякие новомодные штуки типа тимбилдинга, из-за чего приходится порой страдать целому IT-подразделению. На Новый год Крендель устроил нам тут мюзикл, петь в котором пришлось даже мне. Одни костюмы чего стоили, мне пришлось шить себе шляпу в виде монитора, глупее этого наряда ничего еще в моей жизни не было. Наша самодеятельность потом долго бродила по Интернету с хэштегом #энергетикиразвлекаютсяжгутнеподетски. В общем, новатор он, наш Крендель, а мы страдаем. Но, вообще-то, мужик неплохой, местами даже дельный. Жаль не женат. Говорят, был влюблен в какую-то модель, а она ему сердце разбила. И кошелек тоже.

Кто говорит? Ну… люди. Маша Горобец.

– Так это правда! – воскликнул Крендель, едва завидев меня в дверях. – Ты что, пришла на работу пьяной? С ума сошла?

– Слухи разлетаются поразительно быстро, – не нашлась что возразить я. Вжалась в стену и постаралась отбросить непонятно откуда взявшееся чувство вины. – И, главное, им верят сразу, без всякой проверки. Вот ведь интересно. А меня учили, что исходные данные надо перепроверять. Может быть, зря?

– Ерничаешь? – нахмурился Крендель, которого, по всей вероятности, сбил мой обиженный тон. – Между прочим, я получил сигнал! – И Крендель разразился монологом. Там было что-то о престиже фирмы, о сложном времени, в которое мы попали не по своей воле, и что-то о дресс-коде.

Дресс-код, ха! Это у программистов-то? Да наш брат ходит так, словно в любой момент ожидает эвакуации в подземные убежища московского метро. Мы ходим так, будто живем в «Москве 2033». Кроме того, вчера я вообще не попала домой. Пришлось надеть старые джинсы, в которых обычно гуляю с племянником. Такой вот дресс-код.

– Ау, Ромашина, ты меня вообще слушаешь? – выдергивает меня из моих мыслей голос взбешенного Кренделя. Я ничего не могу с собой поделать, но когда начальство распинает меня, то проваливаюсь в пену разрозненных мыслей, теряя нить разговора. Начальству ведь главное – не мешать. Реальность налетает на меня, как фура на комара. Крендель сурово смотрит из-за своего стола – огромного темно-коричневого стола руководителя, на котором невероятно идеальный порядок. Наш Крендель – перфекционист и борец за мир во всем мире. Больше всего любит давать интервью журналистам, сидя за этим своим огромным столом.

– Конечно, слушаю, – автоматически ответила ему я, от злости переходя на «вы». – Причем, заметьте, совершенно трезвая, и вчера тоже ничего не употребляла. Готова, при необходимости, дуть в трубочки. Если Родина прикажет. В конце концов, в баночки писать меня уже заставляли.

– Фая! – возмущенно всплеснул руками Крендель и вскочил со своего места. Я до сих пор припоминала ему тот случай, когда Крендель заставил всех программистов сдавать тесты на наркотики. Да что там, каждый айтишник считал своим святым долгом возмущаться и вспоминать этот вопиющий случай.

Подначенный кляузой Постникова о том, что на двадцать шестом этаже творится черт-те что, что сотрудники IT-отдела совсем распоясались и в своих компьютерных и серверных наркотики курят, а первая среди них наркоманка и преступница Фая Ромашина, – Крендель назначил операцию «Ы». В один прекрасный день всех нас выловили на выходе с работы, разогнали по туалетам и вынудили сдавать биологические жидкости для проведения драг-теста широкого спектра. Результаты были ошеломляющими. Двое ребят из отдела по обеспечению цифровой безопасности (вообще не наш отдел) оказались под кайфом, хотя на них никто и не думал. Их анализы вообще взяли случайно, за компанию. Фая Ромашина вышла из воды сухой и чистой, что неудивительно. Виктор Аркадьевич, наверное, догадывался, что наркотиков во мне – ни на грош, но удовольствие получил все равно. В любом случае дело было громким и скандальным. Парней уволили, все прошло, но осадочек остался.

– Что – Фая?

– Это была обычная рутина.

– Да, только эта рутина вообще не коснулась финансового отдела. Ладно, Георгий Михайлович, куда дуть? – Я переминалась с ноги на ногу, мечтая о том, чтобы пойти домой. Надо, надо было взять больничный. После такого восьмого марта, как вчерашний…

– Фаина, что у тебя с лицом? Тебя ведь ударили, да? Кто? Ты заявила в полицию?

– Что? Нет конечно! – фальшиво возмутилась я. – Никто меня не бил. У меня светобоязнь. Прохожу терапию. Мониторы, знаете, глаза убивают.

– Светобоязнь? Где ты тут свет увидела? Может быть, тогда ты на секундочку снимешь свои очки, чтобы мы закрыли этот вопрос? – предложил Крендель холодно кивнув. Я побледнела.

– Это мое дело, Георгий Михайлович. Не нужно в него лезть.

– Да, да, да, все на свете – твое дело. Никогда и ни с кем не стоит делиться ничем на свете. Так, да? Ты знаешь, Фая, ты ведь изменилась в последнее время. Стала какой-то дерганой, бледная ходишь. Что такое?

– Это я прическу поменяла. У меня все хорошо, – стояла я на своем.

– Ты – прекрасный специалист, но ведь если у тебя проблемы, одной тебе не справиться. А это нанесет ущерб всей фирме. Даже твой сегодняшний вид может ударить по нашей репутации.

– Послушайте, я не менеджер по продажам. Отпустите к компьютерам, там меня никто не увидит, и имидж компании будет в целости и сохранности.

– Я не хочу, чтобы ты думала, будто нам все равно.

– Очень жаль, что вам не все равно! – воскликнула я.

– Я на твоей стороне, Фая! – заявил Крендель таким тоном, словно только что предложил мне свою почку. Я покачала головой и отвернулась.

– На моей стороне, а Постникову поверили, что я пьяная на работу пришла? Я хоть раз в жизни такое делала?

– Я верю своим глазам. Тебя ударили. Это же ненормально, тебя кто-то обидел.

– Я прохожу лечение, глаза устают. Врач прописал очки, как попугай, повторила я, и Крендель тут же распрямился и посмотрел на меня так, словно он был завучем школы, а я – разочаровавшим его трудным подростком на перевоспитании.

– Врач, значит? – холодно процедил он.

– Да. Врач.

– Хорошо, Фая. Знаешь, что? Иди-ка ты… к психологу. Да, и никаких возражений.

– Что? – вытаращилась я, ибо такого поворота категорически не ожидала. – Это еще зачем?

– А затем, чтоб тебе голову на место поставили. Чтобы с тобой общаться можно было нормально и ты не приходила с глазами подбитыми. Ты с ума сошла? Разве можно позволять с собой так обращаться?

– А вот ваш любимый Постников считает, что бить женщин – правильно, – фыркнула я.

– Фая, все. Я, между прочим, и сам к нему ходил.

– К кому? К Постникову? Чтобы он вам глаз подбил? – рассмеялась я, что вызвало еще большую бурю со стороны Кренделя.

– Тьфу на тебя! – вспыхнул он, после чего принялся сосредоточенно перекладывать какие-то бумажки с правого края стола на левый. Затем бросил и швырнул в меня карандаш. – К психологу. К психологу я ходил. Очень даже хороший специалист, он мне помог справиться со стрессом.

– Хороший специалист, говорите? То-то вы карандашами изволите кидаться. Ты что, всерьез хочешь меня отправить к кому-то? Я за это платить не буду, – разорялась я, от шока переползая обратно на «ты». – И вообще, мне работать надо. Кто мне глаз подбил – мое личное дело.

– Ага, значит, не отрицаешь, что у тебя глаз подбит? – возликовал Крендель. – Тебе нужна помощь, Фая, а у нас на фирме есть специалист. В соседнем здании сидит. И ничего не надо ему платить. Я сам ему позвоню.

– Не надо никуда звонить, – тут я взволновалась не на шутку, отчего потеряла последние остатки самообладания. Одно дело рекомендации, которые я могу принять, скомкать и выкинуть в ближайшее же мусорное ведро. Другое – что у нас, оказывается, теперь есть все условия для промывания мозгов, причем прямо не отходя от рабочего места.

– Еще как надо. – Крендель вцепился в трубку рабочего аппарата.

– Да зачем? – волновалась я. – Да вся эта ваша психология – чушь собачья. Это даже не наука, так – гадание на кофейной гуще. Может, ты меня к астрологу лучше пошлешь? Ну что тебе глаз… Глаз – ерунда, я, может, БДСМ люблю. Сейчас он в моде. «Пятьдесят оттенков серого» читал?

– Файка! – строго прикрикнул на меня Крендель, набирая какой-то номер. – Постников на тебя рапорт подал, что ты ему в лифте хамила. И что ты пьяная была. А мне на этот рапорт все равно надо реагировать. У тебя же стресс. Все признаки налицо. На лице… – Крендель слушал гудки и стучал носком идеально начищенного ботиночка по ковролиновому полу. Я почти всю зиму носила мягкие угги, периодически сменяя их на ботинки с высокой шнуровкой, и просто не представляла, как можно посреди нашего марта иметь настолько чистую обувь. Все-таки как сложно будет Маше Горобец, если ее мечта исполнится. После того как она растопит камин и будет хранить очаг, ей еще придется перечищать море стильных ботинок. И костюмы в химчистку носить. И рубашки. А сама Маша Горобец вчера кетчуп на блузку в столовой капнула, пальцем поддела и слопала его. А пятно спрятала под замотанным платком. Вряд ли их с Кренделем можно назвать идеальной парой.

– Фаина Павловна, я не дозвонился сейчас, но позже обязательно.

– Да что ты, Георгий Михайлович, давай, я сама дозвонюсь. У тебя ж дела, тебе ж коллективом руководить надо. Оптимизировать неоптимизированное, алгоритмизировать не алгоритмизированное.

– Нет! – тут же воскликнул он. – Я уж лучше сам. Сходи к психологу, я тебя как человека прошу. Пройди профтестирование. И держись ты подальше от этого финансового отдела и Постникова, честное слово.

– Господи, бред-то какой. В суд, что ли, на Постникова подать? За клевету.

– Подай, подай, если совести нет. Только судов между сотрудниками мне еще не хватало. – Крендель сделал вид, что хватается за сердце. Я знала, что дважды в неделю Крендель ходит в спортивный зал, что осенью он участвовал в марафоне длиною в десять километров – они бегали по Воробьевым горам, и он, между прочим, занял там какое-то место в первой сотне. Звучит не как какое-то из ряда вон выходящее достижение, но учитывая, что всего там было тысячи четыре человек… Я бы умерла, если бы меня заставили бежать дольше пяти минут, а он грамоту на стену повесил. Не Крендель, а кремень. Так что я была спокойна за его сердце, ему угрожали только тайные планы Маши Горобец.

– Все, Фая, иди, – сказал он, отворачиваясь к окну, за которым открывался серый, урбанистический пейзаж. Вечерние огни еще долго не зажгут. На них я любила смотреть. С того места, где работала я, до ближайшего окна было три кабинета плюс два коридора. Но я не обижалась на жизнь, ибо изначально не ждала от нее милостей. Если всем давать по виду из окна, то как люди поймут, где начальство, а где так, не пойми кто! Успех измеряется и в стеклопакетах в том числе.

– Георгий Михайлович, добрый человек, но зачем? За что мне такая напасть?

– Мы тут, Фая, делаем все, чтобы сохранять комфортный микроклимат в коллективе, и хотим иметь возможность прийти на помощь даже тогда, когда человек стесняется или боится обратиться за ней.

– Я не стесняюсь и не боюсь, – фыркнула я. – Все психологи – шарлатаны. И потом, нет у меня стресса, нет. Клянусь! – простонала я, берясь за дверную ручку. Крендель не выдержал и швырнул в меня скомканным листком черновика. Я выскочила в коридор, показала Кренделю средний палец – мысленно, конечно, ибо в реальности такая жестикуляция легко могла привести к увольнению и тогда победа свиньи Постникова была бы очевидна и всеобъемлюща. Этого в мои планы никак не входило. И так я шла по офису со смутным ощущением поражения. Ведь не он, не этот лощеный пижон в синем галстуке под цвет машины будет вынужден объясняться с какой-нибудь выдрой, считающей, что она знает все на свете и понимает жизнь лучше всех. А главное, что она знает, как мне жить, и что мне делать, и что мне нужно поменять в себе. В конце концов, девиз всех психологов, всяческих терапий – не бойся менять себя. Но что мне делать, если я не желаю менять в себе и один бит? Не то чтобы я была довольна собой. Нет, я замкнутая, в детстве меня даже подозревали в аутизме, но это было больше связано с тем, с какой скоростью я решала задачи по математике, включая задачи про рыцарей и лжецов.

Допустим, на острове живут только рыцари и только лжецы. Рыцари всегда говорят правду, а лжецы всегда врут. Рыцари и лжецы свободно ходят друг к другу в гости. Если вы в доме рыцарей спросите, кто перед вами – рыцарь или лжец, то это может оказаться с одинаковой долей вероятности и рыцарь и лжец…

Забавно, что в детстве больше всего меня интересовало, почему рыцари не выгонят лжецов из своего дома. С годами поняла, что среди рыцарей тоже немало лжецов. И часто среди лжецов встречаются психологи. А среди рыцарей – не психологи. Справедливости ради надо отметить, что возможен и обратный вариант. Диагноз аутизма мне никто никогда не ставил, но учителя продолжали немножечко опасаться. Правда, на городские олимпиады все равно отправляли – больше-то было некого, но всегда делали это с таким извиняющимся лицом. Мол, хорошо бы кого-то другого найти, но ты уж там не подведи, Ромашина.

Я никогда не любила участвовать в утренниках, стесняюсь выступать со сцены с речами, ненавижу места, где много незнакомых людей, не верю в знаки, в судьбу, в распродажи, люблю свою сестру, ее сына Вовку, не люблю ее мужа и его имя – Сережа. Теперь ненавижу этого придурка. Но я не хочу ничего в себе менять, даже из того, что я в себе терпеть не могу. К примеру, то, что мое тело – неуклюжее и неспортивное. Что я – компьютерный червяк. Что иногда во сне стучу по клавиатуре и мне снится компьютерный код, ползущий по черному экрану. Что никогда не знаю, какие кофточки с какими брюками сочетаются, а какие – нет. Что у меня маленькая грудь. Или это тоже можно изменить у психологши? О да, она скажет: принимай себя такой, какая ты есть, и только тогда ты сможешь измениться и достичь внутренней гармонии. Моя сестра обожает нашпиговывать меня такими штампами.

Математик во мне говорит: если я приму себя такой, какая я есть, а потом изменю себя, это будет движение назад, ибо мне придется заново принимать себя такой, какая я буду после того, как я изменюсь. И какое отношение это имеет к гармонии, если даже неясно, как именно детерминировать понятие «гармония»? К примеру, гармония – это золотое сечение Леонардо да Винчи, или идеальная геометрическая фигура, или гармония простых чисел, или математические прогрессии, или бесконечное и прекрасное число пи… Как я должна достичь гармонии, лежа на кушетке у «миссис Фрейд»? Да, иногда я ненавижу себя, такое тоже бывает, но даже это я не хочу менять, потому что – кто знает, вдруг станет хуже?

– Фая, тебя где носило? Ты компилировать когда собираешься? – спросил меня Саша Гусев, наш старший программист, но произносил он все это не строго, а улыбаясь. У нас с Сашей отношения – хоть куда. С ним бы я точно пошла в разведку. Думаю, и он бы со мной. А что, ем я немного, могу не спать ночами, говорю с ним на одном языке. Проблема только в том, что и помимо меня с Сашей в разведку многие захотят сходить. Подтянутый, спортивный. Весь такой открытый, улыбчивый.

– Компилировать будем прямо сейчас, – ответила я, вздыхая. – Не скомпилируем, конечно, ни фига. Вот почему никогда невозможно скомпилировать код с первого раза?

– Потому что если код компилируется с первого раза, значит проблемы не только в коде, но и в компиляторе. Закон Мёрфи. Придется переписывать еще и компилятор. Слушай, Фая, а тебе идут очки.

– Да? – хмыкнула я, в который раз подумав, что из всех сотрудников в нашем «Муравейнике» Саша был единственным, кому не кажется странным, почему это я на работе, в помещении, – и в солнцезащитных очках. – Ну спасибо. Тогда я так и буду ходить.

– Тебе звонили из отдела общественных связей. Тебе там назначен какой-то прием. Я оставил записку у тебя на столе. Она желтая, потому что они сказали, что этот прием – срочный.

– Вот черт! – брякнула я, падая на родной стул на колесиках.