– Тогда что тебе здесь надо? И не нужно про невесту твердить. Снова стукнуть.
– Дай приворотное зелье, матушка травница! Век о тебе богов молить буду!
Ну да. Этот помолится, этот так помолится. Потом знать не будешь, куда деваться от божественной щедрости.
– Приворот срабатывает, только если вторая половина не против, – нравоучительным тоном сообщила я. – Если она к тебе ничего не чувствует, тебе же хуже станет. Ты точно согласен?
– Точно, матушка травница, – часто закивал этот балбес. – Она не против! Я спрашивал!
И мне бы уточнить, у кого он спрашивал. Но я что-то ступила, каюсь. Собралась по-быстрому избавиться от Ваньки. И вручила ему заветный флакончик с приворотом.
Ванька засиял, как солнышко, которого на небе не видать, схватил флакончик, прижал к груди и выскочил из моего дома.
– Ох, чую я, напрасно ты это сделала, – проворчал Кристик, проявляясь из воздуха.
– Да я вот тоже… чую… – задумчиво ответила я. – Но, с другой стороны, он же ушел. Да и, может, не все так плохо будет?
– Ты сама-то в это веришь? – скептически поинтересовался Кристик.
Не верила. Но ответить не успела.
В приоткрытую дверь, которую Ванька так и не удосужился закрыть, влетел мокрый, грязный, голодный кот. Ну, здравствуй, Васенька. И где ж ты шастал, ирод ты этакий?
Васька был не просто котом. Нет, он был котом говорящим. Редкость для этого мира. Тут если кто и говорил, так исключительно оборотни из соседнего государства. А они, по непонятной для меня причине, отказывались считаться животными. Никто другой из живности тут рта не открывал.
Понятия не имею, кто именно научил Ваську складывать фразы в три этажа при ругани и выдавать цветастые перлы. Возможно, Васька просто всю свою жизнь внимательно слушал витиеватую и образную крестьянскую речь, но уж лучше бы он молчал, право слово. Потому что этот наглый комок шерсти был уверен, что все вокруг – его должники, до самого окончания мира. Потому и нахальничал Васька всегда и везде, за что и огребал частенько.
– Ага, дома сидишь, да? – начал он с порога качать права. – Я, значит, под дождем страдаю, а она дома сидит!
– А ты неделю страдаешь. Непонятно где, – невозмутимо откликнулась я.
– И проголодался за этот срок, между прочим! – парировал Васька. – Корми, Аринка, меня! И посытней!
– Фигу тебе, – отрезала я. – Сначала вымойся и высушись, а потом права качай, туша грязная.
Кошачье шипение я, естественное, проигнорировала. Совсем страх потерял, обормот этакий.
Кристик, весело фыркнув, предложил и Ваську в бане попарить. Тот обиделся, нырнул в дальний угол и принялся вылизываться с видом: «Не подходи – убью!»
Я тоскливо посмотрела на дождь за окном, пожелала водяному с кикиморами отвратительных суток, ну а заодно – и всей оставшейся жизни. И полезла на печку – греться.
Не то чтобы на улице было холодно. Скорее, сыро. А сырость я не любила – я ж не русалка. И не кикимора. Чтоб их комары сожрали!
Но пока что комары желали жрать только меня. Один так и зудел над ухом, гад такой! Я отмахивалась от него, сама себе напоминая вертолет.
Бесполезно. Эта зудевшая сволочь ни в какую не желала ни ловиться, ни улетать!
– Это тебе, Аринка, наказание, от богов, – назидательно заявил Васька, закончив мыться. – За то что ты честных котов голодными держишь!
– Честные коты дома сидят, а не шастают где ни попадя сутки напролет, – проворчала я. – Кристик, покорми его! Он же не отстанет! Похуже комара!
Домовой так не считал, но Ваське выделил и кусок мяса, и плошку с молоком. Серая туша принялась набивать брюхо. Я же растянулась на печи. Хорошо. Комара бы прибить еще, так вообще все отлично станет.
Сама не знаю, как я провалилась в сон. То ли Васькино чавканье этому помогло, то ли капли дождя, бившие по подоконнику. Но я заснула. И оказалась в деревне. В той самой, в которой жил Ванька. Стояла на околице, с недоумением осматривалась и понимала, что все-таки поехала крышей.
Вокруг орали бабы. Бегали девки. Матерились мужики. И везде, повсюду, едва ли не в каждом дворе, мелькала узнаваемая макушка Ваньки.
– Милый мой, ненаглядный! Суженый мой! Ну что же ты прячешься? – разносился по деревне заливистый голосок Нюшки, местной нищенки, еще в юности поехавшей головой, да так и не выправившейся. Сама Нюшка, одетая в нарядный сарафан, совершенно адекватная, бегала по деревне и однозначно кого-то искала, возможно, даже Ваньку. – Выходи, любый мой! Свадебку играть будем!
На последней фразе я проснулась, ошалело замотала головой и, зевая, позвала:
– Кристик! Ты во сны веришь? Ну, вещие которые?
– Хоть хорошее увидела-то? – уточнил от печки домовой.
– Да как тебе сказать, – задумчиво откликнулась я. – Нюшка с Ванькой скоро свадебку сыграют.
И тишина в доме. Даже Васька чавкать перестал.