После ужина Кожедуб вдруг попросил меня пойти пункт ПВО. Попросить для маршала у рядового, что приказать, но это уже вдвойне. Естественно, я и не подумал отказать, что я дурак?
— Я, собственно, завтра хочу улететь в Москву, здесь мне уже делать нечего, кроме как офицеров шпынять, — видя на моем лице большой, как современный авианосец, вопрос, он пояснил: — ну солдат-то я не буду гонять, звание у меня совсем не то. И вы обарзеете, если маршал рода войск начнет с вами работать.
Улыбнулся своим словам, словно сказал веселое (для него и может быть что-то смешное), осветил конкретный план уже для нас:
— Я хочу немного вечером еще раз посмотреть техбазу пункта ПВО, можно ли на нее надеяться. Все-таки она должна прикрывать с неба Восточную Германию, а в перспективу один вектор западного направление.
— Ого! — удивился я широте планов свыше, — а вкдь компьютеры-то есть, но наличных кадров голимый мизер.
— А-а! — махнул рукой Кожедуб, — можешь сразу забыть. Нынешнее руководство, — он так сказал это, что явно послышалось Горбачев, — почему-то считает, что в холодной войне виноваты только мы. Дескать, лишь СССР сдастся, будет вечный мир и большая благодать. Ага, мало западные страны на нас напали и еще, черт возьми, нападут.
Ну а почему тогда разбираемся с компьютерами, если и так уже никому не надо? Чтобы абы как, работа была?
Я вспомнил относительно недавнюю историю XXI века, когда западные ястребы нападали практически на все страны мира под предлогом распространения демократии, хотя стремились извлечь банальную прибыль. А как только получали отпор, тут же выпили, что диктатура, начинали экономические санкции и военные операции. И ведь начиналось все это в годы перестройки и в эпоху поросенка Борьки.
— Я, разумеется, не знаю, как проводятся выборы генерального секретаря ЦК КПСС, — провел я якобы простодушие и наивность, — но ведь надо что-то делать, уж очень много происходит ошибок. Сначала дурачок Никитка, а затем уже совсем антисоветский элемент Мишка. Он ведь, — перешел я на шепот, — проводит уже откровенно коммунистические мероприятия под предлогом борьбы со сталинизмом.
Что-то я заговорил с маршалом авиации очень прямо и слишком нагло. Может ведь и по кумполу получить. Хотя, конечно, все это не случайно — тяжелый день с лыжными соревнованиями, это Вероника, которая умудрилась потрепать нервы, да еще усилить тяжести. Плюс ее отец, который уже откровенно замучал своей двусмысленной политикой.
Вот он и не удержался. Хотя Иван Никитович вроде бы мужик нормальный. Вот только этот мужик начал свой спич с угрозы. Мол, слишком уж откровенные твои мысли и от них в свою очередь за верст несет антисоветчиной и неприязнью к КПСС.
Но тон Кожедуба таким — добрым и ласковым — что я только приободрился. Похоже, маршал авиации, говоря об антисоветской пропаганде, считал себя в том же лагере.
Поэтому я единственно сказал:
— Иван Никитович, а что скажите о конкретике?
А вот о конкретике Кожедуб говорить не хотел. Это всегда так, чем больше человек говорит впустую, угрожает и стращает, тем менее у него есть на душе. А все-таки маршал авиации был человек дела, а не как пустословый политик, типа Горбачев, и ему это оказалось зазорно.
Но говорить было все же необходимо, ведь рядом стоял я с вопросом и как бы наивным взглядом. Это ведь старческий человек выводит отторжение и тревогу, а юноша лишь вызывает желание лишь что-нибудь сказать. Ведь у него на лице не было пояснение, что в молодом человеке есть еше и пожилом попаданце.
Вот Кожедуб и заговорил, медленно и тяжко, но честно, а не политическую дребедень:
— А вот что касается конкретики, Олег, то дело швах. Тут я даже радуюсь, хотя и недавно горевал о твоих хороших способностях. Ты человек серьезный и не пустомеля, ты поймешь.
Буквально вчера я говорил по связи… впрочем, тебе об этом еще рано знать, с Самим. Если убрать всю звонкую дребедень, то Горбачев решил окончательно ликвидировать воздушный зонтик над ГДР. Типа де это раздражает наших западных друзей.
Друзей Кожедуб говорил таким тоном, что явно чувствовалось враги. Но больше маршал авиации позволить не мог, все-таки он был военным и считал, что армия должна быть базой руководства страны, не повстанцами. И дальше он уже просто констатировал:
— Техническая база и пункта ПВО и компьютерного центра в целом будет разукомплектована и отведена в систему высшего образования. А вам, ефрейтор Ломаев, я думаю, делать здесь уже нечего. Компьютерная затея уже ликвидирована, амурная проблема только мешает и высосет из тебя ведро крови. Представляешь, как выглядит человек, если из него выпить ведро крови?
У меня помимо воли волосы встали дыбом. Но все же спросил я о другом:
— Иван Никитович, уже не формально. Вы-то ведь здравомыслящий человек, все понимаете. Это что за беспредел творится в стране?
Кожедуб горестно усмехнулся:
— Я-то как раз понимаю, но ничего сделать не могу. Вся страна во главе с руководством как с сума сошли. Они все равно оклемаются, нельзя же постоянно пить или принимать психотропные вещества. Но боюсь, будет уже поздно.
И я его понял. Бедный ты маршал рода войск, обласканный в свое время властью и теперь этой же властью (только люди уже другие) кинутый. Он еще попытается что-то сделать, пролезет в депутаты всесоюзного уровня. Но силы будут крайне неравны, а старческое здоровье слабо. И в 1991 году его со своей страной вышвырнут в политическую свалку. Кого куда, а его на кладбище.
А ты думал, простоватый попаданец, что так будет легко и просто. Хе-хе. Историческая инерция уже набрала гигантский потенциальный ход, десятки миллионов радуются и чуть ли не пляшут на останках предках, геройски погибших за свою страну.
И что может делать один человек, пусть все знающий, но очень слабый? Хорошо идти на потоке процесса истории, и очень плохо встать против этого процесса. Собьют ведь и даже не поймут. Ты же хотел пройти только по своей жизни, выправив все вдоль и поперек. Вот и иди, и Инмар поймет. А люди, твои современники, со временем помрут, а их потомки в XXI веке будут строить новый строй.
Я тоже тяжело вздохнул, попросил:
— Иван Никитович, я, уходя в армию, хотел попасть в спортроту. Но как-то не прошло, а теперь армейская инерция все тащит меня в сторону. Не поможете?
— Давай, — махнул маршал авиации, — уж это-то я могу. Пиши заявление!
Оказывается и так бывает, и штатская бюрократия властно влазит в армейскую традицию. А я про такое и не знал, несмотря на две жизни. С помощью многомудрого маршала авиации написал эту чиновничью цидулку. При этом по совету Кожедуба совсем не писал про бюрократическую ошибку.
— Не надо про это, а то взбрыкнут еще. Никому не приятно, когда тычут прямо в лицо дурно пахнущей бумажкой. Лучше по факту — служу там-то, хочу служить там-то и так-то. А я поддержу!
И такое написал, я аж покраснел от благодарности. Только вот звание не мое…
— Сержант Ломаев в процессе службе показал себя профессиональном спортсменом по лыжам. Был победителем на международных состязаниях в Восточной Германии в 1987 году. В соответствии с спортивной практике и результатам считаю целесообразным его отправить в спортроту по лыжным гонкам. И подписал: Трижды Герой Советского Союза маршал авиации Кожедуб.
Ниже автограф. Вот это оказался документ. Его бы потом в музей в XXI веке, если уцелеет, конечно. А то тут такое вскоре начнется, мама не горюй!
— Эту бумагу мы пошлем по инстанциям, — пояснил он между делом, — поэтому, извини, инициатором от учреждений окажется ваш учебный центр. Так положено. Но я постараюсь обговорить с Назаровым, не дурак вроде бы. Тем более, учитывая настоятельных шашней его дочерью, он должен просто вцепится за эту возможность.
Подожди-ка, — он уже пренебрежительно окинул вычислительное оборудование, махнул на него рукой, заговорил в воздух: — сделаю я лучше по настоящему хорошее дело, поговорю с Назаровым прямо сейчас, лишь бы он был на рабочем месте.
Позвонил по внутренней телефонной связи, посмотрел на настенные часы, я машинально глянул за ним. Девять часов уже, однако, дома должен, хм, наверное.
Впрочем начальник учебного центра был по характеру и по должности трудоголик и потому, хоть было позднее время, был в своем кабинете.
— Здравствуй, Викентий Александрович, — поздоровался Кожедуб, хотя за день, наверное, поприветствовали не по разу. Вежливый мужчина, хоть и высокопоставленный военный. Или потому, что разговор был на не очень приятную тему? — Я недавно разговаривал с Москвой, с Самим. Все теперь сворачиваем, и пункт ПВО, и центр вычислительной техники.
Для Назарова новость тоже была сногсшибательная и очень неприятная. Он что-то заговорил ворчливо, но,как мог младший по званию старшему, естественно.
Офицеры потолковали, Кожедуб тоже мог что сказать нехорошее, пусть не в лицо, но хотя бы так. Потом маршал авиации первым спохватился.
— По поводу политического курса мы можем говорить очень многое и неприличное, но сделать ничего не можем. Но вот рядом стоит ефрейтор Ломаев, хороший парень. Я что хочу о нем сказать — оказывается, он не только специалист по ЭВМ, но и лыжник блестящий. Помнишь, как он победителем стал, да еще с твоей дочерью на руках?
Последнее воспоминание, видимо, была весьма неприятная, что дало Назарову возможность выдать негативную реплику
— Ага, ага, — поддержал его Кожедуб, после этого резюмировал: в общем так, поскольку Ломаев тебе уже сильно не нужен и даже не желателен, я приказал ему написать заявление. Пусть едет в спортроту радует и армию, и страну спортивными победами. И, кстати, от моего имени награди его сержантским званием за спорт.
Я полковника Назарова не видел, но, по-моему, он был в своем амплуа — добившись своего, стал сомневаться в правильности моего отъезда, и начал потихонечку отходить. Нет, я понимаю почему — хороший старшина роты везде нужен, но ведь не стоит же быть таким мелочным!
К счастью, Кожедуб у него на поводу не пошел, а заставить его тот, по известным причинам не мог. Решение маршала авиации осталось в силе.
На этом мы разошлись. Я направился в казарму. Новобранцы мои уже, не торопясь, начали ложиться, и, поскольку старшины роты Малова по какой-то причине не было, доложил о прибытии командиру взвода младшему сержанту Вахромееву и сладко лег спать.
И хотя эта ночь оказалась тревожной — деды поднимали нас аж два раза, гоняя нас под окнами, видать сильно их допекли натовцы, но я уже привык к такому ритму и утром встал выспавшимся. Впрочем, как и многие мои товарищи. Человек ведь животинка пластичная, может выжить в любых самых страшных условиях. Тем более в 18 лет!
А вот маршал авиации уехал и не сумев (не захотев?) попрощаться со мной. Впрочем, к нему не в претензии. Я ему никто, у него своих взрослых детей — дочь и сын, а заботы у него большие и страшные.
Тем более, своего рода весточкуон послал, чего я, честно говоря, я не ожидал. Нет, я слышал, как они говорили про мое звание, про то, что необходимо наградить. Но четкой даты не прозвучало и я решил, ну его к лешему.Так уже награжден, без году неделя, зеленый практически, а ефрейтор. В принципе, спасибо, позицию оно мне сильно укрепило, что среди молодых зеленых, что почти грозных дедов.
Так что дадут сержанта к окончанию учебки и будет достаточно. А тут вдруг полковник Назаров ни с того, ни с чего, вытащил из строя и объявил:
— Ефрейтору Ломаеву за успешное решение государственного задания по приказу маршала авиации Кожедуба присвоено звание сержанта.
Он еще бы объявил, что по повелению Господа Бога я становлюсь небесным архангелом, ха! И в честь этого ему вручаются белоснежные крылья и огненный меч.
Офицеры, видимо, уже не помнили или не знали вообще, что зеленые солдаты в мирное время звание сержанта никогда не получают. И хотя маршалу авиации, в принципе, все равно, когда или никогда, это не офицерское звание. Но в роте это был глубокий бедлам. Хотя бы, кемменя считать и где ставить были большие казуистические опросы. И таких проблем был не один.
Я даже подошел к старшине роты Малову, когда он оказался один и негромко ему сказал, что, может быть, это, конечно, не точно, но все-таки я уеду в спортроту. Кожедуб обещал посодействовать и поддержать.
Дед только посмотрел на меня. В этом взгляде было все:
— И возмущение. Дедушка, сильный и мудрый за него все решал. И ты, молодой и зеленый должен уже бежать и выполнять, а не бесполезно рассуждать. Армия, прежде всего, сильна дисциплиной и если ты этого не всосал, то я могу вбить кулаком;
— И сожаление. Я уже показал всем дедушкам, что я гораздо выносливее и крепче всех новобранцев. Да что там говорить, я и дедов бы обошел в большинстве, просто они сознательно выводятся за линию критики. И Малов это понимал, не зря он не только согласился, но и сам предложил меня в будущего старосту роты, хотя в ней и было несколько солдат постарше (немного, правда);
— И облегчение. Мутный я какой-то оказался. Испокон веков молодые салаги должны только слушать и выполнять. Так было всегда и даже дедушки когда-то (очень давно только) были зелеными и принимали мудрость своих дедов. А этот очень мудрый и очень шустрый. Буквально за несколько дней сумел окрутить офицеров, стать незаменим.
Виданное ли дело, не успел встать в строй, а уже получил ефрейтора, а потом вот сержанта. Малов чувствовал, что в дедах этот парнишка будет офигенным зубром и начнет строить новых молодых на ать — два. Ну а как его строить его дедам? Пусть идет, к богу, к черту, к перестройке.
Вот это он все выложил, но ничего не сказал, понял все-таки, что все слова лишние. Умный, гад, хотя и паршивец порядочный.
А мне осталось лишь козырнуть — старшина ничего не сказал, хотя поспорю сто рублей за один, что не сделай я этого, остановил бы, выговорил и сунул бы наряд вне очереди. А то и просто врезал в грудину, чтобы получше помнил.
Я теперь буквально висел в воздухе. С одной стороны, все вроде бы решено и я должен уехать в надлежащее место, там, где и должен быть профессиональный спортсмен — в армейскую спортроту. И, видимо, не в ГСВГ — здесь погода и природа, а вместе с ними и воинская структура не предназначены для лыжного спорта.
С другой стороны, ничего еще не решено и всякий винтик в воинской машине — от любого писаря, которых много, до офицеров — тренеров в самой спортроте могут решить: не достоин и все, приехали, рядовой, тьфу, ефрейтор, да что ты будешь делать, сержант Ломаев окажется в пролете.
А потому, раз офицеры — ни начальник учебного центра полковник Назаров, ни командир нашей, третьей роты капитан Гришин, ни, тем более, остальные отцы — командиры — меня не дергают, я сам реши, что должен постараться доучить солдатское ремесло. Не очень сложное, но сука, какое муторное и примитивное до одури. Но почти выучил. От шагистики, до знания стрелкового солдатского оружия, не только автомата Калашникова.
Одни проходил тщательно, например, РПК — ручной пулемет Калашникова, другое поверхностное — гранатометы. Подержал даже боевые гранаты в полной готовности. То есть на боевом взводе, когда чека вставлена в гранату и у ней выдернуто кольцо. Тут, главное, не жевать сопли, такая граната взрывается через несколько секунд и хорошо, если не в твоих руках.
И, конечно же, изучал воинскую бюрократию, в той части, которая касается солдата. Прежде всего уставов. Мудреные, разумеется, бумаги, такое чувство, что иногда авторы выходят за ранжир и начинают не понимать русский язык. Впрочем, документация в сфере высшего образования куда сложнее и, я бы так сказал, дурнее. Так что преодолел.
Будучи теперь сержантом, я занимал несколько особенное положение. Отделение, а тем более, взвод мне еще не давали, это сфера деятельности дедов. Но и до уровня рядовых меня не опускали. Не положено!
Ну а где-то через две недели, как раз вскоре Нового года, у меня произошли две неожиданности — одна, в общем-то, плановая, давненько уже ожидаемая, но не понятно когда и как. И вторая совершенно внезапная, но от этого не менее приятная.