Бандитский подкидыш

Глава 1. Катя

Младенческий плач мне послышался ещё утром. В недоумении выбежала на улицу босиком, трава мокрая, ноги быстро вымокли. Остановилась. Прислушалась — ничего особенного. Обычное утро на задворках цивилизации. Эта дача принадлежала моей семье целую кучу лет, но никто ею давно не пользовался. А теперь, когда у моего отца появилась новая жена, я сбегала сюда при первой же возможности. Во-первых чужая женщина напрягала, во-вторых своей недвижимостью я до сих не обзавелась. 

— Послышалось, — заключила я. 

Наверняка — жить здесь особо было некому, слишком неудобно и от города далековато. Соседний дом стоял заброшенным уже лет десять точно, двор порос бурьяном, забор упал. 

Плачущему младенцу было неоткуда взяться. У  меня не было детей, но тот горький, едва различимый звук сыграл на самых потаенных струнах моей души и сердце тревожно сжалось.

— Скоро на работу, - напомнила себе я. 

Снова посмотрела на соседний дом. Мне показалось, что там, за стёклами, наполовину битыми, кто-то прошёл. Стало жутко и я торопливо вернулась в дом, благо до электрички, которая ходит один раз в город и один раз обратно осталось минут сорок, а мне идти целых двадцать. Обула кеды, туфли сунула в сумку — перед работой переодену, идти по разбитой колее на каблуках это целое испытание. 

Дорога шла через лесок. Редкий, берёзы да кривые ёлки, но торжественно, как только в начале осени бывает, печальный. Обычно эта вынужденная утренняя прогулка приносила мне удовольствие, но не сегодня. Сегодня меня не отпускала тревога. И лес шуршал так таинственно, и надрывный детский плач не шёл из головы. А потом в монотонный шелест листьев вмешался другой звук. Шаги. За мной точно кто-то шёл. 

Народу в дачной деревне было немного, но единственная утренняя электричка была весьма востребованной. Не нужно бояться. Но шаг я тем не менее прибавила. 

— Девушка! — окликнули меня сзади. 

Ну, вот. Появился соблазн бежать стрелой в лес, куда подальше. Слишком этот голос был вкрадчив. Такой же таинственный, как и шёпот леса этим утром. У меня по коже мурашки и чёткое понимание чего-то неизбежного. Вспомнила отрывки криминальных новостей — распростертые, истерзанные женские тела. Лишённые стыда и стеснения, как и жизни. Но я то пока жива. Убежать я не сумею - фантастика. Можно поорать — вдруг где-то грибники шарахаются, или на электричку кто идёт. А ещё судорожно вспоминаю, приличное ли на мне белье. Лежать мёртвой в старых трусах не хотелось отчаянно. 

— Пожалуйста! - попросил мужчина сзади и я все же обернулась. 

Первое, что бросилось в глаза — он не брит. Его щеки поросли тёмной щетиной. И глаза тоже тёмные. И тёмные, как смоль волосы. Смотрит пронзительно, а я все никак не могу вспомнить, в каких трусах предстоит умирать. Потому что такой убить может. Он слишком силен. Слишком высок. Его руки… 

— Что вам нужно? — пропищала я, хотя в общем и целом умела разговаривать нормально. 

– Подскажите мне дорогу до станции. 

Так, выдохнуть — пока не убивает. 

— Одна дорога, — ответила я, и голос дребезжит, как крышка на закипающем чайнике. — Просто идите и все. Эта дорога. 

Он улыбнулся и его лицо разом помолодело и даже самую капельку подобрело. Но я помнила, что маньяки часто похожи на самых обычных людей. И да, электричка уже скоро. 

— Помогите мне, пожалуйста, - и сделал шаг ко мне. Я отшатнулась, но шаг этот…он был полон боли. Ему было плохо, моему бандиту с лесной дороги. – Боюсь не дойти. 

Я вздохнула. Подошла, не без робости, к нему ближе. Все моё естество кричало — беги прочь! Но… Не помочь я не могла. Подошла и прикинула, ну, как я, со своим весом в пятьдесят кг, сумею помочь этой груде мыщц? 

— Вы ранены? — робко спросила я. 

В ответ незнакомец взял меня под руку. Я шла, стараясь не дышать — со страху. Через десяток шагов я поняла, что мужчина мог бы и в таком состоянии спокойно нести меня. Зачем ему моя помощь? 

— Как вас зовут? 

— Катя. 

— Красивое имя. 

Мне моё имя не нравилось, но спорить с грудой мыщц я поостереглась. С каждым шагом станция становилась ближе, мой страх немного унялся и я, осторожно, снизу вверх, принялась его разглядывать. 

— Страшный? — с полу-улыбкой спросил он изогнув бровь. 

— Нет, что вы, — снова смутилась я. 

Впереди, через деревья показалась старая бетонная платформа. Люди на ней стояли, значит на электричку я, все же, не опоздала. И меня даже не убили. И трусы вспомнились — вполне себе приличные, не страшно в таких помирать. 

— А одна в глубинке не боишься? 

– Раньше не боялась, - честно ответила я. 

Он коротко рассмеялся и у меня снова мурашки. Красивый у него голос, и смех красивый, сильный и уверенный. А глаза вот тёмные и жуткие. Таких мужчин я всегда избегала, боялась. А теперь вот — за ручку меня держит. Невероятно и страшно. И на запястье у него татуировка, а разглядеть ее никак не могу. 

— Спасибо, - сказал он. — Ты очень добрая, девочка. А ещё, красивая. 

Я покраснела и выпустила его руку. На платформу он поднялся без какой либо моей помощи, снова разбудив во мне вопрос - зачем я ему нужна была? В любовь с первого взгляда я не верила вообще, да и никак не скрестить эдакого гиганта и меня. 

— Вот и поезд. Беги, девочка. 

Я обернулась неуверенно. Электричка и правда подъехала, старая и скрипучая. Я вошла, наверное, мужчина пошел в другой вагон. Заняла место у окна, достала телефон - скоро въедем в зону, где нормально ловит, хотя бы ленту успею полистать перед работой. Электричка затряслась и тронулась, а я бросила взгляд в окно. Он стоял на платформе и смотрел на меня. В упор. Без улыбки. Взгляд его был тяжёлым, словно он готовится совершить что-то невероятное, переступая через себя. Он не сел в вагон. Я уехала, а он остался на платформе. Зачем? Почему? 

Мужчину я не могла выбросить из головы целый день. Офис гудел, работа моя была монотонной и нудной, я просто засыпала порой. А потом сквозь дрему видела его глаза и вздрагивая пробуждалась. 

Глава 2. Давид.

Я увидел её в электричке. Она была...такая задумчивая. Красивая. Смотрела куда-то, ничего не замечая, а потом, словно спохватившись возвращалась к своему телефону. Юбка, из под  неё торчат коленки — коленки знатно отвлекали. 

Мой бок пульсировал огненной болью, но странно, я думал о том, что хотел бы знать, что у этой девушки в голове. Я отвёл от неё взгляд. В тот день я старался быть максимально незаметным, но при моей внешности это не очень получалось. Хлопот добавлял Лев. Он спал свернувшись, словно котенок, под моей курткой, согревшись моим теплом. Рану, на которой он устроился тянуло и жгло, каждое движение крошечного ребёнка причиняло мне боль, но я молился, чтобы он не проснулся и не заплакал. Пусть лежит на самой ране, пусть больно. 

Нас не должны заметить. Запомнить. Машину я бросил далеко отсюда, загнав в лес, забросав ветками. Пешком добрел до ближайшей станции и сел на электричку. Идти было сложно. И осознавать свою слабость тоже. Я привык быть сильным. Раньше, совсем недавно, я мог с постоянным ускорением пробежать десятки километров, мои руки справлялись с любым грузом. А теперь мне сложно было нести ребёнка и большую сумку с его барахлом. Лев заерзал, засопел сердито. 

— Спи, - шепотом попросил я. – Спи. Так нужно. 

Я не знал, куда ехал. Мне нужно было прийти в себя. Позволить своим ранам затянуться. Защитить своего ребёнка. Когда девушка, бросив взгляд в окно, поднялась, готовясь к выходу, я пошёл за ней. Совершенно спонтанное решение человека, который не знает, куда ему идти. Держался я в отдалении, она меня не заметила, хотя порой оборачивалась, словно чувствовала моё присутствие. Отойдя немного от станции  она сняла туфли, переобулась в кеды, что вызвало у меня лёгкую улыбку. Смотреть на неё в старых кедах и деловой рабочей юбке было приятно. 

По соседству с её домом был другой. Заброшенный много лет назад. Полы просели, часть окон побита, пылью пахнет. Я с усмешкой вспомнил, о своём комфортабельном пентхаусе — совсем не время. Там меня точно ждут, чтобы довершить то, что у них не получилось сразу — убить меня. Да и все равно, в принципе. Но Лев… этого я не мог позволить. Я дам своим ранам зажить и сам всех покараю. Я не оставлю им не единого шанса. 

Я достал люльку ребёнка, выставил у неё ручку и осторожно переложил сына. Спит. На улице уже темнеет. Я уступил неожиданному желанию и вышел на улицу, стараясь держаться в густой чернильной темноте деревьев. 

Моя нечаянная соседка тоже вышла. Из открытой двери струится свет, падает на неё. Шорты короткие. Просторная футболка. Тапочки. Поставила блюдце на землю и отступила на шаг. А из кустов выкатился еж, засеменил деловито, зачавкал… 

Тогда я ещё не думал о том, что совершу. Лев был таким маленьким… Я никогда не анализировал, люблю ли его. Он просто был, этого достаточно. Он был в моей жизни меньше трех месяцев, но их хватило для того, чтобы он стал самым главным. Ничего уже не важно, даже месть. Важен Лев. Загудел в лесу, на железной дороге грузовой поезд, мелко завибрировала, задрожала земля. Девушка бросила взгляд на телефон, и ушла в дом, но я ещё долго любовался её силуэтом, который мелькал в окнах. 

Лев спал. Когда он спал так долго, мне начиналось казаться, что он умер. Я, как заполошная мамочка, проверял, дышит ли он. Мне хотелось, чтобы он скорее проснулся, закричал требовательно и жалостно одновременно, засучил крошечными кулачками. Но не сегодня. Сегодня я надеялся, что он будет спать, как можно дольше. 

Ночью повязка на моем боку, которую я наложил сам потяжелела, пропитываясь моей кровью. Я не планировал спать, но уснул сидя в старом продавленном кресле. Проснуться не мог —  мной властвовали боль и слабость. С трудом открыл глаза и увидел, что у колыбели сына стоит сотканная из теней фигура. Тянет к нему руку. Друзей у меня сейчас не было — каждый враг. Я застонал от боли, дёрнулся вперёд, к сыну, мешком упал с кресла позволив боли завладеть мною полностью. И от неё же проснулся окончательно. Старый дом пуст. Мне плохо, сны мои так реалистичны, что похожи на галлюцинации. У меня явно температура. 

Лев, словно чувствуя моё состояние проснулся и заплакал. Проголодался. Я взял его, придерживая одной рукой  начал взбалтывать смесь. Детская вода у меня была, а разогреть смесь было негде. Убедился, что комков нет, дал ребёнку. Лев был недоволен – языком пытался вытолкнуть соску, кривился. 

– Это все, что я сейчас могу тебе дать, мой маленький Лев, - с горечью сказал я. 

Маленький Лев попытался пнуть меня крошечной пяткой, вряд-ли сознательно, но по ране попал. Из неё тёплыми толчками пошла кровь. Я прижал бинт ладонью, подождал. Потом вытер испарину со лба. Лев смирился, спокойно сосал, сосредоточен смотрел на меня, пытаясь разглядеть моё лицо в потемках. Меня затопила горечь — я должен быть сильным. А я не уверен, что смогу встать. 

Льву не место сейчас со мной. Я ранен. Мне нужны антибиотики — рана на боку, самая большая, воспалилась. Ему опасно со мной – меня ищут. Я должен оставить своего сына до тех пор, пока не будут наказаны все, кто хочет причинить ему вред. Проблема только одна — я не могу никому доверять. Не сейчас. 

Лев проснулся под утро, снова закричал, заплакал. Я заставил  себя подняться на ноги, ходил по комнате, укачивая его, с трудом удерживая бутылочку. Смотрел в окно. 

Моя смешная и такая серьёзная соседка услышала детский плач. Выбежала на улицу босиком. Её лицо было таким растерянным и испуганным. Она словно уловила в детском голосе все нотки страха и отчаяния. Она волновалась за ребёнка, которого не знала. Лев уснул, я переложил его в колыбель. Наскоро осмотрел рану — мне бы не хотелось испугать девушку пятнами крови на одежде. 

И да, я решил её проверить. Решение было совершенно спонтанным. И меня нисколько не удивил страх на лице девушки при виде меня. Я был высок, силен, я привык подавлять. Но её, Катю, как оказалось, пугать не хотелось. Смешно, но её хотелось целовать. Чтобы распахнула круглые от удивления глаза, рот – чтобы сказать, что я слишком много себя позволяю. Воспитанные девочки не делают такого с незнакомцами. Не в лесу. Но я бы впился в её открытый рот, подавляя её возмущение, а Катя глаза закрыла и коснулась пальцами моей шеи… 

Глава 3. Катя.

Ребёнок определённо, совершенно точно, был настоящим. Сомнений я не допускала — вон, как орёт. Живой, вполне себе материальный малыш. От осознания этого факта легче не становилось. Я боялась на него смотреть, я боялась его касаться. И лес этот, лес так шумит… 

Ребёнок уже не плакал — он орал. Он видел перед собой большого человека, ну, относительно себя большого и требовал, чтобы его, такого маленького, взяли на руки. На руки страшно. Но неискоренимая бабская жалость все же побеждает иррациональный страх. Касаюсь крепко сжатого кулачка. Он распрямляется так резко, словно крошечные пальчики пытаются за меня ухватиться. Подавляю вздох. Беру ребёнка на руки, потому что единственное, что я сейчас понимаю, так это то, что ребёнка нужно успокоить в любом случае. 

– Хватит кричать, - попросила я ребёнка. – Ты что, не видишь, что я тебя боюсь сильнее, чем ты меня? 

Мне вспомнилось, как у отца младшая сестра родила. Это было давно, мне было лет двенадцать. Дочка у неё была долгожданной, собралась вся семья. И мне ребёнка дали в руки. Я…я её держала. Не понимая вообще, зачем. Я могла бы есть оливье, я всегда питала к нему склонность, а тут целый тазик порезала баб Маня, а она, надо сказать, оливье делала отменно. Я могла бы играть в догонялки с Сашкой в соседней комнате, а когда родители не смотрят, игра особенно интересная. Я могла бы тихонько следить за взрослыми, воображая себя заправским разведчиком. А вместо этого я сидела и держала ребёнка, которого отчаянно боялась выронить – в моем воображении это уже случилось, и последствия были весьма печальны.

Вот и сейчас. Только бабы Мани нет, Сашки, папы, который смотрит на мои мучения с умилением. Нет даже оливье, что особенно обидно. Зато ребёнок – есть. 

– Не ори, - попросила я его снова . - И не дергайся так, пожалуйста, я боюсь тебя уронить. 

Ребёнок словно услышал наконец мои молитвы. Успокоился. Вздохнул, так обиженно, что у меня сердце сжалось. Я и не знала, что держа на руках маленького ребёнка вдруг хочется перевернуть весь мир, только бы никто не обидел. Всё это лишнее — ребёнок не мой. 

Малыш же, почувствовав моё тепло, потянулся к моей одежде, требовательно потянулся к моей блузке, дёрнул за неё. 

— Прости, молока там нет и никогда не было. 

Я наконец рискнула подняться с земли и пересесть на ступеньку крыльца, она протяжно скрипнула. Юбку наверняка испачкала, а стирать руками…лезут же глупости в голову, когда ребёнок. На крыльце! На моем, блин, крыльце, ребёнок! Подкидыш! 

И он точно не появился у меня сам по себе. Его принесли. Смотрю на лес. Такой редкий и не солидный днем, сейчас он кажется таинственным и страшным. Шелестит, зараза! И я чётко понимаю, что тот, кто принёс ребёнка сейчас стоит и смотрит на меня. Там, под завесой утонувших в темноте деревьев. И по коже — мурашки. Это все не по настоящему. Там что-то…мистическое. Сотканное из теней. И страшилки все вспомнились разом - не вовремя. Прижимаю к себе ребёнка, он кряхтит - не нравится. Такой тёплый. Точно не потустороннее существо. Тяжеленький, несмотря на то, что такой маленький. Несколько килограмм в нем есть — уже затекла рука, на которую приходится основной вес.

Смотрю в лес. Я больше чем уверена, что на меня оттуда смотрят тоже. И глаза эти — тёмные. Чётко понимаю - это он. Тот самый мужчина. Он оставил мне ребёнка. 

— Так нечестно, - шепотом говорю я лесу. 

По нему проходит волна — просто ветер подул. Но мне снова становится жутко, иногда я бываю отчаянно трусихой, а уж после встречи с лесным бандитом все пошло вверх тормашками. Торопливо встаю и почти убегаю в дом, под мнимую безопасность хрупкой двери и старых окон с деревянными щелястыми рамами. Прохожу в единственную комнату. Включаю свет, едва не выронив ребёнка. Устраиваю его на постели и отхожу в сторону. На безопасное, так сказать, расстояние. 

Малыш — очарователен. Кожа его не бледная. Молочная, с лёгкой смуглинкой. Круглые глаза, опушенные длинными ресницами. Глаза такие тёмные, что сомнений не остаётся, чьего производства ребёнок. Щёчки кажутся бархатными, их хочется погладить. Но я себя сдерживаю, напоминаю - ребёнка я боюсь. 

– Ты кто? - спрашиваю я. — Ребёнок смотрит на меня, как на дурочку, и я поясняю, – в смысле, мальчик ты или девочка? 

Он снова протяжно вздыхает – вот и бестолковая взрослая досталась. Я разглядываю. На нем серый, с картинками, комбинезончик. По нему пол ребёнка не определить. Такой хорошенький, что кажется — девочка. Но смотрит с таким снисхождением во взгляде, что сразу думается — мужик. 

— Я не могу тебя оставить, – предупреждаю его я. – Ты не мой. Это так не делается. Меня арестуют и посадят. 

Ребёнок вздыхает и суёт в рот кулачок. Кулачок явно интереснее этой бестолковой тёти, то есть — меня. 

— Так, я звоню в полицию, - бормочу я. 

Достаю телефон — связи ноль. Подпираю ребёнка подушками, чтобы не свалился на пол, вдруг он уже умеет ползать, поднимаюсь на чердак — лестница в узком коридоре, возле кухни. На чердаке связи ожидаемо тоже нет. Но в саду, возле дома есть дерево. Оно высокое. Вполне себе удобное — я лазала по нему, когда была маленькой, а сейчас у меня ноги точно длиннее стали. Открываю дверь. Смотрю на лес, а он смотрит на меня. Ушёл ли он, тот, кто принёс мне подкидыша? Или все ещё смотрит? Кажется, его тяжёлый взгляд теперь мне вечно будет мерещиться.

На двор падают квадраты света из окон. И добежать до нужного мне дерева всего шагов десять. Вскарабкаться, как можно выше. Там, наверху, связь должна быть. Но теперь мне жутко — я уже всего готова от судьбы ожидать. Стою, переминаюсь с ноги на ногу, боюсь шагнуть от двери. И потом смотрю вниз – на крыльце корзина. Люлька. Рядом с ней объёмная сумка – подкидыш то у меня с приданым. Тащу все это в дом и снова запираюсь. 

Ребёнок гулит на кровати. Я смотрю на барахло у своих ног. Открываю сумку. Какие то тряпки, подгузники, бутылка – это хорошо, ребёнка явно кормить придётся. Высыпаю все на пол. Никаких документов. Переворачиваю люльку, но из неё падает только одеяльце и разноцветная погремушка. Ребёнок прибыл ко мне инкогнито.  Ему же тем временем надоедает лежать спокойно и он снова начинает кричать. Так яростно дёргает ножками, что я предполагаю, что его подгузник полон. Расстегиваю, комбинезон. Ножки дергаются все более сердито. Пузо — округлое. Пупок немного торчит поверх пояса подгузника. Отлепляю застежку.

Глава 4. Давид.

Я долго смотрел на окна, за которыми мельтешила Катя, всю важность с которой словно ветром сдуло. Надеялся увидеть Льва, хотя это только оттягивало и без того мучительное расставание. А потом увидел её в жёлтом светлом квадрате окна. Она что-то шептала. Я уверен - мне. 

Ушёл, когда колени начали подгибаться. Что я мастерски умел всегда, так это ориентироваться на любой местности. Ждать поезда бесполезно, это до утра. Я пересек жидкий, почти нежилой поселок, вышел на трассу, голосовал. До места, где ещё недавно бросил свою машину доехал на груженой фуре. 

— Бери, - устало сказал я водителю, который отмахивался от крупной купюры. — Просто возьми и все. 

Сейчас его помощь была просто неоценима. На негнущихся ногах дошёл до машины. Её нашли. Ветки, которыми я её накрыл, небрежно отброшены в сторону. Двери нараспашку. Вся начинка, включая дорогое стерео, на месте. Это не просто взлом. Они нашли её. 

Сел на водительское сидение. Посижу только пять минут. Достал из аптечки болеутоляющее, запил водой сразу несколько таблеток. Жаль, нет антибиотиков, жар не отпускает. Головой я понимаю, что нужно проверить машину на наличие маяков, которые наверняка поставили, а потом ехать отсюда, но сил нет. До этого мне помогал держаться Лев. Сейчас он в безопасности. 

Голова кружится. Закрываю глаза. Вижу Льва. Не малышом, как сейчас. На несколько лет старше. Тощий, голенастый — я и сам таким был. Вихрастый. На коленке ссадина. Один передний зуб выпал, от этого детская улыбка кажется особенно задорной. 

А за руку его держит Катя. На ней нет деловой юбочки - не налезла бы на живот, который округло вырисовывается под светлой тканью сарафана. Она тоже улыбается. Она счастлива. 

Значит все будет хорошо, думаю я сквозь болезненный сон. Непременно будет. Я сильный, я все смогу. Я всегда мог. Но через иллюзорное, пока ещё не настоящее счастье, прорывается одна мысль. Они нашли машину. Они идут по следу.

– Катя, - шепчу я, словно она может меня услышать, но я сам не слышу своего шепота. – Катя, пожалуйста…

Глава 5. Катя

То, что маленький, как куколка красивый младенец может очень громко орать, я уже знала. Но я не подозревала, что орать он может так долго. Через час я уже не боялась темноты. Вспоминала, какие удобные у того дерева сучья. Что в шкафу лежит моток верёвки… Почти шутка. Я вздыхала и возвращалась к своему монстрику. А он орал так горько, словно и правда понимал — его все бросили. Оставили чужой тётке, которая живёт в избушке посреди леса. Которая даже кота завести боится - это же ответственность. Которая меньше всего подходит на роль няни! 

Зато ближе к утру я уже не боялась ребёнка выронить. Я качала его как можно сильнее — только бы уснул. Голова младенца тряслась, круглые глаза смотрели укоризненно. 

— Ладно, - сдалась я. – Не буду больше тебя так качать. Но ты усни уж, хоть ненадолго. Пойми, тётя привыкла хорошо спать. 

Мальчик слушал, но не слушался. Правда орать перестал, когда я дала ему его погремушку. Сам брать её ещё не умел, но если вложить в ладошку, пальцы стискивал крепко. И так ею размахивал, что сам же себе дал по носу. 

Собиралось настать утро. Я держала младенца на руках. Небо только готовилось сереть — я ждала этого момента с нетерпением. Я хотела просто спать. Одна в своей избушке. Если я скажу, что полюбила нечаянного младенца сразу, я солгу. В тот момент я просто ждала электрички, чтобы доехать до участкового, который точно должен был быть где нибудь. Не бывает, чтобы его не было. 

— Агу, - сказал малыш.

Дурацкое сердце сжалось — напомнила себе, он не мой. 

– Утром я тебя отдам, - ответила я ему. 

Зевнул — во рту ни одного зуба. Так сладко зевнул, что спать мне ещё сильнее захотелось. Посмотрела на подоконник. Там, возле горшка со скончавшимся много лет назад неизвестным растением лежало письмо. Я боялась его читать. Я подозревала, что в нем чужое горе – просто так детей не бросают. И я эгоистично не хотела, чтобы это горе стало моим. 

А потом не выдержала и взяла бумагу, одной рукой придерживая младенца — уже наловчилась, часов пять на это ушло. Развернула, сама на себя злясь. Почерк был аккуратным. Сильным. На бумаге мазок чего-то бурого, похожего на засохшую кровь. Такие же пятна были на комбинезоне малыша. Подозреваю, это кровью и являлось — мой бандит явно был ранен. Я впилась в строчки глазами. 

"Сначала я подумал, что вы очень красивая. ( Лесть, подумала тут я). Потом, что вы смешная. ( Можно было и без этого, едко решила я, читая). А затем я понял, что вы мне подходите. ( Воу-воу, воскликнула я мысленно, не так сразу!). Я ранен. Я не хочу этого признавать, но я не справлюсь. За мной по пятам идёт смерть. Эти люди…они убьют моего сына, просто для того, чтобы сделать мне больно. Я не могу этого допустить. Вы — моя последняя надежда, Катя. Спасите для меня моего сына. Я…я умею благодарить. Его зовут Лев. А ещё, Катя, — не верьте никому. "

Остаток письма я дочитала без собственных ремарок. Посмотрела в небо — скоро начнёт сереть. На письмо. Почему я должна верить мужчине, которого видела только однажды? Раненым в лесу. И что за страсти из Бразильских сериалов? Что ещё за кровная месть? 

Мозг измученный отсутствием сна отказывался верить в происходящее. Спать хочу. До электрички несколько часов. И дома так тихо… Посмотрела — сопит. Не прошло и года. Я переложила его в колыбельку и прилегла на постель. На часик, не больше. 

Проснулась — светло. Восемь утра. Лев, а это Лев, спит. Электричка уже ушла. Я застонала - ну, что такое??? Весь мир против меня. Я тут же решила, что пойду на дорогу. Далеко и с ребёнком устану, но можно попасть на автобус. 

— Какой же ты Лев, - шепотом сказала я младенцу. — Ты львенок. Маленький и сладкий. 

Когда он спал он и правда казался сокровищем, и не поверишь, как громко может орать. Я размешала ему смесь, на случай если проснётся, завернула в полотенчико, чтобы не остыла, засунула в карман люльки – он был весьма удобен. Собрала детское барахло — нужно будет все отдать в полиции. И деньги отдать тоже, я может и нищая, но гордая. Мне чужого не нужно, да ещё и незаслуженно. Я размышляла, стоит ли ждать, когда проснётся малыш или трогаться в путь сразу, когда услышала голоса. Мужские. Напряглась. 

Прошла на кухню, там окно было приоткрыто на соседский двор и слышно куда лучше. Затаилась за пыльной занавеской. 

— Памперс здесь! — заорал какой-то мужик. – Точно здесь были! Ранен, гад, кровь на тряпках ещё не высохла. Далеко уйти не мог с ребёнком, ищем! По соседям пошли! 

Я похолодела. Сразу вспомнилось уже позабытое письмо. Мне в него все ещё не верилось, но я напряглась. Если по соседям пойдут, то точно ко мне. В дверь постучат. Малыш проснётся и заорет. Они услышат. Я все ещё не верила, но уже боялась. 

Мой страх шептал — это не твоя беда. Просто спрячься, так лучше всего. Или отдай его — не убьют же они его, в самом деле. Так не бывает. Но этот же страх гнал меня во двор, быстрее, пусть лучше спросят там, только не стучат… 

Я успела. Мужская голова уже торчала поверх ветхого забора из сетки рабицы, местами печально поникшей. 

— Хозяюшка! - приветливо сказал мужик. – Здрасьте! 

Голос милый почти. Заискивает. Пытается быть добрым. А глаза — бегают. Нехорошие глаза, мне сразу жутко стало. 

— Картошку покупать не буду, - отрезала я. — Не нужна. 

Он усмехнулся и усмешка эта тоже совсем недобрая. Я сдержала страх. Только бы выглядеть естественно! Только бы не понял! 

– До брата не могу дозвониться, - доверительно сказал мужик. — Батарея у него села. Волнуюсь, он с ребёнком… Вы не видели? Высокий такой мужчина, красивый. 

И посмотрел на меня лукаво — мол, знаем вашу бабскую породу, уж красивых точно заметите. 

— Я только ночью приехала, - почти не сорвала я. – Если вдруг увижу, скажу, что вы искали. 

Теперь он смотрел на меня серьёзно. Без лукавинки. Словно дыру во мне проделать взглядом хотел. Я заставляю себя дышать и молюсь о том, чтобы львенок не проснулся. 

Глава 6. Катя

Шагаю, ноги путаются в высокой траве. Адреналин спал, теперь тяжесть ребёнка чувствуется в полной мере, руки нещадно болят. Лев не спит, но гулять ему явно нравится — грызёт свой кулак, по сторонам смотрит. Везёт ему, я бы тоже на ручки не отказалась. 

— Я украла ребёнка, - говорю себе вслух. — Женщина, ты украла ребёнка. Может там и правда его дядя был, а ты… 

В дядю не верилось. Кто к брату ездит толпой, да с пистолетами? Снова на мелкого покосилась. Не мой, да. Но рисковать им страшно. Такой он тепленький, такой живой, пусть и дальше таким будет. Правда, что с ним делать дальше я не знаю. 

Под ёлкой я сидела почти час. Иногда слышала мужские крики - перекликивались. Потом тихонько ушла тропой, её не найдут. А куда идти дальше — так и не придумала. 

— Я отдам тебя в полицию, - сказала я Льву. – Потому что именно так порядочные люди и делают. 

А потом подумала… в прошлом году в нашем городе подбросили младенца к торговому центру. Во всех новостях об этом сказали, маму искали с полицией, объявления везде… А что если также будет? Сколько тем людям понадобится времени, чтобы догадаться и сложить дважды два? Остановит ли их полиция? Страшно. 

– А может и не отдам, – решила я. 

Топать было несколько километров и я обо всем успела подумать. Когда появилась связь позвонила отцу – начала за него переживать, вдруг эти и до него доберутся. Теперь они обо всем догадаются точно. Но и сидеть в доме ожидая, когда Лев заплачет я не могла тоже. Страшно. Все вокруг такое страшное, после того, как встретила в родном лесу бандита. 

– Катя, - обиделся папа. — Ты чего? Я тебе сто раз говорил, что мы поедем к родителям Верочки. И домой звал. Нет меня в городе. 

И правда, хлопнул я себя по лбу свободной ото Льва ладонью. Порадовалась, что папа на несколько дней в безопасности. Потом взгрустнула — вот поехала бы домой и ничего бы со мной такого не случилось. Я бы просто не узнала о Льве. О его папе. Их непонятной истории. 

Но… Льва укачал мой монотонный шаг. Спит. Остановилась отдохнуть. Смотрю на него. А он…он вдруг взял и улыбнулся во сне. Я первый раз увидела, как он такое проворачивает. Такая улыбка смешная. Беззубая. Безмятежная. 

Нет. Если бы я поехала в город, вдруг он бы остался на моем крыльце один? Кто бы ему помог? Приготовил смесь? Носил на руках, когда уснуть не может? Все что не делается - к лучшему. 

– Но на папу твоего я все равно зла, - подытожила я. 

Спящий Лев снова улыбнулся, и я невольно улыбнулась ему в ответ. Из леса я выходить не спешила - кто знает, что там дальше. До автобусной остановки добрела уже не чувствуя ног от усталости. Как шпионка сначала из кустов выглянула — чисто ли? Под козырьком остановки спал бродячий пёс. Больше никого. Автобус приехал только через пятнадцать минут. 

А дальше я почувствовала себя папой Льва. Разве только, такой красивой, мне никогда не стать. А в остальном все тоже самое. Я одна. У меня ребёнок. И я совершенно не знаю, что делать. Я даже куда идти не знаю, потому что в квартиру страшно. И в гостиницу страшно, попросят документы на ребёнка, а я знаю только, что он львенок и у него сумасшедший папа. А ещё его хотят убить. Идти было некуда. 

Конечная остановка автобуса была на самой окраине города. Вышла, огляделась. Дошла до ближайшего кафе, поела – пока я шарахалась по лесу времени прошло порядком. Милая официантка помыла Льву бутылочку и наполнила её тёплой водой для смеси. 

— Он чудо, - искренне сказала она. Посмотрела на бейджик, Ира. — Такой красивый ребёнок. Сама нежность. Извините, я не смогла сдержать эмоций. 

А я посмотрела на львенка и так загордилась, словно сама его родила. Так стало приятно. Я могу себе позволить - я его спасла. А ещё здесь никто не знает, что это не мой ребёнок. 

— Спасибо, - поблагодарила я. 

И оставила невероятно огромные чаевые – одну из купюр папы Льва. С ума сойти, я пошла в бега с его ребёнком, и даже не знаю, как бандита зовут. Но если закрою глаза… Я помню его запах, он бередил душу. Помню сильные руки с тонкими пальцами. Хвост татуировки, которую я так и не увидела. Тёмные глаза, опасные, притягательные, как магнит…

— Хватит, - скомандовала я себе. — Слюни собери! Тебе из-за этого красавца не известно, как вообще дальше жить! 

Помогло, правда, временно. Из кафе вышла и побрела вглубь города. Порой оборачивалась — вдруг следят. Но прохожие спешили по своим делам. Им было все равно. Лишь иногда они улыбались, видя Льва. И люди, которые улыбались сразу казались мне хорошими. 

Осенило меня через час, потому что я отлично знала этот район — раньше я тут часто бывала. Здесь жил мой бывший, счастливый обладатель собственной двухкомнатной хрущевки — именно поэтому наша любовь длилась целый год. Я не корыстна, нет, но порой так из дома сбежать хотелось. 

И я пошла к нему, вечер уже скоро. Поднялась на третий этаж. Люльку поставила у ног – сил уже нет держать. В дверь звоню. Не открывает, блин, и зачем я только ему ключи вернула… наконец раздались шаги. 

— Катя? - удивился мой бывший. 

— Виталик! - воскликнула я искренне симулируя восторг. Хотя, я и правда его ощущала от мысли, что скоро сяду на диван. – Я так по тебе скучала! 

Виталик удивился, но посторонился. Я правда не спросила, вдруг у него женщина в квартире, но если так, он наверное побрился бы и снял дырявую футболку. Я подхватила Льва и прошла в квартиру. 

– Это что? — икнул Виталик. 

Я ударилась в раздумья — вот об этом то я и не подумала. Не рассказывать же, что это криминальный подкидыш. Он меня в полицию сдаст, он очень труслив. 

— Ребёнок, — сказала я. — Мой. Я у тебя переночую, а то меня папа из дома выгнал, за то, что я родила вне брака. 

И пошла на кухню. Чайник поставила. Насыпала себе растворимого кофе. Льву дала упаковку от хлопьев – пусть шуршит, ему нравится. 

– Но презервативы дают девяносто девять процентов защиты! - возразил Виталик. 

Глава 7. Давид.

Неумело забинтованый бок ныл. Не болел даже, просто ныл, словно обиженный за то, что я совершенно его игнорирую. Комок бинта пропитался кровью, которая успела высохнуть и теперь больно царапала кожу. 

– Ты должен, — сказал себе я. – Иди. 

Занимался рассвет. Наверное, я замёрз, но холода не чувствовал. Я шёл по полю, трава высокая от росы мокрая. Спотыкаюсь. Где-то громко мычит корова — впереди деревня. Я понимаю, что на глаза лучше не попадаться, иду лесом, но рассвет очень ранний, люди только начали просыпаться.

Я вышел на главную улицу небольшого посёлка. Иду. В глазах мутно, но я тщательно всматриваюсь в дома. И наконец вижу — обычный деревенский дом, обшитый ветхими уже деревянными планками, краска с которых давно облупилась. На заборе табличка с красным крестом. Сельский медицинский пункт. График работы висит — с шести тридцати. Уже скоро. 

Я открыл скрипучую калитку и прошёл по дорожке посыпанной гравием. Начало осени, на траве лежат жёлто-красные кленовые листья. Вдоль дорожки пушистые оранжевые цветы на тонких стеблях. Красиво. Сажусь из последних сил на ступеньку. Совсем недавно я так подбросил сына, теперь — себя. Ожидание растягивается в вечность. 

– Вы опоздали, - спокойно сказал я женщине, когда она наконец пришла. 

Она смотрела на меня сверху вниз. Высокая. Мощная, необьятная. Волосы заплетены в детскую косичку, она через плечо перекинута. На ладонях трещинки и мозоли. 

— Корову доила, - пожала плечами она. — В стадо проводила. Полис есть? 

Я покачал головой. Женщина вздохнула, отперла дверь громко гремя ключами и буквально приподняла меня, дернув за руку, помогая войти. Я добрел до стула и начал снимать с себя верхнюю одежду. Рубашку пришлось отдирать, присохла вместе с кровью. 

— Скорую бы, - с сомнением протянула фельдшер. – Я не хирург. 

– Нельзя, - хрипло ответил я. 

Она снова вздохнула. Сняла один халат, в цветочек, надела белый, тщательно отглаженный. 

— В другую комнату пошли. Сейчас Петрович с давлением придёт… 

Я кивнул. Соседняя комната узкая, только кушетка и длинный шкаф забитый папками с документами. Лёг. Сдержал стон скрипнув зубами. 

— У меня только новокаин, - сказала она. – Больно будет. 

– Плевать. 

Больно было, бой баба не солгала. Порой я проваливался куда-то в саму черноту, теряя себя. Выводил меня обратно Лев. Такой, каким приснился мне. Щербатый, вихрастый. Мой. За руку выводил. 

— Антибиотики поставлю, - доносился голос сквозь вату. — Крови у меня нет и никогда не было. Физраствор есть. 

– Всё равно… 

Снова боль. Затем минутное облегчение. Осознание, что теперь станет легче. Должно. И я смогу решить все проблемы. Обязан. И Катю найду. 

– Это тебя в Ерофеево подстрелили? Там бегали на днях с пистолетами. 

— Где? 

— Деревня возле станции. 

Доходит медленно. А потом жгучее желание встать немедленно. Там Катя. У неё Лев. Её нашли. Я там нужен… Но внезапно понимаю, что ноги стали ватными. Словно просто устали мне служить. На долгое мгновение мне казалось, что я больше их не чувствую. 

– Да лежи уже, — отмахнулась фельдшер. – Искали они там кого-то, да так и не нашли. 

Дышу, снова вспоминаю, как дышать. И кажется вдруг, что тогда в электричке я не просто так увидел Катю, юбочку, коленки острые из под неё… Судьба. 

— Деньги в куртке, - хриплю я. – Сколько надо берите. 

— Встанешь и сам дашь, я тебе что, воровка? 

Темнота снова тянет меня к себе. Обманывает, обещая встречу с сыном. Фельдшер идёт к дверям моей тесной клетки. 

— Стой, - сказал я пытаясь быть убедительным. – Рядом встань и стой, телефон положи… 

— Себя положи и лежи, - фыркнула она. – А у меня Петрович сейчас придёт, что я ему скажу? Придумал тоже… 

Я выключился. Иногда выныривал, когда по моему лицу бегала муха. Пытался её согнать — сил не хватало. И тогда слышал, как сердито моя спасительница отчитывает тех, кто пропустил приём. Мать ребёнка, которого от сладкого обсыпало. А ещё яростный спор о том, что мастит у коровы хозяйственных мылом не вылечить, блокада нужна, блокада и дойки почаще. И все это казалось таким иррационально мирным, что не верилось, что там где-то — Лев в опасности. Но из капельницы медленно капает раствор, каждая капля из которого лечит меня ничуть не меньше, чем чужой разговор о коровьем вымени.

Глава 8. Катя

Откат меня настиг ближе к ночи. Нещадно болели руки и плечи — весь день ребёнка носила. Спина тоже болела. Ноги. Казалось, что болит все. Я полезла в аптечку к бывшему, благо болеть он любил, делал это со вкусом, с чувством, с толком, с расстановкой. До сих пор, как вспомню, так вздрогну. Ладно, все позади, а аптечка у него шикарная. 

Боль немного ушла, но мне хотелось спать. Я не спрашивая заняла диван в гостиной — в конце концов я отдала Виталику целый год своей жизни. Возможно, если бы не Виталик, он был бы лучшим моим годом. Раньше он мне даже красивым казался. А теперь…теперь мне было с чем сравнивать, на свою беду. 

Лев уснул, я уснула тоже. Снился мне его папа. Он шёл за нами, спотыкаясь. На его одежде алели пятна крови. Мне было жаль его, но я искренне восхищалась тем, насколько сильна его воля. Он заставлял себя идти. Не к месту вспомнилось, как Виталик посадил себе занозу, но это во сне было лишним и я отмахнулась. 

Мне хотелось остановиться. Помочь ему. Осмелиться заглянуть в глаза, тёмные, как бездонные омуты, на дне которых столетние сомы лениво шевелят плавниками, а в полночь поют, расчесывая косы, русалки. Но он не хочет принимать мою помощь. 

— Иди, - говорит он мне. — Тебе нужно идти. Я знаю, что это сложно. Не стой долго на одном месте. Нельзя. Лев… 

– Что Лев? - переспросила я. 

– Он плачет, - ответил мне мой лесной бандит из сна, и я проснулась. 

Тяжело открыла глаза. Время ещё детское – ночь только вступила в свои права. А Лев явно уже выспался, и правда, плачет. Я была с ним так недолго, но теперь, вставая к нему, чувствовала себя так, словно я его мать с рождения. Словно не сплю уже много ночей. Я так устала за этот сумасшедший день. 

— Катя! - крикнул из соседней комнаты Виталик. – Ребёнок не даёт мне спать! Сделай что нибудь! 

– Будешь выпендриваться, - крикнула и я, пытаясь переорать ребёнка, — я на алименты подам! 

Виталик заткнулся, а Лев нет. Я приготовила ему смесь. Сосал он жадно — проголодался. Вот спать не думал, глазенки распахнул, смотрит на меня пытливо, словно ожидая ответов на свои вопросы.

— Ничего не знаю, - вздохнула я, склоняясь над ним. — Ни что делать, ни где твой папка. 

Малыш вздохнул, потянулся к моему лицу, ухватился за нос, и даже засунул пальчик в ноздрю. А ногти ему надо бы подстричь, с тоской подумала я. С тоской, потому что никогда не стригла ногти малышам, да и вообще другим людям. 

Засыпать Лев не хотел. Уложенным в люльку орал. На руках не могу — все болит. В итоге я положила его рядышком с собой, легла и сама. Он ближе к стенке, не упадёт, да и ползать точно не умеет. Но сейчас удивил — перевернулся на пузо, и даже на руках приподнялся разглядывая, в какое место его снова притащили.  Гулит. Я приглушила свет и вырубилась прямо рядышком с ним. 

Проснулась от того, что меня кто-то трогает. За ногу. И это явно не Лев. Глаза распахнула испуганно, как наяву вспомнив бритый затылок незваного гостя, пистолет, который до сих пор лежит в моем рюкзаке, надо было под подушку засунуть! Подавила вскрик, отшатнулась, нашаривая на диване тёплого Льва - хватать и бежать. 

— Ты чего? — испуганно и немного обиженно спросил Виталик. — Это же я. 

– Ты, - выдохнула я. — Вижу. 

Убрала руку с ребёнка — хорошо, что не разбудила. Ночник светит едва-едва, пытаюсь разглядеть Виталика, сидящего у моей постели. Успокаиваюсь.

– Чего надо то? — наконец додумалась спросить я. 

— Тебя, — спокойно ответил он. — В конце концов мы сто раз уже это делали, а ты у меня ночуешь… 

Я сначала чуть не рассмеялась. Потом думаю, ну его, этот смех, выставит ещё на улицу, а я там быть уже устала.

– Тут же ребёнок, - попыталась вразумить я. 

– Ну и что, он все равно ничего не понимает. 

И рука, нахальная такая, по моей ноге все выше. Я вовремя вспомнила — Виталик жутко труслив.

– Слушай, а давай! - радостно воскликнула я, за эту самую руку хватаясь. — У меня сто лет никого не было! С тех пор, как врач диагностировал у меня супер-гипер хроническую овуляцию. 

— Это что? 

– Постоянная овуляция, - печально вздохнула я. – И ничего не помогает. Никакая контрацепция. Меня мужики боятся теперь, хожу, одинокая и голодная, иди ко мне мой хороший… 

Теперь отшатнулся уже Виталик, а я подумала, что все же придется искать где жить. Придумать, что сказать на работе. Решить, как быть со львенком, который так спокойно рядышком сопит. 

– Мне пожалуй одного ребёнка хватит, - тут же расхотел меня Виталик. — Я пойду. 

Я печально вздохнула, для полноты образа, и правда — уснула. И во сне все время пыталась решить, как быть. Утром, покормив для начала Льва, я полезла смотреть его погремушку. Эта идея пришла ко мне во сне. 

Погремушку я рассмотрела. Мягкие её детали были выполнены из нежнейшего материала, название которому я не знала. Остальные — из полированного дерева. Игрушка явно была очень дорогой. Я её покрутила и увидела, что на одном из деревянных шаров выточен лев. Возможно, она сделана на заказ. 

Виталик ещё почивал, благо его младенец с утра пораньше не поднял. Я полазила по шкафам в гостиной, уж я то знаю, что мой бывший ничего просто так не выкидывает. Телефон его покойной бабушки нашёлся на месте, в той же полке. Камеры в нем была плохой, я поставила его на зарядку и сфотографировала игрушку на свой телефон. Его светить не хотелось. Фото передала на бабушкин. Зарегистрировалась в нескольких социальных сетях, и закинула объявления в группы барахолки и просто местные городские группы. 

Найдена погремушка. По виду — очень дорогая. Отдам тому, что сможет описать её особые приметы. И номер телефона покойной бабушки — телефон сопру. 

— И может так мы найдём твоих родных, - сказала я спящему Льву. — Папу, который пропал. А может, даже, маму. 

При мысли о том, что у детеныша где-то есть настоящая мама, которая имеет на него полные права, меня скрутила неожиданная, для самой меня, ревность. Самая настоящая. Я представила, как она целует бандита. Как ласково ей улыбается Лев — а мне то не хочет, только во сне видела… И появился соблазн просто никому ребёнка не отдавать. Так не делается, напомнила себе я. И вообще, может меня уже не только бандиты ищут, но ещё и полиция.

Глава 9. Давид

Казалось, воспаленные края раны расходятся, но это было не так. Деревенская фея и правда не была хирургом. Она просто порадовалась, что у меня не задеты потроха, обкромсала воспаленную ткань, зашила, и дала мне лошадиную дозу антибиотиков. Шрамы будут ужасны. Но – она меня спасла. 

– Куда пошёл? — сурово сдвинула брови она через три дня. — Тебе ещё две недели лежать и бульоны пить, как ещё не помер. 

– Мне нужно, - сказал я. — У меня ребёнок. А у ребёнка никого кроме меня нет. 

Ещё у Льва была Катя. Смешная девушка, которую я почти не знал. Та, которой я доверил самое дорогое, что у меня есть. По сути – все. 

— Ребёнок, - протянула она. 

И ничего больше не сказала — понимала, что причина уважительная. Что ради ребёнка можно переступить через себя. Нужно. Я оставил на столе деньги. Много. Я бежал в никуда с порядочной суммой наличных. Фея в сто кило покачала головой, но не пытаясь отказаться, не пересчитывая, засунула стопку в карман халата. И это я тоже оценил в полной мере – я уважал людей, которые знают цену своим поступкам. Она меня спасла, знала это, и мою благодарность приняла без лишних слов. 

– Мне бы машину, - спросил я. – Пешком далеко не уйти, ты сама понимаешь. 

Светлые брови сдвинулись на переносице. А потом кивнула — нашла решение. Так я стал обладателем старой бежевой шестёрки, с почти насквозь прогнившим днищем. Естественно, без каких либо документов. Ничего - главное, ездит. 

— Ты там поосторожнее, – попросила фельдшер. – Ищут тебя. Вчера почти все деревни окрест прошерстили. Хорошо, что уходишь, и до нас доберутся. Я то смолчу, да мало ли народу тебя видело… 

Я кивнул, принимая предостережение. Едва сдержав стон погрузился в машину – с трудом вместив в неё длинные ноги. 

— Ну, поехали, - похлопал ладонью по рулю, подернутому сеткой трещин,отполированному чужими руками. 

И поехал в деревню Кати. Она, казалось, спала. Две короткие улицы. Заброшенные, утопающие в подернутых золотом деревьях, дома. Красиво и сонно. Почти идиллия. Только – не верится в неё совсем. 

Машину я бросил перед чьими-то воротами. Обошёл дом, утопая в крапиве, какой-то особенно злой осенью. Невольно посмотрел на избушку, в которой прятался так недавно. Затаился за кабинкой туалета. В доме кто-то был, я явственно это чувствовал. Но скорее всего это лишь один человек. Не очень нужный — вот и оставили караулить дом, на случай, если Катя вернётся. Ступенька веранды скрипнула, но на шум никто не вышел. Не удивительно, мужчина, оставленный на всякий случай, самым бессовестным образом спал. 

Я взвесил свои шансы — с сонным справлюсь точно. Несмотря на раны, несмотря на то, что частью, вместо крови, во мне физраствор. 

– Эй, - заорал горе сторож, разбуженный не самым деликатным способом, когда я заломил ему руку, лишая сил сопротивляться. — Больно! 

– Я знаю, - ответил я. – Так и задумывалось. Рассказывай. 

Он глубоко втянул воздух. Попытался вырваться, потом сдался. Я его держу за заломленную руку, любуюсь его затылком. На нем подживающая ссадина и начинающий уже желтеть синяк. 

— Это твоя чокнутая баба! — догадался, куда я смотрю, мужчина. — Ломом, по голове! 

Я поневоле восхитился Катей. Восхитился тем, что судьба просто сама привела меня к ней. К единственной, кто мог бы помочь. Кто рискнул всем ради моего ребёнка. 

– Говори. 

— Да не знаю я ничего, меня оставили тут вдруг вернётся! За то, что я идиот и меня баба уложила! 

Через пять минут я вышел из дома. Мужчина был жив — связан. Свои приедут, развяжут. Он и правда, ничего не знал. Пешка. Знал бы, сказал бы, заливаясь слезами - я спрашивать умел. 

Снова подошёл к крапиве — в этом направлении Катя бежала. Шёл по её следам. Голова немного кружилась, я уже устал, но это я совершенно игнорировал — я знал, что уже выздоравливаю. 

Осмотрев место событий подогнал машину. К ближайшей остановке Катя бы не пошла — она осторожная. Доехал до следующей. Посмотрел расписание автобусов. Ходил здесь только один – маршрутка. Куда пойдёт человек, которому некуда идти? Он доедет до конечной. И я доехал до конечной. 

Постоял. Катя наверняка была очень голодна. Измучена. И я пошёл в ближайшее кафе. 

— Тогда не я в смене была, - растерялась девушка официант. — Спросите у Иры, сейчас её позову. 

Я пил кофе. Крепкий, даже чересчур. Слишком сладкий. То, что нужно мне сейчас. И есть нужно было, я знал это, но заставить пока себя не мог. Позже. 

– А я сразу, как вас увидела, поняла, что вы его папа, - улыбнулась официант. — Вы очень похожи. С ребёнком. Он чудесен. Тем более тот парень, с которым она на следующий день в магазин ходила, на роль папы явно не тянет. Они просто в моём дворе живут, здесь, на окраине, все друг друга знают… 

Так я получил первый чёткий след. За небольшую сумму девушка даже вспомнила, в какой подъезд пара заходила. Я поехал к дому. Несколько наводящих вопросов старушкам, и у меня был номер квартиры. 

Сейчас я увижу её. Девушку, что спасла моего сына. Волнение, которое я поневоле испытываю, приятное. Я не знаю, что я ей скажу. Мои проблемы ещё не решены. Но я должен объясниться с ней. Я должен увидеть Льва. 

От подъёма по ступеням на лбу выступила испарина – я ещё слишком слаб. Стучу в дверь, пожалуй, слишком требовательно. Анализирую, что я чувствую. И удивляюсь… смешно, но это ревность. Я ревную девушку, которую почти не знаю к парню, который, возможно, является частью её жизни. 

— Мне нужна Катя, - сказал я, когда дверь открылась. 

Парень, увидев меня, явно смутился – не ожидал. Попытался захлопнуть дверь, но я ему не позволил. 

– Я не знаю, где она, - торопливо сказал он. — И полицейские по её поводу приходили, правда, когда я потребовал доказать их принадлежность к правоохранительным органам, они очень грубо отказали. А она между прочим, телефон у меня украла! Я не написал заявление только в память о том, что у нас было! 

Глава 10. Катя

Я купила кенгуру. Даже не кенгуру, а просто штука, в которой ребёнок болтается крепко прижатый к моему животу. Так, похоже, Льву нравилось больше - он стал меньше возмущаться. Так явно нравилось больше мне и моей спине, которая передумала умирать. 

Квартира, в которой мы обитали была страшной и унылой. Не менее унылой, чем моё состояние. Работать мне было нельзя, моё увольнение висело под вопросом. Домой я вернуться не могла. Папа на меня кричал очень громко - ему уже звонили. Представились полицейскими. В это я не верила. Папе пришлось остаться у новой тёщи, это ему не нравилось, а ещё он волновался за меня. Если честно, я тоже за себя любимую очень волновалась. 

– Агу, - пропел Лев. 

— Ага, - согласилась я. 

Сегодня он не спал всю ночь. Квартира, которую мне сдали посуточно, тёмная, тесная, была исхожена мной вдоль и поперёк. Просто брала ребёнка на руки и ходила, ходила, надеясь что он уснёт. Я устала, а ещё весь мир против меня. 

— Так больше продолжаться не может, – сказала я ребёнку. — Мне нужно тебя отдать. 

Лев насупил тонкие, почти прозрачные бровки и заплакал. Сердце моё в который раз дрогнуло и я решила — дам его отцу ещё сутки. Пусть как хочет решает свои проблемы, как хочет идёт меня в этой страшной облезлой многоэтажке, но больше так продолжаться не может. Ладно, хоть деньги есть. 

Телефон зазвонил ночью. Я уснула, просто выключилась, но услышав трель проснулась моментально. И трубку брать страшно. Кто это может быть? Виталик? Он уже звонил скандалить, благо номер своей покойной бабушки знал, но я забросила его в чёрный список. Кто ещё? Только тот, кто мог увидеть одно из моих объявлений. 

Я регулярно просматривала посты, но ни у кого они интереса не вызвали, разве только предлагали пару раз выкупить примечательную игрушку. А теперь, вот, звонит кто-то. 

Я перевела взгляд на Льва — не спит. И не похоже, что только что проснулся, слишком смотрит внимательно. На меня. И тоже слушает трели. 

— Мы возьмём трубку? — спросила я у Льва. 

Тот в ответ рассерженно дёрнул пяткой, явно обвиняя меня в трусости. Телефон замолк, я даже обрадовалась, но он зазвонил снова. 

– Алло? - робко спросила я. 

Эти дни с чужим, почти краденным ребёнком, научили меня смелости и принимать решения, но бояться мне это не мешало. 

— Лев у вас? 

Голос женский. Холодный. Спокойный и равнодушный. От него мороз по коже и чёткое предчувствие беды. Наверное, она очень красива, эта женщина. 

— Кто? 

– Мой сын. 

Я перестала дышать. То есть, я понимала, что дышать надо, хотя бы потому, что эта страшная квартира не лучшее место для упокоения, но вдохнуть никак не получалось. Я потянула руку к малышу и он крепко обхватил мой палец своими крошечными пальчиками. Отлегло. Дышу. 

– Да, - почти спокойно ответила я. 

— Говорите адрес. 

Она даже не спросила, как у него дела. Не болеет ли — а он всю ночь плакал. Наверное, зубы, хотя не рано ли? Гугл мне сказал, что рано. По нему же я высчитала, что Льву около трех месяцев. 

Нужно сказать адрес. Она приедет и заберёт ребёнка. И для меня все закончится. Я выйду на работу, которую терпеть не могу. В обеденный перерыв буду пить чай с шоколадкой по акции, из супермаркета по соседству. Но во мне будет пусто, я знаю. После Льва… Чтобы эту пустоту заполнить, я помирюсь с Виталиком. Рожу ребёнка. Не Льва, другого. Зато, своего… 

Но останавливает меня не мрачность перспектив. Меня тормозит равнодушие в голосе этой женщины, которую язык не повернётся назвать мамой. А ещё то, что лесной бандит попросил никому не верить. 

– Я вам не верю. 

— Это самый красивый ребёнок из всех возможных. На левой пятке у него родимое пятно, оно передаётся в роду моего мужа из поколение в поколение. 

Черт. Родинка была. Маленькая, круглая. Я сначала думала, что грязь, оттереть пыталась. Она точно знает, о чем говорит. Но я обещала его отцу дать ему ещё день, пусть он об этом и не знает… 

— С мальчиком все хорошо, - торопливо затараторила я. – Я о нем забочусь. Только…я не могу его отдать. Я обещала его папе. 

— Дура, - сказала незнакомка. — Тебя найдут. 

А потом…рассмеялась. И звонок сбросила. У меня от её смеха мурашки. В комнате полумрак. Лев лежит глазенки таращит. Вскочила, побежала двигать шкаф к двери. Чтобы если найдут, не вошли так сразу, я успею вызвать полицию. Телефон выключила, чтобы не отследили, как в сериалах. 

Успокоилась я только через час. Осмелилась телефон взять в руки. Номер телефона незнакомки был скрыт. Она явно не очень озабочена тем, что происходит с ребёнком. Я все делаю верно. А из квартиры придётся уйти, как только наступит утро. 

Телефон зазвонил сразу же, как я решилась его снова выключить. В этот раз номер не скрыт. И брать не хочется… Но если уж начала, надо идти до конца. 

– Катя? 

Голос мужской. Приятный, бархатный. Знает, как меня зовут, гад. Но от одного лишь того, что это не та женщина, мне уже становится легче. Только бы она больше не звонила. 

— Да? 

– Катя, вас ввели в заблуждение. Пожалуйста, выслушайте меня до конца. Лев это мой сын. Его похитили, похититель сумел скрыться. А теперь я узнаю, что он у вас… Я вам заплачу. Много. Сколько угодно. Скажите мне пожалуйста, что сейчас с ним все в порядке! 

Он говорит так горячо, что мне хочется ему верить. Его голос так красив и убедителен. В нем — страдание. Он так хочет взять своего сына на руки. Прижаться щекой к младенческим пушистым волосам. Вдохнуть сладковатый молочный запах… 

Никому не верить, да? Почему никто не сказал, что это будет так непросто? Здравый смысл шепчет - а почему ты веришь бандиту? Ты не видела ни одного документа на ребёнка! Может, он и правда, его украл! 

— Но… - пытаюсь робко возразить я. 

– Стоит вам только увидеть меня и вы все поймёте. Лев — моя копия. Я буду один, Катя. Я все ради него отдам. Я умру ради него… 

Глава 11. Давид.

Не стоило сюда приходить. Я нутром это чувствовал, но остановить себя не сумел. Она знала, точно много знала, женщина, которая родила мне сына. Которая пьянила своей красотой и страстью. И то и другое было липовым – но Лев был. Он самое настоящее, что есть в моей жизни. 

Особняк был огромен. Казалось – тих и пуст. Но даже если той, что была моей женой здесь нет, он полон жизни. Бродит садочник, тихо под нос бормочет. Дробно стучит на кухне нож — в руках очень дорогого повара. Натирает до блеска мебель горничная. Я сам за все это платил, мне ли не знать. 

Я мог бы войти. Никто и слова бы мне не сказал. Я хозяин. Пройти в комнату. Моя жена, может, сидит у огромного зеркала в пеньюаре, тонкая бретелька сползает с гладкого плеча. И ничего во мне не шевелится при этой мысли. 

— Брось, Дава, - засмеялась бы она, и смех её выверен до последней нотки. - Ты всегда был параноиком. Всё нормально. Верни нашего сына домой. Все хорошо. 

И сбросила бы с себя одежду. А я…я бы ближе подошёл к ней. Она была уверена в том, что её гладкое тело имеет надо мной власть, как и над любым другим мужчиной. Что она всего может им добиться. Я бы протянул руку. Коснулся её горла. И…сжал.

Этого хотелось так сильно, что я поневоле стиснул челюсти — терпеть. Рано. Нельзя. Сначала нужно во всем разобраться. 

В дом я все же вошёл. Со Львом на руках не рискнул бы, он теперь он был далеко, возможно, в безопасности. Главное, что не здесь, со своей матерью. 

Я отлично знал систему безопасности дома. Все её слабые места. Обошёл ограду, набрал код на неприметной, запасной калитке. Вошёл. Прошёл ко входу в большой, на несколько машин гараж. С тоской посмотрел на свой чёрный джип класса люкс – тоже не время. 

Игоря я нашёл в подсобке. Он мастер на все руки и незаменимый человек. Пенсионер, бывший военный, на фронте бывал — Чечня, Афганистан. Ходил, тяжело прихрамывая на раненую ногу, что раздражало мою жену. Но увольнять людей по одной лишь прихоти не в моих правилах. 

— Хозяин? - спросил он. — Я знал, что придёте, эта стерва… 

– Не стоит, - мягко сказал я. – Я скоро уйду.

– Маленький хозяин? Он жив? 

Игорь, у которого не было семьи, всегда смотрел на Льва с глубоко спрятанной от самого себя нежностью. Он бы жизнь за него отдал. Но так близко я спрятать ребёнка не мог. 

— С ним все хорошо. Говори. 

— Он приехал… Ночью. Я не уехал, специально ждал. Да и на вас надеялся, что появитесь, три камеры сломал на участке. Злой был, этот... Орал. Звонили они, да. Сначала жена ваша, потом он… Я не слышал, о чем они говорили. 

Я кивнул. Всё это ожидаемо. Они создали идеальный план, моя жена и её любовник. Помешало им только одно – я жив. И Льва у них нет. Но у того, которого я считал своим братом очень много приспешников.

– Оружие, - пробормотал Игорь. – Я вынес вам из сейфа, простите уж. Документы взял, все какие были, не дожидаясь, как только услышал, что в вас стреляли. Наличка. 

Я приобнял его, похлопав по ссутуленной спине, поморщившись от боли — права была фея, мне лежать бы, да бульоны жрать. Только вот, некогда. 

— Парни мои что? 

— Прислугу почти разогнала. И меня бы, да я затихарился… офис закрыт. 

В принципе, я не мог верить и своим людям – после того, что произошло. Предательство было слишком глубоким. Но верить хотелось. Хоть кому то. Например, Кате. Острые коленки. Ключицы. И вся она острая, словно из углов сделанная, и все равно глаз не оторвать. Я не умираю. Я буду жить. Её нужно найти. 

— Всё хорошо будет, - обещал я, сам в это веря. – Я пойду. 

Красивый дом остался позади. Гараж, полный дорогих машин. Меня ждал автомобиль, сиденья которого полны пыли. Дверь открывается, если её пнуть. Но все это такие мелочи, если вспомнить о том, что я все же жив. А все моё останется моим. 

Передо мной был целый город. Наверное, наступило время собирать долги. Тех, кто мне был должен очень много. Кто-то должен целую жизнь. Но я еду в спальный район. Туда, где бродила Катя с моим ребёнком в руках. Куда она ушла? Где её сейчас искать? Заказываю мясо и ем через силу – просто потому, что нужно. Жую, не чувствуя вкуса. Ищу глазами уже знакомую официантку.

— А где та, с которой я вчера говорил? - не выдержал я.

В моем состоянии все мне казалось странным. За каждым поступком скрывалось намерение. И отсутствие милой девочки тоже наводило на подозрения. Кажется, даже в воздухе напряжение, или это лишь мои фантазии? 

Официантка, которая подошла пыталась быть недовольной. Вздохнула. Потом на меня посмотрела и не выдержала - улыбнулась. Ни одна женщина не могла мне отказать, даже в такой малости, как вопрос. 

– К ней подруга пришла, с ребёнком, - пожала плечами она. – Отпросилась, меня одну бросила. 

Я мог бы спросить, как выглядел ребёнок. Та самая подруга. Но - не стал. Положил на стол купюру, торопливо уточнил, в какую сторону они пошли. 

В парк. В парк, блин. Во мне зрело очень нехорошее предчувствие. Вспомнилась жена - уж она была на многое способна. Я надел очки, словно это могло бы как то спрятать — ерунда. Двинулся к парку. Шагаю торопливо, бегу, машину бросил - наперерез быстрее будет. Что может произойти в парке? Точно произойдёт. Не там ли романтичные барышни любят назначать свидания? Не только их. Встречи. Кажется, я уже все понял. Главное, не опоздать. 

Наверное, выходной. Я перестал следить за тем, какой день, после того, как едва не погиб, прикрывая своим телом ребёнка. Очень много людей. Погода солнечная, деревья горят оранжевым. Смеются. Дети. Какой то ребёнок врезается в мои ноги, останавливаюсь перевести дыхание. 

Черт, как искать её в такой толпе? Дышу, словно могу унюхать её след в воздухе. Но нет. Пахнет попкорном и сладкой ватой, что продают с лотков. Пахнет застоявшейся водой из фонтана. Чьим то страхом пахнет. Напряжением. 

В стороне от основных потоков людей были рампы и старые аттракционы, которые собирались, видимо, снести - обязали лентами аварийками. Я перешагнул черёд ленту, шагнул в бетонный лабиринт старой рампы. 

Глава 12. Катя

— Пятку, - сказала я категорически. — Покажи пятку. 

Родинка была. Небольшая. Такая яркая, аккуратная, словно её карандашом нарисовали, красоты ради. Я выдохнула. Надо бы обрадоваться, но столько всего разом нахлынуло. Ему наверное можно верить. А ещё можно верить… Его жене. И тому, что она есть, мама Льва. Та, которая рожала его в муках. Которая ночами спала рядом с его отцом. Близкая ему. Родная. 

Руки затряслись, вместе с ними и пистолет. Бандит, имени которого я до сих пор не знала шагнул ко мне. Под босыми ногами хрустнула бетонное крошево. Я вздрогнула. 

– У меня пистолет, - решила припугнуть я. 

— Ты не умеешь стрелять. 

— Я в интернете прочитала сначала, как это делать, - обиделась я. — Я не глупая! Не подходи я ска… 

Договорить я не успела — все произошло слишком быстро. Вот лёгкий хруст под его ногами. Вот сильная, очень сильная рука, касается моих скул. Я чувствую в ней силу, но прикосновение очень нежное. Тем не менее, противостоять я не могу. Распахиваю глаза и смотрю на него, словно под гипнозом. Глаза тёмные. Резкий изгиб упрямых губ. Щетина. Колется, наверное. Через секунду поняла — и правда, колется. А губы твёрдые и нежные разом. Потому что он меня поцеловал! 

Это был самый странный поцелуй в моей жизни. Потому, что я никогда так не боялась. Потому, что красивее мужчины я не встречала. Он совсем не такой был, как все. Я стою, словно меня парализовало. Вдыхаю его запах. От него пахнет солнцем и кровью. Способность думать ко мне возвращается только тогда, когда он отрывается от моих губ. 

— Зачем? — шепчу я. 

— Чтобы не пристрелила, - беззлобно ответил он. 

Я перевела растерянный взгляд на свои руки — пусты. А он задрал тёмную рубашку,  на мгновение сверкнув плоским животом, хирургическим пластырем в алых пятнах, и ещё - второй кобурой.  Убрал моё оружие за пояс. У него был пистолет! Все это время! 

— Ты опасен! 

— Я хотя бы не пытался тебя убить, - резонно ответил он. — Теперь быстро говори, где мой сын и что, вообще, происходит. 

Я говорю, смотрю вниз. На него почему то стыдно, хотя стыдно должно было быть ему. Я детей незнакомым людям не подбрасываю! Да так, чтобы за ними потом бандиты охотились!? 

Он обулся. На меня посмотрел. Коротко, но ёмко выругался. 

— Значит, - подытожил он. – Мой ребёнок где-то с незнакомой  тётей. Мы стоим в центре парка, куда скоро стечется, а может и уже, толпа вооружённых людей. Все правильно? 

– Я тоже была незнакомой тётей, - воскликнула я. – Когда ты…вы, оставили мне ребёнка! И вся моя жизнь к чертям! Я не могу так больше, все сломалось! 

— Тс-с-с, - улыбнулся он одними губами. – Ты не незнакомая тётя. Ты Катя. 

Дёрнул меня к себе слишком резко. Я упала на его бок, тот самый, раненый, бандит сдавленно охнул и снова выругался. 

— Люди там, - объяснил мне. - На четвереньках давай, моя боевая единица ультра класса. Веди. 

Я встала на четвереньки. Вела, поэтому спереди. Семеню и думаю о том, что он смотрит на мою попу. Гад. А может и не смотрит, от этого ещё обиднее. А ещё о том думала, что кашу я заварила, но почему то не страшно больше. Пусть на четвереньках, зато рядом он. Но на попу пусть лучше смотрит, так всяко приятнее… 

Обернуться и проверить смотрит или нет мне смелости не хватило. 

– Они за кафе, - шепотом объясняю я. — Ползти всю дорогу не получится. Но я не глупая, я пришла за два часа почти до встречи. 

— Они тоже не глупые, - заметил бандит. - Ползи. У тебя кстати на правой ягодице дырочка в штанах. 

Смотрит, бросило в жар меня. Не обратила внимания даже на то, что наступила на острый камешек коленкой. У полосы деревьев меня снова дернули за руку, потащили мимо многочисленных стволов тонких березок, уже бегом, за руку. К кафе подбегаем сбоку, обходим. Ира сидит на пеньке возле мусорного бака и вид имеет самый печальный. А Лев похоже доволен жизнью. 

Оставшиеся метры бандит преодолел за секунду. Выхватил ребёнка из женских рук. Я отвернулась. Мне грустно. 

— Это кто? - шепотом спросила Ира. 

— Папа. 

Она закатила глаза. Принялась загибать пальцы. 

– В моём дворе ты жила с одним папой. Сюда пришла на встречу с другим. А вернулась с третьим, да? 

Я головой только покачала. Я слезы глотаю. Все не так теперь. 

— Этот мне нравится больше всего, - вдруг улыбнулась Ира. — Это он тебя искал. 

Уже не важно. Ничего не важно. Смотрю на Льва. Улыбается. Говорят, в таком возрасте ещё не умеют думать, но наш то умеет. Улыбается. Вскрикивает. Ручками размахивает. А его отец так на него смотрит… у меня сердце переворачивается. Они так похожи. Как я вообще могла сомневаться? Лев ничего не боится. Он то знает, что папа его спасёт.

— Ничего ещё не кончилось, - озадачил мужчина. – Нам ещё отсюда выбираться. Парк, наверное, уже охватили. Ира, вам спасибо. Идите, вас не знают. Спокойно выйдете. 

Она неуверенно кивнула и пошла, постоянно оборачиваясь. А я…жду когда скажет, иди тоже. Уходи. Я так ждала этого момента. Когда меня освободят от Льва. От всего, что случилось. Вернут мне мою жизнь. Нормальную, обычную. А теперь в голосину реветь хочется от такой несправедливости. Я не хочу, чтобы это заканчивалось. Я хочу Льва на руки. Подержать, ну, хоть пять минуточек еще. Хочу узнать, как зовут его отца. Хочу…слишком много всего хочу. 

— Меня Давид зовут, - вдруг улыбнулся он. Лев вскрикнул, словно подтверждая. — Пойдём, Катя. Доверься мне. 

И руку мне протянул. Сильную, с тонкими пальцами, ссадиной на запястье, с татуировкой, шанс увидеть которую мне так и не предоставился. И да, я заварила кашу, и непонятно, как дальше быть. Одной безопаснее, я знаю. Но...я вкладываю свою руку в его. Моя светлая, белая почти. Его - загорелая. И даже нахожу в себе силы улыбнуться.