Бедная Марта

И только заметив фотографию в серебряной рамочке, стоявшую на столе, Кейт вдруг вспомнила, что у него есть невеста по имени Леттис.

Ох, проклятье! Она едва не выругалась вслух. Но тут Кейт вспомнила кое-что еще. Она же не рассказала ему последних новостей о Джо. Кейт откашлялась, чтобы привлечь внимание Клайва; он явно унесся мыслями куда-то далеко-далеко.

Клайв взглянул на нее своими темными глазами, и она сказала:

— Я только что виделась с Мартой. Вчера Джо отправили во Францию.

— Это отвратительно, — пробормотал репортер. — Он же совсем мальчишка. — Клайв побарабанил по столу. — Эта Марта… Я могу встретиться с нею?

— Это одна из причин, по которой я пришла сюда, — сообщила Кейт. — Марта хочет лично поблагодарить вас за вашу статью.

— А что толку? — мрачно обронил Клайв, не отрывая взгляда от стола. — Ее ведь даже не напечатали.

— Но вы все равно пытались помочь! Вы старались изо всех сил, и она тоже. — Кейт молитвенным жестом прижала руки к груди, чтобы показать, какое впечатление произвела на нее статья. — Послушайте, приходите завтра в кафе на Центральном вокзале без четверти час, и я познакомлю вас с Мартой.

Клайв Декстер решительно заявил:

— Приду обязательно.

После того как Кейт ушла, Клайв встал и пнул ногой ни в чем не повинный письменный стол. Подойдя к окну, он с размаху врезал ногой по стене, давая выход своему гневу. Это был наилучший способ сбросить напряжение, который он мог придумать в тот момент.

Кейт так и не забрала фотографию Джо. Он вернулся к столу и взял ее в руки. Мальчик выглядел совсем еще юным и невинным, его, наверное, никто не целовал, кроме матери. Будьте вы прокляты, те, кто заправляет страной и этой гнусной войной!

— А ты что думаешь обо всем этом, Летти? — Клайв сел на стул и посмотрел на фотографию своей невесты. — Уж ты-то наверняка получаешь удовольствие от этой чертовой войны, верно? — Она работала в Адмиралтействе ^[15]в Лондоне и снимала квартиру в Мэйфэр ^[16]вместе с несколькими девушками-служащими. — Вокруг столько симпатичных молодых офицеров, с которыми можно флиртовать, — сказал он, глядя на ее смеющееся лицо. Скорее всего, каждую ночь она проводит с новым любовником.

Леттис Конуэй приходилась ему дальней родственницей, и Клайв знал ее, что называется, с пеленок. Они всегда были друзьями, но Клайв ни за что не женился бы на Лет-тис, даже если бы за ней давали многомиллионное приданое. Впрочем, Леттис тоже не горела желанием выходить за него замуж. Он казался ей слишком скучным, слишком сдержанным, ужасно танцевал, совершенно не умел веселиться и получать радость от жизни. Клайв, в свою очередь, считал ее слишком шумной и несдержанной. Она совершенно не разбиралась в политике и была слишком беззаботной и острой на язык.

Но помолвка стала для них спасением. Мать Клайва перестала подбирать подходящую невесту своему старшему сыну, а родители Леттис больше не занимались поисками подходящего мужа для дочери — если таковой когда-либо появлялся на горизонте. Кроме того, они не стали возражать против того, чтобы она жила в Лондоне. Как выразилась однажды мать Леттис:

— Если это не волнует тебя, Клайв, дорогуша, то почему это должно беспокоить нас?

В самом деле, почему? Хотя, говоря по правде, Клайв все-таки беспокоился, самую малость. Он восторгался Леттис за то, что она избавилась от своих комплексов, но девушка ступила на скользкую дорожку, и он опасался, как бы она не пострадала. В то же время он искренне радовался тому, что их помолвка фиктивна.

Когда на следующий день Марта и Клайв встретились в кафе на Центральном вокзале, Клайв сразу же ощутил к ней симпатию. Она извинилась за свой внешний вид.

— Это моя рабочая одежда, — с сожалением призналась женщина, разглаживая юбку на коленях красными, обветренными руками. Кожа у нее на пальцах потрескалась оттого, что по несколько часов в день ей приходилось работать с жесткой тканью. Марту сопровождал стойкий запах пыли и мешковины.

Похоже, когда-то она была красавицей, но время оказалось безжалостным к ней. Кожа на лице Марты выглядела увядшей, вокруг глаз и в уголках губ пробежала паутинка глубоких морщинок, хотя былая красота возвращалась к ней, когда Марта улыбалась, что случалось очень часто, если она рассказывала о Джо и других своих детях. Клайв сумел разглядеть, что волосы женщины, почти полностью спрятанные под потрепанной косынкой, закрывавшей уши и завязанной узлом на затылке, были темными. Довольно большие глаза были карими.

Когда мисс Келлауэй представила их друг другу, Клайв вручил Марте маленький букетик роз, украшенных папоротником. Он бы купил ей и большой букет, но опасался, что у нее нет подходящей вазы, тогда как эти розы можно было поставить и в обыкновенный кувшин или банку.

Этот жест произвел на нее впечатление, и она, запинаясь от волнения, поблагодарила его. Клайв подумал, а дарили ли ей цветы раньше, но потом решил, что уж на свадьбе-то у нее наверняка был букет. Она настояла, чтобы он называл ее Мартой, а он заявил, что в таком случае она может звать его Клайвом.

— Не знаю почему, но я уже думал о вас как о Марте, а не как о миссис Росси, — признался он.

— Благодарю вас за то, что написали статью о Джо, — пробормотала она. — Кейт прочтет ее мне как-нибудь на днях.

— Быть может, — предложил он, — вы завтра заглянете ко мне в офис и я прочту ее сам? — От его внимания не укрылось, как Кейт сердито тряхнула головой, и он поспешил скрыть улыбку. — Полагаю, вы не откажетесь составить компанию вашей подруге, мисс Келлауэй?

— Благодарю вас, мистер Декстер. С радостью принимаю ваше приглашение, — ответила девушка в своей высокомерной манере.

Обращаясь к Марте, Клайв сказал:

— Мисс Келлауэй говорила мне, что вы ходили на прием к депутату парламента от Центрального округа Ливерпуля, майору Норману Брауну, и что он не смог вам помочь.

— Абсолютно ничем, — поморщившись, призналась Марта. — Кажется, он полагал, что я должна гордиться тем, что Джо может оказаться во Франции, где идет война. Говоря по правде, майор показался мне не вполне нормальным.

— Он пользуется репутацией законченного пьяницы, — сказал Клайв. — Если вы согласны, то от вашего имени я могу написать в Военное министерство и напомнить им о том, что закон был нарушен, и потребовать, чтобы Джо немедленно отправили домой.

— Я согласна, — торжественно объявила Марта.

— В таком случае я подготовлю обращение сегодня же, — пообещал он.

На следующее утро Клайв отправил Герберта в бар «Капс» на Парадайз-стрит за бутербродами и бутылкой вина.

— Купишь белое сладкое вино, — велел он. — Это для леди. И, пока она будет здесь, оставайся под рукой на тот случай, если она попросит чаю. — В крошечной каморке внизу была плита и необходимые принадлежности для того, чтобы приготовить чай или кофе. — И позаботься о том, чтобы у нас было свежее молоко.

— Слушаюсь, босс, — легко согласился Герберт. — Это связано с той статьей, что вы пишете?

— Если тебе так уж необходимо знать, Герберт, то да, связано, — высокомерно произнес Клайв. — Это называется журналистикой. Сколько тебе лет, кстати? — Он предположил, что Герберт — ровесник Джо. Отец мальчишки работал в типографии «Ланкашир пост», и только благодаря протекции юноша стал помощником Клайва.

— Четырнадцать, босс. На Рождество будет пятнадцать. — Герберт выглядел таким самодовольным, как будто был одним из немногих счастливчиков, доживших до пятнадцати лет.

— А что бы ты сказал, если бы тебя собирались отправить во Францию? Я имею в виду, прямо сейчас?

Юноша скорчил рожицу.

— Мне бы это не понравилось, босс. У нас есть сосед, так вот, он попал во Францию и тут же был убит. Не прошло и пяти минут, как ему прострелили башку, бедняге.

Мальчишка-посыльный имел привычку изъясняться очень живописно. У Клайва сложилось впечатление, что Герберта не удалось бы убедить поступить в армию ни за какие деньги.

Марта и Кейт пришли вместе. В невыносимо самоуверенной мисс Келлауэй Клайву нравилось то, что она всегда исключительно бережно обходилась со своей подругой — усаживала ее первой, подкладывала сахару в чай, брала под руку на прогулке. По крайней мере, снобизм в число ее многочисленных недостатков не входил.

— Если вы с Мартой намерены обращаться друг к другу по имени, то и я, полагаю, должна вести себя аналогичным образом, — с вызовом заявила мисс Келлауэй, как будто боясь, что он станет возражать.

— Это меня вполне устраивает… Кейт, — дружелюбно согласился Клайв.

Он усадил гостей за стол, на котором лежали бутерброды и стояла бутылка вина.

Марта подняла бокал.

— Я только пригублю, иначе вино ударит мне в голову, — заявила она. — Ведь мне сегодня еще работать. Как жаль, что все это, — она обвела рукой офис, включая и угощение на столе, — и моя встреча с Кейт состоялись только потому, что нашего Джо обманом убедили вступить в армию.

— Я бы тоже предпочел, чтобы мы встретились при других обстоятельствах, — согласился Клайв.

— Как и я, — подхватила Кейт. Она тоже попросила налить себе немного вина, поскольку, по ее словам, ей еще предстояло вернуться в колледж.

Для начала Клайв прочел вслух письмо, которое написал в Военное министерство, за ним последовала статья, отвергнутая редакцией «Ланкашир пост». Теперь, слыша себя словно со стороны, Клайв решил, что она получилась у него чересчур несдержанной, слишком злой и язвительной, но он не был готов сменить тональность и сделать ее более терпимой только ради того, чтобы ее напечатали.

Пока он читал, Марта кивала головой, и на глазах у нее выступили слезы. Клайв надеялся, что она не расплачется, потому что он не знал, как вести себя тогда и что говорить. Так что он обрадовался, когда она пригубила вино.

Клайва, когда он начала читать вслух свою статью, не покидало странное ощущение, будто весь мир замер, чтобы выслушать его. Замерло дорожное движение, повсюду выключились станки и машины, люди замолчали, говорил только он один, сообщая всему миру, какая страшная, непоправимая ошибка произошла. Закончив, Клайв представил, как солдаты кладут оружие на землю, как прекращается война и воцаряется мир на все времена.

Но тут его размышления прервало негромкое ржание лошади, запряженной в повозку, и цокот ее копыт по булыжной мостовой. Где-то неподалеку закричал мужчина, засмеялась девушка, а внизу завозился Герберт, громко насвистывая что-то, как локомотив перед отправлением.

Вдобавок зазвонил телефон, отчего Клайв и Кейт вздрогнули, а Марта вообще подпрыгнула на месте, поскольку никогда не слышала подобного звука. По ее словам, она даже не подозревала, что такой аппарат существует.

Но, по крайней мере, никто не плакал. И это было очень хорошо, поскольку Клайв подозревал, что разрыдался бы громче всех.

— Это вряд ли было куплено на рынке! — воскликнула Джойс, заявившись в Кингз-корт в воскресенье после обеда и столкнувшись лицом к лицу с Мартой, одетой в темно-зеленое атласное платье с треугольным вырезом и широким поясом в тон. — Оно выглядит чертовски дорогим.

— Это подарок, — сказала Марта.

— Платье дала Кейт. — Лили погладила блестящий материал, словно прикосновение к платью матери доставляло ей удовольствие. — Оно принадлежало Эвелин, сестре Кейт, которая переехала в Ноттингем. Кейт говорит, что оно немножко старомодное, потому что закрывает лодыжки, но мама не против.

— Нисколько, — подтвердила Марта. У нее еще никогда не было такого шикарного платья. Она даже боялась надевать его. Красную бархатную ленту на ее шляпке пришлось заменить зеленой, и еще Марта надела подержанные полусапожки со скошенными каблуками, которые были ей немножко малы.

Джойс недовольно скривилась.

— А этот пояс тоже дала тебе Кейт? — поинтересовалась она у Лили, щеголявшей в своем кричаще-розовом платьице. Все были готовы к походу в гости к родителям Эдварда на Спеллоу-лейн.

Марта догадалась, что Джойс относится к Кейт с неприязнью, хотя они никогда не встречались. Дочь недолюбливала Кейт за то, что та писала письма Джо вместо нее.

— Это не пояс, а шаль. — Лили развязала пояс и развернула его. Большая квадратная шаль переливалась всеми цветами радуги. Девочка набросила ее на плечи и покрутилась на месте. — Видишь, ее можно носить по-всякому.

— Ах, скажите пожалуйста! — презрительно фыркнула Джойс. Но внезапно все ее недовольство растаяло без следа и она крепко обняла и поцеловала сестренку. — Тебе очень идет, Лил. — Джойс повернулась к Марте. — В этом платье ты выглядишь замечательно, мам. Зеленый тебе к лицу.

— Спасибо, родная. Ну что, все готовы? — спросила Марта, испытывая легкое беспокойство оттого, что сейчас ей предстояло выйти во двор наряженной, как на свадьбу. Люди начнут думать, что у Росси завелись лишние деньги или еще что-нибудь в этом роде.

У миссис МакДональд оказался зычный и оглушительно громкий голос. Так во всяком случае показалось Марте. Кроме того, она обладала привычкой пронзительно вскрикивать, к месту и не к месту.

Поначалу Джорджи даже испугался, когда его представили и миссис МакДональд заверещала от удивления при виде его зубов, которые она сочла неестественно большими для мальчика его возраста.

— Никто не говорил нам ничего подобного, — твердо возразила Марта. Джорджи, дрожа всем телом, прятался у нее за спиной. Новое платье придавало ей уверенности.

— Зубы Джорджи выглядят здоровыми и крепкими, — вмешался мистер МакДональд, явно желая сгладить возникшую неловкость. Он был жизнерадостным невысоким мужчиной с озорными блестящими глазами и густыми закрученными усами. Говорил он очень мало, главным образом потому, что миссис МакДональд никому не давала и рта раскрыть. Хозяйка дома оказалась высокой костлявой женщиной с мутными глазами, прикрытыми тяжелыми веками. У нее было унылое выражение лица и надменный вид.

Их дом типовой застройки был достаточно просторным, но гостиная, в которой они сейчас сидели, была заставлена таким количеством мрачной мебели, что в ней практически не оставалось свободного места. Тяжелые занавески из коричневого велюра были плотно задернуты, не пропуская внутрь солнечный свет. На стенах, оклеенных темными обоями, висело несколько угрюмых картин. На них были изображены животные, убитые или умирающие.

Откровенно говоря, Марта предпочла бы вернуться в Кингз-корт — там, по крайней мере, светило солнце. Кроме того, в этом доме стоял неприятный запах, словно забилась канализация, а от внезапных вскриков миссис МакДональд у Марты разболелась голова.

— Джойс говорила мне, что ваш супруг — контролер в трамвае, — продолжала орать хозяйка, — и не смог прийти сегодня, потому что работает по воскресеньям.

— Да, действительно. — Марта метнула быстрый взгляд на дочь. По крайней мере, Джойс могла бы предупредить ее, что солгала родителям Эдварда.

— Какой ужас! — снова заверещала миссис МакДональд. — Не знаю, что бы я делала, если бы мой Реджинальд работал по воскресеньям. — Она окинула гостей самодовольным взглядом. — В конце концов, это день отдыха.

— Не для всех, — тут же возразила Марта. — Кому-то же надо работать и в больницах, и в гостиницах, и… — Но она более ничего не смогла добавить.

— На паромах, — пришла ей на помощь Лили, — и в поездах, и в ресторанах.

— Полицейские тоже работают по воскресеньям, и еще им приходится ездить в трамваях, — внес свою лепту и Джорджи, стараясь не показывать зубы.

— Некоторым людям приходится ездить в трамваях на службу в церковь, дорогая, — добродушно заметил мистер МакДональд, но в ответ удостоился лишь презрительного взгляда — похоже, его супруга не привыкла уступать в споре.

Разговор не задался. Марта решила, что теперь будет соглашаться со всем, что изрекает миссис МакДональд, какие бы глупости та ни говорила, и молилась про себя, чтобы остаток дня прошел более благополучно.

Ее надеждам, однако, не суждено было сбыться. Миссис МакДональд объявила, что скоро будут подавать на стол.

— Полагаю, все любят требуху с луком.

В комнате воцарилась тишина. Внезапно ее нарушил пронзительный вопль Джорджи, который превзошел визг хозяйки как по продолжительности, так и по громкости. Личико мальчика покраснело, и он вцепился в юбку Марты, крича, что хочет домой.

— Хорошо, родной, — стала успокаивать его Марта. — Хорошо, мы уйдем прямо сейчас. У него приступ, — пояснила она хозяевам.

— Быть может, молодой человек приляжет ненадолго наверху? — любезно предложил мистер МакДональд.

— Нет, благодарю вас. Дома ему станет лучше. Пойдем, сынок. — Марта попробовала взять Джорджи на руки, но он оказался слишком тяжелым. Мальчик потащил ее к двери.

— Я хочу побыстрее уйти отсюда, мам.

— У него часто случаются такие припадки? — поинтересовалась миссис МакДональд.

— Не очень.

Марта принесла извинения за причиненные неудобства, и они откланялись. Лили поддерживала брата под руку.

Как только они завернули за угол и дом МакДональдов скрылся из виду, Джорджи успокоился и перестал кричать.

— Я не смог бы есть требуху, мам, — выдохнул он. — Ни за что на свете.

— Я тоже. — Лили прижала руку к сердцу. — Я бы скорее умерла, чем проглотила хотя бы кусочек требухи. Ты умница, Джорджи, что притворился, будто у тебя приступ.

Несмотря на бедность и постоянное чувство голода, никто из Росси не стал бы есть требуху.

— Очень странный выбор угощения, — с негодованием заметила Марта, — требуха с луком. В старые добрые времена, приглашая гостей, я предлагала им к чаю бутерброды с ветчиной и лепешки с маслом.

— Вас пригласили на вечернее чаепитие! — бушевала Джойс, вернувшись к ним поздно вечером. Она утверждала, что они выставили ее на посмешище, хотя Марта и объяснила дочери, почему они вынуждены были так поступить. — Вечернее чаепитие отличается от полдника. К нему подают мясо или рыбу.

— Прости меня, родная, я и не догадывалась об этом, — спокойно ответила Марта. — Но скажи-ка мне, с каких это пор ты начала есть требуху? И что это за сказки о том, что твой отец работает контролером? — Спокойствие покинуло ее, и она разозлилась. — И где, по мнению этой женщины, мы живем? Я хочу сказать, она что, может в один прекрасный день заявиться сюда, ожидая увидеть, что Кингз-корт — нечто вроде Букингемского дворца?

— Она думает, что мы живем на Джерард-стрит, — заявила Джойс, с размаху опускаясь на кушетку.

— Джойс, все это вранье до добра не доведет.

— Я знаю, мам, — вздохнула дочь. — Но не могу же я открыть правду! Я начинаю жалеть, что не сказала Эдварду сразу, будто я сирота.

— Значит, ты готова отречься от отца и матери, да? Джойс, милая, — нежно произнесла Марта, — если ты не можешь рассказать своему кавалеру всю правду о себе, то тебе лучше перестать с ним встречаться.

Джойс заплакала.

— Не могу, мам. Я люблю его.

Марта погладила дочь по голове.

— В таком случае ему придется смириться с тем, что твой отец такой, какой есть, а тебе — постараться найти общий язык с его матерью. Она неприятная женщина, родная моя. Откровенно говоря, я бы не хотела, чтобы меня, сравнивая с нею, считали хуже ее.

— Ох, мам, миссис МакДональд тебе и в подметки не годится. Она просто старая глупая корова. — Джойс всхлипнула и вытерла нос. — На что только не идут люди ради любви! — Она вздохнула.

— Ты даже не представляешь, насколько ты права, девочка моя.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Жакетте удалось уговорить Мистера отправиться во время отпуска на остров Мэн.

— Он стал совсем другим человеком, — сообщила она Марте. — Думаю, что это все из-за твоего Джо. Он всегда хотел иметь сына, но у нас нет детей.

Марта пришла в восторг, когда Мистер заявил ей, что, пока их не будет, она может отдохнуть недельку и он выплатит ей за это время обычную зарплату.

— Ты, главное, не нервничай и не бойся за Джо, — сказал он и взъерошил ей волосы на затылке. Потом Мистер вручил ей огромный ключ и попросил время от времени заглядывать на фабрику, чтобы проверить, все ли здесь в порядке. — Если нет, вызови полицейских, и они все уладят.

— Чем вы собираетесь заниматься целую неделю? — поинтересовалась Кейт.

— Я хочу научиться читать и писать, — ответила Марта с уверенностью, которой на самом деле не испытывала.

На лице Кейт отразилось смущение.

— Но если мне не нужно будет больше писать письма Джо, то нам незачем будет оставаться друзьями.

— Перестань говорить глупости, девочка моя, — фыркнула Марта. — Мы с тобой подруги, и наша дружба не прекратится, если я научусь писать письма собственному сыну, верно?

Началась последняя неделя школьных каникул. Почти все время Лили и Джорджи проводили, гуляя по Ливерпулю либо сами, либо в компании одноклассников. Они уходили из дома с утра пораньше, прихватив с собой бутылку воды и пару кусков хлеба с маргарином, а потом или отправлялись на пирс Пиэр-хед, или играли на ступенях Сент-Джордж-Холла, или же смотрели на поезда на вокзале Лайм. Когда у Марты оставалось несколько лишних монет, они все вместе садились на паром, идущий через реку в Биркенхед, Сикомб или Нью-Брайтон, и там гуляли.

Поскольку Карло редко выходил из дому до полудня, то самым подходящим местом, где Марта могла бы научиться читать и писать, стала фабрика «Паруса и мешки Акермана», где она оставалась совершенно одна и где никто не мог ей помешать.

Если не считать Кейт, она больше никому не сказала о том, что Мистер и Жакетта уехали. В понедельник Марта ушла из дома в обычное время, взяв с собой «Цветочную азбуку мисс Флауэрс», которую покупали еще для Джойс, когда она пошла в первый класс, и которая теперь принадлежала Лили. В отличие от дочерей Марты, никто из ее сыновей не проявлял особого интереса к учебе, хотя Джо и Франк писали и читали довольно сносно. Что же касается Джорджи, то в этом смысле он был безнадежен. Марта также принесла с собой письма Джо, дешевую тетрадку за полпенни, карандаш и кухонный нож, чтобы затачивать его. Все эти принадлежности она разложила на одном конце длинного стола, подальше от швейных машинок, и принялась за дело.

Джо всегда начинал свои письма со слов «Дорогая мамочка», а подписывался «Твой любящий сын Джо».

Марта раскрыла тетрадку и вверху первой страницы очень аккуратно написала печатными буквами «Дорогой Джо», а внизу вывела подпись «Твоя любящая мамочка». Теперь все, что ей оставалось, — заполнить середину. У нее появилось такое чувство, будто самое трудное уже позади.

После долгих размышлений она заключила, что если убрать первую букву от слова «dear» ^[17], то у нее останется «ear» ^[18]. Это открытие привело Марту в полный восторг, хотя вряд ли могло помочь в написании письма.

Перевернув страницу тетрадки, она написала собственное имя, имена мужа и детей, а потом добавила их фамилию — Росси. Внимательно изучив то, что у нее получилось, и повторив вслух написанное, тщательно проговаривая звуки и расставляя ударения, Марта вернулась к письму и написала: «Очень по тебе скучаю, Джо», — после чего дело застопорилось. Если отнять последнюю букву от имени «Франк» и заменить ее двумя буквами из фамилии «Росси», то получиться «Франсс» ^[19]. Ей хотелось спросить у Джо, нравится ли ему во Франции, но она не знала как. Однако Марта все равно написала «Франсс» несколько раз подряд, просто чтобы посмотреть, как оно выглядит, это слово.

Откинувшись на спинку стула, Марта устремила взгляд на грубо оструганные деревянные доски над головой. На гигантской полке, занимавшей половину помещения, некогда хранились паруса. Единственным звуком, нарушавшим тишину, были крики чаек на крыше. Их пронзительные вопли гулким эхом отдавались в углах просторного цеха, теперь совершенно пустого. Марта громко откашлялась, и эхо послушно повторило ее кашель. Ей было страшно, но одновременно она ощутила прилив возбуждения оттого, что сидит здесь одна и ей совершенно ничего не нужно делать, кроме как заниматься собой. Ни одна живая душа во всем мире ничего не ждала и не требовала от нее.

Марта направилась в кабинет Мистера, отчего-то ступая на цыпочках. Комнатка была маленькой, без дверей и окон. Вдоль стен тянулись пыльные металлические полки, заваленные старыми газетами, книгами и картонными коробками. Марта прошлась по кабинету, рассматривая все подряд, но, по большей части, все эти вещи ни о чем ей не говорили. На листах белой бумаги, сложенных в стопку, красовалась эмблема «Парусов и мешков Акермана» — она узнала ее, потому что такая же надпись была на входной двери.

На столе лежало несколько карандашей разной длины, книжка в яркой разноцветной обложке, жестянка с табаком, коробок спичек, засохшее яблоко. В углу примостился ржавый поднос с бутылками. На стене висели часы, такие большие, что вполне подошли бы для железнодорожного вокзала. Они отбивали каждые полчаса мелодичным звоном.

Марта опустилась на мягкий стул, из сиденья которого выпирали пружины, и попыталась вытащить пробку из бутылки, чтобы попробовать ее содержимое. Но пробка сидела слишком плотно, а Марте не хотелось прилагать усилия. Вместо этого она понюхала горлышко и чихнула. Как и кашель несколькими минутами раньше, этот звук эхом прокатился по комнате от стены к стене, пока не затих окончательно.

Она взяла лист бумаги и отнесла его на то место, где сидела, затем скопировала надпись «Паруса и мешки Акермана» к себе в тетрадку. Она заметила, что если взять первую букву от слова «мешки» и приставить ее к слову «Акермана», то получится «макермана». Теперь она уже знала, как написать предлог «и», а потому вставила его в текст своего письма Джо. Отныне оно гласило: «Дорогой Джо очень скучаю по тебе Франсс и твоя любящая мамочка».

Марта улыбнулась. Текст выглядел полной бессмыслицей, но к концу недели она твердо намеревалась закончить письмо. К тому же сначала ей придется дождаться весточки от Джо, чтобы знать, куда именно во Францию отправить ему свое письмо.

В азбуке каждой букве соответствовал какой-нибудь цветок. Весь день Марта тщательно перерисовывала буквы к себе в тетрадку, отводя на каждую по целой странице и вписывая подходящее слово вместо цветка. Предлог «и» ^[20]отправился на первую страницу, а вот слово, которое бы начиналось с буквы «б», она не знала. На странице с буквой «ф» она написала «Франк», на странице с буквой «к» — «Карло», слова «Джо» и «Джойс» уместились на странице с буквой «джей», слово «Лили» перешло на страницу с буквой «л», а на странице, отведенной под букву «м», она написала собственное имя — «Марта». Она сумела разнести по разным страницам начальные буквы названия своей компании — «Паруса и мешки Акермана», а на страницу с буквой «к», по некотором размышлении, добавила имя «Кейт», не забыв поместить слово «Эдвард» на страницу с буквой «е» ^[21].

Когда она закончила, тетрадка оказалась исписанной почти полностью. Марта несколько раз перелистала ее от начала до конца, испытывая удовлетворение от того, что ее успехи выглядят столь внушительно.

Остаток дня она просидела, глядя куда-то вдаль, пока не пришло время уходить. Марта казалась себе пушинкой, которую способен подхватить и унести малейший порыв ветра.

По дороге она зашла в мясную лавку и купила немного печенки, чтобы приготовить ее с картофелем на ужин.

После того как они поели, она попросила Лили вписать недостающие слова в ее тетрадке с пустыми буквами.

— Что такое «пустые буквы», мам? — засмеялась Лили. — Пустых букв не бывает.

— В таком случае, на пустых страницах, маленькая мисс Всезнайка. — Марте тоже хотелось расхохотаться. — Ну, например, что это за буква?

— Это буква «б», мам. С нее начинается слово «булочка». Давай я нарисую ее тебе, хорошо? И тогда ты всегда будешь знать, как читается эта буква.

— Ну-ка, давай я лучше нарисую бабочку, — предложил Джорджи, — она тоже начинается с буквы «б». — Его маленькое личико озарилось внутренним светом. — Наша Лили любит и умеет писать, а я предпочитаю рисовать, мам.

Страница с буквой «с» тоже была пуста, и Джорджи нарисовал на ней собаку, а Лили написала это слово крупными буквами внизу.

Так они втроем дошли до конца алфавита. Когда осталась последняя буква, «z» ^[22], с которой начинается слово «зоопарк», Джорджи нарисовал несколько смешных зверюшек, сидящих в клетке. «Он похож на славного маленького художника», — решила Марта.

Лили предложила написать письмо Джо, но Марта настояла на том, что сделает это сама.

— Доченька, мне уже тридцать шесть. Пожалуй, самое время начать писать письма самостоятельно.

— Я всегда буду хранить ее, — прижимая дешевенькую тетрадку к груди, сказала Марта после того, как они закончили. Даже если бы она знала все слова на свете, ей все равно не хватило бы их, чтобы выразить любовь, которую она испытывала к своим детям.

На следующий день Марта дописала еще несколько слов в письме к Джо. А потом, наслаждаясь свободой, она вышла из цеха, заперла дверь фабрики и отправилась к Пиэр-хед. Усевшись на скамью, Марта долго смотрела на искрящуюся водную гладь, по которой изредка пробегали белые барашки. Над нею нависал бескрайний простор ярко-синего неба. В воздухе уже ощущалась прохлада, и Марта пожалела о том, что не захватила с собой шаль.

Начинался сентябрь. В понедельник Лили и Джорджи пойдут в школу. Интересно, где именно во Франции сейчас находится Джо? Хотя название места вряд ли что-нибудь скажет ей, даже если бы она и знала его. А потом Марта стала думать о том, что будет, когда Джо вернется домой.

Готова ли она и дальше мириться с тем, как ведет себя Карло? Что ей остается — ждать, пока он умрет? Или она? Лили и Джорджи заслуживали большего, чем картофель и пару кусочков печенки на ужин. Им нужен просторный и светлый дом, с настоящими спальнями, собственным туалетом и ванной. Им нужно место, где они смогут играть и куда смогут приглашать друзей.

Марта крепко зажмурилась, сжала кулаки и дала себе клятву. Она еще не знала, как этого добиться, но была уверена, что наступит такой день, когда у ее детей будет все, что нужно для счастливой жизни.

Письмо к Джо теперь выглядело следующим образом:

«Мой дорогой Джо

Как тебе живется во Франции

Мистер передает тебе свою любовь

Лили и Джорджи желают тебе того же

Очень скучаю по тебе Джо

Твоя любящая мамочка».

В четверг Марта отправилась на Уильям-Браун-стрит, где зашла в шикарную библиотеку. Со всех сторон ее окружали бесчисленные полки с книгами, в которых были собраны, наверное, миллионы слов. Марта вдыхала запах книг и впитывала исходящее от них волшебство. Как только она научится читать, сразу же запишется в библиотеку и будет брать домой каждую неделю по книге.

Пятница была последним нерабочим днем. Марта специально припасла целых полкроны для того, чтобы съездить в Нью-Брайтон вместе с Лили и Джорджи. Они отплыли на пароме ранним утром, когда над рекой еще висел туман, а солнце с трудом расталкивало лучами хмурые тучи. Возбужденные ребятишки бегали от одного борта парома к другому, и их радостные крики были такими же звонкими, как и вопли чаек, паривших над волнами в поисках пищи.

Когда паром прибыл в Нью-Брайтон, Марта купила три чашки чая на лотке в конце паромной пристани. Они пили чай, глядя на простирающуюся у их ног серебристую водную гладь и огромную башню с великолепными садами, которые им еще предстояло исследовать. Марта подумала об удовольствиях, которые сулил им наступающий день.

— Жаль, что нашего Джо нет с нами, — со вздохом сказал Джорджи.

— Если бы Джо был дома, то сейчас бы он развозил фрукты и овощи для мистера Джонсона, — напомнила ему Лили.

— Значит, вечером мы бы рассказали ему обо всем, что видели, — не сдавался брат.

Последний раз Марта была в башне очень давно. Тогда они с Карло посетили выставку «Дикий Запад» с настоящими ковбоями и индейцами, а потом танцевали фокстрот в большом зале внизу.

Но сейчас, когда туристический сезон подошел к концу, здесь царила тишина. В садах и парках людей было совсем немного, так что Лили и Джорджи безбоязненно носились по дорожкам, приставая к матери с вопросами о том, как называется то или иное экзотическое растение. Увы, она ничем не могла им помочь, разве что показала дерево, отдаленно напоминавшее пальму.

— Какая же я неграмотная и невежественная, — сокрушалась Марта, а потом предложила подняться на лифте на самый верх, откуда был виден остров Мэн. Посещение смотровой площадки стоило целых шесть пенсов, зато дети могли любоваться окрестностями бесплатно.

Но, когда они подошли к подножию башни, Лили прочла внизу объявление, которое гласило, что смотровая площадка закрыта «в целях безопасности».

— Что такого мы могли бы там сделать, мам? — пожелала узнать Лили, но у Марты не было ответа и на этот вопрос.

К полудню небо разъяснилось, солнце выглянуло из-за туч, и стало теплее. Где-то заиграл оркестр, и они отправились на его поиски. Наконец им посчастливилось обнаружить группу музыкантов в красных, расшитых золотыми галунами сюртуках на небольшой эстраде в окружении деревьев и деревянных стульев. Марта с детьми долго сидели там, слушая, как оркестр играет бравурные военные марши.

Во время паузы Марта услышала, как у Джорджи урчит в животе, и решила, что им пора перекусить. Вокруг башни располагалось несколько ресторанов, но все они выглядели дорогими. Пожалуй, стоит подыскать заведение попроще.

— Мне кажется, что картофель с рыбой будет в самый раз, — сказала Марта. Сама же она решила ограничиться чашкой чая и хлебом с маргарином — нет, не с маргарином, а с маслом, настоящим маслом. При одной только мысли об этом у нее потекли слюнки.

Подкрепившись, они отправились на прогулку по берегу моря, чтобы съеденное улеглось в животе. Сняв башмаки и носки, дети подбежали к краю воды — причем Лили пожаловалась, что она «холодная как лед». А Марта стала собирать ракушки и морские камешки, чтобы отвезти их домой и сложить в банку, которую потом можно будет поставить на подоконник как напоминание о чудесном дне, проведенном в Нью-Брайтоне.

Набив карманы, она проследила, чтобы дети вновь обулись, и вернулась с ними к башне, на этот раз со стороны ярмарочной площадки. У Марты остались деньги только на то, чтобы прокатить Лили и Джорджи на игрушечной железной дороге с крутыми подъемами и спусками, купить три рожка мороженого и вернуться на пароме домой.

Они плыли обратно. Джорджи положил голову матери на колени, с другого бока к ней прижималась Лили, и ее согревало драгоценное тепло их маленьких родных тел. Слипающимися от усталости глазами она следила за солнцем, огненный шар которого тускло просвечивал сквозь вечернюю дымку, медленно опускаясь к горизонту, и его отражение дробилось на быстро темнеющей воде.

В Кингз-корт их ждало письмо от Джо. Лили принялась читать его вслух.

«Дорогая мамочка,

здесь, во Франции, все так же, как и у нас, в Англии. Мы высадились на берег в городе под названием Кале, а потом нас на грузовиках отвезли в лагерь, который разбит почти на самой окраине. Когда местные жители видят нас, они кричат «Да здравствуют англичане!». Холмов нет, зато здесь много зелени, и повсюду пасется скот, совсем как в Англии. Коровы и овцы, кстати, тоже такие же, как у нас дома.

В лагере нет настоящих зданий, одни палатки. Мы с ребятами тоже спим в палатке, и здесь есть такие огромные навесы, где мы едим, слушаем мессу и лекции. Даже уборные и те находятся в палатках…»

— Что такое лекция, мам? — спросил Джорджи.

— Не знаю, родной мой.

Лили заявила, что тоже не представляет, о чем идет речь, и стала читать дальше.

«…Здесь, в лагере, собралась одна молодежь, и ходят слухи, что скоро нас отправят домой, потому что мы еще несовершеннолетние и нас вообще не должны были призывать в армию.

Словом, может случиться и так, что я вернусь к вам намного раньше, чем можно было ожидать.

Твой любящий сын Джо».

Когда Лили умолкла, Джорджи испустил радостный вопль.

— Он пишет: «раньше, чем можно было ожидать». Так что совсем скоро наш Джо вернется.

Марта готова была поклясться, что от счастья сердце не помещается у нее в груди. Это письмо стало прекрасным завершением поистине чудесного, благословенного дня.

В понедельник Марта с нетерпением ждала Кейт под навесом зоомагазина и, едва завидев девушку, радостно замахала письмом.

— Оно от нашего Джо, из Франции! — выдохнула она.

Кейт схватила Марту за руки.

— Мне хочется поскорее прочесть его! — Она взяла Марту под руку и потащила за собой. — Но сначала давайте закажем кофе.

Пять минут спустя, сидя за столиком в кафе на Центральном вокзале, Кейт оторвалась от письма.

— Он скоро может вернуться домой, — проговорила она. Ее глаза сияли. — Ох, Марта, это было бы замечательно.

— Мне до сих пор не верится, — пролепетала Марта. — Прошлой ночью я не могла заснуть, думая о Джо. Как только он вернется, я тут же сдеру с него эту военную форму, и не успеет он оглянуться, как я надену на него старую одежду. А если война еще не закончится к тому времени, как ему исполнится восемнадцать, я привяжу его к кушетке, чтобы он и шага не смог ступить за дверь.

— А как же Франк? — напомнила ей Кейт. — Ему ведь уже семнадцать, не так ли? Разве вы не станете возражать, если он пожелает вступить в армию?

— Разумеется, стану, но Франк из тех, кто хорошо знает, что почем в этой жизни. — Ей не хотелось объяснять, чем в данный момент занимается ее старший сын. — Он ни за что не согласится пойти в солдаты за жалкий шиллинг в день, подвергаясь опасности быть раненым или убитым. — Марта содрогнулась при мысли о том, что с ее Джо может случиться что-нибудь из того, о чем она только что говорила. Только не теперь, когда он вот-вот должен вернуться домой.

После ухода Марты не прошло и минуты, как кто-то опустился на ее место за столиком.

— Вы наверняка чем-то очень довольны, мисс Келлауэй, — сказал Клайв Декстер. Он выглядел потрясающе в коричневом твидовом костюме и вязаном галстуке.

— Это из-за того, что Джо возвращается домой, мистер Декстер, — ответила Кейт, стараясь справиться с внезапно нахлынувшим чувством удивления и радости при его неожиданном появлении.

— Рад слышать. — Он улыбнулся, но она заподозрила, что думал молодой человек совсем о другом. Он лишь делал вид, что радуется вместе с нею. Но ведь она же любит его! При виде его красивого бледного лица, лукаво изогнутых губ, прямого носа безупречной формы, находящихся в такой близости от нее, Кейт стало не по себе. В животе у нее возникла сладкая ноющая пустота. Девушка так часто заглядывала в секретариат колледжа в надежде, что Клайв оставил ей записку, что там на нее уже смотрели с недоумением и жалостью. Ни одной записки, кстати, за все время так и не появилось.

— Вы искали меня? — осведомилась Кейт.

Нельзя сказать, что его ответ польстил ее самолюбию.

— В некотором роде. Собственно, я искал Марту. Она уже ушла или вы еще ждете ее?

— Ушла.

— Мне просто стало интересно, возымело ли какой-нибудь эффект мое письмо в Военное министерство.

— Если бы оно принесло хоть какие-нибудь результаты, Марта наверняка сказала бы мне об этом. Между прочим, она получила письмо от Джо. Из Франции.

— И он написал ей, что возвращается домой?

Девушка кивнула, жалея, что Клайв не проявляет к ней и половины того интереса, который вызывали у него Джо и Марта. Кстати, разве они не договорились обращаться друг к другу по имени? Но она ни за что не станет называть его Клайвом, пока он упорно именует ее «мисс Келлауэй».

Молодой человек оживленно потер руки.

— Когда это случится — то есть когда он вернется домой, — я устрою в его честь вечеринку. — Он добродушно взглянул на нее. — Разумеется, вы тоже приглашены, мисс Келлауэй.

— Благодарю вас, мистер Декстер. — Устроить вечеринку в честь Джо и пригласить ее. Как это мило с его стороны! Да если бы не она, он никогда бы не узнал о существовании Джо. И как же ее угораздило влюбиться в такого несносного человека?!

— Чуть не забыл, — продолжал между тем Клайв. — Я должен написать вашим родителям и пригласить их на ужин в самое ближайшее время. Или, скажем, на обед в воскресенье. Все-таки Омскирк находится достаточно далеко, чтобы возвращаться туда в темноте. Особенно если учитывать то, что дни становятся все короче и короче. Вы не заметили?

Кейт кивнула. У противоположной стены кафе, за барной стойкой загорелось несколько газовых ламп, и их ровные язычки отразились в зеркале на стене. Они создавали уют и напоминали о зиме и Рождестве, до которых оставалось совсем недолго. Скоро нужно будет покупать подарки. Обычно Кейт занималась этим с удовольствием, но только не в этом году. Собственно говоря, ей нравились все времена года: зима, на смену которой приходила весна; весна, возвещающая о наступлении восхитительного лета; лето, переходящее в осень; и, наконец, вновь зима, с морозным и чистым воздухом. Кейт обожала снег, новогоднюю елку, украшения и каракулевую шубку и шляпку, доставшиеся ей от матери, в которых она чувствовала себя заморской принцессой.

Но теперь прежние радости потеряли для Кейт всякую привлекательность, и все потому, что она влюбилась в этого отвратительного субъекта, сидящего напротив.

— Раз уж я приглашаю ваших родителей на обед, то, быть может, и вы захотите присоединиться к нам, мисс Келлауэй? — осведомился он. — Если мне не изменяет память, когда я имел честь ужинать в вашем доме, мое присутствие не доставило вам удовольствия. — Он улыбнулся ей всепрощающей улыбкой. — Но я не держу на вас зла. Если у вас возникнет такое желание, считайте себя приглашенной.

— Благодарю вас, мистер Декстер, но в воскресенье я обыкновенно навещаю своих друзей в… в другом месте. Однако я признательна вам за приглашение и ценю вашу любезность.

Иногда она готова была убить себя за несдержанность. Кто, спрашивается, тянул ее за язык?

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Когда после встречи с Кейт Марта вернулась на фабрику, то обнаружила, что Мистер и Жакетта добродушно переругиваются. Повысив голос, Жакетта что-то втолковывала мужу на языке, который Марта не понимала, тогда как Мистер неторопливо отвечал ей по-английски.

— Не нервничай, — проговорил он в тот момент, когда Марта вошла в цех. Жакетта что-то неразборчиво пробормотала, сопроводив свои слова пожатием плеч, и Марта заключила, что та произнесла нечто вроде «ты еще пожалеешь об этом!». Сама она часто прибегала к таким выражениям, особенно в разговоре с Франком.

Парочка славно отдохнула на острове Мэн. Жакетта похвасталась Марте, что Мистер прикупил себе тросточку с набалдашником в форме орла, а ей подарил цветастый зонтик от солнца.

— Каждое утро мы гуляли по морскому берегу, — сказала она. — Мистер с тросточкой, а я — в своей лучшей шляпке и с новым зонтиком. Мы выглядели просто шикарно.

— Еще бы, — согласилась Марта. Она представила себе, как столь непохожие друг на друга мужчина и женщина идут под руку, а вслед им летят любопытные взгляды. Она вдруг вспомнила, что Карло порывался съездить на остров Мэн в гости к одному из своих двоюродных братьев, Фредди, который открыл там кафе. Но после злополучного «несчастного случая» муж перестал поддерживать отношения не только с ним, но и с прочими многочисленными родственниками, живущими в Италии.

Марта показала Мистеру письмо Джо, и тот трижды прочел его вслух, причем с каждым разом улыбка его становилась все шире. Такое впечатление, что он волновался о судьбе Джо больше, чем Карло. Вчера Марта оставила письмо на столе, чтобы муж прочел его утром, но тот ни словом не обмолвился о нем, посему она не могла с уверенностью сказать, читал ли он его вообще.

Вечером, вернувшись в Кингз-корт, Марта обнаружила у себя гостя. Лили и Джорджи развлекали Артура Хансона, помощника майора Нормана Брауна, депутата парламента от Центрального округа Ливерпуля.

Когда она вошла, он поднялся и приветствовал ее глубоким поклоном. Марта пришла в смятение, и не только оттого, что предстала перед в ним в замызганной рабочей одежде. Нет, ей было ужасно стыдно, что он своими глазами увидел, в какой жалкой дыре она живет последние десять лет.

— У вас очаровательные дети, миссис Росси, — начал он, прежде чем Марта успела извиниться. — Лили угостила меня чашечкой чая, а Джорджи нарисовал мне несколько картин, которые я завтра же повешу на стене в своем кабинете. — И он сложил несколько листов, вырванных из альбома Джорджи, в свой кожаный портфель.

Марта нерешительно улыбнулась. Мистер Хансон производил впечатление открытого, искреннего человека, да и детям, похоже, новый знакомый пришелся по душе. Ей стало интересно: что он тут делает? Жестом она показала гостю, что он может сесть, и сама опустилась на табуретку.

— Вы получили мою записку, которую я оставил… Когда же это было? — Артур Хансон нахмурился. — Пожалуй, несколько недель назад. Я постучал, но мне никто не открыл, и тогда я опустил ее в почтовый ящик.

— Скорее всего, она потерялась. — Марта почувствовала угрызения совести оттого, что в коридоре стоит такая грязь, но ведь поддерживать чистоту должны были все жильцы, а не только она. Прочие обитатели дома лишь молча пробирались среди кучи мусора, тогда как Марта регулярно, где-то раз в месяц воевала с ним с помощью веника и швабры. Она сообразила, что и открытка, которую посылала ей Кейт, должно быть, затерялась так же, как и записка Артура Хансона.

— Я предполагал нечто подобное. В записке я просил вас дать письменное разрешение сэру Артуру Маркхэму, депутату парламента, выступить от имени Джо на заседании комитета. Он выразил желание заняться этим делом, поскольку близко к сердцу воспринял скандал с несовершеннолетними солдатами.

— Я бы непременно дала согласие, но больше в этом нет необходимости. Видите ли, я получила письмо от Джо: он возвращается домой. — Марта ощутила, как при мысли об этом кровь быстрее побежала у нее по жилам. Она вынула письмо из кармана. — Хотите прочесть?

— Да, пожалуйста. Благодарю вас.

Марта протянула ему письмо и внимательно наблюдала за тем, как Артур Хансон пробежал его глазами. У мистера Хансона было дружелюбное, милое лицо, и судьба ее сына явно была ему небезразлична. Она вспомнила, что еще при первой встрече он произвел на нее исключительно благоприятное впечатление.

— Я слышал об этом лагере молодых новобранцев неподалеку от Кале, — заметил мистер Хансон. — Будем надеяться, что скоро Джо вернется в Англию.

— Я очень жду его, — со счастливым вздохом сообщила Лили.

— Как и все мы, — добавила Марта.

— Джо необычайно повезло, — любезно склонил голову гость, — ведь у него есть такая замечательная семья. Для некоторых людей большое значение имеют деньги, вкусная еда и хорошая одежда, но ничто не может сравниться с теплом домашнего очага, а в этом, я вижу, вы не испытываете недостатка, миссис Росси. — Он встал. — Если когда-нибудь я смогу быть вам полезен, прошу вас, без колебаний обращайтесь ко мне.

Подойдя к двери, он остановился и попрощался:

— Доброй ночи, детвора. Большое спасибо за чай и рисунки.

— Всего доброго, мистер Хансон, — дружно ответили Лили и Джорджи.

Марта проводила его до входной двери.

— Я рад, что Джо возвращается, — проговорил Артур Хансон, стоя на ступеньках. — Положение во Франции, и без того плачевное, становится просто критическим. Похоже, назревает еще одно кровавое сражение. — Он взял Марту за руку и пожал ее. — Здесь Джо будет намного лучше.

С этими словами он ушел. А Марта еще некоторое время постояла на пороге, глядя на играющих во дворе детей. День выдался прохладным, но их матерей это ничуть не беспокоило. Маленький Томми Мэхоун, бинт с головы которого исчез давным-давно, был одет лишь в грязную жилетку, которая была ему чересчур велика. Марта быстро захлопнула дверь, боясь, что столь мрачное зрелище разрушит ее собственное хрупкое счастье. Она перекрестилась и возблагодарила Господа за то, что он возвращает ее сына в семью, которая его так любит и ждет.

Черт возьми, в этой проклятой стране даже темнеет раньше, чем нужно. Сержант Реджи Моулз зябко вздрогнул, протягивая руки к крошечному огню, разведенному на кухне заброшенного фермерского дома. Дров было слишком много, а очаг чересчур мал — нет, наоборот, — очаг оказался слишком велик, а дров явно не хватало, чтобы согреться. Тех жалких щепок, что у него еще оставались, хватит на пару часов, не больше, а за окном было уже слишком темно, чтобы отправляться на поиски новых. Вот завтра, завтра он встанет пораньше…

Реджи вздохнул. Несколько дней назад его поселили в этом доме вместе с полевой радиостанцией, сообщив, что отныне ферма превратилась в узел связи. Чертовы шутники! Телефона в этой дыре не было, а радиосигнал был слабым. Никто не удосужился оставить ему хоть какое-то средство передвижения. Правда, сержант не умел водить машину, но ведь научиться никогда не поздно, не так ли? И что прикажете ему делать, если вдруг кто-нибудь вспомнит, что между Кале и Лоосом ^[23]есть узел связи, и по рации поступит приказ?

В сарае на дворе валялись два старых велосипеда, но если он уедет, кто останется дежурить возле рации? Впрочем, на велосипеде сержант ездил очень плохо. Стоило ему пару раз крутануть педали, как он выбивался из сил. А что ему делать, если приказы нужно будет доставить в несколько разных мест одновременно? Где-то в направлении Лооса шли бои, а под Кале разбили полевой лагерь, полный мальчишек, ожидающих отправки обратно на родину. Словом, ему нужны были подчиненные, и не только для того, чтобы обслуживать радиостанцию, но и просто для того, чтобы составить ему компанию. Кроме того, сержанту срочно требовалось продовольствие, дрова, чистая смена белья, книги, темный эль, колода карт и черноволосая красотка с грудями, как арбузы, которая благосклонно отнеслась бы к лысеющему кавалеру с «пивным» брюшком.

Он подошел к окну и выглянул наружу. Равнина, равнина, кругом проклятая равнина, плоская, как блин; небо над головой напоминало дырявое, серое и грязное одеяло. Вокруг не было видно ни одного завалящего холмика, лишь неподалеку торчал обугленный остов дерева, да где-то вдали виднелись крыши еще одного фермерского хозяйства. Ни фонарного столба, ни случайного отблеска света в окнах, ни одной живой души во всей округе. Даже луны и той не было. Как только небо над головой потемнеет, Реджи начнет волноваться, не ослеп ли он, поскольку в окошко не будет видно ни зги. То ли дело в Болтоне, где он жил до войны!

— Проклятье! — выругался сержант, но потом гримаса недовольства сменилась довольной ухмылкой. Дома, в Болтоне, у него осталась жена Эмили, и он предпочел бы навсегда поселиться в этом темном, заброшенном, скудно обставленном и промерзшем до скрипа фермерском доме, пусть даже ему никогда не суждено увидеть живого человека, чем вернуться к ней обратно. В конце концов, он и в армию-то поступил только для того, чтобы сбежать от нее куда подальше.

— Джо Росси? Рядовой Джо Росси, ты здесь? — прокричал чей-то голос. — Росси? Рядовой Джо Росси?

— Так точно, капрал. — Голос продолжал выкрикивать его имя, и Джо пришлось орать в ответ до тех пор, пока он и обладатель зычного баса, капрал Гораций Миллер, не столкнулись лицом к лицу. Обед заканчивался, и вокруг царила невообразимая суматоха.

— А, вот ты где, Росси, — с раздражением проворчал капрал, как будто Джо пытался скрыться от него. Капрал был худощавым и невысоким мужчиной с густыми усами и вечно хмурым лицом. — Это правда, что ты зарабатывал на жизнь, развозя овощи и фрукты на велосипеде?

— Ну, не совсем, капрал. — Вряд ли можно было прожить на те жалкие несколько шиллингов в неделю, что он зарабатывал. — Просто у меня была такая работа.

— Разве это не одно и то же?

Джо не собирался дискутировать на эту тему.

— Пожалуй, — согласился он.

— В таком случае, следуй за мной.

— Куда мы идем, капрал?

— Пойдем со мной, сынок, и все узнаешь.

— Вот он, сержант Моулз, — произнес капрал пять минут спустя, когда они протолкались наконец в другой конец медленно пустеющей большой палатки. — Это рядовой Джо Росси. Он умный парень, читает книжки и даже немного разбирается в футболе. За какую команду ты болеешь, сынок?

— «Эвертон», — с гордостью ответил Джо.

— Так ты ливерпулец? — поинтересовался сержант.

— Так точно, сарж ^[24], — с еще большей гордостью ответил Джо.

— И какие книги ты прочел?

— Несколько рассказов о Шерлоке Холмсе, а сейчас читаю «Записки Пиквикского клуба». — Эту книгу подарил ему мистер Хоутон из Кингз-корт. Джо не стал говорить сержанту, что книга ему не нравилась. В отличие от приключений Шерлока Холмса, здесь почти ничего не происходило. Пока даже никого не убили.

— Славный малый, — одобрительно прогудел сержант Моулз. — Я сам читал эту книгу, но не в твоем возрасте. А тебе сколько лет, кстати?

— Восемнадцать, сарж, — не раздумывая, солгал Джо.

— Попробуй еще раз, сынок, не надо врать старшим по званию. Ты бы не был в этом лагере, если бы тебе уже стукнуло восемнадцать.

— В таком случае, четырнадцать, сарж.

— И когда этих детей отправляют домой? — обратился сержант Моулз к капралу.

— Не могу знать, сержант. Мы ждем приказ из штаба.

— Он вполне может быть передан на узел связи, — сухо ответствовал Моулз. — Ничего, если я позаимствую у тебя этого Джо на пару дней, пока мне не пришлют постоянного напарника? Там, на ферме, есть велосипеды, и он сможет развозить приказы вместо меня.

— Возьмите меня, сарж! — взмолился Джо. В лагере ему было скучно и решительно нечем заняться. Целыми днями новобранцы слушали лекции, как правило, о религии или гигиене. Однажды им рассказывали о том, что следует держаться подальше от вавилонских блудниц, что было чертовски смешно. — А как насчет моего друга, Альби Ллойда? Я не могу уехать и оставить его одного.

— Ты сделаешь так, как тебе прикажут, Росси, — оборвал его капрал, но сержант Моулз небрежно заметил:

— Да пусть и Альби едет с нами, если хочет. Он может помогать убирать в доме, готовить еду и все такое. Говоря по правде, я просто отпетый лентяй, совершенно не умеющий следить за собой. Я буду очень тебе благодарен, если через пару часов ты подготовишь для меня документы этих ребят. Сегодня утром меня подвезли на грузовике интендантской службы, обратно он отправляется примерно около половины четвертого. — Сержант бросил насмешливый взгляд на Джо. — А что касается вас, молодой человек, то вместе со своим приятелем Альби можете укладывать вещи.

Джо нравилось быть посыльным. Ему пришлась по душе безлюдная местность, по которой приходилось колесить на велосипеде. Он испытывал ощущение свободы, какого не знал раньше, как если бы он был один-одинешенек на всем белом свете. Больше всего он любил раннее утро, когда краешек солнца выглядывал из-за горизонта — здесь он виделгоризонт, чего никогда не случалось в Ливерпуле, — на деревьях и живой изгороди блестели капли росы, и в воздухе стоял запах земли и свежести. Наверное, именно так пах только что сотворенный мир, когда еще не было фабрик и они не извергали в небо клубы черного дыма.

Обычно Джо посылали либо в городок со смешным названием Лоос — там шла война, — либо в лагерь, в котором жили они с Альби раньше. Джо редко встречал кого-либо по пути; в основном это были английские или французские военные грузовики. Пассажиры грузовиков и Джо неизменно радовались при встрече и приветствовали друг друга, размахивая руками. Джо слезал с велосипеда и махал им вслед до тех пор, пока грузовик не исчезал из виду.

Время от времени ему попадались одинокие всадники или пара лошадок, запряженных в какой-нибудь сельскохозяйственный агрегат — плуг или что-либо в этом роде. Лошади принадлежали французам, которые в большинстве своем уехали отсюда, оставив после себя опустевшие фермы и дома, что было неудивительно, поскольку немецкие войска находились неподалеку. Но несколько жителей предпочли остаться, чтобы присматривать за своим хозяйством и посевами, опасаясь потерять урожай.

Джо сгорал от нетерпения, предвкушая, как станет рассказывать матери о своей службе посыльным. Он все собирался написать ей, но по ночам они либо играли в карты с сержантом Моулзом и Альби, либо вспоминали мирную жизнь в Ливерпуле и Болтоне, либо разговаривали о футболе. Сержант много рассказывал о мегере-жене по имени Эмили, которая отравила ему существование в Болтоне.

Как только Джо приезжал в пункт назначения, там ждал его теплый прием. Всех солдат здесь объединял дух товарищества, боевое братство, ощущение того, что они вместе оказались в этой мясорубке, и как-то само собой разумелось, что все они лучшие друзья. Обычно кто-нибудь брал Джо под свое крыло, угощая его кружкой чая и чем-нибудь съестным, после чего его провожали обратно на узел связи в деревушку Сент-Омер.

Как-то утром, через две недели после перевода — пара дней, на которые их «позаимствовали», растянулась на две недели, — Джо возвращался назад, и вдруг ему захотелось пить. Причем так сильно, что он решил остановиться у первой попавшейся фермы и попросить напиться, если там есть кто-нибудь живой, естественно. Скорее всего, ферма окажется заброшенной, но в этом случае он напьется из колонки во дворе, вот и все.

Первым ему попался полуразрушенный фермерский дом, позади которого теснились несколько хозяйственных построек. На окнах висели занавески, но на стук Джо никто не отозвался. Как и следовало ожидать, с обратной стороны дома он обнаружил колонку. Джо как раз пил, зачерпнув воду ладонью, когда неподалеку раздался какой-то странный звук, едва слышное жалобное скуление.

Утолив жажду, Джо принялся оглядываться по сторонам в поисках источника странных звуков и, к своему ужасу, обнаружил, что владельцы дома не только бросили свою собаку, но и оставили ее привязанной к столбу у небольшого сарая. Это была колли, но поначалу собака показалась ему грудой белой и золотисто-коричневой шерсти, небрежно брошенной на каменные плиты двора.

Джо опустился рядом с бедным животным на колени.

— Привет, старина, — прошептал он.

Собака с усилием открыла воспаленные и покрасневшие глаза и тихонько заскулила.

— Не бойся, я тебя не брошу. — Джо взял пса на руки — тот оказался легким, как перышко. Он прижался к груди юноши, как ребенок, и благодарно лизнул его в подбородок. — Но как же я повезу тебя с собой? — В самом деле, не может же он сесть на велосипед и поехать с собакой на руках!

Джо перенес бедное животное к колонке и подставил его пасть под струйку воды. Псина принялась жадно лакать воду, пока не обессилела.

— Ладно, давай посмотрим, что тут есть в сарае, — сказал ей Джо.

В сарае остались лишь три стены и полуразрушенная крыша. В углу валялись ржавые вилы, лопаты и грабли, и тут же стояла грубая тачка с одним-единственным деревянным колесом. Как раз то, что надо!

Совершенно очевидно, что собаку придется каким-то образом привязать к тачке, чтобы она не выпала на ходу. А это означало, что ему нужна веревка, причем достаточно длинная, которой хватило бы и на то, чтобы привязать тачку к багажнику велосипеда. И тут Джо заметил бельевой шнур, протянутый через весь двор, он вполне годился для того, что задумал юноша.

Он решил зайти в дом и посмотреть, не осталось ли там чего-нибудь, что может ему пригодиться. Опустив собаку в тачку, он сказал ей, что пойдет внутрь и поищет одеяла или что-нибудь в этом роде, чтобы ей было удобнее ехать.

— И прихвачу подушку, если она там есть, конечно.

Как и следовало ожидать, задняя дверь дома была заперта. Но Джо, разозлившись на хозяев из-за того, что они бросили бедное животное умирать, изо всех сил рванул дверь на себя, и она послушно распахнулась.

Внутри оказалось неуютно. Здесь царили темнота и грязь, но такие мелочи Джо уже не смущали. Он пошарил на кухне в поисках чего-нибудь, что могло пригодиться им на узле связи, но шкафчики и ящики стола были пусты. Та же картина ждала его и наверху, если не считать пары протертых до дыр одеял, груды старой обуви и грязной одежды.

— Это все, что я смог найти, — сообщил Джо собаке, заворачивая ее в одно из одеял. Свернув второе, он уложил его на дно тачки так, чтобы животному было мягче лежать. Сняв бельевой шнур, Джо несколько раз обмотал им тачку, собаку и одеяло, а свободный конец привязал к багажнику велосипеда.

— Готова? — спросил он.

Собака негромко икнула, и они тронулись в путь.

Сарж и Альби стояли в ожидании у ворот фермерской усадьбы, когда к ним после долгой поездки по ухабистой дороге подкатил Джо со своим пассажиром.

— Где тебя черти носят, парень? — раздраженно спросил сержант Моулз. — Мы уже начали о тебе беспокоиться. Правда, Альби?

Но Альби был слишком занят собакой, а потому пропустил вопрос мимо ушей.

— Думаю, она умерла, — объявил он после беглого осмотра.

— Не может быть!

Джо надеялся, что нелегкая поездка не доконает бедное животное. Он развязал веревки и перенес пса в дом.

— Налей воды в миску и поставь ее на пол, — сказал он Альби. — Посмотрим, сможет ли она напиться.

Собака принялась шумно лакать воду, но потом, обессилев, повалилась обратно на одеяло.

— И что нам теперь делать? — спросил Джо, обращаясь к сержанту Моулзу. — У нас дома никогда не было собаки.

— Давай положим ее у очага и укроем одеялами, — предложил сержант. — Только не слишком близко, и поставим рядом миску с водой, чтобы она могла напиться, если захочет. А вот в эту тарелку раскрошим несколько кусочков хлеба. Хотя, пожалуй, стоило бы положить хлеб прямо в воду, чтобы он размяк. Завтра, будем надеяться, ей станет лучше и она сможет нормально поесть.

— Нам нужно дать ей имя, — заметил Джо. — Мы же не можем звать ее просто «собака».

Альби сидел на полу рядом с псиной и читал «Аве, Мария», чтобы животное поскорее поправилось.

Сержант задумчиво уставился на собаку.

— Это не мальчик, а девочка, и я предлагаю назвать ее Эмили в честь моей жены. Это будет здорово! Я смогу хоть немного отыграться на Эмили, пусть даже она не человек. Ладно-ладно, не волнуйся, я не стану гонять ее без толку, — добавил он, заметив, что Джо с тревогой смотрит на него. — Но, по крайней мере, я буду отдавать ей команды. Этого будет достаточно.

Следующие несколько недель стали лучшими в жизни Джо. Они втроем — вчетвером, если считать Эмили, которая очень быстро поправилась, — прекрасно ладили друг с другом. Тихий и покладистый Альби, которого Джо частенько приходилось защищать как в школе, так и в армии, обрел некоторую уверенность в собственных силах, стал отзывчивее и дружелюбнее. Сержант Моулз, по его собственным словам, был законченным лентяем, так что все обязанности по приготовлению пищи и уборке помещения легли на плечи Альби, который брал Эмили с собой на прогулку по полям. Время от времени Альби садился на второй велосипед и сопровождал Джо в поездках. Поначалу Джо приходилось оставлять его на полпути и подбирать на обратной дороге, но Альби, как и Джо, отличался завидным упрямством, так что вскоре он ездил на велосипеде почти так же быстро, как и его друг.

Джо начал писать письмо матери — она никогда не поверит, когда узнает, как поживает ее сын, — но у него вечно не хватало времени его закончить.

А сержант Моулз полюбил играть с Эмили.

— Апорт! — кричал он, швыряя палку как можно дальше. — Ты моя умница! Ну, неси палку своему хозяину.

Сержант тоже от всей души наслаждался жизнью, но при этом понимал, что такое блаженство не может продлиться долго. В конце концов, шла война, самая страшная из всех, что знало человечество, и было бы неправильно, если бы он или кто-то еще получал от нее удовольствие. Он не знал, обратили на это внимание его мальчишки или нет, но если после наступления ночи подняться на чердак и посмотреть в направлении Лооса, то можно заметить, что небо в той стороне переливалось всеми оттенками багрового цвета и время от времени там вспыхивали оранжевые отблески взрывов. А если открыть окно и прислушаться, то можно было расслышать далекую перестрелку и даже — сержант был в этом уверен — крики и стоны умирающих.

Был обычный сентябрьский день, воскресенье. Было немного холоднее, чем вчера, солнце размытым пятном висело в небе, а воздух, кажется, хрустел на зубах от свежести. На узле связи к этому времени появился телефон. Так что теперь, прежде чем отправлять Джо и Альби с приказами в Лоос, сержант Моулз каждый день звонил в лагерь под Кале, чтобы узнать, не сегодня ли несовершеннолетних мальчишек отправляют обратно в Англию.

— Говорят, что скорее всего, вас повезут домой в следующий уик-энд, — сообщил он утром. Маленькая комнатка на первом этаже превратилась в кабинет. Они перетащили туда стол и кресло, а в очаге теперь все время жарко горел огонь. Возле них лежала Эмили, опустив длинную морду на вытянутые лапы и думая о чем-то своем.

Джо и Альби переглянулись и пожали плечами. Они слишком радовались своему нынешнему существованию, чтобы вспоминать о доме.

После завтрака они отправились в путь — им предстояло доставить несколько распоряжений в Лоос.

— Плохи там дела, — мрачно обронил сержант.

Джо часто слышал звуки канонады, когда бывал в городке, но предпочитал не задумываться об этом.

Сержант подошел к дверям фермерского дома, чтобы проводить их. Своих детей у него не было, и теперь ему нравилось иметь собственную семью.

— Счастливого пути, — прокричал он, когда Джо и Альби сели на велосипеды и покатили прочь. Оба подняли руки и, не оборачиваясь, помахали ему. — Счастливого пути, — крикнул он снова, но они были уже далеко и не могли его слышать. Моулз смотрел им вслед до тех пор, пока они не скрылись из виду, после чего вернулся в дом. Он не обладал излишне живым воображением и впечатлительностью, считая себя приземленным и даже скучным чело веком, но сегодня его не покидало ощущение, что он больше никогда не увидит этих мальчишек.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Примерно в то же время, когда Джо и Альби ехали на велосипедах в Лоос, Кейт проснулась с таким чувством, будто сегодня непременно случится что-нибудь плохое. Она крепко зажмурилась и попыталась представить себе, что же это может быть. И через несколько секунд сообразила: ее родители отправляются в Саутпорт на обед с Клайвом Декстером.

Но, исключительно благодаря собственной глупости, она с ними не ехала.

— Хотелось бы мне знать, почему он не пригласил тебя, дорогая? — как-то утром на прошлой неделе полюбопытствовала ее мать, когда во время завтрака им принесли почту, включая приглашение Клайва. — По-моему, это невежливо с его стороны. Пожалуй, мы откажемся. Но давай сначала спросим твоего отца.

— Он меня приглашал, — вынуждена была признаться Кейт, — но я сказала ему, что буду занята.

Идиотка!

Ее мать нахмурилась, срезая ложечкой верхушку сваренного всмятку яйца.

— А чем именно ты будешь занята в воскресенье после обеда, позволь полюбопытствовать?

— Моделированием одежды, — не растерялась Кейт. Пожалуй, она действительно сделала глупость. — Я решила сшить себе зимнее пальто. Ярко-красное с золотыми пуговицами.

Мать нахмурилась еще сильнее.

— Какой ужас, дорогая. Ты в нем будешь похожа на пугало, как и любой, кто рискнет надеть на себя такой кошмар.

— Спасибо на добром слове, мама. Ты умеешь подбодрить. — Кейт не собиралась шить красное пальто, тем не менее критика задела ее самолюбие.

— Кейт Келлауэй, позвольте заметить вам, что вы — очень странная молодая особа, — с любовью проговорила мать. — Когда я буду писать Клайву о том, что мы принимаем его приглашение, стоит ли мне упомянуть, что ты передумала?

— Нет! — Девушка воткнула ложечку в яйцо с такой силой, что продырявила скорлупу и весь желток вытек наружу. — Не вздумай. У меня нет ни малейшего желания обедать вместе с Клайвом Декстером.

Но мать, похоже, решила, что пришло время выложить карты на стол.

— Собственно говоря, Кейт, я бы не отказалась от такого зятя, — откровенно призналась она. — Он очень милый молодой человек из хорошей семьи.

Кейт отставила в сторону яйцо и принялась заталкивать в рот кусок хлеба с маслом. Девушка понимала, что ведет себя по-детски.

— Мечтать не вредно, мама. У него уже есть невеста; я говорила тебе об этом. Ее фотография стоит у него на столе в офисе.

— Когда он был здесь, то ни словом не обмолвился о своей невесте, а это значит, что не так уж он к ней и привязан. Кроме того, насколько я понимаю, мужчина остается свободным до тех пор, пока не прошествует с новобрачной под руку по проходу от алтаря.

После этого разговора мать не оставляла попыток убедить ее составить им компанию. Но чем больше она усердствовала, тем решительнее Кейт отказывалась, хотя желание согласиться становилось все сильнее.

Воскресным утром того дня, когда родители собирались на званый обед, она думала о том, как здорово было бы провести в обществе Клайва целых два часа.

В спальню вошла мать и поинтересовалась, собирается ли она вставать.

Кейт спрыгнула с кровати и распахнула дверцы своего гардероба.

— Я хочу навести порядок у себя в комнате. — И она загремела деревянными вешалками.

— И долго ты намерена этим заниматься? А как же красное пальто, которое ты собиралась сшить?

Кейт совсем забыла о пальто.

— Я не смогла найти ткань, которая бы мне понравилась, — солгала она. — Так или иначе, но сегодня я должна выполнить домашнее задание. — Это, по крайней мере, было правдой. Ей предстояло поупражняться в стенографии и попробовать составить несколько деловых писем. Предстоящие занятия навевали на нее невыразимую скуку.

— Знаешь, мне кажется, что сегодня утром ты могла бы сходить в церковь, — заявила вдруг мать.

— Мы никогдане ходим в церковь, — презрительно фыркнула Кейт. В их семье это было не принято. Отец считал себя атеистом, мать — агностиком ^[25], а кто она сама, Кейт не знала. Кроме того, ни ее, ни сестру даже не крестили в церкви.

Матери понадобилась целая вечность, чтобы одеться подобающим образом. Она дважды меняла наряды, прежде чем осталась довольна своим внешним видом. Какая жалость, что онане может выйти замуж за Клайва Декстера, раздраженно подумала Кейт и тут же устыдилась своих мыслей, потому что такое могло случиться только в том случае, если бы отец, которого она любила всем сердцем, умер.

Когда родители собрались уходить, она приникла к отцу, жалея, что не может извиниться за свои ужасные мысли.

— Будь осторожен! — взмолилась она. Ведь если отец погибнет в результате несчастного случая, то в этом будет ее вина. Ее мать может погибнуть вместе с отцом, и в этом тоже будет виновата она, Кейт.

— С тобой все в порядке, дорогая? Ты ведешь себя очень странно. — Мать приложила ладонь к ее лбу. — Ты вся горишь.

— Откуда тебе знать, Маргарет? — спросил мистер Келлауэй. — Ты же в перчатках.

— Мне не хочется оставлять ее дома одну в таком настроении, — озабоченно заявила мать.

— Я в полном порядке, — храбро отмахнулась Кейт. — И настроение у меня самое обыкновенное.

Когда родители уехали, она упала в кресло и дала волю слезам. Спустя некоторое время девушка выпрямилась, вытерла глаза и решила, что она совершенно никчемная особа, безвольная и бесхарактерная. Половину человечества составляли мужчины. Так что крайне глупо с ее стороны так убиваться из-за одного представителя сильного пола, когда кругом их целые миллионы, причем многие гораздо симпатичнее и умнее Клайва Декстера. Он просто оказался первым интересным субъектом, попавшимся ей на пути, и вряд ли он станет последним. По крайней мере, она надеялась на это.

По какой-то непонятной причине Кейт вдруг ужасно захотелось поговорить с Мартой, но не могла же она заявиться к ней в воскресенье, когда у той почти наверняка собралась вся ее семья, за исключением Джо, разумеется.

Вечером родители Кейт вернулись домой. По словам матери, они чудесно провели время. Отец заявил, что у него состоялся «чрезвычайно интересный разговор с этим твоим молодым человеком». Кейт не стала спрашивать, вспоминал ли о ней Клайв, и отправилась спать в дурном расположении духа, злясь на себя ничуть не меньше, чем утром, когда только открыла глаза.

В это самое воскресенье в доме в Кингз-корт собралось четверо детей Марты. Перед самым ужином в дверь постучала Джойс и первым делом поинтересовалась, дома ли отец.

— Он уже ушел в бар, — сообщил сестре Джорджи, открывший ей дверь.

— В таком случае мы войдем. Я привела с собой Эдварда. Он знает о том, что случилось с нашим отцом, но я не хочу, чтобы они столкнулись лицом к лицу. По крайней мере, в театре он в кои-то веки выглядел почти респектабельно, да еще и был трезв.

Джорджи не понял, что имеет в виду сестра. Что такого необычного происходит с их отцом? У него была куча приятелей, отцы которых первую половину дня валялись в кровати, а вторую половину проводили в барах, влача жалкое существование. Кое-кто из них напивался намного сильнее их отца, а потом принимался смертным боем избивать жену и детей, тогда как его отец и пальцем никого не тронул.

— Франк тоже пришел, — сообщил он.

Джойс недовольно скривилась. Джорджи не понял, что означала ее гримаса. Он страшно гордился Франком, хотя Джо любил больше. Вокруг Франка всегда увивались девчонки. Иногда какая-нибудь девушка останавливала их с Лили на улице и интересовалась:

— Эй, малыши, чем занимается ваш брат Франк?

Поскольку ни Джорджи, ни Лили не имели ни малейшего представления, чем занимается Франк, то просто выдумывали невесть что. В их интерпретации Франк становился то пиратом, то доктором, то учился ездить верхом, то отбывал во Францию, чтобы стать французом, — это была идея Лили, — то покупал большой универмаг на Ганновер-стрит, в котором работала Джойс, то нанимался в цирк канатоходцем. Обычно девчонки уходили, пораженные до глубины души.

Сегодня Франк вырядился в пальто из верблюжьей шерсти с меховым воротником. Он заявил матери, что оно было куплено на рынке Пэдди за полкроны.

Пока Франк снимал пальто, Джорджи стоял рядом и гладил его рукав. Бедный верблюд, думал он.

Джойс предложила устроить небольшое торжество, когда Джо вернется домой.

— Например, вечеринку, хотя это необязательно должна быть настоящая вечеринка, — неестественно напряженным голосом проговорила она. В последнее время Джойс отчаянно старалась избавиться от ливерпульского акцента. — Я хочу сказать, — продолжала она, обводя комнату презрительным взглядом, — не можем же мы пригласить гостей на вечеринку сюда.

Идея о том, чтобы устроить вечеринку у них дома, даже не приходила Марте в голову.

— Нашему Джо очень понравился ужин с картофелем и рыбой, — осторожно сказала она.

— Мне тоже, — задумчиво протянула Джойс. — Так что мы снова можем пойти в театр, а после него где-нибудь поужинать, как в прошлый раз.

— А кто будет за все это платить, родная? — поинтересовалась Марта. — Не могу сказать, что у меня денег куры не клюют. — Она никому не говорила об этом, но уже потихоньку начала копить деньги, чтобы отпраздновать возвращение Джо. К настоящему моменту ей удалось собрать двенадцать шиллингов и шесть пенсов, чего явно недостаточно для торжества, которое задумала Джойс.

— Эдвард заплатит, как, кстати, и в прошлый раз, — важно заявила Джойс. Эдвард скромно изучал носки своих ботинок и молчал. — Эдварду очень понравился наш Джо, — продолжала Джойс, — и поэтому он хочет сделать для него что-нибудь хорошее.

Франк, от всей души презиравший Эдварда, с сарказмом заметил, что вносит в общий котел два фунта, на что Эдвард тут же ответил предложением внести пять.

Марта сердито заявила, что здесь не аукцион. Джо наверняка обрадуется предложению Джойс, а Франк с Эдвардом могут заплатить половину нужной суммы каждый. Она надеялась, что на этот раз в театре больше не будет мужчин, переодетых в женщин. При воспоминании об этом ее всякий раз начинало мутить.

Марта поинтересовалась у Джойс и Эдварда, останутся ли они на ужин, на что Джойс, снисходительно поморщившись, ответила:

— Нет, спасибо, мам, — таким тоном, как будто им предложили отведать блюдо из дохлой кошки. Франк извинился и сказал, что вернется чуть позже.

— Меня ждет ужин в другом месте, — туманно пояснил он.

— А я рада, что мы остались одни, — заявила Марта после того, как старшие дети ушли. — Уж слишком они важничают.

— А что у нас на ужин, мам? — спросила Лили.

— Тушеное мясо с клецками, — отозвалась Марта.

— Обожаю клецки, — заявил Джорджи, с довольным видом потирая животик. — Джо тоже их очень любит. Интересно, а в армии дают клецки?

— Спросишь об этом у Джо, когда он вернется домой, — ласково ответила Марта.

Сегодня утром, перед тем, как уехать из Сент-Омера, Альби приготовил овощное рагу и оставил его в духовке. Это означало, что на кухне пришлось развести огонь, так что в комнате было тепло и уютно. К их возвращению рагу будет готово, и они съедят его с тушеной говядиной.

Тем временем Джо и Альби возвращались из Лооса. Они молча крутили педали; желания разговаривать у них не было. Зрелище, свидетелями которого они стали нынче утром, повергло мальчишек в шок, и они даже не знали, что сказать друг другу.

Разумеется, Джо уже приходилось слышать звуки взрывов, треск ружейной перестрелки, стрекот пулеметного огня, но он никогда всерьез не задумывался о последствиях этих ужасных звуков, как не думал и о том, что они могут привести к тяжелым ранениям и даже смерти. Скорее всего, он просто не хотелдумать об этом; он слышал звуки, но мозг его намеренноотказывался воспринимать их.

Но сегодня утром Джо столкнулся с жестокой реальностью лицом к лицу. Еще на окраине Лооса они поняли, что бой приближается, хотя, когда они прикатили в городок, наступило временное затишье. Десятки раненых лежали прямо на земле, ожидая, когда санитарные машины отвезут их в госпитали. Кое у кого из солдат сквозь марлевые повязки проступила кровь; очевидно, санитары подобрали раненых на поле боя и там же оказали первую помощь. Кое-кто был укрыт одеялом с головой, уже не живой человек, а лишь бренное тело, которое душа покинула, улетев на небеса. Джо надеялся, что Господь примет их с улыбкой, распростертыми объятиями и благословением.

Сегодня раздавались звуки, которых Джо не слышал раньше. Люди стонали, охали, плакали, разговаривали сами с собой. Они выкрикивали чьи-то имена: Джин, Паулина, Эстер, Минни…

— Это ты, голубка моя?

— Где ты, мама?

— Моя нога уже почти не болит, Святая Дева Мария.

— Ты здесь, папа?

Передав полученные по рации распоряжения, Джо захотел остаться и помочь раненым. Он мог бы отвечать, по мере сил и возможностей, на их вопросы, гладить их по головам и поить в ответ на их отчаянные мольбы. Он даже рискнул обратиться к офицеру, который, похоже, был здесь главным:

— Я могу помочь чем-нибудь, сэр?

— Возвращайся лучше в Сент-Омер, сынок, — ответил тот. — Тебя вообще не следовало посылать сюда. До меня доходили слухи, что таких несмышленых мальчишек, как ты, на этой неделе должны отправить в Англию, верно?

— Да, это правда, сэр. Но когда именно, я не знаю.

— Словом, проваливайте отсюда оба, и поживее. Кыш!

Джо было неприятно услышать слово «кыш»; оно совсем не подходило к таким невеселым обстоятельствам. Тем не менее они подчинились и уехали, чему были очень рады, и пожалели о том, что им вообще довелось оказаться в столь мрачном месте.

— Сегодня утром мы бы пошли на мессу в храм Креста Господня, а потом бы уже гуляли по набережной, если бы не эта проклятая армия, — вырвалось у Альби. Он все-таки рискнул нарушить долгое молчание.

— И мы бы встретились с Питом и Берти Слэйтером на Пиэр-хед, — с готовностью подхватил мечты приятеля Джо.

— А потом можно было бы прокатиться на пароме.

— Или заглянуть в кафе «Лев на углу» и выпить чашку чая. Может, мы бы даже встретили там девчонок из «Адельфи». — Девчонки работали горничными; почти все они приехали из Ирландии, у них было всего лишь полдня выходных в неделю, вот они и предавались невинному флирту.

Альби задумчиво поинтересовался:

— Жалеешь о том, что мы поступили на военную службу, Джо?

Джо кивнул в знак согласия.

— Я даже не думал, что мама так расстроится из-за этого. Но если бы у меня не было отца и матери или братьев и сестер, я бы, пожалуй, не стал возражать и пошел бы в армию. Откровенно говоря, можно было бы и погибнуть; ну, то есть, если бы по мне никто не скучал.

— Я бы скучал по тебе, Джо, — с горячностью заявил Альби.

— И мне бы тебя тоже не хватало, приятель.

Они подъехали к единственному холму на удручающе ровной в остальных местах дороге. Перед ними простирался длинный пологий спуск, за которым начинался подъем. Джо давно мечтал о том, чтобы скатиться вниз с такой скоростью, которая позволила бы ему потом въехать на вершину холма, не крутя при этом педали. Пока что у него ничего не получалось. Он крепче вцепился в руль, изо всех сил налег на педали, заорал «Ура!» и сломя голову ринулся вниз, расставив ноги. Он едва не выпал из седла, когда их обогнал автомобиль, напугав ревом клаксона.

— Господи! — выдохнул Альби, стараясь не отстать от товарища. — Я уже думал, нам конец!

Автомобиль, выкрашенный в темно-зеленый защитный цвет, остановился на самой вершине холма. Когда ребята подъехали к нему, водитель вылез из кабины и остался стоять рядом с распахнутой дверцей, скрестив на груди руки. Они слезли с велосипедов, но солдат хранил молчание.

И тут с заднего сиденья донесся резкий окрик:

— Откройте дверь, капрал! — Водитель повиновался.

Первое, что бросилось в глаза Джо, — пара сапог, начищенных до зеркального блеска, так что он даже разглядел в них свое искаженное отражение. Он увидел, как его размытый двойник выпустил руль велосипеда и отдал честь; за его спиной Альби повторил то же движение.

Обладатель сапог подался вперед. Его форма была безукоризненно выглажена; нигде не было ни единой складки. Латунные пуговицы на кителе сверкали, пряжка ремня пускала солнечные зайчики. Должно быть, сегодня утром его ординарцу пришлось изрядно потрудиться, чтобы явить миру столь безупречный образ офицера до мозга костей. Впрочем, Джо показалось, что этот образ здесь совершенно не к месту, учитывая раненых и убитых солдат, которых они недавно видели.

У офицера было приятное лицо, но черты его были совершенно лишены выражения и казались вырезанными из дерева. Даже когда он заговорил, губы его едва шевельнулись. В его зловещей безжизненности прослеживалось нечто такое, что напугало Джо до полусмерти, намного сильнее, чем если бы офицер был вне себя от бешенства.

— Кто такие? — поинтересовался он холодным, хорошо поставленным командирским голосом, как будто никогда не видел никого похожего на Джо и Альби.

— Рядовой Джозеф Росси, сэр. — Джо второй раз отдал честь.

— Рядовой Альберт Ллойд, сэр. — Голос Альби дрогнул и сорвался.

— И куда это вы оба направляетесь столь неподобающим образом? Вы позорите нашу армию!

— Виноват, сэр, — лихо отрапортовал Джо. До появления автомобиля вокруг не было ни души, так что их поведение не могло вызвать чьего-либо неудовольствия. — Мы с моим товарищем, сэр, только что доставили полученные распоряжения в штаб дивизии, находящийся в Чок-пит. А теперь возвращаемся обратно на узел связи в деревне Сент-Омер на ужин, сэр!

Офицер откинулся на спинку заднего сиденья, выставив на обозрение свои сапоги. Джо разглядывал собственное перевернутое отражение и гадал, сколько гуталина ушло на то, чтобы добиться такого ослепительного блеска. Ему вдруг стало жаль ординарца, которому досталась неблагодарная и бессмысленная работа.

Вновь зазвучал голос, настолько холодный, что по спине Джо пробежали мурашки.

— Я отменяю приказ о вашем откомандировании, солдаты. Вы немедленно вернетесь на командный пункт Чок-пит и найдете там лейтенанта Клифтона. Доложите ему, что капитан Уитли-Невилл прислал вас в его распоряжение. В дивизии не хватает бойцов, способных держать оружие, и там вы принесете армии больше пользы, чем катаясь на велосипедах в зоне военных действий.

— Но, сэр, — запротестовал Альби, — нас отправляют обратно…

— Молчать, рядовой! — Офицер грозно стукнул тросточкой по дверце автомобиля.

Спорить с ним — значит унизить себя, решил Джо и промолчал. Он заметил, что у Альби задрожал подбородок, словно он собирался расплакаться.

— А как быть с их вещами, сэр? — спросил капрал.

— Распорядитесь, чтобы их забрали с узла связи и доставили в Чок-пит, капрал. А теперь будьте любезны закрыть дверь. Нам пора ехать.

Задняя дверца захлопнулась. Капрал взглянул на солдат и едва заметно передернул плечами, словно говоря: «Извините, парни, но я ничего не могу поделать». Он сел за руль, и автомобиль тронулся с места.

— Ублюдок! — со слезами в голосе выругался Джо.

— Чтоб ему провалиться, — со вздохом согласился Альби.

Они развернули велосипеды и покатили туда, откуда только что приехали.

На следующий день сияющая Марта поджидала Кейт под навесом зоомагазина.

— У вас есть новости? — нетерпеливо спросила Кейт. — Джо написал вам?

— Нет, но мы устраиваем праздник в его честь, когда он вернется домой. Правда, это будет не настоящая вечеринка. Мы решили, что снова сходим в «Ротонду», а потом поужинаем где-нибудь. — Глаза у Марты сияли так ярко, что Кейт испугалась, что она может ослепнуть. — И я хотела узнать, не согласитесь ли вы прийти вместе с Клайвом Декстером?

— На меняможете рассчитывать. Насчет мистера Декстера не могу сказать ничего определенного, — с деланной небрежностью ответила Кейт. Она думала о Клайве все выходные дни, отчего у нее не осталось времени на домашнее задание.

— Вы не могли бы пригласить его от моего имени?

— Если хотите. — Она зайдет к нему в офис на обратном пути из колледжа. Или стоит подождать до завтра, когда она сможет надеть что-нибудь более подходящее, чем эти старые жакет и юбка цвета морской волны? Девушка взяла Марту под руку. — Ну что, выпьем кофе с пирожными?

— А что идет сейчас в «Ротонде»? — поинтересовалась Кейт, когда они уселись за свой обычный столик в кафе на Центральном вокзале.

— Какая-то пьеса под названием «Тетка Чарли». Она будет идти две недели. Джо должен вернуться домой еще до того, как она закончится.

— Очень надеюсь на это. Мне всегда хотелось посмотреть «Тетку Чарли». — Кейт решила, что постарается сесть в театре рядом с Клайвом. Если удастся, она сошьет новое платье специально для такого случая.

— Я прямо не нахожу себе места от радости, — призналась Марта. — Странно, но с тех пор, как наш Джо вступил в армию, со мной происходят совершенно необычайные вещи. Я уже второй раз пойду в театр, а кроме того, я познакомилась с чудесными людьми и, в первую очередь, с вами, Кейт. — Она сжала руку девушки. — Не знаю, что бы я без вас делала, девочка моя.

— Ох, Марта, — с чувством воскликнула Кейт, — встреча с вами — лучшее, что случилось в моей жизни!

— Я с удовольствием схожу в театр, — заявил в тот же вечер Клайв Декстер. Кейт не утерпела и не стала ждать следующего дня, чтобы переодеться и предстать перед ним во всем блеске. Когда они встретились, он показался ей таким красивым, что девушка едва не лишилась чувств. — Я хотел бы познакомиться с остальными членами семьи Марты. Давайте составим друг другу компанию. Что вы на это скажете? — Он улыбнулся. — Или подобное предложение для вас оскорбительно? Я совсем забыл о том, какая вы чувствительная особа.

Кейт сделала вид, что возмущена, и заявила, что ее еще никто не оскорблял. Она страшно жалела о том ужасном впечатлении, которое произвела на него при первой встрече.

— Думаю, ради Марты мы не будем ссориться друг с другом, — заявила она.

— Согласен. Но ее присутствие обязательно? Или мы и без нее можем вести себя, как воспитанные люди?

— Вы позволяете себе насмехаться надо мной, мистер Декстер?

— Ни в коем случае, мисс Келлауэй, — легко ответил он и по-отечески улыбнулся ей. — Ваш острый язычок изрядно утомил меня, вот и все. И мне бы не хотелось, чтобы в ответ на мои любезности вы выцарапали мне глаза.

— Я не способна на подобное, — заверила его Кейт.

— Рад слышать, мисс Келлауэй. В таком случае, позвольте заметить, что вы сегодня просто очаровательны. Кроме того, раз уж мы с вами заключили мир, не кажется ли вам, что нам пора называть друг друга просто Клайв и Кейт? В конце концов, я зову ваших родителей по имени, так почему для дочери я должен делать исключение? Если память мне не изменяет, я уже предлагал вам это раньше.

— Действительно, почему бы и нет, мистер Декс… Клайв, — с притворной скромностью согласилась она. — Да, вы и впрямь говорили об этом некоторое время назад.

Ее по-прежнему не покидало чувство, будто он насмехается над нею.

В «Ротонде» состоялась премьера «Тетки Чарли». Через две недели пьесу сняли с репертуара, а Джо все не было. Марта не находила себе места от беспокойства, но понимала, что ей остается только молиться о том, чтобы он как можно скорее вернулся домой.

Однажды в субботу после обеда она повела Лили и Джорджи в кафе на Центральном вокзале, чтобы угостить их кофе с пирожными и посмотреть, что из этого получится. Лили кофе понравился, а Джорджи долго плевался и заявил, что никогда больше не станет пить такую гадость. Затем они зашли на рынок Сент-Джон, где Марта купила Джорджи альбом для рисования, детский маникюрный набор для Лили, которая пожелала иметь такие же красивые ногти, как у Джойс, и словарь для себя.

Джойс сообщила матери, что они с Эдвардом подумывают о том, чтобы на Рождество объявить о своей помолвке, а Франк ночевал дома уже целую неделю. Он не объяснил, что произошло, а Марта не стала спрашивать.

Случилось нечто невероятное. Она даже не подозревала о том, что Карло известно, где находится ее фабрика «Паруса и мешки Акермана». Но, должно быть, он знал об этом, потому что однажды утром в начале октября появился на пороге, осторожно отворив дверь и столь же бережно прикрыв ее за собой. Марта не знала, сколько времени он простоял там, пока Жакетта не подняла голову и не заметила его.

— Да? — сказала она в свойственной ей властной манере.

Марта обернулась и увидела, что она обращается к Карло. Тот держал что-то в руке. Оранжевый конверт. Марта знала, что означает оранжевый конверт. Ошеломленная, не чувствуя под собой ног, она встала из-за стола, подошла к мужу, и он грубо сунул ей конверт, как будто он жег ему руки. Она взяла его, вынула оттуда листок бумаги и уставилась на него. Но шрифт был ей незнаком, и она ничего не могла разобрать.

— Что это? — спросила она, заранее зная ответ, но желая, чтобы муж произнес эти слова вслух. — Что здесь написано?

Его глаза, боже, его глаза! Когда-то живые и лукавые, сейчас они походили на глаза трупа. И смотрели они не на нее, а куда-то мимо. В них не было ничего, никаких чувств. Совершенно ничего.

— Здесь написано, что наш Джо мертв. — Руки Карло бессильно висели вдоль тела, как будто у него не было сил поднять их, и ее вдруг поразил его итальянский акцент. —

Здесь написано: «Пропал без вести и предположительно погиб».

Этой долгой темной ночью Марта не сомкнула глаз. Она не стала рассказывать Лили и Джорджи о смерти брата, потому что не могла заставить себя произнести три простых слова. Наш Джо мертв. Она не верила тому, что в извещении было написано «пропал без вести». Все знали, что если солдат пропал без вести, значит, он погиб.

Наш Джо мертв. Эти слова встали перед ее глазами большими, тяжелыми буквами. Наш Джо мертв. Она представила себе, что они начертаны золотом на надгробной плите белого мрамора или выжжены кровью в ее сердце.

Наш Джо мертв.

Двое ее младших детей мирно спали на полу по обе стороны от нее, не подозревая о страшной боли, которая рвала на куски душу их матери и которая оказалась настолько невыносимой, что ей пришлось впиться зубами в костяшки пальцев, чтобы не закричать в голос.

Поздно ночью вернулся Карло, тихонько пробрался в постель и затрясся всем телом от сдавленных рыданий.

Несмотря на холодность и равнодушие последних десяти лет их семейной жизни, Марта обняла мужа и принялась утешать его, приговаривая:

— Тише, тише! Успокойся, — как если бы он был ребенком, упавшим и ободравшим коленку.

К ее изумлению и негодованию, он вдруг возжелал заняться с нею любовью, причем исполнил супружеский долг в отчужденной и равнодушной манере, без малейшего следа не то что страсти, а даже привязанности, как если бы она была случайной женщиной, с которой он решил скоротать ночь. Когда все закончилось, он отвернулся и негромко захрапел, оставив Марту терзаться болью, еще более сильной, чем та, которую она испытывала раньше.

Но Карло не спал. Он все еще плакал, пусть и молча, про себя. Он слышал, как горько вздохнула Марта, но не мог заставить себя утешить ее. Он чувствовал себя виноватым в смерти сына. Ему следовало сделать больше, сделать самому, а не сваливать все на Марту. И теперь он знал наверняка, что это чувство вины останется с ним навсегда, до последнего дня его жизни. И избавиться от него ему не удастся.

За окнами забрезжил рассвет, и тоненькая полоска света проникла сквозь изношенные занавески, когда Марта поднялась с кровати, набросила на плечи шаль и потихоньку выскользнула из дома во двор. Здесь она упала на колени, воздела руки к небесам и страшно закричала, взывая к Господу и требуя объяснить, почему он забрал у нее сына.

Ее крики прервали заслуженный ночной отдых соседей; они вторгались в сны, превращая их в кошмары; они будили детей, которым спросонья казалось, что за ними пришел домовой, как обещали им отцы и матери, если они не будут их слушаться; они разбудили женщин во дворе, которые распознали душераздирающие крики сестры, лишившейся того, что дороже жизни.

Женщины вставали с постелей, набрасывали на себя одежду и выходили наружу, чтобы присоединиться к своей убитой горем подруге. Они опускались на колени рядом с нею, обнимая ее, пока Марта не оказалась укрыта ковром из дружеских рук.

Среди них не было женщины, на долю которой не выпала бы невосполнимая потеря, которой не пришлось бы пережить настоящую трагедию. Так было всегда, и так будет впредь. Это и называется жизнь. Для того они и пришли в этот мир — терять детей, мужей и надежду.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Марта пребывала в такой ярости, что даже много дней спустя не могла спать по ночам. Она была так зла, что все ее тело буквально клокотало от гнева. Ее преследовали кошмары: ей виделся умирающий сын. На работе она ни с кем не разговаривала, а лишь яростно строчила мешковину на швейной машинке. Мистер и Жакетта хранили молчание.

Возвращаясь домой в понедельник, после того как она получила известие о смерти Джо, Марта зашла в полицейский участок на Роуз-хилл, где сержант Гиллиган вершил суд равно над виновными и невинными, восседая за высоким столом. Он и сейчас сидел там, с важным видом перебирая бумаги.

— Убийца! — плюнула ему в лицо Марта.

Широкая физиономия полисмена покраснела.

— Послушайте, миссис, — начал он, но Марта не собиралась выслушивать слова, готовые слететь с его лживых уст. Она решила, что он покраснел оттого, что знал о смерти Джо и ожидал неприятностей от взбешенной матери погибшего мальчишки.

— Нет, это тыпослушай меня, проклятая жирная свинья! — выкрикнула она. — Это ты виноват в том, что мой сын, мой Джо погиб. Ему было всего четырнадцать лет, и его бы и близко не подпустили к армии, если бы не ты. — Обвиняющим жестом она выбросила руку вперед, ткнув в него пальцем. — Убийца! — крикнула она снова. — Хорош полицейский, нечего сказать! Отправляешь на смерть несмышленых детей!

Должно быть, сержант не отличался долготерпением, потому что тут же взорвался.

— Арестуйте ее! Арестуйте эту женщину! — завизжал он, обращаясь к двум констеблям, которые оказались поблизости. Никто из них не пошевелился. Рожа сержанта побагровела, и он закашлялся, наливаясь вовсе уж нездоровым румянцем и пытаясь восстановить дыхание, которое застряло у него в горле.

— Чтоб ты подавился и издох, — пожелала ему на прощание Марта, после чего развернулась и вышла из участка.

Лили и Джорджи были в слезах, когда она вернулась домой. С того самого момента, как она рассказала им о смерти брата, они плакали навзрыд, не переставая, в отличие от своей матери, которая пребывала в такой ярости, что готова была разорвать окружающий мир на кусочки.

Она обняла детей, прижала их к себе и расцеловала.

— Интересно, придут ли сегодня Франк и Джойс? — пробормотала она.

— Джойс обещала принести картофель с рыбой, мам, — напомнила ей Лили.

— Конечно, родная. Я забыла.

Известие о гибели Джо потрясло всю семью. Карло остался дома на выходные, он даже сидел с ними в одной комнате, глядя куда-то перед собой покрасневшими глазами, в которых была невыносимая боль. Он почти все время молчал, и Марта тоже не разговаривала с ним. Она считала, что, будучи отцом Джо, он должен был сделать что-нибудь, помешать сыну уйти в армию, а не предоставлять возможность разбираться во всем ей, простой и неграмотной женщине. Но при этом Марта и себя чувствовала виноватой в том, что не сумела сделать большего. Например, она могла бы отправить Джо в Ирландию, к родственникам, где он жил бы до тех пор, пока война не закончилась. Она сдалась слишком легко, тогда как должна была сражаться за сына до последнего.

На днях она собиралась наведаться к Артуру Хансону и попросить его узнать, как именно и где погиб Джо. Она должназнать; это нельзя было оставлять просто так. Она тысячу раз представляла себе, как оборвалась и без того слишком короткая жизнь ее сына. Во всяком случае, пока она не узнает всей правды, она не поверит до конца в его смерть.

Пришла Джойс, принесла картофель с рыбой. Позже появился Франк с кулечком мятной карамели. Марта поразилась тому, что она, оказывается, голодна, хотя еда не доставила ей ни малейшего удовольствия. Карло ушел.

— Вчера в газетах писали что-то о всеобщей мобилизации, — заметила Джойс после того, как они поужинали. — Это значит, что правительство намерено призывать мужчин в армию, а не ждать, пока они придут сами.

— Почему призывают только мужчин? — поинтересовалась Лили.

— Потому что женщины не умеют воевать, — пояснил ей Франк. — Во всяком случае, не умеют так, как мужчины.

— Ябы с радостью пошла на войну, — храбро заявила Лили. — Мне хочется отомстить немецким солдатам за то, что они убили нашего Джо.

— Не думаю, — начала Марта, пытаясь собрать беспорядочные и разбегающиеся мысли воедино. — Не думаю, что в этом виноват какой-нибудь немецкий солдат. Может быть, это тоже какой-нибудь молодой парень, который не хотел оказаться там, может, его даже обманом заманили в армию, как и нашего Джо. Может быть, он тоже убит. Нет, в этом виноваты люди, которые начали эту войну; те, кто скорее всего никогда не был на поле боя. И я готова держать пари, что среди них есть не только немцы.

— Ну, мне все равно хочется убить кого-нибудь, — кровожадно настаивала на своем Лили.

В разговор вмешался Франк.

— Сестренка, если объявили всеобщую мобилизацию, означает ли это, что заберут и меня?

— Это означает, что призовут всех мужчин в возрасте восемнадцати лет и старше, — ответила Джойс. — Как только ты отпразднуешь свой следующий день рождения, жди повестку. Мне известно об этом, потому что Эдварду уже исполнился двадцать один год, так что призовут и его. Мы с ним разговаривали на эту тему прошлой ночью. Как вы легко можете себе представить, он не горит желанием идти на эту войну. Знаешь, мам, — Джойс метнула взгляд на мать, — если Эдварда призовут, то мы поженимся до того, как его заберут в армию.

А Марта тем временем пыталась свыкнуться с мыслью о том, что не успеет она оглянуться, как в армию пойдет еще один ее сын. И она может потерять Франка так же, как потеряла Джо. И тут до нее дошел смысл того, что сказала ей дочь. Джойс говорила о том, что собирается выйти замуж и что Эдварда могут отправить на войну, и что он тоже может погибнуть. Куда катится мир? Неужели мир сошел с ума? Если так пойдет и дальше, то скоро в нем останутся одни только женщины.

— И что мы теперь будем делать? — спросила Кейт.

— А что мы можем?! — в отчаянии выкрикнул Клайв.

Этот разговор состоялся несколько дней назад. Кейт попрощалась с Мартой и прибежала к нему в офис, чтобы сообщить молодому репортеру шокирующие новости.

— Вы знаете, что я писал запрос в Военное министерство. Я получил лишь подтверждение того, что он доставлен по адресу, но никак не ответ на него. Проклятье, почему я не проявил большей настойчивости? — Клайв со злостью стукнул раскрытой ладонью по деревянному подлокотнику кресла. — Теперь до конца жизни я буду упрекать себя за то.

— Здесь нет вашей вины, — мягко возразила Кейт. Она сидела в неудобной позе на самом краешке стула. Ей хотелось вскочить, подбежать к Клайву, прижать его голову к своей груди и ласково погладить. А потом пусть он погладит ее. Она не встречалась с Джо, но его фотография вызывала у Кейт такое чувство, будто они были друзьями. Более того, скорбь Марты оказалась заразительной. У Кейт было тяжело на душе, в горле застрял комок.

— Марта тоже винит во всем себя, — продолжала она. — Я чувствую себя ужасно, но никак не могу придумать, что я могу сделать еще. Мой отец говорит, что вооруженные силы и правительство — бездушные машины, локомотивы, мчащиеся на полном ходу; остановить их невозможно, разве что сами машинисты пожелают нажать на тормоза.

— Это как раз в духе вашего отца, — с вымученной улыбкой согласился Клайв. — Он очень мудрый человек.

— Полагаю, все дети считают своих отцов мудрыми.

— Ну, не знаю, — сухо заметил Клайв. — «Мудрый» — не то слово, которое можно употребить в отношении моего отца.

— Прошу прощения.

Его слова потрясли Кейт. Он выглядел настолько уверенным в себе и своих силах, что ей и в голову не могло прийти, будто в его семье не все гладко. Она попыталась придумать что-нибудь, чтобы подбодрить их обоих.

— Я только что вспомнила о том, что мои родители планируют пригласить вас на обед в воскресенье. То есть, если у вас есть время. — Ее родители не планировали ничего подобного, но она не сомневалась, что сумеет убедить их в обратном. Во всяком случае, мать обеими руками ухватится за это предложение.

Клайв рассеянно взглянул на нее.

— Боюсь, что в воскресенье мне необходимо побывать в Лондоне, мисс Келлауэй… Кейт. Я встречаюсь со своей невестой.

— Мисс Леттис Конуэй, — вздохнула Кейт и тут же пожалела об этом.

— Да, мисс Леттис Конуэй. Я поражен тем, что вы запомнили, как ее зовут.

— У нее очень необычное имя. — К Кейт вернулось самообладание. — Это единственное известное мне женское имя, одновременно служащее названием овоща. Ох! — Она в гневе топнула ногой. — Почему мы говорим о таких вещах, когда Джо погиб?

— Не вижу в своих словах ничего оскорбительного, — резко бросил Клайв. — Это вы все время насмехаетесь и язвите по поводу имени женщины, которую вы никогда не видели и вряд ли увидите.

Кейт вскочила на ноги и принялась расхаживать вокруг своего стула.

— Я так расстроена. Я сама не своя и не отдаю себе отчета в том, что говорю и делаю. Думаю, мне хочется затеять с вами драку, накричать на вас, выдрать у вас клок волос, ударить вас по лодыжке и наступить вам на ногу. — Хотя всего минуту назад ей хотелось утешить его.

— Почему именно мне? — Клайв выглядел скорее уязвленным, чем раздосадованным.

— Потому что вы мужчина, а войны устраивают как раз мужчины.

— И сражаются, и погибают на них тоже мужчины, — напомнил он ей.

— Значит, они должны отказаться от этого. — Кейт едва сдерживалась, чтобы не заорать от злости. — Генералам придется отступить, если они не смогут заставить солдат воевать.

Клайв устало посмотрел на нее.

— Вы говорите о какой-то утопической мечте, которой никогда не суждено сбыться.

— В таком случае, женщины должны отказаться рожать детей, чтобы не было солдат, которые могли бы сражаться.

— Если женщины перестанут рожать детей, миру придет конец.

Кейт остановилась, повернулась к нему и уперлась руками в бока. Он потер глаза, как будто от ее вида у него закружилась голова.

— И что же нам делать? — поинтересовалась она.

Он беспомощно пожал плечами.

— Не знаю, говорите ли вы о Джо или о войне вообще. Но, насколько я понимаю, ни в том ни в другом случае сделать ничего нельзя. Совершенно ничего.

— Если я не ошибаюсь, — заявил тем же вечером Джеффри Декстер своему сыну, — в самое ближайшее время почти наверняка будет объявлена всеобщая мобилизация.

— Я знаю, папа, — небрежно ответил Клайв. — Я читал об этом в «Таймс».

— И что же ты тогда станешь делать, мой храбрый сын? — злорадно ухмыльнулся отец. — Тебе придетсявоевать. У тебя не будет выбора.

— Нет, ты ошибаешься. У меня будет выбор, и я его сделаю. Я откажусь от военной службы и стану отказником, как выражаешься ты и тебе подобные. И таких, как я, очень много, чтоб ты знал. Меня могут отправить в шахту или послать на фронт — работать санитаром в военном госпитале или боевых частях. Я даже могу погибнуть за свою страну; но я не желаю сражаться за нее.

А Марта по-прежнему не могла спать по ночам. Во всем, что случилось, она винила себя, Карло и сержанта Гиллигана. Но ведь были и другие, намного более влиятельные люди, которые дали Джо винтовку, одели его в военную форму, посадили сначала на поезд, а потом — на пароход и отправили во Францию. А там кто-то еще приказал ему прибыть туда, где мужчины убивали друг друга и где в конце концов убили Джо.

Она мысленно перебирала события последних месяцев, вспоминая, как однажды в воскресенье Джо пришел и сообщил ей, что вступил в армию.

— Теперь я солдат, мам, — так, кажется, сказал он тогда.

В тот же день она отправилась к сержанту Гиллигану и устроила ему взбучку. Не успела она выйти из полицейского участка, как Осси Нельсон с Джерард-стрит, который сам стал полицейским, догнал ее и рассказал о том, что сержант вербует мальчишек по просьбе какого-то титулованного господина… Марта напряглась, пытаясь вспомнить, как его зовут. Сэр Стэнли Катбертсон, вот! Брат сержанта работает у него садовником. Сэр Стэнли генерал, важная шишка, вспомнила она, он живет в Рейнфорде. Кажется, туда можно доехать на поезде.

— У этого генерала сын воюет во Франции, — сказал ей Осси. — Разумеется, он офицер.

Марта решила, что в субботу поедет в Рейнфорд, найдет этого генерала Стэнли Катбертсона и побеседует с ним по душам.

Какая-то женщина, ехавшая с ней в одном вагоне, рассказала Марте, где живет генерал.

— Вы не ошибетесь, милочка. У него во дворе торчит флагшток, на котором развевается «Юнион Джек» ^[26]. Он виден с перекрестка. Просто ступайте в том направлении, и через несколько минут вы наткнетесь на его дом.

Это был внушительный, величественный особняк, раскинувшийся на обширном участке рядом с себе подобными. В саду стояли статуи и росли необыкновенные цветы, красивее которых Марте еще не доводилось видеть. Здесь повсюду шелестели листвой деревья самых разных форм и оттенков, некоторые из них уже оделись в золотистые тона осени. Кругом работали люди: копали землю, стригли траву, мыли окна.

На всех углах дома Катбертсона возвышались башенки, на подъездной аллее стоял автомобиль, а на передней лужайке на ветру полоскалось полотнище флага, о котором ей говорили. Сквозь оконные стекла было видно, как внутри ходит служанка, смахивая метелкой из перьев пыль с мебели. Марта решительно двинулась по дорожке, подошла к высокой арочной двери и потянула за шнурок колокольчика. Изнутри до нее донесся мелодичный перезвон, и дверь распахнулась. На пороге стояла горничная в строгом черно-белом наряде, точная копия той, что орудовала метелкой из перьев. Горничная внимательно оглядела Марту с головы до ног.

— Вход для слуг с той стороны, — процедила она, презрительно оттопырив губу.

— Я не служанка, — высокомерно ответила Марта. Она надела серое платье, шляпку с красной лентой и вполне приличные, пусть и тесные, полусапожки и не понимала, почему ее приняли за прислугу. — Я хочу видеть генерала сэра Стэнли Катбертсона.

— Вам назначено? — столь же высокомерно осведомилась горничная.

— Нет.

— В таком случае вы не сможете увидеть его.

Горничная вознамерилась захлопнуть дверь, но Марта сунула ногу в щель.

— Если вы не проводите меня к нему немедленно, я останусь стоять снаружи и буду дергать за шнур до тех пор, пока вы не впустите меня.