Бегущая против волны

Часть III

— С ума сойти, а это еще зачем? Для какой группы мышц?

— Для паховых, — улыбнулась Ирина.

— А-а, понятно. Для вас это весьма актуально. Боже, а это что?

Эльвириным вопросам и восхищению не было конца. Ирина уже час водила ее по особняку Дубца, показывая все его достопримечательности. Теперь они осматривали тренажерный зал, по качеству оснащения не уступающий элитным фитнес-клубам. Эльвира, далекая от спорта примерно так же, как ее муж по части юмора от сатирика Задорнова, с трудом взгромоздилась на велотренажер и неуклюже завертела педалями.

— Слушай, Ирка, а ты хоть пользуешься всей этой хренотенью?

— Иногда. Мне больше нравится беговая дорожка.

— А Владимирыч как, тоже тренируется?

— Нет, что ты! Ему пока нельзя. Правда, на степпере немного ходит.

— Вот на этом? Ну-ка, дай я попробую.

— Только осторожно, не травмируйся невзначай.

— Не боись. Чем я хуже людей-то?

Она зашагала на тренажере, смахивая своим видом на слониху в цирке, тяжело переставляющую ноги с барабана на барабан. Ирина не выдержала и весело рассмеялась.

— Ты чего ржешь? Смешно выгляжу?

— Да нет, ничего. Пойдем лучше на свежий воздух.

— Пошли. Ты мне барбекю обещала. Так что гони к нему какое-нибудь шабли или что там у тебя…

— Белое шабли больше подойдет к рыбе, а к мясу могу предложить кьянти или красное бордо.

— Мать честная! Когда ты успела так обаристократиться? Неужели за этот год? Мне, честно говоря, все эти премудрости до лампочки. Было бы хорошее вино — и черт с ним, с этикетом!

— Ты знаешь, положение обязывает. Меня Сергей просто заставил выучить эти «премудрости», чтобы в грязь лицом не ударить перед иностранцами. У нас часто бывают гости из Европы и Америки.

— Ой, Ирка, не позавидуешь тебе.

— А я привыкла уже.

Они вышли из особняка и побрели по дорожке, обсаженной розами. Ухоженный газон распростерся по всему огромному участку. Там-сям росли клены, ясени, голубые ели, молодые дубки.

— Ох, и красотища! — вновь завосхищалась Эльвира. — Как говорится, плюнуть некуда. Нет, что ни говори, а не по мне такой рафинированный ландшафт-дизайн. Уж слишком вылизано.

— Ты знаешь, и мне в первое время не по себе тут было. А потом притерпелась.

— Ты сама, что ли, за газонами-то смотришь?

— Нет, что ты, у нас садовник есть.

— И гувернантка?

— Нет, гувернанток нет, а повар есть.

— Вот уж чему можно позавидовать. До тошноты надоело с кастрюлями возиться.

Они вошли под навес специального строения, где были оборудованы барбекю и мангал. Здесь стояли большой деревянный стол, плетеные кресла и холодильник.

— Садись, отдыхай, а я быстро огонь разожгу, — сказала Ирина.

— Слушай, наплюй ты на это барбекю, давай наших шашлычков пожарим, а?

— Ну тогда надо разжечь мангал. Я сейчас.

Эльвира уселась в кресло-качалку и стала наблюдать за Ириной.

— Когда, говоришь, твои из Америки возвращаются?

— Послезавтра.

— И как ты отпустила дочь в такую даль?

— Попробуй ее не отпусти. Замордовала меня своим нытьем. Поеду да поеду. Я уж Сергею потом выговорила, мол, со мной надо было сначала посоветоваться. Разве можно при ней что-то говорить? Вцепилась мертвой хваткой: «Хочу в Америку» — и все тут.

— Узнаю Аленку. Избаловали вы ее с Шамариным. С ней надо было быть построже, когда она еще под стол пешком ходила. А сейчас уже поздно. Остается только потакать всем ее капризам. Как хоть он поживает-то?

— Кто, Шамарин?

— Ну. Небось давно не виделись?

— Давно. Но они с дочерью перезваниваются. Я потом ее выспрашиваю: как да что? Но из ее скупых ответов трудно делать какие-то выводы. Мне показалось, что не все ладно у него с молодой женой. Данилке и шести месяцев не исполнилось, как ее потянуло к прежней жизни: поездкам, турам, загранице. Видите ли, денег Анатолия недостаточно, чтобы растить сына.

— Господи, с кем же она оставляет Данилку?

— С бабушкой, матерью своей.

— Ужас! Это что же получается, Ира? Шило на мыло променял твой Анатолий? Стоило огород городить из-за такой шлюхи!

— Но он же не знал, что она за человек. Схема стара как мир. Мы влюбляемся, а уж потом только узнаем — в кого. Ведь не думаем заранее ни о чем. В голове — туман, в сердце — любовная горячка.

— Ох, Ируня, ты в своем репертуаре, как всегда. Тебя хлебом не корми, только дай кого-нибудь оправдать. Коллегия адвокатов много потеряла в твоем лице.

— По-твоему, мы одни с тобой — ангелы безгрешные, а остальных надо с грязью смешать?

— Не пересаливай! И мы не ангелы. Но разве ты, к примеру, способна на поступок этой Лины? А?

— Не знаю. Может быть. Если бы я без памяти влюбилась…

— Ха-ха-ха! Ирка, карась-идеалист ты мой! Когда хоть ты повзрослеешь? Это Лина, что ли, без памяти влюбилась? Да на ней пробы ставить некуда, а ты про любовь толкуешь. Она провернула хитроумную комбинацию, вот и все дела. Но малость ошиблась с источником доходов. Жидковат оказался источник-то. Ей бы такого, как твой Дубец. Промашка вышла у этой сучки. Он поди наплел ей про суперзаработки, всякие перспективы. Знаю я твоего Шамарина. Иногда его заносит, особенно в компании молодых бабенок. Пара-тройка лестных слов насчет мускулатуры и незаурядности ума — и Шамарин поплыл. Да и мой Неврев не лучше. Но я хоть контролирую подобные ситуации, а ты, наверное, в это время книжку запоем читала. Я права?

— Права. Ладно, давай мясо на шампуры нанизывать.

Ирина достала из холодильника миску с мясом, поставила ее на стол.

— Ах, какой аромат! В чем замариновала-то?

— В вине.

— М-м. У меня уже слюнки потекли.

— Рановато. Оно еще час жариться будет.

— Ой, боюсь, не дотерплю.

— Погоди. Сейчас поставим это жариться, а я тебя холодными закусками угощу.

— Представляю, какие деликатесы лежат в таком шикарном холодильнике!

— Не-а, не представляешь.

— Да ты что! Мама миа, я уже вся на слюну изошла.

— Терпи.

Они быстро управились с сырым мясом, положили шампуры на мангал, и, пока Эльвира мыла руки и устраивалась за столом, Ирина выставила на стол несколько тарелок с нарезанными деликатесами, бутербродами с икрой, салатами из морепродуктов. Кроме упомянутых бордо и шабли, на столе оказались темно-янтарное виски и ликер изумрудного цвета.

— Ну, за тебя! — энергично подняла свой бокал Эльвира. — Чтобы дом — полная чаша и любви — вагон с тележкой!

— А я за тебя, — чокаясь с подругой, подхватила Ирина.

Эльвира, оставаясь верной привычкам, чинно, без спешки наслаждалась вкусной едой, с удовольствием запивая ее превосходным вином.

— Я вот только одного понять не могу, — разламывая вареного омара, говорила Эльвира, — почему ты гражданским браком с ним согласилась жить? Ведь ты говорила, что вроде помолвка была…

— Все как раз наоборот. Это он согласился на гражданский брак, хотя долго уговаривал на свадьбу. Просто я решила не торопиться с таким нешуточным делом. А вдруг не срастется? Что тогда? Снова бежать в загс? Хватит с меня Анатолия.

— Но ведь год прошел. Вполне достаточно для испытательного срока.

— Ты знаешь, — засмеялась Ирина, — невесте как-то не пристало первой предложение делать.

— Что, теперь он ломается? Так-то! Вовремя надо просекать судьбоносные моменты.

— Не знаю, к добру это или к худу. Поживем — увидим.

— И как ты умудряешься форму держать при таком-то изобилии? Мне бы такую житуху, я в двери уже не влезала бы.

— А я мало ем. Почему-то не хочется.

— Так чем ты занимаешься целыми днями? Работу бросила…

— Это он настоял. Да и как в такую даль добираться? Конечно, меня бы возил шофер, но все равно на дорогу уходило бы больше часа. Как выразился Сергей — овчинка выделки не стоит. А занятий в таком хозяйстве хоть отбавляй. Помогаю садовнику с цветочными клумбами. Мне это даже нравится. Потом по дому много дел.

— Ну-ну. Гувернантки-то нет. Сэкономил на тебе?

— Ты не можешь без подколов, да?

— А что я сказала? Ничего, кроме правды. Нет, Ируня, и в самом деле, ну что это за жизнь за крепостной стеной? Ладно бы женой законной, а то пашешь целыми днями на своего барина, как домработница…

— А что мне делать — на диване целый день валяться? И никакой он не барин, не болтай! Он любит меня. По вечерам мы много говорим, обсуждаем книги, фильмы, играем в преферанс.

— Преферанс? Ха-ха-ха! Господи ты боже мой! Тебе в теннис с твоим здоровьем надо играть, а не в стариковские игры.

— Представь, он нас с Аленой как раз обучает теннису. Я уже кое-что могу на корте.

— А-а, ну тогда еще ничего. Ой, Ирка, а шашлыки?!

Они подбежали к мангалу, окутанному черным дымом, но было поздно — мясо обуглилось.

Алена сияла глазами, рассказывая матери об Америке. Ирина смотрела на свою заметно повзрослевшую дочь чуть отстраненно, без примеси материнского умиления, и невольно испытывала легкую досаду — многое ее не устраивало в характере Алены. Откуда в ней эта холодная расчетливость, слишком ранняя для шестнадцатилетней девочки? Причем она ее не скрывает, и не потому ли, что попросту не ведает о предосудительности этой черты? В чем материнская вина? Когда она упустила первый момент зарождения уродливых качеств в Алене? Ведь как ни крути, а Эльвира опять права — избаловали они с Анатолием дочь.

— Мам, ты опять меня не слушаешь? Я ей о Бродвее рассказываю, а она… Какая же ты у меня несовременная! Вот Сергей Владимирович, хоть и старше тебя, а рубит буквально во всем. Мы с ним и настоящий джаз послушали, и в один из Бродвейских театров на премьеру попали. Ой, это что-то с чем-то! Представляешь: входим такие с ним официальные, как же, публика кругом вся из себя, дамы в вечерних нарядах, как вдруг с потолка на нас посыпался целый снегопад из мыльных пузырей. Все завизжали, загалдели, а потом смотрим друг на друга: у одного пузырь на носу торчит, у другого на ухе, а у одной толстой тетки прямо на заднем месте огромный пузырь, с яблоко, представляешь? Такой хохот начался. Все ржут, остановиться не могут. И это еще не все приколы. Дальше выбегают три клоуна в самых диких, каких-то нечеловеческих костюмах и давай щеточками сметать с каждого остатки пузырей. А один пытается убрать пузырь с задницы этой мадам. Она крутится, озирается и клоун вместе с ней. Все ржут, не могут. Наконец все уселись в кресла, свет погас. Но не так, как обычно в театре — в зале гаснет, а сцена освещена, нет, совсем-совсем погас. Все сидят в кромешной тьме и ждут. Тишина — мертвая. Вдруг прямо по зрителям побежали какие-то мелкие огоньки, как искорки. Но теперь уже никто не визжит, а только охают, ахают. Но мне не страшно было. Все-таки Сергей Владимирыч рядом. И вообще, все как в сказке какой-то. Здорово! Полный улет. Ну а потом откуда-то сверху спустился главный герой спектакля и, естественно, на инглиш начал базарить. Я только половину поняла из его реплик. Но пели они классно. Такие голоса, мама! Им бы у нас — цены не было. Куда там нашей попсе!

— А еще что интересного было?

— Шопинг-драйв по бутикам. Сергей Владимирыч везде меня дочерью представлял, когда просил мне чего-нибудь подобрать из обуви или платьев. «Моей девочке» или «моей дочери» — так и говорил.

— Надеюсь, что ты сама ничего не клянчила?

— Начинается! Ничего я не клянчила, успокойся. Он сам навязывал. Например, вот это платье я не хотела. А он уговорил.

— Почему же ты отказывалась?

— Да оно для теток. Посмотри, какая длина — ни то ни се. Но я сообразила, что ведь можно обрезать и рукава убрать. На лето самое то будет. А вот эту кофточку тоже он углядел. Она висела под какими-то страшненькими, только рукав виднелся. А Сергей Владимирыч увидел. Как раз под мои глаза. Ну как? Правда, супер?

— Ничего.

— А! Что ты еще можешь сказать? Мама, ну почему ты такая неэмоциональная? Сергей Владимирыч и то, после инфаркта, а все время прикалывается, шутит на каждом шагу. Мне нравится, как он это делает. Лицо серьезное, а говорит такое, что хоть стой, хоть падай. Я сначала никак привыкнуть не могла, а потом уже вместе с ним в эту игру стала играть.

— В какую?

— Ну, как тебе сказать, ну в розыгрыши, что ли. К примеру, входим в обувной магазин. А он на ломаном английском: «Будьте добры, покажите нам попугаев». Продавщица, естественно, в шоке. А он снова: «Извините, вы не поняли? Нам белых попугаев». Продавщица начинает нам объяснять, что здесь не продаются попугаи, что нам нужен зоомагазин. Какой-то негр, из покупателей, тоже на полном серьезе вступает в разговор, машет руками, объясняет, что здесь продают только обувь, а попугаев — в зоомагазине. Но мы не сдаемся и продолжаем недоумевать, мол, что это за магазин, где даже нет каких-то паршивых белых попугаев. Короче, пообещав пожаловаться в сенат, мы удаляемся. А те остаются с глупыми физиономиями.

— Вам это казалось смешным?

— А что? Конечно, смешно. Просто я не могу тебе пересказать, как это на самом деле было прикольно. Ты, мамуля, отстала от жизни. Полная безнадега. Ладно. Я лучше Юльке потом расскажу. С ней-то мы оторвемся по полной. Правда, Юлишна стала какая-то вредная в последнее время. Завидует мне. Раньше, когда у нее все было клевее моего, я для нее была лучшей подругой. А теперь сквозь зубы разговаривает. «А это у тебя откуда? А это кто тебе подарил?» Она еще про Америку не знает. Представляю ее физиономию.

— Алена, разве можно так нелицеприятно говорить о своей подруге?

— А пусть она не выпендривается. Привыкла к понтам. А как только у других…

— Алена, — перебила Ирина, не выдержав злорадной трескотни дочери, — а ты что-нибудь привезла в подарок своей подруге?

— Юльке? Не-е-т. А что? Разве надо было? Она никогда…

— Но ведь это твоя близкая подружка. Вы с ней с первого класса вместе. Неужели не хочется порадоваться вместе с ней какой-нибудь обновке? Например, вот эту кофточку…

— Вот еще! Ее Сергей Владимирыч…

— Господи, — с надрывом произнесла Ирина, — когда я проворонила тебя? Как это случилось? За что мне еще и это?

— Мама, ты чего? Ну перестань! Да наплевать на эту кофточку! Отдам я ее Юльке, пусть радуется. Слышишь?

Ирина смотрела в окно, не замечая ярких красок лета. Все померкло вокруг, потускнело, стало безразличным и пустым. Она поднялась с кресла, вышла из Алениной комнаты и побрела к лестнице. Спускаясь по ступенькам, она услышала громкие звуки музыки. Это Алена поставила на DVD-плеер привезенный из Америки диск. Ритмичное буханье аккордов отдавалось в Ириной голове болью, а в душе — горечью.

Валерий Иванович, учитель биологии на пенсии, третий сезон работал в усадьбе Дубца садовником. Тихий, интеллигентный человек. Ирине в его обществе было комфортно, как будто в детстве, на уроке доброго и умного учителя. Она с удовольствием помогала ему, постигая секреты цветоводства, радуясь своим скромным успехам. Но сейчас, после разговора с дочерью, ей хотелось излить душу, пожаловаться, спросить совета именно у него.

Ирина нашла Валерия Ивановича в теплице, что стояла на заднем дворе, за теннисным кортом. Садовник пасынковал помидоры. Вообще, огородом занималась женщина из соседнего поселка, но она часто обращалась к Валерию Ивановичу за агрономической помощью, и тот не отказывал, помогал.

— Добрый день, — поздоровалась Ирина.

— Здравствуйте, Ирина Дмитриевна! За помидорами пришли? А я уже набрал вам корзинку. Вон она, под навесом.

— Спасибо.

— Вы что-то хотели спросить?

Валерий Иванович внимательно посмотрел на расстроенное лицо Ирины, кашлянул, подошел к ней поближе.

— Да, хотела посоветоваться, но не знаю…

— О чем же? — мягко и ненавязчиво поинтересовался он.

— О воспитании дочери.

— Алены? Но…

— Вы хотите сказать, что уже поздно?

— Что же мы в теплице о таких серьезных вещах говорим? Пойдемте под навес, присядем на скамейку, поговорим.

Они устроились в небольшой беседке. Ирина какое-то время молчала, не зная, с чего начать. Валерий Иванович терпеливо ждал.

— Я упустила дочь, — сдавленным голосом начала Ирина. — Из маленькой и милой шалуньи выросла эгоистка, с холодным сердцем и потребительским отношением к жизни.

— Когда же вы пришли к такому выводу?

— Не так давно. Если честно: замечала эти черты и раньше, но не придавала им особого значения. Думала, что все само собой пройдет, что это издержки переходного возраста. В общем, слепая родительская любовь дала горькие всходы.

— Не буду утешать вас, Ирина Дмитриевна, пустыми фразами — я уважаю вас как умную женщину. Дело и в самом деле весьма серьезное. Но отчаиваться не надо. Ведь вы еще ничего не делали, чтобы помочь дочери. Так ведь?

— Да. Если не считать небольших нравоучений.

— А как она реагирует на них?

— Болезненно.

— Обижается или игнорирует?

— Сначала обижается, а потом игнорирует. Даже когда уступает, все равно, мне кажется, остается при своем мнении.

— Понятно.

Они помолчали. Летний безветренный день был в самом разгаре. Над теплицей летали две трясогузки. Их что-то привлекало за стеклом, может быть, какие-то насекомые. Птицы то садились на крышу теплицы, покачивая длинными хвостами и тонко щебеча, то вновь вспархивали в голубую вышину.

— Как им, должно быть, легко и свободно там, в небе, — задумчиво произнесла Ирина, следя за полетом птиц.

— Знаете что, Ирина Дмитриевна, я могу вам кое-что посоветовать, но боюсь, что вы не так поймете…

— А вы не бойтесь. Говорите как есть. Хуже, чем сейчас, мне уже не будет.

— Хорошо, я скажу. Вам надо заняться собой. Да-да. Именно собой. Ничего с вашей Аленой страшного не произойдет. Характер, конечно, у нее далек от идеала, но в наше время молодежь в целом прагматична и себялюбива. Алена здесь не исключение. А вот ваше нынешнее положение слишком однообразно, зависимо. Уж вы простите за такое откровение.

— Вы хотите сказать, что я должна работать?

— Да. Пока вы молоды и полны сил. Домашняя работа не в счет. Вы рискуете потеряться в бытовых мелочах. Они засасывают не хуже болота. Впрочем, я могу ошибаться. Возможно, что вас устраивает такой образ жизни. Скажите: внутри себя вы ощущаете гармонию? Вы в ладу со своим вторым «я»?

— Нет. Не всегда. Особенно в последнее время я будто прячусь от тоски, а она караулит меня за каждым углом. Причину вы только что мне указали. Конечно, как же я сама не догадалась, причина во мне самой. Но, по-моему, все гораздо сложнее. Если бы только возвращением к профессии можно было поправить…

Она не договорила. На дорожке, что вела к теплице, показалась Алена. В розовых шортиках и белом топе, со своими пушистыми светло-русыми волосами и длинными стройными ногами она была прелестна под лучами июльского солнца.

— Мама, вот ты где! — подходя к навесу, чуть капризно произнесла она. — Здравствуйте.

— Здравствуй, Аленушка, — сдержанно поздоровался садовник.

— А я уже полчаса тебя ищу. Звонил Сергей Владимирович и предупредил, что едет сюда с гостями. Из Словакии, что ли… Не запомнила.

— Прямо сейчас? — Ирина поднялась со скамейки.

— Да. Надо подготовиться. Пойдем скорее!

— Пошли. Вот и помидоры будут кстати. Ну мы пойдем, Валерий Иванович. Потом как-нибудь договорим, хорошо? Спасибо вам.

— Не за что.

Через час прибыли гости во главе с хозяином. Ирина с Аленой встретили их в холле.

— Знакомьтесь, — радушно, но, как обычно, с властными нотками в голосе заговорил Дубец. — Это наши гости из Братиславы — Иван Краль и Янко Орсаг. А это мои красавицы Ирина и Алена. Прошу любить и жаловать.

— О! — первым воскликнул Иван, рыжеволосый, с темно-розовой, кирпичного оттенка кожей, дородный мужчина средних лет. — Настоящие красавицы! Очень приятно!

По-русски он говорил с акцентом, но без запинки.

— Янко, — немного смущаясь, произнес второй гость, пожимая руку Ирине.

Это был совсем молодой мужчина, высокий, темноволосый, с синими глазами. Он чем-то напомнил Ирине Сергея, Сережу, ее несчастную любовь. Она даже вспыхнула от этой некстати мелькнувшей мысли. Кажется, Янко заметил ее замешательство и оттого, наверное, задержал внимательный взгляд на ее лице. Ирина про себя выругалась: «Дура. Не умею вести себя как полагается. Что он может подумать?»

Спустя четверть часа гости прошли в гостиную, где уже был накрыт стол. Дубец усадил Ирину, затем Алену, а потом уж предложил сесть мужчинам.

— Чем, Иринушка, порадуешь голодных мужиков? — нарочито простецким тоном спросил Сергей Владимирович.

— Пока холодными закусками, — улыбнулась Ирина. — А потом можно и шашлыки во дворе пожарить.

— Ну как вам такая программа? Подходит? — весело обратился к гостям хозяин.

Те довольно закивали. Начали с водки, под которую на ура пошли селедка в кислом соусе, салаты, сыры и холодное мясо. Дубец щедрой рукой наливал гостям все новые порции, но сам почти не пил.

— За прекрасных дам! — поднял тост Иван, уже заметно осоловевший от выпитого.

— Поддерживаю! — чокнулся с ним Дубец. — За Ирину и Алену!

Алена пила апельсиновый сок, но сидела раскрасневшаяся, будто опьяненная мужским вниманием и комплиментами, так и сыпавшимися на них с матерью. Она стреляла глазами то в Ивана, весело болтающего о славянском братстве, то в Янко, более сдержанного, чем его товарищ. Ирина, заметив Аленино кокетство, шепнула ей, чтобы вела себя скромнее, но та отмахнулась от нее как от назойливой мухи. В душе Ирины назревала буря. Когда дочь громко рассмеялась над двусмысленной шуткой Ивана, Ирине захотелось встать и при всех выпороть ее толстым ремнем. Она с трудом держала себя в рамках приличия.

Наконец, мужчины вышли покурить.

— Алена! — резко начала Ирина. — Ты ведешь себя как распутная девка! Или ты прекратишь, или я не знаю, что сделаю!

— Ну полный отстой! Как я себя веду? Что я сказала такого? Да они сами нажрались и гонят всякую лабуду. Я-то здесь при чем?

— Твой взгляд более чем нескромный. Нельзя так в упор смотреть на мужчин и при этом еще многозначительно улыбаться. Где ты этому научилась?

— Нигде, — пожала плечами Алена. — Это природное. Мне и Семушкин много раз говорил, что у меня взгляд, как у Милы Йовович.

— У тебя взгляд юной проститутки! — уже не сдерживаясь, выкрикнула Ирина. — Сейчас же поднимайся к себе наверх и не показывайся больше гостям. Слышишь?

— Да пожалуйста! Больно мне нужны эти старики.

Она с ленивой грацией встала из-за стола и вышла из гостиной.

Ирина не могла больше находиться без движения. Накопившиеся эмоции требовали выхода. Она вышла на крыльцо, где курили мужчины, облокотившись о перила.

— Сергей, я пойду под навес, разожгу мангал, — стараясь выглядеть веселой, сказала Ирина.

— Вам помочь? — галантно склонился над ней Иван.

— Нет, спасибо, я справлюсь сама, — через силу улыбнулась она.

— Ты разжигай, а мы еще по маленькой тяпнем, — не замечая ее настроения, бодро произнес Сергей Владимирович, увлекая за собой гостей.

Ирина, оставшись наконец одна, вдохнула всей грудью пропитанный ароматом роз воздух и зашагала к навесу. Нет, не зря она так беспокоится, не зря. Откуда в Алене эти вульгарные замашки, это жеманство? Фу, как стыдно! Неужели эти словаки что-нибудь заметили? Ну конечно же, заметили и даже больше, поддерживали, подзадоривали Аленку в ее кокетстве. Особенно Иван. Ох, мерзавец! Ну ничего, она сегодня же выскажет Сергею все, что думает по этому поводу. Да-да! Выскажет. И про Америку, и про дорогие подарки, и… Одним словом, молчать больше не будет. Ведь это ее родная дочь. Еще почти ребенок с неокрепшей психикой.

Ирина вдруг вспомнила слова Анатолия про эту самую «неокрепшую психику»: «Это у тебя она неокрепшая. А дочь не мытьем, так катаньем своего добьется». Господи! Как он оказался прав! Выходит, отец давно заметил эти черты в дочери, а вот она, слепая курица, ничего не желала замечать. Жила себе, книжки почитывала, а ребенок рос сорной травой, сам по себе. И тут же в ней все взбунтовалось. Неправда! Зачем возводить на себя напраслину? Сколько она проводила времени с Аленкой: и читала ей, и в куклы вместе с ней играла, и сказки на ночь рассказывала, и учила уму-разуму. Тогда кто же виноват? Сейчас многие родители склонны винить в дурном влиянии средства массовой информации. Черт бы их побрал, эти СМИ! Тоннами льют грязь на юнцов, а те уже света белого не видят, наивно считая такую жизнь нормой. Проституция, наркотики, реки пива, мат как неотъемлемая часть речи, казино и прочая ночная жизнь.

Ее даже затошнило от этих мыслей. Хватит себя распалять! Она не в ответе за парламент и правительство, допустивших этот шабаш в стране. Она отвечает только за свою единственную дочь. И она не допустит…

Чего она не допустит, так и осталось за пределами ее сознания. Не видела она выхода из создавшейся ситуации, не знала, как повлиять на взрослеющую дочь.

Ее горькое раздумье прервал пьяный хохот загулявших мужчин. Они шумной компанией ввалились в помещение, где Ирина колдовала над мясом, издающим на всю округу сногсшибательный запах.

— О-о! Как вкусно пахнет! — закричал Иван, цветом лица напоминавший спелую морковь.

— Прошу, господа, за стол! — пригласил Сергей Владимирович. — Ирочка, как там наши шашлыки поживают?

— Уже скоро. Потерпите немножко. Я сейчас нарежу овощей.

— Я помощь… оказать, — невнятно пробормотал Янко, не владеющий русским так хорошо, как его напарник.

— Можете оказать, если хотите, — разрешила Ирина. — Вот, порежьте мелко лук и укроп.

— Мелкалук и… что? Не понял, — переспросил Янко, озадаченно глядя на Ирину.

— Лук. Укроп. Нарезать, — четко повторила она, для пущей наглядности жестикулируя руками.

— А-а! Понял! Я скоро, — обрадовался Янко и приступил к работе.

— Э-э, коварный Янко! — снова закричал Иван, у которого, очевидно, водка притупила чувствительность. — Знает, что нужно женщине. А я? На что годен?

— Ты годен водка пить, — поддел его Янко и ухмыльнулся, довольный своей остротой.

— А мы с Иваном будем развлекать вас, — нашелся Дубец.

— Анекдотами? — спросил Иван.

— Зачем? Мы будем петь.

— О! Петь! Я буду петь! А что петь?

— Русские народные песни.

— Калинка?

— Ну зачем? Есть и получше, например, «Степь да степь кругом…».

— Ну-ка, ну-ка! Как это?

Дубец неожиданно сильным и мелодичным голосом затянул песню. Иван вторил слабым баритоном, но тем не менее дуэт получился вполне удачным. Ирина даже заслушалась, машинально поворачивая на мангале шампуры. К ним пришла Алена. Разве можно усидеть дома, когда во дворе такой праздник? Ирина не преминула строго посмотреть на нее, как бы предостерегая от дурного поведения, и попросила нарезать хлеб. Вскоре все уселись за стол, и веселье возобновилось с новой силой.

— У Чехова есть «Три сестры», а здесь — две сестры, — вдруг огорошил всех Иван. — Вот они, две сестры.

— Это мать и дочь, — возразил Янко, вонзаясь крепкими зубами в шашлык.

— Но они похожи как две капли воды, — упрямо гнул свое Иван.

— Воды или водки? — лукаво спросил Дубец.

— Э-э! Вы меня не запутывайте! Воды! Две капли.

— А давайте еще по двадцать капель дерябнем? — предложил Дубец.

— Воды? — спросил Янко.

— Зачем вы меня уводите от дам? — возмутился Иван.

— Отдам? Что ты отдашь? Кому? — спросил Дубец.

— Я никому ничего отдавать не желаю и все! — прорычал Иван.

— Сережа, — улыбнулась Ирина, — можно тебя на минутку?

Дубец с трудом вышел из-за стола. Они удалились от компании на большое расстояние.

— Сережа, по-моему, вам уже хватит. Иван совсем пьяный.

— Как ты не понимаешь? За ним стоит миллионный контракт. Будь с ним поласковее. Я прошу.

— Что это значит?

— Ничего. Просто улыбайся и все.

— Но мне уже все это осточертело. Мы с Аленой пойдем спать.

— Ни в коем случае. Иван еще тот жучина. Начнет вые… выкаблучиваться, как пить дать. Вот тут как раз и нужны ваши с Аленкой трассирующие глазки.

— Не впутывай в свои дела девочку.

— А кто впутывает? Пусть только сидит и мило улыбается.

— Сергей! Я не ожидала от тебя подобного хамства.

— Что?! Как она заговорила! Ай да мышка-норушка! Зубки, значит, решила показать? А не подумала, что тебе их быстро обломают, если против хозяина пойдешь?

— Значит, ты мой хозяин? — дрожащим голосом спросила Ирина, с ненавистью глядя в пьяную физиономию Дубца.

— А кто же еще? Кто тебя кормит, одевает? Брюликами осыпает?

— Возьми их обратно, свои брюлики, а меня оставь в покое, — бросила Ирина и повернулась, чтобы уйти.

Но она не успела сделать и шага, как оказалась в медвежьих объятиях Дубца. Он развернул ее к себе лицом, крепко сжал в кольце сильных рук и, дыша водочными парами, с животной яростью проскрежетал:

— Только попробуй уйти, я тебе устрою Варфоломеевскую ночь. Поняла?

— Может, еще и в постель с ним уложишь ради контракта? — сдерживая рвущийся из горла крик, сдавленно проговорила она.

— Если потребуется, и уложу. Сука, ты что, не поняла, о какой сумме идет речь? Эта сделка миллион евро стоит! Сечешь?

Ирина чувствовала, что ей не справиться с ним, и решила подчиниться.

— Хорошо. Я все поняла. Отпусти меня, мне больно.

— Вот так бы сразу, а то давай понты кидать…

— Пошли, нас зовут.

Они вновь присоединились к гостям, и Дубец как ни в чем не бывало поднял тост «за милых дам». Ирина, превозмогая брезгливость, кое-как вытерпела эту пытку, а когда все закончилось, долго наводила порядок, чтобы успокоить взвинченные до придела нервы.

В спальню, где уже давно спал Дубец, она не пошла, а прикорнула на диване в гостиной. Но сна не было. Устав ворочаться с боку на бок, она оделась и вышла на крыльцо. Уже светало. Верхушки сосен в бору, что примыкал к участку, слегка порозовели. Сизый туман стелился над газоном и дорожками, делая красные цветы матово-розовыми. Какая-то ранняя птица звонко выводила одну и ту же трель, будто спрашивала: «Витю видел? Витю видел?» Ирина ежилась от сырого предутреннего воздуха, но обратно в дом не спешила. Она уже все обдумала, все решила для себя и теперь, успокоенная, находилась в том невесомом бездумье, когда в голову не идет ни одна сколько-нибудь серьезная мысль, а лишь отдельные несвязные слова мельтешат, словно мошкара, не задевая мозг, не давая ему пищи для работы.

— Алена, такси будет через полчаса, поторапливайся!

— Но я не понимаю…

— Я же сказала: объясню все по дороге. Не заставляй меня нервничать. Я от вчерашнего в себя не пришла.

— Мы что, все вещи тут оставим?

— Да. Они не наши, эти вещи. Возьмем только то, что куплено на наши деньги.

— И украшения?

— Особенно украшения. Выложи их на этот стол, на видное место. Вот так.

— И диски?

— Да, и диски. Я куплю тебе потом такие же.

— На какие шиши? Они же лицензионные. Знаешь, каких бабок стоят?

— Прекрати сейчас же! Еще раз скажешь «бабки», я выпорю тебя ремнем!

— Ну что ты раскричалась? Тебя на улице, наверное, слышно.

— А ты не провоцируй меня. Вот в эту сумку сложи зимние вещи. Давай я тебе помогу.

Вскоре, нагруженные вещами, они вышли во двор. Ирина огляделась и, увидев в кустарнике барбариса работающего Валерия Ивановича, окликнула его. Он подошел к ним, недоуменно посматривая на их разнокалиберный багаж.

— Валерий Иванович, мы уезжаем. У меня к вам просьба — передайте Сергею Владимировичу эти ключи, когда он приедет с работы.

— Хорошо, но…

— Долго объяснять. Но вы и так поймете. Лучше нам уехать вот так, внезапно, чем пускаться в разборки и взаимные оскорбления. Все это было огромной ошибкой, понимаете? А вам я желаю здоровья и долгих лет. Вы замечательный человек, каких мало. До свиданья. Не поминайте лихом.

Номера мобильных телефонов были заменены, городской телефон отключен, на сигнал домофона они не реагировали. Одним словом, перешли на осадное положение. Но чтобы не искушать судьбу, через три дня Ирина отправила дочь рейсовым автобусом в Порошино, а сама временно устроилась у Эльвиры. Неврев был в отпуске — укатил с сыном рыбачить на какие-то лесные озера.

— Неужели ты такая наивная, Ирка? — наливая в чашки крепкий чай, возбужденно говорила Эльвира. — Ведь Дубец на то и Дубец, что не спустит на тормозах это дело. Рано или поздно придется выяснять отношения.

— Я ничего ему не должна. А за кормежку я отработала — гувернанткой и сиделкой. Так что с меня взятки гладки.

— Не знаешь ты таких, как Дубец. Он принадлежит к породе тех волкодавов, которые просто так не упускают добычу. Поговаривают — он и с женой по-своему разделался.

— Как это?

— Это, конечно, слухи и предположения, но больно много совпадений. Охранника его, того, что с ней убежал, избили до полусмерти. Какие-то негры или пуэрториканцы из гетто. А ее ограбили. И что-то там еще из криминального — точно не знаю. Короче, устроил им «сладкую жизнь».

— Неужели и мне будет мстить? — побледнела Ирина.

— Не знаю. У тебя все-таки другая ситуация. Ты его не обманывала, не взяла ни одной вещи…

— Кроме двух чемоданов. Но нам не во что было складывать тряпки.

— Это ерунда. Можешь переслать ему эти долбаные чемоданы.

— Ох, Элька, в какое дерьмо я вляпалась!

— И я, дура, тебя в него подталкивала. Идиотка!

— Ты ни при чем. У меня у самой котелок должен варить. Я тебе не рассказывала, как впервые его увидела, при каких обстоятельствах?

— Нет.

— Вот когда мне стоило задуматься и сообразить, что такому человеку нельзя доверять. Видела бы ты эту сцену! Входит в фойе пансионата Дубец, оглядывается на отставшую жену и сквозь зубы злобно шипит на нее: «Чего ты телишься?» Слово «корова» не прозвучало, но витало в воздухе. А я после этого еще уши развесила, слушая его бредни о чуткости души. Сонар! Представляешь, чем он купил меня — этим романтическим, неизвестным мне словом.

— А что это?

— Локатор.

— Господи, какие мы дуры! Как папуасы, падкие на всякие побрякушки, в том числе и словесные.

— Вот-вот.

— Ничего, Ируня, правда на твоей стороне. Все будет о'кей.

— Как думаешь, возьмут меня обратно на ту же должность? — вдруг сменила тему Ирина, в задумчивости помешивая ложкой горячий чай.

— Не знаю… Но ты все же попробуй. В понедельник с утра и позвони шефу.

— Но я так нехорошо ушла. И все этот Дубец. Меня не отпускали — как раз запарка с отчетами была, а этот хам заявился к начальству и наговорил черт знает чего. Мне об этом секретарша потом рассказала. Боже мой, где были мои мозги в то время? Почему я эти выходки воспринимала как чуть ли не проявление мужской доблести?

— Ира, перестань казнить себя! Так можно с ума съехать. Вот что я тебе скажу. Дубец — нормальный продукт нашего времени, а не исключение из правил. Нынче каждый второй бизнесмен, если не первый, имеет такие замашки. И потом, чисто мужские черты характера, а именно: стремление к лидерству и успеху, применение силы и прочая, ты почему-то воспринимаешь так болезненно. А это нор-маль-но! Поняла?

— Нет. То есть понимать-то я понимаю, но не принимаю. Прежде всего надо быть человеком.

— Ох, идеалистка ты, Ируня. Да еще в квадрате. Тебя, видно, не переделать. А не боишься, что останешься со своей философией одна? Ведь в природе нет таких мужиков, о каком ты мечтаешь.

— Ну и пусть. Не нужен мне никто.

— Ну-ну. Свежо предание. Посмотрю я на тебя этак через годик. Волчицей завоешь от одиночества. Вот что я тебе посоветую. Если он приползет на четырех конечностях и будет просить прощения — прощай! На то мы и бабы, чтобы всю жизнь прощать мужикам их бесконечные грехи.

— Ага. А они на то и мужики, чтобы всю жизнь грешить, да?

— А ты как думала? Такой уж у природы расклад. У природы нет не только плохой погоды, но и плохих мужиков. Все они, конечно, засранцы, но они нам нужны. Так же, как и мы им.

— Надо же. Прям Спиноза какой-то, Аристотель в юбке. И давно ты разработала такую доктрину?

— Давно. Думаешь, мой Неврев идеал? Такой же засранец, как и все. Я ведь сор из избы не люблю выносить, но если тебе все порассказать, что было в нашей жизни, то…

— Тебе при жизни памятник надо поставить?

— А что ты ерничаешь? Я и на медаль согласна.

— Просто я уже слышала нечто подобное. Помнишь, про Августу рассказывала? К сожалению, памятник не ей, живой, а ему поставили, на могилу.

— Умер? Во цвете лет?

— Да. Инсульт.

— Вот! Что и требовалось доказать! Мало они живут, а мы им еще кровь портим своим бабским максимализмом. Ни продыху, ни роздыху бедолагам.

— Ой, сейчас заплачу. Так трогательно, не могу! Его сейчас целый кортеж шлюх купает в бассейне, приводит в чувство после стресса. Так что не бойся, не пропадет Дубец. На то он и Дубец. Тебя цитирую, заметь.

— Ха-ха-ха! Ладно, Ирка. Давай лучше я тебе в чай ликера подолью, а? Сразу настроение повернется на сто восемьдесят градусов.

— На сорок пять, ты хочешь сказать?

— Почему?

— Ну ликер-то, скорее всего, сорок пять градусов?

— А, черт его знает, может, и сорок пять! Нам ведь что ни пить, лишь бы напиться. Давай, за нас! Ну и за них, чтоб им пусто было!

Эльвира помогла захмелевшей подруге выбраться из такси, которое остановилось напротив дома Шамариных. Машина уехала, а они еще топтались на месте, «ориентируясь на местности».

— Пойдем в направлении того плаката.

— Пойдем.

— Опсики! Ни хрена себе! Ирка, это же ты!

— Где?

— На плакате. Вот это да! Семь на восемь физиономия, не меньше. Это когда ж тебя повесили-то?

— Меня?

— Да разуй шары-то! Вон туда смотри, наверх. Видишь?

— Ой.

— Это он! Я же говорила! Надо прощать.

— Кого?

— Дубца, кого же еще? Это он тебя здесь повесил.

— Как это «повесил»?

— Ну, на плакате. Рекламном щите. Погоди, как правильно будет — повесил или повешал?

— Не помню.

— А! Какая, хрен, разница? Главное, что он засуетился. Ну пошли, лапа моя, баиньки. А то мы прямо под этим щитом и уснем. Во будет картинка: наверху портрет, а внизу — оригинал, в зюзю кривой.

Первой проснулась Эльвира. Она повернула голову и увидела на соседней кровати крепко спавшую Ирину. «Да уж», — неопределенно сказала Эльвира севшим голосом и тяжело поднялась с постели.

Поправив съехавшую с Ирины простыню, она пошла в ванную.

После душа и чашки кофе Эльвира почувствовала себя полностью вернувшейся к жизни. Она даже вышла на лоджию, чтобы сделать пару-тройку физических упражнений — такой огромный прилив энергии на нее накатил. Вышла, раздвинула застекленные рамы и ахнула от изумления. На нее с огромного придорожного плаката смотрела улыбающаяся Ирина.

— Ирка! Вставай, соня! Пошли на лоджию! А я думала, что мне это приснилось. Надо же! Да вставай же, кому говорю!

— Отстань. Я хочу спать.

— Ну, погоди!

Эльвира сбегала на кухню за водой, вернулась и окатила Ирину холодными брызгами. Та вскочила, ошарашенно крутя головой и раскрыв в немом крике рот.

— Ну! Проснулась? Пошли на лоджию, там тебя ждет чудо чудное, диво дивное.

— Иди к черту! — к Ирине вернулся дар речи. — Я уже три ночи подряд не сплю, думала, хоть сегодня оторвусь по полной, так нет. Ходят тут всякие, как слон в посудной лавке, стучат копытами. Ну чего ты привязалась?

— Ха-ха-ха! Ты взгляни на себя в зеркало, Моська! Слон-то уже и душ принял, и кофейку выпил, и даже на зарядку вышел, а тут на тебе! Картина Репина «Не ждали»! Пошли на лоджию! Пошли, пошли!

Ирина нехотя поплелась за Эльвирой, зевая и потягиваясь. Но при виде собственного, гипертрофических размеров портрета она вздрогнула, и сон слетел в одно мгновение.

— Неужели это Дубец…

— А кто же еще? Не Анатолий же твой, — хмыкнула Эльвира.

— Надо же. «Прости…» написал. Значит, не такой уж пьяный был, когда сукой обозвал. Все запомнил. Нет, Элька, слишком продуманный он. Уж лучше такой, как мой Анатолий. Пусть страстями живет, ошибается, грешит, но от всего сердца. Понимаешь?

— Понимаю. Ладно, чего мы тут? Пошли на кухню. Я хоть яичницу с помидорами пожарю, что ли. Иди умойся. А лучше — в душ.

Они уютно расположились за кухонным столом, на котором дымились горячая глазунья и черный кофе, золотились поджаренные гренки с алычовым повидлом.

— Честно сознаюсь: нисколько не жалею, что не поехала с Невревым на озера, — промурлыкала Эльвира, с неизменным аппетитом поглощая глазунью. — С тобой интереснее. Событие за событием.

— Батюшки, велики события.

— А что? Сначала твой развод по-итальянски, потом напились до положения риз, теперь этот плакат. Какие-никакие, а все же события.

— Бедная, бедная Лиза. Как скудна на события твоя жизнь, — со спокойной иронией отозвалась Ирина. — Но это со стороны интересно за ними наблюдать, другое дело — быть их главным участником. Ничего хорошего, скажу тебе. Какой замечательной была моя жизнь два года назад — спокойная, размеренная, без этих идиотских выходок.

— Ладно. Что будем делать? День-то длинный. Надо как-то его убить.

— Я сейчас позвоню насчет работы, а там видно будет.

— Не спеши.

— То есть?

— Пусть события развернутся полным фронтом.

— Ты намекаешь на наше перемирие?

— Вот именно.

— Ни за что!

— Никогда не говори «ни за что»! Чтобы потом не было мучительно стыдно.

— Элька, откуда ты все знаешь о жизни?

— Я старше тебя.

— На целый месяц? — ехидно уточнила Ирина.

— Не играет значения.

— Ну-ну.

— Может, рванем в твое Порошино? Купальный-то сезон еще в разгаре.

— А что? Идея. Я уже по Аленке скучаю. Да и с родителями давно не виделась.

— Прямо сейчас и рванем. По пути заедем ко мне за купальником и зубной щеткой.

— О'кей!

Полина Юрьевна с Аленой собирали в саду малину.

— Мама! — негромко позвала Ирина.

Пожилая женщина повернулась, близоруко сощурилась из-под ладони, охнула и заспешила к дочери. Ирина с болью в сердце заметила, что мать постарела за этот год — волосы побелели, на лице появились морщинки, походка отяжелела.

— Доча, наконец-то! — заплакала мать. — Мне как Аленка порассказала про ваш побег, так я спать перестала. Хорошо, что приехала, а то мы с отцом переживаем, уже сами решили к тебе ехать.

— А я не одна, с подругой.

— Ну и ладно. Всем места хватит.

— Мам, — подбежала Алена, — ты на чем приехала, на автобусе?

Ее глаза смотрели мимо, куда-то на калитку, ведущую во двор, как будто ждали еще кого-то, и тут же разочарованно погасли, когда мать ответила:

— На чем же еще? Мы с Эльвирой приехали. У нее муж с сыном на озерах рыбачат — она одна осталась. Вот мы вдвоем и прикатили. Поживем у вас немного. Пойдемте во двор. Она там на крылечке сидит.

Через час все сидели во дворе за столом. Дмитрий Ильич как раз на обед приехал.

— Я вот что думаю, Ира, — начал отец серьезный разговор, когда приступили к чаю. — На работу тебе надо устраиваться. Лучше одной жить да быть независимой, чем вот так — на чужих хлебах, неизвестно кем, приживалкой какой-то.

— Я сама, папа, к такому выводу пришла. Больше я ни в какие авантюры не пущусь.

— И правильно. Мне он, если честно, сразу не понравился. Хоть и видел его всего раз.

— Да и мне тоже, — поддакнула Полина Юрьевна. — Какой-то чужой, недобрый.

— Ну почему, бабуля, недобрый-то? — возмутилась Алена. — Да он задарил нас с мамой с головы до ног. К каждому празднику — какой-нибудь подарок или вообще без всякого повода. Просто ему нравилось, как мы охаем и ахаем от восторга. Помнишь, мама, тот прикол на День музеев? Приехал с кучей подарков, а когда мы спросили — по какому поводу подарки, он достал отрывной календарь, такой же, как у тебя, бабуля, висит, полистал его и говорит: «Как же вы могли пропустить такой праздник? Сегодня же всемирный День музеев!»

Алена звонко рассмеялась. Ее поддержала только бабушка тихим смешком. Ирина опустила глаза, отец неодобрительно крякнул, а Эльвира сделала вид, что пытается прочесть название карамельки в пестрой обертке.

После обеда Ирина с Эльвирой пошли прогуляться по селу.

— Ужасно люблю деревню, — восхищалась на каждом шагу Эльвира. — Посмотри на тот палисадник. Хорош! Правда? Чего только там нет! И лилии, и душистый горошек, и ноготки, и эти… как их… беленькие такие шарики…

— Гипсофила.

— Ира, ну перестань хмуриться. Из-за чего ты расстроилась? Что отец прямо, без обиняков высказался? Правильно он сказал. Честно. То, что думал. Они же любят тебя, дитя свое неразумное, и хотят, чтобы ты была счастлива.

— Да я не об этом. Я о дочери своей. Вот уж кто дитя неразумное. Видела, как дед реагировал на ее похвальбу?

— Господи! Да что тут постыдного? Все дети любят подарки. И Аленка твоя тоже. Ладно, хватит переливать из пустого в порожнее. Переключись лучше на свое Порошино. Ведь ты должна сейчас переживать особые, ностальгические чувства. Здесь, как говорится, моя деревня, здесь мой дом родной… Ну? Что ты сейчас чувствуешь?

— Ничего. Я все еще переживаю встречу с родителями.

— Ну и дура. Будь легче, Ирка! Если из-за всего переживать, сердце не выдержит. Лучше покажи мне свою школу. Где ты провела десять лучших лет своей жизни, а?

— Вон за тем поворотом ее будет видно.

— Здорово! Вот бы сейчас встретить твою первую любовь. Боже, как мне нравится такая романтика!

— Элька, остынь! Что на тебя напало? Все мои однокашники давно в городе живут. А здесь доживают свой век одни старики.

— Так не бывает. Если здесь одни старики, то село не имело бы такого цветущего вида. Вон, к примеру, в джип садятся двое импозантных мужчин. А один, мачистый такой, даже уставился на тебя и рот раскрыл.

— Где?

— Направо.

— Ой, это же Гришка Селиванов. Гриша! Привет! Не узнаешь?

Мужчина, о котором говорила глазастая Эльвира, что-то сказал своему товарищу, сидящему за рулем автомобиля, и с широкой улыбкой пошел им навстречу.

— Иринка! Какими ветрами? К родителям прикатила? Мы с Витей Рузаевым тоже предков навестили. Да вон он бежит, ра-адостный такой. Морда пока еще не красная. Но все впереди.

— Здравствуй, Ира, — немного смущенно поздоровался Виктор, подходя к ним. — К родителям приехала?

— Ага. Я каждый год приезжаю, а вас что-то ни разу не встречала.

— Я, например, в отпуск по путевкам езжу, по Турциям да Испаниям, — объяснил разговорчивый Григорий, — а сюда только по выходным. Особо не разгуляешься — то крышу с батей чиним, то огород копаем, то водку пьем. А это родственница твоя?

— Знакомьтесь — это моя однокурсница и близкая подруга Эльвира, Эля.

— Очень приятно. Григорий. Гриша, — подал он руку и с интересом заглянул в Эльвирины искрящиеся глаза.

— Виктор, — чуть склонил голову его друг, но руки не подал.

— Вот я и говорю, — как бы продолжая начатый разговор, сказал Григорий. — Выходной в самом разгаре, а у Вити ни в одном глазу…

— Да кончай ты прикалываться, — смущенно засмеялся Виктор, — а то подумают, что мы алкаши законченные.

— А кто пьет? Покажи! Нет, я жду! — смешно спародировал известного актера Григорий. — Вот что, девчата, если хотите попробовать настоящей ухи, поехали на озеро. Дважды приглашать не будем.

— А когда? — опешила Ирина.

— Сегодня вечером. Поставим палатки, все приготовим, а на зорьке — в лодку и закинем невод.

— Невод?

— Да шутим мы так, Ира. Удочки, конечно.

— Ну не знаю. У нас даже одежды подходящей нет.

— Неужели у Полины Юрьевны ничего не найдется? — вступила в разговор Эльвира. — Какие-нибудь старые брюки и свитера.

— Да найдется, я думаю, — беспечно махнул рукой Григорий. — Короче, так. В десять вечера мы подъедем к вашему дому. С собой, кроме одежды, ничего не берите. Мы все приготовим сами. Лады?

— Ох, Гришка! Каким был… — засмеялась Ирина.

— Таким я и остался. Орел, одним словом. Ну, до вечера! — подмигнул он Эльвире и увлек нерасторопного Виктора за собой.

Виктор вел машину по заброшенной лесной дороге, чудом ориентируясь в темноте, без конца лавируя между кустами и деревьями. Пассажиров то и дело подбрасывало на ухабах.

— Эй, шеф, не дрова везешь, кричали буратины, — схватился за ушибленный локоть Григорий, после того как машину тряхнуло особенно сильно.

— Да я и так торможу каждые пять метров, — с досадой ответил Виктор и чертыхнулся.

— Ребята, куда вы нас везете, интересно узнать? — лукаво спросила Ирина. — На Черные Камни?

— Ага. Клев там будет такой, что клиент обо всем забудет, — подхватил шутку Григорий.

— А купаться там можно? — игриво поинтересовалась Эльвира, посматривая на Григория не в меру накрашенными глазами.

— А как же! Первым делом мы поставим палатки и разведем костер, а потом уж и окунемся.

— Мы как раз купальники захватили, — уточнила Эльвира, взбудораженная ночным приключением.

— А вот это уже лишнее, — на полном серьезе отозвался Григорий, повернувшись к Эльвире. — Купаться надо голыми, иначе налимов распугаем.

— Как это? — удивилась она.

— Налим же видит в темноте. Если купальник яркий, он спрячется, и никакими приманками его не достать.

— А у меня как раз черный купальник.

— Да? Это еще хуже.

— Почему?

— От черного налим впадает в депрессию и тогда уже…

Он не закончил, так как Ирина и Виктор, до сих пор сдерживавшие смех, не вытерпели и захохотали так, что распугали, наверное, все живое в лесу.

— Значит, разыграли меня? — ничуть не обиделась Эльвира. — Ладно. Мы тоже умеем.

— Элли, милая, не обращайте на меня внимания, — искренне умолял Григорий. — Я с детства этими налимами напуганный, а с инвалида какой спрос?

Эльвира, разомлевшая от такого ласкового обращения, лишь слабо махнула рукой.

Джип остановился в десяти метрах от берега. Даже в темноте можно было понять, что места здесь дикие и глухие, но необычайно красивые. Пока женщины любовались лунной дорожкой на ровной озерной глади, мужчины разгрузили багажник и начали устанавливать палатки.

— Вот в этой палатке есть москитная сетка, так что уступаем ее вам, леди, — сообщил Григорий, вбивая стальной колышек в землю.

— А как же вы? — сочувственно поинтересовалась Эльвира.

— А нас комары не едят. Мы с Витюхой так проспиртованы, что хоть в Кунсткамере нас показывай, не испортимся.

— Кончай, травить, Селиван! — прикрикнул на друга молчаливый Виктор. — Лучше костром займись.

— Эличка, не желаете пройтись со мной туда-сюда в поисках валежника? — пригласил Григорий стоявшую рядом Эльвиру.

— Охотно.

Они углубились в чащу, освещая путь мощным фонарем. Ирина подошла к Виктору, возившемуся со второй палаткой.

— Тебе помочь?

— Вот тут надо подержать. Ага. Слегка натяни. Так.

Он вбил колышек. Вскоре палатка стояла как вкопанная. Ирина помогла Виктору разобрать вещи: одеяла, спальные мешки, складную походную мебель, посуду. Послышался веселый смех Эльвиры. Парочка возвращалась с охапками сухих веток.

Через десять минут большой костер, потрескивая и выбрасывая искры, озарил своим желто-оранжевым пламенем всю округу. Женщины сидели на стульях возле походного стола, резали хлеб и колбасу, в то время как мужчины снимали с джипа дюралевую лодку и прочее рыболовное снаряжение.

— Ой, как я давно не плавала на лодке, — томно протянула Эльвира.

— Можно организовать, — живо отозвался Григорий. — Представьте: вода, луна и тишина…

— Здесь еще «волна» подойдет, — усмехнулся Виктор.

— Ага. А еще «полна» и «без сна», — вступила в игру Ирина.

— «Умна», «смешна» и «больна»! Кто больше? — крикнула Эльвира.

— Надеюсь, это вы не о себе? — поддел ее Григорий.

— Да ну вас! — сделала обиженное лицо Эльвира. — Испортили такую игру. Это же буриме.

— Бури… что? — не унимался Григорий.

— Мэ-э-э! — почти по-козьи промекала Эльвира.

— Бросьте препираться, садитесь за стол. Все готово, — пригласила Ирина.

Мужчины, потирая от возбуждения руки, неуклюже уселись на небольшие стулья. Григорий первым делом взялся за бутылку водки.

— Эх, холодная! К ней бы ухи горяченькой, — разливая водку по стаканам, сожалел он.

— Надеюсь, пару рыбешек поймаете, — скептически хмыкнула Эльвира, все еще не простившая ему «буриме».

— Обижаешь, — перешел на «ты» Григорий. — Мы давеча десять кило вытащили, верно, Витя?

— А какая здесь рыба-то водится? Кроме налимов, конечно? — улыбнулась Ирина.

— Окунь. Самая главная здесь царь-рыба. До двух килограммов экземпляры попадаются, — ответил Виктор, опередив очередной прикол Григория.

— О-о! — воскликнула продвинутая в рыболовном деле Эльвира. — Такие крупные? А давайте на пари: если поймаете такую рыбину, то мы с Ирой приглашаем вас на рыбный пирог.

— Это когда? Послезавтра утром мы отчаливаем в город, — напомнил Григорий о краткости бытия.

— Завтра вечером можно. Ты как, Ируня, согласна?

— Вполне. А если будет не два килограмма, а, к примеру, кило восемьсот, что тогда?

— Ну, эта погрешность роли не играет, правда, мальчики? — перешла на высокие обертоны захмелевшая Эльвира.

— Заметано. А нельзя поменять качество на количество? — нашелся предприимчивый Григорий.

— Это как?

— Вместо одной рыбины — две по килограмму, а?

— Мы подумаем, — надменно отозвалась Эльвира, царственно кивнув Ирине.

Веселье продолжалось долго. Эльвира, уставшая хохотать над байками и шутками Григория, вдруг встала и предложила прогуляться к озеру.

— Попробуем воду, можно ли купаться, — позвала она Ирину.

— Ни в коем случае, Элли! С тобой пойду я, — встал Григорий. — Если тебя потащит к себе домой налим, Ире не справиться.

Они в обнимку, поддерживая друг друга, направились к воде.

— А чай вскипел? — поинтересовалась Ирина.

— Давно. Тебе с сахаром или со сгущенкой? — быстро откликнулся Виктор.

— С сахаром.

Он в отличие от своего друга был почти трезвым, разве что его карие глаза, большие и глубокие в свете костра, так и лучились ласковой грустью. Ирина старалась избегать его говорящего взгляда.

— М-м, какой аромат! — от удовольствия она закрыла глаза, обнимая ладонями чашку с чаем.

— Я туда листьев брусники и земляники бросил.

— Чудо! А сам почему не пьешь?

— И себе налью. Ты не устала на этом стуле сидеть? Погоди, я устрою тебе кресло.

Он вытащил из палатки надувной матрас и спальник, соорудил из них удобное сиденье, пригласил Ирину:

— Прошу!

Она уселась, вытянув затекшие ноги, и зажмурилась, упоенная неожиданным комфортом, душевной свободой, беззаботностью.

— Витя, расскажи о себе, — попросила она.

— О себе? — машинально переспросил он, думая о чем-то совершенно другом.

— Как ты жил все эти годы? У тебя семья?

— Да. То есть… Вот об этом как раз говорить не хочется.

— Хорошо. Расскажи о своей работе.

— Сейчас дела пошли в гору, поперло, как говорится. Тьфу, чтоб не сглазить. У меня небольшой бизнес — окна, двери, входные группы. Недавно заключил контракт со строительной фирмой, солидный контракт, если сравнивать с предыдущей мелочовкой. Так что…

Он замолчал, помешивая догоравшие в костре головешки. Ирина смотрела на бывшего одноклассника и не узнавала в этом большом и сильном мужчине того мальчишку, с которым проучилась все десять лет, — застенчивого, вихрастого, незаметного. Она вообще никого не замечала, кроме своего Кузнецова. Ах, Миша, Мишенька! У нее вдруг потекли слезы.

— Ира, ты чего? — растерялся Виктор, заметив ее мокрые щеки.

Он достал из кармана платок, подошел, промокнул слезы, сел рядом на стул.

— Так. Детство вспомнила, наших ребят, — она подняла глаза, полные слез, на Виктора. — Мишу Кузнецова.

Они помолчали. Вдруг Виктор кашлянул и тихо заговорил:

— Мы с Гришкой были недавно у него, оградку подправили. Ее дождями подмыло — покосилась. Надо бы и памятник подновить, фундамент кое-где покрошился. Думаю, на той неделе приедем, сделаем. Отец-то у него умер, некому этим заниматься.

— Умер?

— Скоро год будет.

Они снова замолчали. Ирина теперь уже спокойно, с тихой печалью вспоминала день похорон Миши Кузнецова, ее первой школьной любви. Было это в конце лета, когда они догуливали каникулы перед одиннадцатым классом. Он утонул, купаясь с ребятами в самом глубоком месте озера, где, как говорили, были не то омуты, не то воронки. Искали его долго, почти двое суток. Мать с отцом поседели за эти сутки. Их отпаивали валерьянкой, кололи уколы. Единственный сын, краса и гордость школы, умный, талантливый, добрый. «Какая пара!» — восхищались учителя на школьных вечерах, глядя на них с Мишей. Ему прочили большое будущее, а ей — счастливую семейную жизнь.

Ирина грустно улыбнулась одними губами, посмотрела на Виктора. Он как будто ждал ее взгляда. Так ждет верный пес — не мигая, терпеливо, боясь пропустить ответный взгляд.

— Ира, а как твои дела? Я видел твою дочку. Красавица.

— Спасибо. Но одной красотой жив не будешь.

— Что-нибудь не так? — осторожно спросил он.

— Все не так, Витя. Кувырком и наперекосяк. С мужем разошлась. У него теперь новая семья, маленький сын. Пробовала и я заново устроить судьбу, но не вышло. Не с теми меня жизнь сводит. Не везет, одним словом.

— Не знаю, уместно ли мое признание, — вдруг решился он на главные слова, которые Ирина давно прочитала в его глазах, — но я должен это сказать, иначе… Ира, я ведь всю жизнь любил только тебя.

— Я знаю, — как можно мягче сказала она. — Я замечала это, но…

— Понимаю. Ты любила Мишу. Но это не спасало меня от страданий. Черт возьми, ну и помучила ты меня!

— Прости меня.

— За что? Ира! За самое лучшее в моей жизни?

От переизбытка чувств он вскочил, начал ходить возле костра, сунув руки в карманы, нахохлившись.

— Ты знаешь, я даже поэзию полюбил благодаря тебе.

— Да?

— Хочешь, прочту самое заветное? — слегка иронизируя над собой, спросил он, но посмотрел с надеждой.

— Конечно, хочу.

В ночной тиши сокровенной, пронзительной болью звучало тютчевское:

Ирина повторила про себя самую сильную строку четверостишья: «Душа, увы, не выстрадает счастья». И в самом деле не выстрадает. Но станет мудрее, тоньше, возвышеннее, ибо «выстрадает себя».

— Ребята! — раздался звонкий голос Эльвиры. — Айда купаться! Вода как чай.

Григорий с Эльвирой, будто дети, взявшись за руки, радостно блестя глазами и шумно дыша, подошли к догорающему костру.

— Не вода, а сплошной кайф, — подтвердил Григорий.

— Вы что, купались? — удивилась Ирина.

— Ага. Чего и вам желаем. Кончайте киснуть и бегом в воду, не пожалеете.

— А дно песчаное? — не поддавалась на уговоры Ирина.

— Песчаней не бывает. Как на Лазурном берегу.

— Может, окунемся? — неуверенно спросила Ирина.

— А пошли! — вдруг встрепенулся Виктор. — Давно по ночам не плавал.

— Только никакого плаванья, — строго сказала Ирина. — У берега окунемся и все.

— Эх вы, окунята мелкие! «Окунемся и все», — передразнил Григорий. — Мы с Элли на Березовый мыс сплавали, и ничего.

— Куда? — изумился Виктор. — На Березовый мыс? Ты рехнулся, Селиван! Ладно бы один, а то женщину заставил рисковать. Ну и му… Кхм! Чудак ты, Гришка, но на другую букву.

— А вы не оскорбляйте моего напарника! — заступилась за Григория Эльвира. — Заплыв прошел нормально. Без эксцессов. Правда, Гриша? На воде ни одного колыхания, тишь да гладь. А плаваю я отлично.

— Ладно, я сейчас, — вскочила Ирина. — Переоденусь в купальник.

— Зачем? — спросила Эльвира. — Кто в темноте разберет, в чем ты? Иди так.

— Ну уж нет, — отмахнулась от подруги Ирина и скрылась в палатке.

— Она и в детстве такой закомплексованной была? — поинтересовалась у мужчин Эльвира, усаживаясь за стол.

— Не замечали, — пожал плечами Григорий, наливая водку в Эльвирин стакан. — Если честно, Элли, меня в пору туманной юности влекли секс-бомбы типа Галки Строевой. Помнишь, Витя, Халю, Халю молодую, а? Третий номер и никакого силикона!

— Ира была скромной и сдержанной, — тихо произнес Виктор, никак не реагируя на сексуальные воспоминания друга.

— Гос-споди! — сарказму Эльвиры не было предела. — Зачем красивой женщине такие атавизмы? Вот она и страдает из-за них. Естественность и чувственность — вот что делает женщину истинной женщиной. Зачем подавлять в себе инстинкты какой-то пресловутой сдержанностью? Кому это нужно?

— Никому, — поддакнул Григорий, подавая Эльвире стакан с водкой.

— Я готова, — вышла из палатки Ирина. — Пошли?

Они осторожно огибали прибрежные валуны, пока не вышли на ровную площадку естественного пляжа.

— А где этот мыс? — спросила Ирина.

— Слева. Видишь, березы белеют?

— Так далеко? Ну и Эльвира! Не ожидала от нее. В самом деле — пьяному море по колено. Ну что, поплыли?

— На мыс?

— А ты поплыл бы?

— С тобой хоть на край света.

— Спасибо, но я не так кровожадна, как моя подруга.

Они отплыли от берега на небольшое расстояние. Ирина попробовала нащупать ногами дно, но ощутила лишь холодную, бездонную глубину и испугалась. Тихонько взвизгнув, она подплыла к Виктору, вцепилась в его плечо. Даже при лунном свете он увидел ее мертвенную бледность.

— Ира, ты чего? Кто тебя напугал? — с тревогой спросил он.

— Ты знаешь, я ведь тонула в море, в Турции. И теперь побаиваюсь глубины.

— Держись за меня, поплыли к берегу.

Они вышли из воды, обтерлись полотенцами, оделись.

— Наверное, днем здесь великолепный вид. Странно. До семнадцати лет прожила в этих краях и не знала о таком красивом уголке. А помнишь походы в лес, всем классом? С Валентиной Павловной нашей незабвенной.

— Помню.

— Ха-ха-ха, — вдруг весело рассмеялась Ирина. — Почему-то весь наш поход сводился к тому, чтобы рассесться на поляне, достать домашнюю провизию, которой по-хорошему хватило бы на три дня, и все подчистую съесть, а потом с чувством исполненного долга вернуться восвояси. А дома сердобольные родители еще и спросят: «Не устала? У тебя ничего не болит?»

Виктор тоже рассмеялся, да так заразительно, что на Ирину напал какой-то безудержный смех. Они долго смеялись, пока к ним не подошли Эльвира с Григорием.

— Во, ржут! — позавидовала Эльвира. — Хоть бы с нами поделились.

— Чем? Ржанием? — спросила сквозь смех Ирина.

— Это что получается — мы пили, а весело вам? — возмутился Григорий. — А ну, колитесь, над чем такая ржачка?

— Да мы вспомнили наши походы под руководством Валентины Павловны, — созналась Ирина.

— А-а-а. Это было здорово, — согласился Григорий. — Все с нетерпением ждали, когда Валентина объявит привал, чтобы с волчьим аппетитом налечь на припасы в рюкзаках. Никогда не ел ничего вкуснее, чем та наша еда в походах. А собственно, что там такого особенного было? Это ведь начало восьмидесятых, в магазинах шаром покати, жуткий дефицит. Ну яйца от домашних кур, у кого они были, конечно, ну материны пироги с картошкой и капустой, помидоры там, огурцы — вот и все.

— А в городе и этого у многих не было, — подхватила тему Эльвира.

— Вот в какие времена, товарищи, пришлось нам расти и мужать, — мрачно подытожил Григорий. — Предлагаю пойти и выпить за наше суровое детство.

— По-моему, тебе хватит, — твердо сказал Виктор. — Пошли спать. Через два часа — клев.

— К черту клев, — заупрямился Григорий. — Давайте еще посидим. Давно не сидел в такой теплой компашке.

— А пирог с окунями? — напомнила Эльвира. — Нет уж, Гриша, давши слово — держи!

Они устроились в палатках и вскоре крепко спали. Но через два часа Виктор растолкал друга, полусонного усадил в лодку, и они рыбачили до полудня, пока не встали женщины.

Домой вернулись около шести вечера. Еще издали Ирина заметила возле своих ворот большой черный джип и замерла в нехорошем предчувствии. Да, это была машина Дубца.

— А у вас гости, — заметил Виктор, останавливая свою машину.

— Да, похоже на то, — сухо ответила Ирина.

— Выходит, пирога нам не видать как своих ушей? — спросил Григорий. — Гостям достанется? Эх, и зачем мы так старались с Витюхой? Остается одно — напиться с горя.

— А может, обойдется? — осторожно спросила Эльвира, поглядывая на расстроенную подругу.

— Посмотрим. Ладно, ребята, номера телефонов у нас есть — созвонимся, если что.

Она пошла к калитке, словно приговоренная, тяжело ступая и опустив голову.

Во дворе перед ними предстала мирная, почти семейная картина: за богато накрытым столом — Дубец постарался — сидели родители Ирины, Алена, Дубец, его охранник и водитель. Родители натянуто улыбались, Алена так и лучилась от счастья, а Дубец о чем-то рассказывал, с неестественной оживленностью жестикулируя руками. Увидев Ирину с Эльвирой, он умолк, поднялся и подошел к Ирине.

— Не ждала?

— Признаться, нет.

— Не будем при родителях выяснять? — почти шепотом попросил он.

— Не будем, — также шепотом согласилась она.

— Ну, показывайте улов! — громко воскликнул он, заглядывая в пакет, который держала Эльвира.

— Вот, окуни, — растерянно пробормотала Эльвира, не зная, как вести себя в присутствии шефа. — Сейчас тесто поставим на пирог…

— Жаль, не придется отведать такой вкуснятины — дела, — с неискренним сожалением сказал Дубец. — А я ведь по делу, Ирочка.

— Да? И по какому же? — холодно спросила Ирина.

Эльвира, воспользовавшись моментом, улизнула в дом. Полина Юрьевна пошла следом за ней.

— У Аленки скоро шестнадцатилетие, — напомнил Дубец и после многозначительной паузы продолжил: — Хочу сделать маленький сюрприз…

— Ах да. Я забыла. Ты ведь помнишь обо всех датах. Очень внимательный и чуткий. Как лань.

— Ира, мы же договорились, — скосив взгляд в сторону Дмитрия Ильича, прошептал Дубец.

— И что за сюрприз? — громко спросила Ирина.

— Нас приглашает Иван, к себе домой. Обещает кучу всяких развлечений. А оттуда мы отправимся в одно замечательное место. Вот это и будет сюрприз.

— Мама, а я знаю. Мы поедем в Париж! — не выдержала Алена.

Ее так и распирало от всех этих новостей, предвкушения фантастического путешествия, свежих, неизведанных впечатлений. Она подбежала к матери, обвила тонкими руками ее плечи и повисла. Не уступая в росте, она была изящнее и по-юному пластичнее Ирины. Дубец смотрел на них с умильной улыбкой и ждал решения Ирины.

— Нет, мы не поедем, — спокойно сказала она, будто ведром ледяной воды окатила. — Я устраиваюсь на работу. Завтра же.

— Но…

— Ну, мама! — Алена чуть не плакала. — На работу можно потом устроиться, когда вернемся. Ну, мам!

— Прекрати ныть! — прикрикнула в сердцах Ирина, не желая больше продолжать этот спектакль. — Сергей! Я прошу тебя — уезжай. Назад дороги нет. Все кончено.

— Ира, не руби сплеча, — с тихой, едва уловимой угрозой произнес Дубец. — Ведь нас многое связывает. И мнение Алены тоже не пустяк.

— Она еще многого не понимает. Ее мнение ничего не решает. Поезжай домой. Я устала…

— Ах да! Ты же всю ночь с одноклассниками прова… провела. На рыбалке. Не знал, что ты увлекаешься мужскими забавами.

— Ты многое обо мне не знаешь. Извини, я пойду в дом, переоденусь.

Она вошла в комнату, где сидели Полина Юрьевна и Эльвира. У обеих в глазах сквозили тревога и нетерпеливое ожидание.

— Ира, что он тебе сказал? — первой спросила Полина Юрьевна.

— Ничего. Зовет в Европу. А Аленку я бы выпорола прямо сейчас! Шестнадцать лет кобыле, а ума ни на грош!

— Они уехали? — спросила теперь Эльвира.

— Нет еще.

— Фу! Я боюсь ему на глаза показываться, черт возьми! — проворчала Эльвира. — Как-никак, он мой шеф и хозяин, а я в роли укрывательницы выступаю, под ногами путаюсь.

— Успокойся. Ему не до тебя, и вообще для него преград не существует. Все дело во мне — устоит ли мой характер против его напора.

— Боишься, что не устоит? — не без ехидства спросила верная подруга.

— Не мотай мне нервы, прошу тебя.

Она ушла в свою комнату, сняла с себя старый спортивный костюм, надела легкое платье, причесалась перед зеркалом. Ей не нравилось собственное отражение — на нее словно смотрел подранок, беззащитный, загнанный зверек. На душе было до того муторно, что хотелось выскочить в окно и бежать куда глаза глядят, лишь бы больше не встречаться с колючим взглядом Дубца и не слышать его скрытых угроз.

— Мама! — раздался вдруг отчаянный крик Алены. — Сергею Владимировичу плохо. Иди скорей сюда!

— Ира, — в дверях показался запыхавшийся Дмитрий Ильич. — У него, похоже, с сердцем что-то. Надо «Скорую» вызывать.

Ирина выбежала во двор. Возле Дубца, сидящего на стуле, суетились охранник и водитель. Он сидел, склонив низко голову, прижав к груди левую руку.

— Сергей, вызвать «Скорую»? — мягко спросила Ирина, коснувшись его плеча.

Он отрицательно помотал головой, но при этом сморщился от боли.

— Тогда что делать?

— В кармане… — едва выдавил он.

Она осторожно нащупала в правом кармане рубашки упаковку с лекарством, вынула ее, быстро спросила:

— Одну?

Он кивнул. Ирина достала таблетку, взяла из руки охранника стакан с водой, подала Дубцу. Тот взял таблетку, с трудом сунул в рот, но стакан не взял. Ирине пришлось поить его самой.

— Тебе надо лечь в постель. Ты сможешь подняться?

И снова слабый кивок. Охранник с водителем помогли ему подняться и повели в дом. Полина Юрьевна побежала в большую комнату, чтобы застелить диван простыней и положить большую подушку вместо маленькой диванной. Все молчали, не зная, что говорить. Дубца уложили, укрыли пледом. Ирина села рядом на стул. Их оставили одних. Она смотрела на его бледное лицо, испытывая сложное чувство: смесь жалости и вины. Этот приступ — из-за нее. А вдруг он умрет? Какой грех она взяла на душу! Господи, помоги! Как она могла — думать только о себе, напрочь выбросив из головы чужие проблемы, чужую боль, причиной которой отчасти является она сама! Душевный порыв отмел обиды, поднял ее на ту высоту, где женщина проявляет самые лучшие свои качества: милосердие, доброту, кротость, терпение — столь необходимые человеку в минуты страданий. Она положила ладонь на его лоб, затем провела ею по его щеке. Он открыл глаза, поднял согнутую в локте правую руку, взял ее ладонь, прижал к губам.

— Если ты меня не простишь, я умру, — слабым голосом произнес он.

— А вот и Братислава, — произнес Дубец и с шумом перевел дух.

— Где? — живо отозвалась Алена. — На берегу реки?

— Это Дунай. А рядом — Австрия. Достаточно переехать мост.

— Надо же! Как здорово!

— Красивый ландшафт, не правда ли?

— Угу.

По радио объявили о скорой посадке и попросили пристегнуть привязные ремни. Ирина только сейчас почувствовала, как к ней возвращается жизнь. До сих пор она сидела, будто замурованная в стену. Со всех сторон на нее давила неподъемная тяжесть, было трудно дышать — мешала дурнота, стоявшая у самого горла. Она ругала себя, что согласилась на перелет. Нет, самолеты — не ее транспорт, обратно они поедут поездом.

— Мам, посмотри в окно! — возбужденно сказала Алена. — Это же знаменитый Дунай. Вот он какой, Голубой Дунай!

Ирина скосила глаза в сторону окна, увидела мелькающие внизу яркие пятна: синие, зеленые, желтые, терракотово-красные — и ей вновь стало нехорошо. Сжав кулаки и закрыв глаза, она начала считать до ста. Это занятие хотя бы немного отвлекало ее, давало небольшую передышку напряженным до предела нервам.

— Ира, ты делай дыхательную гимнастику, как я учил тебя. Помнишь? — участливо говорил Дубец, положив свою ладонь на ее сжатый кулак. — На счет «раз, два» — вдох, на «три, четыре» — выдох. Вот увидишь — станет легче.

Вдруг что-то завыло, засвистело, уши будто залило свинцом — самолет коснулся земли, мягко подпрыгнул и вновь опустился на землю… Наконец-то мучения Ирины позади.

В аэропорту их встретил Иван.

— Здравствуйте, дорогие мои! Как полет? Нормальный?

— Как для кого, — пожимая его руку, ответил Дубец. — Ирине авиатранспорт, похоже, противопоказан. Вон, взгляни на нее, до сих пор бледно-зеленая, еще не пришла в себя.

— Иринушка! О, как я вам сочувствую, — с жалостью заглядывая ей в глаза и нежно сжимая в своих лапищах ее руки, проговорил Иван.

— Спасибо, но мне уже лучше. Все в порядке, — смущаясь от его повышенного внимания, пробормотала Ирина.

— А как наша несравненная принцесса Алена поживает? — повернулся к девочке Иван. — Тебя не укачало в самолете? Вроде все хорошо. Вид как у цветущей розы. Вот что значит юность — любой экстрим нипочем.

— Я и не заметила, как эти три часа пролетели, — похвастала Алена, польщенная сравнением с розой. — Мы с Сергеем Владимирычем всю дорогу кроссворды отгадывали. Теперь я любой кроссворд как семечки щелкаю.

— Неужели? — со скрытой иронией поразился Иван. — Тогда назови рыбу из шести букв. Даю подсказку — первая буква «эф».

Алена наморщила лоб, закатила глаза и проделала растопыренными пальцами какие-то манипуляции.

— Форель! — выкрикнула она на весь зал, обратив на себя внимание пассажиров.

— Молодец! — так же громко обрадовался Иван. — Именно форелью я буду вас угощать во время обеда. Поехали!

Дом Ивана находился в Вайнорах, в пригороде Братиславы. «Здесь начинается наша знаменитая «Винная дорога», — с гордостью за свой край комментировал Иван.

Усадьба была настоящим райским садом. Такого количества цветов и цветущих кустарников в одном месте Ирине еще не приходилось видеть. Куда там скудным клумбам во дворе у Дубца! Цветы здесь господствовали буквально на всем пространстве, даже в воздухе. Подвесные цветочные горшки украшали вход на открытую террасу большого двухэтажного дома, просторную беседку в глубине двора, балкон над высоким крыльцом.

— Вот это да-а! — только и воскликнула Алена, буквально потеряв дар речи от такой красоты.

— Хм, сразил! Говоря по-шукшински, срезал, — сдержанно хмыкнул Дубец, оглядывая живописный двор-сад Ивана.

Ирине показалось, что он завидует словаку, его европейскому шику, идущему из глубины веков, основанному на неукоснительно строгих культурных традициях, и потому вполне естественному, до которого богатеям, подобным Дубцу, еще расти и расти.

Ирина знала, что Иван не женат, но убранство дома, его изысканный стиль и уют говорили о прекрасном вкусе хозяина и ежедневной заботе о своем жилище. На вопрос Дубца, кто же всем этим хозяйством занимается, Иван коротко ответил, мол, приходящие садовник и домработница, а дизайн интерьера сделал знакомый художник.

— Хотите, могу рекомендовать, — добродушно предложил Иван, провожая гостей с экскурсией по своему дому.

— Ну-у, у нас и самих этого добра навалом, — грубовато отказался от его услуг Дубец.

И вновь Ирину царапнула догадка, что он завидует. Казалось бы, давно сняты розовые очки, и она видит его в истинном свете. Однако, открывая все новые стороны его жесткого, порой беспощадного нрава, который он прятал под маской то щедрого добряка, то утонченного денди, она испытывала досаду. Впрочем, она бы приспособилась к этому, как приспосабливаются многие женщины к несовершенству мужчин, но одно дело — не замечать недостатки сквозь завесу любви и совсем другое — видеть их как бы со стороны, холодным, разочарованным взглядом. Она до сих пор удивлялась себе: что ее заставило согласиться на эту поездку? Неужели только элементарная жалость к больному? Нет, было еще что-то, чему она пока не могла дать точного определения. Может, особый магнетизм его мужских чар, действующий на ее женское начало? Проще говоря, его сексуальность? Но, покопавшись в своих ощущениях, она отвергала эту версию. Нечто похожее она испытывала в начале их отношений — но не теперь, после того как ее отрезвила железная хватка его грубых рук в сопровождении словесной грязи, недостойной, по ее мнению, даже падшей женщины. Она обыкновенная женщина, не садо-мазо какое-нибудь, чтобы разжигать пламя телесных утех изощренным способом. То звериное, брутальное, как выразилась бы Эльвира, что приоткрылось в Дубце, не только не подогрело ее сексуального любопытства, а, напротив, уничтожило хрупкий росток зарождающегося чувства. Не сошлись темпераментами, опять бы сказала Эльвира. Ох, Элька, Элька, на все-то у нее есть готовый ответ. Но когда сама попадает в подобные переделки, становится беспомощней ребенка.

Ирина улыбнулась, вспомнив, как накануне позвонила Эльвира и попросила совета, отказать или нет Григорию, назначившему свидание в ресторане.

— Но ведь он женат, — возразила Ирина.

— Я что, замуж за него собралась? — возмутилась от всей души подруга. — Кругом посмотришь — одни адюльтеры, а я чем хуже?

— А как же Неврев?

— Перетопчется. У самого рыльце в пушку, так что…

— Но тебе-то для чего это надо, для поддержания тонуса? Или влюбилась?

— Пока не знаю, но душа рвется, как в юности, во что-то неизведанное. Нет, мне кажется, что ничего случайного не бывает. Это наше пересечение путей начертано судьбой. Он даже во сне мне снится. Будто мы плаваем при луне, он придерживает меня за… короче, всякая любовная хренотень.

— Ой, Элли, чего-то вы не договариваете своей старинной подруге.

— Об этом не говорят вслух.

— Понятно. Ничего я тебе советовать не буду. Тут каждый решает сам. В меру…

— Своей испорченности?

— Нет. В меру своего здравого смысла.

— А если его почти не осталось?

— Господи, ты что, и впрямь влипла? Ну ты даешь! Учти, Селиванов никогда постоянством не отличался. От него многие плакали в нашей школе. Влюбчив, как мартовский кот.

— Но ведь это тоже любовь. Пусть короткая, но настоящая.

— Ага. Длиной в одну ночь.

— Ну, ты скажешь!

— Ладно, Эльчонок, живи своим умом. Но учти — мы часто за любовь принимаем нашу мечту о ней. Тем горше разочарование.

— Почему «тем горше»?

— Горше вдвойне: из-за призрачности любви и оттого, что тебя бросили.

— А-а.

Вдруг она захихикала. Ирина, привыкшая к ее быстрой смене настроений, не удивилась.

— Что-то смешное вспомнила?

— Ага. Думала: говорить — не говорить. Решила, что вместе поржем. Представляешь, я ведь месяц назад объявление в газету дала, так, на всякий пожарный. Текст такой: привлекательная и похотливая пышка с ослепительно белой кожей ищет друга для уик-эндов, состоятельного, не старше сорока пяти лет.

— Ну и запросы!

— А чем я хуже тебя?

— Но у меня хоть возрастной ценз не такой строгий.

— Разве что. Ой, Ирка, не до смеха мне. Внутри все так и горит. И зачем я поперлась в твое Порошино — родину профессиональных мачо и бабников?

Ужинать поехали в Старый город, но перед тем как пойти в ресторан, прогулялись по вечерним улицам, любуясь стариной и наслаждаясь необыкновенным уютом и покоем, царящими в этой европейской столице. Первым делом Иван показал гостям Братиславский град — королевский замок, возвышающийся на скалистом выступе над Дунаем.

— Многие привыкли сравнивать его с перевернутым столом, — говорил Иван, — но я не люблю это пошлое сравнение. И дело вовсе не в архитектурном стиле. Ведь его возводили прежде всего как крепость. Слишком много людской крови здесь пролилось, пота и слез, чтобы вот так упрощать его значение. Здесь вершились судьбы государств и людей, к нему обращались народные взоры с надеждой на справедливость и лучшую долю…

Ирина слушала этот чуть пафосный монолог без тени насмешки, понимая, что человек делится сокровенным и дорогим его сердцу. И тем невыносимее ей было видеть скуку и скрытую иронию на лице Дубца.

В ресторане, стилизованном под старинный замок, их окутал мягкими объятиями таинственный полумрак в сочетании с чудесным благоуханием национальной кухни. Алена, зачарованная мерцанием сотен свечей, тихой, струящейся музыкой и негромкой — неужели такое возможно? — беседой посетителей, озиралась с детской непосредственностью.

— Что, Аленушка, притихла? — улыбнулся Иван. — Хорошо бы стать принцессой в таком замке, а?

— Не-а. Одна бы я не смогла оставаться среди этих серых стен. Жутко, — честно призналась она.

Ирина вспомнила себя в турецкой пещере. Надо же! У них с дочерью общие страхи.

— Что закажем? — спросил Иван и тут же посоветовал: — Рекомендую гуляш, пастушьи галушки, салаты — из морепродуктов и мясной, суфле из куропаток, а еще здесь прекрасно готовят фазанов на вертеле.

— А на десерт? — спросила Алена.

— О-о! Здесь пекут такие великолепные пирожные и булочки с маком и шоколадом, что нашей принцессе и не снилось!

— Хочу булочек! И пирожное!

— Алена! — Ирина с укоризной посмотрела на дочь.

— Все о'кей, Иринушка, — успокоил ее Иван. — Я и сам законченный сладкоежка, а в ее возрасте сам бог велел…

Ивану досталась благодарная улыбка Алены.

— Мне говорили, что, не отведав жареного гуся, не узнаешь главного в национальном колорите, — заметил Дубец.

— Хм, — пожал плечами Иван. — Можно, конечно, отведать и гуся, но, боюсь, что это блюдо для крепких желудков.

— Ты нас за инвалидов держишь? — не без сарказма усмехнулся Дубец. — Нет, мы на манную кашу пока не перешли. А? Как, девочки, хотите жареного гуся с золотистой корочкой?

— Можно попробовать, — поддержала его Ирина лишь с одной тайной целью — приглушить в нем взыгравшее мужское самолюбие.

— Ну что же, слово гостя для хозяина — закон, — невозмутимо согласился с выбором Дубца Иван и подал знак официанту, подзывая его для заказа.

Алена, которой тоже налили красного вина, разрумянилась и теперь в прямом смысле соответствовала комплименту Ивана, цветя нежной розой. Ирина, сидевшая напротив дочери, одновременно и любовалась, и по-матерински переживала. Она ощущала смутное беспокойство, наблюдая, как ей казалось, за вызывающими ужимками дочери. Или это просто желание выглядеть старше и самостоятельнее, свойственное подросткам? И все же Ирину больно кольнуло открытие, что дочь старается понравиться мужчинам, напропалую кокетничает, по-детски неумело, но оттого становясь еще милее и соблазнительнее. Все материнские нравоучения пошли прахом. Ровным счетом ничего не осталось в этой хорошенькой ветреной головке.

От горьких дум ее оторвал вопрос Ивана:

— Ирина, вы любите танцевать?

— Танцевать? — переспросила она, поглощенная мыслями о дочери.

— Ну да. Если хотите, можно пойти на дискотеку. Здесь рядом есть открытая площадка.

— Я бы не отказался немного размяться, — бодро произнес Дубец. — Вижу, что Аленка уже на старте. Вот уж кого хлебом не корми, а дай поплясать. Я прав?

— Ну, не знаю, — жеманно протянула она. — А кто там тусуется? Я имею в виду возраст…

— А-а, понятно, — с деланым разочарованием вздохнул Дубец, — нас, Иван, записали в старики. Какая уж нам дискотека? Поели — теперь можно и поспать.

— Почему? — не понял Иван, не видевший мультик про лягушек, где мамаша-лягушка учила своего сына уму-разуму.

— А, не бери в голову. Это из нашего фольклора, — отмахнулся Дубец.

— Вы меня совсем не поняли, — надула губки Алена. — Просто я еще не была на таких дискотеках, где все так демократично.

Мужчины рассмеялись, а Ирина удивилась хитрой сообразительности дочери. Оказывается, она совсем не знает Аленку, вернее, не успевает за ее взрослением, наивно воспринимая ее прежним несмышленым котенком.

Они спустились к Дунаю, где у самого берега сверкало разноцветными огнями сооружение, похожее на дебаркадер. Оттуда неслась ритмичная музыка, усиленная мощными динамиками.

— Клево! — восторженно воскликнула Алена. — У нас такого нет.

— Что я говорил? — самодовольно улыбался Иван. — Я вам такую культурную программу устрою — всю жизнь вспоминать будете. Кстати, завтра у нас прогулка на катере по Дунаю.

— Йес! — взвизгнула Алена и первой устремилась к манящей всеми чудесами света танцплощадке.

Алена с Сергеем Владимировичем танцевали, стоя друг против друга на небольшом расстоянии. Дубец пробовал подражать молодым, конвульсивно подергиваясь неподатливым туловищем и размашисто манипулируя согнутыми в локтях руками. Ирина поглядывала на его располневшую после болезни фигуру, удивляясь тому, насколько неуклюж и нелеп бывает пожилой человек в молодежной среде, когда мнит себя в ней «своим парнем». Зато Алена блистала. Вскоре ее красоту и гибкую пластику заметили все танцующие. Дубца оттер какой-то плечистый парень в голубой тенниске, и Алена оказалась одна, в самом центре площадки. Люди расступились, образовав вокруг нее свободное пространство. На нее направили луч света, и Алена, поняв, что стала королевой дискотеки, разошлась пуще прежнего.

Ирина танцевала с Иваном. Он в отличие от Дубца предпочел держать партнершу в объятиях. Мужской внимательный взгляд и жар сильных рук не то чтобы не трогали ее, но оставались за пределами ее внимания. Сейчас оно было устремлено на дочь, поведение которой вызывало дурные предчувствия.

— Иринушка, — прокричал Иван, еще теснее прижимая ее к своему тугому животу, — почему вы так напряжены? Расслабьтесь, прошу вас! Это оттого, что вы мало выпили. Пойдемте в винарню — здесь рядом, — выпьем «боровички». Это настойка из горных трав. У вас сразу же поднимется настроение.

Она помотала головой, отвергая его предложение, и вновь сосредоточилась на дочери. Парень в голубой тенниске вплотную приблизился к Алене и, взяв ее за руку, начал что-то говорить на ухо. Алена пожала плечами и попыталась выдернуть руку, но парень не отпускал, продолжая говорить и жестикулировать. Внезапно в луче света, которым была освещена Алена, показался Дубец. Он ухватился за предплечье парня и рывком повернул его к себе. Тот, пьяно пошатываясь, уставился на Дубца с выражением тупого недоумения.

— Иван! — нервно крикнула Ирина, стараясь перекричать дискотечный шум. — Пойдемте к Алене! Там назревает скандал.

Иван резко разжал объятия, посмотрел на середину площадки и, моментально оценив ситуацию, ринулся на помощь. Ирина шла за ним, как легкое судно в кильватере ледохода, не боясь натолкнуться на препятствие.

— У вас какие-то проблемы? — спросил Иван, подойдя к Дубцу.

— Пусть этот подонок извинится перед девушкой, — злобно выкрикнул Дубец, все еще держа парня за руку.

— А что он сделал? — Иван явно хотел замять конфликт, пока он не накалился до опасного градуса.

— Алена, он оскорбил тебя? — обратился Дубец к растерянной Алене.

— Он говорил на словацком. Я не поняла, — пробормотала та.

Ирина взяла дочь под руку и повела к выходу. Сзади раздались крики и брань. Оглянувшись, она с ужасом увидела Дубца, схватившего парня за грудки. Иван и еще какой-то мужчина оттаскивали Дубца в сторону. Ирина кинулась обратно.

— Сергей! Сережа! Я прошу тебя! — крикнула она, подбежав к Дубцу и цепляясь за его плечо. — Прекрати эту сцену! У тебя может не выдержать сердце. Иван! Его надо увести отсюда.

— Всякая шваль будет мне указывать, куда мне ездить! — кричал Дубец, явно находясь в состоянии истерики. — Я никому не указываю, хотя к нам приезжают отовсюду и в сотни раз больше, чем к вам!

— Сергей, прекрати! Слышишь?

Иван решил применить болевой прием, отчаявшись вразумить своего гостя цивилизованным способом. Он с силой сжал правое запястье Дубца и резко завернул его руку за спину. Тот согнулся от боли, сморщился, оскалив зубы. Воспользовавшись паузой, Иван подхватил Дубца под руку, Ирина подскочила с другой стороны — так втроем и пошли под свист и насмешки зевак. На дорожке возле танцплощадки их ждала Алена. Она была явно разочарована таким финалом вечера, начавшегося для нее столь блестяще. Дубец выдернул свои руки, нервозно поправил ворот рубашки, произнес с одышкой:

— Ты такой же националист, Иван, как и этот сосунок. Только он прямо мне об этом сказал, а ты — подумал.

— Не пори чушь, Сергей, — с брезгливой досадой процедил Иван. — Постесняйся хотя бы женщин. Этот парень всего лишь сделал комплимент Алене. Зачем надо было устраивать этот скандал?

— Комплимент? Да он начал лапать ее! Я же видел!

— Сережа, — голос Ирины звучал примиряюще, — ничего страшного не произошло. Я тоже видела, как этот парень подошел к Алене…

— Надо же. Она видела! — ядовито передразнил Дубец. — По-моему, вам обоим было до фени, что происходит вокруг. Хоть потоп начнись, вы бы продолжали обниматься, якобы в танго.

— Опомнись, что ты несешь?! — Ирина задохнулась от стыда и обиды.

— Ну, хватит! — Иван преградил дорогу Дубцу: встал перед ним набычившись, сжав огромные кулаки. — Или ты извинишься перед Ириной, или получишь по морде.

Его глаза налились кровью, лицо, и без того кирпичного оттенка, стало багровым. Всем стало ясно, что угрожает он всерьез.

— Извини, Ира, — после паузы выдавил Дубец, не глядя на нее, — я погорячился. Мне показалось… Ладно. Забудем. И ты, Иван, извини. Не знаю, что на меня нашло. Жареный петух, что ли, в одно место клюнул.

— Жареный гусь, — хихикнула Алена.

Все натянуто рассмеялись. Едва ли эта или какая-нибудь другая шутка могли поправить ситуацию — вечер был безнадежно испорчен.

Несмотря на вчерашний инцидент, Ирина хорошо выспалась, но встала рано — дала о себе знать разница часовых поясов. Накинув шелковый халатик, она неслышно, чтобы не разбудить Сергея Владимировича, вышла из спальни через открытое французское окно на террасу. И вновь ее поразило обилие цветов. Они росли в многочисленных горшках, вазонах, кашпо. Равнодушная к герани, которая раньше ассоциировалась у нее с чахлыми кустиками на деревенских окошках, она увидела ее совершенно в новом свете. Здесь, на террасе, эти пышные цветы составляли богатую гамму — от блекло-розового до пурпурно-красного с фиолетовым оттенком. Особенно очаровательно они выглядели в подвесных керамических горшках, расположенных не как попало, но и не удручающе равномерно. Был в цветочном дизайне определенный стиль, о чем говорила причудливая асимметричная композиция, притягивающая взор каскадом разных по размеру кустов.

Вдоволь налюбовавшись геранью, Ирина вышла в сад. Дорожки были мокрыми от росы. Цветы и деревья, словно в предутренней дреме, неподвижно нежились в скупых лучах солнца. Его серебристо-белый диск едва просвечивал сквозь молочное марево неба. Еще какой-нибудь час, и небо наберет насыщенный голубой цвет, а солнце пожелтеет, начнет мало-помалу припекать и уже к обеду истомит зноем, высушит, слегка подвялит каемки бархатных цветочных лепестков. А пока, напоенные росой, свежие, благоухающие, цветы отмечали именины нового дня.

Ирина склонилась над белым розовым кустом, источавшим дивный тонкий аромат.

— Какой же ты красавец, — тихо и нежно прошептала она. — Ты даже сам не представляешь, какой ты красавец.

Она слегка дотронулась до полураскрытого бутона, с удовольствием ощутив его упругость и прохладу.

— Доброе утро, Иринушка! — внезапно раздалось с крыльца.

Ирина вздрогнула, выпрямилась, повернулась в сторону дома.

— Доброе утро, — ответила она спускавшемуся со ступенек Ивану.

Он был в вишневом махровом халате и черных шлепанцах. Ежик мокрых после купания волос отливал тусклой медью. Излишний вес не отражался на его пружинистой, легкой походке. Весь он излучал здоровье, бодрость и неистощимую энергию.

— А ведь я приберег еще один сюрприз. Специально оставил на потом, чтобы не утомлять вас в день приезда. Пойдемте, покажу.

Ирина покорно пошла за ним по дорожке, огибающей дом. С тыльной стороны было еще одно крыльцо, которое вчера она не заметила. Они вошли в стеклянную дверь и оказались… в каменном гроте. Это был большой бассейн, оборудованный в виде грота. С искусно имитированной подковообразной скалы в водоем, края которого были выложены диким камнем, небольшим водопадом стекала струя воды. Камни не были подогнаны плотно, и между ними росла трава, а в специальных бочажках плавали лилии. В водоем сбегали ступеньки из того же дикого камня. Искусственная подсветка усиливала эффект первозданности и одновременно интимности этого рукотворного уголка природы.

— Не хотите поплавать? — спросил Иван, удовлетворенный Ирининым молчаливым восхищением.

— Я без купальника, — просто ответила она, даже не удивившись непривычному для себя отсутствию скованности. — А что, сюда только из сада можно попасть?

— Почему? Изнутри тоже есть дверь. Но ее не сразу различишь в темноте. А вы сходите, переоденьтесь в купальник. Если я вас смущаю, то могу уйти. Кстати, сварю кофе, пока вы плаваете. Ну, как?

— С удовольствием. А вода не очень холодная?

— Попробуйте.

Ирина подошла к лестнице, ведущей в воду, сняла шлепанцы, спустилась на пару ступенек.

— Ой, какая теплая. Чудо!

Она оглянулась на Ивана и перехватила его затуманенный взгляд, изучающий ее ноги. Внезапно рассердившись на это откровенное разглядывание, она резко добавила:

— Не знаю, стоит ли идти сюда одной. Лучше я подожду, когда проснется Аленка.

Сказав это, она быстро пошла к стеклянным дверям, сквозь которые виднелись фруктовые деревья, усыпанные созревающими плодами.

— Ирина, — он догнал ее у самых дверей и положил свою ладонь поверх ее руки, державшейся за массивную ручку, — не убегайте так быстро.

Тяжело дыша, он взял ее за плечи и развернул к себе лицом.

— Иринушка, — прерывающимся голосом заговорил он, — ты даже не знаешь, что я не сплю все это время, с тех пор как увидел тебя.

— С трудом верится, что вы не спите, — спокойно усмехнулась она, пытаясь освободиться от его рук. — У вас вполне цветущий вид.

— Это от природы я такой красный, как морковка, — грустно улыбнулся он. — Я знал, что мое признание не тронет тебя. Неужели ты любишь этого грубого кабана? Он не стоит и мизинца на этой маленькой прекрасной ножке.

Вдруг он бухнулся на колени и погладил пальцы ее ног. Ирина отступила назад.

— Не надо, Иван, поднимитесь. Это же смешно в конце концов.

Он грузно поднялся и, несмотря на сильное смущение, нашел силы прямо посмотреть ей в глаза.

— Ирина, ты сейчас убедишься, что я ничего не хочу скрывать от тебя, что я до конца откровенен. Пойдем со мной!

— С меня довольно экскурсий, — жестко сказала она. — И сюрпризов.

— Всего на секунду. Больше я не буду навязывать тебе свое присутствие. Я очень прошу.

Она поддалась на уговоры — уж слишком жалким он показался ей, униженным и оттого искренним. Они вернулись к парадному крыльцу, вошли в дом. Иван открыл дверь своей спальни, жестом пригласил Ирину следовать за ним. Ирина шла с двойственным чувством, боясь, что это коварная уловка с его стороны. Она покосилась на огромную, застеленную атласным покрывалом кровать, но Иван держался на расстоянии, всем видом показывая добрые намерения. На стене висел плоский плазменный телевизор. Иван взял пульт, нажал несколько кнопок. На экране отобразилась знакомая картинка — бассейн в виде грота.

— Что это? — холодно спросила Ирина.

— Это скрытая видеокамера.

— Значит, первоначальным твоим замыслом было…

— Признаюсь, была такая мысль. Но тебя нельзя обманывать. Ты не такая…

— …как все? — насмешливо закончила она его стандартную фразу.

— Нет, то есть да. Дьявол! Я давно не был таким бестолковым мальчишкой. Тебе я не могу врать. Именно с тобой хочется быть лучше, понимаешь?

— Понимаю, но ничем не могу помочь.

Она вышла из спальни, оставив его наедине с разбитыми вдребезги мечтами.

Обедали в летнем ресторане с видом на Дунай. Сергей Владимирович выглядел уставшим и слегка подавленным. Он односложно отвечал на вопросы Ивана, избегал Ирининых взглядов, делая вид, что увлечен едой. Но Ирина заметила, что ест он без аппетита, через силу заставляя себя проглатывать суп с клецками. Зато Алена уплетала и суп, и шницель, и рогалики с ореховой начинкой с такой ненасытностью, что мать начала опасаться за ее самочувствие во время речной прогулки.

— Уф! Вкуснятина! — вытирая рот салфеткой, вздохнула Алена и откинулась на спинку стула. — Дядя Ваня, вам повезло родиться в таком месте. Правда же, мама? Живи себе и жуй всякие галушки, да рогалики с кнедликами. Лафа!

— А ты переезжай сюда, — серьезно сказал Иван, метнув прищуренный взгляд на Ирину.

— Боюсь, что скоро тебе надоест в этом маленьком городе, — вмешался Дубец, — снова потянет на родные просторы.

— А мне нравится путешествовать, — беспечно щебетала Алена. — Я бы все время переезжала из одной страны в другую. Зиму, например, проводила бы в Швейцарии или в Австрии, весной отправилась бы в Париж, летом хорошо и здесь, в Словакии, а осенью поехала бы сначала в Италию, а оттуда — в Нью-Йорк.

— Отличный маршрут, — усмехнулся Дубец. — А Россия в нем не предусмотрена?

— Ну почему? На новогодние праздники я бы обязательно возвращалась домой.

— И на том спасибо. Но маленькая деталь, то бишь богатый муж, который обеспечит тебе такую жизнь, как-нибудь вписывается в твои планы?

— Разумеется, — без тени смущения отвечало дитя своего века. — Пока он подписывает свои контракты и разные там сделки, я бы занималась своими делами, а потом уж мы вместе отдыхали где-нибудь в Татрах или Альпах.

Ирина, опустив глаза в чашку с чаем, напряженно ждала, когда дочь прекратит болтать этот вздор. Останавливать ее, делать при всех замечание она сочла неприличным. Ведь рядом сидел не карапуз, которого можно и шлепнуть, если он не в меру расшалился. Свое жизненное кредо как на блюде выкладывала ее собственная дочь, почти взрослая девица, фигурой не уступающая супермоделям, а по внутреннему содержанию напоминающая заурядную купчиху из пьес Островского или современную обитательницу фешенебельных пригородов Москвы. Иван, заметив, что Ирине стыдно слушать Аленину болтовню, поторопился завершить затянувшийся обед. Вскоре они отправились в речной порт.

Прогулка по Дунаю сулила много удовольствий, но то, что гостям пришлось увидеть во время путешествия, превзошло все их ожидания. Красоты дунайских берегов с голубыми отрогами Малых Карпат, черепичными крышами средневековых строений, шпилями готических замков, бесконечными садами и лесами, богатством красок которых можно упиваться до изнеможения, оставили настолько сильные впечатления, что на причал выходили одурманенными и навсегда влюбленными в здешние места.

К сожалению, Ирина уже не чувствовала себя такой свободной, как прежде. Ее тяготило признание Ивана. К тому же она постоянно ловила его грустные взгляды, хотя он и старался прятать их под маской равнодушия. «Господи, зачем он это сделал? — сожалела она. — Как хорошо было раньше — легко, спокойно. Даже выходки Сергея уже не так сильно раздражают. Странно, но я привыкаю к ним, как любая жена привыкает к самым неприглядным изъянам мужа. Оказывается, с этим можно жить. И даже без любовной горячки». Но она невольно сравнивала мужчин. Ей вдруг подумалось, что, если пришлось бы выбирать между ними, она предпочла бы Ивана. Ей импонировали его несокрушимое добродушие и уравновешенность, спокойное осознание своей силы — без хамских замашек, столь характерных для Дубца.

Она отказалась от посещения местных пабов — пиварен, как ни уговаривал ее Иван попробовать словацкого пива в «обществе истинных ценителей «Урпина», «Топвара» и «Штейна». В конце концов поняв, что уговаривать бесполезно, он посадил ее в такси и отправил домой. Алена осталась с мужчинами.

В саду Ирине встретился пожилой седовласый мужчина, солидностью не уступавший министру, в соломенной шляпе и брюках на клетчатых помочах. Он подрезал розовые кусты. Завидев Ирину, садовник выпрямился и почтительно приподнял шляпу. Она с улыбкой поздоровалась и немало удивилась хорошему русскому языку мужчины. Его ласковая доброжелательность располагала к разговору, тем более что ему очень хотелось поговорить о России и узнать Иринины впечатления о своей любимой Братиславе. Она с воодушевлением рассказала о путешествии по Дунаю. Вацлав — так представился садовник — с внимательным прищуром слушал, делая небольшие замечания, удивляясь зоркости и образной речи молодой русской. На крыльцо вышла средних лет статная женщина в переднике и косынке, повязанной назад. Она поздоровалась и по-словацки обратилась к садовнику. Он закивал, а потом пригласил Ирину разделить с ними скромную трапезу. Она согласилась. Расположились в беседке, что стояла среди кустов жасмина и шиповника. Увитая цветущими клематисами, беседка была прекрасным местом отдыха после трудового дня. Гелена, домработница Ивана, прикатила тележку с тарелкой нарезанного сыра, вяленой рыбой, булочками и тремя бутылками пива. Ирина про себя посмеялась над собой — от пива убежать так и не удалось. Но в такой жаркий день светлый «Урпин» из холодильника оказался как нельзя кстати. Гелена, веселая, разговорчивая женщина, кокетничала с Вацлавом, расспрашивая его о молодых годах. Тот посмеивался, отбиваясь от ее настойчивых вопросов, но было видно, что ему по душе эта невинная игра, возвратившая его в лучшие времена. Ирина цедила мелкими глотками холодное пиво и слушала их диалог, удивляясь, что многое понимает в их речи. Незаметно разговор зашел о хозяине дома, Иване. Гелена поведала Ирине о первой жене Ивана, умершей еще в молодости от рака.

— Он очень любил ее. Когда она заболела, возил ее по курортам, но все было бесполезно — болезнь слишком далеко зашла. А через два года женился во второй раз. Но зря он это сделал. Молодая женщина польстилась на дом и деньги, а хозяйством не занималась, рожать тоже не хотела. Говорила, мол, поживем для себя, а уж потом детей заведем. А однажды он застал ее с любовником…

— Ты, Гелена, попридержи язык, — строго оборвал ее Вацлав. — Не наше это дело, поняла? Зачем Ирине об этом знать?

— А это тоже жизнь! — возмущенно всплеснула руками энергичная словачка. — Ее не укроешь в погребе. Пословицу-то не сейчас придумали: старого мужчину — для совета, молодого — для удовольствия.

— Да какой он старый? К тому же было это пять лет назад. Тогда он и вовсе в самом расцвете был. Просто не на ту напал.

— Вот-вот! Сейчас среди молодых сплошной расчет. Клянутся в любви, а сами за кошельком тянутся, — проворчала Гелена.

— И раньше такие люди были, — отмахнулся Вацлав. — Брак по расчету был, есть и будет. Это уж закон жизни.

— И то верно, — согласилась Гелена, подливая в стаканы пиво.

Ирине пришла в голову простая до смешного мысль: а ведь она тоже по расчету живет с Дубцом. Все атрибуты налицо — и большая разница в возрасте, и отсутствие любви, и тугой кошелек мужа, да ладно бы мужа, а то просто сожителя. Господи, до чего она докатилась! Содержанка, которую однажды возьмут за шиворот и выкинут как надоевшую игрушку.

Вацлав заметил, что Ирина погрустнела, и принял это на свой счет. Он многозначительно посмотрел на Гелену, мол, пора и честь знать, и вскоре они распрощались, пожелав гостье всяческих благ.

Она осталась совершенно одна — идеальная возможность поразмыслить о своей судьбе и смысле жизни. И в самом деле: в чем он, смысл ее жизни? Вкусно есть, мягко спать, красиво одеваться? Только и всего? Нет же! Чушь! Это никогда не было главным для нее. Гораздо важнее и ценнее для нее внутренний мир, который и есть душа — самая главная субстанция в человеке. Так что же она наделала — продала душу дьяволу? Господи, прости ее, грешную! Нет! Ее обманули. Она доверилась человеку недостойному, непорядочному, приняв его ухищрения за чистые помыслы и чувства. Но, разочаровавшись, поняв, что рядом с ней совсем не тот, кого нарисовало ее воображение, она должна была порвать эту связь раз и навсегда. Вместо этого она едет с ним за границу, вновь принимает дорогие подарки, ест с его руки и, самое страшное, развращает этим свою взрослеющую дочь. Да-да! Именно так! Надо, черт возьми, называть вещи своими именами.

Ирина вошла в дом. Мертвая тишина огромных комнат подействовала удручающе. Она оглядела гостиную, в которой находилась, машинально подошла к бару, взяла первую попавшуюся бутылку, налила в бокал из богемского стекла приличную порцию вина и залпом выпила. Через минуту почувствовала, что опьянела. Захотелось покружиться на этом блестящем паркете. Жаль, что нет музыки. Тогда она сама будет что-нибудь напевать. Та-та-та, та-та-та, та-та-та-та! И снова! Та-та-та…

Она кружилась легко, плавно, изящно, как и подобает в вальсе. Ей вспомнилась придуманная в Турции скороговорка. Вышколенная школьница… А дальше? Вышколенная школьница… Ах ты… Забыла.

Тогда надо придумать новую. К примеру: вышколила школьницу школа из села… Хм! А потом? Вольная невольница… Нет, не так. Бывшая невольница… Вот именно! Теперь она — бывшая невольница. Хватит плыть по воле волн и жить по чужой указке! Бывшая невольница волю избрала. А что, классно получилось! А ну-ка, целиком:

У нее закружилась голова. Надо прилечь. Вот сюда, на диван. Ах, какой кайф! Какое блаженство. Она устала. До чертиков. Немного поспать и все будет о'кей… Вот так… Все будет… все… бу…

Ей приснилась деревенская изба, в окне которой бились шмели. Они, должно быть, случайно залетели внутрь, но обратной дороги, кроме как бездарно стучаться головами в стекло, не видели. Глупые насекомые громко гудели, смачно шмякались в мутное стекло, на секунду умолкали и вновь начинали неистово жужжать прямо над ее ухом. Она проснулась от желания выпустить шмелей на волю.

В комнате было темно. Большое окно было зашторено, но сквозь тяжелый шелк проникал свет фонаря. Сколько она спала? Ирина потянулась и заметила, что укрыта пледом. Значит, она проспала все на свете и даже не слышала возвращения мужчин и Алены. Надо бы пойти умыться и лечь в спальне. До нее долетели приглушенные звуки мужских голосов. Они напоминали пчелиное жужжание. Вот откуда взялись эти шмели!

Ирина встала, потягиваясь и зевая, вышла из гостиной. В холле голоса стали громче и отчетливее. Ирина невольно прислушалась. Говорили в кабинете, дверь которого была приоткрыта.

— Здесь задействовано Министерство экономики, имей это в виду, — говорил Иван. — Да и компания-заказчик весьма солидная. Восемьдесят миллионов евро годового дохода — это тебе о чем-нибудь говорит?

— Ладно, не пугай. И у меня не шарашкина контора. Все будет в ажуре. Сумма отката тебе тоже о многом должна сказать. Столько я не платил даже нашим ненасытным чиновникам из министерства. А уж они в процентах не стесняются.

— Ладно. Надеюсь ни в качестве, ни в сроках ты не подведешь…

— Я что, враг сам себе?

— Но поставки оборудования — лишь часть наших интересов в России. То, о чем мы говорили при первой встрече, я имею в виду продвижение российской продукции на общий рынок, остается в силе.

— На основе сертификации в Словакии?

— Да. Это один из путей, пока не очень освоенный, поэтому есть где развернуться. Оперативный простор в нашем полном распоряжении. Я сейчас заканчиваю разработку перечня видов промышленной продукции, которую мы готовы сертифицировать. Можно учесть и твои интересы.

— Прекрасно. О твоих интересах я тоже позабочусь, можешь не сомневаться.

— Это само собой. Выпьем?

— Можно.

Ирина и сама не знала, для чего стоит в темном холле и слушает мужской разговор, не имеющий к ней никакого отношения. Обычное женское любопытство. Но едва она сделала несколько шагов в сторону ванной комнаты, как услышала слегка взволнованный голос Ивана:

— Сергей, а почему у Ирины не твоя фамилия? Вы не женаты?

— У нас гражданский брак. Как говорится, руки не доходят до загса, вернее, ноги. А для чего ты спрашиваешь?

— Так. Простое любопытство. Нет, вру. Давай начистоту?

— Что ж. Давай.

— Ведь ты не любишь ее.

— Кто тебе сказал?

— Я сам вижу. С любимой женщиной так не обращаются.

— Хм, в проницательности тебе не откажешь. — После паузы он продолжил: — В начале нашего знакомства мне показалось, что она и есть женщина моей мечты, та, которую ждал всю жизнь. Но… Понимаешь, слишком разные мы с ней. И по характеру, и по темпераменту. Снежной королевой ее, конечно, не назовешь, но все же она — истинное дитя наших северных широт. Есть хорошее выражение, комментировать которое не надо: вещь в себе. Это как раз о ней. Порой невозможно понять, что прячется за ее отвлеченным взглядом, о чем она думает, в каких облаках витает. Нет, мне больше нравятся земные женщины, с огоньком. Чтобы искры высекала своими каблучками. А ведь ты не из праздного любопытства спросил. Я прав?

— Прав, не скрою. Ты знаешь, а для меня ее темперамент в самый раз. Остается сожалеть, что не моя эта «снежная королева».

— Зачем так драматизировать ситуацию, тем более что все можно изменить.

— Ты полагаешь?

— Все в наших руках, в том числе и женщины. Нельзя остановить бег времени, а все остальное нам подвластно — нашему уму, силе и деньгам, не так ли?

— Согласен.

— Ну вот. Я же говорил, что мы обо всем сможем договориться. Я не трепач, слов на ветер не бросаю. Давай по двадцать капель, за наш необычный контракт!

Ирина, ошеломленная, автоматически передвигаясь по холлу, вошла в ванную, разделась, встала в душевую кабинку, включила воду и несколько секунд стояла под мощной струей, пока не ощутила пронизывающий холод. Она забыла о горячей воде. И впрямь, снежная королева. Холодная вода и горькая насмешка над собой вернули ей ощущение жизни.

Остаток ночи она провела в гостиной, на диване, почти без сна. Вскоре после ее возвращения из ванной к ней заходил Иван, осторожно поправил плед и, постояв немного, ушел на цыпочках, а она, притворяясь при нем спящей, смогла наконец перевести дыхание. Ей удалось вздремнуть уже утром, когда солнце высветлило на окне терракотовый шелк, превратив его в золотисто-рыжий. Так и уснула, запечатлев в памяти искрящееся золото драпировки.

Откуда этот волнующий кофейный аромат? Втянув носом дурманящую волну, потом еще, она открыла глаза. На столике возле дивана стоял поднос с кофейником и фарфоровой чашкой в виде кувшинки. Внезапно пришло ощущение такой дикой жажды, что захотелось выпить весь кофе залпом. Она налила в чашку густой коричневой жидкости и выпила без остановки, даже не распробовав вкуса, но уже вторую чашку пила мелкими глотками, наслаждаясь всей гаммой чудесных свойств напитка. В дверь гостиной тихо постучали.

— Войдите, — сказала Ирина, поправляя растрепанные волосы.

Иван, несмотря на ночное бдение, бодрый и в прекрасном расположении духа, вошел с подносом в руках. Теперь это был настоящий завтрак: омлет, рогалики с маком, две большие чашки крепкого чая.

— С добрым утром, Иринушка!

— Доброе утро, — сдержанно ответила она.

— Как спалось? — ласково спросил он, ставя поднос на столик.

— Нормально. Вчера я и не заметила, как уснула здесь.

— Ничего. Где бы не спать, лишь бы выспаться. Кофе понравился? Я варил специально для вас, крепкий, с сахаром.

— Спасибо. Кофе замечательный.

Он внимательно посмотрел на нее, очевидно, уловив ее необычную сдержанность, но спросил о другом:

— Можно мне посидеть с вами, совсем немного, если, конечно, я вам не в тягость?

— Пожалуйста.

Он придвинул к столику массивное кресло, удобно расположился, взяв в руки чашку с чаем.

— Омлет моего изобретения. Попробуйте, пока он не остыл.

— Спасибо.

Ирина скорее из вежливости, чем от желания есть, приступила к завтраку. Ее не смущало его пристальное внимание, так как мысли были далеки от происходящего в гостиной. Длящийся с середины ночи диалог наедине с собой поглотил все чувства. Анализируя свою жизнь, она искала и не находила ответа на один-единственный вопрос: в чем ее ущербность? Почему мужчины, влюбляясь с первого взгляда, покидают ее? Откуда приходит разочарование? Вот и этот, расселся довольный, прихлебывает чай и жмурится, как сытый кот. А придет час, когда и он скажет, мол, нет в тебе огня, искры, изюминки и чего там еще, черт подери?

— Вот так бы и сидел с тобой, — непроизвольно перейдя на «ты», проурчал Иван бархатистым баритоном, — бесконечно, до самой смерти, любуясь и восхищаясь.

— Уж не принимаете ли вы желаемое за действительное? — загадочно спросила она.

Он поперхнулся глотком чая, закашлялся, побагровел, но справился с неловкостью, извинился, вытер салфеткой испарину со лба.

— Не совсем понял тебя. Что ты имела в виду?

— Так. Ничего. Впрочем, в голову пришла неожиданная мысль: почему опыт нас не учит, не мешает нам повторять одну и ту же глупость?

— Ты о чем?

— Разве ты не наступаешь на одни и те же грабли, увлекаясь мной? Ведь я значительно моложе — лет на десять, если не ошибаюсь? А что, если мне нужен твой кошелек, а не ты сам? Вот вломлюсь в твой дом, стану полноправной хозяйкой, а потом потихоньку заведу молодого любовника…

Лицо несчастного Ивана по цвету не уступало его волосам. Он насупился, опустил глаза, не зная, как реагировать на ее хлесткие слова. А Ирине было больно и одновременно хулигански весело наблюдать за его метаморфозами. Она как будто мстила за бессонную ночь, за подлый мужской сговор, за все свои печали, что без конца сыпались на нее с той незабвенной поездки в Турцию. Но вот он слегка побледнел, справился с эмоциями, прямо посмотрел ей в глаза:

— Ты все знаешь обо мне?

— Все знать невозможно. Кое-что. Самую малость.

— Она была просто смазливая шлюха. Ты не такая.

— Но ты совсем не знаешь меня…

— Знаю. Я сердцем вижу. И потом, я давно не тот восторженный дурак. Опыт, о котором ты упомянула, все же не прошел даром. Ирина, я почти люблю тебя. Черт! Какое «почти»? Я болен тобой. Я скоро с ума сойду!

Он вдруг сполз с кресла, встал на колени, оказавшись у Ирининых ног, обхватил ее за бедра, зарылся лицом в подол сарафана и замер. «Каждый страдает в одиночку», — размышляла она, отстраненно взирая на его поникшую голову, не чувствуя ни малейшего желания ее погладить.

— Иван, встань немедленно, слышишь? Ведь в любую минуту могут войти Сергей или Алена.

Он тяжело поднялся, пряча взгляд, и поплелся побитой собакой к двери, но прежде чем выйти, злорадно пробурчал:

— Им сейчас не до нас.

Ей словно змею за пазуху сунули — что-то мерзко холодное скользнуло по груди.

— Что ты сказал?!

Она догнала его в холле, встала перед ним, задыхаясь и гневно сверкая потемневшими глазами.

— Где они?!

— Успокойся, — струсил он. — Я ничего такого не сказал, чтобы так бурно реагировать. Им действительно не до нас — они в бассейне. Если хочешь, можем посмотреть на экране, как они плавают. Пошли со мной. Пойдем. Это даже интересно. Люди более раскованны, когда не знают, что на них смотрят.

«Я такая же подлая и гадкая, как Дубец с Иваном», — думала Ирина, послушно входя в спальню Ивана. Он включил телевизор, и на экране высветился живописный грот с водопадом и лилиями. Но сейчас она не замечала изысканных красот интерьера. Все ее внимание сконцентрировалось на этих двоих, что резвились в прозрачной воде искусственного озера. Дубец держал на вытянутых руках Алену, а она, заливисто хохоча, била по воде ногами, окатывая фонтанами брызг все вокруг. Затем, видимо, утомившись, она обмякла, повисла на его руках, и он начал качать ее, как баюкают ребенка, нежно напевая песенку про волчка, который может укусить за бочок непослушное дитя.

Ирина не почувствовала, как сбилось с ритма ее сердце, как трудно стало дышать. Неотрывно глядя на эту сцену, она боялась поверить в самое страшное, она еще надеялась на благоразумие дочери и хоть какое-то понятие о чести у Дубца, но вскоре ее слабая надежда рухнула. Алена обвила шею Дубца тонкой рукой и прильнула к нему всем телом, а он начал осыпать поцелуями ее шею, плечи, грудь…

Ноги Ирины ослабли настолько, что она села прямо на пол. Иван поспешил нажать кнопку на пульте, экран погас. Белый как мел он подскочил к Ирине и суетливо попытался поднять ее, но она, отяжелевшая, оглушенная, невменяемая, с остановившимся взглядом, неподатливо выскальзывала из его рук. Встав перед ней на одно колено, он произнес:

— Ирина, я ничего не знал. Клянусь. Честное слово!

— Разве это не входило в ваш сценарий? — слабым, безжизненным голосом спросила она, не глядя на него.

— К-каккой… какой сценарий? О чем ты?

— Я знаю о вашем сговоре, Иван. Ради бога, не строй из себя невинного мальчика, это же отвратительно! Хотя бы ты будь настоящим мужчиной.

— Ты все слышала? — побагровел он. — Ирина, я…

— Ты в самом деле не знал об их связи?

— Нет, честное слово, не знал. Для меня это тоже шок. Сергей предстал совершенно в другом свете…

— А себя, значит, ты видишь в самых радужных тонах, так?

— Н-нет, то есть… Мне стыдно. Очень. Не знаю, простишь ли меня…

— Мы сейчас же уезжаем с дочерью. Я прошу тебя помочь. Дубец будет чинить препятствия — он способен на все, вплоть до физического устранения. Поэтому я очень прошу помочь. Отвлеки его, ну придумай что-нибудь, дай мне возможность добраться до аэропорта.

— Хорошо. Я постараюсь, но… Ирина, неужели мы расстанемся навсегда? Для меня все теряет смысл, вся жизнь станет никчемной. Я давно не испытывал к женщине ничего подобного. Разве только в молодости. Я говорил тебе, что это болезнь, что я болен тобой. Эта болезнь неизлечима, я уверен в этом. Да, я понимаю — мои шансы уменьшились из-за этой пошлой торговли с Дубцом. Будь она трижды проклята! Этому нет оправдания, и все же между нами огромная разница, разве ты не видишь? Он продавец — холодный и расчетливый, я же — ослепленный страстью, потерявший ориентиры в реальном мире, полностью ушедший в мир своих грез. Да-да. Грез. Можешь смеяться надо мной: мол, солидный мужик ударился в слезливую романтику и прочая…

— Я верю тебе, — просто сказала Ирина, оборвав его пылкий монолог. — Помоги мне встать.

Они поднялись.

— Ты обещал помочь, — напомнила она бесцветным тоном.

Устремив взгляд в окно, где в пышной красе догорающего лета буйствовала природа, она некстати подумала, что ее теперешнему настроению больше бы соответствовали дождь со снегом и пронизывающий ветер.

— Я все сделаю, — твердо пообещал Иван и вдруг с опозданием отреагировал на ее слова. — Ты боишься физического устранения? Но это же бред…

— Нет, это серьезно. С первой женой и ее любовником он тоже не церемонился.

— Даже так? Тогда это меняет дело.

Он на минуту задумался, а потом заговорил, сдержанно и сурово:

— Он у меня вот где, — показал он сжатый кулак. — Со всеми потрохами. Ссорится со мной ему очень невыгодно. А ради денег он возьмет отступного. Я уверен. Но я избавлю тебя от выяснения отношений. Собирайся и ничего не бойся.

Завтракали на террасе, среди цветочной феерии. Ей чудесно гармонировала столовая плетеная мебель в стиле модерн. Но в душе Ирины эта гармония ничем не откликалась, напротив, все, что ее окружало в этом доме, казалось враждебным и мрачным. Она с трудом сдерживала клокочущий внутри нее шторм, боясь раньше времени выплеснуть его наружу и тем самым разоблачить свои планы.

— Что-то ты бледная, Ира. Не заболела случайно? — с фальшивой заботливостью спросил Дубец.

— Голова побаливает, — выдавила она и откусила кусочек булочки, чтобы больше не отвечать ни на какие вопросы.

— Надо принять какой-нибудь анальгетик, — безразлично посоветовал Дубец и посмотрел на Алену через край чашки.

Ирина перехватила этот взгляд и чуть не подавилась булкой. Пришлось срочно запивать чаем. Иван был необычно сдержан и скуп на слова. Но за столом царила Алена, поэтому его сдержанность осталась незамеченной.

— Сегодня мы обязательно сходим в Старый город, побываем в королевском замке, в Соборе Святого Мартина… Где еще? Ах да! В Президентском дворце. Он, мама, тоже старинный. Шестнадцатый век, кажется.

— Семнадцатый, — поправил Иван.

— Ну, неважно. Главное, что старинный. А еще я свожу тебя в один погребок, где мы вчера пили такое клевое вино. Мм, прелесть! Оно земляникой отдает, такое густое и цвет — как у рубина, нет, темнее — как кровь.

— А не рано тебе по погребкам ходить? — спросила Ирина, вложив в эту фразу все спокойствие, на какое была способна.

— Ну, начина-а-ается! Тебе только и рассказывать! Да оно как виноградный сок, это вино. Если хочешь знать, здесь даже лечат красным вином.

— Я поддерживаю твою маму, Аленушка, — степенно изрек Дубец, прихлебывая чай и не сводя с нее глаз. — Не увлекайся алкоголем. Не дай бог, рано состаришься.

— Фи! Мне это не грозит. У меня такая конституция, что хоть ржавые гвозди глотай, ничего не будет. И кожа дубленая, вот смотрите! — она хихикнула, протягивая Дубцу руку.

Тот бережно обхватил Аленино запястье своими толстыми пальцами и осмотрел ее руку от кончиков пальцев до плеча. В заключение они обменялись взглядами: с одной стороны — обольщение, с другой — страстное желание. Иван крякнул, потянулся за чайником, уронил салфетницу. А Ирина сидела с застывшей улыбкой, будто за столом происходило что-то невероятно милое и забавное.

— Сергей, — глухим голосом обратился Иван. — Я забыл обговорить с тобой очень важную деталь. Нам придется сейчас съездить к одному господину…

— А нельзя отложить до вечера? У нас другие планы на этот день. Так ведь, девочки?

— Нет, не получится. Он после обеда уезжает в Прагу и будет здесь не раньше следующей недели.

— Это важно? — спросил Дубец.

— Очень.

— Что ж. Надо значит надо. Увы, Аленка, в погребок пойдете без меня. Или подождите до вечера.

— Ну вот, — надулась Алена, — я так и знала, что с вами каши не сваришь. Ох уж эти мне взрослые! Никакой обязательности. Ладно, мы с мамой по магазинам пробежимся, а после обеда все вместе в Старый город поедем. Надеюсь, больше ничего не произойдет?

— Постараемся, — пообещал за всех Иван и первым встал из-за стола.

Они остались одни. Где-то в саду работал Вацлав, поэтому Ирина, войдя в Аленину комнату, первым делом захлопнула открытое настежь окно.

— Зачем, мам? Из сада так офигенно розами пахнет, как будто духами.

— Не будем выносить сор из избы, — сухо ответила Ирина и подошла к дочери, красящей у зеркала ресницы.

— Какой сор? — рассеянно спросила Алена и высунула от старания кончик языка.

— Хватит краситься, — пока еще сдерживая ярость, выдавила Ирина и рывком развернула дочь к себе.

— Мам, ты чего? Я…

Пощечина прозвучала как удар кнута — резко и звонко. Алена, схватившись рукой за щеку, отступила назад, наткнулась на кровать и, потеряв равновесие, плюхнулась на нее задом.

— За что?! — выдохнула она, широко распахнув глаза.

— А ты не знаешь? — сузила глаза мать, задыхаясь и хватая воздух открытым ртом.

— Не-е-т, — протянула огорошенная Алена, но глаза все же отвела.

— Не ври! Потаскушка! Дрянь, испорченная до мозга костей! Отвечай, когда у вас это началось? В Америке? Или раньше?

— Мама, не говори со мной таким тоном. Прошу тебя, — взмолилась Алена.

У нее навернулись слезы, губы задрожали.

— А каким я, по-твоему, тоном должна говорить, ласковым? Ты ответишь мне или я возьму ремень и изобью тебя до крови?

— Что… я… должна… от… от…

Алена разрыдалась, но ее плач не тронул мать, хотя и заставил усомниться в своих подозрениях.

— Ответь мне, — уже спокойнее сказала она, — ты спишь с ним?

— С… с… с кем?

— С Сергеем Владимировичем.

— Н-нет.

— Я не верю тебе. Говори правду или…

Ирина почувствовала, что их «диалог» зашел в тупик. Дочь приняла глухую оборону и ни за что не сознается. Оставалось одно средство — показать неопровержимые улики. Ирина схватила дочь за руку и потянула за собой. Та сопротивлялась, но слабо. Они вошли в спальню Ивана. Ирина схватила пульт и стала нажимать одну кнопку за другой, пока не попала на нужную. На экране появился злополучный бассейн.

— Ну! Узнаешь?

— Бассейн?

— Ты же видишь, что это не кухня!

— Ну и что?

— Ты, видно, не поняла. Стой здесь и смотри на экран. Я сейчас.

Ирина выскочила в холл и побежала к двери, расположенной рядом с ванной и ведущей в бассейн. Влетев туда, она быстро прошлась у бровки водоема, а затем вернулась в спальню.

— Ну, что скажешь теперь? Все поняла?

Алена сидела на кровати, подавшись корпусом вперед, скрестив ноги и обхватив себя руками. Ее лицо напряглось, взгляд, устремленный в пустоту, ничего не выражал, кроме упрямства. Ирина ждала другую реакцию, справедливо полагая, что под тяжестью фактов дочь сломается и сознается во всем. Но Алена замкнулась в себе и, возможно, искала сейчас аргументы в свою пользу. Так оно и вышло.

— Ты следила за мной, как шпионка! — злобно выкрикнула она. — Это ужасно — следить за собственной дочерью! Я больше никогда не поверю тебе и ничем не поделюсь! Вот.

— Ну что ж, это твое дело, — произнесла Ирина, на которую внезапно напало злое безразличие. — Собирайся. Мы летим домой.

— Как это? — от возмущения Алена даже поменяла позу. — А Париж? Мы же послезавтра летим во Францию!

— Собирайся! — железным голосом, сквозь зубы приказала Ирина и буквально прожгла Алену ненавидящим взглядом.

Этот взгляд возымел действие. Девушка дернула плечом, хмыкнула, выпятив нижнюю губу, но покорно встала и пошла в свою комнату.

— Я даю тебе на сборы десять минут. Скоро подъедет такси.

Желтая «Шкода-Октавия» везла их в аэропорт. За рулем сидел молодой словак, курносый и белобрысый. «Кого он мне напоминает? — вяло подумала Ирина и тут же отвлеклась на городской пейзаж за окном автомобиля. Ее взгляд скользил по видам Братиславы, которые совсем недавно вызывали в сердце восторженный трепет. Теперь краски померкли, стерлись впечатления, исчезло волшебство. — Ну конечно. Где-нибудь в Ярославле или в Клину живут такие же курносые парни с соломенными, выгоревшими на солнце волосами. Вот кого напоминает этот словак», — медленно текли ее мысли, не задевая душевных глубин.

А таксист то и дело посматривал в зеркало на Алену, чему-то улыбаясь. Один раз он даже подмигнул ее отражению. Она, ловя его взгляды, уже кокетничала, легкомысленно выкинув из головы ссору с матерью.

«Ее уже не переделать — она родилась такой, — флегматично размышляла Ирина, заметив переглядывания Алены со словаком. — Нет смысла обманывать себя: единственная дочь, моя Аленка, пушистый доверчивый котенок, моя плоть и кровь — уже не принадлежит мне. Ее отняли у меня, украли, нагло и грубо присвоили». Но эта мысль мелькнула и исчезла, в голове вновь, как навязчивый мотив, всплыла придуманная когда-то скороговорка: вышколенная школьница… Нет, к данной ситуации подойдет другая фраза: нашкодившая школьница в «Шкоде» удрала. Хм, забавно. А что? Не закапывать же себя в могилу оттого, что проморгала единственную дочь. Да-да, проморгала, прошляпила, проворонила, про… Придется с этим мириться и жить дальше. Нет, мириться нельзя. А жить? Разве можно жить с разорванным в клочья сердцем?

Смех без причины — частая реакция на стресс. Ирина вдруг захохотала, взахлеб, неудержимо. Алена сначала испуганно дергала ее за руку, а потом крикнула водителю: «Остановись! Разве не видишь — с ней истерика!» Водитель выехал на обочину и остановился.

— Воды! У тебя есть вода? — кричала Алена.

Водитель нагнулся, достал из бардачка банку пива, нервно открыл ее и подал Алене. Та схватила, набрала полный рот тепловатой горчащей жидкости и выплеснула ее фонтаном брызг на обессилевшую от смеха мать. Ирина умолкла, уставилась стеклянными глазами в одну точку, шумно дыша и всхлипывая. Алена вновь обратилась к перепуганному таксисту:

— У вас есть стакан? Чашка! Похар!

Парень снова полез в бардачок, пошарил и нашел пластиковый стакан. Алена налила в него пива и подала матери:

— Выпей, мама! Ну, пожалуйста. Тебе сразу легче станет.

Ирина сделала несколько глотков прямо из Алениных рук. Дочь вынула из сумочки носовой платок и бережно промокнула мокрые от пива лицо и шею матери.

— Поехали! — скомандовала она водителю, убедившись, что истерика прошла.

В аэропорту, после того как билеты, заказанные утром Иваном, были куплены, — на прямой рейс билетов не было и лететь пришлось транзитом — Ирина пошла в дамскую комнату, чтобы переодеться. Кофточку, всю в пивных пятнах, она сменила на бежевый топ. До отлета оставалось два часа, и они зашли в кафе, решив немного перекусить.

Ирина упорно молчала и лишь иногда односложно отвечала на Аленины вопросы. Дочь не знала, как растопить лед, который был во всем, что еще недавно было таким нежным и теплым и составляло материнскую суть: в ее фиалковых глазах, жестах, интонациях, даже походке. Лед был и между ними — когда-то самыми близкими и родными. Алене становилось страшно, когда она смотрела на помертвевшее лицо матери. Его непроницаемость пугала девушку, но и только. Привыкшая получать от жизни только удовольствия, она желала в этот миг лишь одного — чтобы инцидент поскорее забылся, чтобы все утряслось само по себе и жизнь вошла в обычную колею. Ей так хотелось праздника и новых впечатлений!

— Мама! Ну мам, — теребила ее Алена.

— А? — очнулась она, как бы выныривая из мутной болотной жижи.

— Нас вроде бы ищут. Смотри. Нет, не туда. Направо, за стеклом. Видишь?

За стеклянной перегородкой Ирина увидела Ивана. Он явно искал их, крутя головой во все стороны. Алена привстала и махнула рукой. Ее движение не осталось незамеченным. Иван обрадованно улыбнулся и заспешил к дверям кафе.

— Вот вы где, — слегка запыхавшись, сказал он, присаживаясь на свободный стул за их столиком. — А я боялся, что не найду.

Он замолчал и выразительно посмотрел на Ирину. Она ответила долгим взглядом, в котором сквозила затаенная боль.

— Ирина, мне надо кое-что сказать. Наедине.

— Алена, иди погуляй, только недалеко, — безразличным тоном попросила Ирина.

Грациозно выгнувшись, Алена задвинула стул, сняла с его спинки сумочку и, не взглянув на взрослых, вальяжной походкой направилась к выходу. Иван кашлянул, заметив, как напряглись Иринины скулы и вся она сжалась тугой пружиной.

— Иринушка, ты вправе называть меня предателем и подонком, но другого выхода не было. Сергей хочет поговорить с тобой… Погоди, дай мне все объяснить! — воскликнул он, предупреждая ее возмущенный протест, уже готовый слететь с губ. — Он поставил ультиматум. Да-да, ультиматум. Если я не скажу, где вы с Аленой, он расторгнет все предварительные договоренности по предстоящей сделке и вообще откажется от контракта. Но дело в том, что уже задействованы многие стороны, в том числе и самые влиятельные. Я окажусь в неприглядной роли фальсификатора и мелкого мошенника. Такое не прощается. Под угрозой моя карьера. Пойми меня и не суди слишком строго, прошу тебя!

— Хм, — горько усмехнулась Ирина, — похоже, великим фальсификатором сейчас является как раз Дубец. Ни за что не поверю, что он поступится миллионным контрактом ради чувств. Ты попался на удочку, Иван. Впрочем, уже поздно меня уговаривать. Вон он, собственной персоной!

К ним приближался Дубец. Иван, багровый, со вздувшейся веной на виске, поднялся, шагнул ему навстречу.

— Вот что, Сергей…

— Мне плевать, что ты скажешь. Оставь нас одних!

— Нет, ты выслушаешь меня! — прорычал Иван, схватив руку Дубца и сжав ее со всей силой.

Тот сморщился, побелел, прохрипел:

— Отпусти, гад! Хорошо, я слушаю тебя…

— Я буду стоять вот за этой стеклянной стеной, понял? И если…

— Я понял. Не бойся, все будет о'кей. Буквально несколько слов и все.

Иван ушел, а Дубец, резко дернув стул, уселся с недовольным видом и уставился на Ирину налитыми кровью глазами. Он был пьян.

— Ну что, колобок? Я от дедушки ушел, я от бабушки ушел? Может, хватит бегать от меня, как от чудовища какого-нибудь? Тебе что, плохо жилось у меня? Да я ни перед одной бабой еще не стелился так, как перед тобой, угождая каждому желанию, чуть ли не пылинки сдувая, черт подери! Думаешь, бесконечно веревки из меня будешь вить? Ошибаешься. Я не из таковских. Об меня еще никто ноги не вытирал. Иначе я не был бы Дубец. Короче, хватит дурью маяться, пошли сдавать билеты, пока не поздно.

— Поздно, — с тихой ненавистью отрезала Ирина.

— Что? — с сарказмом, повысив голос, спросил он. — Ты еще спектакль решила сыграть? Ну-ну. Валяй! Зрители уже рукоплещут.

Ирина увидела за стеклом Ивана и Алену, напряженно наблюдавших за их диалогом.

— Поздно, — стараясь говорить твердым голосом, повторила Ирина. — У меня есть компромат на тебя. Если ты вздумаешь ограничивать мою свободу или угрожать мне, этот компромат выплывет наружу. И тогда тебе конец, Дубец.

Неожиданная рифма в конце фразы развеселила Ирину. Она издала короткий смешок, надменно глядя на ошарашенного Дубца.

— И что за компромат? Из какой оперы? — с него моментально слетел лоск превосходства, свойственный многим «денежным мешкам».

— Ты совратил мою дочь. А это серьезная статья в Уголовном кодексе.

— Еще неизвестно, кто кого совратил, — парировал он, метнув взгляд в сторону Алены. — Ты мне это дело не пришьешь, не старайся. Если доведешь до суда, я опозорю тебя с дочкой такими пикантными подробностями, что у судьи ее колокольчик покраснеет. Тебе это надо?

— Но есть и вторая часть компромата, — невозмутимо продолжила Ирина, хотя эта невозмутимость давалась ей большой ценой.

— Что еще? — насторожился Дубец и полез за платком, чтобы вытереть выступивший на лице пот.

— Твои дурно пахнущие сделки с огромными «откатами».

— Интересно, — криво усмехнулся Дубец, вытирая платком лицо. — Это когда же ты пронюхала? Ночью, что ли, когда притворилась спящей?

— Неважно. Дискета с компроматом в супернадежном месте, так что не трудись меня «заказывать», дискета сразу же попадет в прокуратуру.

Дубец откинулся на спинку стула, изучающе разглядывая Ирину, словно видел ее впервые, а затем сменил тактику.

— Ирина, выслушай меня, — он вновь подался вперед и даже попытался положить свою ладонь на Иринину, но она отдернула ее, будто собирала ягоды и увидела в траве гадюку. — Ну зачем ты так? Я же любил тебя…

— Заткнись, — сквозь сжатые зубы бросила она.

— Хорошо. Я о другом, о чем с матерью говорить не положено, но мне больше некому это сказать. Я умру без Алены…

— Замолчи, сволочь! — она шевельнулась, чтобы встать.

— Ирина, прошу тебя, выслушай, — он схватил ее за руку и силой заставил сидеть на месте. — Я не смог устоять перед ее юной свежестью, ее очарованием. Можешь взять пистолет и убить меня, но это выше моих сил. Я одержим ею. Каждая минута, каждая моя клетка заполнена ею одной. Это просто сумасшествие, кошмар всей моей жизни. Я все для нее сделаю. Все! Перепишу дом, открою счета, дам ей свое имя. Она будет счастлива…

Он торопился, понимая, что сейчас произойдет взрыв. Напряжение Ирины достигло наивысшей точки. Она вырвала свою руку из его холодных, скользких пальцев и со всего маху ударила по мерзкой, ненавистной роже. Удар пришелся на самые болезненные места — нос и глаза. Он слабо охнул, схватился за лицо. По его ладоням потекла кровь. А Ирина, не обращая внимания на десятки глаз, провожающих ее с алчным любопытством, с высоко поднятой головой, неторопливо покинула кафе.