- Дьявол вас всех раздери, проклятые дикари! - орал мексиканец из-за трупа коня, за которым укрывался от стрел и пуль. Не целясь, он судорожно палил, куда ни попадя.
- Сейчас вы у меня еще не так повизжите, получив порцию пуль в одно место, - цедил сквозь зубы Билл Утка, вгоняя патроны в ствол ружья. - Моего скальпа вам уж точно не заполучить.
А Белую не на шутку встревожило то, что краснокожие вдруг перестали отвечать на выстрелы, продолжая кружить вокруг холма с упорством голодных койотов. Билл Утка старательно прицелился из-за камня, от усердия высунув язык и выстрелил. Ему удалось ранить одного дикаря и Белая видела, как тот, покачнувшись, схватился за плечо, но оставался в седле и, казалось, совсем позабыв про рану, поскакал дальше. Билл Утка вдруг опустил свой спенсер с таким видом, словно его осенило:
- Будь оно все проклято! Эй! - крикнул он в сторону мексиканца. - Прекрати палить, безмозглый гринго! Краснозадые дразнят нас. Лучше прибереги патроны, когда эти чертовы ублюдки начнут атаковать!
-- Похоже, ты прав, Билл! - ответили ему с другой стороны холма. - Но от мексиканца ответа не жди. Ты спохватился слишком поздно. Этот бешеный недоумок умудрился со страху всадить все патроны в белый свет. У меня самого их осталось всего три.
- Эй, гринго! - позвал Утка, не обращая внимания на слова говорившего. - А пистолеты?
Мексиканец молчал и за него ответил все тот же голос третьего подельника:
- Больше не надейся на них, Билл! Не надейся...
- Я с тебя сам скальп сниму, приблудная ты шавка! - завизжал Билл Утка брызгая слюной. - Проклятый нечестивец!
Видимо, он уже в мыслях распрощался с жизнью, когда его блуждающий взор, остановился на распластанной на земле, неподалеку от него, девушке. Рядом с ней лежал, столь вожделенный, винчестер. Странно, когда лошади всех троих уже бездыханными тушами валялись на холме, ее лошадка стояла над нею целой и невредимой.
- У вас же в ружье полно патронов, мисс, - как можно любезнее оскалился Билл Утка. - Бросте-ка мне его сейчас же.
- Не много ли вы просите у человека, которого минуту назад собирались прикончить? - Буркнула Белая, подтащив ружье поближе к себе.
- Сейчас же давай сюда винчестер, бестолковая дура! - заорал, потеряв терпение Билл Утка. - Иначе, мне точно придется прикончить тебя, чтобы взять его!
Из-за камня на него неожиданно выскочил индеец с зелено желтым лицом. Увы, поспешный выстрел Билла Утки, только заметившего врага, прошел впустую. Индеец ловко припал к земле, а когда Билл Утка принялся судорожно передергивать затвор, бросился на него. Выругавшись, бандит отбросил ружье и, вскочив на ноги сшиб индейца с ног. С другой стороны холма послышался вопль, перешедший в визг, от которого у Белой все в душе перевернулось и словно от озноба, часто застучали зубы.
- Свиньи! - придушенно закричал, бившийся под индейцем, Билл Утка. - Они снимают с парней скальпы!
Преодолевая обморочное состояние, Белая встала на ноги, пытаясь поднять ослабевшими дрожащими руками ружье и навести его на индейца, сидящего на Билле Утке, и уже выдернувшего нож из-за поясной повязки. Молниеносным отработанным движением, он срезал скальп с бьющегося под ним бандита и, издав победный клич, поднял за волосы, окровавленный клок кожи над головой, все еще сидя на умирающем человеке. Не обращая внимание на направленное на него ружье, он встал, деловито прицепил свой страшный трофей к поясу и только потом посмотрел на Белую. Перед глазами девушки все плясало, она едва справлялась с подступившей тошнотой. В голове билась одна мысль: если она не выстрелит сейчас, то и с ней поступят как с Биллом Уткой и его товарищами. Но ей предстояло выстрелить в человека. Не в человека, нет! А в кровожадного дикаря с безобразно размалеванным лицом, жаждавшего ее скальпа. Индеец, кажется, чего-то ждал, стоя на месте, во всяком случае, он не торопился нападать на нее. Господи, помоги! Он ждал ее выстрела. Напряжение Белой было таково, что она не замечала, как вокруг них собрались индейцы. Для них битва была завершена. Некоторые даже присели на корточки - поглазеть на происходящее. Девушка взглянула в темные глаза индейца, нет... глаза человека, которого она собиралась убить, и поняла, что не сможет этого сделать и тогда безвольно опустила ружье, обреченно смотря, как индеец выхватил его у нее из рук. Краснокожие вдруг разом загомонили, послышались насмешливые выкрики и смех. О, да! Они и не ожидали от нее ничего другого. Но Белой не было дела до их насмешек. Такого не могло быть. Это не может произойти с ней снова. Опять плен? Ей ведь, не дадут больше сбежать. Не будет третьей попытки. Но, что же тогда? Ее взгляд наткнулся на, валявшийся неподалеку, кольт Билла Утки, который он потерял в драке. Вот он выход! Она шагнула к нему и подняла, вдруг испугавшись, что Билл Утка расстрелял все патроны и крутанула барабан. Ее молитвы услышаны, ей был дан последний шанс, избежать ненавистного плена. В барабане оставался еще один патрон. Девушка подняла глаза и оглядела индейцев: кто-то смотрел на нее равнодушно с неподвижным лицом, кто-то наблюдал с интересом, другие же вообще не обращали внимания, осматривая добычу, доставшуюся им от трех незадачливых бандитов. Она перевела взгляд на индейца, который убил Билла Утку. Теперь он не ухмылялся, а внимательно наблюдал за ней. Пусть! Она сбежит от них, сбежит на их же глазах, сбежит туда, откуда они никогда не смогут вернуть ее. Белая подняла кольт и приставила дуло к своей голове. Желто-зеленый сделал было движение к ней, и она вжала дуло в висок. "Ну же, - подбадривала она себя, - это продлится мгновение, всего лишь миг за свободу". Какое-то движение отвлекло ее, заставив вновь вернуться к реальности. Расталкивая собравшихся вокруг Белой воинов, к ней пробирался индеец с выкрашенным черным лицом, на котором поблескивали белки глаз. Разглядеть черты лица за его впечатляющей раскраской было мудрено. Эта раскраска повергла Белую в дрожь. Лицо было густо покрыто по подбородку красной краской, а от губ до бровей и висков, выкрашено сплошь черным, будто он повязал маску с прорезями для глаз, из-за которых смотрел на нее неподвижным, непроницаемым взглядом. Белая глубоко вдохнула. Как бы, не выкрасился этот дикарь, она все равно узнала бы его, потому что это было лицо и имя ее смерти. Желто-зеленый жестом остановил его, но и это было неважно. Хения продолжал смотреть на нее неподвижным, остановившимся взглядом и Белая почувствовала, как сила уходит из ее рук. Нет! Зажмурившись, она, преодолевая проклятую слабость и нерешительность, с усилием нажала на курок, но... выстрела не последовало: патрон прочно застрял в барабане, дав осечку. Не может быть! Белая недоверчиво смотрела на Хению и, зажмурившись, снова нажала курок. Резким движением Хения вырвал у нее кольт и жестом показал желто-зеленому, чтобы тот связал ей руки. Ее, все еще не верящую в произошедшее, привязали за руки к длинной веревке и потащили обратно в лагерь, словно сбежавшую и вновь найденную, скотину. Сначала она бежала за лошадью Хении, мотаясь из стороны в сторону и остро переживая свое неудавшееся бегство, обернувшееся для нее позором. Но, почему?! Почему Господь так жесток к ней, что отказывает даже в смерти?!
Ясное зимнее утро. Она сидит за завтраком, ее волосы еще не уложены и распущенные локоны примяли кружево пеньюара. Она читает надушенное письмо. Черный дворецкий Джозеф, подливая в ее чашку с кофе, взбитые сливки, улыбается.
- Приятные новости, мисс?
- О, да. Люси приглашает меня в оперетту.
- Что прикажете передать господину Арно? - спросил вышколенный Джозеф. - Он придет к ужину.
- Я напишу ему записку, чтобы он не подозревал вас ни в чем.
- Да, мисс, это было бы очень кстати. Подать вам тосты?
- В последний раз он замучил нас с Люси разговорами о геройстве... А мы даже не смогли посмеяться, хотя, уверяю тебя, Джозеф, было очень смешно, потому что он все время намекал на себя.
- Охотно верю, мисс.
- Все то время, что мы находились в его обществе, он уверял нас, что будь он в другой обстановке, он бы сразу проявил себя и в, конце концов, навел на нас страшную тоску.
- Желаете, что-нибудь еще, мисс?
- Д-да... Скажи-ка, Джозеф, а по-твоему, что такое геройство?
- Быть довольным тем, что имеешь, мисс.
Она упала, и ее проволокли по земле, пока к Хении не подскакал желто-зеленый и жестами не остановил его, показывая на девушку. Хения остановился, обернулся и пожал плечами. Белая, опираясь связанными руками о землю, встала на колени, потом поднялась на дрожащие ноги. Ее шатало и водило, голова кружилась и, чтобы не расплакаться она закусила губу. Но слезы душили ее и чтобы не дать им воли, Белая начала ругаться, взвинчивая в себе злость, как тугую пружину.
- Чтоб твой конь прошиб тебе голову копытом! Чтоб твоим скальпом побрезговали враги! Чтоб тебя одолело косоглазие, и чтоб никогда больше ты не принес домой добычи! Что б тебе провалиться!! Чтоб ты подавился дымом священной трубки! Чтоб ни одна скво не посмотрела в твою сторону! Да, чтоб тебя паралич разбил!!!
Девушка так увлеклась, что не сразу заметила, что Хения опершись о круп коня, развернулся в ее сторону, внимательно слушая, как и желто-зеленый в котором Белая вдруг узнала Широкое Крыло, словно злость прояснила не только ее разум, но и зрение. Когда она замолчала, они какое-то время, похоже, ждали продолжения, потом переглянулись и Широкое Крыло, тронув лошадь, подъехал к ней. Девушка, молча, ждала, что будет дальше, не обращая внимания на саднящую боль от расцарапанных коленей и ободранного плеча. Слава богу, рубашка не порвалась и не расстегнулась, только выбилась из-за пояса юбки. К тому же Белая добилась своего - злость успокоила ее и, теперь, она не без интереса ждала, что будет делать Широкое Крыло. Она не боялась, что оскорбила индейцев своей руганью, вряд ли они даже поняли ее. Широкое Крыло снял с ее рук веревку и жестом показал, чтобы она села на коня, позади к одному из Равнинных Волков. Индеец даже не удосужился подсадить ее, а невозмутимо ждал, когда она вскарабкается и усядется за ним. Снова тронулись в путь и, поскольку пешая беглянка больше не сдерживала их, они могли ехать много быстрее. Перед Белой опять встал нелегкий выбор: нужно было не просто прикоснуться к индейцу, позади которого она сидела, а держаться за его плечи, но всякие сомнения и душевные терзания отпали сами собой, когда индейцы пустили своих скакунов в бешеный галоп, вот тогда она обхватила дикаря так крепко, как никогда никого не обнимала, даже родного брата. Поэтому, когда эта пытка, наконец окончилась и индейцы остановились на привал, Белая буквально сползла с коня, повалившись на землю. По-видимому, она впала в забытьи, потому что, когда очнулась, обнаружила, что, по-прежнему, лежит на земле, а рядом, вокруг костерка, сидели полуголые раскрашенные дикари. Неподалеку паслись их лошади. Горьковатый дым от костра подавлял тошноту, но голова сильно кружилась, едва Белая приподнимала ее. Беспокойные движение девушки заметили. К ней подошел Хения и присев перед пленницей на корточки, задрал юбку. Откуда вдруг у нее, чуть ли не умиравшей от слабости, взялось столько сил, чтобы противостоять здоровенному индейцу. Хения досадливо отмахнулся от ее кулачков, словно от надоедливых москитов и легонько толкнул ее в грудь, опрокидывая навзничь. Она яростно брыкалась, задыхаясь от ярости и ужаса до тех пор, пока он, не перехватив ее руки, не прижал их к земле у нее над головой. Сидящие вокруг костра индейцы не без интереса наблюдали за их возней. Сжав зубы, девушка отвернулась от костра. До нее доносились лишь негромкие насмешливые голоса, переговаривающихся индейцев. Нет, она не заплачет... Белая кусала губы, пока не почувствовала, осторожное касание к разбитому колену и неожиданно легкие и умелые круговые движения, которыми втирали в ее кожу что-то прохладное и едко пахнущее. Девушка заставила себя успокоиться, хотя ее до сих пор била нервная дрожь, повторяя себе, что неправильно истолковала намерения краснокожего. Когда подол ее юбки опустился, ее схватили за локоть и рывком подняли, заставляя сесть. На этот раз, она беспрепятственно позволила вождю сдвинуть рубаху со своего плеча и осмотреть царапины. Судя по ним, после того как она упала, индейцы остановились сразу, быстро спохватившись и Хения совсем немного протащил ее по земле. Индеец набрал пальцем вонючую мазь и начал втирать в плечо Белой. Девушка продолжала смотреть в сторону, всем своим видом показывая, насколько ей не приятны его прикосновения и что она едва терпит их. Еще не известно почему он печется о ней, слишком подозрительна, казалась его забота. Она знала, что это, отнюдь, не по доброте душевной, а потому, что она принадлежала к его собственности, как конь или тот же винчестер. С другой стороны Белая многого наслушалась в приграничном городке, откуда отправлялась с обозом оружия и продовольствия в форт. Там, бывалые, прожившие всю свою жизнь в приграничье, охотники и трапперы, рассказывали, не ей, разумеется, щадя ее женскую чувствительность, что сиу любят ставить пленников к столбу пыток, и что они мастаки продлевать жизнь пытаемого, чтобы подольше насладиться его мучениями. Что это излюбленное развлечение индейцев, от которого они ни за что не откажутся. Эти дикари даже лечат человека, выхаживая его, чтобы он подольше продержался у пыточного столба. И впавшая в панику девушка, чуть не разревелась, но закусив губу, опять сдержала слезы. Хения перестал втирать мазь в ее плечо и, вытерев пальцы о ее юбку, отошел к костру. А Белая, обессилев от переживаний, улегшись на землю, провалилась в полудрему. Неожиданно ее схватили, вздернув на ноги. Индейцы уже были на конях, и она испугалась, что ей придется опять бежать за всадником, привязанной на веревке. Но к ней подошел Широкое Крыло и, подталкивая ее в плечо, подвел к своему коню. Его нелепая окраска больше не казалась ей грозной и устрашающей. Он помог ей взобраться на коня, а сам сел позади нее и девушка успокоилась. Они проскакали весь остаток дня и к ночи прибыли в лагерь Бурого Медведя. Лагерь уже спал, тем не менее, к группе всадников от палаток шел человек. Равнинные Волки ответили на его приветствие и вымотанная Белая, которую Широкое Крыло буквально стащил с лошади, узнала в подошедшем взъерошенного Роба Макроя.
- Все таки… они вас поймали..., - горько проговорил он, когда Широкое Крыло отошел от них, уводя своего коня.
Он говорил странно, с усилием делая паузы перед словами, пока девушка не поняла его непреодолимого желания выругаться.
- О, не стесняйтесь, - мстительно улыбнулась она.
- Ну что вы... как можно... - смутился старый траппер.
- А вы? Вы не пострадали? - забеспокоилась девушка.
Роб покосился на одного из Равнинных Волков, вытирающего рядом своего скакуна, прежде чем увести его в загон.
- Обо мне не беспокойтесь, уж я-то всегда вывернусь, даст бог, не в первой. Но страха за вас натерпелся... Краснокожие такой вой подняли, обнаружив, что вас нет, даже святым в раю тошно стало. Еще бы! Вы не только сбежали от Хении, но умудрились обокрасть его.
- Я? - изумилась девушка.
- Эх, милая, добро бы вы увели только мою Лори. Этим бы дело и ограничилось, уверяю вас. Индейцы бы мне тут, конечно, посочувствовали, но погони бы не собрали, но вы же стащили винчестер Хении, а такого, ни один уважающий себя вождь не спустит.
- Что теперь со мной будет? - опустив голову, дрожащим голосом спросила девушка, сразу вспомнив о столбе пыток.
- Думаю, откажется он от вас, вы ему теперь ни к чему, а это нам на руку.
- Вы думаете? - его слова вовсе не успокоили ее. - Вы щадите меня, я знаю.
- Послушайте, что скажу вам я, человек, проживший среди индейцев не один десяток лет. У краснокожих, когда мужчина отказывается от рабыни ли, или от жены, на нее может претендовать любой. Вот я и хочу предъявить на вас права, если вы не против.
- О, мистер Макрой!
- Но радоваться рано, - оборвал он ее порыв радости и вновь вспыхнувшей надежды. - Вы ведь не забыли, что есть еще кое-кто, кто захочет заполучить вас. Не пугайтесь... я собираюсь выкупить вас, прежде чем Когтистая Лапа поймет, что к чему. А ежели он даже и опередит меня, я предложу за вас такой товар, от которого краснокожие не смогут отказаться... ежели вы не против, - счел нужным добавить он.
- Но вы уверены, что индейцы действительно ни о чем не подозревают и вам ничего не грозит? - все еще тревожилась Белая, слишком уж хорошо все складывалось, и она боялась, как бы что-нибудь опять не помешало обрести ей столь желанную свободу. И подвох она видела со стороны единственно Когтистой Лапы, только он мог упорствовать в том, чтобы Белая ушла с Робом Макроем и она, предчувствовала, что он сделает все, чтобы не допустить этого.
- Ох, милая, вы бы не думали об этом. Все выглядело так, будто я сам пострадал от вас, и вы украли у меня лошадку, только лишь потому, что я позабывчивости оставил ее под седлом. Что тут поделать, старый стал. Меня-то во время вашего побега видели возле большого костра на свадьбе Осеннего Листа и Широкого Крыла.
- И жених оставил новобрачную, пустившись в погоню за мной? - изумилась Белая. Ей стало вдруг обидно за Осенний Лист.
- Ну, для них это не более чем развлечение, милая. Видели, какими довольными они возвратились? Хотел бы я, чем-нибудь поспособствовать вашему побегу. Да где мне их было задержать. Они меня все выспрашивали, о чем я с вами разговаривал у загона, да почему повел к своему типии? Так я им ответил, что просил вас постирать мне рубашку. Все и обошлось.
- Простите, я не хотела вас подводить, так вышло... я не смогла отказаться от побега... слишком велико было искушение.
Она замолчала, потому что мимо них, закончив обтирать своего коня, прошел Хения с бесстрастным, выкрашенным в черную краску, лицом и с таким видом, будто никаких бледнолицых не было на сто миль вокруг.
- Идите за ним, - шепнул Роб Макрой Белой.
- Но вы, же говорили...
- Ступайте же!
И Белая покорно поплелась за вождем. Но когда они подошли к типи Легкого Пера, он вдруг ушел в сторону палатки Бурого Медведя, а девушка робко вошла к его матери, и, встав у порога, вопросительно посмотрела на нее. Индианка ни словом, ни взглядом не выразила своих чувств и вела себя так, будто ничего не произошло. Ни гнева, ни неудовольствия, ни презрения. Ничего. Только сделала знак, чтобы девушка села к очагу и протянула ей миску с порезанным холодным бизоньим языком. Пока ее вернувшаяся рабыня ела, индианка занималась своими делами, как будто Белая и не сбегала вовсе, и девушке подумалось, что ее здесь вообще не воспринимают всерьез. Утром в ее типии появился сердитый Макрой. Белая, едва выбралась из-под бизоньей шкуры под которой спала, как траппер накинулся на нее с упреками:
- Это что же вы такое удумали?! Стыд-то, какой, палить в себя из револьвера! Да как вам только в голову могло прийти подобное? Грех это! Стыдно должно быть вам, мисс! Надо же удумать такое - руки на себя накладывать!
Белая могла бы привести в свое оправдание те случаи, когда женщины белых поселенцев именно так и поступали, предпочитая грех самоубийства позору плена у краснокожих, но неожиданно начала оправдываться:
- Но у меня ведь не получилось... - нерешительно проговорила она, заплетая волосы.
- То-то... - буркнул Роб. - На все воля божья и не нам ей перечить. Разве краснокожие плохо обращались с вами, чтобы так поступать? Хотя Когтистая Лапа до сих пор беситься, что вы чуть не ушли от них. Я тут побродил по лагерю, да послушал, что индейцы говорят про ваше бегство.
- И что же они говорят? - насторожилась Белая, по интонации и виду Роба догадавшись, что новости будут не из обнадеживающих.
- Как я и думал, Хения хочет отказаться от вас, а Когтистая Лапа уже пустил слух, что вы принадлежите ему и что собирается драться за свое право с каждым, кто на этот раз перейдет ему дорожку.
- Ох, нет! - в испуге прижала руки к груди девушка. - Нет, не делайте этого, прошу вас. Он ловчее и сильнее вас, вам не одолеть его.
- Это мы еще посмотрим... - нахмурился Макрой.
- Он одолел Широкое Крыло и только Хения смог противостоять ему, - продолжала со всей горячностью и убедительностью на какую была только способна, отговаривать его Белая от опасной затеи.
- Стоит попробовать, - стоял на своем траппер.
- Нет, нет, не смейте, слышите!
- Не будем спорить, мисс, думаю дело обойдется и драки не будет. Я почему так говорю, потому как частенько слышу от индеев о Саха-Сапа, так они называю Черные Холмы. И я тут прикинул, что обстановка возле этих самых гор, что для них являются столь же священными, как для нас храм Господень, прямо скажем, накаляется. Потому, как золото там нашли и старатели лезут в Саха Сапа, ровно тараканы на стол с хлебными крошками. Краснокожим на золотишко наплевать, они в нем для себя никакого проку не видят. И договор у них с правительством был, что бы белые на Черные Холмы ни ногой... а поскольку для белых золото и есть священная Мекка, то сами понимаете, какая тут заварится каша. Вот я и думаю, что за несколько хороших ружей они уступят вас мне.
- Вы говорите так, будто сами не бледнолицый, - упрекнула его девушка, не скрывая недовольства.
Она не могла понять, как можно продавать ружья, чтобы индейцы стреляли из них в белых.
- А я давно уже перестал им быть, - вызывающе хмыкнул траппер, отлично поняв ее. - Для меня нет ничего милее свободы, да вольного ветра, а индейцы уважают свободу, не в пример нашей бледнолицей братии.
Белая горько рассмеялась. Не она ли сама, пример того, как индейцы уважают чью-то свободу. Роб посмотрел на нее из-под насупленных бровей. Он не стал говорить, что женщина, бледнолицая ли, черная или белая, изначально, по природе своей создана для того, чтобы кому-то принадлежать, но вместо этого упрямо гнул свое:
- Знаю, для вас это горький опыт, но лично мне у индейцев дышится свободно. Здесь, не смотрят, туго ли набит твой кошель, а каков ты сам. Я индей и есть! Коли хотите думать так, то и бог с вами, я возражать не собираюсь.
- Долго придется нам ждать, что со мной решат сделать? - предпочла сменить, не очень приятную для обоих тему, девушка.
- До совета вождей должно быть.
- А вдруг они решат убить меня? Так ведь будет проще для них?
- Против этого Бурый Медведь, - успокоил ее Макрой. - Когтистой Лапы на совете не будет, он не вождь, а Хения вовсе не жаждет вашей крови, просто он больше не потерпит у себя в типи воровку.
Девушка с благодарностью коснулась его руки.
- Спасибо вам, Роб Макрой, за все, что делаете для меня.
И он осторожно, взяв ее ладошку в свою широкую жесткую руку, пожав ее. Он был тронут ее искренней благодарностью. Белая, всматривалась в простое лицо этого честного человека, который предпочел лямку фермерства на полную лишений и опасностей, но свободную жизнь бродяги. У него был широкий лоб мыслителя, а голубые глаза казались прозрачными на огрубевшей и потемневшей на солнца и ветрах лице. Давно немытые волосы, были спутаны так, что, Белая была уверена, что их не возьмет никакой гребень, а курчавая светло рыжая борода, казалась на их фоне неожиданно яркой. Он постоянно жевал табак, то и дело, сплевывая коричневой слюной. Через расстегнутую фланелевую рубаху застиранную и чиненную в нескольких местах, среди незатейливых индейских бус и амулетов и повязанного засаленного шейного платка с намертво затянутым узлом, поблескивал на витом кожаном шнурке, дешевый медный крестик. Он носил штаны из оленей кожи, такую же куртку и растоптанные индейские мокасины. Енотовую шапку с пышным хвостом сменила порыжевшая от солнца, пропахшая кислым потом, бесформенная фетровая шляпа с обвисшими полями. В ее тулье зияла дырка, явный след от пули или стрелы. Белая была удивлена тем, что вдруг начала дорожить этим человеком, которого, в своей прежней жизни, едва ли заметила и, уж, конечно же, не опустилась бы до общения с ним.
- Роб, обещайте, что как бы ни обернулись обстоятельства, вы не будете драться. Я не хочу, чтобы вы рисковали из-за меня. Поклянитесь. Пусть я стану рабой Когтистой Лапы, но не дам вам умереть под его ножом. Учтите, если дело дойдет до драки, я сама уйду к нему.
Макрой пристально посмотрел на нее. До сего дня Белая относилась к таким как он с холодной, даже настороженной отчужденностью и вежливым равнодушием. То, что делали для нее, будь это слуги или кто-то другой, она принимала как должное, просто потому, что они обязаны были делать это. Остальное ее не интересовало и не потому что она была недобрым, черствым или эгоистичным человеком, а потому что не видела в этом необходимости, да и что общего у нее могло быть с людьми низших сословий. По дороге к брату в форт, она с таким же вежливым отчуждением и сдержанностью, пресекала всякие попытки подобных людей сблизиться с ней и навязать свое общество. Но никогда она не выказывала человеку, стоящим ниже ее по положению своего пренебрежения. Мать строго внушала детям, что как бы не относились она с братом к низшему сословию и какими бы достоинствами не обладали, показывать свое превосходство было вульгарно и грубо. Но то, с каким участием отнесся к ней в ее нелегком положении бродяга траппер, как заботился и выражал горячее сочувствие ее положению, не по обязанности, а лишь по доброте душевной, тронуло Белую. Может быть, это впечатлило ее тем сильнее, что в лагере индейцев, дикари не проявляли к ней никаких чувств. Они не выказывали перед ней своего превосходства, не унижали ее, лишний раз напоминая, что она здесь всего на всего рабыня. Нет, этого, конечно, не было, но вниманием и участием ее не баловали, не считая робких попыток Осеннего Листа и сдержанно деловой заботы Легкого Пера. Когтистая Лапа был особым случаем. Он видел в Белой не столько рабыню, сколько свою промашку, единственный раз его нож не поразил врага насмерть и она была назойливым, неприятным напоминанием об этом. В сдержанности и чувстве собственного достоинства индейцы нисколько не уступали цивилизованной аристократии. Так в чем же ее превосходство перед ними? В том, что она знает то чего не знают они, что она образована, воспитана и живет более комфортно чем они. Но дикари умели то, чего не умела она, они знали много такого о чем она, Белая, не имела представления. Все так, но они были другими и представление о жизни у индейце было другим и все тут. А вот Роб Макрой был свой, и прекрасно понимал ее.
- Я уже говорил, вам, что больше всего на свете дорожу своей совестью. И я уже в том возрасте, милая барышня, когда начитают думать о своей многогрешной душе...
Договорить он не успел, полог палатки откинулся, и в нее просунулась голова индейца. Он, что-то сказал Робу, взглядом показав на Белую и исчез.
- Вот так, так... - сняв свою шляпу, почесал макушку старик. - Вот это, доложу я вам, дела закрутились...
- А что случилось? - встревожилась девушка, видя его растерянность.
- Так это... - Роб почти испуганно посмотрел на нее, - нас с вами, выходит, позвали на Совет вождей. Ну, доложу, я вам... это уж... - развел он руками, не в силах выразить обуревавшего его недоумения. - Не знаю, что и подумать... Да, что гадать бестолку, на месте разберемся.
Пока бледнолицые шли за индейцем к палатке Бурого Медведя, весь лагерь сиу, шошонов и могавков наблюдал за ними. Индейцы прерывали свои дела и провожали их взглядами. Женщины, умолкая с любопытством смотрели вслед Белой, которую позвали на Совет вождей. Сопровождавший их индеец, подошел к ярко раскрашенной палатке и знаком показал им войти. Зайдя туда вслед за Макроем, Белая огляделась. В центре просторного типи вокруг очага, выложенного камнями, сидели вожди. Белая сразу узнала Бурого Медведя в высокой короне из перьев, рядом с которым сидел старик и еще два вождя, в не менее, роскошных головных уборах. Одно место у костра оставалось не занятым и Белая подумала было, что оно предназначалось для Роба Макроя, но им знаками показали сесть поодаль у стены, на расстеленных циновках. При их появлении никто не сказал им ни слова приветствия, не выказал интереса и даже не пошевелился. В торжественной тишине бледнолицие устроились на предназначенных им циновках. В типи долго ничего не происходило, и все также стояла ничем не нарушаемая тишина. Девушка уже успела рассмотреть кожаный щит с деревянными пластинами и свисающими с них перьями, окрашенными в синие и красные цвета, сложенные у стены седло и седельные сумки, и развешенное по стенам оружие: от колчана со стрелами, винтовки, до прислоненного к стене копья. Заметила она, сваленную у входа, кучу сухих ветвей для очага. Сами вожди, сидящие вокруг костра, напоминали Белой изваяние языческих королей, полные достоинства и величественности с их невозмутимыми лицами и горделивой осанкой. Полог типи откинулся и появился тот, без кого вожди не могли начать Совет. Его головной убор из перьев был украшен бизоньими рогами. Вождь прошел на предназначенное ему место и сел, скрестив ноги. Тогда Бурый Медведь начал Совет, подняв над головой священную трубку с длинным чубуком, украшенной четырьмя перьями и что-то нараспев сказав, неторопливо раскурил, после чего передал ее старику с длинными косами, чья седина была белее снега. Так, передавая трубку по кругу, вожди выкурили ее в благоговейном молчании, следя за терпким дымом, поднимающимся вверх к открытому отверстию. Когда Бурый Медведь принял вернувшуюся к нему трубку от вождя в рогатом головном уборе, в котором Белая узнала Хению, то докурил ее в несколько затяжек. После чего вытряхнул из нее пепел на кусок расстеленной перед ним кожи и бросил пепел в костер. Вожди внимательно следили за этим священнодействием. Завернув трубку в кусок мягкой замши и отложив ее в сторону, Бурый Медведь произнес длинную речь, которая была выслушана с большим вниманием.
- О чем он говорит? - Не вытерпев, наклонилась к Робу девушка.
- Обычная дань вежливости, - прошептал траппер в ответ. - Бурый Медведь приветствует своих гостей, вождей шошонов и могавков.
Полог входа снова откинулся и женщины внесли большой котел, полный сваренного бизоньего мяса. За ними следовала девушка со стопой деревянных мисок. Поставив котел на землю, одна из женщин принялась длинной заостренной палкой, поддевать им куски мяса, перекладывая их в миски, которые девушка подавала вождям. Ловко орудуя ножами, гости разрезали их на более мелкие куски, тут же отправляя в рот. Ели в полном молчании. Бледнолицых тоже не обошли угощением. Молоденькая индианка поднесла и им миски с дымящимся мясом. Роб умудрился ловко искрошить острым ножом щедрый ломоть мяса в своей миске. После этого, взяв у Белой ее миску, проделал тоже самое с ее порцией. Поухаживав, таким образом, за своей соседкой, он принялся за еду, кидая пригоршни мяса в рот, шумно жуя и чавкая. У Белой как-то пропал аппетит, но если она не притронется к угощению, то тяжко обидит гостеприимного хозяина, а она не хотела показаться невежливой пусть это были всего лишь дикари. Мясо оказалось мягким и нежным, чей вкус не портило даже отсутствие соли, которую здесь заменяли пряные травы. Придирчиво и аккуратно выбирая кусочки мяса из миски, она вспомнила столик в кофейне Штольца. Там рядом с чашечками тонкого фарфора через который просвечивал черный кофе, стояли подносы с пирожными в кружевных салфетках. Воздушный бисквит таял во рту вместе с нежным ванильным и шоколадным кремом, смягчая терпкость крепкого бразильского кофе. Она, не снимая шелковых перчаток, ела пропитанный ромом бисквит серебряной десертной ложечкой... Белая вынуждена была стряхнуть грезу, возвращаясь в реальность, когда к ней подошла индианка собиравшая пустые миски. За ней шла другая женщина с миской воды и холстиной о которую вытирали руки, ополоснув их в воде. Когда женщины вышли, унося с собой опустевший котел и стопу грязных мисок, заговорил Бурый Медведь. На этот раз Роб начала переводил сразу вслед за ним.
- Он молит Великого Духа дать им мудрость для того, чтобы принять верное решение... Так... ага... Бурый Медведь спрашивает, как ему быть с вами. Он говорит, что вы дважды сбегали и за то, по закону племени, заслуживаете мучительной смерти.
Бурый Медведь вдруг указал на Белую и все взоры обратились на нее. Девушка чувствовала себя неуютно под строгими, бесстрастными взглядами вождей, но старалась выглядеть спокойной. Бурый Медведь вновь заговорил и Роб взволнованно зашептал ей:
- Он предлагает мудрым из мудрых решить, что с вами делать. Хения отказался от вас, и значит, вы никому больше не принадлежите. Теперь, если вас никто не возьмет, то просто убьют.
Один из вождей, что-то сказал и, судя по кивкам остальных, с ним согласились.
- Плохо дело, - буркнул Роб. - Лучше бы этот кайова вообще не раскрывал рта. Это Желтый Койот и он требует, чтобы вас убили. Это чучело утверждает, что вы не успокоитесь, пока не сбежите.
Гневно сверкнув глазами, но сохраняя выдержку, Бурый Медведь, что-то отрывисто ответил.
- Старина Медведь тут напоминает некоторым, что вас уже убивали, а в последний побег, вы даже сами хотели отправится к духам, и они не приняли вас.
Вождь, чье лицо было украшено черными точками, что-то сказал:
-- Это Хмурый Дождь, вождь шошонов. Он согласен с тем, что духи не хотят вашей крови, но говорит, что вас надо отдать мужчине, который присмотрел бы за вами, и если что, как следует наказал, а то что это такое, целым племенем гоняться за бледнолицей по прерии.
Желтый Койот с лицом выкрашенным в желто красные цвета, выдержав приличествующую паузу, начал неторопливо отвечать Хмурому Дождю и Роб поспешил перевести:
-- Он говорит, что вас, мол, уже отдавали надежному сильному мужчине, чью славу отважного вождя разносит по прерии ветер, заставляя сердца врагов сжиматься от страха и кто захочет взять вас, когда даже он не смог удержать пленницу у своего очага, и кто возьмется решать вашу судьбу, если она находиться в воле духов. Желтый Койот уверен, что васичи будут искать вас и он, черт возьми, не далек от истины. И если найдут здесь, истребят все три племени. Он говорит, что тоже самое случиться, если вам удастся сбежать и добраться до форта и тогда уж, точно, пощады не жди. Вот, по его словам, и выходит, что вас просто необходимо убить. Дьявол его побери, из-за этого раскрашенного пугала наши шансы резко упали и я не дам теперь за вашу жизнь даже своих истертых мокасин.
Белая и сама это прекрасно понимала. Бурый Медведь степенно кивнул, принимая во внимание мнение вождя кайова. После этого вновь воцарилось молчание. Вожди обдумывали слова Хмурого Дождя и Желтого Койота. Снаружи, за пологом палатки, были слышны постукивание деревянных мисок и котелка с которыми возились женщины. Роб наклонился к самому уху Белой и обдавая ее густым ароматом табака, зашептал:
- На этом Совете мы не имеем право голоса. Нас пригласили, чтобы вы выслушали решение своей участи. И все же, к чему бы они ни пришли, я предложу им через Бурого Медведя, такой выкуп за вас, от которого они, даст бог, не смогут отказаться. Конь и виски. Перед этим ни один краснокожий не устоит, помяните мое слово...
Хмурый Дождь, вынув изо рта трубку, отличающийся от ритуальной своей простотой, начал говорить скрипучим недовольным голосом. Роб замолчал и воззрился на него, так что, умирающая от любопытства девушка вынуждена была толкнуть его локтем в бок, напоминая о себе.
- Ох, мисс, хотелось бы думать, что мы не упустим свой шанс, что дает нам этот вождь. Хмурый Дождь говорит, что убить вас они всегда успеют, но не лучше ли пока, попридержать вас. Этот пройдоха утверждает, что вы можете сгодиться, если, к примеру, синие мундиры не захотят поступить по-ихнему. Говорит, что духи недаром привели вас к сиу.
Произнеся свое "хау" Хмурый Дождь умолк и остальные закивали, признавая разумность его слов. Бурый Медведь поднял руку, привлекая к себе внимание вождей, давая знать, что желает говорить. Он что-то сказал, и вожди опять закивали, соглашаясь с ним. Потом в полном молчании вожди наблюдали за пляшущими языками огня в очаге, вокруг которого сидели. Роб шепотом пересказывал Белой слова Бурого Медведя.
- Он согласен с Хмурым Дождем, что вас нужно оставить в живых, иначе можно прогневать духов. Но тогда, опять же, вы должны быть, под чьим-то присмотром. Он говорит, что готов взять вас к себе, для того и созвал Совет. Это нам на руку, он отдаст мне вас без всякого выкупа. Кажется, наши шансы возрастают.
Вдруг Хения повернул голову, увенчанную бизоньими рогами, меж которых начинался шлейф из перьев, и бросил короткую фразу, приведшую Роба в замешательство. По невозмутимому виду вождей ничего нельзя было понять, зато седой как лунь старик до того, казалось, мирно дремавший, поднял тяжелые веки, прямо посмотрев на него.
- Вот ведь красонокожая каналья, - аж крякнул от досады Роб.
- А что он сказал?
- Он спрашивает у Бурого Медведя, зачем им нужна белая женщина, если с кольтом произошла простая осечка и духи здесь ни при чем.
В это время Хении ответил Бурый Медведь.
- Старина Медведь говорит, пусть ненависть не понукает сердце его брата, как нетерпеливый всадник своего норовистого скакуна. Он говорит, что духи явно благоволят к вам, а потому они, то есть индеи, должны обойтись с вами по честному. Он напоминает сидящим здесь, о днях Быстрой Смерти, это Бурый Медведь имеет ввиду оспу, мисс. Тогда к ним из форта приходил врач и лечил их женщин и детей.
Хения, что-то насмешливо ответил, повернувшись к нему, всколыхнув при этом оперение своего роскошного убора.
- Да что ж ты, за тварь такая неуемная, - выругался сквозь зубы Роб. - Подрубил таки Медведя. Он заявил, что белые обязаны были прислать им своего шамана, потому как сами наслали на индейцев Быструю Смерть и, мол, за это не зачем благодарить бледнолицых.
Слова Хении вызвали явное одобрение вождей. Бурый Медведь принял предложенную трубку у Хмурого Дождя и невозмутимо затянулся, казалось, не проявляя к словам Хении никакого интереса. Снова повисло молчание. Прежде чем прийти к какому-то решению, вожди обдумывали и взвешивали слова Бурого Медведя и ответ Хении. И тут поднял свою дрожащую ладонь старик. Вожди с почтением обратили к нему свои взгляды.
- Это шаман кайова Викэса, мудрец по-ихнему, - шепнул траппер Белой, и она с теплотой посмотрела на старика, так напоминавшего ей Белую Сову, что бескорыстно выходил ее.
Викэса походил на бесплотный туманный дух, чьи седые волосы, заплетенные в две тонкие длинные косицы, сливались с длинной рубахой из белой замши. От неверного света костра, морщины на его лице казались глубже, а из-за впалых щек еще больше выделялся крючковатый нос. Не сводя с Хении выцветших глаз, он медленно с усилием, что придавало вес его словам, начал говорить.
- Он печалится, что скоро индейцы не смогут говорить с Великим Духом в священном для всего народа месте, в Черных Горах, которые считают центром мира, из-за того, что скоро они будут уничтожены бледнолицыми... ага... Говорит, ему было видение об этом. Говорит, сколь бы храбры и отважны не были сыны Великого Духа, могущество бледнолицых сомнет их и тогда нужны будут не томагавки, а дым священной трубки, чтобы поддержать народ в его бедствиях. Викэса говорит, что жизнь забрала его силы и через одну луну, он уйдет к предкам, он последний из тех шаманов с кем говорили духи священной горы Саха-Сапа и кому они посылали видения. Он говорит, нужен новый сильный шаман, который мог бы смотреть и понимать то, что видит. Настали новые времена и шаманы не понимают видений, а вождей убивают как беглых преступников за то, что они не хотят уходить со своей земли, или новые хозяева прикармливают их словно собак, заставляя служить себе. Теперь никто из детей Великого Духа не знает, как поступать. Верить бледнолицым с их раздвоенными языками нельзя. А индейцев уже не интересуют видения Великого Духа, их интересуют видения насылаемые огненной водой. С давних времен свое право отстаивали отвагой и остротой стрел, теперь они не годятся против...э... стреляющих ружей бледнолицых и чтобы выжить в этой неравной борьбе, нужна сила духа. Нужны новые видения. Нужно подняться на Саха-Сапа, пока белый человек не добрался до ее сердца, убив его своими железными орудиями. Он, наверное, имеет ввиду кирку и лопату, мисс.
Викэса, утомленный долгой речью, слабым голосом произнес "хау". Какое-то время собрание сохраняло напряженное молчание, пока его не нарушил Хения. Почтительно склонив рогатую голову, он что-то спросил.
- Адовы врата! Вот ведь настырная шельма! - злился Роб. - Он, видите ли, не понимает, какое отношение имеет ко всему этому бледнолицая пленница.
Бурый Медведь повернулся к мудрому Викэса, приглашая его ответить. Старик, пожевав губами, все же устало проговорил. Хения отшатнулся, услышав слова старика.
- Ну, старик, доложу я вам, не дает спуску этому рогатому наглецу. З-зараза...
- Что он сказал ему? - В нетерпении подергала Роба за рукав девушка.
- Говорит, что Хения уже не может увидеть за содеянным веления духов, а это серьезное обвинение для вождя. Это означает, что духи ему не помогают и теперь воины не пойдут за ним.
Сверкнув темными глазами, Хения поднялся со своего места и начал спокойно с достоинством говорить, но было заметно, что слова шамана сильно задели его. Короткая речь Хении произвела впечатление не только на вождей, но, кажется, и на Роба, потому что, спохватившись вдруг, он начал переводить:
- Братья, все вы знаете, стоящего перед вами воина... ну, сейчас пойдет расписывать свои подвиги...
- Роб, прошу вас...
- Обычное бахвальство, мисс, но если вам так хочется.
В это время, не прерывая речи, Хения прижал ладонь к груди.
- Он говорит, что этот воин никогда не смирится с алчностью бледнолицых. Разве когда-нибудь он послушался гневного окрика синего мундира? Хоть раз прибегал он послушной собакой на их зов? Кто-нибудь из его братьев видел его в лагере васичу, стоящего у порога их дома, выпрашивая подачки? Разве, не предпочел он кочевать в Метель Зимней Стужи, вместо того, чтобы греться у огня в типи, лишь бы не унижаться перед людьми из Большого Дома, указывающих, как его народу надлежит жить? Разве отдал он хоть горсть земли бледнолицему? Видел ли мой брат, Бурый Медведь, и ты, Хмурый Дождь, и ты, Желтый Койот, и ты, мудрый Викэса, его знак на говорящей бумаге с лукавыми обещаниями нашему народу? Разве не убивал он врагов в честном бою и разве его типи не украшают их скальпы? Совесть этого воина не замутнена, как воды Великой реки. В общем, этим хвастовством он укрепляет свой пошатнувшийся авторитет у вождей.
Викэса смотрел на него из-под прикрытых век. Он молчал. Он молчал и тогда, когда Хения сел на свое место, а когда заговорил, то Белая уже отчаялась услышать его ответ.
- Ненависть не дает тебе ясно увидеть твой путь, - перевел слова старого шамана Роб. - Следуя только тропой войны, ты сбиваешься с дороги своей судьбы. Никто не сомневается в твоей доблести, вождь, но ты уже не способен увидеть воли духов. Но ты можешь вернуться на свою дорогу, ты можешь не только увидеть их волю, но и говорить с ними, ибо они дали тебе дух воина. Ты спрашиваешь, зачем нам бледнолицая пленница? Но почему ты не спросишь об этом у себя? Почему ты не оставил умирать бледнолицую в прерии, когда смерть засела глубоко в ее сердце? Почему отбил ее у воина с когтями медведя, когда он захотел взять ее жизнь? Почему не дал ей уйти к предкам, когда она сбежала из твоего типи?
Теперь, прежде чем ответить, долго молчал Хения.
- Мой брат, Викэса, стар и мудр, - произнес он, наконец. - Он смотрит далеко вперед и говорит мудрые слова. Он последний кто слышит, что говорят ему духи. И все же, сердце Хении полно сомнений, что посеяли слова моего брата Викэса. Не желает ли Викэса мира с бледнолицыми?
Вожди оставались невозмутимыми, но вопрос Хении поколебал их веру в правоту шамана. Белая ясно почувствовала это. Роб, как и остальные, собравшиеся в типи Бурого Медведя, напряженно ждал ответа старика кайова и потому, как только прозвучал его слабый голос, начал переводить:
- Ты сильный воин, но ты потерял себя. Ты знаешь только ненависть и вражду, которая сгубит наш народ. Возмущение людей понятно и каждый понимает справедливость нашей борьбы. Но духи бледнолицых сильны. Они вытягивают жизнь из этой земли, оставляя прерию безжизненной, и заставляют нас селиться на мертвых землях. Мы должны научиться слушать и понимать их речи, произнесенные раздвоенными языками. Чтобы выжить мы должны научиться читать их сердца.
Хения, все это время внимательно слушавший старика, не отрывал взгляда от пляшущих языков костра. Но когда Вивэса умолк, поднял на него холодный жесткий взгляд. Его темные глаза смотрели прямо и непреклонно.
- Читать в их сердцах... - медленно повторил он. - Нет, старик, я буду целить в сердца бледнолицых стрелами и попадать в них, потому что в их сердцах я вижу лишь жадность и ненависть. Дьявольщина! Простите, мисс... ага! Он говорит, что его тело и оружие заговорено и он пойдет к Саха Сапа, и будет стоять на подступах священной горы и убивать каждого белого, кто сунется туда. И он не понимает, зачем нужно читать что-то в мелких, лживых, алчных сердцах васичу.
На минуту безгубый рот Викэса тронула точно такая же усмешка, с которой недавно отвечал ему дерзкий молодой вождь:
- Потому что они сильны, - ответил он. Шаман оказался несгибаем, хоть и был дряхл телом. - Твоя собственная неуязвимость не спасет наш народ, а твоя неукротимость и свирепость не даст увидеть новую тропу жизни, по которой следует идти, чтобы выжить. Ты воин-шаман, говорит Викэса, но духи отказываются действовать через тебя, потому что твоя магия служит только твоей собственной неуязвимости и твоей личной жажде мщения. Тебе был дан великий знак, который мог увидеть даже не шаман, но разве ты увидел его? Посмотри на женщину бледнолицых, посмотри на женщину-врага. Ведь даже если этому слабому существу их духи даровали подобное упорство и прямоту, что говорить об их мужчинах, которых ты считаешь слабыми, только потому, что они делают женскую работу. Брат мой, тебе нужно новое видение. Ты должен говорить с духами Саха Сапа.
Сложив руки на груди и склонив рогатую голову, Хения неподвижным взглядом смотрел в огонь очага и когда заговорил, не отвел от него глаз.
- Я услышал твои слова, мудрый Викэса, и мое сердце согласилось с ними. Я сделаю, как ты сказал, я пойду в Саха Сапа и буду молить духов даровать мне новое видение.
Шаман кивнул и поднял руку, давая понять, что это еще не все. Когда он заговорил, Роб начавший было переводить его слова, вдруг остановился, и уставился на него, открыв рот, будто услышал то, что не в силах был уразуметь. Вожди разом посмотрели на Белую, Бурый Медведь опустил трубку, непонимающе глядя на Викэсу, а Хения резко выпрямился, оскорблено вскинув голову.
- Что происходит? - Прошептала, перепуганная девушка.
- Вот значит, как оно вышло... - пробормотал явно растерянный Роб, не услышав ее.
- Роб... - взмолилась Белая.
Макрой, словно очнувшись, кашлянув пояснил:
- Этот проклятый нехристь отправится к Черным Горам не один, мисс, а с вами.
Белая недоверчиво смотрела на него, ожидая, хоть какого-то, объяснения.
- Вы, верно, не совсем его поняли, - сказала она, кивнув в сторону шамана. - Переспросите их. Я ведь бледнолицая, а они сами только что клялись, что ни один белый человек не ступит на их святыню. Конечно, вы ошиблись, Роб.
- К сожалению, я не ошибся. Именно это и сказал шаман.
- Не понимаю. Зачем я должна идти туда?
- Шаман так решил, - как-то неуверенно пожал плечами Макой.
- Вы ведь все мне сказали? - Белая была уверена в том, что Роб о чем-то умолчал, недоговаривая.
- Ну да...
- Хорошо. Тогда объявите им, что я никуда не пойду, и пусть делают, что хотят. Пусть снимают мой скальп и танцуют с ним на здоровье, если им так хочется.
- Что вы такое говорите? - Возмутился Макрой. - Накликать на себя беду хотите? Погодите... Хения что-то говорит... ага! Похоже, он тоже не в восторге от подобного поворота, - вдруг воспрянул Роб. - Ну-ка... Он похоже отмазывается от вас, будто чистюля от грязи. А если в двух словах, то он не желает таскаться по прерии, которая кишмя кишит пауни, с бледнолицей. А уж эти собаки будут рады радешеньки такой добычи, потому как умеют воевать только с женщинами и стариками.
И Хения с достоинством, чуть склонив голову, прижал руку к груди в знак крайнего уважения к Совету. К тому же его слова о пауни, нашли живой отклик у вождей и Хмурый Дождь, как и Желтый Койот жестами и воинственным знаками подтвердили, что пауни действительно собаки. Даже у старого Викэса глаза вспыхнули прежним воинственным огнем. Страсти поумерил Бурый Медведь. Он поднял ладонь, давая понять, что хочет говорить, возвращая Совет к насущному. Обращался он преимущественно к Хении и Роб, немного послушав, кивнул головой:
- Старина Медведь хочет быть уверенным, что вам ничто не угрожает. Он говорит, что никогда не сомневался в словах своего брата, Хении. Ты, говорит он, прославленный сиу о котором будут помнить, как о воине разбившим синие мундиры и сравнявший их форт с землей. Ты принял и поддержал Бешенного Коня в его решении не сдаваться бледнолицым и не идти в резервацию. Но Великий Дух простер свою волю и над тобою тоже. Теперь ему больше угоден дым священной трубки, чем льющаяся кровь его сынов. Ты должен на время покинуть своих Равнинных Волков и идти к священным горам. Там ты обретешь новый путь, а Белая, если на то будет воля духов, обретет свободу. Если духи будут против того, чтобы Белая подошла к священным горам, они позволят пауни убить ее. Я сказал.
Роб стиснул зубы. Вон оно как! Девочка полностью в руках краснокожего демона. Кто ему помешает, едва отъехав от лагеря, избавиться от нее, а потом, глядя в глаза, соврать, что это чертовы горы не приняли ее и это при том, что у него за поясом будет болтаться ее русый скальп.
- Черт бы тебя побрал, Медведь, - с досадой пробормотал Роб, - ты не обременяешь Хению безопасностью девчонки.
Бурый Медведь сел и взяв священную трубку, принялся набивать табак из вышитого кисета в знак того, что Совет закончен. А в это время Макрой и Белая спорили, не замечая, что вожди, молча наблюдают за ними.
- Хуже и выйти не могло, мисс, откажитесь от поездки как хотели. Это ваше право.
- Не буду. Послушайте, Роб, могло бы выйти и хуже. Меня могли приговорить к смерти, а так мне всего-то предстоит прогуляться к этим их горам в обществе Хении.
- Еще неизвестно, что для вас хуже: его общество или быстрая смерть. Откажитесь от поездки, - потребовал он. - Здесь, кому бы вы ни достались, я всегда смогу выкупить вас.
- Но, вы же слышали, что они отпустят меня, если я отправлюсь с вождем в эти Черные Горы. Вы же мне все правильно перевели?
- Как не правильно? - Даже оскорбился траппер. - Все слово в слово. Бурый Медведь заявил, что отпустит вас и ни кто из вождей не сказал против, даже Хения и, будь я проклят, если это не так. А вот вы-то меня слушаете или нет? Говорю вам еще раз: откажитесь! Лучше вам никуда не ехать.
- Нет. Если есть возможность, хоть что-то самой предпринять для своего спасения, я это сделаю.
- Подумайте, неразумная вы, девчонка! Ведь неизвестно, что случиться с вами в этих самых горах. Может, конечно, все обернется к вашей удаче, а может, и нет. Пауни обязательно пронюхают про вас и попытаются сцапать вождя, вы же пойдете им на десерт. Индей не станет вас защищать. Идти в горы для вас слишком рискованно.
- И все же, я пойду.
- Так я и думал, так я и думал, - пробурчал старик. - На все воля божья и я буду горячо молиться о вас. И еще, очень не советую шутить с этим индеем, - и он пристально посмотрел на нее, будто хотел донести больше, чем сказал. - Не верьте краснокожему. Держитесь от него как можно дальше.
Вдруг он схватил ее за руку, до боли сжав ее.
- Пообещайте мне это.
- Хорошо, - неуверенно проговорила Белая напуганная его видом и тем как он об этом просил. - Вы делаете мне больно, - прошептала она.
- Если что, бегите от него... сразу же бегите. Тогда, если он вернется без вас и без вашего скальпа, я буду искать вас у пауни и, клянусь богом, отыщу, только найдите способ сбежать от него.
- Да зачем же? - Она смотрела на него расширенными от страха глазами, губы ее дрожали. Она была напугана, и все же сказала, убивая в Робе последнюю надежду отговорить ее: - Я обязательно вернусь, и меня отпустят.
Роб со вздохом отпустил ее руку, он вынужден был отступиться и больше не пугать ее, чтобы не поколебать ее решимость. Но он, черт возьми, был сам напуган.
Вожди выкурили ритуальную трубку и, пожав Бурому Медведю руку, покинули его типи. Желтый Койот и Хмурый Дождь вывели, поддерживая под руки, старого шамана Викэса. Хения вышел ни на кого не глядя и, тогда, Бурый Медведь жестом пригласил своих бледнолицых гостей присоединиться к нему у очага. Когда они подсели ближе к огню, спросил:
- Брат Ступающий Мокасин, твои уши слышали все слова, что были здесь произнесены? - протянул он ему трубку.
Макрой принял ее и после того, как несколько раз глубоко затянулся, ответил:
- Мои глаза все видели, а уши все слышали, брат. И мой язык повторяет то, что говорит сердце: я не видел вождя благороднее и мудрее Бурого Медведя. И когда меня спросят, я скажу, что Бурый Медведь сделал все, чтобы отвести гибель от бледнолицей девушки. Я твой должник, брат.
- Эта женщина, пахнущая осенними цветами, принадлежит тебе? - Спросил Бурый Медведь.
- Уже прошло много долгих зим с тех пор, как женщины могли волновать мое сердце и плоть. И теперь уже никто из этого лукавого Евиного племени не сможет сделать из Роба Макроя своего раба. Но я уважаю волю и желания своей сестры Белой. Она не требует жертв от мужчины, - сказал старик, выпустив дым изо рта.
Бурый Медведь бросил на него быстрый взгляд, принимая от него трубку.
- Да, но она требует, чтобы сердца наших мужчин молчали, потому что взор ее все время обращен туда, где встает Солнце, а это для них тяжелая жертва.
Роб покосился на сидящую рядом девушку. Она ничего не понимала из их разговора. Траппер не потрудился переводить ей его, а она не смела тормошить его, напоминая о себе, зная, что он потом скажет ей все. Тем не менее, она напряженно прислушивалась к разговору мужчин, стиснув пальцами колени.
- Мой брат, передал наше решение Белой? - спросил Бурый Медведь.
- Она знает о вашем мудром решение, - с досадой ответил Роб. - В то время, как мое сердце тревожится не станет ли она обузой отважному воину в его пути к прозрению, ее собственное сердце полно решимости, отправиться за своей свободой.
- Пусть сердце моего бледнолицего брата не тревожится, - проговорил Бурый Медведь, - если дух Саха Сапа не отвергнет ее, она вернется к родному очагу.
- Что он сказал? - не вытерпев, спросила девушка Роба.
- Все тоже самое, мисс, ничего нового.
И тут Бурый Медведь заявил.
- Я рад, брат Ступающий Мокасин, что твое сердце спокойно. Быстрое расставание с этой женщиной не изжалит его болью.
Роб не смог скрыть растерянности, и девушка испуганно перевела взгляд с него на Бурого Медведя.
- Сейчас? - Подавленно спросил Роб.
Бурый Медведь кивнул. Роб Макрой повернулся к Белой.
- Бурый Медведь говорит, что Хения выезжает к Черным Холмам этим вечером. Что же, я отдаю вам Лори. Берегите мою дорогую лошадку.
Девушка кивнув, вышла из типи, а Роб Макрой вновь обратился к вождю:
- Но почему сейчас?
- Таково решение Хении. Он отправляется к Саха-Сапа сейчас.
- Зараза! - Выругался потрясенный Роб. - Не знал я, что все обернется так скверно.
К девушке, стоящей у типи Бурого Медведя, подошла тощая собака и обнюхала ее ботинки, а когда Белая, очнувшись, пошла к загону для лошадей, потрусила за ней. Позади послышались нагоняющие ее шаги.
- Проклятье! - Выругался Роб, поравнявшись с ней, сняв шляпу и вытирая рукавом куртки взмокший лоб.
Собака оскалилась, показывая клыки, и тихо зарычала.
- Думал, старина Медведь никогда меня не отпустит своими разговорами. А вам негоже так поступать. Неужто вы не собирались даже попрощаться со стариной Робом? - сопя от обиды выговаривал ей старик.
- Если бы я не ушла сейчас, Роб, у меня не хватило бы духу отправиться к этим горам вообще. А вы... вы, были последней тонкой ниточкой, что связывала меня с моим миром, который теперь все больше превращается в грезу. Вы стали мне дорогим другом. Не знаю, как бы я прожила здесь без вашей поддержки. Я так благодарна вам.
Впервые Роб потерялся. Слова девушки были просты и искренне и говорила она так... как будто прощалась с ним. Старика бросило в дрожь. Они вошли в загон и Роб, взяв Лори под уздцы, молча подал их Белой. На сердце у него лежала такая тяжесть, что он не знал, чтобы могло облегчить ее. Почему этой светлой, хрупкой девчушке суждено выносить все это? Он смотрел, как она ласково гладила Лори, и про себя сокрушался, почему встретил ее сейчас, когда стал слишком стар. Эх, сбросить бы десяток лет, тогда ему был бы не страшен сам черт и бог не указ, у него были бы крепкие кулаки и быстрые ноги. В те дни он мог горы своротить и уж, по всякому, спас бы эту девчушку и, чего от себя-то скрывать, стал бы ей верным мужем, народил с ней детишек. Но, он так же понимал, что такая девушка, как она, не посмотрела бы в его сторону. Даже вынужденное проживание у индейцев не смогло истребить в ней воспитания. Она оставалась настоящей леди, держась ровно со всеми. С индейцами, правда, была все отчужденно холодной. Их добродушие, простота, а иногда детская непосредственность не растопили ее неприязни. Индейцы понимали и даже уважали тех, кто не позволял себя жалеть, но им было странно, как можно прожить без человеческого участия. Даже когда она общалась с Легким Пером, а общалась она только с ней, то все, как будто, думала о чем-то своем. Ее красота была хрупкой и как она могла выжить здесь? Индейцы ценили женщин определенного склада, которые могли бы вынести даже много больше мужчин. А ее руки были нежными, кожа белая, черты лица тонки, а большими глазами и полными губами, она больше напоминала ребенка. Да, плен изменил ее, и красота ее стала другой, яркой. Пусть лицо ее загорело, зато волосы выцвели и стали светлее, а брови и глаза казались темнее. Движения стали уверенными, но все же сохранилась, какая-то деликатность манер. Она стала крепче, сильнее и более решительней. После того, как она выжила, а потом пережила зиму, так и не умерев от голода, еще умудрившись при этом два раза сбежать; после того, как она, молча не жалуясь, ставила и разбирала типи и мездрила шкуры, воины-сиу стали по другому смотреть на нее. И хотя она их всех считала врагами, на самом деле в племени у нее не было врагов, - Макрой это знал доподлинно, - не считая разве Когтистой Лапы с его раненным самолюбием.
- Только вернись, девочка, - глухо проговорил траппер. - Порадуй старину Роба. Сейчас Осенний Лист принесет сумку со снедью, что собрала тебе в дорогу.
Он посмотрел в сторону и горько вздохнул.
- Самое пакостное, что едете вы с этой краснорожей сволочью, а меня даже рядом не будет, чтобы уберечь вас от какой-нибудь глупости, - сокрушался он
- Ну так, молитесь обо мне, Роб, потому что я грешница, - проговорила вдруг Белая, продолжая гладить, довольно пофыркивающую, Лори.
- Вы? - Удивился траппер.
- Да. Я не умерла, когда должна была умереть.
Роб вдруг напрягся и оглянулся, Белая подняла голову, перестав гладить Лори. К загону шел Хения со скатанным одеялом на плече и седельными сумками в руках. Он прошел в загон, не обращая внимания на траппера и девушку. Белая встревожено смотрела, как он перекидывает сумки и накрывает одеялом спину коня, успокаивающе похлопывая его. Роб и девушка растеряно переглянулись.
- Что, прямо сию минуту? - испугано спросила она у обомлевшего траппера, смотревшего на вскакивающего на коня индейца.
- Ах ты, подлец, - прошипел он, когда понял, что Хения и правда выезжает именно сейчас, и бросился помогать девушке, подсаживая ее в седло.
- Да хранит вас Господь и все святые, ибо сам сатана, в облике этого краснокожего, будет сопровождать вас в вашем испытании.
Проговорив это, он хлопнул Лори по крупу и от неожиданности лошадка сразу взяла с места в карьер. И вовремя, потому что Хения уже удалился настолько, что легко можно было потерять его в наступавших сумерках. Роб Макрой долго стоял, глядя в ту сторону куда уехала Белая. Его сердце сжималось от тревоги. Слишком много терял он на своем веку и уже порядком устал от этих потерь, и сколько еще жизней, молодых, достойных и сильных, будет отбирать эта проклятая прерия. Хватит ли у него сил узнать, что эта отважная и красивая девушка тоже принесена ей в жертву. Никогда еще ему не было так тошно, он отлично понимал, что ее отправили на верную смерть. Духи! Как же! Тут будут решать не духи, а этот живодер Хения. Как мог Бурый Медведь согласиться отпустить с ним девушку. Но все больше и больше его мучила самая худшая из догадок. Ведь если докопаться до сути, то сиу мечтают сделать из этого краснокожего нехристя, который вот уже который год достает все близлежащие форты вокруг, сильного шамана. А что если для этого, духи Черных Гор потребуют кровавую жертву, например, невинной крови? Роб почувствовал, что ему просто необходимо выпить. Кто-то легонько дотронулся до его плеча и старый траппер, чуть не подпрыгнув от неожиданности, схватился за нож. Обернувшись, он увидел индейскую девушку.
- Что тебе, Осенний Лист?
Вместо ответа, она молча протянула ему, набитую снедью, седельную сумку, что была собрана для Белой в дорогу. В бешенстве вырвал он ее из рук ничего не понимающей девушки и швырнул об землю, потом сам повалился в пыль и, обхватив, голову руками, застыл в глубоком отчаянии. Для Роба Макроя было ясно как день, что он больше не увидит Белую.
Конец первой части.
Часть 2
Не иди позади меня - возможно, я не поведу тебя. Не иди впереди меня - возможно, я не последую за тобой. Иди рядом, и мы будем одним целым.
Индейская мудрость
Тем временем, подгоняя Лори и пытаясь догнать индейца, Белая не подозревала о душевных муках своего друга. Нагнав Хению, она, сохраняя небольшую дистанцию так, чтобы не терять его из виду, держалась позади него. Хотя он сменил одежду вождя на потертые леггины, а вместо рогатого головного убора в его волосах торчали два жалких пера, ехать рядом с ним все равно было страшновато, да и незачем. Меньше всего думала Белая о щекотливости и недвусмысленности своего положения: одна в прерии с дикарем, у которого бог знает, что на уме и в первую очередь она бы так и подумала в своей прошлой жизни. Тогда таким вещам придавалось не маловажное значение и даже могло, как следует испортить репутацию и будущее девицы на выданье. Но не здесь и не сейчас. Она достаточно узнала об индейцах, чтобы бояться за свою честь. За все то время, что она находилась у них в плену, она не подвергалась насилию со стороны мужчин, если не считать того недоразумения у реки, которое с легкость разрешил Роб Макрой. Индейцы презирали насильников, не считая их за мужчин, достойными быть воинами. Какой ты мужчина, раз не можешь сдержать себя? Но обольщаться не стоило. Вместе с тем, индейцы, относились к женщинам не как к объекту поклонения и восхищения, а как к рабочей силе, призванной создавать им удобства.
Так вот, не это тревожило ее, а то, что вождь может бросить ее сейчас, по среди прерии. Он ведь недвусмысленно высказался на Совете, что не желает, чтобы Белая ехала с ним, что она будет мешать, сковывая его. А если он бросит ее то, имея при себе нож, сумеет ли она, воспользовавшись им защитить себя от кого бы то ни было? Поднимется ли у нее рука, хватит ли решимости не то что убить, а хотя бы ранить человека? Она уже не думала сбегать от вождя в Саха Сапа, где, как она слышала, можно встретить старателей, и где рисковала вновь угодить в руки такого беспринципного негодяя, как Билл Утка. Она уже не мыслила о третьем побеге. И далеко ли она сможет убежать? Ее убьют если не индейцы, то старатели. А значит, оставалось все-таки положиться на слово Бурого Медведя и во что бы то ни стало вернуться с Хенией обратно к сиу. С другой стороны, как не стать для Хении обузой? Как убедить его, что бы он не бросал ее? А вдруг ночью, дождавшись когда она уснет, он тихонько улизнет? Впервые она пожалела, что не знает язык сиу. Тогда, она смогла бы объяснить вождю, что в его интересах после того, как они посетят Саха Сапа, отвезти ее к ближайшему форту. Они ехали уже довольно долго, весь вечер и всю ночь, а привала, похоже, не предвиделось. Она так устала, что не в силах была даже думать. Хотелось, есть, пить, слезть с Лори и, упав на землю, уснуть и уже не знал, чего ей хотелось больше.
Высокое окно, открытое в сад. Полуденное солнце заливает гостиную. Прохладный ветерок раздувает легкую кисею занавеса так, что он выгибаясь тугим парусом, касается вазы тонкого фарфора, а потом плавно опадает. Она подходит к окну и оказывается со всех сторон окутанной прильнувшей к ней кисией.
Одновременно с этим, она понимает, что это не занавес, а молочно-белый туман, через который пробивается далекий рассвет и она движется в нем. Белая очнулась и, выпрямившись в седле, беспокойно огляделась, кажется, она все-таки задремала. Размеренно вышагивала Лори, а впереди все также маячила спина индейца. Что ж, вот она и узнала, что значит спать в седле. Теперь она, наверное, сможет выдержать многое и даже больше чем позволяют ее силы, и точно знала, что ни за что не будет жаловаться, а потом невесело рассмеялась. Можно жаловаться сколько душе угодно, краснокожий все равно не понимает английского - языка белых. Поистине ты милостив, Господи! Индеец остановился и поднял руку. Девушка натянула поводья и Лори послушно встала. Обернувшись, он жестом велел ей оставаться на месте, после чего сразу же ускакал. Белая огляделась. Вокруг, насколько хватало глаз, раскинулась прерия. Взгляд упирался в едва приметную вдали гряду гор. Ветер шевелил высокую траву, а над нею простиралось бездонное, просыпающееся утреннее небо, становившееся чище и прозрачнее, с гаснущими на нем потускневшими звездами. Она глубоко вдохнула свежий воздух, который был подобно глотку холодной воды. Возникло непреодолимое желание сползти с переступающей и тяжело вздыхающей Лори, улечься в мягкую траву и заснуть. Но хоть ее мозг и был одурманен бессонницей, она ясно осознавала, что если сойдет с лошади, то после нипочем не заберется на нее обратно. На это у нее попросту не будет сил. Кажется она задремала, когда прискакал индеец. За его спиной, свисая с коня, безвольно болталась голова убитой антилопы. Скинув на землю тушу животного, индеец соскочил с коня и вытянув из-за пояса нож, начал свежевать ее, сдирая шкуру и полосами срезая куски нежно розового мяса. Когда же он принялся потрошить антилопу, девушку замутило и она отвернулась, стараясь думать о чем угодно, только не о выпотрошенной туше. Но в воздухе чувствовался густой запах крови и она повернулась, невольно взглянув, как индеец деловито складывал в седельную сумку сочащиеся кровью куски мяса, а неподалеку лежало то, что осталось от животного. Наконец, индеец, не коснувшись повода, вскочил на коня и нагнувшись, достал из седельной сумки сырую, еще дымящуюся от горячей крови, печень. Поднеся ее ко рту, индеец жадно впился в нее зубами и оторвав изрядный кусок этого "деликатеса", принялся с аппетитом шумно жевать. Между его пальцев стекали густые черные капли. Его рот и подбородок окрасились темной кровью. "Сатана будет сопровождать тебя" - вспомнила Белая слова Роба Макроя и в миг ослабела. В ушах нарастал странный гул, небо и земля ушли в сторону и поменялись местами. Закатив глаза, Белая кулем повалилась с лошади в глубоком обмороке.
Очнувшись, она обнаружила себя лежащей на земле. Солнце стояло высоко, припекая и слепя глаза. Рядом потрескивал костерок, перед ним на корточках сидел индеец, переворачивая на углях мясо. Она медленно села, стараясь не смотреть в его сторону. Вид дикаря внушал отвращение, а запах жареного мяса вызвал голодные спазмы. Она ехала всю ночь и нисколько не отдохнула, если не считать урывки минутной дремы, больше похожей на забвение измученного сознания, и обморока, который трудно назвать отдыхом. Однако, если она сию минуту не поест, ее опять ждет обморок, на этот раз голодный. Добредя до Лори, она открыла седельную сумку, обнаружив в ней то, что осталось от продуктов Роба Макроя: кусок сыра, несколько галет, черствый бисквит и кусок залежалого тыквенного пирога, который она тут же проглотила. После чего положив под голову тощую седельную сумку и завернувшись в одеяло, провалилась в сон, который в ту же минуту был безжалостно прерван - индеец ногой толкнул ее в плечо. Девушка вскинулась, рассердившись, - неужели нельзя было дать поспать ей хотя бы пять минут, - и очень удивилась, увидев, что день перевалил за полдень. Индеец уже сидел на коне и с невозмутимым видом ждал ее. Она побрела к Лори остававшуюся все это время под седлом и, как только, взобралась на свою лошадку, тронулись в путь. Впереди опять маячила прямая спина индейца и Белой казалось что так было всегда, и уже никогда не будет иначе и она обречена вечно созерцать эту ненавистную спину. Они все ехали и ехали и конца не было их пути. Предзакатное солнце пригревало прощальным теплом прерию и от трав поднимался пряный аромат, а воздух дрожал от зыбкого марева и в нем неизменно, не удаляясь и не приближаясь, маячила спина краснокожего, словно неотвязное бредовое видение. Девушка едва держалась в седле. Ей, непривычной к таким долгим переходам, знавшей только приятную езду в экипажах, он давался тяжко. Лори шагала себе, укачивая всадницу своим мерным ходом, то и дело вздрагивая всем телом и тряся головой, пока в конце концов не издала тихое жалобное ржание.
Краснокожий обернулся и, развернув коня, подъехал к ним. Взглянув на Лори, он спешился, стянул со своего коня одеяло-попону и кинул на землю седельную сумку. Слава богу, привал! Девушка с трудом сползла с седла, еще полчаса езды и она бы вывалились из него. Упав на теплую землю, она под пение цикад, провалилась в сон-забытье. Сильный толчок в плечо, выдернул ее из этого блаженства. С трудом разлепив глаза, она различила, заслоняющий заходящее солнце, темный силуэт индейца, возвышающегося над ней. Он показал ей на Лори и отошел. Белая со стоном поднялась и посмотрела на солнце. С того времени как она заснула, оно даже не тронулось с места. Господи! Разве она много просит?! Всего лишь полчаса отдыха. Неужели нельзя дать ей даже эту малость?! Она с ненавистью взглянула на свободно пасущегося коня индейца, беспечно отмахивающегося хвостом от мошкары и на понурую Лори и от жалости к своей лошадке обругала себя. Конечно же, прежде чем отдыхать самой, стоило позаботиться о ней.
- Прости, - погладила она ее по теплой морде, когда подошла к Лори.
Та посмотрела на нее кроткими влажными глазами, сморгнув мошку с длинных ресниц, и обиженно мотнула головой. Изредка переступая и пофыркивая, лошадь терпеливо сносила неловкую возню своей хозяйки, пытающейся расстегнуть подпругу, ломающей при этом ногти и сдирая кожу на пальцах. Наконец Белой удалось стащить седло и взвалив его на живот, освободить от него Лори. Конечно, спина лошади была влажной от пота и кое-где натерта. Кинув седло на землю, Белая принялась вытирать лошадь пучками травы, которые обрывала тут же. Она не раз видела, как это делали в лагере индейцы. Лори благодарно ткнулась ей в плечо и принялась щипать траву. Усевшись на седло, девушка развернула одеяло, рассчитывая поспать, - есть конечно тоже хотелось, но спать больше, - когда позади нее послышалось движение. Она обернулась и не поверила своим глазам: индеец уже сидел на коне, готовясь продолжить свой путь. Ну, нет! Она не отстанет от него. Она быстро свернула одеяло, после чего вскинув седло на живот, переложила его на спину Лори и принялась затягивать подпругу. Шумно вздохнув, умница Лори, вновь терпеливо сносила неловкие движения своей хозяйки, которая как могла, подтянула подпругу, перекинула седельную сумку и кое-как взгромоздилась на свою смирную лошадку. Индеец уже отъехал довольно далеко, но она еще видела его удаляющуюся фигуру и пустилась за ним. От всей этой поспешной возни с седлом и быстрой езды, у девушка расплелась коса, волосы рассыпались по плечам и ветер то и дело кидал ей их в лицо. Подняв руки, она попыталась на ходу собрать растрепавшиеся перепутанные волосы, скрутив их жгутом, при этом не упуская из виду, видневшегося вдали индейца. И тут почувствовала, что медленно, но неуклонно съезжает вместе с седлом на бок. Хорошо, что Лори остановилась, почувствовав неладное, потому что Белая, так и не высвободив ногу из стремян, повалилась под ее копыта. Но сокрушаться по поводу неловкости своего положения, как о содранных ладонях и разбитом колене времени не было. Нужно было быстро приладить седло обратно, пока индеец совсем не пропал из вида и она не потеряла его. Остаться одной в прерии и врагу не пожелаешь. Она не знала, что страшило ее больше - кровожадные пауни, или не менее опасные бандиты, чьи шайки рыскали повсюду в поисках легкой поживы. Но чем больше она торопилась затянуть подпругу, тем хуже у нее выходило.
- Да, чтоб тебя разнесло на клочки... где же эта треклятая дырка... что же ты не тянешься, собачий ты хвост! - ругалась она так, как ругался когда-то возница фургона на котором она добиралась до злополучного форта.
Она разнервничалась, поняв, что уже не видит индейца, что он уже так далеко, что ей нипочем его не догнать, потому что она не умеет читать следы, как это делали краснокожие дикари. Справившись наконец с подпругой, девушка поспешно забралась в седло и вздрогнув, увидела, что ее краснокожий спутник стоит рядом застывшим изваянием. Положив ружье перед собой поперек гривы коня, он смотрел вдаль мимо нее, и как только Белая очутилась в седле, сразу же тронулся в путь. Но едва переведя дух и откинув за спину разметавшиеся волосы, девушка почувствовала, как под нею опять съезжает набок треклятое седло. На этот раз, пусть не совсем ловко и чуть не подвернув ногу, ей удалось вовремя спрыгнуть с Лори. Пришлось снова заняться подпругой. Все дело было в одной маленькой дырочке, самой последней, на которую следовало затягивать подпругу. Но если сильный рывок, посадивший дырку на стальной язычок, не составлял для мужчины труда, то для девушки, не державшей ничего тяжелее кофейной чашечки и иголки для шитья, это являлось серьезной проблемой. О краснокожем она даже не подумала. Во-первых, она не унизиться до какой бы то ни было просьбы у индейца, и уж тем более не даст повода думать, что белым не под силу то, с чем с легко справляются дикари. Во-вторых, она знала, что помогать ей вождь не станет, потому что она женщина, а женщина у краснокожих низведена до уровни прислуги и должна уметь выполнять любую работу.
- Подтяни же свой живот Лори, - чуть не плача попросила девушка, в отчаянии рванув ремень подпруги так, что стальной язычок с ходу попал по своему прямому назначению.
Девушка не верила своим глазам. У нее получилось? Получилось!!! Счастливо засмеявшись, она расцеловала Лори. Она сделала невозможное. Ах, как жаль, что Роб и Джеймс не видят этого. Сплюнув коричневую от табачной жвачки слюну, Роб сказал бы что-нибудь заковыристое, смешное и неприличное. А Джеймс гордился бы ею. Но к сожалению свидетелем ее торжества был только дикарь, принимавший это как должное. Она взлетела в седло, не без удовольствия отметив, что и это стало выходить у нее достаточно ловко. На горизонте от солнца оставался один краешек, а индеец не изъявлял желания сделать привал, явно желая наверстать упущенное из-за непредвиденных остановок. Но ни упрямство индейца, ни сосущее чувство голода, ни жажда не могли испортить настроения Белой. К довершению ко всем этим напастям, ее стали донимать мелкие, но досадные неприятности. Тело покрылось липким потом, лицо стянуло от пыли, а после захода солнца напала назойливая мошкара. Зато она научилась седлать лошадь и, боже мой, как сейчас уверена в себе. Пусть два ее побега не удались, зато она сама подтянула подпругу. Неожиданно они вывернули к мелкой речушке строптиво журчащей по гладким камням. Индеец спешился и девушка с облегчением соскочила со своей лошадки. Ноги страшно гудели, руки болели, но это ничего. Разминая ноги и морщась, она присела и погладила щиколотку, где кожаным ремешком был прикреплен нож. Индеец освободил своего коня от веревочной узды и пустил его свободно пастись. Белая тоже расседлала Лори, заботливо вытерла ей спину и бока пучком травы и погладив по теплой бархатной морде, что-то ласково прошептала. Лори ответила ей кротким, всепонимающим взглядом. Вдруг индеец издал неожиданно странный звук, заставив Белую испуганно обернуться к нему. Лори и конь индейца подняли головы и навострили уши. Индеец опять издал звук похожий на лошадиное ржание. Это было бы уморительно, только не здесь в прерии, где на тысячи миль вокруг нет ни одной живой души. Поведение индейца не на шутку встревожило Белую. Дикарь повредился рассудком? И девушка мигом вспомнив о ноже, напряглась. Худо бедно, но она сможет дать отпор безумцу и спастись от него бегством. Она уже положила руку на спину Лори, что бы тут же вскочить на нее, если дикарь двинется к ней, но, к ее удивлению, лошади пошли за индейцем к речушке, довольно всхрапывая и встряхивая гривами. Словно ребенок, впервые попавший на цирковое представление, девушка, раскрыв рот смотрела, как лошади следуют за ним, словно дрессированные собачки. Обернувшись на последок, индеец ткнул на валяющуюся на земле ветку велев ей собирать хворост. Сам же повел лошадей вверх по течению, отыскивая место поглубже. Но прежде чем заняться собиранием хвороста, Белая тоже подошла к воде, умылась и напилась.
Все то время, что она подбирала ветки и сухую траву, она раздумывала над тем, что ее, человека цивилизованного, заставляет подчиняться дикарю? Страх? Может быть. Но не только. Вот смогла бы она со своим воспитанием и образованностью выжить в прерии одна? После своего последнего побега, она была в этом очень не уверена. Конечно, со временем навыки и знания выживания пришли бы и к ней, ведь научилась же она кое чему в лагере сиу, но где гарантия, что она доживет до такого времени. Знания из книг и наблюдательность, все это хорошо и отлично. Ну а смогла бы она звуком подозвать к себе лошадей, как это только что проделал дикарь? И что есть истинное знание: ее ли, усвоенное из книг, порою отвлеченное от реальной жизни и уводящее в такие абстрактные высоты, что порой мудрено понять подобные интеллектуальные изыски или же незамысловатое знание индейцев, читающих другую книгу, книгу Природы. Она с удивлением поняла, что испытывает невольное уважение к ним. Давно ли?
Когда она подошла с охапкой хвороста, индеец кресалом высекал огонь над пучком сухих трав. Положив хворост рядом с ним, Белая села напротив, наблюдая как ловко он подкладывает сухие ветки к слабому еще огню и как огненный язычок вырастает в уверенный костерок, набирая силу. Тут ей пришла в голову мысли, что, может быть, неплохо подружиться с вождем. И не высокомерна ли она сама, считая его недалеким надменным дикарем? Вынув из сумки нарезанные полосы мяса, Хения вдруг бросил все и ушел. Костер горел ровно выбрасывая в небо россыпи искр. Робко мерцающие звезды с наступлением темноты становились ярче, воздух стал по вечернему свеж, да и от речушки несло прохладой. Рядом паслись лошади, пощипывая траву. У костра, совершенно неожиданно, появился индеец. Возник он как-то вдруг из темноты, словно был ее порождением. У Белой, едва пришедшей в себя от испуга, испарилось все благодушие по отношению к ним. Не считая набедренного фартука и мокасин, он был почти голый. Его кожа влажно блестела, а с расплетенных волос стекала вода. Он присел у костерка в котором умело поддерживал низкое пламя и принялся выкладывать на угли полоски мяса, доставая их из своей седельной сумки. Девушка отвела глаза в сторону, пытаясь справиться с глухим раздражением. Она чувствовала свое тело, уже который день не знавшее воды, покрытое потом, с порами забитыми пылью. Нет, она не хочет дружить с ним. Старайся ни старайся, а индеец все равно поступит по своему и она будет выглядит жалко со своими потугами расположить того, кто ненавидит бледнолицых. Еще чего доброго, он примет это за подхалимство, а это уязвит ее гордость. Нет уж, пусть все остается, как есть. К тому же у индейцев понятие дружбы не распространялось на женщин. Подумав еще немного, она испытала облегчение от принятого решения, все-таки необходимость устанавливать с высокомерным вождем какой-то контакт, вызывал у нее внутренний протест. Она собралась уже, было, встать, как индеец, откладывая в сторону прожаренный кусок мяса, внезапно застыл, пристально глядя в сторону кустов. Он сидел не шевелясь и, кажется, даже не моргал. Белая с тревогой проследила за его цепким взглядом, но кроме темных кустов и деревьев, обступивших поляну, ничего не увидела. Журчала рядом речушка, шелестела листва, и больше ничто не нарушало стоящую вокруг тишину. Но индеец как будто не верил этой тишине, он был само напряжение и, какое-то мгновенье, Белой казалось, что он, вот-вот, броситься вперед. Вдруг из зарослей орешника выступил темный силуэт всадника. Он медленно приблизился к ним и, не доезжая до костра, остановился так, чтобы огонь осветил его и сидящие у огня могли хорошенько разглядеть ночного гостя. Потом, посчитав, что его достаточно хорошо разглядели, он поднял ладонь в традиционном приветствии и когда вождь ответил ему тем же, подъехав ближе, спешился. Вождь жестом пригласил его к костру и оба уселись на землю, скрестив ноги. На белую женщину гость не обратил никакого внимания. Прибывший индеец оказался много старше. В темных волосах, заплетенных в косы и обмотанных шкурками, виднелась седина. Впалые щеки, тонкогубый рот, близко посаженные глаза, чей взгляд подолгу ни на чем не останавливался, однако с ходу все подмечал. Одет он был в потертые леггины, мокасины и, вышитый цветными иглами дикобраза, передник. По волчьей шкуре, накинутой на голову и плечи, девушка поняла, что перед ней разведчик, именно их дожидались сиу, когда переходили на место другой стоянки. Рубахи на нем не было, а потому Белая с содроганием рассматривала грубые и безобразные шрамы на его крепкой груди. Под темной кожей перекатывались мышцы, живот был впалым, как у голодного койота. Шею разведчика украшало широкое ожерелье из клыков медведя. Так решила девушка, потому что прежде никогда не видела столь крупных клыков. Вождь протянул ему раскуренную трубку и оба индейца по очереди затянулись. Выпустив изо рта дым, гость кинул быстрый взгляд на женщину и отвел глаза. Девушка поднялась, поняв, что будет лучше оставить этих джентльменов одних, и пошла к речке. Пройдя немного вверх вдоль ее русла, туда, куда вождь уводил лошадей на водопой, она вышла к небольшой запруде, заросшую по берегам ольхой. Быстро освободившись от одежды и побросав ее на землю, девушка вошла в воду. В небольшой запруде вода успела прогреться на солнце до состояния парного молока и еще не остыть и Белая с наслаждением окунулась в нее с головой. Немного поплескавшись, она перевернулась на спину, раскинула руки в воде, смотря вверх на звезды. Они стали ярче, больше и как будто приблизились к земле, что она ясно различала бледный штрих млечного пути. К ней пришло острое чувство, что она плывет в бесконечности среди звезд, на миг показавшееся реальностью. Она бы не могла точно сказать, сколько пролежала так, в теплой воде глядя на небо, испытывая это потрясающее, восхитительное ощущение с которым не хотелось расставаться. До нее донеслось беспокойное ржание Лори. Пора было выходить из воды. Нехотя выбралась девушка на берег, вытерлась вывернутой наизнанку юбкой, быстро оделась. Легкий ветер обдувал ее распущенные мокрые волосы, высушивая их. Она пошла к месту привала и чем ближе подходила к нему, тем явственнее становился дразнящий запах жаренного мяса.
Вождь сидел у костра один, переворачивая над огнем прут с нанизанным на нем куском мяса. При появлении Белой, он не поднял головы. Разведчика в волчьей шкуре уже не было. Девушка подтащила поближе к костру, седло и, устроившись на нем, принялась шарить в своей седельной сумке, по дну которой перекатывался твердый как камень сыр, несколько поломанных галет, да помятый бисквит. Уже хорошо. Сегодня она съест бисквит. Лори тронула ее макушку теплыми мягкими губами.
- Иди, милая, пасись, - попыталась отмахнуться от нее девушка, но Лори шумно вздохнула прямо у нее над ухом.
- На, - протянула ей на раскрытой ладони бисквит, Белая.
Скормив Лори бисквит, девушка с сомнением осмотрела засаленный твердый сыр. Стряхивая с него песок, сахар и крошки кофе, она подумала, что запивая водой, сумеет справиться с ним и уж, как-нибудь проглотит. В конце концов, когда ее скудные запасы подойдут к концу, она перейдет на ягоды и какие-нибудь там корешки, раздумывала она, грызя твердый дурно пахнувший сыр. Нет, об еде больше не стоило думать, хотя запах жареного мяса и сжимающийся от голода желудок, упорно возвращал ее мысли к еде и о том где бы ее раздобыть. Стараясь не смотреть на индейца с увлечением разрывающего мясо крепкими зубами, она поднесла ладонь ко рту и украдкой выплюнула в нее сыр. Лучше она съест его потом, а галеты сгрызет сейчас, а еще лучше вообще ничего сегодня не есть. От затхлого сыра во рту стоял неприятный стойкий привкус и девушка отпила из своей фляги. А теперь спать. Она повернется спиной к костру и как-нибудь переживет эту ночь и... и тут свет костра заслонило нечто покачивающееся перед ее глазами. В нос ударил одуряющий запах жареного мяса, рот тут же наполнился голодной слюной. Судорожно сглотнув, она стиснула зубы, непонимающе глядя на раскачивающийся перед ней на пруте прожаренный золотистый кусок, припорошенный золой. Ее мысли смешались. Она с возмущением взглянула на индейца. Похоже, ему пришла охота забавляться, дразня ее. Не убирая прута с нанизанным на него мясом, он жестом показал, чтобы она ела. Белая недоверчиво и осторожно сняла еще горячий кусок с прута, но сразу есть не стала, переложив его в другую руку. Пусть не думает, что она настолько голодна, что тот час накинется на угощение, вот только бы не подавиться слюной. Она растерла перепачканные жиром и золой пальцы, которыми только что держала мясо и, поднеся их к лицу, зачем-то понюхала, и только после этого отщипнула от куска крохотную полоску, положила в рот и разжевала. Ничего вкуснее в своей жизни ей не доводилось есть, и ничего что мясо было жестковатым и отдавало золой. Все еще жуя, девушка кивком поблагодарила индейца. Тот внимательно наблюдал за ней темными глазами. Живя среди сиу ей, волей не волей, пришлось узнать их обычаи, а потому она подтащила к себе сумку и, пошарив в ней, достала боле менее целую галету, которую протянула индейцу. За угощение нужно было отдать угощением. Потянувшись к ней через потухающий костерок, вождь взял галету, повертел ее в длинных пальцах, как следует рассматривая. Понюхал и осторожно откусив, принялся медленно жевать с крайне подозрительным видом. У девушки вытянулось лицо, а потом, не сдержавшись, она рассмеялась. Неужели у нее был такой дурацкий вид, когда она ела предложенное им мясо. Она не знала, что и подумать о такой демонстрации эмоций у бесстрастного краснокожего. Но как здорово он передразнил ее! Вождь вдруг улыбнулся, и хоть улыбка была сдержанной, она совершенно преобразила его лицо. Все-таки приятно знать, что у твоего, обычно невозмутимого, спутника имеется чувство юмора. Белая внимательно взглянула на индейца, сидящего напротив. Его лицо нельзя было назвать красивым, но это было лицо сильного человека. Типичное для краснокожих выражение гордости и надменности уходило, когда он улыбался, становясь открытым и простодушным. Скуластое, узкое с твердо сжатым суровым ртом, оно смотрелось строгим и непроницаемым. Длинный прямой нос, большой рот, гладкий высокий лоб. Из-под темных прямых бровей смотрели с умным спокойствием глаза, чье выражение никак не вязалось с определением "дикарь". Было в нем нечто такое, что делало эти черты незаурядными, запоминающимися. В обществе такого не сразу приметишь, если вообще обратишь внимание, но если заметишь, то уже не забудешь. Такому не нужно выставлять себя напоказ, рассказывать что-то о себе, рисоваться. А если он сочтет нужным что-то сказать, то его не просто будут слушать, ему будут безоговорочно верить. Он невольно начнет притягивать к себе, даже если будет молча стоять в стороне.
Странно, но с ним Белой даже в голову не приходило капризничать, возражать и возмущаться, когда он одним движением бровей велел ей, как своей рабыне или скво, собрать хворост для костра. Она подчинилась не потому, что боялась, а потому что ей в голову не пришло оговаривать его приказ. А почему собственно? Потому что он страшный и непонятный дикарь? Потому что вождь? Или потому, что Белая вдруг обнаружила растущее к нему уважение. Он был не обязан ждать ее, но он ждал. Он, может быть, и был недоволен ее нерасторопностью, но молчал, никак не выказывая своего недовольства. И при всей своей внутренней силе, уверенности и чувстве собственного достоинства, он казался удивительно простым, что обескураживало и привлекало. Украдкой поглядывая на него Белая пыталась вспомнить, почему раньше не замечала всего этого? Скорее всего, из-за своей предвзятости к нему и к индейцам вообще, и потому, что редко видела вождя, а если и видела, то, больше, в боевой раскраске, но, наверное еще и потому, что ей попросту было не до него. И сейчас ничто не указывало на то, что перед нею вождь, а не рядовой индейский воин. Традиционно заплетенные в две длинные косы волосы, серьги в ушах, на руках медный и серебряный браслеты, висящие на груди на кожаном шнурке лечебный мешочек-амулет и длинные бусы. Ей подумалось, что вождь имеет украшений даже больше, чем храниться в ее китайской лаковой шкатулке. Вообще, ее небольшой жизненный опыт подсказывал избегать людей способных подавлять ее. Она не желала подпадать ни под чье влияние. Обычно, в присутствии подобного человека она замыкалась, не позволяя втянуть себя в какие-либо отношения с ними. Такой была ее тетка, мисс Валери Третьян. Но в ней, кроме тупой властности и амбиций, не имелось больше ничего. Может быть поэтому, как утверждали насмешники, она осталась в старых девах. Она подавляла своей властностью и делала это сознательно, потому что ей это нравилось. Ее волю должны были исполнять не рассуждая. Белая очень ее боялась и, презирая себя за это, боролась с ее деспотизмом внутренним не согласием и молчанием. Она просто про себя не соглашалась с ней, как бы та не старалась вырвать у нее одобрение и подтверждение своему недалекому расхожему мнению.
Теперь же ей было не до трепетного оберегания своего "я". Но ведь и индеец не ее тетка. Он уважал чужую свободу, и, кажется, не собирался ни бросать ее на произвол судьбы, ни снимать с нее скальпа, как предсказывал Роб Макрой. Индеец уже давно спал, завернувшись в одеяло, на земле у догорающего костерка, а она все никак не могла уснуть. Устраиваясь на земле, то заворачиваясь в одеяло, то скидывая его, то убирала мешавшие камни, то поправляла седельную сумку под головой. Проснулась она на рассвете от того, что продрогла. Угли потухшего костерка покрывала кучка отсыревшей золы. Лошади паслись рядом. Индеец спал на том же месте, а потому, поплотнее завернувшись в тонкое шерстяное одеяло, Белая снова уснула. Ее разбудили как обычно, толкнув в плечо, и она со стоном повернулась на другой бок.
- Кикта йо, * - сказал индеец.
- Да встаю я, встаю, - пробормотала девушка, выпутываясь из одеяла, садясь и пытаясь выпрямить одеревеневшую спину.
Краснокожий уже развел костер. Его распущенные волосы лежали на широкой спине влажными прядями, похоже, он уже успел искупаться. Она поежилась. Промозглый утренний холод еще не ушел из ее тела, и ни что на свете не заставило бы ее подойти к ледяной воде. Индеец знаками показал ей, чтобы она поджарила остатки мяса, и, позвав лошадей, повел их к речке. Белая разложила оставшиеся полоски мяса на угли так, как это накануне делал индеец, и занялась собой. Она как могла, расчесала пятерней волосы и собрала их, заплетая в косу. Сложила одеяло в седельную сумку и, поболтав фляжкой, обнаружила, что в ней не осталось воды. Нужно было пополнить ее, а заодно умыться. Возвращаясь от речки, она почувствовала запах гари. Мясо!!! Господи, помилуй! Она совсем позабыла о нем. Ее бросило в жар и, подобрав юбку, девушка помчалась к стоянке, с ужасом понимая, что спасать там, собственно, уже нечего. Индеец сидел на корточках у костра и палкой выковыривал из углей обугленные куски мяса. Выхватив у девушки фляжку, залил водой оставшиеся от завтрака головешки. Белая виновато улыбнулась. Говорить что-то в свое оправдание не имело смысла, индеец все равно не поймет ни слова.
- Шича*, - покачал он головой, глядя на угли.
Она развела руками, показывая, что сожалеет о случившимся и, решив исправить свою оплошность, знаком попросила у индейца котелок, а когда он ей его протянул, выхватив у него из рук, побежала к ручью. Вернувшись, поставила его на огонь. У нее ведь было немного кофе и сахара, завернутых в кульке, к ним она прибавит галеты и окончательно закаменевший сыр. Когда вода в котелке закипела, Белая высыпала туда все кофе, что у нее было и когда он вскипел коричневой пеной, ловко подхватила с огня, схватившись за дужку котелка рукой, через рукав рубахи. Осторожно слила кофе в свою кружку так, чтобы туда не попала гуща, положила сахар и размешав ложкой, подала индейцу. Все это время он, не шелохнувшись, сидел у костра сначала с презрением, потом с интересом наблюдая за бестолковой суетой бледнолицей. В том, что касалось белых людей, вождь был человеком искушенным. Он, например, твердо знал, что бледнолицые берут себе все лучшее, будь то земли или пища. Он спокойно отпил сладкий напиток, потому что Белая тоже пила его из котелка, держа его, спрятанными в длинные рукава рубахи, ладонями.
- Пежута сапа*? - спросил он.
Белая напряженно соображала. "Сапа" произносили в связи с Черными Горами, а слово "пежута" она частенько слышала от шамана, когда тот повторяя его, поил свою подопечную отварами из трав. Слышала она это слово и от Легкого Пера, когда та выхаживала свою рабыню. Значит оно означало лекарство, а "пежута сапа" - черное лекарство. Так и есть! У индейцев ведь не было слова "кофе".
- Хаи*, - подтвердила она.
Она отдала ему сухие галеты, а сама взяла, он видел, "затвердевшее молоко", которое бледнолицые любили употреблять в пищу и которое, по-видимому, всегда насыщало их. Он заметил как она немного откусив от него, положила кусочек на колени, а потом долго пила черное лекарство. Ей было неудобно держать еще горячий котелок, а тем более пить из него, но это ничего не значило. Как все белые, она, конечно, взяла себе лучший кусок, и видимо быстро насытившись им, оставила на потом. Отставив кружку в сторону, вождь показал на кусок сыра, который лежал у нее на коленях. Белая смущено взглянула на индейца и он тут же истолковал это, как жадность, свойственной всем васичу, но бледнолицая, хоть и нерешительно, все же протянула этот желтый твердый кусок пищи ему. Индеец сразу же отправил его в рот. Через секунду другую, лицо его вытянулось, а потом скривилось от отвращения, он шумно выплюнул затхлый сыр в ладонь и с размаха закинул его далеко в кусты. Отплевавшись, он выпил кофе, чтобы хоть как-то заглушить неприятный привкус от сыра и принялся грызть галеты. Девушке же остался только котелок с кофе в котором было больше гущи чем самого кофе, но индеец быстро расправился со своей порцией, знаком велев налить ему еще. Белая осторожно вылила оставшийся кофе в протянутую кружку, и отправилась к ручью мыть котелок, надеясь, что этот скудный завтрак, хоть немного насытил вождя. Когда она вернулась с отмытым котелком, то на том месте у костра где сидела, обнаружила кружку с недопитым кофе, а рядом лежащие на траве галеты, которыми индеец решил с ней поделиться. Проглотив их почти на ходу и допив кофе, девушка схватила седло и подошла с ним к Лори. Положив его на спину лошади, рывком затянула подпругу. Индеец уже сидел на коне. Они направились вверх по безымянной речушке.
Солнце давно поднялось, прогрев воздух и наполнив мир ласковым весенним теплом. Белая подставила лицо утреннему ветерку, обвевавшим его приятной прохладой. Ей было легко, и она пребывала в беспечном расположении, пока не заметила, что спина ехавшего впереди вождя, которую она уже успела изучить, как-то уж очень напряжена. К тому же, он то и дело замедлял ход коня, пока вообще не остановил его, что-то пристально разглядывая на земле. Проехав еще немного, он снова остановился, на этот раз спешившись и начал осматривать землю вокруг. Потом подбежав, вскочил на коня, пустил его галопом, остановился и наклонившись, что-то напряженно высматривал на земле, опять спешился, покружил на одном месте, как собака взявшая запутанный след, все больше беспокоя своим поведением Белую. Сначала она подумала, что он выследил оленя или еще какое-нибудь животное, - свежее мясо им не помешает, - а потому набралась терпения и стояла там, где остановилась, ожидая от индейца знака двигаться дальше. Но его явно что-то встревожило, и это был не след добычи. Вождь подбежал к коню, с ходу вскочив на него, ударил пятками по бокам и вытащил из чехла ружье, висевшее за спиной, положив его перед собой. Девушка следовала за ним, стараясь не отставать. Она уже поняла, что дело не в добыче. Доскакав до какой-то рощицы, они спешились. Взяв лошадей под уздцы, индеец завел их в густой кустарник, и только потом, словно бы вспомнив о своей спутнице, махнул ей рукой туда, где только что спрятал лошадей, после чего крадучись скрылся за деревьями. Немного подумав, девушка последовала за ним. Она боялась, и ни за что на свете не осталась бы одна, уже догадываясь, что индейца встревожило чье-то враждебное присутствие. Услышав, что она идет за ним, индеец обернулся и подбородком указал в сторону кустов, где до этого укрыл лошадей и где велел ей ждать, но она лишь упрямо помотала головой. Отвернувшись от нее, он покрался дальше, ступая бесшумно, замирая на месте и чутко прислушиваясь. Девушка старалась ступать по его следам, а главное не шуметь. Подобрав юбку, она шагала высоко поднимая ноги, и когда останавливался индеец, останавливалась тоже, старательно прислушиваясь к окружающим звукам, как делала это он. В какой-то момент ей показалось, что из-за густо разросшегося возле гикари кустарника раздался глухой, полный такой нечеловеческой муки, стон, что она поежилась от пробежавшего по телу озноба. И тут же послышались возбужденные голоса и довольный смех. Миг и вождь, оказавшийся на земле, верткой ящерицей юркнул в кусты даже не потревожив их. Неловко упав на землю, девушка, как можно тише поползла за ним, старательно отбрасывая с пути попадающиеся сухие сучки и не трогая, преграждающие ветки. Натыкаясь на корни, обдирая локти и расцарапав колени, она подползла к притаившемуся индейцу, осторожно глянув через просвет в густых переплетениях ветвей. Увиденное, заставило ее зажмуриться, к горлу подкатила тошнота, ее затрясло от ужаса. Такого просто не могло быть, такое не имело право на существование. Опустив голову, она задышала через рот, вдыхая запах земли, слежавшихся листьев и сухой хвои. Почему она не послушалась вождя и не осталась там, где он велел, чтобы оградить ее от подобного зрелища? Женщина не должна видеть, какая участь может постигнуть человека, которому она даст жизнь. На небольшой поляне, пять индейцев отвратительного вида, пытали привязанного к дубу человека, в котором Белая с трудом узнала, сидевшего вчера у костра разведчика в волчьей шкуре. У бедняги, еще живого, был вспорот живот и он, неимоверно страдая, мучительно и долго умирал к восторгу пленивших его краснокожих. Судя по их виду, они принадлежали другому племени. Оставшиеся на их выбритых головах волосы, были подняты в виде вздыбленного гребня, выкрашенного в красный цвет. Ничего человеческого не было в их устрашающе размалеванных лицах, свирепость и злобная радость которых превзошла воображение Белой, и казался намного страшнее и отвратительнее тех посланцев ада, какими она их себе представляла. Один из мучителей разгуливал в одной набедренной повязке, остальные были в леггинах и только на одном из истязателей, красовался, одетый на голое тело, синий мундир. Этот Синий мундир не принимал участие в кровавой вакханалии соплеменников. Он сидел на пне, опираясь на ружье, которое поставил меж колен, уперев его прикладом в землю, равнодушно наблюдая, как беснуются его товарищи вокруг умирающего пленника. Это были пауни с которым издавна и жестоко враждовали сиу. Ближе всех к притаившемся свидетелям этой ужасной сцены, находился индеец одетый в набедренную повязку с длинной серьгой в ухе. Скорее всего это был дозорный, только очень уж нерадивый, поскольку своим обязанностям предпочитал кровавое зрелище, полностью отдавшись его созерцанию. Один из трех индейцев, стоявший возле пленного, что-то сделал ему и тот закричал, мотая головой от нечеловеческой муки, что доставило немалое удовольствие дозорному. Качнув серьгой, он засмеялся каркающим смехом. Это было последнее, что могла выдержать Белая. Ее трясло от увиденной звериной жестокости. Всхлипнув, она закрыла глаза, борясь с дурнотой, а когда открыла, то с ужасом заметила, что дозорный с длиной серьгой пристально смотрит в их сторону. И в ту же секунду вождь, вскочив на ноги, метнул в мученика нож, вошедший тому в сердце, принеся долгожданное избавление от страданий, и бросился бежать в сторону, шумно продираясь сквозь кустарник. Издав яростные визги, пауни бросились за ним, кроме Синего мундира, не двинувшегося с места. Когда вдали между деревьями затихли звуки погони, Белая перестала даже дышать. Неподвижно сидел на своем пеньке и Синий мундир. Ей казалось, что он знает об ее присутствии и ждет когда она, чем ни будь выдаст себя. Но девушка затаилась, как смертельно перепуганный зверек, учуявшего кружащегося вокруг хищника. В каком-то оцепенении, она смотрела на то, как он вдруг поднялся, медленно оглядывая заросли окаймлявшие поляну. Взгляд его остановился на кустарнике за которым пряталась девушка и его глаза сузились, как у зверя почуявшего жертву. Он смотрел прямо на нее. Белую обдало холодом, и от смертельного ужаса она растеряла всю свою волю. Подхватив ружье индеец пошел к ней. Она съежилась за своим укрытием надеясь, что он ее не заметит, пройдет мимо. Но он шел к ней и она беспомощно следила за его приближением, обреченно понимая, что ей не убежать.
- Хо! - довольно воскликнул пауни, когда раздвинув ветки кустарника, увидел белую женщину.
Недолго думая, он схватил свою добычу за волосы и выволок на поляну. Девушка ничего не видела перед собой от навернувшихся слез боли и замораживающего страха. Инстинктивно схватившись за руку, тащившую ее за волосы, она ползла за ним на коленях, а когда упала, индеец проволок ее за собой по траве. У пня он остановился, аккуратно прислонил к нему ружье, и не выпуская волос пленницы, достал из-за пояса томагавк. Держа его на отлете, с силой дернул бледнолицую за волосы заставляя откинуть голову назад. Его взгляду открылось мокрое от слез лицо, перекошенное от боли и ужаса. Разглядывая ее с жадным любопытством, пауни вдруг отвратительно улыбнулся и, видимо, передумав ее убивать, сунул томагавк обратно за пояс, но неожиданно дернулся, взгляд его остановился. Издав клекочущий звук, он выпустил волосы женщины и схватился за руку, всадившей ему в живот нож. Бледнолицая вскочила и отступила назад, выдернув нож из его тела. Зажимая толчками бьющую кровь, пауни с ужасом осознал, что погибает позорно, от руки женщины издав возмущенный крик, но тут же захлебнулся хлынувшей изо рта кровью, и рухнул к ногам женщины, жажда жизни которой оказалась сильнее, парализовавшего ее страха. Трясясь от дикого напряжения и от того, что только что сотворила, девушка огляделась. Безжалостно вспоротый сиу, привязанный к дереву, висел на веревках с вошедшим в его сердце ножом, и желание откинуть свой нож, зажатый в ее руке, пропало. Наоборот, она еще крепче стиснула скользкую от крови рукоятку. Странно, какая малость может привести человека в чувство, превратив его из жертвы в убийцу. Нелепо, но именно стеклянные бусы, какие она увидела на индейце поверх мундира и какие обычно цепляли на себя женщины сомнительного поведения, привели ее в себя. Эта бессмыслица помогла ей собраться с духом, а ненависти взять вверх над страхом и дотянуться до ножа привязанного к щиколотке ноги, чтобы потом с отчаянием всадить его в человека. С пугающим хладнокровием, она вытерла нож о траву, взяла прислоненное к пню ружье и поспешила в ту сторону где скрылся вождь, уводя от нее своих преследователей. Надо было выручать его.
Вскоре она наткнулась на страшное подтверждение того, что идет правильно, чуть не споткнувшись о тело индейца с длинной серьгой и дальше побежала уже уверенно, прикидывая на ходу, что врагов осталось трое и боясь опоздать. Она выскочила на них неожиданно, но увлеченные схваткой индейцы не заметили появившейся из-за деревьев женщины. Трое бритоголовых пауни кружили возле, прижавшегося к дереву сиу, пытаясь дотянуться до него своими ножами и томагавками. Оскалившись словно загнанный волк, держа на отлете томагавк, вождь цепко следил за пауни, ловя каждое их движение и резкими выпадами заставляя отскакивать назад. Белая оценила всю выгодность своего положения. Пауни были уверены, что их тыл надежно защищен Синим мундиром, как и в том, что попавший в их руки сиу, один. Их сжигала злоба из-за того, что он прервал их развлечение, и ослепляла жажда мести за убитого собрата с длинной серьгой. Они желали, по возможности, взять врага живым. Подняв ружье, девушка, стараясь унять дрожь в руках, не торопясь прицелилась в одного из бритоголовых, ведя за ним дуло мушкета и медленно нажала на курок, щелкнувшего впустую. Ружье дало осечку. Теперь ее заметили - минутное замешательство и к ней уже несся, замахиваясь томагавком, индеец которого она только что пыталась застрелить. Его размалеванное в черные и красные цвета лицо, искаженное животной свирепостью, могло нагнать панику на кого угодно. Подавив в себе желание бросить оружие и с истошным воплем спасаться бегством, девушка вдруг решительно перехватила бесполезное ружье за ствол, взмахнув им как клюшкой, тем пробным движением, каким она обычно готовилась ударить по мячу, когда играла в гольф. Пусть ее удары были не так сильны, зато точны.
" - Дорогая, - говорил ей Джеймс, - почему бы тебе не вложить силу в свой удар?
- Но он должен быть не столько сильным сколько изящным, - смеялась она.
Брат задумчиво смотрел на нее.
- Думаю, дело не в изяществе и силе, а в характере.
- Что ты имеешь в виду?
- Тебе не хватает злости, чтобы, как следует ударить по мячу.
- Но, это, право, смешно. На кого я должна злиться по твоему? На мяч?
- Ну-у, - лукаво смотрел на нее Джеймс, - прежед чем ударить по мячу, вспомни хотя бы тетушку Валери..."
Никто в ее роду не привык пасовать перед опаснотью. Она сестра храбрейшего на свете человека, который отправился служить в самый дальний и опасный форт, она не уронит чести семьи. И сейчас, сжав зубы, Белая ждала стремительно приближающегося врага и ее оружием было не ружье-дубинка, а крепость нервов. Похоже, она правильно угадала намерение пауни, на бегу сбить ее с ног своим телом, - он был выше и тяжелее ее, - а там либо пленить, либо снять скальп. В свою очередь, нападавший прекрасно видел ее взятое наперевес ружье, но для него это ровным счетом ничего не значило. Он был слишком уверен в себе, знал свою силу и ловкость, благодаря которой до сих пор не расстался с собственным скальпом, а главное, было бы смешно считать изнеженную бледнолицую, которая даже не была пауни, своим противником. Но когда, он должен был вот-вот налететь на нее, она вдруг отступила в сторону, пропустив его мимо себя и со всей силы, на какую была только способна, ударила его прикладом по затылку. Два его соплеменника истошно завизжали, увидев, как их товарищ пал от руки женщины. Один из них в страшной ярости перехватив томагавк, замахнулся, но метнуть не успел, повалившись лицом вперед. В его спине засел томагавк брошенный вождем, и теперь он, безоружный, остался один на один с бритоголовым пауни. Словно по негласному уговору, оба обратили все свое внимание друг на друга, уже не беря женщину в расчет и, Белая, поняв это, не вмешивалась. Выставив нож перед собой, пауни, с воинственным мяуканьем прыгнул на сиу. Вождь ловко увернулся от острого лезвия, перехватил запястье противника и отведя руку с ножом, как можно дальше, сковывал его движения, не давая воспользоваться им. Два воина, сцепившись друг с другом, не уступая один другому, с неистовством обреченных, покатились по земле подминая друг дружку. Белая, знала как щепетильны индейцы в вопросах воинской чести и видела с какой болезненностью отнеслись к вмешательству в их драку женщины, но сейчас ее больше волновало сохранение своей собственной жизни в случае, если пауни одолеет сиу. А потому она начала оглядываться в поисках оружия, но на земле валялось лишь сломанное ружье, да томагавки, которыми она не умела пользоваться. А сиу, в чьей победе Белая сильно сомневалась, кошачьим движением вывернулся из-под навалившегося на него пауни, не отпуская его руки с ножом и подмяв врага под себя, преодолевая отчаянное сопротивление того, прикладывая всю свою силу, налег на нож, вогнав его в грудь бритоголового. Какое-то время, оба лежали неподвижно и Белая не на шутку встревожилась, что пауни, каким-то образом, удалось достать вождя смертельным ударом исподволь. Но вождь, пошатываясь, поднялся на ноги, плюнул на бездыханное тело и тяжело дыша, бросил несколько резких отрывистых слов, среди которых Белая уловила знакомое "пауни". Вынув нож из безжизненного тела, встав перед ним на колено, вождь ухватил поверженного врага за крашенный гребень волос. Не желая присутствовать при этом варварском действе, Белая побрела на поляну и там села на пенек так, чтобы не видеть тел разведчика сиу и Синего мундира. С этого часа она стала другой. Вскоре на поляну пришел ее спутник, неся в руке окровавленные скальпы. Увидев лежащего ничком Синего мундира, он быстро взглянул на Белую, отрешенно глядящую перед собой.
- Воште*, - сказал он и кивнув, повторил: - Воштело*.
Оттащив тело Синего мундира в кусты и там скальпировав, вождь занялся погребением своего товарища. Заунывно напевая песню скорби, он надел на мертвеца синий мундир из которого вытряхнул пауни, сложил из веток допотопный помост орудуя томагавком и положил на него разведчика, сложив к нему скальпы убитых пауни. От тягучего подвывания индейца у Белой разболелась голова, но не было сил, хотя бы сдвинуться с места. Она чувствовала полный упадок и такое опустошение, будто пауни выпотрошили не сиу, которого сейчас хоронил вождь, а ее. Все казалось бессмысленным и безнадежным от пронесшейся вакханалии смерти. Она ненавидела мир, в котором могло происходить подобное и себя. Она не обратила внимания на знак вождя, что пора уходить и равнодушно смотрела как он, не оборачиваясь уходит. И вот она одна, не считая того, что с ней на поляне остался погребенный сиу, а в кустах валялся оскальпированный пауни. Она посмотрела на чистое небо и белоснежные облака медленно плывущие по нему, но не испытала ничего, кроме головокружения и гадливости. Ее замутило и соскользнув с пня, она упала на четвереньки, и ее долго и мучительно выворачивало. Когда, казалось, все уже закончилось, спазмы снова начинали сжимать и перекручивать пустой желудок из которого выходила одна лишь желчь. Лоб девушки покрыла холодная испарина, руки и ноги дрожали от слабости, она заплакала, понимая, что умирает. Она все еще стояла на четвереньках, когда в поле ее зрения появились потертые мокасины и обтрепанные леггины с бахромой. Они остановились у зловонной лужи исторгнутой Белой. Подняв голову, она с трудом разглядела возвышающегося над нею индейца. Его лицо виделось ей темным пятном, лучи солнца били ему в спину, ветер шевелил перо в длинных волосах. Она смотрел на него снизу огромными, горящими лихорадочным огнем на бледном лице глазами и дрожала будто в ознобе.
ТЕЛЕГРАМБот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
Канал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
ВКОНТАКТЕБольшая библиотека с любыми жанрами и авторами
Большая Библиотека
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2 книги