Белее снега, слаще сахара...

1

Пролог

Для нашего городка эта история началась в первый день зимы, когда установился санный путь, и все в Арнеме ожидали приезда короля. В том, что король решил выбрать невесту и жениться именно у нас, не было ничего удивительного. Вот уже лет пятьдесят Арнем называли Городом Свадеб, и со всего королевства сюда съезжались невесты и женихи, свято веря, что брак, заключенный здесь, особенно в первую неделю нового года, будет счастливым и долгим.

Наверняка, король Иоганнес тоже верил в это, а вслед за ним поверили и сотни девиц со всего королевства. В последнюю неделю осени в наш городок заявились невесты из Буммербрю, невесты из Фрисполе, невесты из Маркена и из Текселя, из Итерзена и Веделя. По улицам прогуливались красивые нарядные девицы – в лисьих шубах, и в шубках из меха крота, в широких плащах, подбитых мехом, и в стеганых куртках с роговыми пуговицами.

Сейчас всё это великолепие красовалось вдоль дороги, сверкая, к тому же, золотыми и серебряными серьгами.

Невесты держали в руках белых голубей и были румяными от мороза и волнения.

- Что-то его величество запаздывает, - сказал Филипп, подпрыгивая, чтобы согреться. – Уже четверть часа ждем.

- Не жалуйся, Флипс, - ответила я со смешком. – Мы, хотя бы, тепло одеты, а подумай о красавицах, которые даже шапок не надели, чтобы не испортить прическу.

- Только бы уши не отморозили, - посочувствовал Филипп. - Иначе король в их сторону и не взглянет. Зачем ему безухая жена?

- И в Арнеме родится новая поговорка, - подхватила я: - Не видать тебе короля, как своих ушей.

Мы прыснули в кулаки, и господин Штосс, стоявший рядом, неодобрительно на нас покосился.

- Мейери, - тихо позвал меня Филипп.

Я притворилась, что не услышала, глядя на дорогу, и даже привстала на цыпочки, чтобы лучше видеть, хотя в этом не было необходимости – мы стояли в первом ряду (правда не в ряду невест), и дорога открывалась, как на ладони.  

- Когда король женится, не хочешь ли сыграть еще одну свадьбу? - зашептал Филипп, пытаясь взять меня за руку.

Но я тут же засунула руки в рукава своего полушубка и отшутилась:

- У меня этих свадеб – по семь на неделе! Надоели уже.

- Ты прекрасно понимаешь, о чем я, - пробормотал он досадливо.

Я не сдержалась и дернула плечом. Флипс, конечно, неплохой парень. Но замуж? Сейчас? Когда всё только-только стало налаживаться, и господин Лампрехт то и дело намекал, что я вполне могла бы стать совладелицей кондитерской лавки «Пряничный домик» на паях?

Нет, Флипс, благодарю.

А может, все дело было в том, что я его не любила.

Возможно, когда-нибудь я задумаюсь, что любовь – это что-то вроде ожидания нового года, когда горишь, ждешь, надеешься и мечтаешь. А потом - раз! – праздник прошел, и ты перемалываешь в крошку кусочки от засохшего ванильного кекса, выметаешь из углов конфетти, и не испытываешь ничего, кроме усталости и легкого разочарования, что все закончилось, так толком и не начавшись.

А ведь пройдет год, два – и я могу пожалеть, что отказалась сыграть с Флипсом свадьбу этой зимой, и я обязательно…

- Едет! Едет! – по дороге от ворот промчался черный конь, на котором сидел сын бургомистра.

Горожане сразу зашумели, невесты встрепенулись, и музыканты скинули рукавицы, продувая флейты.

- Смотри-ка, - толкнул меня локтем в бок Флипс, - мастер Римус тащит лоток. Спорим, он что-то приготовил и попытается всучить королю какой-нибудь рулет или заварные крендельки.

- Спорим, что вот эти гренадеры в вуалях ему и шагу к королю ступить не позволят, - засмеялась я, кивая в сторону невест,  подобравшихся, как терьеры, учуявшие кабана.

Но умышленно или нет, а Филипп растревожил меня. Мастер Римус был главой семейной кондитерской «Шоколадный лев» и частенько говорил, что для полного счастья ему не хватает только, чтобы «Пряничный домик» Лампрехта разорился. Неужели он намерен прорваться к королю?..

Я завертела головой, отыскивая хозяина, но вместо него увидела, госпожу Любелин, жену городского судьи. Она надела бобровую шапку такой высоты, что могла бы закрыть собой мельницу.

- Король наденет избраннице кольцо своей прапрабабки - Прекрасной Ленеке, - важно говорила госпожа Любелин всем, кто готов был ее слушать. – Ленеке была такая красивая, что прапрадед короля украл ее у законного супруга. Из-за этого чуть не случилась война!.. Хорошо, что всё удалось уладить дипломатическим путем.

- Дипломатическим? – фыркнула госпожа Блумсвиль, жадно глядя на дорогу. – Он заплатил за свою Ленеке ее вес золотом, жемчугом и драгоценными камнями!

- И мог себе это позволить, - не осталась в долгу госпожа Любелин, разобидевшись так, словно Прекрасная Ленеке приходилась родней и ей.

– Вот на что уходят наши налоги, - проворчала госпожа Блумсвиль.

- Говорят, что драгоценности подарила королю фея, и она же преподнесла его жене волшебное кольцо, пообещав, что пока владелица кольца его носит, будет для мужа самой красивой, самой желанной и любимой. И его величество Генрих до конца своих дней ни на кого не смотрел, кроме своей драгоценной Ленеке.  

2

Он смотрел на меня в упор, а я не могла отвести взгляда, только теребила рукавицы.

- Судя по всему, ты меня узнала, - заметил король.

- Вы не очень изменились, ваше величество, - ответила я чинно.

- Почему это? – хмыкнул он. – По-крайней мере, я вырос на фут.

- Но ваши манеры, милорд, остались прежними. Зачем вы приказали похитить меня?

- Святая невинность! – он картинно всплеснул руками и подошел ко мне почти вплотную, заглядывая в лицо. – А ты и не догадываешься?

В голосе его прозвучала явственная угроза, и я промолчала, чтобы не разозлить короля еще сильнее.

Он обошел меня кругом, насмешливо разглядывая, и я почувствовала себя совсем неловко, оборачиваясь за ним, как флюгер по ветру. Судьба, порой, шутит с нами очень причудливо. И сегодня она не просто пошутила – она надо мной поглумилась. Состроила гримасу и теперь беззвучно хохотала, наслаждаясь моей беспомощностью.

- А я тебя столько лет искал, - продолжал король. – Мои люди прочесали весь лес в окрестностях Брохля. И вдруг – вот так-так! – снова белая пташка! И снова приводит меня к тебе. И после этого будешь доказывать, что ты не ведьма?

- Понятия не имею, откуда взялась эта птица, - быстро возразила я. – А вашему величеству было бы милосерднее позабыть обо всем. Вы скоро женитесь и…

- Как видишь, король держит свое слово, - перебил он меня. – Я тебя нашел, ты полностью в моей власти и… что же мне с тобой сделать? – он наклонился ко мне, произнеся последние слова почти на ухо, и я вздрогнула, отступая мелкими шажками.

- Ваше величество, - сказала я, стараясь держаться поувереннее, хотя заячий хвостик в груди отчаянно трепетал, - вам надо понять меня, простить и отпустить.

- Как мы заговорили, - восхитился он. – Простить и отпустить за три дня позора? Ну уж нет, - и он добавил требовательно: - Что ты делаешь в этом городе?

- Работаю в кондитерской лавке, - ответила я обреченно.

Если он столько лет лелеял свою обиду, то точно не простит. Почему мужчины бывают такими удивительно ограниченными? Неужели он не понимает, что в тот момент у меня не было выбора?!.

- Стряпаешь сладости? – продолжал тем временем допрашивать король.

- Да.

- Как называется лавка?

- «Пряничный домик».

Король расхохотался до слез, и я посмотрела на него почти с удивлением. Что его рассмешило?

- Ведьма из Пряничного домика! – сказал он, отсмеявшись. – Просто сказка какая-то. Не находишь? – он опять вперил в меня взгляд, и я снова подумала, что таких синих глаз нет ни у одного мужчины в королевстве.

Или даже на всем белом свете.

- Как же мне тебя наказать, Головешка? – он задумчиво потер подбородок.

- Почему вы так меня называете, - сказала я, и голос мой дрогнул, что весьма развеселило короля. – У меня есть имя.

- Ты черная, как головешка, - объяснил он с удовольствием. – Маленькая, шипящая головешка. Может, подчернить тебя ее больше – смолой? Обвалять в перьях и пустить по городу?

Я испуганно вскрикнула, а он стремительно шагнул ко мне и схватил за шею сзади.

- Или обмазать тебя не смолой, а медом, кондитерша? – теперь голос его звучал приглушенно, а король удерживал меня, приблизив лицо к моему лицу.

Синие глаза просияли бездонной синевой, и теперь уже не только заячий хвостик в моей груди трепетал – затрепетала я сама, от макушки до пяток.

- Ваше величество… - прошептала я, - не совершайте опрометчивых поступков, потому что…

- Боишься? – он притянул меня еще ближе и перевел взгляд на мои губы. – Правильно делаешь. Потому что я даже не знаю, что придумать, чтобы отомстить тебе…

А в следующее мгновение он поцеловал меня. Именно – поцеловал! Требовательно, жарко, принуждая приоткрыть губы. Рука его скользнула по моей спине вниз, легла на талию, и меня словно сковало железным кольцом.

Мысли мои полетели в разные стороны – совсем как голуби, которых выпустили королевские невесты… И я улетела точно так же – в сияющее небо, синее, бездонное…

Поцелуй длился долго, и только когда король оторвался от меня, порывисто дыша, и прижался лбом к моему виску, я пришла в себя и обнаружила, что вовсе не летаю, а стою на полу, и одна рука моя лежит на королевском плече, а вторую король крепко сжал в своей ладони.

- Цукаты из дыни… - прошептал он.

- Что? – переспросила я шепотом, совершенно не понимая, что происходит, и напуганная этим еще больше, чем похищением.  

- Твои поцелуи сладкие, как цукаты из дыни, - сказал король.

Не знаю, что произошло бы дальше, но тут снаружи раздался требовательный женский голос: «Как это – приказал не входить?!. Я - кто, по-вашему?..».

3

От королевского замка до кондитерской лавки я пробежала на одном дыхании. Навстречу мне попадались кое-кто из знакомых, им страшно хотелось меня порасспросить, судя по любопытным лицам, но я не останавливалась и не отвечала, когда окликали.

Ворвавшись в лавку, я промчалась мимо удивленного и испуганного мастера Лампрехта, взлетела по ступеням на второй этаж, где была моя комната, вытащила из сундука дорожную сумку и принялась лихорадочно засовывать туда вещи, которые попадались под руку – чепец, платье, теплые чулки…

Мастер Лампрехт поднялся следом за мной, постучал в дверь, не дождался ответа и осторожно заглянул.

- Мейери,- робко позвал он. – Что случилось? Все только и говорят, что тебя арестовали…

- Простое недоразумение, - отрезала я, продолжая метаться по комнате.

- Госпожа Любелин сказала, что ты пыталась навести порчу на короля…

- Глупости!

- А что ты делаешь… - тут мастер все понял и ворвался в комнату, уперев руки в бока. -  Куда это ты собираешься?! – завопил он. – Это что значит?!

- Уезжаю подальше из этого проклятого города, - процедила я сквозь зубы, запихивая в сумку молитвослов, шкатулку с моими дешевенькими бусами и колечками, и мешочек со свечами.

- С чего бы это?! – мастер Лампрехт опомнился и вцепился в сумку, стараясь вырвать ее из моих рук. – А как же заказ госпожи Филиберт?! Она к завтрашнему приему ждет марципановый торт!

- Вот сами и приготовите, - я тянула сумку в свою сторону, а мастер Лампрехт в свою.

-  Я тебя не пущу! – голосил он. – Я тебя запру! В розыск объявлю!

- Не имеете права! Я на вас в суд подам за произвол и удержание против воли! – не осталась я в долгу.

Запереть! Ха! Достало мне короля Иоганнеса!..

- А ну, отдайте сумку! – прикрикнула я на хозяина, и тут внизу звякнул колокольчик – пришли посетители.

Это придало мастеру силы и прыти, и он всё-таки вырвал сумку у меня из рук и помчался вниз по лестнице во всю прыть, на которую были способны его короткие толстые ноги.

Я побежала за ним, перепрыгивая через две ступени, и внизу, напротив прилавка, где были разложены образцы сладостей, остановилась как вкопанная. Мастер Лампрехт с восторгом  кланялся незнакомому мне господину – важному, с заметным животиком, в шубе с лисьим воротником. К шубе был пристегнут позолоченный вензель - скрещенные нож и ложка, а над ними – корона с пятью зубцами.

Королевский повар!..

Я уставилась на этот вензель, а мастер Лампрехт продолжал, не забывая прижимать мою сумку к груди:

- …конечно, мой господин! Сию секунду и все – только лучшего качества!

- Клади все, что посчитаешь достойным, чтобы попробовали его величество и ее высочество, - важно сказал королевский повар и неодобрительно покосился на меня.

- Мейери! – в голосе хозяина прозвучали знакомые деловитые нотки. – Немедленно упакуй наши лучшие сладости. Почему ты не предупредила меня, что его величество желает попробовать наши конфеты?! Быстро! Не заставляй господина Клауса ждать!

Я по-привычке направилась за прилавок, а мастер Лампрехт заливался соловьем:

- У нас лучшие конфеты во всем королевстве! А пирожные – лучшие во всем свете! Мы рекомендуем обратить особое внимание на заварные кольца с орешками, на кофейное печенье и слоеные пирожные – они особенно удаются моей помощнице.

Тут я опомнилась и сказала:

- Вообще-то, у меня срочный заказ на том конце города, господин Лампрехт. Вы позабыли, наверное. Обслужите господина королевского пвара сами, а я пока сбегаю по делам, - и я с милой улыбкой подплыла к хозяину и попыталась забрать у него сумку.

- Заказ подождет, - с такой же милой улыбкой ответил мастер. – Не задерживай господина Мейнгеера. Он приехал с королевской охраной…

Этот хитрец очень вовремя упомянул об охране. Я сразу передумала выходить из лавки и вернулась, чтобы упаковать сладости.

Пока я заворачивала маковые крендельки в вощеную бумагу, и укладывала пирожные из лимонного желе в сундучок, мастер Лампрехт рекламировал мои таланты:

- Моя помощница лучше всех готовит свадебный шодо. Если его величество решит соблюсти все традиции, шодо просто необходим.

Я не удержалась и хмыкнула. В нашем королевстве бытовало поверье, что жизнь молодоженов будет легкой и сладкой, а новобрачный будет всегда ласков к жене, если новобрачная перед тем, как удалиться в спальню, угостит мужа сладким кушаньем, приготовленным по особому рецепту.

Десерт «шодо» готовился на водяной бане и требовал ловкости и внимания. Яичные желтки смешивались с виноградным вином и сахарной пудрой, а потом сбивались, подогреваясь на небольшом огне, до пышной упругой пены. То, что нужно для поддержания сил в первую брачную ночь – нежно, сладко, сытно и не отягчает желудок.

Я представила, как невеста кормит его величество Иоганнеса с ложечки, чтобы подобрел. Едва ли шодо – каким бы нежным и сладким оно не получилось – способно заставить короля подобреть.

Гензель!..

4

- Так, а что мы стоим? – переполошился мастер Лампрехт. – Витрины пусты! Быстро, быстро! Готовим новые пирожные!

- Вот и готовьте, - я вспомнила, что собиралась бежать из города и шагнула, чтобы забрать у лавочника сумку, но тот проворненько спрятал ее за спину. – Не глупите, господин Лампрехт, - сказала я по-доброму. – Я все равно уеду, ноги моей больше в этом городе не будет.

- Не позволю! Не позволю! – мастер затрясся, как желейное пирожное. – Ты в уме?! Мы можем получить заказ на королевскую свадьбу, а ты решила все бросить?!

- У вас четыре помощницы, справитесь.

- Четыре помощницы с руками со спины! – воскликнул отчаянно мастер. – Ты не можешь меня бросить!

- Вы не умрете от несчастной любви, - пообещала я ему. – Давайте сумку, и я…

Колокольчик снова звякнул, и мы с хозяином оглянулись на дверь. В лавку вошли две дамы, одетые богато и элегантно. Они сбросили капюшоны плащей, отороченных мехом, и я немедленно узнала и ту, и другую. Блондинка из свиты принцессы Маргрет и дама Диблюмен, следившая за разгрузкой королевского каравана.

- Добрый день, сударыни! – тут же бросился к ним навстречу мастер Лампрехт. – Чем могу быть полезен? Королевский повар только что забрал все сладости подчистую, но у меня остались припрятаны коврижка и ромовый пирог, если будет угодно…

- Мы возьмем коврижку и пирог, - любезно сказала госпожа Диблюмен, оглядывая лавку. – Нам рекомендовали обратиться к вам, и в придачу к покупке я хотела бы сделать заказ.

Скользнув по мне взглядом, госпожа взяла блондинку под руку, и я поняла, как они похожи. Наверняка – мать и дочь. Но если у блондинки личико было розовым и сдобным, дама Диблюмен обладала тяжеловатым волевым подбородком и колючим пристальным взглядом.

- Нам нужны заварные пирожные, - принялась перечислять она, - бисквит и десятка два шоколадных конфет на ваш выбор.

- Завтра именины у принцессы, - защебетала блондинка, - это будет подарок…

- Незачем говорить об этом, Клерхен, - остановила ее госпожа Диблюмен. – Сколько это будет стоить? – она достала кошелек, и мастер Лампрехт тут же назвал цену.

Дама не стала торговаться, чем поразила моего хозяина до глубины души, и он едва не прослезился от счастья. А блондинка Клерхен заметила меня, стоявшую у витрины.

- О! Барышня Цауберин! – пропела она, - Как мило встретить вас! Вы так быстро убежали, что мы с матушкой не успели спросить, где находится ваша милая лавка. Пришлось спрашивать у местных.

- Надеюсь, вы искали недолго? – участливо поинтересовался мастер Лампрехт, пересчитывая талеры. – В Арнеме каждый знает, где находится «Пряничный домик».

- Да, и все вас очень хвалили, - с улыбкой заметила дама Диблюмен. – Когда мы сможем получить заказ?

- Сегодня вечером, - щедро пообещал хозяин. – Куда прикажете доставить?

- В замок, - ответила дама. – Для баронессы Динеке Диблюмен, будьте любезны.

Сказав это, она бросила на меня взгляд – вроде бы и ничего особенного, но мне сразу стало холодно, как будто я по шею провалилась в сугроб. Баронесса Диблюмен… Наверное, важная особа.

- Пусть заказ принесет ваша доченька, - защебетала Клерхен, обращаясь к мастеру. – Мне будет очень приятно снова встретиться с ней. Принцесса была очень к ней добра.

- Конечно, несомненно, - забормотал хозяин, но я тут же разоблачила его ложь.

- Я ему не дочь, - объяснила я с улыбкой, заставив мастера Лампрехта помрачнеть. – Я просто работаю в «Пряничном домике».

Диблюмены переглянулись, а потом дама Динеке сказала с оскорбительным высокомерием:

- О! Вот как.

Так могла бы сказать королева, услышав какую-то странную или неприличную новость.

- Но нам сказали, что вы живете здесь?! – изумилась Клерхен, вытаращив голубые глаза.

- Клерхен, - тихо и строго одернула ее мать, и блондинка виновато повела золотистыми бровями.

Мастер Лампрехт покраснел, но я не позволила себя смутить.

- Да, живу здесь, - сказала я почти весело. – Мои родители умерли, и мастер Лампрехт позаботился обо мне, за что я ему очень благодарна. Он – самый добрый и отзывчивый человек, какого я только знала. А лучшие сладости получаются именно у добрых людей, поэтому покупайте наши конфеты смело – они самого лучшего качества и вкуса.

Хозяин взглянул на меня с благодарностью.  

- Это достойный поступок, - степенно сказала дама Диблюмен. – Значит, вы – сирота? Мне очень жаль. Отчего же умерли ваши родители?

- Отец умер еще до моего рождения, - ответила я, немного удивленная таким участием, - а мама умерла десять лет назад, у нее были слабые легкие.

- Печально, - почти прошептала дама. – И вы всю жизнь прожили здесь, в Арнеме?

5

 - Да, ваше высочество… - пробормотала я, смущенная тем, что принцесса могла услышать, как я разговаривала с хозяином лавки. – У меня дела в соседней деревне…

- Очень жаль, - принцесса посмотрела на меня с огорчением. – А я так надеялась, что вы поможете мне.

- Конечно, она поможет! – завопил мастер Лампрехт. – Все дела подождут! Какие могут быть дела, когда ее высочеству нужна помощь! – он воспользовался моим замешательством и выхватил у меня сумку, прижав ее к груди. – Сказать по-правде, ваше высочество, - заявил этот предатель, - она напугана тем, что его величество приказал ее схватить при всех. Я-то убежден, что произошло обыкновенное недоразумение, но вот Мейери решила бежать – и куда подальше.

- Мастер Лампрехт! – возмутилась я, но принцесса всплеснула руками и засмеялась.

- Неужели вы и в самом деле испугались, барышня Цауберин? – спросила она ласково. – Мой брат такой шутник, не обращайте на него внимания. И ничего не бойтесь, вам совершенно никто не угрожает.

- Вот видишь? – засуетился хозяин, засовывая мою сумку за ларь с мукой. – Ее высочество говорит, что тебе незачем никуда бежать. Так что немедленно выслушай ее просьбу и приложи все усилия, чтобы выполнить.

- Вы необыкновенно любезны, - сказала я ему ледяным тоном, но он предпочел не заметить намека.

- Какая вам нужна помощь, моя госпожа? – хозяин с собачьей преданностью вглядывался в лицо принцессы.

Та поднесла к губам платок, пряча улыбку, а потом сказала:

- Завтра мои именины, и я хотела бы устроить небольшое торжество… на сто пятьдесят шесть персон.

- Сколько?! – схватился за сердце мастер Лампрехт.

- Cто пятьдесят шесть, - принцесса посмотрела на него с беспокойством. – Приглашены все невесты моего брата… Вам плохо, мастер?

- Не волнуйтесь, уже все в порядке, - успокоил ее хозяин. – Итак, сладкое на сто пятьдесят шесть персон…

- Блюда к столу будет готовить наш повар, - продолжала принцесса, - но мне бы хотелось, чтобы ваша лавка приготовила какие-нибудь особые сладости. «Шоколадный лев» пообещал приготовить заварные пирожные, а вы сделайте что-нибудь другое. Мы с девушками попробуем и решим, какая из кондитерских получит заказ на королевскую свадьбу.

Мы с мастером Лампрехтом невольно переглянулись.

- Это огромная честь, ваше высочество, - сказал затем хозяин. – Огромная честь, и мы приложим все силы, чтобы выполнить ваш приказ!

- Не приказ, просьбу, - мягко поправила она его. – Мне хотелось, чтобы барышня Цауберин сама занялась приготовлением, но если она собирается уезжать…

- Она уже передумала! – невежливо перебил принцессу хозяин. – Мейери, ответь! – и он добавил углом рта: - Сделаю совладелицей лавки, получишь тридцать процентов.

- Пятьдесят, - ответила я немедленно.

- Что вы сказали? – принцесса улыбнулась нам. – Простите, я не расслышала.

- Это мы подсчитываем, сколько надо муки, чтобы выполнить заказ вашего высочества, - ответил хозяин лживым добрым голосом. – Я говорю, что тридцати пяти фунтов будет достаточно.

- Мало, господин Лампрехт, - возразила я. – Пятьдесят. Не меньше пятидесяти. Не экономьте на королевском заказе, иначе ее высочество сочтет вас жадиной.

На мгновение хозяин потерял дар речи, а потом прошипел еле слышно:

- Ну ты и ведьма! – и громко добавил: - Хорошо, пятьдесят. Ты меня убедила, маленькая плутовка.

- Значит, вы согласны? – принцесса протянула мне руку, и мне ничего не оставалось, как пожать ее. – «Шоколадный лев» будет сам представлять свои сладости, - сказала принцесса, пожимая мою ладонь. – Надеюсь, вы с вашим милым хозяином тоже придете на мои именины, чтобы представить свои сладости.

Хозяин второй раз потерял дар речи, но быстро пришел в себя:

- Конечно, ваше высочество! - заверил он принцессу. – Это огромная честь, и я выполню свой долг с усердием и удовольствием! Завтра мы будем у вас, с самыми лучшими сладостями! Мы приготовим нечто потрясающее! Нечто особенно! Мы докажем вам, что только «Пряничный домик» достоин называться кондитерской лавкой, а этот обманщик Римус, с вашего позволения…

- Жду вас завтра к десяти утра, - принцесса еще раз пожала мою руку. – И рассчитываю на вас, барышня Цауберин. Отложите на время ваши дела, королевский двор нуждается в вас… - она смешливо прищурила синие глаза – такие же синие, как у ее брата. – Точнее, в вашем искусстве, колдунья из «Пряничного домика».

Мастер Лампрехт громогласно расхохотался, а мне шутка не очень понравилась, и я лишь выдавила улыбку, показывая, что оценила остроумие принцессы.

Его высочество покинула нашу лавку, хозяин побежал провожать знатную гостью до саней, а я смотрела в окно, глядя, как жители нашей улицы бегут со всех ног, чтобы поклониться принцессе.

6

Первым очнулся Филипп и сразу перешел в наступление.

- Что вы так глазеете, господин? – сказал он с вызовом, конечно же, не узнав короля. - Это моя невеста, к вашему сведению!

- Флипс!.. – ахнула я, но Филипп и не подумал остановиться.

- И не надо есть ее глазами, - заявил он, не давая мне слова вставить, - она вам не по зубам. Хотели что-то купить? Приходите завтра, лавка уже закрыта.

- Прекрати, - дернула я его за рукав. – Никакая я тебе…

- Невеста? – переспросил король, снимая рукавицы и бросая их на прилавок – в знак того, что уходить не собирается. – В самом деле?

- В самом деле! – передразнил его Филипп. – Забирайте ваше барахло, - он указал на брошенные рукавицы, - и уходите!

Но король недобро усмехнулся и пристально посмотрел на меня:

- А я уверен, что барышня с удовольствием меня обслужит. Ведь так?

Это прозвучало весьма двусмысленно, и я залилась краской, раздумывая, как бы половчее ответить, только Филипп не стал ждать и бросился драться.

Первый удар пришелся в пустоту – король увернулся без видимых усилий, и второй удар тоже не достиг цели, хотя Филипп метил королю в скулу. Я чуть не грохнулась в обморок, представив, что будет, если у его величества Иоганнеса появится хотя бы царапинка. Но терять сознание не было времени, потому что Филипп, промахнувшись кулаками, весьма недвусмысленно посмотрел на лавочку, на которой обметали сапоги посетители.

- Остановитесь немедленно! – воскликнула я, становясь между мужчинами. – Вы что устроили?!

- Я устроил? – изумился король. – Так и знал, что эта кондитерская – преотвратное место, если покупателей здесь встречают тумаками.

- Вас никто не ударил, не преувеличивайте, - осадила я его и повернулась к Филиппу: - А ты – угомонись. Иначе пожалеешь.

- Пожалею?! – завопил тот.

- Пожалеешь, что поднял руку на… - я начала и замолчала.

Король и Филипп уставились на меня – один выжидающе, другой мрачно.

- На кого? – не выдержал Филипп. – Ты его знаешь? Ты с ним знакома?

- Знакома, - сказала я медленно и перевела взгляд на короля. – Это… это – сын главного лесничего.

Губы его величества сжались в тонкую полоску, а глаза стали холоднее льдышек.

- Да пусть хоть сам главный лесничий! – хорохорился Филипп, но пыла для драки в нем явно поубавилось.

- Не надо ссор, - продолжала я. – Но лавка и в самом деле закрывается. Если господину угодно, я могу продать ему два оставшихся ромовых пирога. Если нет – то лучше вам прийти завтра. Или мы отправим заказ, куда скажете. В замок?

- В замок, - сказал король почти с ненавистью.

- Прекрасно, - заявила я, подталкивая их обоих к порогу. – А теперь – уходите. И имейте в виду, что если вы поубиваете друг друга за порогом моей лавки, мне будет все равно.

Я выставила их на крыльцо и заперла дверь, тут же погасив светильник, чтобы не отсвечивало в стекло, и все же не удержалась - посмотрела в окно, как мужчины уходили. У них хватило ума не сцепиться у порога кондитерской, и разошлись они в разные стороны, оглядываясь на каждом шагу. Наверное, хотели убедиться, что никто не вернется.

Когда оба скрылись в темноте, я со стоном опустилась на скамейку у входа. Принцесса обещала, что король уже и думать забыл обо всем. Но что-то мне подсказывало, что она очень ошибалась.

7

Для всех в нашем городе эта история началась в день, когда в Арнем прибыл его величество Иоганнес Бармстейд, но для меня эта история началась гораздо раньше – лет десять назад.

В тот год мы с мамой поселились в глухой лесной деревушке миль за сто от Арнема. Я не понимала, зачем мы так спешно и ночью уехали из  Диммербрю, где очень неплохо жили последние месяцев семь, но мама сказала, что нашла прекрасное место, где можно отыскать редкие травы, и где воздух подходит для ее слабых легких.

Воздух в деревне Брохль и в самом деле был чудесным, но мне отчаянно не хватало городской суеты и общения. Деревенские жители были людьми обстоятельными, консервативными, и хотя не обижали нас с мамой, но относились к нам настороженно, не понимая, как могут две женщины жить в лесной избушке, не сеять, не пахать, не ткать, а – страшно предположить! – торгуя в ближайший город сладостями.

Маме, конечно, это ничуть не мешало – она и не желала бы ни с кем общаться кроме как в пределах «продаю-купи», но мне было скучно.

Скучно, тоскливо, грустно.

Мне только что исполнилось семнадцать, и я тосковала по городскому шуму, мне хотелось окунуться с головой в стремительный бег жизни, видеть новых людей, узнавать новые рецепты, а не отвечать на замечание «чудесная погода сегодня, как раз, чтобы дергать репу». Но с мамой я не спорила, как не стала спорить, когда она засобиралась в город, чтобы купить еще сахара – уже созрел шиповник, и мы собирались варить целебное варенье, которое потом знающие хозяйки раскупали влёт и не торговались о цене.

Проводив маму, я взяла корзину, в которую вполне могла спрятаться сама, и отправилась в лес, собирать шиповенные ягоды.

Я вернулась домой, когда солнце почти скрылось за макушками деревьев. Поставила полную корзину у порога и сразу умылась, а потом, решив не утруждать себя приготовлением ужина, достала коробку с дынными цукатами. Грызя сладости, я сидела в плетеном кресле-качалке, давая отдых ногам и спине. Часок погоняю лодыря, а потом начну перебирать ягоды. Матушка приедет завтра или послезавтра, и у меня всё должно быть готово.

Птица стукнулась в стекло крохотного окошка, и я вздрогнула от неожиданности. Но птаха уже мелькнула белым комочком, вспорхнув с подоконника. Я встала, потягиваясь, и в этот момент дверь распахнулась.

Крючок вылетел из паза и улетел к печке, дверь ударилась о стену, повернувшись на петлях, и в дом ворвался мужчина, держа на руках женщину. Он не заметил и опрокинул корзину с шиповником, и красные блестящие бочоночки ягод рассыпались по полу.

- Помогите… она ранена… - хрипло выдохнул мужчина и прислонился плечом к косяку, тяжело дыша и тревожно вглядываясь в лицо женщине.

Впрочем, сначала они оба показались мне лесными чудовищами из сказок, какие любили рассказывать в Брохле – оба были перепачканы болотной грязью до ушей и… заляпаны кровью.

Кровь падала на выскобленный добела пол крупными каплями, и именно это привело меня в чувство.

- Кладите ее поскорее, - я указала на кровать в углу, и мужчина прошел к ней, оставляя грязные следы и нещадно давя ягоды, которые я собирала с таким усердием.

Мужчина уложил женщину осторожно, но она все равно застонала, не открывая глаз. Он погладил ее по щеке и взглянул на меня.

Ой, да можно ли было назвать его мужчиной?! Только тут я поняла, как ошиблась – меня обманули низкий голос и высокий рост. Нет, передо мной был вовсе не мужчина – парень, даже мальчишка, лет семнадцати или меньше. Слой грязи покрывал еще по юношески-округлые щеки, на которых только-только начал обозначаться пушок, но выражение глаз было совсем не детским.

Я посмотрела на них – и на меня плеснулось отчаянье, злость, надежда, гнев и плохо сдерживаемая ярость. Столько чувств не может отражаться в детских глазах…

А глаза у мальчишки были синие – как небо в ясный полдень. Даже ещё ярче, ещё пронзительнее. Синие глаза, черные ресницы, черные брови вразлет… Никогда раньше я не видела таких красивых глаз, и теперь помимо воли засмотрелась, позабыв о страдающей женщине. Это было непростительно с моей стороны, но за год житья в Брохле я встречала мало красивых людей, и ни одного – синеглазого.

Прошла секунда, и вторая, а я стояла столбом, утонув в синих глазах. Парень начал терять терпение, нахмурился и вдруг крикнул мне в лицо:

- Ты что застыла, деревенщина? Не видишь, что ей нужна помощь? Сейчас же беги за лекарем!

Я отшатнулась, словно он ударил меня. А он и в самом деле сжимал кулаки, как будто собираясь ударить. Он был выше меня на две головы, не слишком крепкий, но очень широк в плечах. И злился, очень злился!

- За лекарем! Немедленно! – повторил он, а потом очень невежливо развернул меня за плечо и подтолкнул к двери.

- А ну, руки убери! – сказала я зло, и восхищение синими глазами схлынуло так же стремительно, как накатило. – Я сама – лекарь. Что случилось с твоей женщиной?

- Ты – лекарь? – переспросил он с оскорбительным недоверием, но толкать меня перестал и объяснил, чуть сбавив тон: - В нее попала стрела. Я вытащил наконечник, но кровь не останавливается.

8

Вслед мне летели вопли и проклятья, но я перестала обращать на юнца внимание. Сейчас мне было совсем не до него. Девушка еле дышала, и губы у нее посинели. Я быстро растопила печь и щедро подкидывала хворост, пока пламя не загудело. Я вскипятила воду и заварила целебных корешков из материных запасов – он должен был взбодрить раненую, придать ей сил, наполнить жилы новой кровью.

Остудив питье и процедив его в чашку, я села на край постели.

- Гретель, - позвала я, вспомнив, как называл девушку юнец, - ты должна кое-что выпить, это поможет…

- Если ты отравишь ее!.. – с новой силой заорал мой пленник. – Я выйду отсюда, и тебе конец! Ведьма!..

- Сначала попробуй выйти, - бросила я ему, и он замолчал, как захлебнулся своим криком.

А я тем временем взяла ложечку и поднесла к губам девушки. Она не потеряла сознание, но находилась где-то между жизнью и смертью, мне пришлось разжать ей зубы и влить ложку отвара, и еще одну, и еще…

Девушка вдруг слабо улыбнулась и что-то прошептала. Я наклонилась и услышала:

- Новый год… пряники… хорошо…

Наверное, она бредила. Напоив ее, я занялась приготовлением целебной мази, добавляя нужные специи из маминой заветной шкатулки. Обычно мне не полагалось брать ее без спроса, но сегодня был совсем другой случай.

Когда мазь была готова, я осмотрела раненое плечо. Корица превратилась в корку и заперла рану, значит, должна была остановить и кровь. Помолившись, я наложила мазь и закрепила повязку. Все, теперь оставалось только ждать. 

Я посмотрела на пленника. Он сел на пол, прислонившись лбом к решетке, и пытался разглядеть, что я делаю с девушкой. С Гретель. Красивое имя. Благородное.

- Кто ты такой, и кто – она? – спросила я, начиная убирать в доме, сметая к порогу раздавленные ягоды.

- Не твое дело, - огрызнулся парень. – Имей в виду, если ты меня не выпустишь сейчас же, то сильно пожалеешь.

- Пожалею, если выпущу, - отрезала я, выбрасывая сор в печку. – Ты чуть не придушил меня, дикий человек. Если не разбираешься в целительстве, то не мешал бы.

- А ты разбираешься! – сказал он с издевкой.

- Да, - ответила я с достоинством, - немного разбираюсь. И знаю, что может повредить, а что исцелить.

- Ты точно ведьма, - прорычал он. – Выпусти меня!

- Ты ничем не поможешь своей Гретель, - покачала я головой, поставила метлу в угол, и спокойно начала раздевать девушку, чтобы устроить ее поудобнее. – Кто она тебе?

Глупый вопрос. Мне ведь было без разницы – кто они друг другу, эти молоденькие и красивые дети. Ну, не совсем дети… Вернее, даже не дети, что уж там…

- Она моя сестра! – пленник снова начал буйствовать, пытаясь расшатать решетку и сорвать замок. - А ты - ведьма! Ты заманила нас сюда! Я сразу понял, что эта птица неспроста крутится возле нас!

Что он там болтал про птицу, я даже не пыталась понять. Меня порадовало, что охотник знал свое дело, и клетка не подалась ни на дюйм, а замок так и вовсе хранил очаровательную невозмутимость.

- Послушай, - юнец устал бестолково биться об решетку и сменил тактику, заговорив вкрадчиво. – Давай ты выпустишь меня, а я тебя не трону. И даже награжу. Щедро награжу.

- Чем же? – спросила я деловито, вспарывая корсаж платья девушки. Жаль роскошной ткани, но раненую надо было вымыть и избавить от грязной одежды.    

- Хочешь, заплачу серебром, - предложил юнец. – А хочешь – золотом. Хочешь золота?

- Кто ж его не хочет? – ответила я резонно. – Ну, давай свое золото. Но что-то я не заметила у тебя кошелька.

Слова попали в цель, потому что пленник замер, а потом принужденно засмеялся.

- С собой нет, - он старался говорить дружелюбно, но не мог скрыть, что его так и распирало от злобы. – Только если ты меня выпустишь, мои люди…

- Твои люди? – перебила я его. – И кто же ты такой, господин мой золотой? Не иначе, как принц.

- Нет, - ответил он тут же. – Я… я – сын лесничего.

- Девушка в платье, расшитом серебром, - сказала я насмешливо. – С каких это пор дети лесничих щеголяют в подобных нарядах? Скорее я поверю, что ты украл бедняжку Гретель у богатого отца или напел о любви, уговорив бежать.

- Ты глупая, как курица, - вскипел он, но тут же прикусил язык и добавил миролюбиво: - Наш отец – один из королевских лесничих. Я не лгу. Если ты сообщишь о нас…

- Ага, пойду прямо к королевскому двору, - закивала я. – Это – Брохль, мальчик. Тут до ближайшего города три дня пути.

- Я не мальчик! – огрызнулся он. – Я – мужчина.

- Я состарюсь, когда ты станешь мужчиной, - засмеялась я, вызвав у него  новый приступ бешенства.

Несколько минут он высказывал мне всё, что думает о моём уме, моей внешности, образе жизни и всех моих достоинствах. Достоинств у меня оказалось много, и пока юнец угомонился и замолчал, тяжело дыша, я уже вымыла Гретель, сменила под ней простынь и укутала. Теперь можно дожидаться маму. Она приедет, и раненую можно будет увезти в Брохль, а там передать на руки лекарю.

9

 Он заскрипел зубами, но сдержался, хотя на языке у него, скорее всего, вертелось с десяток ответных оскорблений.

- А как тебя зовут? – напомнил он.

- А зачем тебе? – фыркнула я. – Мое имя слишком незначительно, чтобы знать его сыну королевского лесничего.

Он хотел что-то сказать, но передумал и пробормотал:

- И в самом деле, незачем.

- Как получилось, что в девушку попала стрела? – спросила я. – Это разбойники?

Что-то я не слышала про разбойников в окрестностях Брохля, но всякое бывает. На душе заскребло, когда я вспомнила о маме – она всегда ездила по лесной дороге в одиночку…

- Нет, не разбойники, - как-то слишком быстро ответил Иоганнес. – Это… это был несчастный случай.

- Ты попал в нее стрелой? – сказала я укоризненно. – Малыш, да кто же тебе арбалет доверил?

- Помолчи! – огрызнулся он.

То, что он не стал оправдываться, еще больше уверило меня, что именно его неловкость и была причиной ранения. Бестолковый, грубый, напыщенный юнец. И зачем таких несет в лес? Сидели бы у себя дома, под крылышком у заботливой мамочки и строгого папочки.

Я разбила в миску несколько яиц, взболтала, сдобрила топленым маслом и отправила готовиться, а потом перебрала горстку крупы, промыла ее, ссыпала в кастрюльку, сдобрила душистыми листьями и корешками из маминых запасов и бросила туда же последний кусочек вяленого мяса. Если девушка придет в себя, то питательный бульон – вот что нужно тому, кто потерял много крови.

- Эй, головешка! – позвал меня пленник.

Очаровательное прозвище – как раз ударил по больному месту. Я постаралась не показать, как меня обидело подобное сравнение, и не ответила, продолжая колдовать у печи, мурлыча под нос песенку.

- Ладно, не злись, - примирительно сказал Иоганнес. – Мне по нужде надо. Выпусти, будь добра.

- Рядом с тобой ведро, - ответила я, проверяя, не началась ли лихорадка у девушки.

- Ведро? – переспросил он после некоторого молчания. – Ты издеваешься, ведьма?

- Прости, у меня здесь не предусмотрено бархатного стульчика с дырочкой, - ответила я, всё ещё злясь за «головешку».

- Просто выпусти меня! – завопил он, снова вцепившись в решетку.

- Выпустить? – сердито переспросила я. – Такого дикаря? Всё, не мешай мне. Я ухаживаю за раненой и готовлю ужин. Скоро приедет моя мама.

 Некоторое время он ругался вполголоса, но прошло не больше получаса, как мой пленник сменил гнев на просьбы.

- Хотя бы выйди, - попросил Иоганнес смущенно.

- Пойду принесу воды

Я и в самом деле пошла за водой. Выпускать буйного юнца я не собиралась, но и слушать его журчание никакого желания не было.

Пока из родника набиралась вода, я смотрела на дорогу. Вот сейчас из-за поворота покажется повозка, приедет мама, и всё сразу станет проще.

 Но ведро наполнилось, вода потекла через край, а я не увидела повозки и не услышала топота лошадиных копыт и скрипа колес.

Пришлось возвращаться, и первым делом я проверила раненую девушку. Она спала, и лицо ее же не было таким восковым. Не было и румянца, но я понадеялась, что смерть отступила от этого юного существа.  

- Как она? – тут же спросил Иоганнес.

- Гораздо лучше, - успокоила я его. – Кровь остановилась. А теперь нам надо поесть.

Я положила по порции яичной кашки себе и парню, поставила его чашку на пол перед решеткой, а сама села за стол, чтобы видеть и Гензеля, и Гретель.

 - Ничего, вкусно, - одобрил пленник, попробовав мою стряпню.

- Просто восторг, что тебе понравилось! - съязвила я.

– Раз не хочешь называть имя, - продолжал он невозмутимо, уписывая нехитрое кушанье за обе щеки, - тогда скажи, почему живешь в лесу. Ты прячешься от кого-то?

- Ни от кого не прячусь, - возмутилась я. – Просто мы с мамой делаем сладости, а здесь можно вырастить и мяту, и шалфей, и разные ягоды есть.

- А, ну да, - протянул он с оскорбительным недоверием. Он сидел на полу, вытянув ноги, и лениво на меня поглядывал.

На что это он намекает? Что мы с мамой - преступницы?

Ерунда какая!

Но мы так часто переезжали из города в город… Иногда даже бросали вещи, уезжая ночью и налегке…

Я со стуком положила ложку. Чего доброго, этот нахал заставит меня поверить, что я и правда преступница.

- Ты, вроде как, разозлилась? – спросил он, выставляя вон пустую чашку из клетки.

- С чего бы? – насмешливо удивилась я. – Разве на детей обижаются? Пусть болтают себе милые глупости.

- Тебе уже говорилось, что я – не ребенок!

- Ты, вроде, разозлился?

- Деревенщина, - сказал он сквозь зубы и закрыл глаза, прислонившись затылком к стене.

Я решила не отвечать ему. Много чести ему отвечать.

10

Сразу было понятно, что юнец совсем не умеет целоваться, хотя он и попытался что-то такое изобразить, больно притиснув меня лбом к решетке. Да ученик пекаря в Диммербрю целовался лучше!

Конечно, я не могла похвастаться богатым опытом в области поцелуев, но с чем сравнивать – было. И парнишка Иоганнес точно не произвел впечатления.

А он старался! Наверное, пытался доказать, что и в самом деле мужчина. Я не стала терять время даром, точно так же, как он, просунула руку сквозь прутья решетки и изо всей силы дернула его за волосы.

Он коротко взвыл и отпустил меня. Я рванула от клетки и, как оказалось, успела очень вовремя, потому что этот хитрюга чуть-чуть не успел залезть в карман моего передника, где лежал ключ.

- Ах ты… ах ты… молокосос! – несмотря на испуг, я не выдержала и расхохоталась. – Вот этому учат детей лесничих? Воровать, отвлекая внимание?

- Ха-ха, - передразнил он меня, мрачно блестя глазами из темноты чулана.

- Сто раз «ха-ха», - заверила я его. – И вор из тебя никудышный, и целуешься ты отвратительно.

- Ври больше, - ответил он презрительно. – Еще немного, и я бы с тебя платье стащил – и ты не заметила бы.

- Малыш, не льсти себе, - я пригладила волосы и отошла посмотреть, как чувствует себя девушка. – Такими поцелуями ты и поломойку не впечатлишь.

- Ой, опытная нашлась! – не остался он в долгу. – Сама-то ничего не умеешь.

- Утешайся, утешайся, крошка Гензель.

- Даже не знаешь, что рот надо открывать.

- Какие познания у ребенка! – я картинно приложила руку к сердцу и закатила глаза.

- Я – не ребенок, - повторил он, угрожающе. – Подойди поближе и докажу.

- Ага, бегу – и платье развевается, - отрезала я. - Все, ты меня вывел, ребенок. Будешь теперь сидеть на хлебе и воде, после такой выходки.

Мы переругивались до тех пор, пока я не заперла двери и не загасила свечу. В наказание Гензель был оставлен спать без подушки и одеяла. Я посчитала, что раз уж он достаточно взрослый, чтобы набрасываться с поцелуями, то пусть привыкает к суровым будням жизни. Ничего, поспит на соломке – здоровее будет.

Свеча была потушена, но и в темноте мы продолжали вяло обмениваться колкостями, пока парень не уснул на полуслове.

В отличие от него, сон ко мне не шел. И дело было не в том, что я очутилась под одной крышей с двумя незнакомыми людьми.

Я лежала в темноте с открытыми глазами, слушая, как дышит Гретель, как посапывает в своей тюрьме Гензель, и думала о матери, которая задержалась в пути. Оставалось надеяться, что ничего страшного не случилось. Мы ведь в самом деле, ну совершенно точно, просто без сомнений – ни от кого не бежим и не прячемся. Иначе мама рассказала бы мне…

Надо просто набраться терпения. Завтра мама приедет, мы решим, что делать с непрошенными гостями, и все пойдет по-прежнему.

Но мама не приехала ни утром, ни к обеду, ни к вечеру следующего дня, и тут я забеспокоилась. Она никогда не задерживалась так надолго. Я три раза ходила за водой, стоя у родника и вслушиваясь в шум леса – но все было тихо.

Гензель к вечеру совсем взбесился и грозил мне карами земными и небесными, если я не отправлюсь за лекарем для его сестры. Наверное, я так бы и сделала – пошла в Брохль даже на ночь глядя, но погода испортилась, хлынул дождь и поднялся ветер, а у меня не было даже фонаря – его забрала мама.

Радовало только, что девушке было явно лучше. Щеки ее слегка порозовели, и она сама приоткрывала губы, чтобы принять пару ложек целебного настоя или бульона. У нее начался жар, и я не отходила от ее постели ни на шаг. Но жар – это не потеря крови, так мне думалось.

- Если с ней что-то случится… - голос Гензеля вдруг дрогнул, и я впервые за последние часы посмотрела в его сторону.

Он сидел за решеткой, нахохлившись, уперевшись лбом в прутья – испуганный, растерянный мальчишка, который храбрится, хотя ему отчаянно страшно.

- Лучше успокойся и помолись, чтобы она поправилась, - сказала я ему мягко, потому что в этот момент не только он, но и я нуждалась в поддержке. И поговорить кроме как с этим грубияном мне было не с кем.

- Молиться!.. – фыркнул он, как рассерженный лесной кот. – Это вы, женщины, только и делаете, что слезы льете и молитесь. А мужчина должен действовать. Только по твоей милости я сижу здесь, как балда! Выпусти меня, я сам пойду в деревню.

- Ты не найдешь дороги, - покачала я головой, испугавшись, что и в самом деле сглупила. Надо было сразу бежать в Брохль. Если с мамой что-то произошло… Но если бы я не помогла девушке, она точно не дождалась бы лекаря…

Вторую ночь я не могла спать от волнения и страха, и задремала только к утру, когда начали петь птицы.

Мне приснилась мама. Она ничего не говорила, только прижимала палец к губам, призывая меня молчать.

Я проснулась от грохота и вскочила, не понимая. Где нахожусь и все происходит. Но это всего лишь Гензель колотил по решетке.

11

Мне повезло и на этот раз. Недаром мама говорила, что при рождении я получила благословение феи.

Что было бы, выйди я из дома на пару минут позже?!. Меня поймали бы, как куропатку, скрутили лапки и перышки ощипали. Хорошо, если мимоходом бы голову не отвернули.

Вопли и неистовство милашки Иоганнеса меня ничуть не удивили. Мне уже приходилось сталкиваться с подобным «аристократизмом», когда мы с мамой жили в больших городах и подрабатывали в кондитерских лавках. Удивительно, какими невоспитанными бывают люди, которые ни в чем не нуждаются. Будто с богатством и знатным положением им в довесок дается право считать себя хозяевами мира.

Значит, парень не соврал, и в самом деле был кем-то из знатных. Может, даже и сыном лесничего, судя по тому, как он вел себя все эти дни и как требовал, чтобы меня немедленно отыскали.

Зачем меня искать? Решил поблагодарить?

Я тихонько фыркнула, сидя в ивовых кустах. Ну, пусть поищут.

Но мужчины не торопились выполнять приказ спесивого юнца.

- Лучше позаботиться о госпоже, - резонно заметил лесник. – Ее надо доставить к лекарю. Мы сделаем носилки…

Иоганнес сразу забыл о моих поисках, а я, воспользовавшись тем, что мужчины принялись рубить молодые березки и лапник, чтобы сделать носилки, потихоньку прошла дном оврага, вышла на дорогу и побежала в Брохль. Если мама встретится мне на пути, мы переждем, пока знатные гости уедут, а потом вернемся домой. Ну а если мама в Брохле – значит, поедем домой другой дорогой. Или, вообще, не поедем.

Нет, я не совершила ничего плохого, и случись всё повторить, снова заперла бы настырного поганца в чулане, но… Если кто-то из сильных мира сего держит на тебя зуб, лучше сбежать потихоньку. Так всегда говорила моя мама, и я считала, что совершенно правильно говорила.

В избушке не оставалось ничего ценного, кроме верхней одежды, и я бодро месила грязь на лесной дороге, со злорадством представляя, как малютка Иоганнес будет шарить в мокрых кустах, надеясь, что я прячусь где-то поблизости.

Если совсем мечтать, то почему бы нам с мамой не вернуться в Диммербрю? Или в какой-нибудь другой город? Зачем тратить время в такой глуши? Тут даже корицы не найдешь, а я как раз придумала отменный рецептик печенья с коричной глазурью…

Ах, мои мечты…

Я добралась в Брохль только для того, чтобы успеть на похороны моей бедной мамы. По возвращении из города ей стало плохо, и пока звали лекаря, всё было кончено.

 Потерять близкого человека – это тяжело. Потерять единственного родного – втройне тяжелее. Первое время я думала, что никогда больше не засмеюсь и не стану улыбаться. На поминальной службе священник протянул мне облатку, пытаясь утешить добрыми словами о том, что на всё воля небес, а староста проявил сочувствие и предложил установить на могиле каменную плиту, оплатив ее общинными деньгами. Я не стала отказываться, и вскоре плита была готова. По моему желанию, на ней были выбиты лишь годы жизни, имя и фамилия – Эльза Беккер. Настоящие имя и фамилия, потому что в наших путешествиях мама предпочитала называться госпожой Цауберин.

Эта потеря, как, впрочем, все смерти, была тем страшнее, что произошла неожиданно. Жена старосты любезно предложила мне пожить в их доме, пока я не решу, что делать дальше. Она считала, что юной девушке крайне неприлично жить одной и в лесу, попутно выспросила у меня рецепт пряников, а еще намекнула, что ее младший сын совсем не против жениться, а она, в свою очередь, рада взять бедную сиротку под крылышко.

Я согласилась, что жить в лесу одной невозможно, щедро поделилась с ней рецептом, но от младшего сына старостихи отказалась. Парень был весь в папочку – ел за семерых, весил за десятерых, читал по слогам и считал, что лучшее место в мире – это деревня Брохль, а обо всем за ее пределами говорил: «Какая же там глушь».

- Благодарю, госпожа Краузе, - поблагодарила я ее. – Но лучше я вернусь в Диммербрю, там родственники, они обо мне позаботятся.

- Но твоя матушка говорила, что у вас нет родственников? – изумилась старостиха.

Память у нее была отличная, и я соврала, не моргнув глазом:

- Просто матушка с ними не ладила, но ко мне они всегда относились хорошо.

Она с сомнением покачала головой, но собрала мне сумку в дорогу, а староста сам отвез меня в Диммербрю, пожелав на прощанье удачи.

Я осталась в центре города с сумкой, набитой деревенскими пирожками, с пятью талерами, совершенно одна и… совершенно свободна.

Из Диммербрю я перебралась в Бреду, потом в Хелмонд, потом поработала в кондитерской гильдии в Синт-Уденроде, а оттуда перебралась в Арнем, куда меня переманил господин Лампрехт, которого я впечатлила меренгами и марципановой начинкой.

В Брохль я больше не приезжала и думать забыла о грубияне Иоганнесе. Но прошло десять лет – и прошлое так властно напомнило о себе.

Теперь события давних лет припомнились мне с особенной ясностью, когда я сейчас сидела на скамейке возле дверей, загасив свечи.

Надо же… король.

12

Я месила тесто и лепила «лодочки», пока помощницы рубили цукаты и мололи миндаль в муку.

- Не понимаю, как это у тебя получается? – мастер улучил минутку, чтобы отойти от печи и похвалить меня еще раз. – Мейери, у тебя не голова, а поваренная книга! Такие головы на вес золота, между прочим. Если ты решишь меня бросить, я тебя убью. Не достанешься мне, так не достанешься никому.

- Это вы мне сейчас руку и сердце предлагаете? – невинно спросила я, передавая ему лоток с очередной партией пирожных, предназначенных для выпечки. – Решили подарить мне всю лавку вместо половины?

Девушки захихикали, а хозяин так и подскочил:

- Сорок пять процентов! – воскликнул он. – Какая половина?! Это грабеж!

Заметив, что над ним уже открыто посмеиваются, мастер принял крайне строгий вид:

- Не отвлекайтесь от работы, вертихвостки. Я вам не за смешочки плачу.

К восьми утра пирожные были готовы, сложены в корзины и дожидались отправки в королевский дворец.

- Ты поедешь со мной, - заявил хозяин. – Надень что-нибудь приличное.

- С вами? – я отряхнула руки от муки. – Зачем это? Вы и сами прекрасно справитесь.

- Поедешь – и не обсуждается! – отрезал мастер Лампрехт. – Личное распоряжение принцессы, чтобы повара присутствовали. Римус тоже там будет, а у тебя язык хорошо подвешен. Спросят что-нибудь – ты сразу наболтаешь в ответ.

- Не хочу я туда ехать!

- Почему это? – хозяин вдруг внимательно посмотрел на меня. – Еще скажи, что в городе правду болтают, и ты обокрала его величество, поэтому он и велел тебя схватить.

- Что?! – от моего хваленого красноречия не осталось и следа. – И вы… и вы поверили?!

Хозяин изобразил тяжкие сомнения, наморщив лоб и пожевав губами. Только за это мне захотелось спалить его лавку, позабыв о сорока пяти процентах.

- Думаю, это, всё-таки, неправда, - изрек он, в конце концов. – Будь слухи о краже правдой, тебя бы так просто не отпустили.

- И на том спасибо, - ответила я сердито.

- Надень что-нибудь нарядное, - посоветовал мастер. – И будь готова через полчаса, а лавку запри. Не хватало еще, чтобы Римус со своими громилами ввалились и перепортил нашу выпечку.

- Не беспокойтесь, у меня есть скалка и нож, я их и близко не подпущу, - заверила я, а заперев двери, от души изругала хозяина, когда он не мог меня слышать.

Вовсе я не горела желанием ехать туда, где мог встретиться его величество Иоганнес Бармстейд. И что бы там ни утверждала принцесса, не слишком-то он был великодушен, чтобы позабыть о событиях десятилетней давности.

Но разве я совершила что-то плохое? Совершила преступление?

Я в очередной раз подбодрила себя, что моей вины в случившемся нет, и отправилась умываться и переодеваться.

Надеть что-нибудь нарядное. Что у меня есть нарядного для королевского двора? Парчовых или бархатных платьев в моем сундуке не завалялось, а единственное шелковое было не настолько нарядным, чтобы предстать в нем перед принцессой. Я только вздохнула, вспомнив, какие платья и шубки были у матери и дочери Диблюменов.

Ну и ладно. Я же не придворная дама, а кондитер.

Надев платье, я гладко причесала волосы, перевязала их пониже затылка лентой, надела фартук с оборками, в котором обычно встречала покупателей, и осталась вполне довольна. Именно так и должна выглядеть честная лавочница.

К приезду мастера я была готова, а корзины с пирожными были накрыты белоснежными полотенцами. Мы перенесли корзины в сани, и мастер приказал возчику ехать прямиком в замок.

- Чувствую, сегодня наша жизнь изменится окончательно и бесповоротно, - объявил хозяин, когда мы въехали во двор замка. – Мейери, это – великий день.

- Великим будет тот день, когда вы получите королевский заказ, а я – причитающуюся мне половину «Пряничного домика», - не смогла промолчать я.

- Вот что ты за человек? – мастер Лампрехт посмотрел на меня укоризненно. – Обязательно надо испортить настроение.

Важные слуги в вышитых серебром ливреях встретили нас, подхватили наши корзины и предложили пройти в комнату, где нам предстояло дожидаться начала королевского чаепития.

- Если там будет Римус, боюсь, не смогу сдержаться, - тихо поверял мне мастер, став необычайно пунцовым, словно перемазался клюквенным вареньем.

- Держите себя в руках, - посоветовала я ему. – Выдержка и достоинство – вот то, что поможет получить заказ на королевскую свадьбу.

- Ты права, ты права, - забормотал хозяин. – Но я и в самом деле волнуюсь. Пожалуй, никогда не был так взволнован! Если еще и увижу этого пройдоху Римуса…

Но принцесса (или ее поверенные) оказались предусмотрительны. В комнате, где нам пришлось дожидаться начала именинного завтрака, нашего соперника-кондитера не оказалось. Хорошенькая служанка в белом чепце предложила нам кофе и печенье, и мастер с удовольствием выпил сначала свою чашку, а потом и мою, потому что я не притронулась к угощению.

13

- Это мастер Римус из «Шоколадного льва», - представила принцесса нас своему брату, - это – мастер Лампрехт из «Пряничного домика», а это – барышня Цауберин, помощница. Очень рада, что вы взяли барышню с собой, мастер. Мы так мило побеседовали в прошлый раз, мне приятно видеть ее снова. И ты тоже беседовал с ней, Иоганнес, когда… она рекламировала тебе свою кондитерскую лавку.

- Барышня Цауберин? – услышала я ленивый голос короля. – Что-то припоминаю. Да, это она. Чрезвычайно дерзкая девица.

Я осмелилась посмотреть на него и встретила холодный взгляд синих глаз. Притворяется, что не узнал меня. Лицемер.

- А почему ее ведут за ручку? Как нашкодившего ребенка? – голос короля стал насмешливым. – Она в чем-то провинилась?

Придворные поддержали шутку короля льстивым подхихикиванием, а со стороны невест раздался звонкий, хрустальный смех. Я резко повернула голову и увидела Клерхен Диблюмен – белокурая красавица смеялась, показывая белые, как очищенный миндаль, зубки. Кровь бросилась мне в голову, а мастер Лампрехт  из пунцового стал белым, шаркнул ножкой, прокашлялся, и произнес совершенно чужим голосом:

- Барышня Цауберин придумала эти самые сладости, что вы сейчас будете пробовать, ваше величество… ваше высочество…

Я еле сдержалась, чтобы не поморщиться. Значит, решил свалить на меня вину в случае неудачи. Какой добрый хозяин!

- Ах, вот как! – восхитилась принцесса. – Что ж, тогда пробуем! – она откусила кусочек заварного пирожного и от удовольствия прикрыла глаза.

- Это ваши любимые пирожные, ваше высочество, - любезно представил сладость мастер Римус. – Орешек из нежного теста, наполненный чудесным ванильным кремом – для его приготовления я использовал самое лучшее молоко и ни капельки масла, поэтому он совсем не жирный, а имеет приятную шелковистую текстуру.

- Да! Так и тает на языке! – подтвердила принцесса. – Этот крем нравится мне больше, чем масляный! И запах ванили…

- Сладость крема уравновешивается небольшой горечью шоколада, - разъяснил мастер Римус, горделиво выпячивая грудь и чуть надувая щеки, ободренный похвалой.

- И рассчитали все идеально, - восхитилась ее высочество. – Иоганнес, попробуй.

Король без особой охоты попробовал пирожное и отложил на тарелку, кивнув.

- Очень вкусно, - подтвердил он безо всякого выражения.

- Теперь попробуем сладости от «Пряничного домика», - принцесса взяла «лодочку» двумя пальцами и отправила в рот.

Король тоже взял пирожное и откусил. Я следила за ними, забыв дышать.  Понравится или нет? Понравится или нет?..

Принцесса Маргрет всплеснула руками и восторженно посмотрела на брата, который откусил еще, и еще, доедая пирожное. Он опустил ресницы, и я могла лишь догадываться, о чем он думал, и понравилось ли ему…

Но ведь доел!..

В волнении я сцепила руки под фартуком. Если им понравится…

- Боже, что это за чудо?! – спросила принцесса, съев одно миндальное пирожное и потянувшись за другим. – Как это называется?

- Это поцелуи, радость моя, - сказал вдруг король и посмотрел на меня.

Нет, это неприлично – когда у мужчины такие синие глаза…

В них можно утонуть, как в проруби…

Я совсем некстати вспомнила, как матушка называла слишком красивых и гордых мужчин «цветами в проруби». «Такие красивые, - говорила она, - а попробуй,  сорви – утонешь, и башмачков не найдут. Держись подальше от красивых мужчин, Мейери. Нам ни к чему цветы в проруби, достанет и полевых».

Но почему он назвал мои пирожные поцелуями?..

«Твои поцелуи сладкие, как цукаты из дыни».

Король сказал именно это, когда похитил меня. Поцелуи… сладкие…

Пол поплыл под моими ногами, и я глубоко вздохнула, призывая себя не терять головы.

- Поцелуи? – переспросила принцесса изумленно. – Что это значит, Гензель?

- Пирожные называются «Поцелуи», - спокойно объяснил король, переводя взгляд на сестру, и только тогда я смогла выдохнуть.

- «Поцелуи»… Как мне нравится! – ее высочество съела еще «лодочку». – М-м-м… Это печенье идеально подходит для свадьбы! Попробовав их, так и мечтаешь о сказочной любви!..

- В нашем городе верят, - смело заговорила я, - что если на свадьбе подают сладости, сделанные в нашей лавке, то жизнь молодоженов будет такой же приятной и сладкой, как наши пирожные и конфеты.

Мастер Лампрехт только крякнул, а мастер Римус оглянулся на меня, стиснув зубы.

- Охотно верю, - засмеялась принцесса. – Итак, пробуйте, дорогие мои! – она жестом предложила невестам насладиться заварными и миндальными пирожными. – Пробуйте, и будем решать!

14

Принцесса задумалась, переводя взгляд с заварных на миндальные лодочки.

- Вы такая умная, барышня Диблюмен, - сказал король вежливо. – Как же вы станете определять, что лучше? Чем слаще, тем лучше?

Невесты зашептались, взволнованные вниманием, которое король оказал белокурой красавице Клерхен, а она очаровательно покраснела, не менее очаровательно потупилась, и ответила смело и громко:

- Все очень просто, сир. Настоящая свадебная сладость должна быть, как настоящая любовь.

- Это какая же? – еще любезнее поинтересовался король.

Принцесса поднесла к лицу салфетку, и мне показалось, что ее высочество скрывает улыбку. Ее так позабавил брат? Или беседа, которую он затеял?

- Настоящая любовь, сир, - Клерхен не говорила, а пела, - она белее снега, слаще сахара и нежнее молока. Смогут ли кондитеры приготовить нечто, похожее на любовь?

- Очень интересная идея, - вмешалась принцесса, и король, который хотел ответить Клерхен, промолчал. - Вы слышали, господа кондитеры? – принцесса повернулась к нам.  - И барышня, разумеется, - она с улыбкой кивнула мне. – Вот чего мы ждем от вас на балу, во время которого его величество выберет, кто же станет его женой. Сладость, похожая на настоящую любовь! Это так в духе праздника!

- Осмелюсь возразить, ваше высочество, - снова подала голос барышня Диблюмен, - но на балу будет и без того суматоха, а от волнения у нас, простых девиц, и вовсе не будет аппетита. Лучше соревнование кондитеров перенести на время после бала. Например, когда уже будет оглашение о предстоящей свадьбе. Чтобы ничто не отвлекало его величество от главной задачи, - последние слова она почти промурлыкала, вызвав одобрительный смех придворных.

Что-то было не так в этом вмешательстве. Но почему?..

Я взглянула на девицу Диблюмен, но та смотрела на короля. Зато ее матушка, стоявшая сразу за креслом дочери, глядела на меня. И взгляд был – куда там рождественским морозам!

- А мне нравится, - поддержала принцесса. – Действительно, на балу ты должен будешь выбирать невесту, а не сладости. Так, Иоганнес? Милая Клерхен дала нам прекрасный совет!

- Да, прекрасный, - король кисло улыбнулся, словно «милая Клерхен» подсунула ему клюкву вместо земляники. – Хорошо, так и сделаем. Попрошу, чтобы господа кондитеры, - тут он посмотрел на меня, и синие глаза вспыхнули сапфирами, - и барышня, разумеется, были готовы к вечеру Богоявления, чтобы мы с моей невестой смогли выбрать, кто порадует гостей своим искусством на свадьбе.

Мы поклонились, показывая, что поняли задание. Я была разочарована. Готова поклясться, что мои миндальные пирожные пришлись королю и принцессе больше по вкусу, чем заварные. Если бы не Клерхен…

Мастер Лампрехт потянул меня обратно в толпу придворных, и я пошла за ним послушно, как дрессированная собачка на поводке. Волнение охватившее меня во время дегустации, уступило место усталости и раздражению. Если бы не эта Клерхен!..

- Вы сегодня – мастерица давать советы, барышня Диблюмен, - услышала я голос короля и встрепенулась. – Может, дадите мне еще один совет? – король взял еще одну сладкую «лодочку», откусив сразу половину. – Как мне выбрать невесту? По каким критериям оценивать? По красоте или по уму? А может, самое главное – скромность? Как вы считаете, на что положиться? Что оставить, а что взять?

Эти слова вызвали новый переполох среди невест, а еще больше – среди придворных.

- Сразу было ясно, кто победит в королевском отборе, - прошептала важная дама, стоявшая позади нас с мастером Лампрехтом, потому что сейчас мы оказались в первом ряду, и никто не осмелился прогнать нас. – Всё это – напоказ, а невеста уже известна. Кстати, ее высочеству тоже нравится барышня Диблюмен, ее высочество никогда этого и не скрывала.

- Таких бойких барышень еще поискать, - ответила ей другая дама, соглашаясь.

«При дворе сплетничают ничуть не меньше, чем в городе», - подумала я, презрительно поджимая губы.

Даже здесь король проявил лицемерие. Был он таким в пятнадцать лет, остался таким и сейчас.

А барышня Клерхен уже отвечала королю – и правда очень бойко.

- Разве я осмелюсь давать вам советы в таком деликатном деле, сир, - произнесла она скромно, но глазки блестели хитро-хитро, - тем более, что я – одна из соискательниц. Я на равных правах с этими красавицами, - она склонила голову в сторону невест.

«Будто бы, - подумала я. – Ты тут вне конкуренции, вишневая зефирка».

- Но вам не нужны ничьи советы, - продолжала Клерхен. – Всем известно, что в выборе невесты вам поможет ценнейший артефакт, который подарила вашему предку фея Драже – кольцо Прекрасной Ленеке. Ведь это кольцо может оказаться лишь на пальчике той, которая будет истинно любима королем.

Артефакт!.. Кольцо!.. Все это напоминало болтовню наших сплетниц. Я не удержалась и фыркнула. Как назло, милая Клерхен закончила свою речь, и мой смешок прозвучал в абсолютной тишине оглушительно громко.

Взгляды всех – и придворных, и невест, и короля с принцессой, обратились ко мне. Я готова была провалиться, но каменный пол не пускал.

15

- Даже не знаю, могу ли я говорить честно, - мне внезапно стало по-настоящему смешно.

Смешно не только из-за того, что король при всем дворе взялся выяснять у лавочницы, с чего это ей весело, но еще и от того, что мастер Лампрехт побледнел и принялся щипать меня за руку повыше локтя. Наверное, ему казалось, что я веду себя невероятно дерзко.

- Какое препятствие может быть для вашей честности? – спросил король обманчиво-мягко.

- Ваш гнев, сир, - ответила я бесстрашно. – Вдруг я скажу что-то, что будет вам не по душе? Вдруг вы решите меня наказать? Например, вымазать в смоле и обвалять в перьях.

Король нахмурился, но принцесса положила руку ему на плечо.

- Думаю, никто не станет никого обмазывать смолой, - сказала ее высочество. – Перед новым годом надо радоваться и дарить радость другим. Верно, Иоганнес?

- Да, - выдавил король, натянуто улыбнувшись.

- Вот и славно! – принцесса захлопала в ладоши. – А теперь вы, барышня Цауберин, можете ответить моему брату.

Принцесса смотрела на меня таким открытым, невинным взглядом, что заподозрить ее в коварстве было просто невозможно. Король был мрачнее тучи, а мастер Лампрехт дергал меня за рукав, призывая одуматься.

Одуматься?

Но разве я делаю что-то плохое.

- С вашего позволения, ваше высочество, ваше величество, - сказала я очень любезно, - мне показалось странным, что дело такой важности поручат обыкновенному мертвому кольцу, каким бы расчудесным оно не являлось. Его величество спросил, что ему надо взять, а что оставить для правильного выбора, и я вдруг вспомнила, что в деревне, где я когда-то жила, любили говорить: выбирая жену, возьми уши и оставь дома глаза.

Ответом мне был звонкий смех – невесты смеялись, как будто по полу раскатилась сотня серебряных бубенчиков. Но если я думала, что их посмешил мой остроумный ответ, то очень ошибалась.

- Она сама черная, поэтому считает, что глаза не нужны! - раздался звонкий голосок из-за стола.

Мне показалось, что это говорила Эрмелин Блумсвиль, которая встречала короля, нарядившись в красное платье. Конечно, она не могла похвалиться таким бело-розовым личиком и золотистыми локонами, как «милая Клерхен», но назвать ее смуглянкой было бы невозможно даже в темноте.

Принцесса улыбалась уголками губ, но взгляд ее был устремлен почему-то не на невест и не на меня, а на брата. Король уставился на блюдо с пирожными и мрачнел, мрачнел.

- Что же вы смеетесь, девушки! – воскликнула барышня Диблюмен, и серебряные бубенчики один за другим перестали звенеть. Последним замолчал бубенчик Эрмелин. Клерхен строго обвела девушек взглядом и сказала: - Вы ведете себя крайне невежливо, - и она даже погрозила всем пальцем. – Разве можно смеяться чужими чувствами?

- Над чувствами? – переспросил кто-то из невест.

- Конечно, - почти ласково ответила Клерхен. – Разве вы не поняли, что барышня из кондитерской лавки влюблена в его величество и мечтает занять место за этим столом. Будьте снисходительны, ведь каждая из нас влюблена и мечтает… о взаимности, - тут она метнула в сторону короля нежный взгляд. – И как же жаль, что невестой короля может стать только благородная девушка. Жаль, но таков закон.

Присмиревшие девицы принялись обмахиваться платочками и покашливать в кулачки, чтобы скрыть замешательство, а я лишь стиснула зубы. Влюблена в его величество! Барышня из лавки! По сравнению с этим изящным оскорблением и прозвище «головешка» казалось не таким уж обидным. Тем более, что получила я его один на один, а не в присутствии королевского дворца и девиц из разных концов страны.

- Я же тебе говорил, - зашептал мастер Лампрехт углом рта.

Но я вскинула голову, собираясь дать отпор белокурой Клерхен и всем остальным спесивым барышням, для которых я была слишком черна и безродна, но которые вовсю уплетали сладости, приготовленные моими руками.

Только отвечать мне не пришлось, потому что заговорил король.

- Такого закона нет, барышня Диблюмен, - сказал он, хмурясь. – Это обычай, не более. Если помните, моя мать возила в столицу воду вместе со своим отцом. Но мой отец примерил ей на палец кольцо Прекрасной Ленеке. Или вы считаете, что моя мать надела корону незаслуженно?

- Что вы, сир, - ответила Клерхен в звенящей тишине. – Конечно же, ваша матушка была достойнейшей из королев. Простите мне мои слова в отношении этой девушки. Я действовала из лучших побуждений и попала впросак. Вы пристыдили меня, и от вашего величества я приму любое наказание.

«Как будто король так и бросится тебя наказывать! – подумала я желчно. – Такую красивую, остроумную, милую, да еще умеющую вовремя признавать ошибки».

Но должна признать, поступок его величества произвел на меня впечатление. Невольно испытываешь чувство благодарности даже к врагу, когда он защищает тебя от несправедливости. А сейчас все произошло именно так. Я почти простила грубияну Гензелю его невоспитанность, но тут принцесса сказала:

- Конечно же, он не станет вас наказывать, милая Клерхен. И ничто не помешает милой барышне Цауберин стать одной из соискательниц. Она может занять место среди невест. Ведь так, Иоганнес?

16

Да вы шутите.

Я уже открыла рот, чтобы сказать, что никакой пылкой любви к его величеству не испытываю (кроме любви законопослушной подданной, конечно), но меня опередил сам король.

- Ты очень добра, Маргрет, и я благодарен тебе за заботу, - он погладил сестру по руке, но никакой благодарности его лицо не отобразило. – Только барышня Цауберин не сможет участвовать в отборе невест.

- Почему же? – принцесса удивилась так искренне, что я засомневалась – не поспешила ли увидеть хитрость там, где ее не было? Может, сестра короля и в самом деле – невинная ромашка?

- Потому что у барышни уже есть жених, - пояснил король. – Она уже нашла любовь всей своей жизни и скоро отправится под венец. С пекарем.

- С мельником, - машинально поправила я его.

- Ах, мельник… - протянула принцесса.

Мастер Лампрехт опять захрипел и, по-моему, приготовился упасть в обморок, но теперь уже я ущипнула его за плечо, приводя в чувство.

- Мельник – прекрасная пара для кондитерши, - заметил король, улыбаясь так, словно ему в ногу вбивали гвоздь. – Она будет печь пряники, а он – снабжать ее мукой. Просто семейная идиллия.

- Вы правы, ваше величество, - сказала я громко, пока мастер Лампрехт, ожив, усиленно щипал меня. – В нашем деле мука важнее кольца, даже если его носила ваша прекрасная прабабушка.

- Следите за речами, барышня Цауберин! – воскликнула Клерхен звонко. – Ваши слова очень похожи на оскорбление государя!

Придворные возмущенно зароптали, но принцесса взмахнула платочком, и в зале стало тихо.

- Никакого оскорбления, - сказала принцесса примирительно. – Барышня изъявила своё желание – и мы не вправе укорять ее. Главное, - тут она прищурила синие глаза, - чтобы потом никто не пожалел об опрометчивом решении.

- Ну что ты, - поддакнул ей король, - разве барышня-кондитер похожа на особу, которая способна пожалеть о своих поступках?

- Тогда нам лучше отпустить ее и наших дорогих мастеров, - принцесса кивнула мастеру Лампрехту и мастеру Римусу, - пусть они займутся изготовлением сладостей, чтобы удивить и поразить нас, а мы продолжим наш завтрак. Все-таки, у меня именины, - она засмеялась, и все наперебой бросились поздравлять ее.

Мы с хозяином убрались из зала поскорее, пока про нас не вспомнили. На самом пороге я оглянулась. Король сидел рядом со смеющейся сестрой с таким видом, будто присутствовал не на именинах, а на самой длинной и нудной церковной службе предрождественского поста.

- Ну и кислая у него физиономия, - промолвил мастер Лампрехт, который тоже оглянулся.

- Только вы ему об этом не скажите, - мрачно посоветовала я.

- Я - самоубийца, что ли?! – возмутился хозяин. – А вот ты!..

- Кстати, перебила я его, - вы защипали меня до синяков. Это стоит пятипроцентной прибавки в мою пользу.

- А сколько стоят мои синяки?! – взъярился он. – И почему это его величество говорит, что ты собралась замуж? За какого это мельника? За Вольхарта, что ли? Ты решила меня по миру пустить?!

- Успокойтесь и не кричите, - сказала я ему, понизив голос. – Король просто немного перепутал. Никакой свадьбы. Это я вам клятвенно обещаю.

- Не верю! – бушевал хозяин. – Откуда он знает?! Наверняка, уже весь город знает, и только я не при делах!

- Ведите себя прилично, - строго приказала я. - На нас уже оглядываются. Вы закатываете мне сцену, как старый любовник-кузнец молоденькой белошвейке.

Это окончательно добило моего хозяина.

- Эй! Попрошу! – заорал он шепотом. – Я совсем не старый! А вот ты – далеко не молоденькая!

- Как это низко – напоминать женщине о ее возрасте, - я скорбно поджала губы. – Несомненно, это еще пять процентов в мою пользу.

- Если бы не твои миндальные пирожные, я бы тебя вышвырнул на улицу в два счета, - заявил мастер Лампрехт, но препираться перестал.

Мы вернулись в лавку и собрали стратегический совет, состоявший из меня, хозяина и рыжего кота. Кот улегся мне на колени и предоставил нам с хозяином обсуждать сладости для финального испытания.

- Что-то белое, что-то нежное, - бормотал мастер, в волненье бегая от одной стены к другой. – Что же, что же? Бланманже? Это примитивно. Римус приготовит что-нибудь сногсшибательное и посмеется над нами… А ты что думаешь? Ты почему молчишь?

 - Думаю, что нам надо заняться нашими повседневными обязанностями, - произнесла я, почесывая кота за ушком. – У нас кексы с изюмом на очереди. Приготовим их, а там, глядишь, сообразим что-нибудь «белое, как настоящая любовь», - я не удержалась, чтобы не передразнить Клерхен Диблюмен, а потом протянула, пораженная внезапной мыслью: – Хотелось бы мне знать, зачем они заявились в нашу лавку… Это был не просто визит за сладостями…

- Не выдумывай, - отрезал хозяин. – Кексы – значит, кексы. Бал будет после Рождества, у нас еще уймища времени. Давай замесим тесто.

17

Откуда черпается вдохновение?

Художник смотрит на прекрасную натурщицу и пишет портрет, который будет находиться в королевской галерее на вечные века. Музыкант слушает пение птиц и создает удивительную мелодию, которую будут напевать и сто лет, и двести.

Шедевры кулинара проживут недолго, и оценит их лишь тот, кто попробует блюдо. Но вдохновение требуется кулинару не меньше, чем художнику, скульптору или композитору.

Когда я только приехала в Арнем, то мне посчастливилось найти нечто, дарившее мне вдохновение. Это нечто ждало меня в городской общественной библиотеке, спрятавшись в углу на самой верхней полке. Старинный фолиант в истертом переплете из свиной кожи – «Книга о кухне».[1]

Настоящим откровением для меня стал третий раздел, посвященный выпечке. Это была не просто кулинарная книга, это был сборник колдовских заклинаний, пособие по алхимии и создание эликсира жизни на более чем ста страницах. А особую ценность имели записки на полях, сделанные неизвестным поваром, который пользовался этой книгой много, много лет назад. Здесь были рецепты приготовления, описание меню королевских приемов, забавные фразочки о том, почему нельзя подогревать крем сабайон на открытом огне – только на водяной бане «ибо их величествам вряд ли понравилось испробовать на вкус нечто, подобное пригоревшей подошве». Я упивалась этой книгой. Что-то запоминала, какие-то рецепты переписывала, что-то дорабатывала методом проб и ошибок.

После того, как были приготовлены кексы с изюмом, я с чистой совестью заперла лавку и отправилась в библиотеку.

Мастер Лампрехт отбыл домой, и, зевая, обещал не спать всю ночь, придумывая новые сладости для королевского стола.

Синие декабрьские сумерки как нельзя лучше настраивали на задумчивый лад. Фонарщики уже готовились зажечь фонари, а я шагала по улице, сунув руки в рукава полушубка.

Сладости, подобные любви…

А какая она – любовь?

Барышня Клерхен убеждена, что любовь белого цвета. Непременно белого. Мне вспомнилась белая птичка, севшая мне на плечо в день приезда короля. Странная птица… Похожа на воробья, пожалуй. Только разве бывают белые воробьи?

Старенький хранитель библиотеки придирчиво рассмотрел меня, подсвечивая фонарем, принял плату и выписал пропуск.

- Ваше время – два часа, барышня Цауберин, - сказал он строго. – Потом вам придется покинуть библиотеку, мы закрываемся.

- Конечно, господин Шнитке, - заверила я его, но как только старик отвернулся, насадила пропуск на железный гвоздь вбитый в столешницу.

Я уже не раз поступала так – и всегда очень удачно. Память у старика была не очень, и он проверял пропуски и записи в своей книге, убеждался, что посетительница ушла, а я получала возможность сидеть в библиотеке до утра.

Прихватив свечу из свечного ящика, я отправилась прямиком в главный зал, где хранилось мое сокровище.

Библиотека была огромной, но даже несколько рядов полок не могли вместить все книги. Поэтому вдоль стен были установлены дополнительные стеллажи, и под самым потолком проходили балкончики, забраться на которые можно было лишь по приставной лестнице.

Я подтащила лестницу к самому углу зала, забралась на балкон, придерживая юбку и стараясь не смотреть вниз (потому что голова от высоты кружилась), зажгла свечу и достала «Книгу о кухне». 

Свеча сгорела больше, чем наполовину, когда я перевернула следующую страницу и потянулась, разминая затекшие от долгого стояния мышцы. В библиотеке было едва натоплено, но я сняла шапку, чтобы удобнее было читать. Потерев озябшие уши ладонями, я приготовилась изучать рецепт о печенье, сделанном из замороженного теста на пивном сусле, когда чье-то горячее дыхание опалило мою щеку, и приглушенный мужской голос произнес:

- С каких это пор кондитерши стали понимать латынь?

Я взвизгнула от неожиданности, уронила книгу и толкнула локтем подсвечник, оборачиваясь.

Свеча упала и погасла, но даже в свете напольного светильника у входа я разглядела, кто стоял рядом со мной на балкончике – его величество король Иоганнес, собственной персоной.

Моим первым порывом было бежать, и я попыталась это сделать, бросившись к лестнице, но король оказался проворнее меня – он пинком отшвырнул лестницу, и она свалилась на пол, отрезав мне путь к отступлению.

Я замерла, вцепившись в перила и с ужасом глядя вниз.

- Вы… вы что же это наделали? – спросила я дрожащим голосом. – Вы нас здесь заперли! Господин Шнитке глуховат – мы его не дозовемся!

- Какая трагедия! – объявил король, ничуть не испугавшись.

- Вас это забавляет? - пробормотала я, отступая к полкам.

- Конечно, - подтвердил он, опираясь на перила и глядя на меня насмешливо. – Когда еще выдастся случай поговорить с тобой наедине. Без твоего жениха-пекаря.