IV Конец игры

Уик-энд в тихом и просторном летнем доме Алекса в Беверли-Хиллз казался каким-то бесконечным и сонным. Мы с Белиндой часто занимались любовью в звенящей тишине нашей спальни. Я спал, как никогда прежде, беспробудным сном по двенадцать часов кряду. Жаркое калифорнийское солнце пробивалось сквозь французские окна, играя на пушистых коврах и освещая сад, который содержался в таком же безукоризненном порядке, как и сам дом внутри, и спокойствие которого нарушала разве что редкая проходящая мимо машина.

Самолет Сьюзен благополучно доставил нас в Лос-Анджелес. И первые двадцать четыре часа практически никто не знал, что мы здесь.

А уже в понедельник утром все таблоиды пестрели заголовками: «ДОЧЬ БОННИ ВЫШЛА ЗАМУЖ ЗА ХУДОЖНИКА: ДЖЕРЕМИ И БЕЛИНДА ПОЖЕНИЛИСЬ В РИНО»; «БЕЛИНДА ЖИВА, ЗДОРОВА И ЗАМУЖЕМ». А видеозапись церемонии нашего бракосочетания транслировалась по всем второстепенным новостным каналам.

На сегодняшний день новостью номер один была реклама Блэра Саквелла на целый разворот в «Сан-Франциско кроникл» и в «Нью-Йорк таймс»: «Белинда и Джереми для „Миднайт минк“». Это был первый снимок, сделанный Блэром, когда мы еще только-только приехали. Блэр снял меня небритым, с всклокоченными волосами, и выглядел я каким-то ошарашенным, Белинда же смотрелась прекрасно: распахнутые глаза, капризно оттопыренная нижняя губа детского ротика и по-детски серьезное выражение лица. Благодаря специальному объективу камеры «Хассельблад» и разрешению негатива при съемке удалось добиться потрясающего качества изображения: можно было разглядеть каждую пору, каждый волосок. Именно такого эффекта и добивался Блэр. Именно такие фотографии и предоставлял Блэру Эрик Арлингтон.

Фотография, если можно так выразиться, превосходящая живопись. На ней мы выглядели даже реальнее, чем в жизни. И конечно, Блэр прекрасно знал, что ему не придется потратить ни цента на продвижение своей рекламы. К вечеру ее перепечатали газеты по всей стране. Глянцевые журналы, естественно, последовали их примеру. Так что торговая марка Блэра еще раз громко напомнила о себе. «Миднайт минк» опять была самой горячей новостью, совсем как много лет назад, когда Бонни в распахнутом манто на голое тело стала первой моделью фирмы.

Так или иначе, но снимок в скором времени должен был появиться в «Вог» и «Харперс базар», так же как и в других популярных журналах. Такова судьба всех, кто позировал для «Миднайт минк»: они обречены на успех.

В понедельник днем нам начали приносить охапки белых роз на длинных стеблях. К вечеру дом уже был заставлен букетами роз. Цветы были, конечно, от Блэра.

Тем временем проблемы начали потихоньку рассасываться. Управление полиции Лос-Анджелеса отозвало ордер на арест Белинды. Дэрил Бланшар выразил «глубочайшее удовлетворение» по поводу того, что его племянница жива и здорова. И он не собирается оспаривать право Джи-Джи давать разрешение на брак Белинды. Этот прямолинейный и на сей раз несколько смущенный техасец не мог не признать силу традиций и священные узы брака. Бонни, в свою очередь, трогательно рыдала с экрана телевизора. А Марти уже в который раз потерял лицо.

Полиция Сан-Франциско приняла решение не предъявлять мне обвинений. Невозможно предъявлять человеку обвинение в укрывательстве малолетней правонарушительницы, ставшей его законной женой. Более того, в тот момент, когда я, так сказать, дал деру из Сан-Франциско, я не был под следствием. Таким образом, и Сьюзен невозможно было обвинить в пособничестве.

А перед выставочным залом на Фолсом-стрит по-прежнему выстраивались длинные очереди. Райнголд доложил, что все картины проданы. Две будут отправлены в Париж, одна — в Берлин, одна — в Нью-Йорк, одна — в Даллас, четыре — графу Солоски. И их дальнейшую судьбу проследить уже было невозможно.

«Тайм» и «Ньюсуик», которые еще в понедельник днем вылили на читателя целый ушат грязи насчет «исчезновения» и «возможного убийства», тем не менее опубликовали просторные критические статьи о выставке, авторы которых сдержанно похвалили мои работы.

И именно в понедельник Сьюзен решила вопрос с прокатом своего «Конца игры». «Лаймлайт» взяла эту миссию на себя, и теперь все лаборатории работали сверхурочно, чтобы изготовить как можно больше копий фильма. Сьюзен со своим кинооператором внимательно следили за тем, чтобы и Чикаго, и Бостон, и Вашингтон получили высококачественные копии. Газеты уже успели поместить объявления о начале показа в тысяче кинотеатров по всей стране.

Сьюзен также получила добро от «Гэлакси пикчерз» на фильм «Постыдные желания» по ее сценарию и с участием Белинды, если Белинда, конечно, не будет возражать. Сэнди Миллер уже успела вернуться из Рио с полной информацией о подходящей для съемок натуре. Сьюзен была готова отправиться в Бразилию прямо в начале года.

Что касается Алекса, то, насколько нам было известно, дела у него шли как нельзя лучше. Его рекламные ролики шампанского крутили непрерывно, и уже возник определенный интерес к телефильму по его автобиографии. И продюсеров интересовало, не согласится ли он играть себя самого. Еще два телефильма были в работе, а кроме того, его постоянно приглашали принять участие в ток-шоу.

Сьюзен хотела заполучить Алекса для своего фильма «Постыдные желания», а потому отчаянно пыталась уговорить киностудию пойти на его условия и согласиться на его баснословные гонорары. Алекс же со своей стороны обещал отказаться от предложений телестудий, если ему подвернется стоящий кинофильм, и дело было только за агентами, которые должны были «все утрясти».

Но сейчас все, чего хотел Алекс, — это лежать на залитой солнцем террасе из красного кирпича, постепенно покрываясь бронзовым загаром, и вести долгие беседы с Джи-Джи. И Джи-Джи уверял нас, что еще никогда не был так счастлив. Единственное, что его волновало, так это салон в Беверли-Хиллз, который в скором времени должен был открыться.

Когда прошел слух, что в Беверли-Хиллз приехал Джи-Джи, Алекса стали одолевать друзья. Джи-Джи мог хоть сейчас начать работать свободным художником-стилистом.

Единственной тучкой на безоблачном небосклоне нашей жизни была Белинда.

Белинда еще не дала своего согласия на съемки в фильме Сьюзен, и это слегка нервировало Сьюзен, но с Белиндой явно что-то было не так.

Ее движения и жесты стали несколько неуверенными, глаза — затуманенными, а взгляд — отрешенным. Иногда она до жути напоминала мне Бонни, какой та предстала передо мной в номере «Хайятт ридженси».

Белинда снова и снова спрашивала меня, все ли у меня в порядке. Я, конечно, старался всячески ее успокоить, но постепенно убеждался в том, что из нас двоих именно она находится на грани нервного срыва. Именно она не могла дышать полной грудью.

Она не пропускала ни одной статьи, ни одной заметки о своей матери. Она молча смотрела по телевизору вечерние новости, где показывали, как ее мать и Марти отчаянно пытаются собрать осколки своей репутации.

Таблоиды, как клещ, впились в Бонни и Марти и не собирались оставлять их в покое. Поговаривали, что «Полет с шампанским» возродят на кабельном телевидении, но до сих пор никто ничего твердо не обещал.

Тем временем в воскресенье днем Белинде пришлось пообщаться с дядей Дэрилом по телефону. Не самый приятный звонок! Дядя не поверил племяннице, когда та сказала, что безуспешно пыталась дозвониться до матери в больницу.

Тогда трубку взял я и объяснил Дэрилу, что у Белинды все хорошо, мы поженились и, возможно, сейчас самое лучшее — подождать, пока страсти улягутся. Дэрил явно чувствовал себя крайне неловко, но не стал кривить душой и все честно мне рассказал. Он понял, что Бонни ему лгала, как, впрочем, и Марти. Дэрил объяснил мне, что вопреки их желанию заставил полицию выдать ордер на арест Белинды в отчаянной попытке найти племянницу, если та была жива. А теперь у него просто руки опустились. Он не знал, что ему делать. Ему очень хотелось бы встретиться с Белиндой, но та не желала его видеть. Его звонок ни к чему не привел. Обычный обмен любезностями. Она непременно ему напишет. Он тоже будет писать.

После разговора с дядей Белинда сделалась какой-то странно притихшей и несколько отстраненной. С ней явно что-то творилось.

Лучше всего она чувствовала себя по вечерам, когда мы собирались за обеденным столом и Сьюзен представляла нам примерную раскадровку своего будущего фильма. Подружка Сьюзен Сэнди Миллер, присоединившаяся к нашей компании, любила рассказывать забавные истории о своих похождениях в Бразилии, и у нее здорово получалось. И вообще Сэнди была роскошной женщиной: в реальной жизни не менее соблазнительной, чем на экране.

Все свидетельствовало о том, что фильм «Постыдные желания» был обречен на успех. Сюжетная линия дружбы малолетней проститутки, которую должна была играть Белинда, и журналистки — Сэнди Миллер, — спасающей девочку, задумана превосходно. И мне пришлась по душе идея поехать вместе с ними на натурные съемки. Мне не терпелось собственными глазами увидеть бухту Гуана-бара. Мне хотелось пройтись по опасным, таинственным улочкам старого города. И я жаждал писать картины под знойным небом Бразилии.

Однако решение было за Белиндой. А Белинда явно была не в том состоянии, чтобы его принять. Она упорно твердила, что ей надо время подумать. И я стал терпеливо ждать, чтобы понять наконец, что же ее все-таки здесь держит.

Естественно, ответ был только один: все дело в Бонни.

Во вторник вечером мы всей компанией набились в черный «мерседес» Алекса и отправились поужинать в ресторан «Ле Доум» на бульваре Сансет. Сьюзен была в своем обычном ковбойском наряде, на сей раз из черного атласа. Сэнди Миллер, задрапированная в белый шелк, выглядела этакой спелой старлеткой. Белинда надела классическое маленькое черное платье и жемчуг и весь вечер не расставалась с подаренным Блэром норковым манто, которое свисало со стула, будто накидка от дождя. Алекс и Джи-Джи облачились в строгие вечерние костюмы; поскольку у меня из приличной одежды был только смокинг — я не говорю о джинсах и джемперах, которые купили для меня по просьбе Алекса, — мои друзья решили одеться мне под стать.

Итак, мы сидели все вместе в романтическом полумраке «Ле Доум». Вино лилось рекой, сервировка была изысканной, а еда бесподобной. И хотя к нам были прикованы все взгляды, нам никто не досаждал. Белинда выглядела потрясающе, но почему-то казалась очень несчастной: норковое манто волочилось по полу, волосы легким облаком окружали ее маленькое измученное личико. И она едва притронулась к стоящим перед ней деликатесам. Нет, Белинде не становилось лучше. Наоборот, ей становилось все хуже и хуже.

Нам оставалось только ждать. И мы терпеливо ждали.

Проснувшись в среду рано утром, я вышел в сад и увидел, что Белинда нарезает круги в бирюзовой воде длинного прямоугольного бассейна. На ней было крошечное черное бикини, которое Сэнди привезла ей из Рио. Волосы Белинда заколола на затылке небрежным узлом. Я видел, как плавно движутся под водой ее маленькая попка и шелковые бедра. Слава богу, что Алекс голубой!

Даже если в воздухе и стоял привычный запах смога, то я его не чувствовал. У Алекса в саду пахло розами и цветущими лимонными и апельсиновыми деревьями.

Я дошел до оранжереи, расположенной за кабинками для переодевания. Просторное прохладное помещение из красного дерева с потолком из матового стекла. Здесь стоял мой мольберт, тот самый, что Алекс подарил мне двадцать пять лет назад. Алекс тогда еще заставил своего помощника обшарить весь Лос-Анджелес в поисках достаточно больших и хорошо натянутых холстов, а еще кистей, скипидара, льняного масла и красок. Алекс снабдил меня старыми фарфоровыми тарелками, чтобы я мог использовать их вместо палитры, и, на всякий пожарный, пришедшими в негодность серебряными ножами.

А что еще нужно художнику?! Конечно, муза. Но моя муза сейчас была слишком молчаливой и несчастной. Но рано или поздно все непременно должно измениться к лучшему.


Два дня назад я приступил к работе над «Марди-Гра»: масштабным полотном размером восемь на десять. Огромные дубы, нависающие над участниками факельного шествия, уже были написаны, так же как и две блестящие платформы, запруженные беспечными гуляками.

Сегодня был день пьяного чернокожего факельщика, который так высоко вскинул вверх свой факел, что языки маслянистого пламени лизнули гирлянды бумажных цветов, украшавших нижнюю часть платформы.

Какое счастье было снова взять в руки кисть и писать, писать, осваивая совершенно новую и непривычную для меня тему, впервые изображать то, чего раньше делать не приходилось. Например, мужские лица, которые я еще никогда не рисовал. Я буквально чувствовал, как впервые за долгое время наполняется жизнью ответственное за творчество полушарие мозга.

Через панели из матового стекла в оранжерею, даже зимой пахнущую свежестью и землей, проникал рассеянный свет, который падал на пол из красного плитняка, на герань и каллы в горшках. Свет будто омывал белый холст и приятно грел руки.

Через открытую дверь я видел пологую крышу приземистого белого дома и своих друзей. Крайне умиротворяющее зрелище. Джи-Джи вышел из дома и присоединился к Белинде, продолжавшей сидеть в воде. Приехала Сьюзен Джеремайя, которая остановилась на Бенедикт-Каньон-роуд. Сьюзен была одета именно так, как одевалась в обычной жизни: она была в запыленной белой шляпе, потертых джинсах и голубой рубашке, на ногах — поношенные сапоги из змеиной кожи.

Но я решил не отвлекаться и с головой ушел в работу. Большими размашистыми мазками я написал жженой сиеной голову и спину факельщика. Я доверился своему душевному порыву, понимая, что человек, который может нарисовать маленькую девочку, вполне способен написать и мускулистое мужское плечо, и узловатую руку.

Я прилежно работал, а в голове уже зрел замысел другой картины. Это будет портрет Блэра Саквелла, выполненный в мрачных, темных тонах. Блэр, в своем жутком смокинге цвета лаванды, сложив на груди руки и скрестив ноги, сидит на откидном сиденье лимузина. Пылкий, страстный старина Блэр! Если бы мне удалось передать эту свойственную ему взрывчатую смесь вульгарности и сострадания, безрассудства и магического обаяния! Ага, ну точь-в-точь Румпельштильцхен, только на сей раз спасающий ребенка!

Мне предстоит создать еще много картин. Очень много! Сначала портрет Алекса, да-да, сначала портрет Алекса, а уж потом Блэра. Здесь у меня не было ни капли сомнения. Затем картина «Собаки приходят в гости к куклам». Замысел картины возник уже давно, и она будет преследовать меня, снова возвращая в особняк в викторианском стиле, до тех пор, пока я не напишу ее. Ну а теперь пора возвращаться к факельщику, к зловещим отблескам пламени на фоне деревьев.

Похоже, прошло часа два, не меньше, прежде чем я оторвался от работы. В бассейне уже никого не было, причем, наверное, уже давно. Ко мне направлялся Алекс, и я, даже не глядя, мог точно сказать: у него явно было что-то на уме.

— Джереми, извини, что отрываю от работы, — сказал он, — но тебе необходимо срочно поговорить со своей девочкой.

Когда я в сопровождении Алекса вошел в гостиную, то, едва взглянув на Белинду, сразу же понял, что случилась очередная неприятность. Белинда, одетая в белую коротенькую юбочку и хлопчатобумажный пуловер, сидела, опустив глаза и положив руки на голые коленки. Волосы она заплела в косички — как я и любил, — но такая прическа делала ее лицо совсем беззащитным. Она была похожа на человека, получившего удар прямо между глаз. Сейчас она чем-то напоминала Бонни, у которой во время нашей встречи было такое же потерянное и беззащитное выражение лица. Джи-Джи сидел рядом с дочерью и держал ее за руку.

— К нам едут Эш Ливайн и Марти, — сообщил Алекс. — У Марти имеется выгодное предложение для Белинды… Ну, ты понимаешь, насчет того, как исправить ситуацию для них с Бонни… В общем, сам знаешь…

Но что я мог знать? Я был так ошарашен, что не нашелся с ответом. И дело было даже не в том, что сказал Алекс, а в том, как он это преподнес. Кто-нибудь мог ожидать такого развития событий? По крайней мере, только не я.

Я повернулся и внимательно посмотрел на Белинду. Джи-Джи сидел с таким же несчастным видом, как и его дочь, но все же собрался с духом и произнес:

— Белинда, ну что тебе стоит просто встретиться с ним? Посмотрим, что он тебе скажет. Сделай это ради себя…

Я прекрасно понял, что имел в виду Джи-Джи.

Эш Ливайн и Марти приехали через пятнадцать минут. Белинда попросила меня остаться, но Джи-Джи с Алексом незаметно исчезли.

Это была моя первая встреча с Марти лицом к лицу, и меня потрясло, с какой непрошибаемой уверенностью он пожал мне руку и даже улыбнулся.

— Приятно познакомиться, Джереми!

Ой ли? Марти вел себя скорее как посетитель, на минутку забежавший в государственное учреждение, нежели как человек, предпринимающий отчаянные попытки сохранить работу. Серебристо-серый костюм, золотые украшения — все было при нем, ну и, конечно, черные как смоль волосы и горящий цепкий взгляд фанатика. Присутствие этого парня ощущалось даже тогда, когда он был в двух футах от тебя.

— Привет, дорогуша! — обратился Марти к Белинде с наигранной сердечностью. — Как я рад видеть тебя, солнышко!

Марти тут же уселся рядом с Белиндой и положил руку на спинку дивана, но, как я успел заметить, он не осмелился дотронуться до ее плеча.

Эш Ливайн, дочерна загорелый, поджарый, седовласый, облаченный в темно-синий костюм, сел в кожаное кресло за письменным столом Алекса и, сверкая белозубой улыбкой, начал говорить:

— Итак, Джереми, сейчас самое важное для нас — выйти из этого дерьма, благоухая, как майская роза. Потому-то мы все здесь и собрались. Я прав? Вы прекрасно знаете, как мы восхищаемся Алексом. Я хочу сказать, Алекс — олицетворение Голливуда. Теперь таких уже не делают. Я прав? И благодаря «Полету с шампанским» Алекс сейчас на середине пути чертовски волнительного возвращения в кино, и Алекс не может не признать: что хорошо для «Полета с шампанским», то чертовски хорошо и для всех нас. Я прав?

Он продолжал разглагольствовать, а я тем временем бросил взгляд в сторону Белинды, которая наконец подняла глаза и украдкой посмотрела на меня. Ее губы тронула легкая улыбка — скорее даже не улыбка, а намек на нее, который, похоже, Марти успел заметить. Марти подмечал все и так и бросал в нашу сторону многозначительные взгляды.

— …пара серий «Полета с шампанским», где будут заняты Алекс и Белинда, — разливался соловьем Эш Ливайн. — Словом, фантастическая реклама для Алекса, особенно после всего, что случилось. И для Белинды тоже! Потрясающая реклама для Белинды! Я хочу сказать, они слышали о Белинде, они видели ее фото, и вот, пожалуйста, они видят ее, и не в зернистых иностранных фильмах, и не на глянцевой рекламе норки, нет, они видят ее в прайм-тайм на экране телевизора. Причем все камеры направлены только на нее. Мы говорим о шоу номер один в этой стране, естественно, когда мы снова запустим проект. А когда мы его запустим, э-э, мы побьем все рекорды, так вот, ее просто завалят письмами от поклонников, я хочу сказать, поклонники в ярости из-за приостановки показа «Полета с шампанским», поклонники этого просто не понимают. Одним словом, если телекомпании не примут подачу, э-э, у нас полно предложений от кабельных каналов, независимых каналов, э-э, Алекс и Белинда в тех же сериях, мы вернем им человека, которого им так не хватает, и Белинду в придачу! Так вот, мы говорим даже не о шоу номер один, мы говорим об особом случае!

Выражение лица Белинды незаметно изменилось. Она больше не улыбалась, а взгляд стал твердым и решительным. Она смотрела на Эша в упор и долго не отводила глаз, а затем бросила взгляд в мою сторону. Ее губы снова слегка изогнулись в улыбке. Горькой? Нет, скорее удивленной. Интересно, она собиралась заорать на них прямо сейчас или чуть позже?

— Эй, подожди, Эш! — перебил Ливайна Марти. — Послушай, Джереми вовсе не обязательно все это слушать, а Белинда — умная девочка, так ведь, дорогуша? Белинда знает, о чем мы здесь говорим. — Тут его голос дрогнул, и он повернулся к Белинде.

В комнате вдруг стало тихо. Эш, положив руки на колени, молча сидел в кресле. Я же предпочел выбрать роль стороннего наблюдателя.

— Солнышко, — продолжил Марти, — сделай это ради Бонни. Очень тебя прошу. Тогда нас больше не будут поливать дерьмом. Сделай это, чтобы выправить положение дел.

Белинда ничего не сказала. Но она явно собралась и больше не смотрела, как загнанный зверек. Ее взгляд был устремлен куда-то вдаль, в сторону оранжереи. Похоже, она даже не слышала Марти. Она вела себя так, будто, кроме нее, в комнате никого нет.

Марти же глядел прямо на меня. Он сидел с непроницаемым лицом, не сводя с меня глаз и неуловимо напоминая хищника, готовящегося к прыжку.

— Марти, я хочу поговорить с Джереми наедине, — нарушила затянувшееся молчание Белинда и, встав с места, вышла в коридор. Я поспешил за ней.

Но когда мы оказались вдвоем, Белинда так и не проронила ни слова. Она вопросительно посмотрела на меня, словно ждала, когда я заговорю. Что я и сделал.

— Ты помнишь, что тогда говорил Олли Бун насчет силы? — положив руки ей на плечи, спросил я. — Ты еще писала об этом в письме…

Белинда кивнула. Она сумела стряхнуть с себя оцепенение, и глаза ее оживились, хотя в них по-прежнему читалось страдание.

— Солнышко, Олли был абсолютно прав. Тебе не нравится иметь власть над людьми. И ты не умеешь ею пользоваться.

Белинда снова кивнула, но промолчала, продолжая испытующе смотреть на меня. Лицо ее было одновременно невинным, что еще больше подчеркивали восемь симпатичных косичек, заплетенных на макушке, и решительным.

— Но пришло время еще раз переступить через себя и применить силу, — сказал я и, не дождавшись ответа, продолжил: — Я знаю, о чем ты думаешь. Ты думаешь о Джи-Джи и о тех слухах, что тогда о нем распустили. Ты думаешь о том звонке, на который твоя мама не пожелала ответить.

— А еще о тебе, Джереми, — наконец выдавила Белинда. — О том, что они хотели с тобой сделать.

— Я знаю. И никто не собирается тебя ни в чем винить. Тебе решать, мое солнышко. Но если ты все же сделаешь то, чего они от тебя хотят… Если все же пойдешь им навстречу и снимешься в двух сериях их несчастного «Полета с шампанским», ну, тогда ты сможешь жить спокойно, зная, что уже не держишь их на крючке, а коли что-то пойдет не так, то это уже будут их трудности.

Мои слова явно удивили Белинду. Лицо ее просветлело, словно утреннее солнце выглянуло из-за туч и залило теплым светом комнату.

— Ты что, действительно советуешь мне именно так и сделать? — В ее глазах я увидел откровенное удивление, совсем как тогда, несколько дней назад, когда мы сбежали из Сан-Франциско в Рино.

— Да, советую. Полагаю, тебе следует помочь им. Ведь только тогда ты сможешь спокойно повернуться и пойти своим путем.

— Я боялась, что ты не одобришь, — смущенно посмотрела на меня Белинда. — Я боялась, что никогда не поймешь и никогда не простишь меня.

— Послушай, у нас есть уникальный шанс разом решить наши проблемы, так чтобы всем было хорошо. И тогда мы будем по-настоящему свободны.

— Ох, Джереми! — выдохнула Белинда и, поднявшись на цыпочки, поцеловала меня. — Слава богу!

И впервые за долгое время я увидел перед собой прежнюю — сияющую — Белинду. Похоже, нам все же удалось перевернуть темную страницу нашего романа.


Бонни ждала в темном лимузине возле ворот и о чем-то беседовала с Алексом, который сидел на заднем сиденье, приоткрыв дверь. Увидев нас, он сказал: «Извини, дорогая» — и вышел из машины.

Я остался стоять с Эшем Ливайном, а Белинда и Марти подошли к лимузину. Марти занял место Алекса, который поспешил присоединиться к нам с Эшем. Алекс пожал Эшу руку и заявил, что Бонни выглядит изумительно, не женщина, а видение, и Эш, в свою очередь, воскликнул, что просто счастлив снова видеть Алекса и любая встреча с ним для него, Эша, — огромное удовольствие.

В это время Марти уже вышел из машины. Он посмотрел на Белинду, которая, опустив голову со слегка подрагивающими косичками, стояла и ждала, что он скажет.

— Солнышко, залезай в машину и поговори с ней, — ободряюще погладил Белинду по руке Марти.

Когда Белинда садилась в лимузин, у меня будто что-то оборвалось внутри. Подойдя поближе, я услышал ее тоненький голосок:

— Привет, мама!

— Здравствуй, дорогая.

— Мама, ты себя уже лучше чувствуешь?

— Да. Спасибо, дорогая. Я рада, что у тебя все хорошо.

— Мама, может, мне стоит, чтобы исправить ситуацию, ну, сама понимаешь, сняться в одной из серий?

— Конечно, дорогая. Это было бы замечательно, просто замечательно.

— Хотя бы в небольшой роли. Они предлагают мне сняться вместе с Алексом Клементайном…

— Конечно, дорогая. Как пожелаешь.

И тут на подъездной дорожке появилась незнакомая машина: новенький «БМВ». Машина остановилась прямо у ворот, и Марти махнул рукой сидящим внутри мужчинам. Мужчин было трое, и все они оказались фотографами. У одного был похожий на аккордеон старомодный фотоаппарат, у двух других на шее висели «Никон» и «Кэнон».

Затем Марти попросил Бонни и Белинду выйти из лимузина. Белинда вышла первой и подала руку Бонни, которая, зажмурившись от яркого солнца, сразу же опустила голову.

Да, Бонни действительно была не женщиной, а видением, и тщательно подобранный наряд еще больше усиливал впечатление. На Бонни был ярко-красный шерстяной костюм, выгодно подчеркивавший достоинства фигуры. Ее темные волосы блестящей шелковой волной падали ей на плечи. Бонни смотрела на нас сквозь толстые стекла очков и, казалось, никого не видела. Бонни обнимала Белинду за талию, а Белинда положила руку матери на плечо и слегка склонила к ней голову. И фотографы тут же приступили к работе.

На съемку ушло не более трех минут. Во дворе стояла абсолютная тишина, нарушаемая лишь жужжанием и щелканьем фотоаппаратов. Затем фотографы забрались в «БМВ», и машина, сделав крутой вираж, умчалась прочь.

Белинда помогла матери сесть в лимузин и сама пристроилась рядом с ней.

Я искоса посмотрел на Марти и совершенно неожиданно для себя обнаружил, что мы стоим практически рядом: нас разделяло не более трех футов.

Марти стоял, небрежно облокотившись о крышу лимузина, и испытующе смотрел на меня. Он бросал в мою сторону мрачные взгляды и, казалось, был готов просверлить во мне дыру своими горящими черными глазами.

— Пока, мама. Рада была видеть тебя, — произнесла Белинда.

— Пока, дорогая.

Мне трудно было сказать, прислушивался ли Марти к их разговору или нет, потому что, даже когда Белинда вышла из машины, он продолжал есть меня глазами, время от времени едва заметно кивая, словно в такт своим мыслям. Я так и не понял, что бы это могло значить. И скорее всего, никогда не пойму. Но когда он подошел ко мне, чтобы пожать на прощание руку, я постарался ответить ему сердечным рукопожатием. Мы вежливо попрощались, посмотрели друг на друга и разошлись, так ничего друг другу и не сказав.

— Спасибо тебе, дорогуша, — ухмыльнулся Марти и, ткнув в сторону Белинды пальцем, добавил: — Помнишь, я обещал написать для тебя улетный сценарий? Потерпи немного и сама увидишь!

— Так уж не старайся, Марти! — прошептала Белинда. — Я собираюсь в Рио и вовсе не жажду становиться звездой на телевидении.

Марти улыбнулся открытой искренней улыбкой, потом наклонился и поцеловал Белинду в щеку.

И вот лимузин уже медленно выехал из ворот, пополз вниз по горной дороге навстречу рыжему солнцу. Я обнял Белинду, а она, прижавшись ко мне, провожала глазами уходящий лимузин с тонированными стеклами, за которыми невозможно было ничего разглядеть. А потом Белинда вдруг подняла руку, словно кого-то заметила, хотя, конечно же, никого она заметить не могла, и помахала вслед удаляющейся машине.

Когда лимузин скрылся из виду, она повернулась ко мне, и я снова увидел прежнюю Белинду.

— Эй, Джереми, — лучезарно улыбнулась она. — Давай подумаем о Рио! Я хочу сказать, что ты поедешь туда вместе с нами. Идет? Я собираюсь позвонить Сьюзен. Ведь, похоже, насчет фильма уже заметано? И мы точно поедем!

— И ты еще спрашиваешь, моя девочка!

Белинда закружилась в танце прямо на дорожке. Она хлопала в ладоши и победно трясла смешными косичками.

— Значит, после двух серий, ну ты понимаешь, с мамой и Алексом, мы сразу отчаливаем! — воскликнула Белинда и скрылась в полумраке дома.


В тот же день, несколько позднее, состоялась неизбежная пресс-конференция. Не могла не состояться. Белинде пришлось сидеть рядом с Джи-Джи и под прицелом видеокамер делать заявление для прессы. Любопытно, что новый салон Джи-Джи в Беверли-Хиллз интересовал репортеров не меньше участия Белинды в сериале.

Сьюзен и Сэнди Миллер тоже приехали, поскольку Сьюзен никак не могла пропустить «весь этот цирк». Присоединившийся к ним Алекс сидел на камнях возле бассейна. Сэнди, вся в кружевах, с жемчугом на шее, сжимала руку Сьюзен длинными пальцами. «Персик» — так, кажется, в свое время охарактеризовала ее Белинда? Да, здесь уж ни прибавить, ни убавить. Сэнди действительно была точно спелый персик. Она даже пыталась заигрывать с Алексом. Но Сьюзен только наблюдала за всем со снисходительной улыбкой на губах.

Алекс же наслаждался жизнью и потчевал Сэнди различными забавными историями. Сьюзен, воспользовавшись его благодушным настроем, принялась журить его за то, что он потребовал слишком высокий гонорар за участие в ее фильме «Постыдные желания», нарушив тем самым ее «шкалу расценок». Алекс не остался в долгу и заявил, что у нее еще нос не дорос, чтобы пытаться обработать его, причем в отсутствие агента, на его же собственном дворе и у его же собственного бассейна.

— Клементайн, вы что, хотите, чтобы вас запомнили по «Полету с шампанским»?! Я предлагаю вам настоящий фильм, фильм самой высокой пробы, такой, как в старое доброе время, если вы еще помните. Здесь и сюжет, и характерная роль для вас, стиль, глубокий смысл — словом, час сорок пять минут хорошего кино без перерыва на дурацкую рекламу. Улавливаете мысль?

Я вернулся в гостиную и остановился перед портретом Фэй Клементайн, который я написал двадцать пять лет назад. Портрет так и остался висеть над камином, куда я собственноручно повесил его в тот последний день, перед отъездом в Сан-Франциско. И хотя меня немного расстраивали мелкие огрехи — некоторое нарушение перспективы, — портрет мне нравился. И всегда нравился. Я был доволен своей работой.

И теперь, когда я смотрел на портрет: на щеку Фэй с милой ямочкой, на ее изящную руку, покоящуюся на розовом шелке платья, — я чувствовал легкое возбуждение, о котором окружающим незачем знать и не стоит даже пытаться понять. Конечно, работа была достаточно сырой, и ей не хватало тех магических флюидов, что исходили от картин с Белиндой. Но портрет Фэй был самым настоящим началом, и я осознал это только тогда, когда, пройдя полный круг, наконец вернулся к истокам.

Я не услышал, как в комнату вошел Алекс и остановился у меня за спиной. Он положил руку мне на плечо и, когда я повернулся, ласково улыбнулся.

— Так держать! — воскликнул он. — Скажи всем, что я велел. Ты в своем праве.

— Ты что, имеешь в виду наш старый спор? Насчет искусства и денег, жизни и смерти?

— Уокер, не забывай о своем любимом слове «правда». Когда ты не вставляешь слово «правда» в каждое второе предложение, мне становится не по себе.

— Ну ладно, речь шла об искусстве, деньгах, жизни, смерти и правде. И вот теперь ты говоришь мне, что я был прав.

— Я до сих пор удивляюсь, откуда у тебя была твердая уверенность, что все обернется именно так.

— Уверенность? У меня? Да не было у меня никакой уверенности!

— Меня не проведешь, — ответил Алекс. — Кстати, тебе только что звонила Клер Кларк, твой агент. Она решила поговорить со мной, «потому что ты не отвечаешь на ее звонки»…

— Сейчас мне пока не о чем с ней говорить, — отрезал я.

— И ты, естественно, знаешь, что ей нужно. Так ведь?

— Ей нужна Белинда в качестве клиента. Я сказал Белинде. Клер вполне может подождать, пока та сама решит.

— Нет, мой милый мальчик, хотя она хочет и это тоже — как часть сделки, — если, конечно, сможет получить… Нет, ее завалили предложениями купить твою историю. Она интересуется, не продашь ли ты права на нее.

— На мою историю!

— Твою и Белинды. Все до кучи. Она просит тебя хорошенько подумать. Она боится, что кто-нибудь использует ее, поскольку вы теперь публичные люди. Сам понимаешь, какой-нибудь телефильм, состряпанный на скорую руку. И они вполне способны это сделать. Использовать ваши имена и все такое. Она хочет напугать их до полусмерти пакетным соглашением, цифрой с шестью нулями.

Я только рассмеялся в ответ. На самом деле, я совсем расклеился. Я так смеялся, что мне даже пришлось сесть. Не то чтобы я смеялся слишком громко. Нет, то был совсем другой смех. Он шел как бы изнутри, и у меня слезы наворачивались на глаза. Итак, я сидел, с трудом сдерживая приступы смеха, и смотрел на Алекса.

Алекс стоял, накинув на плечи розовый кашемировый джемпер и засунув руки в карманы голубых брюк, и ухмылялся прямо мне в лицо, а в глазах его играли озорные огоньки.

— Расскажи об этом своей жене, Уокер, — сказал он. — Главное правило подкаблучников у нас, в Тинсельтауне, — советоваться с женой перед заключением пакетного соглашения и сделки с шестью нулями.

— Ну конечно, это и ее история тоже, — с трудом переведя дух, произнес я. — О, можешь не сомневаться, я обязательно с ней посоветуюсь. Наберись терпения.

— Не могу не отдать тебе должное. Все получилось именно так, как ты и предсказывал. Что есть, то есть. Должно быть, то была дозированная грязь в дозированном количестве. Ты не находишь? — улыбнулся Алекс, но потом его лицо омрачилось, и он спросил озабоченным тоном: — Джереми, с тобой действительно все в порядке?

— Алекс, ты можешь быть за меня абсолютно спокоен. Со сделкой или без сделки, у меня все прекрасно.

— Джереми, я знал, что ты именно так и скажешь, но я приглядываю за тобой. Не возражаешь? Помнишь Оскара Уайльда? Когда он шлялся по Лондону с крутым и парнями, торгующими своим телом. Психоаналитик Кук назвал это «Пиршеством пантер». Ну что, вспомни? Хм… Джереми, ты же знаешь, что представляет собой наш город? Это телефонные звонки от пантер, и обеды с пантерами, и коктейли с пантерами, и «увидимся позже», брошенное пантерами. Ты должен следить за каждым своим шагом.

— Алекс, внешность обманчива, — сказал я. — Я вовсе не случайно приехал сюда, хотя мог бы остаться жить среди викторианского хлама в Сан-Франциско. И я не променял детские книжки на Тинсельтаун. Это не так. Я просто вернулся к развилке дорог, чтобы, в отличие от того, первого раза, выбрать правильный путь. И на самом деле Голливуд здесь вовсе ни при чем. Тут дело скорее во времени и в том, что надо внимательно смотреть себе под ноги и правильно использовать вещи, которые лежат у тебя прямо под носом. И именно поэтому я в полном порядке.

— Ну, узнаю прежнего Джереми, — легонько сжал мне плечо Алекс. — А теперь немножко правды — и я сдаюсь!

И с этими словами он повернулся и вышел из комнаты, чтобы присоединиться к Джи-Джи, который в компании дам ждал его в патио. Репортеры уже успели уйти, и Белинда, с облегчением стянувшая с себя джинсы и рубашку и оставшаяся в откровенном бразильском бикини, вытянула руки вперед и рыбкой нырнула в бассейн.


И вот мы с Фэй снова остались вдвоем. Я люблю тебя, Фэй.

Я поднял глаза на портрет, и у меня в голове один за другим стали возникать замыслы будущих картин — картин, наполненных яркими красками и одновременно содержащих все оттенки черного цвета. Наброски портретов Алекса, Блэра, Джи-Джи и Белинды — моей Белинды, но уже совершенно в другом окружении.

Блестящие контуры, да-да, именно так, а еще тени, которые всегда размываются светом прожекторов. И конечно, необходимо передать цвет и фактуру Калифорнии.

Но все эти золоченые образы были лишь малой толикой того, что озарит меня не сейчас, а потом. На самом деле мой мир уже заполнили тысячи самых разных существ всех возрастов и форм, а также тысячи самых разных декораций, относящихся к прошлому, настоящему и будущему — неведомому и неизученному. Впервые в жизни я мог сделать все, что пожелаю.

Благодаря Белинде я вырвался из мира снов, попав в полосу ослепительного света жизни, такой, какая она есть.

Калифорния, 1986

Загрузка...