В комнате, где лежала Хелен, тётушка Катарина жгла можжевеловые веточки, но тошнотворный запах всё равно распространился по всему дому. Он забивал ноздри и пропитывал одежду тех, кто приходил навестить больную. Таких было немного: Катарина, барон Линдхольм да синьор Мазини.
Эрик стоял в отдалении, чтобы не видеть гнойники на шее несчастной, а Мазини не побоялся сесть в ногах. Хелен кашляла и задыхалась, к потному лбу прилипли пряди серых волос, а нос заострился.
— Хелен, я знаю, ты считаешь синьора Форти виновником смерти матери, — начал Эрик, — но ты его любила, и я верю, что любишь до сих пор.
Хелен прошептала:
— Я сурово за это наказана.
— Это ты рассказала ратману Клее о Маттео?
— Нет.
— Но только ты знала, что он ходит молиться в крипту!
— Не только я, — Хелен закашлялась, но подавила приступ. Капля пота скатилась по виску.
— Верно, я тоже знал. Но я не доносил на Маттео.
— Я тоже не доносила.
Барон почувствовал бесполезность разговора. Он и раньше считал её дурочкой, а теперь и вовсе не знал, как приподнять завесу, которой она отгородилась от него и его вопросов. Серебряные монеты, которые она так охотно брала, потеряли над ней власть — честная протестантка не верила в лодочника Харона.
— Откуда ты узнала, что Маттео преследовал меня?
— Слышала от людей.
— Не ври! Люди болтают, что это я его соблазнил. Почему же ты решила, что соблазнитель — он, а не я? Кто тебе рассказал?
Хелен прикрыла глаза. Из-под бледных век выкатились две мутные слезы. Маэстро укоризненно глянул на барона и вложил в бессильную руку платочек:
— Не плачьте, Хелен. Барон хочет вызволить Маттео из тюрьмы. Ему грозит казнь.
— Разве он не заслужил? — она снова закашлялась, и итальянский батистовый платок обагрился кровью.
— О Хелен! — воскликнул маэстро. — Он был для вас самым добрым и преданным другом! Вы называли его ангелом, целовали ему руки и обливались слезами, когда он пел.
Она беззвучно заплакала. Впервые на памяти барона без рыданий и всхлипов. Ему стало жаль девушку. Жаль Хелен, Маттео, себя, Мазини, Агнету с Линдой, Катарину, беременную жену Карлсона — их всех, запертых в осаждённом городе под лучами палящего солнца. С каждым днём запасы воды и продовольствия таяли, а число трупов увеличивалось. Кладбище осталось за воротами, поэтому гробы складывали в Домском соборе, но жара не позволяла о них забыть. Скоро и Хелен к ним присоединится. Он вдруг вспомнил:
— Апостол Павел сказал: любовь долготерпит, милосердствует и не мыслит зла. Помогите мне спасти Маттео.
Хелен повернула к нему страшную голову, вытянула костлявый палец и захрипела:
— Не вам читать мне Евангелие, барон Линдхольм! Вы тоже заслуживаете смерти! Дьявол прикинулся райским каплуном, а петушок оказался содомитом. Бог и вас покарает за разврат! Не надейтесь избежать божьего суда!
Знакомый пыл, знакомые слова!
— Хелен, ты разговаривала с графом Стромбергом? Это он тебе сказал, что Маттео меня преследовал? Ты говорила ему о крипте? Кто из вас предал Маттео?
А Хелен кашляла и кашляла. Брызги крови летели на одеяло и тяжело вздымающуюся грудь.
— Не предавала я его… Я его любила… — прохрипела она и обессиленная упала на подушку.
Мазини бросился к ней, подал стакан воды:
— Мы верим вам, Хелен, верим.