Белый обелиск

IV

Еще дня два ройт Ольгер всячески припоминал Свиридову его побег, а потом жизнь мало-помалу возвратилась в свою колею. И вот тогда-то, как ни странно, Альку стало окончательно паршиво. Раньше, когда его постоянно отвлекали мысли о побеге или злость на Ольгера, Свиридов забывал - или, по крайней мере, делал вид, что забывает - о самом главном. Проще говоря, о том, что он по-прежнему не знает, где он, сколько дней или недель ему еще придется здесь пробыть и даже - сможет ли он вообще когда-нибудь вернуться к своей настоящей жизни. Девушка, из-за которой Альк, похоже, впутался во всю эту историю, сказала, что Луна - это еще не очень далеко. Из этого следовало, что Свиридов может находиться где угодно. На Уране, на Плутоне или даже на какой-нибудь еще Альфа Центавре. Но скорее все же на Уране, потому что солнце здесь было точь-в-точь такое же, как на Земле. Оставив в стороне вопрос, как ему удалось перенестись через огромное, пустое черное пространство, заполнявшее космический эфир, и очутиться прямо здесь, Свиридов задавал себе естественный вопрос - не может ли случиться, что он точно так же неожиданно и просто "упадет" обратно? И каждое утро, не успев открыть глаза, долю секунды верил в то, что снова очутился дома.

Может быть, о нем уже составлена заметка в полицейском околотке. "Пропал без вести Свиридов Александр..." Хотя не исключено, что Альк попал не в настоящее, а в прошлое, и само время для него застыло, будто муха в янтаре. Тогда получится, что он здесь что-то делает, пытается сбежать от Ольгера - а где-то там, в квартире Перегудовых, Алелаида сидит с поднесенным к губам мунштуком, и неподвижный дым вокруг нее похож на клочья серой ваты. Но, как бы там ни было, его жизнь разделилась на две половины - "там" и "здесь".

Домой, - мысленно повторял Свиридов. Я хочу домой. Я не смогу тут жить.

Несмотря на все сходство Этого Места с его миром, были и различия. Малозаметные, подчас почти неуловимые, но от того гораздо более саднящие. Чуть-чуть другой оттенок неба. Едва ощутимое различие во вкусе пищи и воды. Даже сам воздух, хотя и вполне пригодный для дыхания, все-таки был совсем другим, хотя Альк в жизни не сумел бы объяснить, в чем заключается отличие. Странное дело: когда Альк бывал в Крыму, вода, и воздух, и южное солнце отличались от привычных, петербуржских, даже больше, чем теперь, а все-таки _тогда_ он вообще не чувствовал себя чужим. Теперь же бывшему студенту иногда казалось, что он - что-то наподобие занозы в теле этого чужого мира. Нечто бесполезное и чужеродное, от чего и время, и пространство всячески стараются избавиться. И никого, конечно, не волнует, каково при этом быть на положении самой занозы.

Но самым кошмарным, безусловно, были люди.

Кроме ройта, Квентина и Лесли, Альк не видел почти никого, но этой троицы было вполне достаточно, чтобы понять, что в этом мире ему _никогда_ не отыскать такого человека, который будет в состоянии его понять. Местные жители были чужими - от подметок башмаков до кончиков ногтей.

Альк все сильнее погружался в беспросветную хандру. С Ольгером он уже не пререкался, но и улыбаться почти перестал. Беспрекословно исполнял все, что ему велели, а как только Хенрик отпускал его, шел в свою комнату на чердаке и сразу же ложился спать. Во сне он никогда не видел Это Место. Только дом, Лопахина и университетские лекториумы.

Глядя на Алька, Ольгер то и дело мрачно хмурился. У Свиридова даже создалось впечатление, что сейчас Ольгер недоволен им гораздо больше, чем в первые дни, когда Альк постоянно забывал что-нибудь сделать и дерзил по двадцать раз на дню.

Но поначалу он решил, что это ему только кажется. В конце концов, с чего бы Ольгеру быть недовольным?..

В очередной раз закончив убирать тарелки со стола и получив от ройта позволение идти обедать самому, Альк ровным голосом ответил "Да, ройт Ольгер", но направился не в кухню, а в прихожую. Альк думал, что уже привык к манерам ройта, но на этот раз мужчина его удивил.

- А ну стоять, - приказал Ольгер таким тоном, что Свиридов сперва замер посреди гостиной, и только потом подумал, что он, собственно, сделал не так. - Обедать ты не собираешься?

- Простите, ройт. Я не хочу.

- А почему?

- Не голоден, наверное.

- Последние _четыре дня_?

- Нет. Я сегодня ел, ройт Ольгер.

- Да, это я заметил по твоим ввалившимся щекам, - фыркнул мужчина. - А как ты "ел", я видел. Кусок хлеба с сыром и стакан воды. Какого лешего?.. Если так будет продолжаться, то соседи скажут, что я своих людей голодом морю.

Альк посмотрел на ройта с удивлением.

- Сюда же никто не заходит, ройт.

- Тьфу, бестолочь, - поморщился мужчина. - Шагай на кухню и поешь по-человечески. Можно подумать, что мне больше делать нечего... а, ладно.

Оборвав себя на полуслове, Ольгер махнул на Свиридова рукой - катись, мол.

Впервые за несколько дней в душе Алька шевельнулось возмущение. Что это получается? Мало Хенрику Ольгеру того, что Альк без возражений выполняет все его приказы, так теперь его так называемый "хозяин" еще собирается ему указывать, когда и что он должен есть. Что дальше? Пожелает контролировать, с какой ноги Свиридов встал с постели?!

Альк пришел на кухню, раздраженно плеснул в глиняную миску чечевичной похлебки - на самое донышко, только чтобы ройт Ольгер потом не придрался, что его распоряжение не выполнили, и стал возить в миске деревянной ложкой.

- Эй, Альк, - окликнули Свиридова. Он вскинул голову и увидел стоявшего в дверях Ольгера. Тот привалился плечом к притолоке и смотрел на собеседника со странным выражением сочувствия. - Я понимаю, в чем проблема. Я почти два года был в плену у белгов. Почти в том же положении, что ты теперь, но только хуже. В самый первый месяц в рабстве мне не то что есть - жить не хотелось.

Альк уронил ложку в суп.

- Вы были в рабстве?!

Ройт слегка прищурился.

- Был.

Отодвинул рукав и продемонстрировал едва заметный след вокруг запястья. Александр запоздало удивился, что он не заметил его раньше. Вероятно, потому, что слишком не рассчитывал увидеть что-нибудь подобное.

- И вы... сбежали?

- Не совсем, - качнул головой ройт. - Когда я попал в плен, я был серьезно ранен и не мог даже ходить. Тот человек, который заплатил за право взять меня к себе, не дал мне умереть. Он знал, кто я такой, и потому рассчитывал, что, когда я встану на ноги, я буду учить его сыновей фехтованию. Он предложил мне договор - я обучаю их три года, а потом он возвращает мне свободу.

Альк поморщился. Ну Ольгер, нашел, с чем сравнить. Он знал, что рано или поздно попадет домой, и даже в рабстве занимался делом, которое ему определенно нравилось.

- ...Естественно, я отказался, - спокойно закончил Ольгер.

- Почему? - вытаращил глаза Альк.

Ольгер повел плечом.

- Белги - наши исконные враги. Я не могу учить владению оружием того, кто потом обратит его против моей страны.

- И ваш хозяин не пытался вас заставить? - спросил Альк скептично. Опыт жизни в этом мире научил его, что принципы или желания прислуги здесь в расчет не принимались.

В глазах Ольгера мелькнул какой-то странный огонек.

- Нет, - мягко сказал Хенрик - с недоступной пониманию Свиридова иронией. - Он не пытался меня принуждать.

Ольгер едва не улыбнулся, когда мальчишка подозрительно спросил, не попытался ли его бывший хозяин настоять на своем. Хенрика привезли в усадьбу белга на рассохшейся подводе. А до этого из него восемнадцать дней пытались выбить правду - сколько инсарских корпусов форсировало реку Сош, пока отряд Хенрика Ольгера отвлекал противников на противоположном берегу. В конце концов им все же удалось узнать количество прорвавшихся инсарцев. Но - не от него.

И когда Ольгер, улыбнувшись черными разбитыми губами, сказал "нет", его новый хозяин, заплативший за полубесчувственное тело на подводе восемьдесят синклеров - гораздо больше, чем стоила жизнь обычного раба - с минуту молча постоял над ройтом, а потом ушел.

Белги порой бывали исключительно жестоки. Но вот дураками их еще никто не называл.

- Меня пытался вынудить давать уроки фехтования не сам хозяин, а его старший сын, - сказал ройт Ольгер, ухмыльнувшись. - Потом, уже после того, как я оправился после своей... болезни. Парню было лет тринадцать, и ему покоя не давала мысль, что предназначенный для него с братьями учитель носит воду или чистит овощи на кухне. Он решил, что не мытьем, так катаньем добьется от меня чего-нибудь полезного. Он выбрал удобный момент, когда нас с ним никто не видел, взял палку и попробовал меня ударить. Я отобрал палку и сломал ее - а на второй день повторилась та же самая история. Мне это начало надоедать, так что я сунул его головой в сугроб и дал хорошего пинка. Я был уверен, что он пойдет жаловаться своему отцу, но ничего подобного. Меня никто не трогал, и я понял, что он никому ничего не сказал. А когда подобная история произошла еще раз, до меня дошло, что я уже учу этого парня - хотя, разумеется, не совсем так, как это представлял его отец. Я понял, что так дело не пойдет.

- И тогда вы сбежали?.. - предположил Альк. Ольгер едва заметно усмехнулся. Тема о побеге явно занимала его собеседника превыше всего остального. Вероятно, хотел выяснить, как должен убегать из рабства _умный_ человек. У самого-то парня с планами побега выходило плохо.

- Нет, сбежал я куда позже. А тогда я просто перестал ему отвечать. Первое время он даже не понимал, в чем дело. Потом разозлился и решил, что у него получится меня заставить.

- Разве у тебя нет чести, что ты позволяешь себе бить?.. - голос темноволосого парнишки был высокомерно-безразличным, как и полагается знатному человеку, обращавшемуся к серву, но глаза сверкали от негодования. Казалось, что эти глаза вот-вот прожгут у Хенрика в спине дыру.

Ольгер поднял топор и расколол еще один чурбак.

- Эй! Разве ты меня не слышишь, серв? Отвечай, когда с тобой разговаривают!

- Ну, раз мы говорим о чести, вспомни, что за это утро ты уже три раза нападал на безоружного.

Подросток вспыхнул.

- Это не одно и то же! Ты сильнее, даже когда безоружный. И я уже видел, как ты отбираешь эту палку, когда хочешь. Может быть, ты думаешь, что я кому-нибудь пожалуюсь? Не бойся. Я не побегу рассказывать отцу!

- Я знаю, - усмехнулся Ольгер, выкатывая из поленницы еще одно бревно и взгромоздив его на козлы, чтобы позднее распилить на несколько поленьев.

- Но сражаться ты не будешь? - раздраженно донеслось у Хенрка из-за спины.

- Нет, не буду, - согласился Ольгер, уже зная, что мальчишка сейчас оседлает своего любимого конька.

И не ошибся.

- Потому что у тебя нет чести! Только человек без чести может допустить, чтобы его били палкой, как собаку.

Ольгер отложил топор и обернулся. Он серьезно опасался, что от серенад на тему "у тебя нет чести" у него в конце концов поедет крыша. Хенрик слушал их последние три дня и понял, что занудство большинства учителей в кадетском корпусе - ничто в сравнении с упорством малолетнего паршивца, возжелавшего во что бы то ни стало обучаться фехтованию.

- Малыш, достоинство мужчины состоит не в том, чтобы ударить каждого, кто вздумает ударить тебя первым. Истинная честь - это умение не уклоняться от своих решений, как бы трудно тебе ни пришлось, - сказал ройт Ольгер.

И вернулся к прерванной работе. Как ни странно, постояв у него за спиной еще немного, мальчик потихоньку отошел.

- ...Двумя годами позже этот парень помог мне сбежать из плена, - завершил свое повествование ройт Ольгер. - Поначалу я боялся, что он меня выдаст, но он принес мне еды в дорогу и даже кое-какие деньги. Я сказал ему, чтобы он не мешался в этом дело, и что отец поколотит его, если все откроется, но он все-таки помогал мне опоить обоих сторожей в усадьбе. Восемь дней спустя я уже был в предгорье и попал в одну из наших приграничных крепостей. О том, чтобы вернуться в гвардию после того, как я был сервом и носил браслет, конечно, не могло идти и речи. Мне оставили мой чин - из уважения к прошлым заслугам - но о настоящем офицерстве мне пришлось забыть. Я стал простым разведчиком - тем более, что за время своего пребывания у белгов превосходно изучил их нравы и язык. Что же касается тебя...

Ольгер вздохнул.

Да не так уж ему нужен был еще один слуга - до сих пор Хенрик превосходно обходился Квентином и Лесли. И даже потраченные деньги - леший с ними, вон его бывший хозяин потерял из-за самого Ольгера в четыре раза больше. Но вот для "свалившегося с Луны" парня вожделенная свобода обещала обернуться кое-чем похуже службы в доме Ольгера. Даже похуже королевской каторги, если на то пошло. В реальной жизни этот парень разбирался хуже, чем иной десятилетней, зато безответственности и дурацкого упрямства у него хватило бы на пятерых.

Сказать ему об этом напрямую - Альк, скорее всего, будет оскорблен до глубины души. А если не сказать - зачахнет от тоски или придумает еще один нелепый план побега.

Ройт еще чуть-чуть подумал и сказал:

- Что касается тебя, не забывай о том, что жизнь непредсказуема. Сегодня кажется, что никакой надежды уже нет - а завтра получается совсем иначе.

Альк во все глаза смотрел на Ольгера, как будто ожидал, что тот добавит что-нибудь еще. Но Ольгер развернулся и ушел, поскольку ему резко - и, как это с ним бывало, совершенно - расхотелось хоть о чем-то говорить.

Ольгер не сомневался в собственных словах, сказанных Альку. Но одновременно с этим твердо знал, что в _его_ жизни ничего хорошего произойти уже не может.

* * *

После памятной беседы с ройтом Альк подумал, что он вел себя как эгоист. Или же как дурак - если считать, что это не одно и то же. Во-первых, он был не вполне справедлив к Хенрику Ольгеру. При более пристальном рассмотрении ройт оказался не такой скотиной, какой Альк его воображал. И уж тем более не туповатым солдафоном с кругозором отставного прапорщика. Кто бы мог подумать, что Ольгер способен на сочувствие к слуге, а уж тем более на то, чтобы пытаться его чем-то подбодрить?..

Тем временем настал сентябрь, ночи стали холоднее, и в очередное утро Квентин слег в постель от приступа местной болезни, здорово напоминавшей ревматизм. После чего мгновенно стало ясно, что порядок в доме Ольгера держался исключительно на нем. Альк, не любивший мажордома за неискоренимое занудство, вечный старческий бубнеж, а прежде всего - за манеру говорить о ройте так, как будто бы речь шла о высшем существе, теперь едва ли не молился, чтобы Квентину быстрее полегчало. Александр чувствовал, что голова у него идет кругом от общения с кухаркой, приходившей в дом готовить им обед и ужин, и от остальных разом свалившихся на него дел.

Спасало то, что Ольгер был не слишком привередлив. Скажем, Альк ни разу даже не притронулся к метелочке из птичьих перьев, которой Квентин без конца сметал со столов и канделябров пыль, но Хенрик этого как будто не заметил.

Впрочем, Ольгеру сейчас было не до него.

Ройт наконец-то получил письмо, из-за которого так часто ездил в городскую ратушу. Но если допустить, что Ольгер ожидал каких-нибудь хороших новостей, то он их явно не дождался. Альк был в гостиной в тот момент, когда Ольгер читал свое письмо, и видел, что за эти несколько минут Ольгер как будто постарел на десять лет. Глаза у него потускнели, а в углах плотно сжатых губ обозначились горькая складка. Альк помимо воли посочувствовал Хенрику Ольгеру - но благоразумно воздержался от вопросов, что его расстроило. Не приходилось сомневаться, что ройт не потерпит непрошенного вмешательства в свои дела даже от равного, а уж от "серва" и подавно.

Впрочем, здравомыслия Свиридову хватило ненадолго. Поздно вечером, когда он уже собирался идти спать, Альк случайно обратил внимание на свет, горевший в кабинете ройта. Это показалось ему крайне необычным, так как в это время Ольгер, поднимавшийся довольно рано, чаще всего уже спал. Как будто невзначай пройдя мимо открытой двери кабинета, Альк почувствовал тянувшийся оттуда горьковатый запах каффры и отметил, что его "хозяин" сидит за столом, бездумно глядя в одну точку.

Альк сказал себе, что это его совершенно не касается. Еще немного постоял у двери кабинета, уговаривая себе плюнуть на странное поведение Хенрика Ольгера и отправляться спать... а потом, мысленно обругав себя последним идиотом, вошел внутрь.

К счастью, Ольгер даже не подумал спрашивать, что он здесь делает. В ту самую минуту, когда Альк вошел, ройт потянулся к чашке, убедился, что она уже пуста, и тяжело вздохнул.

- Да, неудобно жить без управляющего. Тебя, что ли, научить готовить каффру?..

Альк хорошо помнил наслаждение, с которым ройт обыкновенно пил свою густую черную бурду из тонкой белой чашки, здорово напоминающей земной фарфор. Квентин всякий раз смотрел на этот ритуал, как на какое-то священнодействие, но для Алька кафра выглядела куда менее таинственно. Он покосился на лежавший на столе мешочек с зернами, весьма напоминавшими обыкновенный кофе, и решил рискнуть.

- Я знаю, как ее готовят, ройт. Сварить вам еще к...каффры?

Ольгер вопросительно приподнял брови - как всегда, когда чему-то удивлялся. А Свиридов мысленно спросил себя, зачем ему понадобилось лишний раз выскакивать с такими предложениями? Если учесть разницу эпох, мешочек этих зерен вполне мог стоить дороже, чем сам Альк. Охота была связываться!

- Хорошо... валяй, - поколебавшись, кивнул Ольгер, ошарашив этим просторечным выражением Свиридова, привыкшего, что ройт обычно изъясняется совсем иначе.

Когда спустя примерно полчаса Альк вошел в кабинет, неся поднос с местным аналогом кофейной турки, ройт все так же сидел за столом, откинувшись на спинку кресла и держа в руке раскрытый медальон. Тонкая блестящая цепочка медальона, как живая, обвивалась вокруг пальцев ройта. А лицо... пожалуй, сейчас Ольгера вполне возможно было спутать с экспонатом из коллекции мадам Тюссо.

Недавно пробудившееся сочувствие к ройту оказалось вытеснено любопытством. Альк не отказался бы узнать, на что Ольгер смотрел с таким отсутствующим видом.

Обычно необходимость менять своему "хозяину" приборы или наполнять его бокал буквально выводила Алька из себя, но на сей раз он напрочь позабыл почувствовать досаду - слишком соблазнительной была возможность ненароком заглянуть в раскрытый медальон. Наливая каффру в чашку, он скосил глаза и увидел маленький овальный портрет, написанный в такой живой манере, что Альк озадаченно сморгнул. С портрета на него смотрела девушка, выглядевшая немного младше Алька, с тщательно уложенными пепельными локонами и огромными, чуть-чуть испуганными серыми глазами.

- Моя бывшая невеста, - неожиданно сказал ройт Ольгер, от которого, оказывается, не укрылся любопытный взгляд в сторону медальона. То ли дело было в свежей каффре, то ли созерцание портрета привело мужчину в задумчивое настроение, однако он, похоже, не сердился.

Альк заметил, что лицо у Хенрика осунулось, а взгляд сделался непривычно-грустным, и, не удержавшись, брякнул:

- Она умерла?..

Ройт вздрогнул, словно пробуждаясь ото сна.

- Нет. Она жива и сейчас замужем за моим братом. Это очень давняя история.

Ольгер сжал ладонь, и медальон захлопнулся, тихонько щелкнув. А мужчина взял наполненную Альком чашку, отпил маленький глоток и с одобрением кивнул.

- Отлично. Кто бы мог подумать...

Хенрик даже улыбнулся - почти так же, как обычно. Все, казалось бы, вернулось на круги своя, но темные глаза мужчины словно затянуло пленкой льда. И выглядело это жутковато.

- Это тот самый брат, который не считает вас достаточно серьезным человеком?.. - спросил Альк. Лучше пусть Ольгер злится на его дурацкую назойливость, чем и дальше сидит с таким видом.

Ройт поставил чашку с каффрой и вскинул на Свиридова бесконечно удивленный взгляд. Кажется, если бы с ним вдруг вздумала заговорить бронзовая мантикора с мраморной каминной полки - даже это озадачило бы его меньше, чем замечание Алька.

"Доигрался?.. - мысленно спросил себя Свиридов. - Нашел, о ком беспокоиться. Вот сейчас он просто съездит тебе в ухо - тогда и посмотрим, кто больше нуждается в сочувствии".

Но, похоже, в этот раз все шло наперекосяк, поскольку ройт внезапно усмехнулся.

- Да, тот самый.

"Пронесло. Оттаял!..." - с облегчением подумал Альк.

- Подай вина, - внезапно приказал ройт Ольгер. Альк подал ему стоявшую на подоконнике бутылку, и мужчина, вытащив зубами пробку, сделал несколько больших глотков прямо из горлышка. Это настолько не вязалось с аристократичной сдержанностью Хенрика, что Свиридов, позабыв о вежливости, ошалело вытаращил на него глаза.

- Сядь, - последовал новый приказ.

Альк опустился на соседний табурет, с каким-то завороженным вниманием следя за тем, как его "господин" за несколько приемов осушает пыльную пузатую бутылку.

- ...Когда делали этот портрет, ей было лет шестнадцать, - без всяких переходов сказал Хенрик. Глаза у него остались совершенно трезвыми, но это были глаза человека, из которого пытаются извлечь застрявшую когда-то давно пулю. - Мне его прислали, когда дядя и другие родственники устраивали наше сватовство. Я в это время воевал на западной границе. Прошел целый год, прежде чем та кампания закончилась, и только тогда я поехал в их поместье, чтобы обручиться с ней по-настоящему, а потом увезти к себе домой. Наши семьи давно собирались породниться, но мне было наплевать. Мне было двадцать четыре года, и я влюбился в нее с первого же взгляда - не считая многомесячных разглядываний этого портрета, разумеется. Она тоже меня полюбила - ну, по крайней мере, так мы тогда думали. На деле-то все было совершенно по-другому. Ей целыми месяцами говорили, что я ее будущий супруг, расписывали в самых ярких красках мои подвиги в Кронморе, и, естественно, она вообразила себе рыцаря без страха и упрека. А потом влюбилась в собственные вымыслы. Не могу упрекать ее за это, ей было всего семнадцать, а я делал все, чтобы укрепить в ней это наивное детское восхищение, которое я посчитал любовью. Одним словом, я привез ее домой, потом уехал на три месяца в свой лагерь - а когда вернулся, обнаружил, что она, сама того не замечая, уже по уши влюбилась в моего младшего брата. Найтану в то время было девятнадцать - то есть они были почти сверстниками. Он сопровождал ее во время верховых прогулок, раскачивал на качелях и катал по озеру на лодке. К моему приезду все это зашло уже настолько далеко, что он всерьез подумывал украсть ее из-под венца, сбежать с ней вместе в приграничье и навсегда отказаться от нашего родового имени.

Ольгер поморщился.

- Редкостный все же остолоп - мой братец. Убежать с любимой женщиной - это, конечно, очень поэтично, но вряд ли он хотя бы приблизительно представлял себе, что его ждет. Всеобщее презрение, вечная бедность, постоялые дворы с клопами... о какой любви тут может идти речь? Я ведь неплохо знаю брата. Он хороший человек, и даже добрый... в своем роде. Но такой же черствый, как и наш отец. - Ольгер невероятным гуттаперчевым движением достал до подоконника и прихватил с него еще одну бутылку. Пробка хлопнула, как новогодняя петарда. - В день, когда он осознал бы, что потерял все то, что раньше ценил в жизни, он бы возложил всю вину на девушку, из-за которой он пошел на это. Разумеется, он бы ее не бросил и не стал бы вслух винить за то, что получилось из его затеи, но она бы обязательно почувствовала, что он ее разлюбил. И это было бы несправедливо. Потому что она-то как раз была из тех людей, которые вполне способны забыть самого себя и пойти за любимым на край света. Среди женщин это вообще встречается гораздо чаще, чем среди мужчин. Что лишний раз доказывает то, что в целом они лучше нас.

"Не надо это слушать, - неожиданно подумал Альк. - Он же меня убьет, как только протрезвеет!"

Александр беспокойно шевельнулся, но ройт даже бровью не повел.

- ...Одним словом, брат воображал, будто я ничего не замечаю, и уже готовил лошадей и вещи для своего идиотского побега. Пришлось мне прогуляться с ним по саду и поговорить начистоту. Не самый легкий разговор на моей памяти. Сначала он вообразил, что я намерен вызвать его на поединок. Потом, когда я категорически отверг эту идею, он подумал, что я трус, и решил принудить меня к дуэли силой. Потом нам пришлось прерваться, чтобы вправить ему руку. Одним словом, когда мне наконец-то удалось растолковать ему, чего я от него хочу, было уже довольно поздно. Той же ночью я формально отказался от всех своих титулов и навсегда уехал из фамильного поместья, передав его своему брату. Так как брачный договор касался главы рода, он остался в силе - нашим семьям даже не пришлось по-новой заниматься сватовством. С братом я потом виделся всего три раза - если не считать того, что раз в году мы с ним обмениваемся письмами.

Альк не знал, что думать. Если вся эта история случилась, когда ройту было меньше двадцати пяти, то лет с тех пор прошло уже немало. Но, если судить по выражению глухой тоски в глазах Ольгера, могло показаться, что это произошло вчера.

- И вы... никогда больше с ней не виделись, ройт Ольгер? - рискнул спросить Альк у Хенрика.

Ройт безразлично качнул головой.

- Зачем?.. Все, что я должен был ей сказать, я сказал, когда зашел к ней попрощаться. - Впервые с начала разговора Ольгер поднял взгляд на собеседника и, несколько секунд посмотрев на Свиридова в упор, вздохнул - Вот проваль, да я вообще не понимаю, с какой стати я тебе это рассказываю!..

Альк вскочил.

- Простите. Я пойду к себе.

- Никуда ты не пойдешь, - ответил Ольгер неожиданно спокойно. - Раз уж у нас сегодня вечер откровенных излияний, будет только справедливо, если ты тоже ответишь на один вопрос.

Альк сразу же почувствовал неладное.

- Какой вопрос, ройт Ольгер?

- О, вопрос довольно любопытный. И я уже несколько недель хочу его тебе задать. Кто ты такой на самом деле, Альк?..

Свиридов открыл рот. Опять закрыл. И, наконец, промямлил:

- Простите, ройт, я вас не понима...

- Да все ты понимаешь, - отмахнулся Ольгер. - Я желаю знать, где твоя родина и кем ты был, прежде чем оказался здесь. Короче говоря, откуда ты такой свалился на мою голову.

Альк лихорадочно соображал, что бы теперь соврать. Увы, об этом мире он успел узнать так мало, что вот так вот сходу сочинить хоть сколько-то правдоподобную историю не представлялось никакой возможности.

Но, может, стоит все-таки попробовать?..

- Считаю до пяти, - предупредил ройт Ольгер. - Если потом ты не ответишь на вопрос, или попробуешь, по своему обыкновению, сказать какую-нибудь чушь, придется поискать какой-то другой способ развязать тебе язык. И я его найду.

Неплохо узнав Ольгера за две последние недели, Альк не слишком верил в то, что ройт в самом деле станет выбивать из него "добровольное" признание. Но от загадочного многообещающего тона, которым тот произнес свое "я найду способ", Альку сделалось не по себе. В изобретательности ройта сомневаться не приходилось. И особенно теперь, когда Хенрик был пьян, как дюжина сапожников.

- Итак?..

Альк опустил глаза.

- Ройт Ольгер, я не могу вам этого объяснить. Вы просто не поймете.

Ольгер усмехнулся.

- В жизни не встречал такой самонадеянности! Я еще могу понять, что ты распространяешься о том, какой я самодур, дикарь и варвар, когда считаешь, что тебя никто не слышит... По большому счету, мне плевать, даже если мой серв считает меня редкостным невежей, да еще глухим впридачу. До тех пор, пока ты обращаешься с подобными тирадами только к крапиве на дворе или котлам на кухне, я не видел смысла обращать на это лишнего внимания. Но сейчас ты, кажется, пытаешься сказать все это мне в лицо.

Альк застыл, уставившись на маленькую чашку с каффрой - это было куда безопаснее, чем поднимать глаза на Хенрика. А тот невозмутимо продолжал:

- Кстати сказать, что значит "феодал"? Что-нибудь наподобие "мерзавец"?.. - опустевшая бутылка гулко стукнула о стол. Уже вторая за каких-то полчаса, автоматически отметил Альк. Это же до какого состояния он должен был надраться?! - Хотя нет, мерзавцем ты обычно называл меня отдельно, значит, слово "феодал" должно переводиться как-то по-другому.

- Это примерно то же, что и "ройт", - пролепетал шокированный Альк.

Почувствовав, что не способен выдержать повисшей паузы, все же рискнул взглянуть на Ольгера. И обнаружил, что тот откровенно веселится, глядя на его испуганное и смущенное лицо.

- Так вы... все это слышали? И ничего со мной не сделали?

- А что ты предлагаешь сделать? - хмыкнул ройт. - Подумай сам: слуга, которого я до сих пор не тронул даже пальцем, несмотря на то, что он все время делает все шиворот-навыворот, дерзит, а как-то раз даже попался на краже бумаг из моего стола, уверен, что я варварски жесток, и постоянно плачется на то, какой я бессердечный негодяй. Смешно сказать, но, что бы я ни сделал в такой ситуации, я только утвердил бы тебя в этом убеждении.

Альк густо покраснел. Когда "хозяин" в очередной раз заставлял его разбрасывать навоз, или отвешивал дежурный подзатыльник из-за брошенной куда попало сбруи, Альк выжидал, когда его оставят одного, и с наслаждением отводил душу, обзывая Ольгера последними словами. Говоря по правде, в большую часть сказанного Альк и сам давно уже не верил, просто это позволяло ему как-то примириться со своей малоприятной ролью в доме Ольгера. Кто же мог предположить, что все так обернется?..

- ...Так все-таки - откуда ты? - с пьяным упорством спросил ройт.

Альк сдался. Спорить дальше было бесполезно.

- Только не подумайте, что я сошел с ума, - попросил он, подумав про себя: вот интересно, есть ли у них здесь дома умалишенных, или всех помешавшихся людей тут просто "милосердно" убивают? Меньше всего Альку хотелось выяснять этот вопрос на практике. - Ну, в общем... я жил в совершенно другом мире, а потом просто открыл глаза - и оказался здесь.

- Ага. Ну что же, значит, я был прав, - задумчиво кивнул ройт Ольгер. Посмотрел на свет опорожненную бутылку и разочарованно вздохнул. - Ты ведь даже не знаешь, где здесь погреб, да?..

- Вы были правы?.. - повторил Свиридов, уязвленный тем, как хладнокровно ройт отнесся к новости, которая, по мнению самого Алька, должна была его потрясти.

- ...Хотя какая разница, ключи-то все равно у Квентина. А если его сейчас разбудить, то можно сразу идти спать на улицу, поскольку от его стенаний даже крысам станет тошно, - размышлял ройт Ольгер вслух. Альк весь извелся, пока тот не соизволил, наконец, ответить на его вопрос - Да, прав. В старинных хрониках описана пара подобных случаев. Конечно, я не мог не вспомнить про эти истории, когда увидел человека, до такой степени неприспособленного к нашей жизни.

Альк едва не подскочил. Другие люди, попадавшие сюда из его мира?!

- А что с ними стало дальше, ройт? Ну, с этими людьми, о которых говорится в ваших хрониках?

- Точно не скажу. Кажется, один много лет считался сумасшедшим и был шутом. Второй нашел лекарство от болотной лихорадки и погиб во время эпидемии в Дархане. На его могиле поставили белый обелиск. Возможно, были и другие, но о них я ничего не знаю.

Обелиск? Какой там, к черту, обелиск?..

- А было так, что кто-то... возвращался в свой обычный мир? - в отчаянии спросил Альк.

Ройт посмотрел на него почти с жалостью.

- Думаю, что могло быть и такое. Но, поскольку минимум два человека точно оставались здесь до самой своей смерти, я не слишком тешил бы себя подобными надеждами.

Альк глухо застонал. Несколько минут в комнате было тихо. Потом ройт задумчиво сказал:

- А вообще-то говоря... Про того человека, который потом погиб в Дархане, в одной старой книге говорилось, что он мог вернуться. Но не захотел.

- Не может быть! - выпалил Альк. Чтобы хоть кто-нибудь по доброй воле отказался от нормальной жизни для того, чтобы остаться здесь?!

- А что, твой мир настолько лучше этого?.. - прищурился ройт Ольгер.

Отвечать на вопрос искренне было, пожалуй, несколько рискованно - того гляди, Ольгер посчитает это оскорблением. Но, если попробовать слукавить, ройт наверняка почувствует в его ответе фальшь.

Пока Альк колебался, что сказать, внизу залаяли собаки, и Ольгер настороженно прислушался.

- Кого еще несет?.. Не помню, чтобы я кого-то приглашал. Иди открой... Хотя нет, подожди. Убери со стола, а вниз я пойду сам.

Только что Альк готов был поручиться, что его хозяин совершенно пьян, но, когда Ольгер положил на стол цепочку с медальном и самым обычным, твердым шагом, сбежал вниз по лестнице, Альк усомнился, что ему не померещилось, что Хенрик только что опорожнил две винные бутылки на его глазах.

Открытая Ольгером дверь противно скрипнула, и Альк некстати вспомнил, что уже два дня все время забывает смазать петли маслом.

- Анри!! - радостно загремел внизу чей-то густой и низкий голос.

- Здравствуй, Годвин, - сдержанно ответил Хенрик. Очевидно, поздний гость был ему хорошо знаком. Но разобрать, обрадован ли ройт его визитом или втайне раздосадован, было никак нельзя. Скорее всего, истину надо было искать где-то посередине. - Я буду тебе очень признателен, если хотя бы через восемнадцать лет ты, наконец, запомнишь мое имя - Хенрик.

На последнем слове голос Ольгера прервался, как у человека, которого внезапно и без предупреждений стиснули в объятиях.

- Да брось, Анри, за восемнадцать лет уже пора бы и привыкнуть! Угостишь нас ужином?.. - донеслось из прихожей.

- Безусловно. Но сначала, будь так добр, представь мне своего спутника.

- Это наш полковой писарь, мейстер Маркус Кедеш. Исключительно ученый человек, к тому же храбрец, каких мало.

Тихий голос второго приезжего, кажется, что-то возразил, но Альк не различил ни слова.

- Не прибедняйтесь, Маркус!.. - отозвался тот же жизнерадостный и сочный баритон. - Не верь ему, Анри, он просто скромничает. Где наш ужин?..

- Ждет вас наверху. Прошу за мной.

- При каждой нашей встрече ты становишься все более и более занудным, Ан. Только представьте, Марк - я еще помню время, когда он еще не казался таким церемонным сухарем. В кадетском корпусе Анри всегда был нашим заводилой. Помнится, только однажды автором нашей затеи был не он, а я - на третий год учебы, когда мы, все четверо...

- Ради всего святого, Годвин, - перебил ройт Ольгер недовольно.

- ...пошли в бордель. Да, редкостный выдался вечерок! - ройт Годвин заливисто расхохотался. - Кстати говоря, ты еще помнишь ту эшшари, Зитту?

- Прошу извинить моего друга, мейстер Маркус. Мы давно не виделись, и он сейчас немного не в себе от радости, - бесстрастно сказал Хенрик.

Альк беззвучно захихикал. Судя по сдержанным интонациям Хенрика Ольгера, ройт Годвин его нестерпимо раздражал. Возможно, именно поэтому Свиридов уже чувствовал к этому человеку самое глубокое и искреннее расположение.

Внезапно он сообразил, что, вместо того, чтобы прислушиваться к чужим разговорам, ему следовало бы убрать со стола Ольгера опорожненные его хозяином бутылки, а потом убраться прежде, чем сам ройт и его гости успеют подняться на второй этаж. Но шаги троих мужчин уже были слышны на лестнице, так что Свиридов сделал то, что мог - сунул бутылки под стоявшее у стенки кресло, не забыв напомнить самому себе, что завтра ройт его убьет. И даже, если можно так сказать, за дело.

Внешность ройта Годвина полностью соответствовала его голосу. Ростом он был примерно с Ольгера, но зато почти в полтора раза шире его в плечах. И не в пример плотнее. Назвать его толстым было невозможно, но при этом из него можно было вылепить двоих таких, как Хенрик Ольгер. У гостя были крупные черты лица, массивный подбородок, линию которого слегка смягчала небольшая светлая бородка, и широкие, лопатообразные ладони... Когда он вошел в кабинет, тот сразу стал казаться маленьким и тесным. Мейстер Кедеш, пожилой мужчина с коротко подстриженными седыми волосами, совершенно потерялся рядом с такой примечательной фигурой.

- Ну и ужин! - горестно присвистнул Годвин, обнаружив пустой стол, на котором оплывала воском одинокая свеча. - Прости, Анри, но это я жевать не буду.

Ройт бросил взгляд на замершего у двери Свиридова.

- Альк, марш на кухню. Принеси холодное жаркое, корского вина, галет и сыра.

Альк кивнул и пулей вылетел за дверь. Вслед ему несся голос Ольгера:

- Прошу прощения, что не могу предложить ничего лучше. Я бы позаботился об угощении, если бы только мог предположить, что у меня сегодня будут гости.

Когда Альк вернулся в кабинет, внутри было светло и почти празднично. Ольгер зажег все свечи и несколько масляных светильников, а сам сидел за столом вместе с Годвином и Маркусом.

- Поставь поднос, - распорядился ройт, даже не посмотрев на Алька. - Хорошо, можешь идти. Сегодня ты мне больше не понадобишься.

- Значит, из-за этого ты угодил в эту дыру? - продолжил разговор светловолосый ройт, плеснув себе в бокал вина. Вторая рука Годвина, лежавшая на столе, сжалась в кулак. - Анри, честное слово, если бы ты только знал, что эти белгские ублюдки...

- Возьми галету, Годвин, - перебил ройт Ольгер словно невзначай. И посмотрел на Алька с выражением "какого-лешего-ты-еще-здесь".

Свиридов выскользнул за дверь, поднялся на чердак, скрипя рассохшимися старыми ступенями, а потом потихоньку возвратился на второй этаж и подошел почти вплотную к двери кабинета.

Ничего, мысленно успокоил себя он. Ольгер сказал "можешь идти". Но он же не велел ему сидеть на чердаке, не так ли?.. Значит, по большому счету, Альк ни в чем не нарушал его приказ.

- Я вижу, что вы с господином Хенриком давно знакомы, - донесся до Алька приглушенный голос Маркуса.

- Не то шлово. Штолько не шифут, - с набитым ртом подтвердил Годвин. И, похоже, все же проглотил мешавший ему говорить кусок, так как с энтузиазмом предложил. - Вот кстати говоря, Анри! Расскажи Маркусу, как ты избавил нас от Кринга.

- О боги, Годвин - когда тебе уже надоест все время вспоминать это старье?.. - устало спросил Хенрик.

Но рассказчика это нисколько не обескуражило. Наоборот, он, кажется, даже обрадовался, что не нужно уступать кому-то слово, и, не отвечая ройту, снова обратился к Кедешу.

- Раз он не хочет, то я сам вам расскажу. Эта история когда-то сделала его героем всего корпуса. Полковник Лестер Кринг однажды дал Анри пощечину на общем построении. А нам всем тогда было лет примерно по четырнадцать-пятнадцать. Я сейчас уже не помню, в чем там было дело, но полковник вообще долготерпением не отличался и любил всячески унижать кадетов, которые, понятно, не могли ему ответить. Погодите, я только налью себе еще вина... зачем ты отослал того парнишку, Ан? Можно подумать, что у нас какой-то тайный заговор, а не обыкновенный ужин. Может, позовешь его обратно? Нет?.. Ну ладно, шут с тобой. Короче говоря, проходит еще пара лет, Кринг, разумеется, уже давно забыл об этом давнем эпизоде - а тут выпускается наш возраст, и к полковнику внезапно заявляются три секунданта с вызовом на поединок. Кстати, позволю себе нескромно уточнить, что я был в их числе. Полковник поначалу возомнил, что достаточно будет стукнуть кулаком по столу и, как обычно, наорать на нас, чтобы вопрос решился сам собой. Но мы открытым текстом сообщили Лестеру, что Ан предвидел нежелание полковника с ним драться. И просил нас передать, что в случае отказа он вынужден будет публично нанести Лестеру рукоприкладное оскорбление, поскольку не намерен уезжать из корпуса, пока дуэль не состоится. Ну а фехтовальщиком Анри был просто замечательным. Даже тогда. Думаю, что нашему полковнику совсем не улыбалось с ним драться, но прилюдно получать по морде ему улыбалось еще меньше - ведь тогда придется либо драться, либо уходить в оставку, так? Ну, наш толстяк и согласился. И наутро уже ждал на строевом плацу. Прохаживался взад вперед, пыхтел от злости и, по-моему, заметно нервничал. Мы трое ждали вместе с Крингом. Сами знаете, на место поединка принято являться чуть пораньше - из учтивости к противнику. Но до начала их дуэли оставалось пять минут, а Анри еще не было. Кринг даже начал улыбаться - вероятно, уже представлял, как скажет, что его противник струсил, и избавится от щекотливой ситуации. А мы занервничали, потому что испугались, что Анри действительно не явится и всех нас опозорит. Но беспокоились мы зря. Анри явился к месту поединка в самую последнюю минуту. Вообразите себя картину - он врывается на плац, буквально на ходу снимает плащ, и вообще выглядит как человек, которого оторвали от важного дела для какой-то ерунды. Полковник, слегка прибалдев, встает в позицию, Ан достает его чуть ли первым же ударом по ногам, и Лестер валится на землю, как подрубленный. Мы подбежали посмотреть, что с ним такое - а у Кринга рассечено коленное сухожилие. Анри подходит к толстяку и эдак, знаете, спокойно, как о завтрашней погоде, говорит, что он не мог позволить себе с чистой совестью покинуть корпус, пока его возглавляет такой паршивый командир, как Лестер Кринг. А теперь тот, мол, все равно не сможет исполнять свои обязанности в связи с хромотой, поэтому он уезжает с легким сердцем. Кстати говоря, полковник Лоран, заменившй Кринга, в самом деле был не так уж плох - во всяком случае, мой младший брат, который обучался в корпусе пять лет спустя, не мог сказать о нем ничего плохого. За эту выходку Анри отправили служить на самую окраину страны, зато в тот день, когда он уезжал, оставшиеся в корпусе кадеты на руках несли его до городских ворот. Скажи начистоту, Анри - ты все-таки был первым в нашем выпуске, не жалко было отказаться от блестящего будущего в столице из-за такого старого осла, как Кринг?..

- Да нет... Мне повезло - мой первый командир когда-то тоже обучался под началом Лестера. Так что меня он принял, как родного, - отозвался ройт.

Прижавшийся к стене за дверью "кабинета" Альк внезапно осознал, что уже несколько минут довольно глупо ухмыляется.