Бесконечное падение

Глава 4

«Ford Mustang» уже пересекает половину города, продолжая двигаться в неизвестном мне направлении, а водитель так и не обронил больше ни слова. Я тоже молчу, обдумывая как бы выпутаться из ситуации с меньшими потерями. Огни ночного города мелькают за боковым окном, куда я уткнулась лбом. Холод стекла гоняет приятные мурашки по коже и немного охлаждает мой пыл, помогая успокаиваться. И, вспоминая своё недавнее поведение при появлении Артёма, я даже успеваю раскаяться. Сама же спровоцировала его.

И зачем только поддалась порыву своего отчаяния? Хотела показать, что больше не та невинная овечка, которая безропотно смотрит в рот самому прекрасному хищнику, которого только могла встретить на своём пути?

Ну умница, Женя – продемонстрировала как нельзя лучше, выставив себя конченной идиоткой, не способной помнить, что такое самоконтроль. А ведь считала, что за восемь лет и правда изменилась: научилась не устраивать истерик и поддаваться своей самой великой слабости, имя которой Артём Рупасов – единственный во всём мире, чьё одно только присутствие способно погрузить меня в безумный круговорот эмоций, когда сдерживать свой глупую натуру просто не представляется возможным. И даже вся та боль, которую довелось испытать благодаря ему же – даже она не останавливает от того, чтобы сердце замирало при осознании близости этого мужчины.

Стоит лишь дотронуться или взглянуть и всё. Окончательно пропадёшь. Просто сгинешь в омуте цвета бездонного океана и его ослепительной улыбке. Правда последнее я не видела уже очень давно. С тех самых пор, как восемь лет назад заявилась к Артёму, огорошив «шикарной новостью» о своей беременности. Тогда думала, что он обрадуется, что будет счастлив также, как и я, ведь мы были парой, но… До сих пор помню, сколько растерянности было в бесконечной синеве любимых глаз. А ещё неверия. Оно и добило меня. Вынудило развернуться и просто уйти. Так холодно и одиноко я не чувствовала себя прежде никогда. Это теперь подобное состояние – самое привычное. И мне даже уютно в этом своё одиночестве, ведь никто не донимает своими участливыми разговорами и не лезет в голову… Не может сломать. Просто потому, что не знает. Если отвергать людей ещё до того, как они успеют нагадить тебе в душу – живётся значительно легче.

– Приехали, – вырывает из пелены размышлений сухой тон мужчины. – Выходи.

Оглядываюсь по сторонам. Автомобиль припаркован во дворе новостройки.

– Дай угадаю. Ты привёз меня к себе домой? – отзываюсь тихонько в полнейшем ехидстве. – Рупасов, ты издеваешься? Я никуда не пойду!

Чёрт, зачем я снова это делаю? Для чего провоцирую его? Надо бы просто заткнуться и не пускать в свои мысли. Нельзя ему знать, что в них творится. Так проще.

– Что, предпочитаешь номер в гостинице? – насмешливо реагирует Артём. И, пока я пытаюсь справиться с удивлением, сам выходит из машины, обходит её и открывает дверцу с моей стороны. – Так и будешь сидеть тут? Пошли, – довольно грубо хватает за руку, не дожидаясь моей реакции, и вытаскивает наружу. – Не тормози, а тот тут у соседей языки длинные. Уверен, ты не захочешь, чтобы твой благоверный узнал, где и с кем ты провела эту ночь, – добавляет совсем злобно.

Он продолжает тащить меня следом за собой к одному из подъездов. А я даже не сопротивляюсь. Внезапно становится жутко интересно что конкретно он имел ввиду, говоря: «чтобы твой благоверный узнал где и с кем ты провела эту ночь». И мне бы просто спросить у него, но природное упрямство берёт своё. К тому же, во мне всё ещё живёт обида на супруга, который впервые за семь с половиной лет нашего брака пропал без предупреждения.

Да я просто обязана устроить Агееву маленькую месть! Сам же хотел, чтобы я встретилась со старыми друзьями. Вот я и встретилась, да.

Радуйтесь, Роман Владимирович! Всё исполню в лучшем виде!

Как мы прошли внутрь многоэтажки и поднялись на лифте, проплыло мимо моей памяти. Слишком сосредоточилась на размышлениях о новой стороне своей супружеской жизни. Опомнилась уже будучи посреди светлой просторной комнаты, единственным предметом мебели которой являлся огромный кожаный диван цвета топлёного молока. Идеально ровные белые стены, такой же потолок и застеленный светлым ламинатом пол на фоне двух закрытых дверей из матового стекла – даже штор на балконном блоке и окнах нет.

Чёрт, да тут так стерильно, будто и не живёт никто вовсе!

– Располагайся, – в абсолютном безразличии роняет Артём, прежде чем скрыться за одной из дверей.

Возвращается он буквально через минуту. В его руках два низких гранёных стакана и бутылка шотландского виски. Наполнив обе стеклянные посудины алкоголем, он оставляет бутылку прямо на полу, а один из стаканов протягивает мне, на что я недовольно морщусь. Пить с ним я точно не собираюсь. Тем более, мне за руль ещё садиться. Как и ему, кстати!

Запоздало вспоминаю, что не взяла с собой ровным счётом ничего, кроме пачки сигарет, оставшейся в кармане пиджака. Телефон – и тот остался в машине.

– Даже не думай напиться, – проговариваю строгим предупреждающим тоном. – Тебе меня ещё обратно везти.

Невзирая на его предыдущие высказывания и все мои шальные мысли, оставаться здесь до самого утра я точно не намерена.

– Останови меня, если сможешь, – бросает лениво в ответ Рупасов.

И тут же залпом опустошает один из стаканов в своей руке.

С несколько секунд мужчина прожигает меня презрительным взглядом, а после выпивает и вторую порцию. На что я лишь устало вздыхаю, понимая, что спорить в данной ситуации точно бесполезно и глупо.

– Пешком дойду, если надо, – фыркаю и направляюсь на балкон.

Ночная прохлада нисколько не помогает справиться с разбушевавшимися эмоциями. Пальцы всё ещё подрагивают, когда я прикуриваю, отодвигая один из пластиковых блоков в сторону. Нет, меня больше не трогает сам факт того, что я нахожусь в квартире своего бывшего. И даже нисколько не волнует, что скажет по этому поводу Рома. Всё, что действительно интересует в данный момент – зачем вообще Артём меня сюда притащил. Но самое дерьмовое во всём этом: пойти и завести разговор, чтобы узнать его собственные соображения по этому поводу – у меня просто-напросто нет сил. За прошедшие годы я не раз представляла, что скажу ему при встрече, несмотря на то, что тщательно избегала их. И всё равно теперь в голове не собирается ни единой мысли, которую можно было бы озвучить. Именно поэтому я продолжаю стоять и пялиться на городской вид с высоты восьмого этажа в надежде, что Рупасов соизволит начать первым.

Ожидание моё длится недолго.

Негромко хлопает дверь, отделяющая меня от остального пространства квартиры. Не оборачиваюсь. Продолжаю упрямо изучать то, что перед глазами, хотя и не вижу уже ничего. Слишком явно и остро чувствую, как шёпот сентябрьского ветра приносит аромат мужского парфюма в примеси спиртного.

Амбра с ванилью и мускусом, шотландский виски и горячее дыхание, обжигающее затылок своей близостью – всё это будит чересчур яркие воспоминания. Прошлое слепит похлеще дальнего по встречной на ночной трассе. И заставляет тонуть в этих ощущениях.

Мужчина ставит на подоконник передо мной стакан, снова наполненный виски, и кладёт обе ладони на край окна, заключая меня в своеобразный капкан из неприкасаемых объятий, а моё сердце сжимается в очередном приступе боли.

– До сих пор пользуешься им, – словно невзначай озвучиваю мысль о парфюме.

Когда-то я сама выбирала его…

Артём не отвечает, но по тому, как замирает его дыхание, понимаю – мужчина прекрасно знает, в чём истинный смысл моих слов.

– Выпей, станет легче, – проговаривает он тихо, спустя долгие секунды молчания.

Сигарета дотлела. Бросаю её в стакан, демонстрируя что я думаю о сказанном им.

– Легче не будет никогда, – бросаю холодно. – По крайней мере, мне – так точно. А ты выпей ещё. Это же помогает!

Делаю шаг в сторону, намереваясь покинуть балкон, но Артём не позволяет, крепче сжимая пальцами белый пластик. Я же разворачиваюсь к нему лицом, намереваясь закончить со всем этим дерьмом, которым мы окружили себя сами. Но он не позволяет озвучить тот мысленный итог, к которому я наконец пришла.

– Что мне сделать, чтобы ты перестала злиться? – спрашивает приглушённо. – Как всё исправить, Жень? Скажи, как всё вернуть.

Я вижу в синеве его взгляда столько искренности, потому и замираю в нерешительности, не зная, что следовало бы ответить. Он застал меня врасплох. Уж лучше бы снова язвил или делал вид, что ему всё равно. Тогда бы мне не было так больно, как сейчас.

– Исправить можно поломанное радио или долбанный радиатор в твоей тачке. То, что мы натворили – не исправить, – проговариваю негромко и очень стараюсь, чтобы мой голос не дрожал так предательски, хотя и выходит хуже некуда. – Да и зачем? Только не говори мне, что спустя столько лет ты осознал свою вину и вообще готов быть отцом… Теперь, когда уже слишком поздно! – сама не осознаю, как перехожу на повышенные тона. Истерика переполняет разум и буквально разрывает сознание, наполняя рассудок горечью того, что потеряли мы оба. И не только по его вине. – Так что иди ты на х*р со своими желаниями! Понял? Я тебя даже видеть и слышать не хочу, не то, что объяснять что-то, больше не имеющее значение! Ты всё испортил. Точка! Пиши некролог своим поздним сожалениям! – отталкиваю от себя, предпринимая новую попытку уйти.

Но одна его ладонь крепко цепляется за талию, с силой впечатывая меня в мужское тело, а вторая обхватывает за подбородок, вынуждая смотреть ему в глаза.

– Да, я всё испортил. Но и твоя вина тоже есть, – жёстким, непреклонным тоном отзывается он. – Ты просто-напросто сбежала, не дав мне хоть немного времени опомниться. И где я должен был тебя искать, а? За восемьсот километров в городе, о котором ты раньше даже вслух не упоминала? Как ты, мать твою, это себе вообще представляла, а, Жень? – его пальцы сжимаются на моём лице крепче, причиняя боль, но и она не сравнится с той, которая разрождается во мне от каждой сказанной им фразы. – Ты, мать твою, не дала мне и шанса! Ты, мать твою, сделала аборт! Так кто из нас больше виноват в том, что них*ра теперь не изменить, а?!

Молчу. Глотаю стекающие по щекам слёзы. И снова молчу. На большее просто не способна. Но Артёма это не устраивает. Он отпускает моё лицо, перехватывает за оба запястья и тащит в комнату, бесцеремонно швыряя на диван.

– Ты не уйдёшь отсюда, пока не скажешь мне абсолютно всё, что я хочу знать, – непримиримо проговаривает он. – Я слишком долго ждал этого долбанного дня, чтобы отпустить тебя просто так. Как ты, бл*дь вообще могла решиться на аборт?! Неужели и правда думала, что я откажусь от своего ребёнка?! Как в твоём курином мозгу вообще родилась эта тупая мысль?!

Синие глаза пылают гневом. И в них столько ярости, что кажется, будто это пламя сожжёт и меня. Дотла. Наверное, если бы это было возможным в самом деле, я бы не мешкала ни мгновения. Просто растворилась бы в этом огне. Ведь намного проще просто исчезнуть, чем терпеть всё, что живёт во мне, тихонько разъедая изнутри.

Продолжаю молчать. Хотя больше всего на свете хочется кричать. Просто потому, что в какой-то мере он прав. Я бы никогда, ни при каких обстоятельствах, не решилась бы на аборт. Собственно, именно поэтому, будучи семнадцатилетней беременной и сбитой с толку, я и ушла из дома, никому ничего не сказав. Да, сбежала. У меня просто не хватило смелости признаться матери ни в чём. И уж тем более объяснить ей, почему тот, кого я так боготворила, отказывается делить ответственность, недоумевая в первую очередь над тем, как так вообще получилось. Но ему знать об этом не обязательно.

– Говори, твою мать! Не доводи меня ещё больше, чем есть! – продолжает прожигать исполненным ненавистью взглядом Артём.

На краю сознания мелькает мысль о том, что доказывать что-то или объяснять – всё равно бесполезно, но голос рассудка и здравого смысла я не слышу уже давно…

– Где они? – поднимаюсь с дивана, оглядываясь по сторонам. И, пока мужчина морщит лоб в непонимании, направляюсь в одну из комнат за закрытыми дверями. – Где долбанные презервативы в твоём доме? – добавляю в пояснении.

Направление оказывается выбрано верно. Оттолкнув от себя дверь из матового стекла, я попадаю в спальню. Ну, не на кухне же он хранит такие вещи, а то, что они у него точно есть, даже не сомневаюсь. Всегда были. И много.

– Зачем они тебе? – мрачно отзывается Рупасов, следуя за мной.

Он останавливается в дверном проёме, сложив руки на груди, пока я пересекаю ещё одно подобие предыдущей комнаты, разница между которыми заключается лишь в том, что вместо дивана стоит двуспальная кровать с парой прикроватных тумб. Поскольку выбор поиска не велик, дёргаю первый попавшийся ящик – пусто. Приходится повторить всё то же самое, но уже с другой тумбой. Искомое там и находится. Хватаю одну из запечатанных упаковок, швыряя мужчине в лицо.

– Читай! – срываюсь на новый крик.

Коробочка ударяется о его плечо и отлетает в сторону. Артём и не думает поднимать её или делать то, что я сказала. Вообще не шевелится. Но зато в синих глазах наконец возникает понимание сути происходящего.

– Там нет для меня ничего нового, чего бы я не знал, – кривит губы в злорадной ухмылке.

Чем только распаляет ураган моих эмоций ещё больше…

– Да-а? – интересуюсь в горькой насмешке, вытаскивая из ящика ещё одну упаковку контрацептивов. – Тогда какого х*ра, Рупасов? – швыряю коробку снова, но на этот раз мимо. Презервативы отлетают от дверного косяка и падают у его ног. – Как ты вообще мог подумать о том, что я тебе сначала изменила, а потом в добавок пришла к тебе с таким фактом? – третья упаковка летит следом за второй и на этот раз попадает в цель. В его руки. – Неужели я так похожа на… такую? – добавляю уже тише. – Или проще поверить в это, чем в те грёбаные два процента?! – последнее звучит уже не вопросом, а безоговорочным утверждением.

Последнее и гасит мою истерику. Ведь именно это и заставило меня впервые понять насколько же я могу быть одинока, а вся моя любовь настолько ядовита, что способна убить, даже если оставляет возможность дышать. Существовать в этом мире, ещё не значить – жить.

– Я не говорил тебе ничего подобного, – болезненно морщится Артём, тяжело вздыхая. – Ты сама сделала выводы. Не дала даже возможности объясниться, – дополняет в укоре. – Сбежала, Жень. Ты просто сбежала от меня, – уже открытым обвинением. – И аборт сделала, – добавляет, будто предыдущего мало.

Теперь моя очередь испытывать всю тяжесть нашего разговора. Отчасти Рупасов прав. Но не во всём. А та ложь, которая прозвучала между строк – намного сильнее, чем доля имеющейся правды. Особенно если учесть, что Арсений довольно красноречиво объяснил мне что к чему в реакции старшего брата и без него самого, пока я рыдала на крыльце их дома, не понимая поведения своего самого первого в жизни мужчины. Но бросаться новыми обвинениями… Для чего? Всё равно ведь не изменишь уже ничего. Поздно. Слишком. Ничего не вернёшь. Да и не хочу я что-то менять. Пусть мой нынешний супруг и не тот, кто мог бы быть мечтой всей моей жизни, но именно благодаря Роме я смогла встать с колен после того, как сломалась. И я обязана ему всем, что у меня есть сейчас. А Артём… он теперь всего лишь прошлое. Да, не самое лучшее, но какое уж есть. Другого, признаться, и не представляла себе никогда.

– Если это всё, то, пожалуй, пойду, – проговариваю тихо, больше не смотря на того, к кому обращаюсь. – Я виновата по всем пунктам. Ты у нас жертва обстоятельств. Раз тебе так удобнее воспринимать – пожалуйста. Я не против.

Так и не подняв взгляда, прохожу мимо мужчины, выходя из комнаты. Но, похоже такое окончание разговора устаивается здесь только меня.

– Ты даже не удосужилась ничего сообщить перед принятием такого серьёзного решения, – доносится мне уже в спину всё в том же безграничном упрёке. – Сказала своей подруге, чтоб она передала мне новость об аборте, будто какую-то них*ра не значащую вещь. Не находишь это довольно дерьмовым обстоятельством, а?

Останавливаюсь у самого порога. Хорошо, не заперто. Да и Артём больше не удерживает меня. Могу уйти. Конечно же, пользуюсь этой возможностью. Опускаю дверную ручку, толкаю дверь. И, наверное, чуть позже я снова буду ругать себя за то, что не могу смолчать напоследок снова, но…

– Да, и это настолько расстроило тебя, что ты смог утешиться, только поставив мою лучшую подругу в позу раком, отымев её целых три раза. Да, Тём? Можно подумать, предыдущего раза тебе было недостаточно. Или думал я не знаю?

Не жду ответа. Его и не следует. Просто ухожу. Как и восемь лет назад, в абсолютной гнетущей тишине.