Бессмертная любовь

Глава 31

Эмме казалось, что она превратилась в жертву, положенную на алтарь темных сил.

Вампир переместился в темный коридор у тяжелой деревянной двери. Он отпер дверь и открыл ее, а потом толкнул ее внутрь с такой силой, что она упала на холодный каменный пол. Голова у нее кружилась после телепортации, и она осталась лежать там, куда упала, – рядом с длинным стрельчатым окном, уходившим вверх не меньше чем на двадцать футов. Стекло было похоже на темный обсидиан, а золотая инкрустация изящно переплеталась, составляя символы черной магии.

Вампир оставил ее одну, бросив единственное предупреждение:

– Не пытайся сбежать. Из этой комнаты перемещаться может только он.

А потом он ушел, снова заперев дверь.

Эмма содрогнулась, с трудом оторвав взгляд от окна, и, встав на колени, начала осматривать комнату. Это оказался кабинет, причем явно используемый: на письменном столе лежали бумаги – однако в нем было сыро и сильно пахло давно пролитой кровью.

Отчаянные вопли долетели к ней откуда-то из недр замка, и, вскочив, Эмма начала настороженно осматриваться. Что, к дьяволу, она наделала?

Но прежде чем ее успели захлестнуть сожаления, вернулись картины огня. Происходившее было настолько четким, словно она там присутствовала.

Пламя усиливалось, и легкие Лахлана заполнились огнем, и это заставило его реагировать даже сильнее, чем на сгоревшую кожу ног. Он не доставит им удовольствия слышать, как он рычит от боли. Ему предстоит умереть не в первый раз, и не во второй… кто знает, сколько раз он делал это за пятнадцать десятилетий, в которые он сгорал и снова возрождался к новому аду. Его ненависть была единственным, что помогало ему сохранить хоть какую-то часть разума, – и он отчаянно за нее цеплялся.

Он цеплялся за нее, когда пламя спадало. Он цеплялся за нее тогда, когда понял, что только одна нога не дает ему найти ее, и когда он заставил себя сломать кость, и потом, когда он… позволил зверю завладеть им, чтобы можно было…

Эмма опустила голову, давясь сухими спазмами. Лахлан цеплялся за свою ненависть, пока не нашел ее – ту, которую он ощутил наверху, ту, которая должна была его спасти…

А потом он сражался ради нее со своей ненавистью.

Эмма изумилась тому, что Лахлан ее не убил. Как ему удалось не поддаться смятению и ненависти, примешивавшимся к его потребности овладеть ею и найти забвение? Почему он не взял ее со зверской жестокостью, пока его кожа продолжала пылать?

Лахлан не хотел, чтобы она узнала о его муках – и теперь она поняла почему. Она знала, что ей следовало бы рассказать ему о приходящих во сне воспоминаниях, но что она могла бы сказать про это? Что она пережила апокалиптическое озарение? Что она наконец узнала, как именно его терзали, – и что она уверена, что ничего худшего ни одному существу переносить не приходилось?

И как сказать ему о том, что это с ним проделал ее отец?

«Злобные, мерзкие паразиты, которым место в аду».

Ее чуть не вырвало, однако она сумела справиться с собой. Она не боялась, что Лахлан мог ее за это возненавидеть, но это обжигало бы, кипело, словно капля едкой кислоты на коже. И постоянно подтачивало бы его силы. Ее отец уничтожил почти всю его семью – родных, которых он, несомненно, любил.

Теперь, когда она знала все, что пришлось перенести Лахлану, знала его мысли и клятву отомстить, горячий стыд захлестывал ее при воспоминании о том, как она спорила с ним из-за его стремления к возмездию.

Особенно сейчас, когда намеревалась навсегда отнять у него возможность отомстить.

Ее решение было… окончательным. Пока она лежала в Кайнвейне на холодном полу, посреди той бойни, ее ум стремительно работал. Горький стыд сменился знаменитой гордостью валькирий и чувством чести, которое наконец-то пришло к ней. Недостойная. Испуганная. Слабая. Эмма Покорная. Теперь уже – нет.

Потому что – и это было странно – теперь, когда ее эмоции стихли и она получила возможность мыслить более четко, она все равно поступила бы точно так же.

Ее пугало то, насколько решительно она была настроена. Да, прежняя Эмма все еще пряталась где-то в уголке ее сознания, вереща о том, насколько это глупо.

Но новая Эмма понимала, что это не глупость заставляет ее рисковать жизнью: ей просто так стыдно, что уже не страшно. Ей необходимо это сделать, чтобы исправить дела со своим ковеном и Лахланом.

Лахлан! Великодушный король, в которого она безоглядно влюбилась. И за него она будет сражаться неотступно.

Ее отец – ее крест. Она явилась сюда, чтобы убить Деместриу.

В течение всего адского часа, пока Харманн вез Лахлана на частный аэродром, тому приходилось постоянно бороться с потребностью принять облик оборотня. Ему так и не удалось сойти с бритвенно-тонкой границы и начать рассуждать так четко, как следовало бы. Эмма в плену у вампиров, а Гаррет в плену у валькирий!

Проклятие оборотней. Сила и ярость, которые двигали ими в битве, становились помехами во всех других ситуациях. Чем больше они чем-то дорожили, тем отчаяннее зверю хотелось подняться, чтобы это защищать.

Лахлан рассчитывал на то, что вампиры забрали Эмму в Хелвиту, к Деместриу, хотя они вполне способны были доставить ее к Айво или этому Кристофу. Он отправил Касс найти Уиллема и Манро, собрать как можно быстрее оборотней – столько, сколько удастся найти за это время – и направиться к замку Кристофа. Лахлан знал, что Кассандра это сделает. Когда Эмма исчезла, Касс один раз заглянула ему в глаза – и наконец все поняла.

Но что, если Лахлан ошибается относительно того, куда именно ее забрали? Что, если он и на этот раз не сможет отыскать Хелвиту? Казалось, что теперь, когда он полностью осознал все случившееся, он потерял способность мыслить.

Все случившееся… Гаррета тоже захватили в плен. Его как-то сумели поймать. Как-то? Воочию видев демонстрацию меткости Люсии, силы Реджин, скорости Никс и злобной сосредоточенности Кэдрин, Лахлан понял, что недооценил противника.

– Гаррета взяли в плен, – сообщил он Бау, позвонив ему из машины, которую Харманн гнал по туманным шотландским дорогам. – Верни его.

– Проклятие! Все не так просто, Лахлан.

Все было очень просто. Лахлан хотел, чтобы Гаррет оказался на свободе. Бау был сильным оборотнем и славился своей безжалостностью.

– Освободи его! – прорычал он.

– Не сможем. Я не хотел тебе говорить, но его охраняют чертовы призраки.

Гаррет, последний из его кровных родичей, оказался в плену под охраной их древних врагов, в руках безумного, злобного существа.

И… Эмма его оставила.

Намеренно его оставила. Сделала сознательное усилие для того, чтобы его покинуть, и для этого подползла к протянутой руке вампира.

Все затянулось алой дымкой.

«Нет, с этим надо справиться». Лахлан снова и снова перебирал все, что знал об Эмме, пытаясь понять, почему она это сделала.

За ней охотились вампиры. Оказывается, это она была им нужна. Для чего? Для которой из сторон? Анника – ее приемная мать. Эмма говорила, что ее родная мать была родом из Лидии. Елена. Это у нее она унаследовала свою внешность.

Когда они подъезжали к аэродрому, взошло солнце. Лахлан взревел от досады, ненавидя дневное светило, не желая больше видеть его восхода. Эмма находится неизвестно где, а его нет рядом, чтобы ее защитить. Может быть, сейчас ее прибили колом к земле где-то под открытым небом!

«Думай! Перебери все, что ты о ней успел узнать. Семьдесят лет. Колледж…»

Он нахмурился. Ему уже случалось видеть женщин из Лидии. У них была светлая кожа, как у Эммы, но темные, очень темные волосы и глаза. Эмма была светловолосая, а глаза у нее были голубые.

Значит, ее отцом может оказаться…

Лахлан окаменел. Нет. Невозможно.

Эмма спросила его: «А что, если он – мой отец?» А Лахлан ей ответил… он ответил, что потомством Деместриу могут быть только злобные, мерзкие паразиты. Нет.

Даже если он способен будет признать, что она – дочь Деместриу, он все равно не сможет смириться с тем, что сейчас она оказалась во власти короля вампиров, что ее могли толкнуть туда его необдуманные слова.

Он толкнул ее в Хелвиту, к Деместриу, который разорвет собственную дочь на куски, не моргнув своим красным глазом, – даже если она будет умолять его о смерти.

Если Лахлан до нее не доберется… Теперь ему необходимо не просто найти Хелвиту, а найти ее как можно скорее. Он уже обошел и облазил всю ту часть России – но безуспешно. Возможно, что в последний раз ему удалось подобраться близко – но тут его обнаружили и избили вампиры: их была целая дюжина и они постоянно телепортировались.

Он полетит в Россию и снова подойдет так же близко…

К нему пришло воспоминание о том, как Эмма лежала под ним только вчера: ее голова металась по подушке, затапливая его волнами дивного аромата, исходившего от ее волос. Лахлан никогда не забудет ее запах, который оставался с ним постоянно, с той первой ночи, когда он ее почувствовал. И воспоминание пришло к нему как подсказка: он может воспользоваться своим чутьем.

Он сможет ее найти. Он уже один раз это сделал. Стоит ему оказаться неподалеку от Эммы – и он сможет выследить ее до самой Хелвиты.

Сама судьба сделала так, чтобы он смог ее найти.

Низкий голос из теней произнес:

– Ну-ка, посмотрим, что искал мой помощник!

Взгляд Эммы переместился в сторону, откуда раздался звук. Она точно знала, что секунду назад была одна, – и вот теперь увидела его сидящим за большим письменным столом еще до того, как он зажег настольную лампу. Ее свет бликами упал на его красные глаза.

Он смотрел на нее так, словно увидел привидение.

Эмме пришлось ждать здесь одной – в этом пугающем замке, где снизу то и дело доносились вопли. Ожидание затянулась на несколько часов после восхода. За это время ее мысли успокоились, а решимость окрепла и выкристаллизовалась. Наверное, такие чувства испытывали ее тетки перед большим сражением. Теперь она терпеливо ждала, чтобы закончить все это, так или иначе, зная, что живым из этой комнаты выйдет только один из них.

Деместриу вызвал вампира-охранника.

– Не впускай сюда Айво, когда он вернется, – приказал он. – Ни по какому делу. Не рассказывай, что ее нашли. Если ты меня ослушаешься, я на много лет оставлю тебя без кишок.

Ну-ну. Она росла, слыша угрозы, которые были так распространены среди всех существ Закона. И должна была признать: этот парень угрожать умел.

Деместриу телепортировался к двери и запер ее за охранником на засов.

«Так. Никто не может телепортироваться сюда или отсюда – а теперь еще никто не может выйти?»

Когда Деместриу вернулся на прежнее место, удивление, которое он испытал, уже было хорошо спрятано. Он осмотрел Эмму совершенно бесстрастно.

– Лицо у тебя точь-в-точь такое, какое было у твоей матери.

– Спасибо. Мои тетки часто об этом говорили.

– Я так и знал, что Айво что-то замышляет. Я знал, что он устроил какой-то поиск и потерял десятки наших солдат. Троих в одной только Шотландии. Поэтому я решил отнять у него то, к чему он успел близко подобраться. Я не ожидал, что он охотится за моей дочерью.

– Значит, он решил просто убить вас и заставить меня выйти за него замуж?

– Совершенно верно. – Деместриу оценивающе помолчал и потом спросил: – А почему ты раньше не пыталась меня искать?

– Я только недавно узнала, что вы мой отец.

Какое-то чувство промелькнуло в его глазах, но оно было настолько мимолетным, что Эмма списала это на свое разыгравшееся воображение.

– Твоя мать… тебе об этом не сказала?

– Я ее не знала. Она умерла сразу после того, как я родилась.

– Так рано? – спросил он тихо, словно обращаясь к самому себе.

– Я искала информацию о моем отце… о вас… в Париже, – проговорила она, непонятно почему желая его утешить.

– Я жил там с твоей матерью. Над катакомбами.

Вся готовность проявить великодушие исчезла при упоминании о катакомбах, из которых Лахлан с таким трудом вырвался на свободу.

– Ну надо же: твои глаза горят серебром, точь-в-точь как у нее! – Его красные глаза впервые оценивающе скользнули по ее фигуре.

Наступило неловкое молчание. Эмма осматривалась, пытаясь вспомнить все те уроки, которые ей навязывали Анника и Реджин. Дать отпор Кассандре – это одно дело. Сейчас перед ней стояло чудовище.

Она нахмурилась и подумала: «Если он – чудовище, тогда и я чудовище. Ого! Значит, мне не обязательно оставаться живой!»

Она и раньше знала, что из этой комнаты выйдет только один из них. Теперь она осознавала, что это самое большее.

– Сядь. – Когда Эмма неохотно послушалась, Деместриу приподнял графин с кровью. – Выпьешь?

Она покачала головой.

– Ты недавно пила из оборотня, с которым жила?

Даже если бы Эмма могла это отрицать, она не видела в этом никакого смысла. Гордо расправив плечи, она сказала:

– Да.

Деместриу картинно поднял брови и посмотрел на нее с новым интересом.

– Даже я отказался пить кровь такого бессмертного, как он.

– Почему? – поинтересовалась Эмма, подаваясь вперед. Теперь ею управляло чистое любопытство. – Это было одной из инструкций, которые мать передала моим теткам, отправляя меня к ним, – чтобы я никогда не пила из тела.

Он устремил взгляд в свой бокал с кровью.

– Когда ты выпиваешь кого-то до смерти, ты отнимаешь у него все, вплоть до того, что таилось на дне их души. Если делать это достаточно часто, то колодец душ перестает быть пустой метафорой. Ты можешь это чувствовать. Твое сердце становится черным, а глаза краснеют от ярости. Это яд, и мы его жаждем.

– Но пить из кого-то и убивать – это совершенно разные вещи. Почему было просто не запретить мне убивать? И почему ко мне приходят эти воспоминания?

– У тебя есть такой темный талант? – Деместриу отрывисто хохотнул, но в этом смехе веселья не было. – Я подозревал, что оно передается по наследству! Именно это сделало нас королями в первичном хаосе Закона. У меня он есть. У Кристофа он есть. И он передал свой дар всем людям, которых он обращал, – добавил он с презрительной ухмылкой. – Но ты унаследовала его от меня… – Деместриу удивленно поднял брови, словно не мог поверить до конца. – Наверное, мать опасалась этого. Выпивая существо до смерти, становишься безумным – и сильным.

Эмма пожала плечами, не чувствуя в себе безумия. Да, она чуть не разрушила замок, пока спала, но…

– Я этого не чувствую. Со мной произойдет что-то еще? Он изумленно воззрился на нее.

– Тебе мало воспоминаний? – спросил он и тут же взял себя в руки. – Если ты забираешь у них кровь, жизнь и все, что они испытали, – ты становишься настоящим вампиром. Раньше я выбирал бессмертных ради их знаний и силы, но мне также пришлось получить тени из разума. И если ты выпьешь кого-то с таким количеством воспоминаний… ты будешь играть с огнем.

– Вы даже не представляете себе, насколько вы в этом правы.

Деместриу нахмурился, мгновение подумал и сказал:

– Разве я не отправил того оборотня в катакомбы?

– Он сбежал, – ответила Эмма самодовольно.

– А! Но теперь ты помнишь его муки?

Она медленно кивнула. Одному из них предстояло вскоре умереть. Зачем она продолжает этот разговор: чтобы получить ответы на вопросы, которые не дают ей покоя? Или чтобы прожить немного дольше? И почему Деместриу идет ей навстречу?

– Представь себе, что десять тысяч подобных воспоминаний забили твой разум. Представь себе, что переживаешь смерть своих жертв. Те мгновения, предшествовавшие этой смерти, когда ты подкрадываешься к нему, а он придумывает объяснение услышанному звуку, говоря, что это поднялся ветерок. И когда он называет себя дураком из-за того, что у него волосы встают дыбом. – Он посмотрел куда-то вдаль. – Некоторые до конца сопротивляются истине. Другие смотрят на меня – и понимают, кто их поймал.

Эмма содрогнулась:

– И вы из-за этого страдаете?

– Да. – Он забарабанил пальцами по столу – и ее внимание привлекло кольцо на одном из его пальцев. Печатка с двумя волками.

– Это – кольцо Лахлана!

Украденное с руки его мертвого отца. «Мой отец убил его отца».

Деместриу посмотрел на нее, но его глаза были пустыми:

– Наверное, да.

Он был совершенно безумен. И Эмма поняла: он будет вот так разговаривать с ней столько, сколько она пожелает, потому что он… невероятно одинок. И потому, что считает, что это – последние часы ее жизни.

– Если учесть давнюю вражду Орды и валькирий, то как вы с Еленой оказались вместе?

– Я сжал руками ее шею и собирался свернуть голову.

– Как романтично!

«Есть что рассказать внукам». Деместриу игнорировал ее колкость.

– Однако что-то меня остановило. Я отпустил ее, но внимательно изучал ее в течение следующих месяцев, пытаясь понять, что именно заставило меня усомниться. Со временем я понял, что она – моя нареченная. Когда я захватил ее и увез из дома, она сказала, что видит во мне нечто хорошее, и согласилась остаться со мной. Какое-то время она была права, но в конце концов заплатила своей жизнью.

– Каким образом? Как она умерла?

– Как я слышал – от горя. Из-за меня. Вот почему я так удивился, узнав, насколько быстро она ушла.

– Не понимаю.

– Твоя мать пыталась заставить меня прекратить пить кровь – не только из тела, но и вообще. Она даже убедила меня есть, как человек. А потом стало известно о тебе – как раз в тот момент, когда я чуть не лишился короны при первом восстании Кристофа. Во время боя я вернулся к моим прежним обычаям. Я сохранил корону, но лишился всего, что приобрел с ней. Я снова поддался соблазну. Увидев мои глаза, Елена от меня сбежала.

– А про меня вы совсем не думали? – спросила Эмма. Этот вопрос прозвучал так, будто ее это очень волновало.

– До меня дошли рассказы о том, что ты слабая и неумелая, что ты унаследовала все наихудшие черты обеих рас. Я ни за что не вернулся бы за тобой, даже если бы думал, что ты сможешь прожить достаточно долго, чтобы застыть в своем бессмертии. Нет, это все придумал Айво.

Она картинно поморщилась.

– Уй!

Но ее эти слова действительно задели, а легкая обида стремительно переросла в жуткое раздражение.

– Да уж, если говорить о пропащем папочке… Ой, это получилось просто ужасно…

Она замолчала: Деместриу выпрямился во весь рост. На фоне витража чернел его мрачный силуэт. Его волосы были такими же золотыми, как богатая инкрустация. Он внушал Эмме трепет. Он был ее отцом – и он ужасал.

Вздохнув, Деместриу осмотрел ее – на этот раз не так, словно увидел призрак, а как будто неспешно обдумывал легкое убийство.

– Малышка Эммалайн, твое появление здесь станет твоей последней ошибкой. Тебе следовало бы знать, что вампиры всегда могут уничтожить то, что стоит между ними и их целью. Все остальное становится второстепенным. Моя цель – сохранить мою корону. Ты – слабое звено, которое мог бы использовать Айво или любой другой. Поэтому ты только что стала расходным материалом.

«Да уж, ты знаешь, как обидеть девочку».

– Когда такой кровопийца, как ты, не желает меня принять… мне действительно становится нечего терять. – Она встала и вытерла ладони о джинсы. – Но меня это так и так устраивает. Я пришла сюда, чтобы тебя убить.

– Да что ты говоришь?

Его леденящая улыбка стала последним, что увидела Эмма. Деместриу исчез, телепортировавшись. Она метнулась к мечу, висевшему на стене, – и мгновенно услышала голос отца у себя за спиной. Она пригнулась, успев схватить меч, но Деместриу стремительно перемещался вокруг нее.

Она попыталась проделать то же – безуспешно! – потратив на это драгоценные секунды. А затем перешла к тому, что ей удавалось лучше всего, – обратилась в бегство, используя всю свою подвижность для того, чтобы от него уворачиваться.

– А ты шустрая, – проговорил Деместриу, возникая прямо перед ней.

Эмма сделала стремительный выпад – но вампир легко ушел из-под удара. Когда она нанесла следующий удар, он вырвал у нее поднятый меч и отбросил в сторону, так что тот со звоном упал на пол.

У Эммы свело живот: она с ужасом поняла, что происходит.

Он играет с ней!