(без) Право на ошибку

ГЛАВА 1

— …И вручать главную награду «Бизнесмену года» приглашаю известного в России предпринимателя и не побоюсь этого слова, великолепного Михаила Андреевича Веринского…

— Оставь, — сказала я резко.

Резче, чем хотелось бы.

Катя, уже потянувшаяся переключить на телевизоре «скучные» бизнес-новости, дернулась и замерла. При всей репутации жесткой начальницы, я, как правило, была неизменно вежлива и безэмоциональна, и уж точно никогда не прикрикивала на подчиненных. Тем более на тех, кого считала приятельницами.

Но сейчас мне было не до чужих эмоций.

Я почувствовала, что лицо застывает и покрывается тонкой незаметной корочкой льда, будто в попытке удержать мечущиеся в голове мысли и чувства, не дать им просочиться наружу и затопить все вокруг пузырящейся кислотой.

Дыхание прервалось, а тело окатила паническая волна, будто я увидела привидение.

Впрочем, так оно и было.

Как же еще называть призраков из прошлого?

Оторвать взгляд от человека, вышедшего на сцену, не могла. Высокий. Хмурый. С резкими чертами лица, смуглой кожей и с темными кучерявыми волосами — его даже прозвали «испанцем» за совершенно не русскую внешность. Плечи Веринского как-будто стали шире, по сравнению с тем, что я помнила, и дорогой костюм их не скрывал, а подчеркивал. Ворот белоснежной рубашки расстегнут не по протоколу. Он терпеть не мог галстуков. Называл их удавкой

Он вообще не терпел ничего, что могло бы его ограничивать. Правил, норм морали, женщин.

Меня передернуло, а потом я вытащила себя из глубокого кресла — в комнате отдыха только такие и были — и сама щелкнула кнопкой выключения

И молча вышла, сопровождаемая удивленными взглядами помощниц.

Плевать на их удивление.

Вообще вдруг стало на все плевать — почти на все, что я выстраивала эти годы даже не с ноля, а с минус бесконечности.

Меня только что разбили: сначала заморозили до состояния ледяной статуи, а потом скинули с огромной высоты. Раскололи на множество кусочков. Уничтожили одним легким движением руки, упакованной в дорогущий пиджак. Как всегда, даже не заметив.

Разнесли пылью по той дороге, на которой я уже оставила немало кровавых следов.

Дерьмо.

Я была уверена, что судьба наконец перестала поворачиваться ко мне задом. И что я сполна уже выпила той отравы, что она мне подсунула когда-то.

Я была уверена, что все закончилось. Что я переболела. Перенесла. Забыла. Запечатала свои самые поганые — и самые сладкие — воспоминания. Научилась жить с той дырой в груди, которую он оставил. Сгорела дотла и ожила, как птица феникс.

Оказывается, нет.

Я не просто сгорела заживо в прошлом, а продолжала гореть все эти годы, плавиться и корчиться где-то глубоко внутри. Брести до лопающихся пузырей по углям своей души.

Я ведь заперла все это за толстенной дверью. Повесила огромный замок и выкинула ключ. И сделала вид, что нет этой комнаты. Нет души. А он одним своим минутным появлением на экране телевизора взломал дверь и открыл ее нараспашку.

И меня снова готов был охватить огонь, несущий адскую боль. Тот самый, на котором инквизиция сжигала ведьм.

Я выскочила из здания, где работала, будто за мной кто-то гнался, и сиплым, незнакомым голосом попросила у стоявших на крыльце людей сигарету — даже не видела, у кого. И затянулась так, будто пыталась вдохнуть в себя лекарство от астмы, дающее возможность дышать. Жить. Не думать о боли в легких и о том, что это последний воздух, который мне будет доступен.

Смешно.

Лекарства от самой себя и собственных чувств не существовало. А если бы сделал кто — его бы выбрали президентом всея планеты.

Думала, что время лечит. Ну хотя бы время должно лечить?! Но нет, время лишь отдаляло, секунда за секундой, от болезненных воспоминаний. И стоило этим воспоминаниям снова обрести жизнь, ударить неожиданной пощечиной, как сразу стало понятно — ни о какой иголке в яйце и сундуке за семью печатями на необитаемом острове и речи не шло. Все как на ладони — приходи и корми своих демонов. Потому что душа снова вывернута наружу, будто все произошло только вчера

Нет, время не лечило. Сигареты тоже.

Я горько усмехнулась и выкинула бычок в урну. А потом отошла на край огромного крыльца бизнес-центра, в котором наша компания занимала целых два этажа, и замерла, обхватив внезапно озябшие плечи

Надо успокоиться. Черт возьми, ну что произошло такого? Ну приехал. Вряд ли ради того, чтобы вручить премию — просто были дела в этом городе, какие-то знакомства. Ради простой церемонии этот не приехал бы даже за деньги.

Закончит свои дела и уедет.

А я снова восстановлю из осколков свое изображение и продолжу жить.

В конце-концов, у меня есть план. Есть цель.

Работа. Снотворное. И даже друзья. Хотя последнее вовсе не моя заслуга.

Да и опыт проживания боли имеется.

Все совсем не так, как когда я была сопливой девчонкой, которую отправили в нокаут жестким ударом и не вызвали скорую.

И что с того, что несколько дней он проведет в моем — теперь уже моем — городе? У нас даже не было шансов встретиться. Моя компания, пусть и большая, занималась перепродажей китайской техники, но была середнячком на местном Олимпе. А значит, даже потенциально не могла представлять интереса для «великолепного». Да и сижу я там в отдельной комнате, хоть начальство и грозится перевести экономический отдел куда-то поближе к людям за стекло, потому как их специалисты «самые красивые в мире».

Мы и правда, как на подбор. Как долбанные ангелы Чарли. Шатенка; миниатюрная блондинка Катюша которой удивительно шла и миниатюрность, и блондинистость, и имя; и высокая брюнетка с короткой стрижкой Лена. Даже остальные девчонки — и затесавшиеся к нам двое парней — по своему блистали.

Три почти ровесницы, которые может и не стали за эти годы подругами, но сблизились уж точно. Девчонки же и помогли мне «пережить» развод год назад, хотя какой там «пережить»? Там никогда ничего и не было, и мы с Димкой расстались друзьями. Если заставить себя поверить, что такую суку, как я, можно было назвать другом.

Хотя сейчас, наверное, можно.

Сейчас, пожалуй, да. Поступаю как верный друг. Даже могу радоваться за него и его предстоящую свадьбу. Когда у меня, наконец, нашлась цель и силы отпустить этот костыль, Дима быстро сошелся с довольно бойкой и милой Инессой. И я не только не мешала новой паре, а наоборот, всячески стимулировала их связь — именно ко мне Димка ездил советоваться по поводу и без, завоевывая будущую жену. Тайно, конечно. Ни одному постороннему человеку — а для меня почти все были посторонними — я больше не позволю увидеть, что готова помогать кому-то. Воспользоваться моей слабостью и добротой.

Да и нет там уже доброты. Выжгла все той же кислотой. Но благодарность я все же могла испытывать. Благодарность за то, что другой человек помог мне выжить. Я ведь выстояла не за счет внутренних ресурсов — ха, я оказалась слабачкой, не было у меня никакого стержня, о котором так любят писать авторы книжонок типа «помоги себе сам» — а использовав влюбленность и кроткое смирение другого мужчины, готового ради меня на все. Даже на бегство, ложную надежду и любовь к другому, которую я выдирала и уничтожала, как ненормальная, с корнем, как злостные сорняки, кровоточа открытыми ранами. Превращала в ненависть, сладкой отравой заполняющую мои вены. Отравляющую мою кровь похуже никотина.

И уничтожила.

Затоптала. Раздавила. Расплющила.

Я сжала кулаки и постаралась дышать как можно глубже.

Я справлюсь.

Снова.

Забуду.

Снова.

И эта сволочь снова будет являться только в моих снах, самых сладких, мерзких, странных кошмарах. Но не наяву. Не в мыслях, не на экране телевизора, не с сигаретным дымом, к которому я неожиданно пристрастилась тогда, пять лет назад, задымила всю нашу с Димой квартиру, а потом также жестко, как и от многого другого отказалась.

Как отказалась быть мягкой. Слабой. Нуждающейся.

Влюбленной.

Я, наконец, почувствовала, что спазм, сковавший мое горло, отпускает и я снова могу дышать и нормально думать.

Разумно. Как прежде.

Снова становлюсь взрослой женщиной, а не перепуганной несчастной девчонкой, которую сломали и выкинули, и пока я подыхала на казенной койке, истекая кровью в беспамятстве, подмяли под себя очередную шлюху.

Ненависть вспыхнула с новой силой и задавила зачатки паники и неуверенности.

Я четко развернулась и застучала каблучками в сторону входа.

Я должна действовать согласно собственным планам. План, расписание, график во всех сферах жизни — залог моей успешности и спокойствия. Возможность контролировать свою жизнь. Ведь что бывает с людьми, если они ничего не контролируют? Кто-то другой берет бразды правления в свои руки. И превращает тебя в игрушку.

Поэтому сейчас — работа. Вечером — спортивный клуб. Здоровый сон с одиннадцати до семи. Снова работа. Салон красоты. И потом свадьба.

Не моя. Моей больше точно не будет.

На свадьбу не очень хотелось. Там было слишком много людей, которые считали меня законченной стервой и были счастливы, что я наконец «насосалась и отвалилась» от их друга, но Инесса и Дима в два голоса так уговаривали, что я решила не тушеваться.

Ну уж нет.

Это больше не про меня.

В конце-концов, надо поддерживать репутацию. И явиться на свадьбу бывшего мужа в одиночестве и в роскошном открытом платье — самый подходящий для этого вариант.

— Только посмотри на эту…Как она вообще сюда попала?

— Говорят, жених пригласил…

— И Инесса позволила?

— Ну может она не знала…

Я хмыкнула и взяла очередной бокал шампанского. От напряжения последних двух дней я совершенно не пьянела — такая особенность организма.

Может кто-то и думал, что напряжение это связана со свадьбой, но я понимала, что происходит

Две девушки, думая, что я не слышу, продолжили обсуждать мое поведение и внешность. Да пожалуйста. Я знала, как выгляжу.

Облегающее как перчатка золотистое платье в пол с глубокими вырезами на груди и спине только подчеркивало большую грудь, тонкую талию и округлые бедра. Если бы не спортзал, они вполне могли бы превратиться в пышные, но я не зря три раза в неделю потела на тренажерах — ноги оставались стройными, а задница подтянутой.

Длинные блестящие волосы. Эффектный макияж. Полные губы.

Я научилась преподносить себя и знала, что на меня многие облизывались.

Меня это не трогало.

Заводить новые отношения в ближайшее время не планировала и слава «пережует и выплюнет» этому способствовала. Я даже запретила Инессе с Димой кричать на всех углах о том, какая я на самом деле хорошая. Во-первых, это было не совсем так, но пара не зря нашла друг друга. Они были оба добры до безумия. В том числе ко мне. И я понимала, что готова растерзать любого, кто их за эту доброту попробует обидеть. Не из благородных побуждений — просто в них мне виделась последняя надежда человечества. Большинство встреченных на моем жизненном пути людей были полными мудаками, а эти двое давали хоть какую-то возможность поверить, что есть и другие варианты.

Во-вторых, я считала, что тем, кто верит сплетням и домыслам, рядом со мной не место. Даже в качестве собеседников. Прошли те времена, когда я заглядывала всем в рот и старалась произвести впечатление. Сейчас я заливала эти рты щелочью — и то только тогда, когда считала, что это стоит моего внимания.

Ну и в — третьих, мое поведение вызывало болезненный, но крайне осторожный интерес со стороны мужчин. Они молча облизывались… и не подходили. Оптимальный вариант. Я даже подумывала заделаться лесбиянкой — или, во всяком случае, пустить слух об этом. Но потом отказалась от этой мысли. Мало ли чьих ушей достигнет — и если это помешает процедуре, будет плохо.

Издали отсалютовала смеющимся молодоженам и отрицательно покачала головой в ответ на приглашающий взмах рукой. Нет, подходить к толпе их родственников — половину я, естественно, знала, и эта половина меня точно терпеть не могла — я не буду.

Димка родился в этом городе и уехал покорять Москву в возрасте двадцати пяти лет. Не покорил, а вернулся со мной. Его мамаша постоянно повторяла, что я сломала мальчику жизнь и заткнулась только тогда, когда я помогла ему открыть свое дело и даже преуспеть в нем. Точнее, когда не помешала этому — так они восприняли. Мы не переубеждали — по моему настоянию. Я тогда уже начала понимать, что этот брак из общества инвалидов — я без любви, он без надежды — превратился в тюрьму для обоих. Как было на самом деле, знаем только мы с Димой. И сколько сил и ночей я вложила в то предприятие, рассчитывая финансовые схемы, помогая в открытии и первого офиса, и филиалов. Но, как итог, — хотя, в основном, конечно, благодаря своему трудолюбию и упорству — к тридцати Серенин был весьма обеспечен и мог позволить себе устроить свою вторую свадьбу в самом крутом отеле.

Я усмехнулась, вспоминая, как расписывались мы, и посмотрела на часы.

Пожалуй, долг родине я отдала. Все меня заметили, некоторые даже были рады видеть, значит, пора уходить. С Инессы станется швырнуть в меня букетом. Она и раньше проявляла чрезмерное внимание к личной жизни окружающих, а получив предложение о замужестве стала вовсе невыносимой. Хотела сделать окружающих счастливыми — как и она сама.

К тому же, я терпеть не могла пустые пьянки, в которые превращались даже шикарные мероприятия, после того как официальная часть заканчивалась и поедание тщательно приготовленных блюд тоже. Может кому и кажется, что именно тогда наступала самая веселая часть вечера, но мне веселиться было не с кем.

Посмотрела на новоиспеченных мужа с женой и прощально взмахнула рукой. Димка дернулся, но я снова отрицательно покачала головой. Да, понимала, он привык быть ответственным за меня. Он кормился от этой ответственности много лет, но в этом давно не было необходимости.

Дальше я сама.

Чувствуя облегчение, двинулась к выходу.

Ресторан располагался на верхнем этаже, так что спускаться пришлось в лифте, набитом опьяневшими гостями. Вряд ли они уезжали так рано, скорее всего, просто хотели «проветриться», будто балкона им мало.

Я проигнорировала косые взгляды и спокойно вышла последняя, стараясь идти медленней, чтобы пропустить всю компанию вперед.

И потому не сразу его увидела.

Далеко не сразу.

Сначала и вовсе почувствовала. Воздух вокруг меня вдруг сгустился, и я начала двигаться медленней, будто попала под воду и теперь с трудом перемещалась в пространстве. Туфли почему-то запнулись одна об другую, я подняла голову и увидела Михаила, только что прошедшего отельную вертушку.

И совсем остановилась.

Однажды зимой, я прыгнула в прорубь после бани.

Тело моментально свело судорогой, дыхание перехватило, а кожа полыхнула, чтобы тут же заледенеть.

Мои ощущения сейчас были похожи.

И очень не похожи на те, что я испытывала в прошлом. Тогда я погружалась в горячий сахарный сироп, когда видела уже тогда известного и очень богатого Веринского. Щеки загорались, в животе начинали порхать бабочки, а кончики пальцев жгло от желания прикоснуться к совершенному, как мне казалось, мужчине.

И дерьмовому, как оказалось, ублюдку.

Он уставился на меня и я на мгновение вдруг подумала, что ведь может не узнать. Прошло достаточно времени, а я изменилась. Фигура стала женственной и, в то же время более подтянутой; вечные кеды и джинсы и деловые, прямо скроенные костюмы сменило роскошное платье. Я теперь красила в цвет топленого шоколада свои волнистые русые волосы, да и лицо стало менее округлым. Тем более, если подчеркнуть макияжем скулы и разрез глаз.

Да и почему вообще он должен был меня помнить?

Это для меня он был воздухом. Жизнью. Счастьем, что хочется выпить залпом и до дна, а не цедить по капле, боясь, что оно скоро кончится.

Как, собственно, и произошло.

А для него я оказалась лишь проходным элементом. Очередной влюбленной дурочкой.

Все мои размышления заняли секунду. А потом я заметила шок в глазах мужчины, тут же сменившийся отстраненным выражением.

Надо же, узнал.

Но решил сделать вид, будто меня никогда и не было в его жизни.

Да была ли я? Это мне казалось, что была. А он лишь позволял присутствовать где-то на задворках. И выставил за дверь, когда надоела. Без денег. Без будущего.

А самое страшное, без возможности испытать женское счастье.

Будто в ответ на эти мысли в животе запульсировало застарелой болью. Фантомной, как говорил мой психотерапевт.

Я в итоге послала этого психотерапевта, хотя сейчас понимаю, что он мне помог. Иначе совсем бы измучила себя, уничтожила ненавистью и чувством вины. И окружающим бы досталось еще больше — я тогда цепляла в зону действия цунами всех, с кем соприкасалась. Отравляла своими всплесками. Мне казалось, что даже Анатолий Павлович, тот самый врач, пил успокоительное после меня.

Хотя, вроде бы, история, каких тысячи.

Но у всех ведь разный порог боли. Мой оказался крайне низким. Нулевым.

И в прошлом граница, могущая завести меня в кошмарное никуда, почти отсутствовала — как между странами Шенгена. Но теперь вокруг нее ощерились злобные псы и повисла колючая проволока, по которой я пустила ток.

Поэтому я улыбнулась Михаилу уголком рта, кивнула в знак узнавания и твердым шагом прошла мимо него, не позволив вдохнуть даже ноту парфюма, который раньше так любила слизывать с разгоряченной кожи, и вышла из отеля.

Не думать.

Не говорить.

Не вспоминать.