Без ума от тебя

Глава 2

Машина миновала ворота, на столбах которых восседали совы, и, повинуясь плавным изгибам дорожки, проследовала к каменному зданию. Отель раскинулся широко; в ранних сумерках теплый желтый свет тек из витражных окон на образцовую лужайку, на которой тут и там стояли столики под навесами.

Мать Джона вышла из центрального входа и двинулась им навстречу. У Харриет заныло сердце от неизбежности того, что родители прибыли первыми. Отец Джона имел привычку всегда выезжать на рассвете.

Джаклин была в розовой полосатой рубашке с поднятым воротником, с ниткой жемчуга и в белых джинсах. Рукой со свежим маникюром – ногти блестели, точно коралловые жуки – она убирала с лица волосы, выбивавшиеся из пышной салонной укладки. Она всегда выглядела до невозможности ухоженной, белая прядь в волосах цвета серебристый блонд придавала ей сходство с диснеевской злодейкой, что, по мнению Харриет, отражало самую ее суть. Джаклин, со своей стороны, почти в открытую ужасалась «занятному образу девчонки-сорванца» (© Джаклин), который предпочитала Харриет.

Харриет только познакомилась с родителями Джона и позже, в тот же день, находилась рядом, когда он получил сообщение от матери. Открывая его в ее присутствии, Джон действовал без всякого умысла, он вообще ни о чем не думал.

Харриет показалась нам славной девушкой, Джей-Джей. Очень хорошенькая, как ассистентка в том детективном сериале, где он хромой и с волчьей пастью. Но зачем ей эти ужасные очки? В последний раз я видела такие на Эрике Моркаме. Просто катастрофа. Учитывая, что контактные линзы продаются на всех углах, можно подумать, она нацелена на радикальное феминистское высказывание.

– Какого!.. – воскликнула Харриет, прижимая руку ко рту, чтобы не плюнуть чипсами со вкусом барбекю. – Что не так с моими очками и зачем говорить такое?

– Она считает, что ты красивая!

Джон покраснел, и Харриет поначалу решила, что от неловкости, но позже поняла, что это был прилив восторга – слова матери он принял за чистую монету.

– Она сказала это исключительно для того, чтобы после наехать на «четырехглазую мымру-феминаци». Это все равно что «плати двадцать пенсов и пользуйся туалетом».

– А ты не умеешь принимать комплименты, да?

Вопрос прозвучал до смешного наивно, и Харриет поняла, что ему ничего не втолковать. Это как пытаться разбудить лунатика.

– Наконец-то! – сказала Джаклин, когда они вышли из машины, потягивая затекшие конечности и смущенно улыбаясь. – Мы уже хотели отправлять поисковые группы!

Джон и Харриет не опоздали.

– На B6160 была большая пробка, – сказал Джон. – Привет, мамочка, как номера – приличные?

– Все хорошо, хотя твой брат попросил поменять подушки, они у него были как каменные.

Ну разумеется. Мартин-младший, надутый индюк, лишенный чувства юмора, вечно выражал недовольство, давая понять, что выше других. Харриет подозревала, что он охотно препоручал Джону оплачивать счета, но, поступая так, чувствовал себя не в своей тарелке.

– Харриет, КАК ты? – проворковала Джеки с той неопределенной саркастической интонацией, которая порой сходит за хорошие манеры.

– Очень хорошо, спасибо. А вы?

– Ну ты же знаешь. Не могу пожаловаться.

Но жалуешься, как пить дать.

Поначалу Харриет честно пыталась поладить с Джеки и однажды, выпив лишнего во время разговора по душам, призналась, что у нее нерегулярные месячные. На следующей неделе Джеки позвонила сыну и сказала, что Харриет нужно пройти обследование на бесплодие.

– Мы зарегистрируемся, переоденемся и в шесть встретимся в баре, хорошо? – сказал Джон.

– Я очень надеюсь, что вы переоденетесь! – с притворной веселостью воскликнула Джаклин, окидывая страдальческим взглядом футболку, джинсы и «Док Мартинсы» Харриет. – Скажите, что захватили что-нибудь элегантное, и успокойте меня!

– Ты знаешь, мама, что мой стиль – повседневная элегантность.

Откровенный выпад в адрес Харриет, который Джаклин плохо замаскировала обращением к ним обоим, Джон расценил как материнское беспокойство вообще.

Хотя Харриет крепко-накрепко усвоила, что сородичи Джона – это удар по нервам, но при встрече лицом к лицу ужас перед ними разрастался до вселенских масштабов. От него не спасала даже слоновья порция джина «Бомбей Сапфир».

Их «приват-гостиная», пример дихотомии города и деревни, скорее соответствовала атмосфере лондонского Далстона, чем Йоркширской долины: одеяло с принтом «клубничного воришки» Уильяма Морриса и лампочки, подвешенные к потолку на связке проводов, в качестве образчика современной люстры. Огромная медная ванна с кувшином в том же стиле у мраморного камина – наглядная иллюстрация бытовых неудобств минувшего столетия. Стены – насыщенного дымчато-серого колера с белоснежными плинтусами.

По роду работы Харриет повидала немало шикарных отелей, и этот был класса суперлюкс. Его снимки так и просились в Инстаграм[1] с тэгами типа #яэтогодостойна или #сегодняшнийофис. (Харриет бойкотировала Инсту, объясняя подругам Лорне и Рокси, которые агитировали ее завести аккаунт, что фотографий в ее жизни и так хватает.)

– Ни черта себе, Джон, это какие деньжищи! – выпалила Харриет, завозя в номер чемоданчик и останавливаясь как вкопанная. Она тотчас прикусила язык – прозвучало не признательно, а скорее скуповато-грубовато. Впрочем, так, пожалуй, и было.

– Стоимость, конечно, немалая, но ведь и сорок лет свадьбы бывает не каждый день!

Харриет напряглась, наблюдая за тем, как он взялся за свое – при виде коробки с носовыми платками на прикроватном столике он всегда принимался прочищать нос и делал это оглушительно громко, точно хотел выдуть через ноздри серое вещество. Живот стало крутить, будто внутри заработала бетономешалка.

– Я так рад, что ты здесь.

Джон приобнял ее – она чуть отстранилась, пробормотав:

– Спасибо, что пригласил.

– Конечно, что за разговор! Ты нам не посторонняя, ты – часть семьи. Для меня ты больше семья, чем другие.

– Надеюсь, что нет, – проговорила Харриет, высвобождаясь из осьминожьей хватки. – Нам инцест не нужен. Ну что, тогда я в душ, ладно?

– Валяй! – сказал Джон, уступая ее едва уловимому нежеланию соответствовать моменту.

Он принялся щелкать кнопками пульта от телевизора. В силу какого неписаного правила мужчины, войдя в гостиничный номер, первым делом включают на полную громкость Си-эн-эн и валятся в носках на кровать? Харриет привыкла чистить зубы в шикарном люксе под доносившийся из-за двери бубнеж о том, что насилие и грабежи продолжались всю ночь, в то время как лидеры национальных общин призывали сохранять спокойствие.

Она открыла чемоданчик и нашла вечернее платье, чистый бюстгальтер и трусики, мысленно помянув недобрым словом Джеки и давя в себе упрямое желание надеть ту же футболку. Нет, еще круче: в пику ей заявиться в футболке со слоганом СТЕРВОЗНЫЙ РЕЖИМ: АКТИВИРОВАН и в кроксах с британским флагом.

В ванной, выложенной от пола до потолка белой плиткой и наводившей на мысль о санатории с сексуальным уклоном, Харриет встала под лейку душа размером с обеденную тарелку. Поток воды приятно горячил тело, смывая с лица волосы, слипавшиеся в мокрую кошму. У Харриет была густая грива соломенного цвета, которую многие сочли бы за благо, но на практике справиться с ней можно было единственным способом – заплести в длинную высокую косу. В подростковом возрасте она попробовала подстричься, но голова стала напоминать раскидистый куст. Как-то на уроке естествознания в школе они рассматривали в микроскоп собственные волосы, и ее оказался похож на пшеничный колос.

Харриет вытерлась, надела белье и взяла платье, лежавшее на кресле с обивкой шинуазри. Ванные комнаты с креслами: безумная фантазия.

Харриет нечасто покупала платья, но это, увиденное несколько месяцев назад в витрине магазинчика в живописной деревушке, ей приглянулось. Нужно было как-то убить полтора часа перед тем, как Энди и Аннетт поклянутся друг другу в вечной любви, поэтому Харриет решила взглянуть на платье вблизи. Само собой, она попала в цепкие ручки скучающей продавщицы, которая клятвенно заверила, что оно будет смотреться изумительно. И оказалась права.

Это было изумрудно-зеленое ципао с застежкой на шее, очень облегающее в икрах, так что приходилось семенить. Совсем не обязательно было надевать на сегодняшний ужин что-то столь эффектное, но выбор был невелик, а платье обошлось ей почти в двести фунтов.

Также выяснилось, что любимые очки в черной оправе с ним не смотрятся. Как ни досадно, пришлось в угоду Джаклин надеть контактные линзы. Харриет осторожно накрасила глаза и, скрутив волосы в объемный узел, скрепила его шпильками. Потом повертела головой из стороны в сторону, проверяя результат. Вид был такой, точно на голове огромная слойка с корицей, но уж как есть. В качестве последнего штриха она надела цепочку с ключиком, которую носила всегда.

На выходе из ванной она увидела Джона. Он стоял голым в ванне, поливая себе голову из кувшина и отфыркиваясь. Харриет, не ожидавшая столкновения с его пенисом в светлое время суток, тихонько охнула и прикрыла глаза.

– И тебе добрый вечер! – сказала она.

– Вы уже знакомы! – игриво отозвался Джон и принялся энергично вытирать голову. Его лицо было скрыто полотенцем, а «дружок» торчал на виду, помахивая, как конус-ветроуказатель при слабом бризе.

Джон был воплощением солидного улова – платежеспособный, надежный. Высокий, с аккуратно подстриженными темно-каштановыми волосами, гладкими и послушными, стройный, но не костлявый – словом, красавец по стандартам модных каталогов. И пенис у него был адекватного размера. Как приговаривала Лорна, супербольшой – верный способ заполучить пожизненный цистит.

Кем нужно быть, чтобы забраковать такого, как Джонатан Барраклаф?

– Вау! – воскликнул Джонатан, который проморгался и наконец увидел Харриет. К этому моменту он успел гуманно обернуть бедра полотенцем. – Моя девушка – супермодель!

– Ха! Спасибо, – сказала Харриет, надевая черные замшевые туфли на каблуке, в которых обычно ходила на похороны. Она никогда не могла понять, что такого неуважительного было в балетках. – Не слишком броско?

– Вовсе нет, серьезно, ты просто ослепительна, – Джон вылез из ванны, что оказалось непросто, она была шириной с Гибралтар. – Правда. Вау. Тебе нужно чаще так одеваться, ты сногсшибательна.

– Такое ощущение, что это не я.

– Но это ты. Просто ты не видишь себя чужими глазами. Встань, я хочу хорошенько тебя разглядеть.

Харриет смущенно поднялась, а Джон присвистнул и взмахнул воображаемой сигарой на манер «Граучо» Маркса.

– Я самый счастливый парень в мире!