Безжалостные парни (ЛП)

«Безжалостные парни»

Серия: «Академия Адамсон для парней — 2»

К. М. Станич

Примечание автора

***Возможные спойлеры***

«Безжалостные парни» (Академия Адамсон для парней # 2) — это обратный гарем, детективный роман о школьных хулиганах и убийстве. Что именно это значит? Это означает, что у нашей главной героини, Шарлотты Карсон, к концу серии будет как минимум три любовных увлечения. Однако в этой книге не так много издевательств по сравнению с первой. Эта история никоим образом не оправдывает издевательства и не романтизирует их. Любовные увлечения в этом продолжении на самом деле чертовски хороши (особенно по сравнению с моими мальчиками из серии «Богатенькие парни из Подготовительной Академии Бёрберри).

Любые поцелуи/сексуальные сцены с участием Шарлотты, она же Чак, происходят по обоюдному согласию. Возможно, эта книга и о старшеклассниках, но я бы не назвала их детьми. Персонажи причудливы, эмоции реальны, нецензурная лексика широко используется. Есть несколько случаев пьянства несовершеннолетними, сексуальные ситуации, упоминание о возможном самоубийстве второстепенного персонажа и другие сценарии для взрослых, хотя эта книга остается довольно беззаботным чтением.

Шарлотта начинает как немного дерзкая девчонка, но я надеюсь, вам понравится развитие персонажа в этой серии.;)

Ни один из главных героев не младше семнадцати лет. У этой истории будет счастливый конец в третьей и последней книге.

Автор: К. М. Станич

Серия: «Академия Адамсон для парней — 2»

Книга: «Безжалостные парни»

Содержание: 23 главы

Переводчик: Lana.Pa

Редактор: Настёна

Обложка: Wolf A.

Вычитка: RyLero4ka

Переведено группами Золочевская Ирина || Б. Б. Рейд и Джасинда Уайлдер || Переводы книг (+18)

Внимание!

Текст переведен исключительно с целью ознакомления, не для получения

материальной выгоды. Создатели перевода не несут ответственности за его

распространение в сети. Любое коммерческое или иное использование, кроме

ознакомительного чтения, запрещено.

Приятного прочтения!

Глава 1

Спенсер не может быть мёртв.

Это единственная мысль, мелькающая в моей голове, когда я опускаю руки на колени и возвращаю внимание к телу на дереве. Оно просто… раскачивается там, верёвка скрипит о ветку.

— Ты жив, — шепчет Тобиас, и его глаза наполняются слезами, когда он смотрит на Рейнджера. Он быстро проводит по ним рукой и хлюпает носом, пытаясь вернуть себе самообладание. Это такой мужской поступок, я бы посмеялась над ним, если бы… если…

— Зачем ты держишь эту верёвку? — спрашивает Рейнджер, когда Черч бросается вперёд, туда, где стоит Мика, помогая ему развязать узел.

— Как ты думаешь, почему я держу её в руках, чувак?! — Мика огрызается в ответ, его красно-оранжевые волосы намокли и прилипли ко лбу. Мы все дрожим, стучим зубами и, вероятно, очень, очень нуждаемся в медицинской помощи. — Я пытаюсь спустить его.

Рейнджер, как зомби, движется через поляну к верёвке.

«Пожалуйста, пусть это будет не Спенсер», — повторяю я снова и снова про себя, как какую-то мантру.

«Пусть это будет не он».

Даже если я чувствую себя немного виноватой из-за того, что хотела, чтобы это был кто-то другой, мне всё равно.

«Я просто хочу его обнять. Пожалуйста, боже, пусть он будет жив, чтобы я могла обнять его».

У нас так и не получилось по-настоящему крепко обняться, как в тот раз, когда Рейнджер обнял меня на вечеринке в лагере «Сумеречный сон». Выражение лица Спенсера, когда он застукал нас, было таким суровым. Не говоря уже о выражении предательства, которое было на его лице вчера в коридоре…

Это не может так закончиться.

Я этого не допущу.

Я встаю и бросаюсь к нему, чтобы помочь с верёвкой. Рейнджер просто тяжело опускается на землю под телом. Слишком далеко, чтобы разглядеть лицо человека, поэтому я не присматриваюсь слишком пристально. Я не позволю себе смотреть. Если я увижу его — это не изменит результата.

— У меня есть нож, — шепчу я, вытаскивая зазубренное лезвие, которое Рейнджер дал мне для защиты, и передаю его Черчу. Он так тяжело дышит, и его лицо белое, как у призрака. Он совсем не похож на себя. Однако интересно видеть на его лице выражение, близкое к панике. В конце концов, он человек. — Срежьте её, пожалуйста. Пожалуйста. — Мой голос начинает дрожать, когда я отступаю назад и жду, пока Черч и близнецы разберутся с этим.

Медленно и почтительно они опускают парня на землю.

Именно тогда я слышу вой сирен, и мы все обмениваемся взглядами.

— Посмотри, не Спенсер ли это, чувак, — стонет Тобиас, закрывая лицо руками. — Я не могу смотреть. Я просто не могу. Мика…

— Всё в порядке, братан, я займусь этим.

Сделав глубокий вдох, он приближается к телу, но отдалённый крик прерывает этот момент и заставляет меня почувствовать такую слабость, что я почти падаю в обморок.

— Чак!

Это кричит мой папа.

— Сюда! — кричу я в ответ, прижимая ладони ко рту и ожидая, пока звук приближающихся шагов не станет ближе. Мой папа появляется всего через несколько секунд в сопровождении нескольких полицейских и медиков скорой помощи.

— О, слава богу, — выдыхает он, подбегая и заключая меня в крепкие объятия. — О, Шарлотта. Слава богу. — Он так рад меня видеть, что на мгновение забывает называть меня по прозвищу. Арчи прижимает меня к себе так близко, что я чувствую, будто меня душат. Я отталкиваюсь от него, дрожа как сумасшедшая. Там врач скорой помощи пытается накинуть одеяло мне на плечи; я понимаю это, но, честно говоря, больше беспокоюсь о Спенсере, чем о себе.

— Папа, — начинаю я, указывая на тело и закрывая глаза. Остальных членов Студенческого совета тоже уволакивают; мы до сих пор не знаем, кто это. — Пожалуйста, скажи мне, если это Спенсер Харгроув.

— Нам нужно отвезти тебя в больницу, — бормочет папа. Он явно меня совсем не слушает. Однако на данный момент я слишком устала и замёрзла, чтобы продолжать настаивать. От стука моих собственных зубов у меня болит голова. Я позволила ему увести меня на заднее сиденье машины скорой помощи вместе с Рейнджером.

Даже не задумываясь об этом, я протягиваю руку и переплетаю наши пальцы. Он сжимает мою руку в ответ, и мы сидим так до конца поездки в город.

Полиция отказывается разглашать имя парня из леса. И Спенсер Харгроув пропал. Впрочем, не только он, многих парней оказывается трудно отследить. Чёрт, сейчас весенние каникулы. Никого не удивляет, что есть несколько пропавших без вести студентов.

— Если Спенсер мёртв, я… — Тобиас замолкает, касаясь пальцами стекла в окне гостиной моего отца. Его дыхание обдаёт его туманом, когда он прислоняется лбом к косяку. — Ну, чёрт, я не знаю, что я буду делать, но… он не может быть мёртв.

— Он мог бы, — шепчет Мика, садясь рядом со мной на диван. Я смотрю в его сторону, отмечая его остекленевшие зелёные глаза и то, как его рот сжимается в тонкую линию, когда он произносит эти ужасные слова.

— Забери свои отстойные слова обратно. — Тобиас разворачивается, готовый затеять драку со братом. Близнецы МакКарти делали это время от времени, с тех пор как мы попали в больницу. Они действительно подрались с кулаками в смотровой, и Тобиас пустил Мике кровь из носа. Конечно, это было после того, как Мика подкрасил ему левый глаз фиолетовым фингалом.

— Зачем? — Мика поднимает взгляд, а затем поднимается на ноги. Черч и Рейнджер вскакивают в следующую секунду, становясь между ними двумя. — Здесь мы должны смотреть фактам в лицо: мальчик на дереве был одет в спортивную форму. У него были серебристые волосы. Спенсер пропал. Как долго ты хочешь лгать себе, прежде чем примешь это? — глаза Мики наполняются слезами, и он отворачивается, хмурясь.

Никто не останавливает его, когда он уходит, поднимаясь по лестнице и исчезая в одной из комнат для гостей. Я отпускаю его, чувствуя это странное оцепенение внутри себя.

— Вам двоим нужно научиться не вымещать эмоции друг на друге, — шепчет Рейнджер печальным и низким голосом. Он устремляет свой сапфировый взгляд на Тобиаса, тени танцуют у него под глазами. — Вам повезло, что вы оба всё ещё живы.

— Нам повезло, что ты жив, — шепчет Черч, его лицо бесстрастно и замкнуто. Он ни разу не улыбнулся с тех пор, как мы уехали в больницу, ни разу. Та его чрезмерная жизнерадостность, которую я раньше считала результатом того, что он психопат или что-то подобное, теперь я почти уверена, что это было реально. После того, как я увидела эмоции Черча в лесу, у меня не осталось никаких сомнений на этот счёт. Он счастливый, но травмированный человек.

Однако прямо сейчас радоваться нечему.

— Я рада, что ты здесь, Рейнджер, — говорю я ему срывающимся голосом. Он смотрит на меня, одетую в спортивные штаны и толстовку с капюшоном. Все мы здесь всё ещё выздоравливаем. Мы все были на второй стадии переохлаждения; нам всем повезло, что мы остались живы.

Он смотрит на меня долгим и пристальным взглядом, а затем отворачивается к окну. Он мало говорит и в хорошие дни, но после всего, что с нами произошло? Я не удивлена, что парень не находит слов.

Открывается входная дверь, и входит мой папа, очки запотели от перепада температуры, волосы растрёпаны. Он выглядит так, словно постарел на десять лет за последние двенадцать часов.

Я встаю с дивана, сердце бешено колотится. Арчи Карсон не из тех людей, которых легко разгадать. Я могу сказать, что он расстроен, но он сдерживает все свои эмоции. Однажды этот мужчина сломается и выйдет из себя. Или, чёрт возьми, может быть, он никогда этого не сделает? Может быть, он просто недостаточно заботится обо всём, чтобы вот так распускаться?

— Папа, это был…

— Я ничего не могу тебе сказать, прости. — Он смотрит на меня с сочувствием на лице, но я чувствую, как мои руки сжимаются в кулаки по бокам. Слёзы, которые я так долго сдерживала, щекочут уголки моих глаз солью. Это больно; я слишком много плакала, в основном в ванной, где парни не могли видеть. С моей стороны кажется эгоистичным так печалиться из-за Спенсера, когда изначально он был их другом, он был их другом гораздо дольше. Если вдуматься, я едва знала этого парня.

Но там что-то было.

Там могло бы быть что-то замечательное.

Мои колени дрожат, а в горле внезапно пересыхает.

— Я поговорил с полицией, и пока они не опубликуют официальное заявление, мне не разрешается ничего говорить относительно…

— Я твоя дочь, — выплёвываю я, дрожа, поднимая глаза на такие же голубые глаза папы. — Я твоя единственная семья. Ты знаешь, как сильно мы заботимся о Спенсере. Ты не можешь просто сказать нам, было ли это его тело, раскачивающееся на том чёртовом дереве?

— Шарлотта, я не собираюсь… — он называет меня по имени, но это не имеет значения, так как все в этой комнате знают мой секрет. Теперь мы все знаем ещё один, не так ли? Есть по крайней мере три человека, которые хотят моей смерти. И в этой школе есть по крайней мере один ученик, который не вернётся в класс после каникул.

— Ты не можешь нарушить одно крошечное правило на одну глупую секунду? Всего одну секунду, чтобы твоей дочери стало лучше? — моё самообладание раскалено добела, и я едва могу дышать. Черч протягивает тёплую руку и кладёт её мне на плечо. Его сухая ладонь приятно касается моей кожи, и я делаю глубокий вдох, меня охватывает странное чувство спокойствия. Мои мысли возвращаются к той бутылке с горячей водой и шоколаду, которые он мне принёс. Это был удивительно продуманный жест для того, кого я считала психопатом. — Пожалуйста. Просто скажи «да» или «нет». Одно слово. Это всё, что тебе нужно сделать, чтобы изменить наш мир.

— Мне жаль, Шарлотта. — Папа мгновение смотрит на меня с проблеском сожаления в глазах. — Я предупредил ваших родителей, — он кивает в сторону парней, — и за вами заедут машины. Пожалуйста, оставайтесь здесь, пока они не прибудут.

— Я не оставлю Шарлотту, — заявляет Тобиас, скрещивая свои сильные, мускулистые руки на груди. Он переоделся из промокшей формы в свитер на молнии Академии Адамсона и спортивные штаны в тон, и, чёрт возьми, свитер частично расстёгнут, а брюки низко спущены, и этот наряд демонстрирует мышцы его груди и нижней части живота преступным образом. Жаль, что я слишком беспокоюсь о Спенсере, чтобы наслаждаться этим видом.

Беспокоюсь.

Верно.

Беспокоюсь, что он, чёрт возьми, может быть мёртв.

Я крепко закрываю глаза.

— Это не вам решать, мистер МакКарти. Мне жаль. Ваша мать уже прислала машину.

— Тогда отправьте Шарлотту с нами на каникулы, — вставляет Черч, и я открываю глаза, чтобы увидеть, как он выходит вперёд. Его лицо абсолютно деловое, замкнутое и непроницаемое. Он похож на какую-то мраморную статую, высеченную самыми ловкими и искусными руками, но лишённую нежной уязвимости, которая присуща человеку.

Бедный Черч.

Его разбитое сердце скрыто под слоем камня.

— Мы можем провести следующую неделю в Калифорнии, — добавляет Мика, и я слышу, как скрипят ступеньки, когда он спускается и останавливается на лестничной площадке. — Там должно быть безопаснее, чем здесь.

— В этом кампусе нет ничего опасного, — начинает Арчи, и у меня отвисает челюсть.

— Ничего опасного?! — выдыхаю я, стараясь, чтобы мой голос звучал тихо. Кричать сейчас слишком больно. Переохлаждение — это не шутка. — Совсем ничего? Ты хочешь сказать, что не позвонил в 911, когда обнаружил тот кровавый отпечаток руки на стене общежития?

— Шарлотта. — В конце моего имени определённо стоит точка, окончательный знак препинания в разговоре, который красноречиво говорит обо всех словах, которые мой отец не способен произнести: «Заткнись на хрен, Чак, мы не спорим в присутствии компании».

Но мои эмоции захлёстывает волна страха и меланхолии, и всё, о чём я могу думать — это последние слова Спенсера, обращённые ко мне. «У нас могло бы что-то получиться, Шарлотта, но я ненавижу, когда мне лгут. Я ненавижу это».

— А что насчёт секретных, затопленных подземных туннелей под школой?! — Черч сжимает моё плечо, но я не обращаю на него внимания. Я сейчас слишком возбуждена. — Или мёртвый парень, висящий в петле? А как насчёт группы студентов, страдающих переохлаждением, и кого-то, кто чуть не утонул? — я взмахиваю рукой, указывая на Рейнджера. — Значит, в кампусе безопасно? Ты обманываешь сам себя!

— Я думаю, было бы лучше, если бы Шарлотта уехала с кем-нибудь из нас, — снова начинает Черч, но Арчи не обращает на него внимания. Его ноздри раздуваются, а лицо приобретает пурпурно-красный цвет, что, я надеюсь, означает, что он близок к срыву. Я ждала этого много лет.

— Иногда неадекватные действия приводят к плачевным последствиям. Хотя я сожалею о том, через что вы все проходите, вам никогда не следовало быть в тех туннелях. — Арчи делает паузу для пущего драматизма, и я чувствую, что начинаю дрожать от едва сдерживаемых эмоций. — Моя дочь останется со мной, и это окончательно. — Арчи пристально смотрит на меня, это битва характеров, которую я отказываюсь проигрывать.

— Не было бы проблемой поселить её в отеле рядом с домом моей мамы, — говорит Рейнджер, его голос грубый и прерывистый из-за того, что он почти захлебнулся.

— Ваше сопровождение скоро должно быть здесь. А до тех пор я буду у себя в кабинете. Независимо от вашей дружбы с моей дочерью, я всё ещё её отец, и я всё ещё директор этой школы. Больше не будет споров по этому поводу, — выдыхает Арчи, и вся краска отходит от его лица, оставляя стальное спокойствие, которое приводит меня в бесконечную ярость. Он поворачивается и направляется в свой кабинет, закрывая дверь так, чтобы осталась лишь небольшая щёлочка. Просачивается начало джазовой музыки, когда я хмурюсь. Сильно. Достаточно сильно, чтобы у меня заболел рот. Достаточно сильно, чтобы я почувствовала, как слёзы снова начинают щипать мои глаза.

Арчи хочет, чтобы я была здесь, в этом кампусе смерти. Конечно же. Он слишком эгоистичен, чтобы признать, что здесь что-то не так. С какой стати ему это делать? Это бросило бы тень на его безупречный послужной список. Не дай бог, он признает, что ситуация вышла из-под его контроля.

— Я не уйду, если ты не уйдёшь, — повторяет Тобиас, и его брат ворчит со своего места на лестничной площадке.

— Я тоже, — заявляет Рейнджер, но Черч просто скрещивает руки на груди, слегка хмурясь. Интересно, какие у него родители и можно ли вообще с ними спорить?

Спорить с моими — нельзя, это уж точно.

Глава 2

Удивительно, но парни в конечном итоге добиваются своего, и машины, которые приехали за ними, возвращаются тем же путём, каким приехали.

Грёбаные избалованные сопляки.

Я чертовски завидую. Я бы хотела, чтобы мой отец был достаточно заботлив, чтобы отпустить меня. Я просто хочу убраться подальше от этой дурацкой школы и всего её дерьма.

Спенсер мёртв.

Я пытаюсь осмыслить это предложение в мозгу, но он отказывается его воспринимать. Нет понимания этой концепции, нет способа воплотить её в жизнь. Я не хочу, чтобы это было по-настоящему.

Лёжа на своей кровати, я снова и снова прокручиваю в голове весь сценарий: во что был одет человек на дереве, форма его тела, цвет его волос… В этой школе не так уж много парней с серебристо-пепельными волосами.

То есть… за исключением Юджина Мазерса.

Моё настроение немного улучшается, и я вскакиваю с кровати в поисках ноутбука. Я сделала эту единственную фотографию школы, чтобы отправить Монике давным-давно, и Юджин просто случайно проходил мимо, когда я её делала. Она должна быть сохранена где-нибудь в мессенджере…

Я открываю крышку на компьютере и прокручиваю назад разговоры с Моникой (добавляю ещё один слой глазури на мой торт депрессии, большое спасибо социальным сетям).

Вот оно.

Я увеличиваю изображение и, прищурившись, смотрю на волосы Юджина. Они примерно того же цвета, что и у Спенсера, как будто он пытался скопировать его и подобрался поближе, но просто не справился с этим так хорошо. Мозаичный вариант причёски-плагиат. Есть части, которые выглядят по-стариковски серыми, а не серебристыми, как будто стиль скорее стариковский, чем аниме-крутой.

И, типа, Юджин — мудак, верно? Мне немного неловко из-за того, что я надеюсь, что он тот самый мёртвый парень, но также… может быть, это кармическая справедливость?

Я отправляю групповое сообщение ребятам, когда слышу, как камень ударяется о моё окно. Ранее отец отправил меня обратно в общежитие с Натаном, жутким охранником, и несколькими полицейскими в форме, чтобы забрать вещи. Я ещё и захватила сумку с оружием, так что полностью вооружена, когда на цыпочках подхожу к окну и выглядываю наружу.

Но это всего лишь Студенческий совет, ожидающий меня во всей своей красе, залитый лунным светом и прекрасный, каждый из них до единого. Ну, за исключением Спенсера, конечно. Мой желудок скручивает, и я выдыхаю, пытаясь отогнать тошноту.

Я осторожно приоткрываю дверь и прислушиваюсь к папиному храпу. Кажется, что дом должны охранять полицейские или что-то в этом роде, но их нет. В кампусе есть несколько человек, которые патрулируют ночью, но это всё. Похоже, никто не воспринимает это убийство всерьёз.

Или же… они не думают, что парень, висевший на дереве, был убит?

Быстро, как только могу, я переодеваюсь из майки и спортивных штанов, которые были на мне, в новую, чистую униформу. Я всё ещё не хочу, чтобы вся школа знала мой секрет, особенно после того, через что я недавно прошла. Очевидно, кто-то — на самом деле несколько человек — хочет добраться до меня.

— Что вы, ребята, здесь делаете? — спрашиваю я, выскальзывая через заднюю дверь с сумкой через плечо и ноутбуком под мышкой. Я поправляю очки на носу и вздрагиваю на холодном воздухе. Здесь холодно, несмотря на то, что сейчас март. Должна быть весна, должно быть тепло. Я когда-нибудь упоминала, как сильно скучаю по калифорнийской погоде? Клянусь богом, на северо-востоке круглый год холодно.

— Мы собираемся поискать Спенсера, — отвечает Тобиас, тяжело вздыхая. Он выглядит не очень обнадёженным.

— Насколько нам известно, он всё ещё может где-то дуться, и, возможно, он даже не знает о парне в лесу. — Рейнджер вздыхает и взъерошивает пальцами свои тёмные волосы, на мгновение закрывая сапфировые глаза. Всё это, должно быть, вдвойне тяжело для него, учитывая, как умерла его сестра.

— Посмотрите. — Я достаю свой компьютер и показываю ребятам фотографию Юджина. — У него такой же цвет волос, как у Спенсера, верно? Может быть, это был Юджин, тот кого мы видели?

— Почему у тебя на ноутбуке фотография Юджина Мазерса? — спрашивает Мика, как будто его это задело за живое. Я смотрю на него прищуренными глазами. Как бы меня ни утешала его крошечная искорка ревности, сейчас не время.

Спенсер… Нам нужно выяснить, что случилось со Спенсером.

— Я храню все свои номера в облаке, так что даже с новым телефоном… — Черч достаёт новенький айфон, и я прищуриваю глаза. Понимаете, что я имею в виду? Замена моего сломанного Айфона на Самсунг была целенаправленным ударом. Прошло полдня, а он уже нашёл замену. — Да, у меня всё ещё есть номер Юджина. Я мог бы написать ему и посмотреть, получу ли я ответ. — Черч уже стучит пальцами по экрану. У него определённо есть задатки лидера, эта природная харизма в сочетании с непритязательным отношением к делу. Он не задаёт вопросов, он просто действует. — Теперь подождём. И пока будем ждать, будем искать. Давайте начнём с домиков для персонала.

— Вас понял, мистер президент Студенческого совета, — докладывают близнецы, хором отдавая честь Черчу. Рейнджер сильно хмурится, но не протестует, и Росс хлопает в ладоши.

— О, это похоже на приключение Харди Бойз. Или, что более предпочтительно, Нэнси Дрю. — Росс делает паузу, его улыбка дрожит, как будто она вот-вот сойдёт с его лица. Я предполагаю, что ребята уже рассказали ему обо всём, что произошло. Это, и я почти уверена, что он, по крайней мере, наполовину влюблён в Спенсера Харгроува. — Когда я найду этого мальчика, я собираюсь отшлёпать его каждой из этих печатных книг, просто для пущей убедительности.

— Обязательно сделай это, — говорит Тобиас, закатывая глаза, и Мика усмехается. Он действительно верит, что Спенсер мёртв, да? Я отвожу взгляд, потому что не могу вынести безнадежности, запечатлённой на его красивых чертах; это уже слишком. Надежда — нечто в перьях, верно? (прим. — стихотворение Эмили Дикинсон «Hope» is the thing with feathers). Она даёт тебе крылья, и мне действительно, на самом деле не помешали бы крылья прямо сейчас.

Близнецы берут меня за руки, и мы направляемся в зловещую темноту леса. Я не особенно горю желанием возвращаться туда, не после того дерьма, что было прошлой ночью. Но, кладя ноутбук в сумку, я вспоминаю, что у меня с собой нож, электрошокер и то, что осталось от перцового баллончика. Ну, и я ни за что на свете больше не вернусь в эти подземные туннели.

У нас всё должно быть в порядке, верно? Мы вшестером вместе. Всё будет хорошо.

Продолжай твердить себе это, Шарлотта. Это плохая идея, и ты это знаешь.

Дело в том, что Спенсер того стоит. Я бы… зашла в тысячу тенистых лесов, чтобы найти этого парня. «Ты солгала мне, а я ненавижу, когда мне лгут». Шок и печаль на его лице будут преследовать меня всю оставшуюся жизнь, если я не найду его. Я не могу себе представить, что это наше последнее общение в жизни.

— Чёрт, — бормочу я, мои ноги хлюпают по мокрой грязи под деревьями. Это был ужасный ливень. Весь кампус промок, залит огромными лужами, в которых утонула половина пешеходной дорожки.

— Что? — шепчет Мика, но мне с трудом удаётся подобрать слова, которые не были бы ненормативной лексикой.

— Я просто… Спенсер и я… Я не хочу, чтобы последним опытом, который у него был в жизни, была ссора с его друзьями. Ссора, которую я начала из-за того, что не сказала ему правду раньше.

Мика издаёт звук, но никто не обращает внимания, что я вообще что-то говорила. В этот момент понимаю, что я неизменно эгоистичный человек. Прям действительно ёбаная эгоистка. Речь не обо мне, ничего из этого. На самом деле, я человек, который имеет наименьшее право на Спенсера. Химия и притяжение не делают отношения.

Выпустив руки близнецов, я тщательно провела ладонями по лицу, когда мы остановились возле ряда домиков. Окна все тёмные, зловещие, и есть несколько домиков, которые выглядят, как будто они в середине строительства. Черч достаёт ключ из кармана, так просто, и открывает первый.

— Где ты их взял? — шепчу, когда Рейнджер включает фонарик, который он нёс и обводим им комнаты.

— Спенс? — кричит Рейнджер, не утруждая себя тем, чтобы понизить голос. Я немного съёживаюсь, но, по-моему, мы производили примерно столько же шума, топая по лесу, сколько грузовик, проезжающий по атомной электростанции, так зачем же сейчас утруждать себя аккуратностью?

— Мы украли их из учительской, — отвечают близнецы в унисон, и я закатываю глаза. Это такой обычный жест, что меня мгновенно переполняет чувство вины. Всё не должно быть нормально, если Спенсер… ну, мёртв.

Мой желудок сжимается, но я подавляю это чувство, ожидая, пока Рейнджер выйдет из домика. Это всего лишь одноэтажный номер с двумя односпальными кроватями, двумя письменными столами и мини-кухней в углу. Не нужно тщательно обыскивать, чтобы убедиться, что здесь никого нет.

Мы переходим в следующий домик, и в следующий, и затем в следующий. Когда мы добираемся до последнего, с брезентовыми окнами и крышей, то обнаруживаем разбитое окно в задней части и кусок дерева, прибитый поперёк входной двери.

— Думаете, доску повесили здесь, чтобы отбить у студентов охоту вламываться? — спрашиваю я, когда мы кружим по хижине группой. Это не фильм ужасов, ладно. Мы ни за что не разойдёмся.

— Нет. — Рейнджер светит фонариком на блестящие осколки стекла на земле. — Окно было разбито изнутри. Кроме того, почему именно этот домик? Ни один из остальных не заколочен. — Рейнджер и Мика помогают Тобиасу подняться и влезть в окно. Я всё время беспокоюсь, что он порежется, но, кажется, с ним всё в порядке, крови пока нет. Луч фонарика обводит комнату, когда Черч и Рейнджер следующим подсаживают Мику.

— Спенсер определённо был здесь, — кричит он, а затем раздаётся звук хрустящего дерева, когда входную дверь пинком распахивают изнутри, срывая доску с петель.

— Тренировки ММА, — объясняет Рейнджер, слегка пожимая плечами. Я поднимаю брови, но ничего не говорю, когда мы заходим в переднюю и видим близнецов, роющихся в мусоре на полу.

— Обёртки от «Доритос», контейнеры с остатками еды из Кулинарного клуба и немного обёрточной бумаги. На всём этом беспорядке отчётливо видны следы этого обкуренного-придурка. — Тобиас встаёт, когда Мика отбрасывает в сторону одеяла на диване в поисках… Я не знаю, крови? Признаки того, что он был здесь недавно? Я не знаю. Я не очень хороший следопыт.

Этот домик чертовски намного лучше других, он больше, двухэтажный, и на верхнем этаже стоит огромная двуспальная кровать. Похоже, что он был образцом для строительных проектов, которые были начаты в некоторых других. Неудивительно, что Спенсер любит здесь тусоваться.

Или любил… Пожалуйста, пусть это не будет в прошедшем времени.

Выдыхая, я вместе с остальными осматриваюсь, но здесь нет ничего по-настоящему важного, только какой-то мусор и зарядное устройство для сотового телефона, оставленное в стене. Вот оно.

— Ну, он определённо был здесь, — говорит Черч, прислонившись к стене возле входной двери, опустив подбородок и закрыв глаза. Светлые волосы сползают вперёд, закрывая верхнюю часть его лица, но там всё равно особо нечего смотреть. Он по-прежнему полностью замкнут. — Но это не говорит нам о том, жив ли он ещё.

— Нет, но это хорошее начало. — Рейнджер выдыхает и снова поворачивается к нам лицом, упирая руки в бока. — Спенсер был здесь. И он всегда жалуется на спортивную форму, говорит, что она поджаривает ему яйца. — Он бросает на меня взгляд и слегка пожимает плечами. — Извини за выражение.

— Нет, я понимаю. Спортивные шорты отлично подходят для жарки яиц. Хорошо. Так какое это имеет отношение к чему-либо?

— Ну, после того, как он оставил нас в коридоре, он, вероятно, вернулся в общежитие и захватил сменную одежду. Парень, которого повесили на дереве, всё ещё был одет в униформу. Спенсер ни за что не стал бы торчать здесь, курить косяк и кутить в этих шортах.

— Ты хватаешься за соломинку, чувак. Потные яйца — это не совсем та новаторская подсказка, которую мы ищем. Это ни хрена не значит. — Мика пинает банку из-под газировки по полу, и она шипит.

Шипит.

Как будто она не такая уж и старая.

Мы обмениваемся взглядами, когда он наклоняется и поднимает её, делая глоток из банки. Обе брови поднимаются вверх.

— Чувак, она свежая. Как супер свежая. Она всё ещё газированная. — Сначала он передает её своему брату, затем Рейнджеру, мне, Россу и Черчу. Мы все выпиваем. Она действительно свежая, как будто её открыли всего за несколько минут до того, как мы сюда пришли. Моё сердце подпрыгивает в груди, но я знаю, что это ни черта не значит. Спенсер Харгроув — не единственный студент Адамсона, который пробирается на окраину кампуса, чтобы выкурить косячок.

— Я пытался написать этому засранцу, но ответа не было. — Черч проводит рукой по своему лицу. — Он всё ещё может злиться на нас. Может быть, его телефон выключен?

— Или, может быть, он в морге и не может ответить, — шепчет Мика, и, клянусь, Рейнджер рычит на него.

— Почему ты так настроен быть пессимистичным мудаком, когда остальные из нас так усердно стараются быть позитивными?

— Потому что я не хочу тешить себя надеждами только для того, чтобы меня снова трахнули. Чувак, я… я не знаю, как с этим бороться. Когда я увидел его тело, висящее на том дереве, мне просто захотелось умереть. Не заставляй меня заново переживать этот момент. Я бы предпочёл… думать, что он мёртв, пока не доказано обратное. — Мика закрывает свои зелёные глаза и тяжело опускается на край дивана. Он скрипит, как будто может чувствовать нечто большее, чем просто вес его тела, как будто его эмоции и стресс слишком тяжелы, чтобы их выдержать.

Наступает долгая пауза, прежде чем Черч отталкивается от стены и выпрямляется.

— Мы увидели то, что нам нужно было увидеть. Давайте вернём Шарлотту до того, как директор заметит, что она пропала.

Мы возвращаемся на крыльцо, но я не могу удержаться, чтобы не оглянуться через плечо в последний раз, скучая по Спенсеру, задаваясь вопросом, где же он сейчас, и желая каждым ударом своего сердца, чтобы я снова его увидела.

Если я это сделаю, то подарю ему поцелуй всей жизни, это я вам обещаю.

Может быть, и большее.

Да, наверное, большее.

Глава 3

Следующие несколько дней — это такая долгая, ужасная каторга. Просто час за часом гадаю, когда снова смогу улизнуть, когда папа, возможно, расскажет мне что-нибудь, когда полиция, возможно, завершит своё расследование.

Прошло три дня с начала этого кошмара, а новостей по-прежнему мало, и приходится иметь дело всего с несколькими разгневанными родителями. Уже почти восемь вечера, когда папа входит и садится за обеденный стол, скептически глядя на мою тарелку с макаронами и сыром. Он, наверное, думает, что это из коробки, но он вряд ли знает, что я научилась готовить их во время Кулинарного клуба. Именно Спенсер рассказал мне секрет о том, как смешивать панировочные сухари с маслом и посыпать ими сверху перед выпечкой.

Мои глаза слезятся, но я быстро моргаю, чтобы очистить их.

— Что? — спрашиваю я, отправляя в рот огромный кусок и настороженно наблюдая за отцом. Он не самый общительный, больше похож на какого-то тюремного охранника. Отец крепко обнял меня в тот первый день, но я думаю, что у него проблемы с выражением телесной любви, так что это всё, что я получила. Всего одно объятие. И при этом оно было всего лишь обычным. Рейнджер — тот, кто показал мне, какими на самом деле должны быть объятия.

— Полиция квалифицировала смерть как самоубийство. Я просто хотел, чтобы ты это знала.

— Самоубийство?! — кричу я, случайно швыряя огромный кусок горячих макарон с сыром в стену. И папа, и я съёживаемся, но я ничего не могу с собой поделать. Я вся дрожу. — Они что, тупые?! Я семнадцатилетняя студентка, и я могу видеть убийство, написанное на всей этой сцене. Как человек вообще мог забросить верёвку так высоко на дерево, а затем повеситься на ней, если поблизости не было какой-нибудь лестницы?

— Шарлотта, я не детектив. Я просто рассказываю тебе, каковы были результаты расследования. Если у тебя есть с этим проблемы, ты можешь обсудить их с соответствующими офицерами. — Мой рот в буквальном смысле отвисает, и голос пропадает почти полностью. У меня голова идёт кругом.

— Но… кто-то запер нас в этих туннелях. Кто-то хотел нашей смерти.

— Дверь в туннели была закрыта и заперта на ключ, да, но это легко могло быть несчастным случаем или неудачной шуткой.

— А дыра в потолке в комнате Марка?! — спрашиваю я, вставая так быстро, что опрокидываю свой стул. — Это тоже была шутка?

— В комнате Марка нет дыры в потолке, — говорит папа, и мои глаза расширяются. Что… какого… хрена?!

— Что значит «дыры нет»? — шепчу я, мой голос низкий и мрачный. У меня небольшие проблемы с восприятием того, что только что сказал мой отец. — Раньше там была очень отчётливая дыра. Я рассказала тебе, что произошло. — Ну, часть того, что произошло. Кое-что из того, что я сказала, было ложью. Я сказала папе, что мы услышали громкие звуки в комнате Марка и открыли незапертую дверь. Я не сказала ему, что на меня напали в душе. Может быть, мне следовало это сделать? Хотя… Клянусь, я чую здесь какой-то заговор.

Что-то здесь не так.

— Я не знаю, что тебе сказать. В его комнате нет никакой дыры, Шарлотта. И хотя я согласен, что то, что произошло в туннелях, было ужасно, это было результатом ливня. Во-первых, тебе вообще не следовало там находиться.

— Кто-то закрыл и запер эту дверь перед нами.

Папа бросает на меня долгий, томительный взгляд и вздыхает.

— Может быть. Но что ты хочешь, чтобы я с этим сделал? Я рассказал полиции всё, что ты мне рассказала. Если только ты не хочешь что-то добавить? — по тому, как он смотрит на меня, совершенно очевидно, что он знает, что я скрываю. Я просто смотрю в ответ, но больше ничего не говорю. Если я это сделаю, он, вероятно, отправит меня в другую школу, как и обещал. Пока я не узнаю, что на самом деле случилось со Спенсером, я никуда не уеду.

Я встаю из-за стола и срываюсь в свою комнату. Когда остаюсь одна, в темноте, вот тогда становится невозможно сдержать слёзы. Лёжа в одиночестве на кровати, я часами плачу в подушку.

Спенсер любил меня такой, какая я есть. Он не знал всех моих секретов, и всё же, даже когда дело дошло до того, чтобы подвергнуть сомнению всё, что, как он думал, он знал о себе, он был готов рискнуть.

Как часто в жизни девушка сталкивается с таким парнем?

Ох.

Моя подушка мокрая от слёз, и я вся в соплях. Но это не имеет значения. Всё, о чём я могу думать, — это обо всем том, о чём я бы хотела поговорить со Спенсером, но у меня так и не было возможности. Думаю, что всё это дурацкое дерьмо, которое рисуют на потрёпанных деревянных вывесках, является правдой, поговорки вроде «Живи каждый день так, словно он последний» или «Ты не ценишь то, что имеешь, пока не потеряешь».

С рычанием я швыряю подушку через всю комнату, и она попадает в стакан с водой, расплескивая её повсюду. Схватив ноутбук, я отправляю сообщение Спенсеру ещё дюжину раз. Я рассказываю ему всевозможные вещи, которые у меня никогда не хватило бы смелости произнести вслух.

А потом засыпаю, и мне снится его запах, этот запах иссопа и кедра, от которого у меня сжимается желудок, учащается сердцебиение, а тело воспламеняется изнутри.

Возможно, я никогда больше не почувствую этот аромат.

Эта мысль просто убивает меня.

На следующее утро я даже не потрудилась встать с постели. Какой в этом смысл? У меня осталось два дня весенних каникул, и мне некуда пойти, нечего делать. Всё, чего я хочу, — это найти Спенсера, но по мере того, как проходят дни, моя надежда становится всё меньше и меньше. Если бы он был жив, он бы уже написал нам сообщение. Если бы он был жив, мы бы уже увидели его, не так ли?

Значит, он мёртв.

Вот оно.

Он действительно мёртв.

Какая-то часть меня надеялась, что, как в хорошей книге, его смерть была просто кульминацией, какой-то насмешкой автора, которая разрешится сама собой в своё время. Но это не книга, это реальная жизнь, и всё не так, как должно быть. Я не могу отбросить то, что мне не нравится, начать всё сначала, как будто я живу в видеоигре. Нет. Я должна принять это.

Я должна смириться с тем, что он никогда не вернётся.

Подключив наушники, я сворачиваюсь калачиком на кровати и включаю самую грустную музыку, какую только могу найти, как будто, слушая о проблемах других людей, я смогу избавиться от своих. Но сколько бы я ни плакала, кажется, я не могу избавиться от болезненной меланхолии внутри себя. Неважно, сколько свитеров и одеял я накидываю на себя, кажется, я не могу прогнать холод.

Мальчики заходят, но настроение у них ненамного лучше. В итоге мы сидим вместе в моей комнате и смотрим какой-то тупой фильм. Тобиас приоткрывает окно и закуривает косяк — вероятно, один из Спенсеровских — и мы все по очереди выдыхаем через сетку, чтобы мой папа не почувствовал запаха. Ну, все, кроме Черча.

Он просто тихо и задумчиво сидит в кресле-качалке возле шкафа, но не раскачивается. Он сидит неподвижно, как статуя, на которую так похож, его янтарные глаза смотрят в никуда, пока он потягивает кофе.

— Я полагаю, объявление будет в понедельник? — тихо спрашивает Мика, развалившись на моей кровати. Близнецы чувствовали себя как дома, и это было бы очаровательно, если бы я не была так глубоко погружена в траур, что мне кажется, я могу утонуть. Они сидят по обе стороны от меня, скрестив лодыжки, сложив руки домиком на груди, в одинаковых позах. Интересно, это просто сила привычки, как будто им приходилось практиковать свою двойную рутину, или они делают это даже неосознанно?

— Объявление? — насмешливо спрашивает Тобиас, его красно-оранжевые волосы растрёпаны, под глазами большие фиолетовые круги. Он явно не спал. Сон — это единственное, что помогло мне пройти через всё это дерьмо в первую очередь. — Насчёт «самоубийства»? — он выводит кавычки пальцами. — Это не Спенсер, я вам говорю.

— Если это не Спенсер, то где он, и почему он полностью исчез из социальных сетей? Он не отвечает на смс-ки или телефонные звонки, и его родители не отвечают ни на одно из моих сообщений. — Мика выплёвывает это в ответ с такой едкостью в голосе, что я съёживаюсь.

— Это ничего не значит. С мамой Спенсера невозможно было связаться и в лучшие дни, а его отец… — Рейнджер замолкает и пожимает плечами. Я мало что знаю об отце Спенсера, за исключением того, что он владеет фармацевтической компанией. Чёрт, я мало что знаю о самом Спенсере, не говоря уже о его семье. — И мы все знаем, что Джек — пустая трата времени.

Джек, да? Я предполагаю, что они говорят о старшем брате Спенсера, печально известном наркоторговце, прославившемся в Академии Адамсона. Звучит как по-настоящему надёжный парень.

— Я попросил свою мать разобраться в этом, — начинает Черч со вздохом, — но у неё какая-то вражда с Шиной, и она не может с ней связаться. Она действительно признала, что ходят какие-то засекреченные сплетни о самоубийстве, но она не расслышала имени. Родители хотят, чтобы личность их ребёнка была скрыта, чтобы они могли оплакивать его.

Я перевожу взгляд с Черча на Рейнджера. Я почти уверена, что Шина — мама Спенсера, но что я знаю? Вот как мало я на самом деле знала… знаю этого парня.

— Не так много людей захотели бы, чтобы имя их предположительно склонного к самоубийству ребёнка вываляли в грязи, — голос Рейнджера низкий и немного рычащий, как гравий, скатывающийся с холма. Понятно, что он очень чувствителен ко всему этому. Его тёмные волосы не такие блестящие, как обычно, они торчат под странными углами, как будто он не мылся несколько дней. Я не могу его винить. Я тоже. Почти уверена, что пахну потом, но мне безразлично. Это не имеет значения.

— Мм. — Всего один звук от Черча, а затем он встаёт, чтобы наполнить стакан водой из кувшина на моём столе. Папа принёс его сюда для нас, а потом попытался оставить дверь приоткрытой, что меня просто взбесило. Как будто я стала бы заниматься чем-то сексуальным после того, как мой друг только что умер. Мудак. Кроме того, на заметку родителям: приоткрытая дверь на самом деле не помешает подросткам заниматься сексом. Мы занимаемся сексом. Смирись с этим. Что ж, большинство из нас занимается… Мне ещё предстоит переступить этот порог, но это не потому, что папа дышит мне в затылок. Я сама приняла это решение для себя.

— Не могу поверить, что завтра воскресенье, — бормочу я, ненавидя то, что каникулы подходят к такому внезапному концу. Весенние каникулы должны быть весёлыми. Предполагается, что их нужно проводить, занимаясь серфингом и лёжа на жарком солнце, выпивая, куря и танцуя, заводя знакомства, посещая концерты на пляже. Как я оказалась здесь, проводя это время в унылой старой академии, в то время как на улице лил дождь, и я выплакивала все глаза каждую ночь?

Я почти скучаю по своим поверхностным отношениям с Коди. Если бы он умер, я уверена, что проплакала бы целый день, но потом позвонила бы Моника, и мы бы снова катались по волнам. Звучит бессердечно, но… это правда. Не думаю, что я когда-либо заботилась о Коди так, как я забочусь о Спенсере. Заботилась о Спенсере?

Нет.

Нет, забочусь — это нормально. Настоящее время всё ещё подходит.

Пока я не окажусь на похоронах Спенсера, возлагая цветы на его могилу, я буду использовать настоящее время.

— Ребята, у вас была возможность проверить дыру в потолке Юджина? — спрашиваю я, и Рейнджер один раз качает головой.

— По всему общежитию были копы. Нам разрешалось заходить только на кухню и сразу идти в свои комнаты или ванную. Они выглядели так, словно собирались свалить перед нашим отъездом, так что, может быть, сегодня вечером мы могли бы взглянуть. Я всё ещё не могу понять, почему те придурки, которые напали на вас, потрудились заделать эту дыру. Я имею в виду, это просто чертовски странно. — Он вздыхает и встаёт, закидывая руки за голову. — Моя голова убивает меня, и я клянусь, эта травка делает меня параноиком. Я возвращаюсь в свою комнату вздремнуть. Разбудите меня, когда этот кошмар закончится.

Он направляется к двери, и Черч встаёт, чтобы последовать за ним, не говоря ни слова. Почти потеряв одного лучшего друга… и, возможно, потеряв ещё одного, это знатно его подкосило.

— Он никогда этого не переживёт, — говорит Мика, и Тобиас усмехается. Ему не нравится, что его близнец говорит о Спенсере так, словно с ним всё уже кончено.

— Если сосед Спенсера по комнате переехал за границу, почему он жил с Рейнджером? — спрашиваю я, скучный, обыденный аспект этого вопроса успокаивает меня, как будто всё нормально, как будто всё снова хорошо.

— Черч и Рейнджер должны быть соседями по комнате, но Черчу нравится его личное пространство. Они со Спенсером поменялись комнатами, но это неофициально. На них составят протокол, если их поймают. — Тобиас замолкает.

— Ну, на них бы составили, если бы Спенсер не был…

— Не надо. Не смей. — Тобиас поворачивается и свирепо смотрит на своего брата через моё тело. — Если ты это сделаешь, я клянусь богом…

— Что сделаешь? Ещё раз расквасишь мне нос? Я тебя не боюсь.

— Может, тебе и следовало бы, — огрызается Тобиас, но тут я внезапно сажусь, становясь между ними. Я больше не могу терпеть ссоры.

— Пожалуйста, — шепчу я, мои глаза наполняются слезами. Мои руки на коленях начинают дрожать, и Тобиас хмурится, наклоняясь, чтобы прижаться лбом к моему плечу. У меня вырывается тихий смешок. Ну, ладно, наполовину рыдаю, наполовину смеюсь. — От меня воняет? Ты можешь быть честен.

— Может быть, совсем чуть-чуть, — бормочет Тобиас, и я чувствую, как он улыбается моей кожей. — Но всё в порядке. Я не против. Я люблю, когда у моих девочек немного мускусный аромат.

— Отвратительно, — бормочу я, отталкивая его от себя. Мика внезапно встаёт, как будто он расстроен, и мы с Тобиасом останавливаемся, чтобы посмотреть на него.

— Как вы, ребята, можете так смеяться и разговаривать, когда знаете, что его больше нет? Я не… Я не понимаю… — он тяжело опускается на диванчик перед окном и достаёт косяк из старого ржавого жестяного контейнера «Альтоидс». Он немного курит, а затем прислоняется головой к оконному косяку.

— Потому что у нас всё ещё есть надежда. Люди выживают на её крохах, ты же знаешь. — Тобиас садится и прислоняется спиной к изголовью кровати, имитируя позу своего близнеца. — И если он умер, ты же знаешь, что мы должны продолжать жить, верно? Мы не можем просто взять и уйти из жизни. У нас есть лишь одна, братан. Мы должны пережить это, несмотря ни на что. — Тобиас облизывает губы и отводит взгляд в сторону, к двери шкафа. — Я не собирался ничего говорить из уважения к Спенсеру, но я вроде как влюблён в Шарлотту. Когда он вернётся, ему, возможно, придётся бороться со мной за её расположение.

— О, правда? — спрашиваю я, заставляя себя улыбнуться сквозь слёзы. — У меня такое чувство, что он устроил бы хороший бой.

— Ага, но ты же знаешь, что я годами тренировался, чтобы драться на ринге. Я бы точно смог надрать ему задницу. Я имею в виду, он довольно задиристый, но…

Мика снова встаёт, выбрасывая остаток косяка в окно под дождь, прежде чем умчаться прочь. Тобиас вздыхает и оглядывается на меня, зелёные глаза полуприкрыты от усталости.

— Иди с ним. Я не хочу, чтобы он был один, — шепчу я, и Тобиас кивает. Он колеблется секунду, прежде чем наклониться вперёд и захватить мои губы своими. Поцелуй чертовски горько-сладкий, но с оттенком отчаянного, ноющего тепла, настолько сильного, что в конце концов я цепляюсь за его рубашку, даже не осознавая, что пошевелилась.

— Я тоже не хочу оставлять тебя одну, — шепчет он, слегка отстраняясь и глядя мне в лицо. С близнецами тоже определённо есть искра. Я не уверена, как к этому относиться, особенно перед лицом трагедии. Мои чувства к Спенсеру затуманивают мои суждения прямо сейчас, как будто я не могу думать о Тобиасе или Мике, когда я так беспокоюсь о нём.

— Мы вернёмся к… этому, — шепчу я, указывая туда-сюда между нами, — после того, как узнаем.

— Справедливо, — шепчет Тобиас, а затем снова целует меня, оставляя на моих губах сладкий привкус школьной влюблённости вместе с горькой печалью о потерянном друге. Это уже слишком. Я сохраняю спокойствие, пока он не уходит, а затем мчусь в ванную и включаю горячую воду. Обжигает как ад, но я забираюсь в ванну и позволяю ей омыть меня, пока затыкаю слив и позволяю душу наполнить ванну за меня.

Я остаюсь в ванне до тех пор, пока моя кожа не очистится, но легче от этого не становится.

Горе — отстой.

Это как маленький демон, который следит за каждым твоим движением, независимо от того, как быстро ты бегаешь, как хорошо ты прячешься, как сильно ты борешься с этим. Он здесь, готовый включиться в любой момент.

Обхватив колени руками, я прижимаюсь лбом к ногам и закрываю глаза, позволяя воде стекать, пока моё тело не становится слишком тяжёлым, чтобы его удерживать.

Когда я возвращаюсь в комнату, то долго-долго смотрю на экран ноутбука, надеясь, желая и молясь, чтобы маленькие точки от Спенсера сказали мне, что он печатает. Моё сердце учащенно бьётся при этой мысли, но сколько бы я ни смотрела, ничего не меняется.

Моя надежда не вернёт его к жизни, не так ли?

Наконец, я впадаю в отчаяние и вместо этого отправляю сообщение Монике.

«Несмотря на то, что всё пошло наперекосяк, я скучаю по тебе».

Это всё, что я пишу. Потому что это правда. Потеря Спенсера заставляет меня осознать, что многое в моей жизни я принимала как должное. Через мгновение я отправляю сообщение и матери, но знаю, что какое-то время она не сможет ответить. В реабилитационном центре телефоны запрещены. По крайней мере, не в те, куда ездит она, в эти роскошные спа-заведения, за которые платит мой отец, хотя они в разводе уже много лет.

Сон, наконец, овладевает мной, но Песочный человек, должно быть, серьёзно ослабевает, поскольку всего несколько часов спустя я просыпаюсь от шума льющегося снаружи дождя и раскатов грома вдалеке.

— Грёбаная дерьмовая погода на северо-востоке, — ворчу я, вылезая из постели, моргая сквозь большие белые круги и пытаясь заставить свои сонные глаза сфокусироваться на яркости экрана ноутбука.

Никаких сообщений от Спенсера. Или Моники. Или моей мамы.

«Надеюсь, ты немного поспишь». Это от Тобиаса. Только это. И это было всего несколько минут назад. Я набираю быстрый ответ, направляюсь в ванную и писаю, ожидая ответа на моё короткое сообщение: «Шторм разбудил меня».

«Меня тоже. Хочешь встретиться?»

Мгновение я колеблюсь, а затем быстро печатаю: «Да», — натягиваю тяжёлый дождевик, ботинки и хватаю дурацкий зонтик с эмодзи, который подарила мне Моника. Это съёжившееся лицо, ну, знаете, у того, что с зубами? В любом случае, она говорит, что я всё время делаю такое лицо, так что вполне уместно, что у меня есть такой же зонт. Лично я ненавижу его, но это был подарок, поэтому я приняла его с благодарностью. И под благодарностью я подразумеваю, что я скорчила именно такое съёживающееся лицо.

— Привет, — шепчу я, когда открываю входную дверь и нахожу Тобиаса, такого милого, промокшего до нитки после прогулки по холму. Он совсем один, и это мне не нравится. Просто потому, что он парень, не значит, что ему стоит бродить по кампусу в одиночку. — Тебе не следовало подниматься сюда одному.

— Я этого и не делал. — Он кивает, и я, прищурившись, смотрю на фигуру вдалеке. Это Мика с зонтиком, украшенным вишнями. Он стоит возле скамейки на повороте дороги, оставляя своего брата промокать от дождя.

Мило. Междоусобица близнецов.

Я выхожу, тихо закрывая за собой дверь, и держу свой зонт над головой Тобиаса. Трудно не пялиться на него, когда его красно-оранжевые волосы падают на его лицо, а на длинных ресницах блестят капли дождя. Мы берёмся за руки и начинаем спускаться по тропинке, Мика идёт впереди нас. Я его не виню. Каждый скорбит по-своему.

Жуткий холод пробегает по мне, когда мы проскальзываем через заднюю дверь в общежитие. Луч фонарика скользит по коридору, и Мика заталкивает нас обратно в нишу, замирая, когда жуткий ночной сторож Натан светит фонариком в сторону открытой двери и ругается.

Он идёт в нашу сторону, позвякивая ключами, шаркая ботинками по полу.

— Чёрт возьми, — ругается Мика, роясь в кармане в поисках ключа. Он открывает шкаф позади нас, и мы проскальзываем внутрь с нашими мокрыми зонтиками. Надеюсь, Натан не заметит лужу на полу. Более чем вероятно, что он этого не сделает, потому что, давайте будем честны, он довольно дерьмовый охранник.

Раздаются проклятия в адрес этих грёбаных тупых детей, а затем звук открывающейся шире двери. Мика выглядывает, чтобы посмотреть, что происходит.

— Он курит чёртову сигарету прямо за дверью.

— Тогда давай просто посидим здесь, пока он не уйдёт, — шепчет Тобиас в ответ, и дверь закрывается. Это ужасно тесное пространство, чтобы оказаться в ловушке с двумя высокими парнями. Близнецы чертовски высокие, и от них приятно пахнет, как от свежей дождевой воды, смешанной с терпкой вишней и ветивером. Моё сердцебиение учащается, но это просто моё тело реагирует на их близость. Я слишком разбита и печальна внутри, чтобы по-настоящему возбудиться или по-настоящему оценить этот момент. Какая-то злая подсознательная часть меня откладывает эти чувства на потом.

«Примечание для себя: представьте, что это сочная серединка двойного сэндвича с двумя ломтиками хлеба».

Иу-у-у.

Это была своего рода грубая метафора, да?

— Вы, ребята, не собираетесь сегодня из жалости трахать друг друга, не так ли? — шепчет Мика, и я вскидываю голову так быстро, что задеваю его за подбородок, и он ругается достаточно тихо, чтобы, я надеюсь, неуклюжий Натан не услышал.

— Это больше в твоём стиле, не так ли? Трах из жалости? — Тобиас огрызается в ответ хриплым шёпотом.

— Да, ну, я собирался сказать, что если вы двое не готовы, то, может быть, нам с Шарлоттой стоит это сделать.

— Ты предполагаешь, что я вообще этого хочу, — рычу я в ответ, ударяя его ладонью в грудь. — Мне это неинтересно.

— Ты бы переспала с этим подонком Коди, но не со мной? — спрашивает Мика, и в его голосе слышится боль. Теперь, когда я думаю об этом, у него действительно есть характер человека, который хотел бы избавиться от своего горя… Хорошо, что здесь нет других девушек. Эта мысль бьёт меня по лицу, как резиновая лента, и в конце концов я хмурюсь так сильно, что кажется, будто это выражение отпечаталось у меня на лице.

— Я никогда не спала с Коди.

— Ты встречалась с ним два года и ни разу с ним не переспала? — Мика выдыхает, как будто он невероятно удивлен.

— Братан, мы уже знали это, — парирует Тобиас. — А теперь заткнись на хрен, пока нас не поймали.

— Если всё это время ты не спала с Коди, то с кем же ты спала? — спрашивает Мика, и я закатываю глаза. Здесь темно, так что он не может меня видеть, но, по крайней мере, от этого я чувствую себя лучше. И тут его что-то осеняет, что-то, что заставляет меня съёжиться и пожалеть, что я не могу выскочить из этого чулана и бежать со всех ног. Но хоть жуткий Натан меня и не пугал, я не хочу, чтобы он звонил отцу и будил его. Как бы я ни не боялась Натана, я в десять раз больше боюсь отца. Он отправит меня в эту Академию Эверли для девочек. Или ещё хуже. Может быть, он отправит меня в какую-нибудь отвратительную военную школу-интернат в пустыне, в какой-нибудь кошмарный городок вроде Ланкастера или ещё куда-нибудь.

Я дрожу.

— Ты можешь посмотреть, там ли он ещё? — ворчу я, пытаясь отвлечь самого большого придурка из двух близнецов МакКарти. Как кто-то мог путать Тобиаса с Микой, выше моего понимания. У Тобиаса гораздо более благородная натура, чем у его придурковатого брата.

— Она девственница, — говорят они в унисон, глядя друг на друга поверх моей головы, и, клянусь богом, всё моё тело нагревается на пять градусов от лицемерного гнева.

Я беру свои слова обратно. Тобиас даже не знает значения слова благородство. Он просто… ну, он свинья в заднице.

— Лицо в гандоне, — рычу я, и оба парня ухмыляются так широко, что я действительно вижу белизну их зубов в темноте. Наконец раздаётся звук закрывающейся тяжёлой наружной двери, за которым следует шарканье ног. Это то, что серьёзно беспокоит меня в Натане: он еле волочит ноги. Он такой ленивый, что даже не удосуживается их поднять. По какой-то причине это сводит меня с ума.

— Я может быть и лицо в гандоне, — произносит Мика, пинком распахивая дверь, а затем прислоняясь к ней спиной, чтобы удержать её там. Ухмылка на его лице гораздо более жестокая, чем я когда-либо видела, как будто горе лишило его всего хорошего и оставило только плохое. — Но ты девственница, чистая, белая маленькая снежинка. Неудивительно, что Спенсер был так заинтересован; он может разнюхать такого рода вещи, ты же знаешь.

— Мика, хватит, — рычит Тобиас, становясь между мной и братом. — Я знаю, тебе больно; нам всем больно. Но не вымещай это на Шарлотте. Ты чертовски хорошо знаешь, что Спенсер не был грёбаным охотником за девственницами, так что не принижай его таким образом.

Мика хмурится и отворачивается, нежно облизывая нижнюю губу, как будто пытается вернуть какую-то важную часть себя, за которую он не может полностью ухватиться.

— Я знаю. Мне… жаль, — Мика останавливается и откидывает волосы назад, достаёт из шкафа ведро, полное старых тряпок, и использует его, чтобы снова открыть заднюю дверь. — Просто на случай, если он вернётся.

Мика отворачивается и направляется по коридору, оставляя нас с Тобиасом стоять в темноте.

— Он не так безнадежён, каким притворяется, — говорит Тобиас, но я уже это знаю.

— Вы, ребята, собираетесь безжалостно дразнить меня за то, что я девственница?

— Возможно.

— Пятно от дрочки, — ворчу я, и Тобиас смеётся. Это сдержанный звук, но я ценю его усилия.

— Это… действительно хорошее оскорбление, на самом деле, — говорит он, когда мы поднимаемся по лестнице. Он ведёт меня в комнату, которую делит с братом, и я чувствую, что мои ладони внезапно вспотели, когда я вхожу внутрь. Это та же обстановка, которую я видела в комнате Рейнджера: две кровати, электрический камин и комоды на стене в конце короткой прихожей.

Мика уже свернулся калачиком на кровати, так что я присаживаюсь на кровать Тобиаса и притворяюсь, что не смотрю похотливо, как он стягивает через голову промокшую рубашку, обнажая длинное, худощавое тело, точёное во всех нужных местах. У меня слюнки текут, и я засовываю руки под куртку, чтобы они не дрожали.

Его соски твёрдые, вероятно, от прохладной дождевой воды и всего такого, но я не могу не сосредоточиться на них и не задаться вопросом, каковы они на ощупь под моими ладонями. Клянусь Богом, у Коди были самые уродливые соски, как будто они были длинными и бугристыми, и из них росли странные вьющиеся чёрные волоски. У Тобиаса они… симпатичные. Типа, очень симпатичные.

— Ты что, пялишься на меня? — спрашивает Тобиас, изображая шок, и прикладывает пальцы к своей гладкой груди. — Отведи взгляд, извращенка.

— Разглядывая его, ты разглядываешь и меня тоже. Знаешь, у нас с ним одна и та же ДНК. Те же соски — потому что они явно тебе нравятся — те же ноги, те же руки… те же члены.

— Ну и дела, спасибо тебе за информацию, о которой я никогда не просила, — ворчу я, снимая куртку и отбрасывая её мокрой кучей на пол.

— Ты выросла в сарае? — спрашивает Тобиас, поднимая её и вешая на крючок возле двери. Он включает камин, а затем, к моему большому огорчению, не удосуживается попросить меня отвернуться или закрыть глаза, прежде чем сбрасывает мокрые спортивные штаны и нижнее бельё, демонстрируя всё то, к чему я была не совсем готова.

Член Тобиаса наполовину твёрд и вот-вот поднимется.

— Боже мой, ты, чмо британское, убери его! — я бросаю одну из его подушек в указанном направлении, но вместо этого не отрываю взгляда от танцующего пламени в камине. У меня возникает безумное чувство дежавю, когда я думаю о Спенсере и Рейнджере и о той ночи в их комнате в общежитии.

Это довольно быстро портит настроение.

Тобиас натягивает свежие спортивные штаны и садится рядом со мной, матрас прогибается под его весом. Завтра воскресенье, последний день перед тем, как снова начнутся занятия в школе. Такое чувство, что мы ведём обратный отсчёт, как будто если Спенсер не появится до этого времени, значит, он действительно ушёл. Он действительно мёртв.

— Ребят, у вас здесь есть какие-нибудь видеоигры? — спрашиваю я, чувствуя, как мои глаза снова начинают слезиться. Тобиас обнимает меня за талию и сажает к себе на колени, крепко прижимая. Тепло его обнажённой груди проникает в меня, прогоняя часть холода. Но это холод другого рода, похожий на ледяной туман, который, я знаю, вернётся, как только он меня отпустит. Это не холод грозовой ночи; это ледяное чувство непреодолимой меланхолии.

— У нас есть видеоигры? — спрашивает Тобиас, когда Мика, наконец, отказывается от попыток быть равнодушным придурком и садится, вытаскивая свои беспроводные наушники и бросая их в футляр на прикроватной тумбочке. Он наблюдает за нами прищуренными зелёными глазами. — За кого ты нас принимаешь? Конечно, есть.

— Давайте поиграем в гонки или что-нибудь в этом роде. Мне нужно бездумно отвлечься.

Мика вылезает из кровати и что-то настраивает на настенном плоском экране над своим комодом. У каждого парня есть свой собственный телевизор. Какие избалованные.

Тобиас отодвигается назад, чтобы прислониться к изголовью кровати, всё ещё держа меня, пока я играю против его брата. После нескольких раундов я понимаю, что у меня на лице слёзы, но я притворяюсь, что их там нет. Вместо этого я пытаюсь наслаждаться временем, проведённым с близнецами, вытирая влагу со щёк, пока не начинаю смеяться, а затем кричу на Мику с игровой яростью.

— Ты сжульничал с последним треком! — кричу я, бросая контроллер в его сторону. Он пригибается и ухмыляется, позволяя безвредно подпрыгнуть среди подушек.

— Мы всегда жульничаем, — говорят близнецы в унисон.

— Вы… фаллоимитаторы крайней плоти, обёрнутые туалетной бумагой, — ворчу я, и они оба воют от смеха.

В этот момент дверь распахивается и врезается в стену.

Снаружи темно, а здесь светло, из-за чего трудно разглядеть, кто там стоит.

Вопрос в том, ждёт ли там убийца… или Спенсер Харгроув восстал из мёртвых?

Глава 4

Неизвестность убивает меня, и моё сердце колотится так быстро, что у меня кружится голова; я не могу пошевелиться.

«Пожалуйста, пусть это будет Спенсер», — думаю я, вкладывая каждую унцию внутренней энергии во вселенную. К сожалению, эта сука никогда меня не слушает.

— Серьёзно, незапертая дверь? — Рейнджер рычит, врываясь внутрь вместе с Черчем за его спиной, оба они насквозь мокрые и разозлённые. — У вас троих есть желание умереть?

Во мне поднимается волна разочарования и печали, но я отбрасываю их в сторону. По крайней мере, это не кто-то из нападавших на меня, верно? Но также… Спенсер. Бедный ёбаный Спенсер.

— Рейнджер и я прошли весь путь до дома директора и даже забрались на решётку, только чтобы обнаружить, что Шарлотта пропала. — Черч скрещивает руки на груди, его холодный, деловой взгляд перемещается с Мики на меня, всё ещё сидящую на коленях Тобиаса. Он быстро моргает — небольшая вспышка удивления на обычно каменном лице. Хотя я знаю, что мне не в чем чувствовать себя виноватой, я всё равно соскальзываю с колен Тобиаса.

— Вы забрались на мою решётку? — спрашиваю я, на мгновение обрадовавшись. У меня никогда раньше не было парня, который забирался бы на мою решётку, шутки в сторону. — Но подождите, ребята, почему вы вообще были у меня дома?

— Хотел отдать тебе это, — говорит Рейнджер, входя в комнату в сопровождении Черча, следующего за ним по пятам. Он передаёт коробку с новеньким Айфоном, прежде чем обратить свой устрашающий взгляд на близнецов. — Это ёбаный телефон, такой же, как у вас двоих. Проверьте свои чёртовы сообщения.

— Мы… — Мика замолкает, отодвигая контроллер к краю кровати. — Да, мы облажались. Извините. — Он на мгновение закрывает лицо руками, и мне приходится отвести взгляд. Наш маленький пузырёк счастья только что лопнул, и агония на его лице почти невыносима для меня.

— Вы купили для меня телефон? — спрашиваю я, когда Черч садится на край кровати Мики, внимательно наблюдая за мной.

— Мы не были уверены, сколько времени пройдёт, прежде чем директор купит тебе новый.

— То есть, подумали, возможно, он не мог себе этого позволить? — говорю я, включая телефон. На самом деле я не так хорошо знакома с финансами отца, но в любом случае я благодарна ему. Он тратит бешеные деньги на мамину реабилитацию, так что кто знает? Может быть, сейчас действительно туго с финансами? — Спасибо, — добавляю я, прежде чем ребята из Студенческого совета успевают сказать что-нибудь ещё. Я на мгновение прижимаю телефон к груди, крепко зажмуривая глаза.

— Извините, что мы вас напугали, — говорит Тобиас, и Черч кивает, как будто это конец дискуссии. — Мы просто… никто из нас не мог уснуть. — Он опускает взгляд на одеяло и теребит выбившуюся нитку, а Рейнджер прислоняется плечом к стене, тяжело вздыхая.

— То же самое. Я так устал, что чувствую, словно могу отключиться на ходу, но… — он замолкает, потому что нет причин выражать словами то, что мы чувствуем, этот ползучий страх, что понедельник принесёт новости и боль, от которых мы никогда не сможем отмыться. — Я подумывал обследовать и чердак, и комнату Марка, посмотрим, не сможем ли мы найти следы этой дыры.

— И ещё, — начинает Черч, на мгновение закрывая глаза. — Кто-то разбил все лампочки в коридоре. Там темно, как во грехе. — Он снова открывает их и пристально смотрит на меня. — Они не были такими, когда мы уходили.

— Это так чертовски жутко, — рычит Мика, снова вытирая лицо. — Кто-то убил… кого-то, и похоже на то, что мы единственные люди в мире, которые знают или которым не всё равно.

— Кто бы ни был ответственен за этот беспорядок, он явно связан с полицией, — говорит Черч, как будто он уже некоторое время размышлял над этим. — Что меня беспокоит, так это то, что школьный совет, похоже, тоже не слишком обеспокоен.

— Что именно это могло бы означать? — спрашиваю я, и от того, как Черч смотрит на меня, у меня мурашки бегут по коже.

— Что они тоже в этом замешаны. — Он замолкает и распрямляет ноги. — По крайней мере, некоторые из них.

— Зачем школьному совету желать смерти Шарлотте и… тому, кто болтался там, в лесу? — спрашивает Рейнджер, как будто он тоже думал об этом несколько дней. — В этом нет никакого смысла. Кроме того, — он бросает на меня извиняющийся взгляд, как будто уже сожалеет о том, что собирается сказать, — если бы они хотели её смерти, у любого из них было бы достаточно денег, чтобы, знаете ли, нанять кого-нибудь для этой работы.

— Ты имеешь в виду, типа, нанять киллера? — я задыхаюсь, потому что действительно ли это реальность, в которой мы живём? Наёмный убийца?! Для меня, Шарлотты Фаррен Карсон? Что я такого сделала, чтобы заслужить попадание в чёрный список? — Это безумие.

— Безумие, но это правда, — говорит Черч, вставая и проводя руками по своей пижаме в бело-голубую полоску, смахивая воображаемую пыль. — Я поговорю об этом со своей матерью.

— Твоя мать… — начинает Рейнджер и вздыхает. — Разговор с твоей матерью чреват серьёзными последствиями, Черч. Ты это знаешь.

— Я в курсе, — холодно отвечает Черч, выражение его лица становится жёстче, когда он смотрит на Рейнджера. Затем поднимается на ноги, и все остальные следуют за ним. Такая харизма чертовски пугает. И всё же я направляюсь в коридор и поднимаюсь на один лестничный пролёт вместе с остальными ребятами, наблюдая, как близнецы опускают чердачную дверь и поднимаются по ступенькам.

— Будьте осторожны! — зову я, приподнимаясь на цыпочки и прикусывая губу. Я едва справляюсь с тем, что недавно произошло. Представьте, если бы один из близнецов исчез на этом жутком чердаке и никогда оттуда не вышел?

— Чувак, — говорит Тобиас, присаживаясь на корточки и глядя на нас через дверь, с телефоном в руке и включенным фонариком, чтобы осветить темноту. — Кто-то явно подлатал это дерьмо.

— Что за ёбаная хрень? — Рейнджер стонет, проводя пальцами по волосам и вздыхая. Он обменивается взглядом с Черчем, и их бесстрашный лидер кивает. Не сбавляя темпа, Рейнджер спускается обратно по лестнице и направляется прямиком в комнату Марка Грэндэма, стуча кулаком в дверь.

Как ни удивительно, она открывается, и вот он, сонный, измученный Марк Грэндэм, он же парень с тампонами. Он тупо щурится на нас, держась одной рукой за край двери, на его почти симпатичном лице застыла хмурая гримаса. То есть, может быть, он был бы сексуальным, если бы не был похож на пятно спермы.

— Чего ты хочешь, Вудрафф? — он огрызается, а затем Рейнджер сильно толкает дверь внутрь. Достаточно сильно, чтобы она врезалась в Марка и отшвырнула его назад. — Убирайся из моей комнаты, ты, грёбаный псих.

Драма слишком сильна для меня, чтобы сопротивляться, поэтому я топаю вниз по лестнице, Черч прямо за мной, Тобиас и Мика плетутся за ним.

— Официальное дело Студенческого совета, — объявляет Черч, когда близнецы врываются внутрь и хватают Марка за руки, оттаскивают его назад и толкают на кровать. Черч включает свет и осматривает обстановку, скрестив руки на груди.

Сосед Марка по комнате, какой-то неузнаваемый тупоголовый качок, стонет и накрывает голову подушкой, смирившись с тем, что происходит. В Академии Адамсона вы не связываетесь со Студенческим советом.

— Что это, чёрт возьми, такое? — Марк рычит, когда Рейнджер хватает стул со стола соседа Марка по комнате и встаёт на него, вытаскивая перочинный нож из своих пижамных штанов, чтобы потыкать им в потолок. — И что эта маленькая киска, любящая тампоны, здесь делает? Он не входит в Студенческий совет, если только ты не уволил этого педика Росса. — Марк хмуро смотрит на меня, и я показываю ему фак, поправляя очки на носу.

Я почти забыла, что должна была хранить свой секрет. Хорошо, что я, наверное, выгляжу ужасно в мешковатой толстовке Адамсон с капюшоном, которую прятала под курткой, мои спортивные штаны забрызганы краской с тех пор, как я помогала тёте Элизе покрасить её гостиную в фиолетовый цвет. Почти уверена, что сейчас я вполне правдоподобный чувак, может быть, уродливый чувак, но чувак.

— Ещё раз назовешь Росса педиком, и я буду вынужден отпустить близнецов, — говорит Черч, улыбаясь этой безжалостной улыбочкой, которая убеждает меня, что он не шутит, ни капельки. — А теперь закрой рот и сиди спокойно. Всё закончится раньше, чем ты успеешь оглянуться.

— Это такой пиздец, — ворчит Марк, вырывая руки из захвата близнецов и хмурясь. — Когда Юджин завтра вернётся из Канкуна, он сдерёт с тебя десять шкур.

Мои уши навостряются, и я чувствую, как этот ужасный ледяной холод пронизывает меня насквозь.

— Ты общался с Юджином? — спрашиваю я, чувствуя, что начинаю дрожать от прилива адреналина.

Марк просто закатывает глаза, явно не собираясь отвечать на мой вопрос. Мика хватает его за рубашку и дёргает вперёд, так что они оказываются лицом к лицу.

— Всё, что требуется, — это простое «да» или «нет», придурок, — рявкает он, и я вижу, как напрягаются мускулы на его руках. Мика МакКарти не боится затевать драку, особенно если он чувствует, что каким-то образом помогает другу, делая это. Эти ребята из Студенческого совета более безжалостны, чем я думала.

— Чёрт возьми, чувак, отвали. Нет, я ещё не разговаривал с Юджином. Мы не девчонки. Нам не нужно весь день сплетничать по смс. — У меня вырывается вздох облегчения, и я решаю, что в интересах просто покончить с этим, не буду упоминать его женоненавистническую шутку.

Марк отпихивает Мику назад с такой силой, что засранец-качок ударяется головой о стену и испускает поток красочных ругательств.

Черч, тем временем, просто наблюдает за всем происходящим у стены рядом с дверью, в то время как Рейнджер достаёт телефон и делает множество снимков.

— Мы здесь закончили, — объявляет Черч, и близнецы отходят от Марка. Мы выходим из комнаты группой, и я съёживаюсь, когда дверь за нами захлопывается с такой силой, что с потолка в холле осыпаются крошечные кусочки штукатурки. В очень, очень тёмном холле. Свет в общей комнате на первом этаже включен, но здесь, наверху, темно как в аду.

Я оглядываюсь назад, на свою комнату на верхнем этаже, и меня бросает в дрожь.

Я в некотором роде рада, что не осталась там совсем одна, даже если жизнь с папой — настоящая форма ада. Единственным плюсом в последнее время является то, что он не отключал Wi-Fi по ночам. Я полагаю, что это форма сострадания, исходящая от него.

— Там был очевидный шов, — бормочет Рейнджер, уводя нас обратно в свою комнату. Его и Спенсера. Ну, технически, я думаю, это комната Черча, но…

Как только мы входим, и я вижу кровать Спенсера, всё ещё не застеленную с последнего дня, когда он был здесь, мои глаза наполняются слезами. Я обнаруживаю, что меня тянет к его угольно-серым простыням, и в конце концов забираюсь под них, слушая разговоры мальчиков.

Близнецы замечают это и обмениваются взглядами, останавливаясь рядом с Черчем, когда Рейнджер тяжело опускается на край своей кровати.

— Там была дыра, и кто-то её залатал. И проделал с этим чертовски хорошую работу. Это почти незаметно.

— Значит, тот, кто охотится за мной, что-то вроде эксперта по строительству? — спрашиваю я, потирая переносицу. У меня начинается мигрень, я это чувствую.

— Марк виновен, — говорят близнецы в унисон, глядя друг на друга, прежде чем вернуться в комнату. Они указывают друг на друга. — Мы это чувствуем.

— Почему вы так говорите? — Черч спрашивает мягко, но не так, как будто он с ними не согласен, а скорее, как будто хочет услышать их независимые мысли, прежде чем принять собственное решение.

— Дыра вела с чердака в его комнату. А потом была так искусно замаскирована. Зачем волноваться? Если только вы не хотели исключить мысль о какой-либо связи между вами и нападениями. — Тобиас пожимает плечами, и Мика продолжает за него.

— Я думаю, одним из придурков в толстовках мог быть Блейн, — я предполагаю, что Блейн — сосед Марка по комнате, пока не слышу обратное. — Но серьёзно, Марк — тот ещё придурок-вафельник, в комплекте с масляным лицом и кленовым сиропом для душа.

Я приподнимаю брови. Воу. Оскорбление, достойное насмешки в своём безумии. Я возьму на заметку. В любом случае, это кажется уместным.

— Если он один из нападавших на меня, то их, по крайней мере, ещё двое, — добавляю я, чувствуя, как усталость впивается в меня ногтями, и держусь изо всех сил. Я хочу вернуть Спенсера. Я хочу Кулинарный клуб, и выпечку тортов, и даже… даже лёгкие издевательства, я хочу, чтобы всё вернулось на круги своя. — Потому что я отчётливо слышала мужской крик, когда я атаковала первого парня перцовым баллончиком, и мужское ворчание, когда я ударила второго ломом. — Я смотрю на четыре лица, смотрящие на меня в ответ. — А там, в Эверли, одной из нападавших на меня была женщина.

— Давайте присмотрим за Марком, — говорит Черч, закрывая лицо в этой тёмной пустоте. Я бы не хотела быть на его плохой стороне. Чёрт, я была такой какое-то время, и это было некрасиво. И даже тогда его гнев был вызван только моим поведением. Представьте, если бы он подумал, что я причинила боль или даже убила его друга? Я бы не исключила, что этот парень пырнет кого-нибудь ножом. — И, может быть, он приведёт нас к двум другим.

— Или к Спенсеру, — предлагает Рейнджер, и в комнате воцаряется тишина. Мы все так сильно скучаем по нему в этот момент. Когда я приподнимаю его простыни и закрываю глаза, вдыхая этот фирменный аромат иссопа и кедра, я знаю, что не сдвинусь с этого места, не сегодня вечером.

— Можно я посплю здесь? — спрашиваю я.

Рейнджеру не требуется и секунды, чтобы ответить.

— Конечно, — шепчет он, а затем я сворачиваюсь калачиком и тихо плачу, когда гаснет свет, включается электрический камин и тихий звук закрывающейся двери подчёркивает, что близнецы и Черч покидают комнату. — Я собираюсь принять несколько таблеток снотворного. Хочешь? — я качаю головой; сейчас слова даются слишком тяжело.

Снаружи шторм бушует ещё сильнее.

Я изо всех сил стараюсь не думать об этом как о предзнаменовании.

Не работает.

Несмотря на мой уровень усталости, похоже, что я долго не засну, очень-очень долго. Вместо этого я остаюсь лежать там в компании шума бури и тёмного шепота моих мыслей.

Глава 5

Рейнджер засыпает первым, и мягкий звук его дыхания служит успокаивающим фоном на фоне потрескивания камина и стука дождя за окном.

Я лежала, свернувшись калачиком, в постели Спенсера, вдыхая его запах и прижимая его подушку к лицу, желая, чтобы вместо этого я обнимала его. То есть, если бы он вообще позволил мне. Если бы он не пропал, как бы всё обернулось? Смог бы он простить меня за ложь? Конечно, он простил бы остальных членов Студенческого совета. Я имею в виду, я мало что знаю об их истории, но, похоже, они какое-то время дружили.

Наконец, я засыпаю и позволяю своим мечтам привести меня в школу, которая не является этой школой, но, знаете, всё ещё похожа на этот сумасшедший сон. Здесь большие белые колонны и фрески, которые совсем не похожи на каменные стены и деревянные балки Адамсона. Спенсер там, и близнецы тоже, все они играют в эту дурацкую гоночную игру в моей комнате в общежитии. Черч и Рейнджер появляются позже со щенками золотистого ретривера на руках, и вот тогда я понимаю, что полностью растворилась в стране грёз.

Затем один из щенков из сна заканчивает тем, что мочится на меня, и я обнаруживаю, что промокла насквозь; я начинаю просыпаться, чувствуя себя глупо из-за того, что так разозлилась на собаку из сна.

Когда я моргаю, просыпаясь, я понимаю, что кто-то забирается ко мне в постель, кто-то мокрый, как, ну знаете, во сне о писающем щенке.

— Оу, — говорит человек, когда я пробиваюсь сквозь туман сна. — Какого чёрта ты делаешь в моей постели?

Мои глаза широко распахиваются, и я сажусь прямо, прислонившись спиной к стене, и в шоке таращусь на парня с серебристыми волосами, который смотрит прямо на меня.

Я дам вам подсказку: это не Юджин Мазерс.

— Что за… чёрт? — шепчу я, чувствуя, что начинаю дрожать. У меня такое чувство, будто я смотрю здесь на привидение, призрак Спенсера Харгроува, который просто случайно осторожно сидит на краю кровати и смотрит на меня так, словно не уверен, что делать с моим присутствием.

Честно говоря, я тоже немного побаиваюсь его.

— Почему ты в моей постели, Чак? Или мне следует говорить Шарлотта? — кажется, он зол на меня, но в то же время устал. И он весь промок после грозы. Его бирюзовые глаза ярко блестят в оранжево-жёлтом свете камина.

— Ты жив? — шепчу я в ответ, пытаясь проглотить твёрдый комок в горле. — Пожалуйста, скажи мне, что я не сплю. Я не вынесу такого разочарования.

— Жив? — спрашивает Спенсер, глядя на меня так, словно я, чёрт возьми, сошла с ума. — Конечно, я жив. Что за глупый вопрос такой…

Я не могу себя остановить. Я бросаюсь вперёд и обвиваю его руками, сжимая так крепко, как только могу, зарываясь лицом в изгиб его шеи. Слёзы свободно катятся по моему лицу, пропитывая его ещё больше.

«И, чёртов ад, от него так чертовски вкусно пахнет. Так вкусно».

— Что происходит? — спрашивает Спенсер усталым и нетвёрдым голосом. Сначала он напрягается, но, возможно, есть что-то в том, как я держу его, что высвобождает часть его гнева. Медленно, неуверенно он обнимает меня за талию и прижимает к себе в ответ. — Что происходит? Что я пропустил?

— Где ты был? — шепчу я хриплым голосом. Рейнджер отключился, накачанный снотворным. Наверное, мне следует попытаться разбудить его. Черча и близнецов тоже. Но, кажется, я не могу отпустить этого парня, как бы сильно я ни старалась. — Вся эта неделя была сущим адом. Мы все думали, что ты умер.

— Что? Я же сказал вам, ребята, что взял передышку. Мой брат заехал за мной, и мы остановились у него дома в Натмеге.

— Кто-то умер в лесу, Спенсер, студент в спортивной форме с серебристыми волосами. Мы все думали, что это был ты. Он висел на дереве. Это было чертовски ужасно, даже хуже. — Я прижимаю его чуть крепче, закрывая глаза от нового потока слёз.

«Неужели это происходит на самом деле? Или это тоже сон? Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, пусть это будет по-настоящему».

То, что сказал Мика, о том, что снова узнать, что Спенсер мёртв, теперь приобретает такой смысл. Мне кажется, что, если я проснусь и узнаю, что это неправда, у меня будет нервный срыв.

— Подожди, что? — спрашивает он, пытаясь отстраниться от меня. Я останавливаю его на полпути поцелуем, который удивляет даже меня своей свирепостью. В одну минуту я отчаянно хочу услышать его голос, обсудить всё это до конца, просто чтобы убедиться, что это реально. В следующее мгновение я прижимаюсь своим ртом к его рту, мой язык прокладывает себе путь между его сомкнутыми губами.

Долю секунды он сопротивляется, отталкивая меня назад.

— Шарлотта, о чём, ёбаный в рот, ты говоришь?

Я прерываю его ещё одним поцелуем, этим мучительным соприкосновением губ. Зубов немного многовато, но я ничего не могу с собой поделать. Этот поцелуй должен произойти. Спенсер стонет и прижимается ко мне, его сладко-пряный аромат ошеломляет меня и пробуждает все мои чувства. Я чувствую, что оживаю в его объятиях, с этим поцелуем, с его запахом и теплом, просачивающимися в меня.

«Шарлотта, притормози», — шепчет моё подсознание, но Спенсер уже целует меня в ответ, его язык танцует дикое танго наших губ. Он целует меня с едва сдерживаемой потребностью, с этим обжигающим жаром, который, кажется, накапливался целую вечность. Это поражает меня, как поезд, и я внезапно оказываюсь на спине.

Мои руки скользят вниз по его спине, задирая толстовку и рубашку, чтобы я могла провести ладонями по его влажной, тёплой коже. Твёрдое, горячее тело Спенсера между моих бёдер, одетое в спортивные штаны и ботинки без шнуровки. Он прижимается своим тазом к моему, когда мы целуемся, и я стону ему в рот.

Сейчас в воздухе витает так много эмоций, что я знаю, что мне, вероятно, следует сделать шаг назад и оценить ситуацию. Мой логический мозг, кажется, работает в одном направлении, в то время как моя эмоциональная сторона тянет в противоположном направлении.

Когда Спенсер запускает пальцы в мои волосы, я действительно теряю самообладание, задираю его толстовку и рубашку и прерываю наш поцелуй ровно настолько, чтобы скинуть вещи в сторону.

Спенсер поддерживает этот волнообразный ритм у моего паха, что заставляет меня извиваться и впиваться ногтями в мышцы его спины. Он роется с чем-то в прикроватной тумбочке, а затем возвращается с презервативом.

Он приподнимается ровно настолько, чтобы посмотреть на меня сверху вниз, серебристо-пепельные волосы падают ему на лицо. Я вижу все восхитительные оттенки в его бирюзовых глазах, эти зелёные, голубо-бирюзовые искорки, когда он изучает выражение моего лица. Та раскалённая добела химия, которую мы испытывали в течение нескольких месяцев, витает в воздухе между нами, моё дыхание становится прерывистым. Это почти чересчур, все эти чувства внутри меня; мне нужен выход.

— Что мы делаем? — шепчет Спенсер, но у него в руке презерватив, так что у него должны быть какие-то догадки. Глядя на него снизу-вверх, я снова чувствую слёзы и обвиваю руками его шею, снова притягивая к себе.

Облегчение смешивается с вожделением, создавая это мощное зелье эмоций, которое захватывает всё моё существо. Мои единственные мысли — о том, чтобы подобраться к нему как можно ближе, чтобы убедиться, что он действительно здесь.

Мы лихорадочно работаем вместе, чтобы снять с меня брюки, оставив нижнее бельё на месте. Рука Спенсера легко освобождает его член из штанов, и наступает напряжённый момент, когда он открывает упаковку презерватива и изо всех сил пытается его надеть.

Я оттягиваю трусики в сторону, сердце бешено колотится, и понимаю, что совсем не нервничаю, не так, как было, когда мы с Коди дурачились. С ним я чувствовала себя неуверенно, почти напуганной. Со Спенсером всё по-другому. Нет ни колебаний, ни страха.

Он смотрит мне прямо в лицо, а затем открывает рот, чтобы что-то спросить, но я прерываю его поцелуем, проводя пальцами по его затылку, чувствуя, как тонкие волоски щекочут мою кожу. Спенсер пристраивается к моему входу и медленно вводит себя внутрь.

У меня вырывается вздох, заглушаемый горячим прикосновением его губ, пока моё тело приспосабливается к новым ощущениям. Немного тесно, немного неудобно, но так приятно. Вдвойне приятно, когда он начинает двигаться, медленными, но сильными движениями своих бёдер придвигая нас всё ближе и ближе друг к другу.

Правая рука Спенсера скользит вверх под мою рубашку и находит обнажённую грудь. Сегодня вечером я не стала утруждать себя лифчиком; казалось, это не имело особого значения перед лицом его возможной смерти.

— Чёрт возьми, как тебе удавалось прятать это так долго? — он шепчет у моих губ, заставляя меня дрожать. Звук его голоса сюрреалистичен, как сон, ставший реальностью. Я никогда ничего так сильно не хотела за всю свою жизнь.

— Бинтами и молитвами? — шепчу я в ответ, но сейчас меня меньше всего волнует проблема с тайной девушкой. Всё, чего я хочу, — это его губы на моих. Крепким, но нежным нажатием я давлю на его шею и прижимаю его рот к своему, ощущая слабый привкус мяты, как будто он почистил зубы, прежде чем ввалиться сюда.

Спенсер мнёт мою грудь рукой, потирая большим пальцем затвердевшую точку моего соска. Как будто он зажёг бенгальский огонь внутри меня, посылая эти яркие, красивые цвета по всему моему телу.

Звук срывается с моих губ, полушёпот, полу-стон, когда я обхватываю его ногами, прижимая так близко, как только могу. Когда мы вот так вместе, мне хочется никогда больше не расставаться.

«Я говорила тебе, Чак, что ты влюбишься во всех этих парней. Я предупреждала тебя, не так ли? В первый день. В первый же день я предупреждала тебя».

Моё подсознание взывает ко мне, но я отталкиваю его в сторону, запутавшись в разбитом от любви сердце и новой надежде.

Спенсер Харгроув жив.

Не часто случается так, что жизнь преподносит неожиданный сюрприз, а затем позволяет тебе вернуться домой.

Я наслаждаюсь этим.

— Спенс, — шепчу я, называя его прозвищем, которое по праву мне не принадлежит. Но… мне кажется, что так оно и есть. Такое чувство, что он принадлежит мне. Он отвечает стоном у моего уха, этим мягким, сладким звуком мужского удовлетворения. Может быть, мы и трахаемся, но я думаю, что мы могли бы также… ну, знаете, заниматься чем-то ещё.

— Чак, — мурлычет он мне в ответ, целуя меня в шею и запуская пальцы в мои волосы. Когда кончики его пальцев касаются моей кожи головы, я вздрагиваю. Всё моё тело реагирует на его прикосновения, я крепко прижимаюсь к нему. Кончиками пальцев провожу по испарине на спине Спенсер, в то время как это давление и жар нарастают внизу моего живота, заставляя меня чувствовать напряжение. — Расслабься, — приказывает он, беря меня за запястья и поднимая их над головой.

Спенсер прикусывает мою нижнюю губу, а затем проводит по ней языком, отпуская меня, чтобы он мог приподняться надо мной, двигая бёдрами сильнее и быстрее, передавая это интенсивное ощущение из моего живота в мои конечности.

Мои губы приоткрываются, и голова запрокидывается, но я всё ещё вижу его в потрескивающем свете камина, он движется надо мной, дождь отбивает ритм стаккато за окном.

Я не ожидаю испытать оргазм — большинство новичков не испытывают — но он всё равно поражает меня, этот яростный огонь, этот пылкий порыв, который взрывается во мне яркой волной. На этот раз, когда я обнимаю Спенсера, меня трясёт по другой причине.

Я чувствую себя лёгкой, невесомой, воздушной.

Он продолжает двигаться, добавляя эти маленькие всплески удовольствия к моему безмятежному расслаблению. Спенсер тоже кончает, всё ещё погружённый глубоко в меня, прижимаясь носом к моей макушке, в то время как его тело дрожит и напрягается.

— Господи, Чак, — бормочет он, а затем перекатывается на спину, тяжело дыша и уставившись в потолок. Я не могу пошевелиться. Почти уверена, что мои ноги превратились в желе. Я едва могу дышать. Это, и я чувствую себя опустошённой теперь, когда Спенсер отдалился от меня.

Мои щёки горят, и я поворачиваюсь на бок, просто чтобы убедиться, что он действительно здесь.

— Это было… неожиданно, — шепчет он, бросая взгляд на спящего Рейнджера, закутанного в одеяла и слегка похрапывающего.

— Неожиданно, — начинаю я, всё ещё пытаясь подобрать нужные слова. Спенсер встаёт, чтобы выбросить презерватив в мусорное ведро в изножье кровати, прежде чем забраться обратно и обхватить меня рукой за талию.

— Неожиданно, но охуенно потрясающе, — добавляет он, наклоняясь вперёд, чтобы поцеловать меня. На этом всё не заканчивается, одним касанием губ. Нет, удовольствие пронзает меня насквозь, и я выгибаюсь навстречу ему.

Я понимаю, что большую часть своей жизни я была в некотором роде титулованной засранкой. Никогда это не было так очевидно, как в этот момент. Может быть, я действительно учусь заботиться о ком-то, кроме себя?

— Хотя я всё ещё зол, — добавляет Спенсер, слегка хмурясь, когда отстраняется от меня, его глаза изучают моё лицо. Я понимаю, что он, вероятно, часто этим занимается, встречается со случайными девушками. Он не знает, что это мой первый раз, и я чертовски уверена, что не собираюсь ему говорить.

«Однако, если ты прямо не скажешь близнецам этого не делать, они это сделают. Чёрт возьми, даже если ты прямо скажешь им «не делайте этого» они, вероятно, всё равно проболтаются».

— Я не могу поверить, что вы, ребята, лгали мне.

Мои глаза наполняются слезами, а глаза Спенсера расширяются.

— Ты в порядке? — спрашивает он, быстро моргая. Он наклоняется ближе и запечатлевает поцелуй на моём лбу. — Я не хочу портить этот момент. Мне не следовало даже заговаривать об этом, прости меня.

— Дело не в этом, — выдыхаю я, обхватывая пальцами его руку, просто чтобы удержать его на месте. — Мы все думали, что ты мёртв, Спенсер.

— Я сейчас в таком замешательстве, — говорит он, садясь. Я тоже сажусь и тут замечаю, что его взгляд блуждает вниз. Одна из моих сисек выглядывает из-под рубашки. Вспыхнув, я убираю её и скрещиваю руки на груди. Я дрожу, но это неудивительно. Внутри меня бурлит так много эмоций, что это практически буря. — Ты сказала, какой-то парень покончил с собой?

— Студент с серебристыми волосами, одетый в спортивную форму, был повешен на дереве в лесу. — Я смотрю Спенсеру прямо в лицо. — Всю эту неделю никто не мог тебя найти, и полиция не разглашает имя студента. Мы все подумали, что это ты.

Он просто смотрит на меня, как будто понятия не имеет, как на это реагировать. На его лице появляется чувство вины, и он проводит пальцами по волосам.

— Я в ярости швырнул телефон в дерево и разбил его… а потом решил, что мне будет лучше без него. Иногда, злясь, я совершаю глупые поступки. — Спенсер поднимает голову, чтобы посмотреть на меня, и я чувствую, как моё сердце колотится в ответ.

«Я только что потеряла девственность с этим парнем», — думаю я и заканчиваю тем, что облизываю нижнюю губу. Он замечает это и слегка улыбается. Это длится всего секунду, прежде чем пропасть, как будто он наконец понимает, насколько это серьёзно.

— Ты в порядке?

— Я только что провела, типа, целую неделю, думая, что ты мёртв, — шепчу я в ответ, и губы Спенсера поджимаются. Он придвигается ближе и сажает меня к себе на колени, напоминая мне Тобиаса. — И твои друзья тоже. Я никогда не видела Мику таким… испорченным.

— Вы, ребята, правда думали, что я мёртв? Всё это время? — я киваю, и Спенсер тихо чертыхается, прижимая меня к себе. Рейнджер был так прав: я должна была сказать ему раньше. Чего я так боялась? Этого? Потому что я признаю: это очень много.

У нас со Спенсером неоспоримая связь, которая, если быть честным с самой собой, пугает меня до чёртиков. Это так интенсивно, так грубо. Я никогда раньше ни с кем так себя не чувствовала.

— В ту ночь в душе на меня напали двое людей в толстовках. Они взобрались на чердак и пролезли через весь чердак в комнату Марка Грэндэма. Затем они заманили нас в туннели под школой, прежде чем запереть там. — Я поднимаю глаза и вижу, что Спенсер смотрит на меня, разинув рот, его тёмные брови приподняты. Он весь вспотел, и я тоже. Свернуться калачиком в его объятиях прямо сейчас и заснуть — это был бы рай.

Но мы должны разбудить других парней. Они заслуживают того, чтобы знать, что их друг жив.

— Рейнджер чуть не умер. На самом деле, дважды. Он чуть не утонул. Мне пришлось сделать ему искусственное дыхание…

— С кем ты разговариваешь? — бормочет Рейнджер, переворачиваясь и садясь. Он обхватывает голову руками, запуская пальцы в свои тёмные волосы, прежде чем, наконец, оглядывается, глаза затуманены и тяжелы ото сна. Когда он видит, на чьих коленях я сижу, его глаза расширяются, и он с рёвом вскакивает с кровати. — Где, блядь, ты был?! — он рычит, дёргая Спенсера за руку. Я сползаю с его колен и вспоминаю, что на мне нет штанов…

Рейнджер этого не замечает. Вместо этого он кладёт ладони на обе обнажённые руки Спенсера, и его трясёт, когда он смотрит на своего друга сверху вниз своими пронзительными сапфировыми глазами.

— Я… разбил телефон, и просто пытался расслабиться. Я понятия не имел, что здесь творится такое дерьмо. Я был дома у Джека, накуривался…

— Тебя всю неделю накуривали в доме твоего брата, в то время как мы, блядь, умирали за тебя?! Ты с ума сошёл? Ты знаешь, через что ты всех нас заставил пройти?

— Чак только что рассказал… Чёрт, прости, я не знал. Не знал. — Рейнджер убирает руки с плеч Спенсера, оставляя красные следы. А потом он обнимает его, одним из тех крепких, сжимающих объятий, которые мне так нравятся. Настоящее объятие. Никакая хрупкая мужская чушь не помешает Рейнджеру Вудраффу обнять лучшего друга. Моё сердце раздувается на три размера, как у Гринча или кого-то еще.

Затем Рейнджер поднимает взгляд и видит, что я сижу там в нижнем белье. Моём очень, очень мокром нижнее белье. Я неловко ерзаю, и его брови поднимаются вверх. Он выпрямляется и смотрит на Спенсера, потом на меня, потом снова на Спенсера.

— Вы, ребята… только что трахались?

— Твои снотворные таблетки делают тебя мёртвым для всего мира, чувак, — говорит Спенсер, безуспешно пытаясь рассмеяться. Он выглядит так, словно его вот-вот стошнит. Рейнджер снова пристально смотрит на меня и бросает на меня такой… Я не знаю, взгляд.

Чёрт.

Я бросаю на Рейнджера ответный взгляд, который говорит: «Пожалуйста, ничего не говори», — и он наклоняется, чтобы поднять с пола мои брюки и бросить их мне.

— Я схожу за Черчем и близнецами. Оставайтесь здесь. — Рейнджер открывает дверь и идёт по коридору, чтобы разбудить других парней. Мне не нравится, что он идёт туда один, но это всего в нескольких шагах отсюда, так что я решила, что мне лучше надеть чёртовы штаны.

— Это безумие, — шепчет Спенсер, поворачиваясь, чтобы снова посмотреть на меня. — Я всё ещё не могу поверить, что ты девушка. — Он прищуривает на мне глаза. — Ты знаешь, сколько гей-порно я посмотрел, готовясь к нашему первому разу? Я изучал, как правильно сосать член. — Я улыбаюсь, но на глаза снова наворачиваются слёзы. Я просто чертовски счастлива, что он всё ещё жив. — Никаких резких реплик или остроумных комментариев?

— Я… Я просто… — впервые в жизни я буквально теряю дар речи.

Спенсер делает паузу, а затем отводит глаза в сторону, как будто он действительно напряжённо думает о том, что он хочет сказать дальше. Когда он оглядывается на меня, я просто знаю, что это будет глубоко.

Потом, конечно, дверь распахивается, и вваливаются близнецы.

Они опрокидывают Спенсера на кровать Рейнджера, и я не могу сказать, смеются они или плачут.

— Ты кусок дерьма, — вопят они в унисон, потираясь своими щеками о его. Он смеётся и пытается оттолкнуть их, но безуспешно.

— Мы должны надрать тебе задницу за то, что ты заставил нас думать, что ты мёртв, — говорит Мика, и Тобиас хмурится.

— Мы должны выбить из тебя всё дерьмо.

— Оу, послушайте, вы, ребята, действительно любите меня, — произносит Спенсер, садясь и изо всех сил стараясь выпутаться из длинных конечностей близнецов МакКарти. Они набросились на него, как рыжеволосые коалы или подобное дерьмо. Я улыбаюсь, хотя снова плачу. Фу, это быстро надоест. Я должна вернуться к своей прежней стервозной девчонке из Долины, да?

Или… может быть, это хорошая перемена? Думаю, мне предстояли кое-какие перемены.

Пока близнецы трутся о друга, Черч медленно и бесшумно входит, всё ещё хмурясь, а затем останавливается в центре комнаты, а Рейнджер стоит прямо за ним. Его глаза на мгновение встречаются с моими, и в них я вижу это: он знает.

Они все узнают.

Я сижу в комнате общежития с кучей парней, и они все узнают, что я только что сдалась Спенсеру. Я была бы смущена, если бы меня не переполняло так много других чувств.

Все замолкают, когда замирает Черч, одетый в бледно-голубую с белым атласную пижаму, которая, кажется, соответствует его индивидуальности. Цвет симпатичный, но рубашка застёгнута на все пуговицы до самого верха — очень серьёзное заявление. Он пристально смотрит на друга своими поразительными янтарными глазами.

— Черч, — осторожно произносит Спенсер, садясь, когда близнецы отодвигаются, чтобы дать ему немного места. Тобиас встречается со мной взглядом и приподнимает брови. Вместо этого я смотрю на Черча, отказываясь замечать его вопросительный взгляд.

— Спенсер, — отвечает Черч, и затем его рот расплывается в одной из тех огромных, заоблачных улыбок. — Ты, хуесосущий кусок дерьма.

— Чувак, у меня не было… — начинает Спенсер, когда дверь распахивается во второй раз, проламывая гипсокартон. Росс стоит там в розовой пижаме, разрисованной маленькими овечками. Уголки его рта опущены почти комично, а из его обычно прищуренных и злых глаз просто текут слёзы. — Э-э, Росс, ты в порядке, чувак?

— Ты… ты придурок! — вопит Росс, врываясь в комнату и бросаясь на Спенсера. Он рыдает, и близнецам приходится буквально оттаскивать его, прежде чем он задушит Спенсера своими яростными объятиями. Однако, как только Росс немного отступает, он хлопает Спенсера в грудь тыльной стороной одной руки, а другую кладёт себе на бедро. — Ты что, дурак? Ты живёшь в пещере? Или, может быть, ты живёшь в девяностых, будто забыл, как отправлять текстовые сообщения или проверять социальные сети?

— Я… — начинает Спенсер, а затем замолкает, оглядывая комнату, как будто впервые осознавая, сколько людей по-настоящему заботятся о нём. Когда я начинаю успокаиваться, моё беспокойство и смущение начинают нарастать. Когда он смотрит на меня, всё, о чём я могу думать — это ощущение того, как его тело входит и выходит из меня, вознося меня к новым высотам наслаждения. Я даже не знала, что это может быть так приятно. Не то чтобы я никогда раньше не прикасалась к себе, но… прикосновение рук Спенсера к моему телу было благословением богов. — Мне жаль.

Его слова мягки, определённо искренние, и в этот момент какое-то странное напряжение покидает комнату, и я слышу, как несколько человек делают долгие, глубокие вдохи.

— Это не твоя вина, — говорит Черч, возвращаясь к своей осторожной нейтральности. — Но ты действительно устроил нам довольно отстойную неделю. Я говорю… две недели дежурства по уборке в Кулинарном клубе, по крайней мере.

— Я поддерживаю это ходатайство, — ворчит Рейнджер, пытаясь скрыть редкую улыбку.

— Поддерживаем, — бормочут близнецы в унисон, а затем поворачиваются и свирепо смотрят друг на друга.

— Ходатайство отклонено, — бормочет Спенсер, но Росс уже достаёт стилус из телефона и делает пометку.

— Протокол записан, ходатайство принято.

— Это полная хрень, — бормочет Спенсер, но всё равно слегка улыбается. — Хорошо, но я всё еще зол на вас, ребята. — Он откидывается на кровать, без рубашки, великолепный и, самое главное, с пульсом. — Вы же знаете, я ненавижу секреты, так почему я узнал об этом последним? Вы не можете мне доверять?

— Это была моя вина. Рейнджер просил меня сказать тебе раньше, — отвечаю я, вставая с кровати. Росс бросает взгляд на мои растрёпанные волосы и припухшие губы, как будто по одному этому простому взгляду он может понять, что здесь происходило. Или… или, может быть, тут пахнет сексом?!

Я слегка задыхаюсь, когда все поворачиваются, чтобы посмотреть на меня.

«Веди себя естественно, Шарлотта, веди себя естественно».

Честно говоря, близость со Спенсером казалась мне самой естественной вещью в мире, несмотря на то, что это был мой первый раз.

— Я получала записки от кого-то, кто знает, кто я такая. И старалась держать это в секрете как можно дольше, ото всех. Близнецы догадались, а Черч увидел меня голой. Рейнджер…

— Черч видел тебя голой? — спрашивает Спенсер с лёгким раздражением в голосе.

— Это долгая история, может быть, лучше оставить её на завтра, — говорит Черч, склонив голову набок и изучая друга с благоговением, которое я чувствую в своей груди, как сияющую звезду или… что-то в этом роде. Я не самый поэтичный человек в мире, но ощущение, что я вижу этого парня живым, я никогда не забуду.

«В любой момент папа мог сказать мне, что мёртвый мальчик в лесу был не Спенсер. Ему даже не нужно было называть мне имя студента, просто сказать, что мой друг всё ещё жив».

Я не по-детски зла из-за этого.

— Тебе следует отметиться у директора, — продолжает Черч, прислоняясь плечом к стене. Если бы я не думала, что этот парень был кем-то вроде зомби или чего-то подобного, я бы действительно подумала, что он устал. Эти мелочи, знаете ли, такие, как небольшая складка между его бровями или опущенные плечи. — Мы вернёмся все вместе. — Черч встаёт и снимает мою куртку с крючка возле двери, протягивая её мне.

Я встаю и немного спотыкаюсь, мои ноги всё ещё дрожат, и в конце концов падаю на него.

«Чёрт, как же хорошо от него пахнет».

От его фирменного запаха сирени и розмарина по моему телу пробегают мурашки, но я виню в этом тот факт, что у нас со Спенсером только что был секс.

У нас был секс.

Чёрт возьми, у нас был секс… Я оглядываюсь и вижу, что он наблюдает за мной, пока Черч помогает мне надеть куртку. Спенсер встаёт, и мы все поворачиваемся, чтобы посмотреть на него, как будто он призрак, вернувшийся к жизни, или что-то в этом роде.

— Может, вы все перестанете так на меня смотреть? — спрашивает он, слегка смеясь.

Рейнджер смотрит ему прямо в лицо.

— Нет. Мы все будем у тебя в заднице до конца года. Привыкай к этому.

Он поворачивается и выходит из комнаты, Черч и Росс следуют за ним. Близнецы идут последними, ожидая, пока Спенсер наденет свою толстовку.

— Давай сделаем это, — говорит он, резко выдыхая, по-прежнему пристально глядя мне в глаза. — Давай скажем директору, что этот мудак воскрес из мёртвых.

Глава 6

Папе ни к чему знать, что я тайком вернулась в общежитие, поэтому я переодеваюсь в чистую пижаму, прежде чем пойди будить его. Он приходит в себя с затуманенными глазами, но, как обычно, непоколебимо спокоен.

Спенсер прислонился к стене в коридоре, приподняв одну ногу. Он выпрямляется, когда папа выходит в халате и тапочках, прищуриваясь на него.

— Спенсер Харгроув, — говорит он, слегка кивая. — Твои друзья ужасно волновались за тебя. — Папа бросает на меня взгляд, одетую в мешковатую толстовку с капюшоном и спортивные штаны, мои волосы растрёпаны, очки съехали набок. По какой бы то ни было причине, я не хочу, чтобы он знал, что Спенсер знает, пока нет.

«Пожалуйста, не позволяй ему посмотреть на меня и понять, что я переспала со Спенсером», — думаю я, но, конечно, я веду себя как сумасшедшая. На моём лице нет татуировки с надписью «не девственница». Но потом я вспоминаю, насколько вопиюще очевидным было то, что Моника и Коди трахались за моей спиной. Это о чём-то да говорит, верно?

— Мне жаль, сэр, — произносит Спенсер, поднимая свои великолепные бирюзовые глаза на лицо моего отца. — Мои родители знали, где я, поэтому я не…

— У тебя нет проблем, — говорит мой папа, пренебрежительно махая рукой. Гнев во мне поднимается немного выше, когда я понимаю, что он совсем не беспокоился о Спенсере. Он знал, что он жив и с ним всё в порядке. Он знал это, но не сказал мне.

Черч тоже знает. Я могу сказать это по тому, как слегка прищуриваются его янтарные глаза, а уголки рта опускаются вниз.

— Вам всем следует вернуться в постель и хорошенько отдохнуть перед учебной неделей. Занятия начинаются в понедельник утром.

— Никаких дней траура по погибшему студенту, да? — спрашиваю я, зная, что здесь ко мне относятся с пренебрежением. Я в ярости. — Кого-то убили в кампусе, и так просто возвращаемся к нашему обычному расписанию, — ворчу я, подражая голосу отца.

— Чак, не сейчас. Сейчас четыре часа утра. Возвращайся в постель, и в следующий раз, пожалуйста, спроси меня, прежде чем впускать большую группу студентов в дом посреди ночи. — Папа поворачивается обратно к Студенческому совету, но по выражениям их лиц я вижу, что… они на моей стороне?

То, как они смотрят на него, с разной смесью гнева, разочарования и жалости, заставляет меня чувствовать себя хорошо внутри. Как будто теперь у меня есть своя команда, хулиганы превратились в лучших друзей или что-то в этом роде.

— Я позвоню Натану и попрошу его проводить вас, мальчики, обратно в общежитие.

— Сэр, если позволите, — начинает Черч, проводя ладонями по лацканам пиджака, — но в такие времена, как это, может потребоваться солидарность среди студентов, а также демонстрация силы со стороны администрации. Возможно, назначение Чака соседом Спенсера по комнате решило бы проблему их одиночества в общежитии, а также продемонстрировало бы доверие к этой академии?

— Ещё слишком рано для этого, — ворчит папа, прикладывая пальцы ко лбу. — Чак никуда сегодня не пойдёт. Мне очень жаль, парни. — Он проходит между ними, набирая номер Натана на телефоне, пока спускается по лестнице, более чем вероятно ожидая, что Студенческий совет последует за ним.

Они этого не делают.

Даже придурок Росс.

— Твой папа в некотором роде придурок, — говорит Спенсер, глядя на меня так, словно ищет на моём лице какой-то намёк на… что-то. Я всё ещё в шоке от того, что он жив, и думаю, что, возможно, я так до смешного сильно влюблена в этого парня, что невозможно заставить мой язвительный рот произносить слова. Слова даются с трудом.

— Он бывает таким, — выдыхаю я, когда Тобиас переводит зелёный взгляд с меня на Спенсера. — Но я прожила с ним всю жизнь и привыкла к этому.

— Верно.

Между нами возникает неловкая напряжённость, и Росс прочищает горло.

— Как бы всё это ни было увлекательно, мне нужно написать около ста человекам, обновить посты в социальных сетях и разгрести целую кучу дерьма, которое ты, — он тычет пальцем в грудь Спенсера, — только что испоганил в моём тщательно составленном расписании. Ты знаешь, сколько работы уходит на то, чтобы быть помощником в Студенческом совете?

— Примерно столько же, сколько требуется для того, чтобы на самом деле быть членом Студенческого совета, то есть не так уж много, — язвит Спенсер, и Росс снова тычет в него пальцем.

— Ты даже не представляешь, какую гору бумаг мне пришлось заполнить в связи с твоим исчезновением. У тебя большие неприятности, сэр. — Ах, я почти забыла, что Росс по уши влюблён в Спенсера. Переводя взгляд с одного на другого, я почти… ревную? Фу, отвратительно. Как будто меня волнует, что Спенсер делает или не делает с другими людьми.

Только ведь… Волнует.

Потому что он мне нравится. Сильно. И когда я подумала, что он мёртв, мне показалось, что кто-то отрезал кусочек моего сердца, и я буду вечно истекать кровью.

— Ты знал секрет Чака? — спрашивает Спенсер, глядя Россу прямо в лицо. Другой парень заикается и краснеет, а затем крепко сжимает губы. — Ага, именно так я и думал. Я всё ещё в шоке.

— Лучше покончить с этим побыстрее, — говорит Тобиас, бросая взгляд на друга. — Мы все были опустошены. Мика едва мог есть и спать, а Девственник Чак почти каждый день рыдал.

Мои щёки становятся свекольно-красными, а глаза расширяются так сильно, что я бы не удивилась, если бы они выпали прямо из глазниц и покатились вниз по лестнице.

«Боже, спасибо Тобиас, придурок ты этакий», — думаю я, когда Спенсер медленно поворачивается, чтобы посмотреть на меня, и на его лице отражается тот же ужас, что и на моём.

Теперь он посвящён в две вещи, о которых я не хотела, чтобы он знал. Фантастика.

— Девственник Чак? — спрашивает Спенсер, но затем мы все слышим звук открывающейся входной двери и фирменную шаркающую походку Натана. — Откуда взялось это прозвище?

— Ладно, я устала. Как бы я ни была взволнована тем, что ты не находишься на глубине шести футов, я хочу, чтобы ты убрался из моего дома. — Я кладу обе руки на спину Спенсера, игнорируя покалывание в ладонях, а затем подталкиваю его к лестнице.

Парни спускаются группой, по-видимому, по моей команде, но, когда я поворачиваюсь, чтобы подняться обратно, Спенсер хватает меня за запястье и притягивает к себе.

— Твоё прозвище, — начинает он, но я не собираюсь вести этот разговор в двух шагах от спины моего отца.

— Купи новый телефон, а потом напиши мне, — ворчу я, вырывая свою руку из его хватки. Но на полпути останавливаюсь, чтобы оглянуться, и обнаруживаю, что он всё ещё смотрит на меня. Что-то внутри меня загорается от этого взгляда, но я отворачиваюсь, прежде чем глупая улыбка на моих губах всё испортит.

Спенсер Харгроув жив.

Это величайший день в моей жизни.

Но также мне нужно, чтобы он ничего этого не знал, иначе я умру от смущения.

Быть семнадцатилетней — отстой.

Сон приходит гораздо легче, чем я думала. Я предполагала, что буду ворочаться всю ночь, мечтая о Спенсере, но потом моё тело, должно быть, осознало, что находиться в постоянном состоянии тревоги семь дней подряд — это слишком, и я вырубилась.

Утром я нахожу папу в его кабинете, он приглушённо разговаривает по телефону. Он видит меня и отгоняет рукой, что меня вполне устраивает. Последнее, что мне сейчас хочется делать — это тусоваться с ним.

У меня не так много одежды, которая, по моему мнению, помогла бы мне замаскироваться, и мне неинтересно носить форму в выходной день, поэтому я открываю крышку ноутбука и отправляю Тобиасу сообщение.

Я имею в виду, я бы отправила его Спенсеру, но, очевидно, он не проверяет чёртовы сообщения.

«Я умираю здесь. Можем мы все вместе съездить в город?»

Несколько минут я просто смотрю на экран, постукивая пальцами по столу и ожидая. Но Тобиас быстро отвечает мне, и эти приятные маленькие точки появляются внизу экрана, показывая, что он печатает.