Безжалостные Существа (Джей Ти Джессинжер) читать бесплатно онлайн полную версию книги (ч. 3)

Им нужен кто-то, кто сделает это за них, поэтому я следую внутреннему зову.

Я толкаю двери, направляю пистолет на ближайшего ко мне парня и резко говорю:

— Эй.

Тот резко оборачивается, злобно плюясь и размахивая пистолетом, направляя его в мою сторону.

Моя пуля оказывается у него прямо промеж глаз.

Я жду долю секунды, пока его товарищ повернётся ко мне лицом, а затем стреляю ему в грудь.

Никогда не стреляю человеку в спину. Это неспортивно.

Затем я бегу, пересекая ресторан, к Слоан и Ставросу, когда отдалённый звук воя сирен становится ближе. Когда я подхожу к ним, они уже на ногах.

— Ты в порядке?

Слоан кивает. Она где-то потеряла свои красные туфли, но, не считая этого, у неё даже причёска не растрепалась...

— Где Нат?

— В безопасности. — Я поворачиваюсь к Ставросу и командую по-русски: — Уведи её отсюда. Все немы как рыбы. Ты не видел меня здесь сегодня вечером. Понял?

Он кивает один раз.

— Я свяжусь с тобой, чтобы обсудить, что, черт возьми, здесь произошло и как ты загладишь свою вину передо мной. А теперь идите.

Ставрос тащит Слоан за руку, направляясь к выходу.

Я бегу обратно в комнату отдыха для сотрудников и нахожу Натали, которая расхаживает там, заламывая руки. Как только я вхожу в комнату, и Натали видит меня, она выпаливает:

— О, слава богу!

Она радуется, что я не умер.

Я бы подумал, что чувство, распирающее в этот момент мою грудь, было счастьем, но мне-то знать лучше. Я перестал испытывать эту особую эмоцию много лет назад.

— Поторопись. Нам нужно идти.

Я беру её за руку и вывожу из комнаты. Натали следует за мной без возражений, хватая меня за руку и подстраиваясь под мой шаг. Мы выбираемся через чёрный ход и добираемся до внедорожника как раз в тот момент, когда три полицейские машины показываются на холме, а затем быстро мчатся по дороге к ресторану.

Если нам повезёт, полицейские не увидят, как мы уходим.

Если нам повезёт ещё больше, в ресторане не будет камер видеонаблюдения внутри.

И если все звезды сойдутся в нужной точке и боги улыбнутся нам, ни один из свидетелей не сможет дать полиции точное описание кого-либо из нас.

Однако у меня плохое предчувствие по поводу того, что одна перепуганная сотрудница в этот момент на кухне сжимает своё ожерелье с крестом.

Полагаю, что мой образ уже выжжен глубоко в её душе.

Нат

Kейдж хранит молчание, пока ведет машину. Его руки твердо лежат на руле. Он расслаблен и спокоен.

Очевидно, что я здесь единственная, кто тихо начинает сходить с ума.

Слова вырываются у меня с придыханием:

— Что произошло? Почему началась стрельба?

— Пока не знаю. Но выясню.

— Что насчет Слоан?

— Она в порядке. Она со Ставросом, и он защитит ее ценой собственной жизни.

Кейдж издает мрачный смешок.

— Что смешного?

Он переводит на меня взгляд.

— Ставросу прекрасно известно, что если он не защитит ее, а на теле Слоан появится хотя бы царапина, то он и все, кто ему дорог, поплатятся за это.

— Что значит... что ты их убьешь.

— Ага. Изощренно неприятным образом.

Хотелось бы мне унять сердцебиение. Крайне трудно сосредоточиться, пока пытаешься предотвратить подступающий инфаркт.

Кейдж изучает мое лицо, затем снова смотрит на дорогу.

— Делай медленные, глубокие вдохи.

— Это еще зачем?

— У тебя гипервентиляция.

Он прав: так и есть. В данный момент я больше напоминаю мопса с внезапным приступом астмы. Откидываюсь на спинку сиденья, закрываю глаза и пытаюсь успокоиться.

Но ничего не получается.

— Копы...

— Если они свяжутся с тобой, не разговаривай с ними. По закону ты не обязана разговаривать с ними, чем бы они ни угрожали. У тебя есть законное право хранить молчание, даже если тебя взяли под стражу или посадили в тюрьму.

Я впадаю в панику. У меня срывается голос.

— Взяли под стражу? Упекли в тюрьму?

— Это был всего лишь пример. Они тебя не арестуют. Ты ни в чем не виновата. Просто предупреждаю, что, если они свяжутся с тобой... в чем я сильно сомневаюсь, хотя... просто не отвечай на их вопросы. Они не вправе заставить тебя против твоей воли.

Из моего рта вырывается еще больше хрипов.

Кейдж понижает голос.

— Особенно, не упоминай обо мне.

Его замечание ставит меня в тупик, после чего я выхожу из себя.

— Хочешь сказать, что думаешь, будто я сдам тебя копам с потрохами?

— Нет. Просто говорю, что, если властям станет известно, что ты как-то связана со мной, ты для них станешь весьма привлекательной особой. Они возьмут тебя под круглосуточный надзор. Понатыкают прослушку у тебя в доме. Все твои телефонные звонки будут записываться. Они будут просматривать твою почту, копаться в твоем мусоре и интересоваться историей поиска в твоем браузере. Твоя жизнь никогда не будет прежней.

Я смотрю на точеный профиль Кейджа, разинув рот, пока машина на полной скорости мчится, прорезая ткань ночи.

Кейдж тихо говорит:

— Как ты думаешь, почему меня не было все эти месяцы?

— Но ты же вернулся.

— Все потому, что я крайне эгоистичный придурок.

— Так какими ты представлял наши с тобой отношения? Что мы будем скрываться под покровом ночи? Будем притворяться, что знать друг друга не знаем, но все равно натыкаемся друг на друга как бы невзначай?

— В двух словах... да.

Вот теперь меня накрывает настоящая злость. Жар на моих щеках способен обогреть весь салон машины. Я требую от него ответа:

— Полагаешь, я заслуживаю такого отношения? Типа это какой-то недоделанный статус девушки по вызову для быстрого перепиха?

— Нет, — произносит он твердо. — И, если у тебя есть хоть капля здравого смысла, тебе стоит прямо сейчас послать меня к чертям собачьим, и никогда больше не видеться со мной.

Я в ярости смотрю на него.

— Должна.

– Ага. Обязана.

Проклятье. Невозможно спорить с тем, кто во всем соглашается с тобой.

Не сбавляя скорости, Кейдж поворачивает за угол. Машина сворачивает, шины визжат. Я ни на секунду не отвожу взгляда от его лица.

— Ладно, и что нам теперь делать?

— По-моему, все очевидно.

— Только попробуй еще раз заговорить со мной снисходительным тоном, и я огрею тебя по твоей умной башке.

Кейдж поджимает губы, подозреваю, чтобы сдержать смех.

— Тебе нужно принять решение, Натали.

— Продолжать встречаться с тобой или послать тебя на хрен?

— Вот именно. О, есть еще одна вещь, которую тебе стоит обо мне знать, прежде чем ты примешь решение. — Кейдж переводит на меня взгляд. — Все настолько плохо.

Я вскидываю руки в воздух.

— Нечто похуже, чем гангстер?

— Я не могу иметь детей.

Мне показалось, что я ничего не говорила до его заявления. Хотя я и правда потеряла дар речи. Этот бесценный маленький секретик Кейджа просто лишил меня способности ясно выражать свои мысли.

Он воспринимает мое ошеломленное молчание как приглашение продолжать.

— Мне сделали вазэктомию, когда мне был двадцать один год. Я никогда не смогу подарить жизнь маленькому человеку. Мою жизнь. Это слишком опасно. Это было бы несправедливо. Так что тебе следует принять это во внимание, когда будешь решать, хочешь ли ты продолжать встречаться со мной. Я никогда не смогу подарить тебе детей, если ты этого захочешь.

Я моргаю ненужное количество раз. Прочищаю горло. Делаю глубокие-преглубокие вдохи.

Что, черт возьми, помогает.

— Знаешь, что? Слишком много информации для моего жесткого диска, чтобы обработать ее прямо сейчас. Больше не желаю это обсуждать.

Я скрещиваю руки на груди, тяжело вздыхаю и закрываю глаза.

Некоторое время мы едем молча, пока Кейдж не произносит очень тихо:

— Я дам тебе все, что ты попросишь. Все, о чем ты попросишь. Все, что ты захочешь иметь до конца своей жизни, ты получишь.

— Пожалуйста, прекрати сейчас же.

— О тебе будут заботиться вечно. Ты будешь моей королевой.

Я открываю глаза и недоверчиво смотрю на него.

— Королевой в бегах? Королевой, которая не сможет носить корону, потому что все враги короля увидят ее и захотят отрубить ее прекрасную голову?

Кейдж стискивает челюсти. Сквозь стиснутые зубы он говорит:

— Ты будешь под защитой.

— А ты уверен, что не путаешь это понятие с изоляцией?

— Я не собираюсь запирать тебя, если это то, о чем ты думаешь.

Мою грудь распирают эмоции, подступая к горлу, образуя комок, который мне приходится проглотить.

— Нет. Ты бы не стал меня запирать. Судя по тому, как это звучит, ты просто появлялся бы и исчезал из моей жизни, как и раньше, приходил бы и уходил, когда тебе заблагорассудится, снимал груз с плеч и исчезал бы в неизвестность, пока в следующий раз не решишь, что ты достаточно возбужден, и все это под видом того, чтобы уберечь меня от копов.

Кейдж начинает злиться. Я вижу это по тому, как он сжимает челюсти. В том, как изменился характер его дыхания. По тому, как он мертвой хваткой вцепился в руль.

Он хрипло произносит:

— Это не показуха. Это, мать ее, правда.

— Даже если бы я поверила тебе, Кейдж, почему я должна хотеть, чтобы это стало моей реальностью? Зачем мне все это нужно?

— Я не собираюсь пытаться убедить тебя в этом. Либо ты хочешь меня, либо нет, — огрызается Кейдж.

— Конечно, я хочу тебя! Я хочу тебя так, как никогда ничего не хотела до этого! Но тебе не кажется, что я уже достаточно натерпелась? Ты думаешь, мне стоит снова рискнуть своим сердцем, когда ты прямо сказал мне, кто ты и что ты, и в какие рамки будут загнаны наши с тобой отношения?

— Нет! — рычит он. — Я не это имел в виду! Именно это я, блядь, и говорю!

Кейдж сворачивает за другой угол. Мы едва не убиваем пешехода на пешеходном переходе.

Через несколько минут машина с визгом останавливается на моей подъездной дорожке. Прежде чем Кейдж успевает сказать еще хоть слово, я выхожу из машины и спешу к входной двери.

Когда я открываю ее, он успевает оказаться прямо за мной. Когда Кейдж захлопывает дверь, Моджо поднимает голову с того места, где лежит посреди гостиной, издает нерешительное «гав», а затем снова засыпает.

Клянусь, если бы в мой дом когда-нибудь ворвались грабители, эта собака привела бы их прямо сюда и показала бы им, где лежат мои драгоценности.

— Не уходи от меня.

Кейдж хватает меня за руку и разворачивает лицом к себе.

— Не рукоприкладствуй.

— Ты же знаешь, я бы никогда не поднял на тебя руку, будучи в состоянии гнева.

— Серьезно? Потому что твои руки сейчас на мне, а ты зол.

Кейдж прижимает меня к груди, закрывает глаза и делает глубокий вдох. Выдыхая, Кейдж говорит сквозь сжатые челюсти:

— Черт тебя дери, женщина. Прекрати. Это. Нахальство.

— А что, собираешься перекинуть меня через колено, если я этого не сделаю?

Кейдж широко раскрывает глаза. Ноздри у него раздуваются. Губы вытягиваются в тонкую линию. И, черт возьми, он такой сексуальный, когда злится.

Сощурившись, Кейдж издает животный рык:

— Спровоцируй меня, и узнаешь.

Глядя ему прямо в глаза, я намеренно говорю:

— Я не позволяю тебе меня отшлепать.

Уверена, что любого другого этот животный звук, грохочущий в груди Кейджа, поверг бы в настоящий ужас. Для меня же он сродни извращенному удовольствию.

Потому что, как бы страшно он ни выглядел или какие бы звуки не издавал, я понимаю, что мне ничего не угрожает. Кейдж скорее умрет, чем причинит мне боль.

Осознав это, я смягчаюсь.

Смотрю на него из-под ресниц и произношу шепотом:

— Пока что.

Кейдж застывает на целых две секунды, затем запускает руку мне в волосы и завладевает моим ртом.

Мы стоим посреди комнаты, страстно целуясь, пока Кейдж не отрывается от моих губ, тяжело дыша.

— Скажи мне, чтобы я уходил, или я решу, что ты хочешь, чтобы я остался. А если я останусь, ты никогда от меня не избавишься.

Вцепившись в рубашку Кейджа, я смеюсь.

— Весь мир для тебя делится на черное и белое, верно? Для тебя есть все или ничего.

— Я не верю в половину пути. Половина пути для трусов.

Кейдж определенно не трус, стоит отдать ему должное.

Он снова целует меня, на этот раз крепко держа мою голову в своей хватке, одной рукой удерживая меня за шею, а другой обхватив мою челюсть. Язык Кейджа глубоко проникает мне в рот, требуя большего, заставляя меня дрожать от возбуждения.

Черт, лучше бы он хреново целовался. От его умелых действий у меня что-то клинит в мозгу.

На этот раз я вырываюсь первой.

— Как часто я буду тебя видеть?

Кейдж замирает.

Он знает, о чем я спрашиваю.

Знает, что независимо от того, насколько невозможна и нелепа вся эта ситуация, я ближе к «да», чем к «нет».

Облизнув губы, а затем обхватив мою голову руками, он хрипло произносит:

— Несколько раз в месяц. На несколько дней, если мне это удастся.

О боже. Это чертовски мало.

— И ты будешь приезжать только сюда? Я никогда не смогу отправиться вместе с тобой туда, где ты живешь?

— Никогда, — повторяет Кейдж каменным голосом. — Мы не можем так рисковать.

Риск?

Похоже, в словах Кейджа кроется нечто большее, чем просто то, что он пытается уберечь меня от того образа жизни, который он привык вести. Я имею в виду, что у мафиози должны быть семьи. У них должны быть жены и подруги. По крайней мере, в кино они у них есть.

Так почему же у Кейджа не должно быть кого-то рядом с ним?

— И при этом ты бы вел ту жизнь, о которой мне знать не положено?

– Ага. В том-то и дело. Это единственный способ обезопасить тебя.

— Но… откуда мне знать, что у тебя не будет других женщин, кроме меня?

— Потому что я даю тебе слово, что у меня их не будет. И их не будет. Никогда не будет. Если ты скажешь, что с этой минуты ты принадлежишь мне, ты будешь для меня единственной женщиной. Навсегда.

Кейдж так серьезен, так пристально смотрит на меня своим немигающим взглядом, произносит все эти слова, как будто они вообще ничего не значат. Дает все эти безумные обещания, как будто он на самом деле все это имеет в виду.

Потому что Кейдж и правда так думает.

Дэвид никогда не был таким.

Сейчас ужасное время думать о нем, но в моей голове всплывает воспоминание о том дне, когда мы с Дэвидом отправились в ювелирный магазин выбирать обручальные кольца.

Я знала, что он собирается сделать мне предложение. С ним никогда не было никаких сюрпризов. Каждое его движение было методичным, спланированным заранее, точно занесенным в электронную таблицу Excel. Он никогда не шел на ненужный риск. Дэвид никогда не принимал поспешных решений. Он никогда не позволял себе отдаться во власть эмоций, даже когда мы занимались любовью.

Это, впрочем, тоже планировалось заранее.

Даже секс не происходил спонтанно.

Внутри него как будто был некий неприкосновенный запас, до которого я не могла дотянуться, как бы ни старалась. Нечто из разряда недосягаемого, о которое я спотыкалась в неожиданные моменты, например, в то рождественское утро, когда поинтересовалась, какое у него самое любимое воспоминание из детства об этом времени года, и выражение его лица неожиданно стало пустым.

Дэвид так и не ответил на этот вопрос. Он просто сменил тему.

Я больше никогда не поднимала эту тему.

Теперь, стоя здесь, в объятиях Кейджа, и видя в его взгляде невысказанные потребность и преданность, я понимаю, что мы с Дэвидом, возможно, не были такой хорошей парой, как я думала.

Однажды я пообещала прожить жизнь с человеком, который выделил мне деньги на обручальное кольцо из своего бюджета. Это был крайне маленький бюджет, надо сказать. После чего придирался к каждому из выбранных мной вариантов, пока, наконец, просто не предположил, что было бы действительно разумнее потратить деньги на полетевший карбюратор, который требовал замены в нашей машине.

Я клялась в верности человеку, который дотошно складывал свое белье, прежде чем отправить его в корзину для грязного белья.

Мужчине, который предпочитал заниматься любовью в носках, потому что у него мерзли ноги.

Мужчине, который всегда отводил взгляд перед тем, как я его целовала.

— Кейдж?

— Да?

— Ты складываешь грязную одежду, прежде чем отправить ее в корзину для грязного белья?

Он хмурит брови.

— Конечно, нет. Кто, черт возьми, так делает?

— У тебя всегда мерзнут ноги?

— Нет. У меня подскакивает температура на пару градусов. О чем ты вообще говоришь?

Я уже знаю, что Кейдж не отводит взгляда, прежде чем поцеловать меня. Он смотрит мне прямо в глаза, как будто не хочет отводить взгляд.

Как будто Кейдж ничего не хочет пропустить.

— Я говорю о принятии глупого решения. Последний вопрос.

— Какой?

— После того, как ты оставил меня в той комнате в ресторане, я слышала еще несколько выстрелов. Это был ты?

Кейдж отвечает без колебаний.

— Ага. Там было двое парней с пушками. Они нацелились на Ставроса и Слоан. Я убил их.

О, вот и мост. Высокий, неустойчивый веревочный мост, перекинутый через ревущий поток бурной реки далеко-далеко внизу. Я очень надеюсь, что ты выдержишь мой вес, когда я выйду на тебя.

Я шепчу:

— Хорошо. Спасибо за честность. А теперь ты должен отнести меня в спальню сейчас же.

Не говоря больше ни слова, Кейдж поднимает меня на руки.

Нат

Я понимала, что Кейдж уже на пределе, но я не была готова к его натиску, когда он повалил меня на кровать.

Все, что Кейдж сдерживал до сих пор, вырвалось наружу.

Будто он решил взять реванш.

Стоя на коленях на матрасе, возвышаясь надо мной, Кейдж разрывает лиф моего платья. Звук рвущейся ткани почти такой же громкий, как и мое неровное дыхание. Затем он стаскивает с себя рубашку через голову, с рычанием падает на меня сверху, стягивает мой лифчик куда-то в район подбородка и вцепляется в один из моих затвердевших сосков.

Кейдж жадно всасывает сосок в рот.

Когда я вскрикиваю, он на секунду прерывает свое жадное посасывание, чтобы прорычать:

— Для нежностей будет время в следующий раз. А пока что я намерен оставить на тебе свои отметины.

Кейдж впивается зубами в нежную плоть под моим соском.

Я издаю стон, извиваясь под ним. Мне больно, но и одновременно невероятно приятно. Ударные волны удовольствия прокатываются по моему телу от жалящих укусов Кейджа.

Он делает то же самое с другой грудью, кусая ее так, словно хочет сожрать меня целиком.

Затем Кейдж подается немного назад, переворачивает меня на живот, расстегивает лифчик ловким движением пальцев и стягивает платье с моих бедер и ног. Трусики подвергаются аналогично грубому обращению.

Кейдж бросает сорванную одежду на пол. Когда я смотрю на него через плечо, Кейдж смотрит на мое обнаженное тело диким животным взглядом, его ноздри при этом раздуваются, а татуированная грудь вздымается, челюсть, как и кулаки, сильно сжата.

Меня прошибает мелкая дрожь.

Это ощущение не похоже ни на что, что я когда-либо чувствовала. Отчасти ужас, отчасти желание, а отчасти чистый адреналин, вызывает мурашки на руках и ногах, заставляя мое дикое сердце сбиваться с ритма.

Вид его желания заставляет меня чувствовать себя сверхчеловеком. Как будто я способна на все. Как будто все мои атомы вибрируют с опасно высокой скоростью, угрожая расколоть меня на части.

Как будто я могу начать левитировать прямо с этой кровати и поджечь весь дом.

Глядя в темные глаза Кейджа, пылающие желанием, я понимаю, что впервые в жизни не боюсь быть собой. Впервые я не боюсь осуждения. Впервые я не забочусь о том, что мне следует сделать то, что считается безопасным, умным или тем, что я должна сделать, потому что «должна».

Впервые я почувствовала себя по-настоящему свободной.

— Тогда сделай это. Пометь меня всю. Отдайся мне целиком. И не смей сдерживаться, — прошептала я.

Проходит какая-то доля секунды, пока Кейдж в сомнении облизывает губы. Он ненадолго прикрывает глаза.

Затем он хватает меня за лодыжки, подтаскивает к краю кровати, наклоняется и впивается большим, ненасытным ртом в мою задницу.

Он впивается в нее зубами, издавая животный рык.

Это первобытный звук победы. Он словно лев, ликующий об очередной убитой им жертве.

Его зубы неожиданно сменяет рука. Раскрытая ладонь Кейджа впечатывается в то место, где только что был его рот, жгучим шлепком, который заставляет меня подпрыгнуть и вскрикнуть от шока.

Кейдж начинает говорить со мной по-русски.

Грубые, гортанные слова на русском языке вылетают сквозь стиснутые зубы.

Это звучит чертовски сексуально, что я едва сдерживаюсь, чтобы не кончить.

Кейдж переворачивает меня на спину, стягивает с меня лифчик, отбрасывает его в сторону и глубоко целует меня, кусая мои губы. Кейдж тяжело дышит, его руки дрожат. Я знаю, что он балансирует на тонкой грани самоконтроля, едва сдерживаясь, потому что боится, что если он полностью отпустит себя, как я того потребовала от него, то причинит мне боль.

От того, что этот огромный, опасный мужчина может быть таким милым и нежным, у меня на глаза наворачиваются слезы.

Я обхватываю Кейджа ногами за талию и отвечаю на его поцелуй чуть жестче, притягивая мужчину к себе, потянув за волосы.

Он прикусывает мочку моего уха. Мою шею. Мое плечо. Я смеюсь, задыхаясь, чувствуя, что схожу с ума.

Кейдж целует и покусывает мою кожу. Хотелось бы сказать, что он «ласкает», но прикосновения его рук жестче. Жаднее. Он захватывает большую часть территории моей плоти везде, где только может дотянуться, хватая мои груди и бедра, его губы прослеживают траекторию движения ненасытных рук.

Когда Кейдж кусает меня за внутреннюю часть бедра, я издаю стон.

Он замирает. Растерянно спрашивает:

— Не слишком?

— Боже, нет. Не останавливайся.

Кейдж разворачивается лицом к другому бедру и впивается зубами в нежную плоть и там. Выгибаю спину ему навстречу, страстно желая прикосновений его требовательных сексуальных губ в других местах.

Например, там.

И Кейдж дает мне именно то, ради чего я так отчаянно выгибаюсь, уцепившись за мой клитор и втягивая его губами. Издаю звук, который, я точно уверена, никогда не издавала раньше. Это звук полнейшего восторга.

Затем Кейдж кладет руку мне на живот, чтобы удержать меня в статичном положении, а сам продолжает пировать мной, вбирая все до капли, пока я лежу с раздвинутыми ногами, стону и извиваюсь, неистово раскачивая бедрами навстречу его лицу.

Когда Кейдж вводит в меня два пальца и проходится зубами по моему клитору, я кончаю.

Мой оргазм внезапный и бурный. Настоящий взрыв удовольствия. Широко раскрываюсь для него, содрогаясь и выкрикивая его имя.

Кейдж расстегивает ширинку джинсов, возится там, пока его рот продолжают заполнять мои соки. Он приподнимается, опираясь одной рукой на кровать. Другой он придерживает свой член. Я мельком вижу его эрекцию, выпирающую из кулака, прежде чем Кейдж проталкивается в меня почти на всю длину.

Мы издаем стон в унисон. Впиваюсь ногтями в его спину, пока огромный, твердый член Кейджа раскрывает меня для него полностью.

Его голос низкий и хриплый, когда Кейдж произносит:

— Да, детка. Ты тоже оставляешь на мне свои отметины.

Затем Кейдж трахает меня глубоко и жестко, дико всаживаясь в меня, как будто от этого зависит его жизнь.

Я обхватываю Кейджа ногами за талию, уперевшись лодыжками в его спину.

Мои груди подпрыгивают. Мои легкие болят. Моя кожа покрывается испариной. Кейдж входит в меня снова и снова, балансируя на одной руке надо мной, а другой обхватывая мою задницу и притягивая меня ближе с каждым жестким толчком бедер.

Под звуки моих собственных беспомощных криков и его грудных звуков удовольствия я снова достигаю кульминации.

Все мое тело напрягается. Моя голова откидывается назад. Прижимаюсь к кровати, дергаюсь, насаживаясь на его член, конвульсивно сотрясаясь от толчков.

Кейдж замедляет движения бедер, опускаясь на локти, и приближается ртом к моему уху:

— Теперь ты моя, — шепчет величественно Кейдж, а его голос торжествует. — Ты кончаешь на мой член, значит, ты - моя.

Я всхлипываю, чувствуя, как последняя нить, связывавшая меня с землей, распуталась и отправила меня в бескрайнюю черную космическую дыру.

Где-то глубоко внутри я понимаю, что это именно то, чего я боялась. Этого момента, прямо здесь.

Момента, когда я, наконец, отдаюсь ему, сердцем и душой, телом и разумом, отдаюсь полностью.

Теперь для меня нет пути назад. Я не могу передумать.

Что меня удивляет, так это то, что я и не хочу этого.

Неважно, кто или что он, мне все равно.

Я согласна на все.

Я притягиваю голову Кейджа и крепко целую его, понимая, что той девушки, которой я была до этого момента, больше не существует. Когда мы поднимемся с этой кровати, - нас уже будет не двое, мы с ним станем единым целым.

Наверное, в этом мы с ним похожи: ни для кого из нас не существует половины пути.

Мы оба придерживаемся принципа «Пан, либо пропал».

— Посмотри на меня, — приказывает Кейдж.

Я открываю глаза и смотрю на него сквозь пелену блаженства. Кейдж выглядит прекрасным, каким-то потусторонним, его взгляд горит огнем, брови нахмурены от напряжения.

Кейдж наращивает темп толчков, и я понимаю, что он хочет, чтобы я наблюдала за его кульминацией. Когда Кейдж кончит в меня, он хочет, чтобы мы оба смотрели друг на друга широко раскрытыми глазами, чтобы мы могли видеть все, все то, что есть между нами, когда мы разделяем наши тела и дыхание.

Кейдж четко произнес, - он хочет, чтобы я знала это: теперь я принадлежу ему.

Так же, как и он принадлежит мне.

Поднимаю руку и касаюсь его лица.

— Все те годы, которые я провела в ожидании... Я больше не думаю, что ждала его. Думаю, я ждала тебя, — шепчу я.

Кейдж вздрагивает, издает стон, прижимается горячим лбом к моей шее. Затем он изливается внутрь меня серией коротких, толчкообразных движений, хватая меня за волосы и прерывисто шепча что-то по-русски.

Обхватываю руками спину Кейджа, а ногами его талию и закрываю глаза, чувствуя, что лечу.

Чувствую, что я наконец-то, наконец-то дома.

Мы впадаем в дремоту.

Через некоторое время Кейдж выбирается из моих объятий и раздевается. Он встает у кровати и быстро снимает с себя джинсы, трусы и ботинки, нетерпеливо ожидая возвращения ко мне. Кейдж заползает обратно в мои объятия и обнимает мою грудь, притягивая к своему большому, теплому телу. Переплетает свои сильные ноги с моими.

— Что смешного?

Я открываю глаза и смотрю на него. Даже потный и взъерошенный с растрепанными волосами, которые падают Кейджу на глаза, он так красив, что у меня перехватывает дыхание.

— Да, ты забыл снять ботинки.

Кейдж сморщил нос. Это восхитительно.

— Я торопился.

— И это говоришь мне ты?

Он кривит губы и смотрит на меня из-под опущенных ресниц.

— Моя женщина пытается сказать мне, что она осталась неудовлетворенной?

Моя женщина. При этих словах меня начинает немного потряхивать от волнения.

Эти отношения, скорее всего, обернутся полной катастрофой, но сейчас я так счастлива, что могу лопнуть.

Улыбаясь, я тянусь к Кейджу, прижимаясь грудью к его твердой груди. Мне нравится, какой он твердый.

Жесткий везде, кроме его глаз, взгляд которых до боли, до обожания такой мягкий.

— Нет. Просто делюсь наблюдениями.

Кейдж притягивает меня ближе. Мы лежим на боку. Я прижалась к нему, ощущая себя в полной безопасности и тепле, окутанная запахом Кейджа, проникающим мне в нос, наслаждаюсь звуками медленного, размеренного стука его сердца рядом с моим ухом. Я могла бы оставаться в этом месте вечно.

— Хочу тоже поделиться своим наблюдением, — шепчет мне Кейдж.

— Каким?

— Никогда не видел ничего прекраснее тебя, когда ты кончаешь.

Мое лицо внезапно заливает краска. Не могу сказать, гордость это или смущение, но мне это нравится.

— Аналогично.

Он ненадолго замолкает.

— Аналогично? Это типа должен быть мой посткоитальный комплимент?

— Посткоитальный? Смотрю, мы перешли на высокопарные слова.

— Не хочу, чтобы ты думала, что я беру только смазливой внешностью.

Кейдж дразнится. Люблю, когда он поддразнивает меня. Это случается так редко.

— О, нет, это не так. У тебя есть множество впечатляющих качеств, помимо твоей восхитительной красоты, — легкомысленно говорю я.

Еще одна пауза, на этот раз более длительная.

— Ты думаешь, что термин «восхитительная красота» не сочетается с твоим взрывным образом мачо, я права? — просто говорю я.

— То есть, наверное, это должно польстить.

Кейдж пытается выглядеть шокированным. Подавляю смешок, пытаясь изобразить серьезность.

— Разве что?

— Разве что такие слова заставляют меня чувствовать себя так, будто я какая-нибудь дебютантка из романа эпохи Регентства.

Теперь моя очередь шокироваться.

— Откуда, черт возьми, ты знаешь, что такое роман эпохи Регентства?

— У меня весьма эклектичный вкус по части литературы.

Недоумевая, я приподнимаюсь на локте и в удивлении пристально смотрю на Кейджа. Он одаривает меня ленивой улыбкой, не скрывая своего самодовольства.

Тогда я говорю прямо:

— Ты читаешь романы.

Кейдж изображает из себя саму невинность, округляя глаза.

— А что удивительного? Разве это не то, что должен делать «настоящий» мужчина?

Я шлепаю по каменной груди Кейджа.

— Ты оторвешь мне ногу.

Он в мгновение ока переходит от дразнящего к сексуальному тону, рыча:

— Лучше бы я дергал тебя за волосы, пока трахаю твою восхитительную киску снова.

Боже мой, как он выражается. Этот парень как Шекспир, но только вот он - поэт разврата.

— Ты только что это уже сделал.

— А кажется, что вечность назад.

— Это было минут двадцать назад.

— Как я и сказал. Вечность.

Кейдж хватает меня, рыча мне в шею, заставляя визжать. Затем он наваливается на меня сверху, придавливая всем своим солидным весом. Я выдыхаю со звуком «уф».

— Ты весишь тонну!

— Тебе это нравится.

Задумываюсь на мгновение, чувствуя Кейджа на себе. Он - это огромное, тестостероновое одеяло, окружающее меня и оберегающее. Разбивает меня вдребезги, но одновременно и оберегает меня.

Кейдж прав. Мне это и вправду нравится.

Его усмешка сотрясает грудь.

— Я же говорил тебе.

— Хватит быть самодовольным, ты большой...

Кейдж завладевает моим ртом, прежде чем успеваю нахамить ему еще больше, и дарит мне глубокий поцелуй. Я погружаюсь в матрас, наслаждаясь его вкусом и теплом, которое он излучает, пока мои легкие не начинают отказывать.

Слабо шлепая по его спине, я кричу:

— Помогите. Задыхаюсь. Смерть неминуема.

— Воистину Королева драмы. — Кейдж перекатывается на спину, увлекая меня за собой.

Я застываю от удивления, потом расслабляюсь. Опустившись на него сверху, я ухмыляюсь Кейджу в лицо.

— Ах-ха! Теперь ты у меня именно там, где я хочу.

— Так вот где ты хочешь меня видеть? На спине?

Я нежно целую его в губы.

— Да. На спине и беспомощным против меня.

Кейдж медленно выдыхает, его взгляд задумчив, он проводит руками по моим волосам.

— Моя прекрасная девочка. Я был беспомощен перед тобой с первого дня нашей встречи, — шепчет Кейдж.

Мое сердце учащенно бьется. В его взгляде есть что-то отстраненное.

Что-то грустное.

— Ты так говоришь, как будто это плохо.

— Не плохо. Все просто очень сложно.

Изучив выражение его лица, я говорю:

— Я так понимаю, ты не собираешься мне ничего объяснять.

— Поверь мне, когда я что-то не говорю, тебе это точно знать не нужно.

Когда я понимаю, что Кейдж избегает моего взгляда, в глубине сознания срабатывает маленький тревожный звоночек.

Но это то, что есть. То, что мы есть. То, на что я согласилась.

Секреты.

Не ложь, но секреты - много секретов - и расстояние, и все это во имя моей безопасности.

К черту.

Если это цена за то, чтобы быть с ним, я заплачу ее. Я слишком долго проживала свои дни как зомби, чтобы отказаться от этой новой заряжающей меня энергией жизни, даже если у нее есть свои темные стороны.

А в каких сказках нет темной стороны.

Нат

Мы болтаем некоторое время, затем Кейдж решает, что самое время меня покормить.

Кейдж натягивает джинсы и исчезает на кухне, заботливо приказав мне не вылезать из постели. Я лежу голая, глядя в потолок с глупой улыбкой на лице, и прислушиваюсь к тому, как он роется в холодильнике и шкафах. Слышу грохот кастрюль и сковородок на плите, а через мгновение воздух наполняет аппетитный аромат жарящегося бекона.

Через некоторое время Кейдж возвращается с тарелкой в руках. Босой, с обнаженным торсом и такой потрясающе красивый.

— Завтрак на ужин, — торжественно объявляет он, взбираясь на край кровати. — Садись.

Но я не подчиняюсь. Вместо этого я говорю:

— Чересчур властно.

Кейдж вскидывает бровь.

— Садись или я отхлещу твой зад докрасна.

Растягиваю губы в широкой улыбке и смотрю на Кейджа, ухмыляясь, как какой-то чертов маньяк.

— Удваиваю ставку. Мне нравится такой расклад. Но не забывай, что своего разрешения на это я тебе не давала.

— Пока. — Кейдж жестикулирует тарелкой. — Теперь садись, как послушная девочка, чтобы я мог тебя накормить.

— Тебя, кажется, сильно волнует количество потребленных мной калорий. Колись, в чем, собственно, дело?

Теперь настает его очередь расплываться в улыбке. Она выходит неспешной и такой сексуальной.

— Тебе понадобится энергия. Ночь еще только начинается, — произнес Кейдж хрипло.

Его слова звучат резонно.

Сажусь, затем откидываюсь назад, пока не упираюсь в изголовье кровати, подушка потирает мне спину. Натягиваю простыню, чтобы прикрыть обнаженную грудь.

Кейдж же садится на край матраса и оттягивает простыню вниз, чтобы снова обнажить мою грудь. Он ставит тарелку на колени. Затем берет кусок хрустящего бекона.

— Открой рот, — командует Кейдж, поднося бекон к моим губам.

Несмотря на то, что я ощущаю себя немного не в своей тарелке, когда меня кормят, словно я дитя малое, я подчиняюсь. Однако быстро забываю об этой неловкости, поскольку бекон восхитителен. Вкус бекона настолько хорош, что я издаю блаженный стон, пережевывая его.

Этот парень умеет готовить. Подумаешь.

Кейдж наблюдает за мной как ястреб, выслеживающий свою добычу, пока я не проглатываю предложенный бекон. Затем он издает звук удовлетворения и берет вилку, лежащую на краю тарелки. Кейдж засовывает в рот большую часть яичницы.

— Ого. Как вы думаете, какого размера мой рот? Этой порции с лихвой хватит на четырех человек.

Снисходительная улыбка кривит его губы.

— Ты получишь по шлепку за каждый раз, когда посмела мне нахамить.

Мы уставились друг на друга. Смотрим, не мигая. Но он профи по части игры в гляделки, а я умираю от голода, поэтому победа за ним.

Я послушно открываю рот и позволяю Кейджу кормить меня.

Наблюдая за движениями моих губ, он сексуально выдает:

— Какие же, черт тебя дери, красивые губы. Дождаться не могу, когда ты окажешься передо мной на коленях, а губки будут порхать вокруг моего члена.

Яичница чуть было не выскакивает у меня через нос, но мне удается сдержаться. Я глотаю, потом смеюсь.

— Как романтично! Тебе бы писать сонеты.

— Ешь.

Кейдж засовывает мне в рот еще немного яичницы. Предлагает мне еще кусочек бекона, дополняя ломтиком тоста с маслом. Смотрит, как я жую и глотаю, словно это самое захватывающее зрелище, которое ему доводилось видеть.

Когда тарелка пустеет, Кейдж ставит ее на тумбочку рядом с кроватью. Затем он снова поворачивается ко мне и интересуется будничным тоном:

— Сколько у тебя вибраторов?

Я выпучиваю глаза от удивления.

— Интересуюсь только потому, что этот ящик, кажется, забит до отказа. Вот этот розовенький, наверное, мой самый любимый. — Он показывает на тумбочку, куда только что поставил тарелку.

Ящик под ней приоткрыт на несколько дюймов, но этого вполне достаточно, чтобы разглядеть сокровищницу секс-игрушек внутри.

Розовенький вибратор, о котором идет речь, на самом деле фаллоимитатор. Причем это довольно большой экземпляр, с реалистичными венами и длинным, толстым стержнем, заканчивающимся такой же реалистичной головкой, способной напугать девственниц, чтобы те решили всю оставшуюся жизнь придерживаться целибата.

Боже мой.

Я издаю писк ужаса, отчего Кейдж только хихикает.

— Твой маленький грязный секрет раскрыт, детка. А ведь ты убеждала меня, что в постели ты консервативна.

Кейдж выдвигает ящик пошире, достает огромный розовый фаллоимитатор, держит его и покачивает в руках, ухмыляясь.

— Эта штука вряд ли попадает в категорию консервативных. Этот монстр способен проткнуть легкое.

Я пытаюсь выхватить фаллоимитатор, но Кейдж удерживает его над головой. Его руки достаточно длинные, поэтому у меня нет никаких шансов перехватить у него доказательство моего постыдного занятия.

Убитая, пылающая от стыда, я падаю на бок на кровать и, издавая хныкающие звуки, натягиваю простынь на лицо.

Он продолжает проводить «криминалистическую» экспертизу моего ящика с секс-игрушками.

— О, смотри-ка. Какая огромная бутылка смазки. А тут у нас классический вибратор-кролик, естественно, вместе со стеклянным светящимся в темноте фаллоимитатором. Очень творческий подход. Возможно, тебе стоит подумать о приобретении фонарика, но полагаю, что его будет гораздо интереснее использовать в качестве источника света в случае внезапного отключения электричества. А что это за интересная штука? Лавандового цвета. Мягкий пластик. Круглая, как банка из-под желе, только сверху есть небольшое отверстие... подожди-ка. Вот переключатель.

Электронное жужжание заполняет комнату. За ним следует низкий, глубокий смех Кейджа.

— О, боже. Ах ты, грязная девчонка. Это то, о чем я думаю?

Попалась. Я глубоко вздыхаю из-под простыни.

— Он работает как на всасывание, так и дает глубокую вибрацию, чтобы имитировать ощущения губ и языка.

При этих словах Кейдж смеется еще громче, ублюдок.

Я добавляю презрительным тоном:

— К тому же эта штука водонепроницаема, перезаряжаема и имеет десять настраиваемых режимов. А еще у нее очень удобная крышка, которая предотвращает попадание пыли, если она долго лежит в ящике без надобности.

— Только вот ни на одной из этих игрушек нет ни пылинки, детка. Тебе было чем себя занять.

— Не суди строго! У меня уже давно никого не было!

Кейдж наклоняется и целует меня в оголенное бедро.

— Знаю. И не осуждаю. Но тебе больше ничего из этого не требуется.

Кейдж делает паузу, от которой я начинаю нервничать. Затем он задумывается:

— Если только...

Кейдж цепляется рукой за мое колено и осторожно раздвигает мне ноги. Затем вставляет вибрирующую секс-игрушку в положенное ей место.

Я зарываюсь лицом в матрас, плотнее прижимаю простыню к лицу и издаю блаженный стон.

Он же бормочет:

— Захотела спрятать от меня лицо, когда я заставлю тебя кончить?

— Ага.

— Ты ведь знаешь, что мне нужно видеть тебя в этот момент.

— Не-а!

Кейдж передвигает игрушку на дюйм севернее, где она соприкасается с моим клитором. Дергаюсь, снова издаю стон, но на этот раз слабее.

— Перевернись на живот и раздвинь ноги.

Голос Кейджа понизился на октаву и приобрел тот жесткий, доминирующий тон, от которого у меня всегда учащается пульс.

Дрожа всем телом, я повинуюсь его приказу. Мое лицо все еще прикрыто простыней, но остальные части тела обнажены. Хотя в комнате прохладно, дрожу я от охватившего мое тело жара. Я уже вспотела.

Кейдж снова просовывает игрушку меж моих ног, слегка двигая ею, пока она не попадает в нужную точку, отчего я задыхаюсь. Игрушка оказывает достойное внимание моему клитору в постоянном, ритмичном движении. Вибрация, которую она излучает, проходит через все мое тазовое дно.

Это так приятно, что я вздрагиваю.

— Тебе нужно больше, не так ли, детка?

Голос Кейджа мягкий, глубокий, гипнотический. Я не понимаю, что именно Кейдж имеет в виду, пока не чувствую, как что-то теплое и влажное скользит по моей заднице, стекая на мои половые губы.

Смазка.

Кейдж осторожно распределяет ее пальцами, затем что-то твердое надавливает на мое отверстие и слегка проталкивается внутрь.

Поскольку я уже достаточно хорошо знаю его точный размер и форму, я понимаю, что Кейдж только что засунул в меня мой большой розовый фаллоимитатор.

Если мое лицо покраснеет еще больше, моя кожа точно сгорит.

Когда я раздвигаю бедра пошире и выпячиваю попку, Кейдж шумно втягивает в себя воздух.

— Такая чертовски красивая, — шепчет Кейдж.

Затем он осторожно вводит фаллоимитатор чуть глубже.

Я тихо вскрикиваю, сжимая руки в кулаки на простынях.

Игрушка, прижатая к моему клитору, всасывает и вибрирует. Фаллоимитатор плавно входит и также плавно выходит. Мои соски болят, я задыхаюсь, и у меня раскраснелось лицо; не могу перестать покачивать бедрами, пока Кейдж трахает меня моей же собственной секс-игрушкой.

— Тебе нравится?

С зажмуренными глазами и пылающим лицом я шепчу:

— Определенно, да.

— Тебе нравится, когда твою киску одновременно лижут и трахают?

— Ага.

Он понижает голос:

— А как насчет этого, детка? Тебе нравится это?

Кейдж проводит пальцем по тугому хорошо смазанному колечку мышц между моими ягодицами и легонько надавливает.

Я задыхаюсь, в удивлении открываю глаза. Моя спина напрягается.

Кейдж успокаивающе произносит:

— Ш-ш-ш. Пока достаточно... До тех пор, пока ты сама не попросишь меня о чем-то большем.

Мое сердце бьется о грудину, словно раскаты грома; я лежу, застыв и широко раскрыв глаза, пока Кейдж нежно массирует меня там, медленно вводя и выводя фаллоимитатор из моей киски, пока вибрососущая игрушка всласть лакомится моим клитором.

Ощущения от его прикосновений там, где меня раньше не трогал ни один мужчина, нельзя назвать неприятными. Все это просто очень, очень странно. Почти чересчур интимно. Я чувствую, что мы делаем что-то запрещенное.

Ощущаю это примерно не больше десяти секунд, пока вибровсас в сочетании с мощным трахом, который он импровизированно организовал с помощью моих личных устройств самоудовлетворения, не берет верх над рациональной частью моего мозга, и я снова падаю лицом вниз на матрас и стону от восторга.

— Вот она – моя сладкая грязная девочка, — рычит Кейдж. — Ты так чертовски красива. Хотел бы я, чтобы ты увидела себя в тот момент, когда тебя трахает этот толстый розовый дилдо. Вихляющей бедрами. Ты заставляешь меня моментально твердеть. Так, блядь, сильно.

Звук его голоса прошивает мои нервные окончания. Он вводит и выводит фаллоимитатор с нарастающей скоростью, пока я не начинаю стонать и извиваться, вдавливаясь в кровать. Ощущения ошеломляют. Вибрация, наполненность, его палец, дразнящий, чувствительный, смазанный, запретный пучок нервов...

Оргазм обрушивается на меня с такой силой, что я не могу издать ни звука.

Моя спина непроизвольно выгибается. Я широко разеваю рот. В беспомощности бьюсь в конвульсиях, пока Кейдж шепчет все самые сексуальные и одновременно грязные вещи, которые мужчина может сказать женщине – слова похвалы и сексуальной одержимости.

Обожаю твою ненасытную, мокрую пизденку...

Кончи для меня, моя прекрасная шлюшка...

Ты охуенная...

Эта великолепная киска принадлежит мне.

Я всхлипываю, дергаюсь, кончаю так сильно, что не могу перевести дыхание. Сокращения в моем центре невозможно контролировать. Они термоядерные. Чувствую, что могу взорваться прямо сейчас.

Все это время Кейдж говорит со мной, – весь этот непрерывный поток нежно грязных и восхитительно витиеватых ругательств, которые каким-то образом умудряются заставить меня почувствовать, что меня лелеют и боготворят, а не унижают.

Кейдж вытаскивает фаллоимитатор и заменяет его своим членом, засовывая его в меня на всю длину.

Затем Кейдж крепко обхватывает меня сзади за шею большой рукой и прижимает к себе, пока трахает.

Мне это так нравится, что постанываю его имя между толчками.

Кейдж обхватывает меня за талию и ставит на колени, затем опускает мою голову вниз, так что моя щека оказывается вжатой в матрас, а задница зависает в воздухе. Он входит в меня снова и снова, его яйца шлепаются о мою киску, рукой он тянет меня за волосы.

Другой рукой Кейдж поглаживает мой пульсирующий клитор, заменяя собой игрушку, которая выпала из-под меня, когда он поднял меня.

— Кейдж... о, боже...

— Возьми его, детка. Прими каждый его дюйм в себя.

У Кейджа огромный член. Он толще, чем фаллоимитатор, длинный и сильный. Он растянул меня на всю длину, и я такая мокрая, что влага скользит по моим бедрам. Мои груди покачиваются при каждом толчке бедер Кейджа. Я совершенно обезумела от удовольствия.

Что, вероятно, является причиной того, что я говорю ему дальше.

— Отшлепай меня, — шепчу я, отчаянно сжимая простыни. — Отшлепай меня по заднице.

— Не в этот раз. Ты еще не готова.

Я почти обиделась.

— Что? Ты угрожал мне этим уже...

Шлёп!

Я дергаюсь и тяжело вдыхаю. Мою задницу жжет огнем в том месте, где он шлепнул.

— Я же сказал, что ты еще не готова. Не заставляй меня повторять это снова.

— Ты хочешь так играть? Отлично, я отзываю свое разрешение. Ты сможешь отшлепать меня, только если позволишь мне отшлепать сначала тебя!

Кейдж смеется. Запускает руку мне в волосы. Не перестает трахать меня.

Самодовольный сукин сын.

Кейдж снова тянется к моему телу и ласкает набухший клитор.

Если кто-то может стонать от злости, то я только что это сделала.

И вдруг Кейдж резко вырывается из меня, переворачивает, раздвигает мои бедра и снова опускается на меня, крепко удерживая мои запястья по бокам, так что я беспомощно прижата к Кейджу, пока он пирует мной.

Когда я издаю громкий стон, а мои бедра дрожат от усилия сдержать очередной оргазм, потому что я все еще злюсь на Кейджа, он отпускает меня, закидывает мои ноги себе на плечи и снова входит в меня, буквально сгибая меня пополам.

Кейдж закидывает мои руки за голову, беря в охапку своей лапищей мои хрупкие запястья, и начинает жарко шептать мне на ухо, а свободной рукой хватает мою грудь и сжимает ее.

Только я не могу разобрать, что он говорит, потому что говорит он по-русски.

Думаю, в этом весь смысл.

Затем Кейдж целует меня. Глубоко. Бормоча что-то мне в рот. Его бедра перестают двигаться. Он отрывается от моих губ с придушенным «Твою мать!»

Кейдж тоже пытается не кончить.

Поэтому, естественно, мне приходится продолжать крутить бедрами, насаживаясь на его налитый член, подталкивая Кейджа к тому, чтобы он потерял контроль.

То, что Кейдж больше и сильнее, не означает, что он здесь главный.

Пусть я всего лишь учительница средней школы с дерьмовой машиной, жалкой историей знакомств и неспособностью перемножать однозначные числа без калькулятора, но теперь я его королева.

И я намерена надеть свою корону и показать Кейджу, с кем он имеет дело.

Когда Кейдж открывает глаза и смотрит на меня, нахмурив брови и выражая напряженную сосредоточенность, граничащую с болью, я улыбаюсь.

— Как ты себя чувствуешь, большой мальчик? Ты выглядишь немного взвинченным.

Тяжело дыша, Кейдж прохрипел что-то по-русски. Понятия не имею, что он сказал, но это и неважно. Это моя игра, в которую мы играем.

Моя игра, мои правила.

— Лично я чувствую себя неплохо, спасибо, что спросил. Хотя должна признать, что моя киска так туго натянута вокруг твоего огромного члена, что я едва могу его принять. Хорошо, что я такая мокрая.

Во взгляде Кейджа мгновенно вспыхивает огонь. Он резко вдыхает воздух.

Я улыбаюсь шире.

О да. Началось.

Понизив голос, я шепчу:

— Спорим, я буду еще мокрее, когда ты водрузишь меня на колени и отшлепаешь. Я стану такой разгоряченной и мокрой, буду извиваться у тебя на коленях и умолять тебя трахнуть меня, но ты не будешь трахать меня, пока я не пососу твой член, пока ты тоже не будешь почти готов кончить. Ты будешь шлепать меня, пока я держу твой большой твердый член у себя в глотке, правда, Кейдж? О, да, ты будешь шлепать меня по голой заднице снова и снова голой рукой, пока я буду играть со своей вымокшей, пульсирующей киской, а ты будешь трахать мой рот, потом ты поставишь меня на руки и колени и будешь насиловать мою девственную задницу своим огромным членом...

С сильным толчком, который сотрясает нас обоих и кровать, Кейдж достигает кульминации.

Он запрокидывает голову назад и хрипло кричит в потолок, каждый мускул его большого тела напряжен.

Я бы солгала, если бы сказала, что наблюдение за тем, как он кончает, совершенно не напрягаясь, потому что я говорила ему все эти грязные слова, не произвело на меня никакого эффекта.

На самом деле все наоборот.

Знание того, что я имею такую же власть над ним в постели, как и он надо мной, так возбуждает меня, что достаточно еще нескольких толчков моих бедер о его бедра, чтобы я дошла с ним до предела.

И вот уже я прижимаюсь к Кейджу, бьюсь в конвульсиях.

Кейдж опускает голову к моим грудям и сильно втягивает сосок своим горячим ртом.

Я чувствую, как он пульсирует во мне, пульсирует и пульсирует, когда я сжимаюсь вокруг него. Выкрикиваю его имя.

Это продолжается и продолжается, пока мы оба, задыхаясь, не падаем (я спиной) на матрас.

Когда оба наших тела перестают дрожать и мы, наконец, переводим дыхание, Кейдж выходит из меня, переворачивает нас на бок, прижимает меня к себе так, что я оказываюсь на его руках, и глубоко, удовлетворенно вздыхает в мои волосы.

Хриплым голосом, согретым удивлением, Кейдж говорит:

— Какой у тебя грязный рот.

— Тебе понравилось?

— Я никогда в жизни так сильно не кончал.

Мое эго визжит от восторга, но я стараюсь вести себя спокойно и пожимаю плечами.

— Я училась у лучшего.

Его усмешка сотрясает нас обоих. Кейдж нежно целует меня в затылок.

— Ты доведешь меня до могилы.

Я улыбаюсь.

— Будем надеяться, что нет.

Это последнее, что я помню, прежде чем погрузиться в такой глубокий сон, что он практически напоминал коматозное состояние.

Когда я просыпаюсь утром, я в постели одна.

Кейджа нет со мной рядом.

Зато на пороге моего дома ошиваются полицейские, стуча в мою дверь.

Нат

Когда я открываю дверь, на пороге моего дома стоят два человека. Один из них - пожилой мужчина в полицейской форме. Он грузен и у него один из тех красных носов, которые намекают на годы беспробудного пьянства. Я его не узнаю.

Второй - привлекательная чернокожая женщина лет сорока, одетая в деловую повседневную одежду: брюки коричневого цвета и темно-синий жакет, из-под которого проглядывает белая рубашка на пуговицах. На ней нет ни капли макияжа, ни украшений, даже сережек. Ее ногти не отполированы, а волосы убраны назад в простой пучок. Несмотря на отсутствие украшений, от нее исходит атмосфера непринужденного гламура.

Я чую ее за версту.

Ее фамилия Браун. Детектив Доретта Браун, если быть точной.

Женщина, которая вела расследование исчезновения Дэвида и ни на секунду не давала мне забыть, что она никого не исключает из числа подозреваемых.

Включая меня.

— Детектив Браун. Давно не виделись. У вас есть новости о Дэвиде?

Ее глаза слегка сужаются, когда она изучает мое лицо.

Держу пари, Браун чувствует мой страх. Уровень IQ этой женщины пугает.

— Мы здесь не по этому поводу, мисс Петерсон.

— Нет?

Она ждет, что я скажу еще что-то, но я держу, что называется, язык за зубами. Предупреждение Кейджа о разговорах с копами слишком свежо, чтобы я начала болтать.

Когда я не ломаюсь под ее пристальным взглядом, она добавляет:

— Мы здесь по поводу стрельбы в La Cantina прошлой ночью.

Я не издаю ни звука. Однако я замечаю, что на улице у обочины припаркована не одна машина правоохранительных органов.

Крис прислоняется к патрульной машине шерифа со сложенными на груди руками и пристально смотрит на меня поверх зеркальных солнцезащитных очков.

Черт.

Понимая, что мы с детективом Браун можем стоять здесь в тишине вечно, пухлый офицер делает дружеское предложение.

— Почему бы нам не зайти внутрь и не поговорить?

— Нет.

Он выглядит удивленным от того, как убедительно я это произношу. Детектив Браун, однако, удивленной не выглядит.

— Есть ли что-то, что вы хотели бы нам сказать, мисс Петерсон?

Наверняка ее острые уши слышат слабые крики, которые издают мои кишки в этот момент, но мне удается сохранить бесстрастное лицо, когда я отвечаю.

— Есть что-то, что вы хотели бы мне рассказать?

Браун обменивается взглядом со своим коллегой. Он скрещивает руки на груди и снова бросает на меня взгляд. Это свидетельствует лишь о том, что раньше он не воспринимал меня всерьез, но теперь воспринимает.

Очевидно, детектив Браун понарассказывала обо мне всякого.

В ее книге историй я могу выглядеть невинной, но это не так.

Интересно, думает ли она, что я разрубила тело Дэвида на мелкие кусочки, чтобы они поместились в дробилку?

— Вчера вечером в ресторане La Cantina произошла перестрелка. Четверо убитых, — произносит детектив.

Пауза. Дерзкий взгляд. Я ничего не говорю. Она продолжает.

— Что вы можете рассказать нам об этом?

— Я арестована?

Она, кажется, ошеломлена этим вопросом, но быстро берет себя в руки.

— Нет.

— Тогда, возможно, вы могли бы направить свое внимание на открытое расследование дела о моем пропавшем женихе и вернуться, когда у вас будет что-то, что вы сможете мне сообщить.

Я начинаю закрывать дверь, но другой офицер говорит:

— Мы знаем, что вы были в ресторане вчера вечером.

Я останавливаюсь, делаю спокойный вдох и смотрю на него.

— Простите, нас не представили друг другу. Как вас зовут?

Он разводит руками и небрежно кладет руку на приклад огнестрельного оружия, пристегнутого к поясу на талии. У меня создается впечатление, что это уловка, чтобы запугать меня. Но этот его жест лишь ужасно меня раздражает.

Нет ничего более ненавистного, чем задира.

Он показывает на значок на своей груди.

— О'Доннелл.

И я говорю ему приторно сладким тоном:

— Офицер О'Доннелл, забирайте свою коллегу и уходите с моего крыльца. Если у вас нет новой информации об исчезновении моего жениха, мне нечего вам сказать.

Детектив Браун говорит:

— Мы могли бы заставить вас проехать с нами в участок, чтобы там побеседовать.

— Только если вы меня арестуете. А вы уже сказали, что не собираетесь этого делать.

Боже, я ей и правда не нравлюсь. Ее взгляд вполне способен ободрать обои со стен.

— Почему вы отказываетесь сотрудничать с нами, если вам нечего скрывать?

— Граждане не обязаны говорить с полицией. Даже если их обвиняют в преступлении. Даже если они в тюрьме. Я права?

Она говорит:

— Судья может заставить вас говорить с нами.

Я уверена, что она меня подначивает, но, учитывая, что я не адвокат по конституционным делам, я не знаю этого наверняка.

Тем не менее, мы тут играем в салочки.

Моргать первой не в моем стиле.

— Как-то судью я на своем крыльце не наблюдаю. Хорошего дня, детектив, — произношу я.

Сердце бешено колотится, я закрываю дверь перед их носом. Потом я стою там, прислонившись к двери, дрожа и пытаясь взять себя в руки, пока не слышу голос Криса с другой стороны двери.

— Нат. Открой. Я знаю, что ты там стоишь.

— Уходи, Крис.

— У меня твоя сумочка.

Я застываю в ужасе.

Боже мой. Моя сумочка! Я оставила ее в ресторане!

Не паникуй. Ты не сделала ничего плохого.

Поторопись и все равно солги ему.

Я открываю дверь и смотрю на него, стоящего там с моим маленьким черным клатчем в руке. Мой мозг работает на скорости миллион миль в час, пытаясь понять, что делать.

Когда я ничего не говорю, Крис вздыхает.

— Четверо были убиты прошлой ночью, Нат. Еще шестеро ранены. Если тебе что-то известно, тебе действительно нужно поговорить об этом с полицией.

Детектив Браун и офицер О'Доннелл стоят у обочины возле своей патрульной машины и наблюдают за нашим разговором. Я знаю, что они послали сюда Криса, потому что мы раньше встречались, и они думают, что у него больше шансов вытянуть из меня хоть какую-то информацию.

Поэтому мне интересно, что он рассказал им о наших отношениях.

Что он думает о наших отношениях. Неужели он действительно верит, что у него есть какое-то влияние на меня, девушку, с которой он встречался несколько недель прошлым летом и с которой у него даже не было секса?

Мужчины.

— Я ничего не знаю.

Он берет в руки мою сумочку и смотрит на меня.

— Правда? Так ты не была в La Cantina прошлой ночью? Или же эта сумочка покинула твой дом, решив объявиться на месте преступления?

У меня такое чувство, что видеозаписи, которая бы свидетельствовала, что я была в ресторане, попросту нет. Что сумочка с моими документами и телефоном внутри - единственное, что связывает меня с тем местом тем вечером. Детектив Браун определенно использовала бы запись с камеры видеонаблюдения в качестве своего козыря, чтобы запугать меня и заставить говорить, но она этого не сделала.

Скрестим пальцы, потому что, хотя по закону я не обязана говорить с полицией, я понятия не имею, считается ли ложь преступлением.

Глядя Крису в глаза, я говорю:

— Я случайно оставила эту сумочку на прилавке в химчистке на днях. Когда я вернулась за ней, ее уже не было.

Он молча изучает мое лицо.

— Хочешь сказать, что кто-то украл твою сумочку и сохранил в ней все твои вещи нетронутыми, когда решил сходить в ресторан, прихватив и ее.

— Без понятия, что с ней произошло с того момента по нынешний. Могу я получить ее обратно, пожалуйста?

Он тяжело вздохнул.

— Нат. Ну же. Что, черт возьми, с тобой происходит?

— Я просто пытаюсь вернуть свою сумочку.

Его голос мгновенно становится резким.

— Да? Значит, твой отказ от разговора никак не связан с твоим соседом?

Мой желудок сжимается. Я сглатываю, чувствуя, как дрожат руки, и жалея, что я не из тех людей, которые могут лгать легко и уверенно. Слоан уже порвала бы его на куски и вышвырнула на обочину.

Будь как Слоан.

Я поднимаю подбородок, отвожу плечи назад и протягиваю руку.

— Отдай мне мою сумочку.

— Я так и знал, что все проблемы из-за этого парня. Ты слишком доверяешь людям, Нат. Тебе следует быть осторожнее.

— Я не знаю, о ком ты говоришь. Отдай мне мою сумочку.

— Ты не знаешь, о ком я говорю? Никого не напоминает?

Из внутреннего кармана пиджака он достает сложенный лист бумаги. Засунув мой клатч под мышку, он разворачивает бумагу и протягивает мне.

Это черно-белый карандашный набросок головы и лица мужчины. Несмотря на мой ужас, я должна признать, что сходство поразительное.

Это Кейдж.

Даже в грубом, двухмерном, нарисованном от руки эскизе он так чертовски великолепен, что у меня перехватывает дыхание. Если бы существовал международный конкурс под названием «Сексуальный преступник», он бы выиграл его, не раздумывая.

— Это полицейский фоторобот одного из подозреваемых в стрельбе прошлой ночью. Пара работников ресторана хорошо его рассмотрели... прямо перед тем, как он расстрелял двух парней в упор. Он никого тебе не напоминает?

— Нет.

Крис начинает выходить из себя. Он качает головой и смотрит на меня.

— Это твой сосед, Нат. Парень, который угрожал мне прямо здесь, на этом самом крыльце.

Возвращаю Крису его же взгляд только с утроенной силой.

— О, ты имеешь в виду, в тот день, когда ты навязался мне, когда я продолжала отказываться? Да, я это помню.

Начинается мексиканское противостояние. Мы - два бандолеро с пистолетами наизготовку, стоящие друг напротив друга в пыльном загоне, ни один из них не хочет бежать или стрелять первым.

Наконец, Крис тихо произносит:

— Ты с ним трахаешься?

Краска заливает мои щеки, но я ничего не могу с этим поделать.

— Моя личная жизнь тебя не касается. А теперь верни мне мою сумочку и убирайся с моей территории.

— Господи, Нат. Этот парень? Ты издеваешься надо мной? Достаточно взглянуть на него, чтобы понять, что ничего хорошего он мне не сообщит!

Я делаю глубокий вдох. Затем я возвращаю ему набросок и забираю у него свою сумочку.

— До свидания, Крис.

Я закрываю дверь перед его носом.

Несколько мгновений я стою и прислушиваюсь к звуку удаляющихся шагов Криса. Наконец, он чертыхается себе под нос.

— Ладно, я пойду. Но я буду приглядывать за тобой. Это еще не конец.

Крис громко стучит ботинками, покидая мою территорию.

Интересно, под словом «приглядывать» он на самом деле имеет в виду «следить»?

У меня плохое предчувствие, что он решил сделать слежку за мной своим персональным заданием.

Я иду на кухню, сажусь за стол и открываю свою сумку. Все на месте: кошелек и телефон, помада и ключи.

Я в шоке, когда понимаю, что не заперла входную дверь вчера вечером, когда мы с Кейджем уходили. Я не заметила, что дверь была не заперта, когда мы вернулись.

Если я собираюсь стать королевой мафиозного короля, мне придется быть посмекалистей в таких вопросах.

Когда звонит мой мобильник, я подпрыгиваю от неожиданности. Я не узнаю номер, поэтому не решаюсь взять трубку.

— Алло?

— Главарь русской мафии в Америке - чувак по имени Максим Могдонович, украинец. Разве это не интересно - украинец во главе? Можно подумать, что этнические русские немного разозлятся.

— Слоан! О, слава богу. Ты в порядке? Ты в безопасности? Где ты?

Она смеется от восторга, похоже, она где-то на палубе круизного лайнера, с коктейлем в руке.

— Детка, я в порядке. Ты же меня знаешь. Я всегда приземляюсь на лапы. Вопрос в том, как ты?

Я рухнула лицом вниз на кухонный стол и застонала.

— Так я и думала. Выпей бокал вина. Тебе полегчает.

— Сейчас девять часов утра.

— Только не в Риме.

— Я не в Риме!

— Ты нет, а я да.

Я резко выпрямляюсь на стуле.

— Что?

— У Ставроса есть частный самолет. Мы улетели, как только вышли из ресторана. Думаю, он боится, что твой парень возьмет его за яйца, если со мной что-нибудь случится. Кстати, я порадуюсь за тебя, если ты станешь Мэри короля мафии.

— Извини, но я ничья не Мэри.

— Ты даже не знаешь, что это значит.

Ненавижу, когда она права.

— Узнаю, если ты дашь мне секунду, чтобы погуглить.

— Это значит подруга гангстера.

— И для этого есть слово?

— Для всего найдется, как его обозвать. Например, ну, знаешь эту маленькую площадку на вершине лестницы, где нужно повернуть и подняться по другой лестнице?

— Да?

— Это пространство называется «промежуточная лестничная площадка». Разве это не мило?

— Ты пьяна. Ты закончила?

Слоан снова смеется. Я слышу мужские голоса на заднем плане.

— На яхте Ставроса много лестниц.

— На яхте? Я думала, вы в Риме!

— Мы приземлились в Риме. Теперь мы на его яхте. Средиземное море просто невероятно. Эй, вам с Кейджем стоит присоединиться к нам!

Неудивительно, что она говорит так, будто пьет коктейли на палубе круизного лайнера: так оно и есть.

Я требую у нее ответа:

— Ты в курсе, что Ставрос был в мафии, не так ли?

— Вроде того? Они же не делают из этого большого спектакля. Никто не ходит и не носит значки с надписью «мафиози». Или как там это слово звучит по-русски. Я просто предчувствовала это.

— Как ты могла не сказать мне, что встречаешься с мафиози? Ты сказала, что он технарь!

— Он технарь. А еще он мафиози. Почему ты так расстроена?

Я резко отвечаю:

— Ну, не знаю. Может быть, это как-то связано с перестрелкой во время ужина прошлой ночью? Или с четырьмя трупами, которые мы оставили в La Cantina? Или с полицейскими, которые постучали в мою дверь сегодня утром? Или с тем, что Кейджа не было рядом, когда я проснулась?

Она взволнованно вдыхает.

— Ты переспала с ним, не так ли?

— Из всего, что я сказала, именно об этом тебе интересно поговорить?

— Да! О боже, сучка, выкладывай!

— Отмотай назад, маньячка. Сегодня утром копы постучали в мою дверь.

— И ты им естественно ничего не сказала. А теперь они ушли. Давай вернемся к хорошему: ты и Кейдж. Я знаю, что ответ, скорее всего, нет, потому что вы впервые были вместе и все такое, но я все равно хочу спросить... Он поимел тебя в задницу?

— С тобой что-то очень, очень явно не в порядке.

— Просто отвечай на вопрос.

— Я могла бы быть в тюрьме прямо сейчас!

— Детка, ты не сделала ничего такого, за что можно было бы сесть в тюрьму. Теперь ответь на этот чертов вопрос.

— Ответ «нет», психопатка!

Она разочарованно вздыхает.

— Ну, по крайней мере, с тобой все в порядке. Нам повезло, что мы выбрались из того ресторана живыми.

— А что вообще произошло? Я пропустила, как началась стрельба.

— Ставрос увидел нескольких парней у бара, которые смотрели на него косо. Он что-то сказал Алексу и Нику, другие ребята подошли к столику, немного поговорили, потом Алекс и Ник вскочили и открыли огонь.

Значит, это они начали. Интересно.

— Что они сказали друг другу?

— Кто, черт возьми, знает? Они говорили на русском и ирландском. Что бы это ни было, это явно было что-то нехорошее.

— Ставрос рассказал тебе что-нибудь?

Она хихикает.

— Детка, я знаю, что лучше не спрашивать. Чем меньше мы знаем, тем лучше.

Она говорит в точности, как Кейдж. Я смотрю на телефон.

— Когда ты вернешься?

— Не уверена. Но из того, что я слышала, Ставрос и его команда будут ждать, когда Кейдж свяжется с ними, прежде чем что-то предпринять. Судя по всему, сестренка, твой человек - то еще дерьмо на палочке. На втором месте после самой Большой Шишки русской мафии.

Максим Могдонович. Человек, который, по словам Кейджа, сидел в тюрьме... оставив его за главного.

Мой парень - замглавы международного преступного синдиката.

Моя мама гордилась бы им.

Мой телефон пикает, указывая на еще один входящий звонок. Когда я смотрю, кто это, мое сердце начинает колотиться. Я говорю Слоан, что мне придется ей перезвонить.

Затем я переключаю звонок на Кейджа.

Нат

— Кейдж!

— Доброе утро. Я оставил тебе сотовый телефон в ящике под микроволновкой на кухне. Иди и возьми его.

По какой-то странной причине, как только я слышу его голос, эмоции во мне зашкаливают. Вероятно, всему виной истории с уходящими в закат из моей жизни мужиками.

После того, как один из них навсегда пропал без вести, даже необъявленный поход в туалет следующего парня становится причиной панической атаки.

Задыхаясь, я хватаю телефон.

— Где ты? С тобой все в порядке? Ты вернешься? Копы наведывались ко мне...

— Натали. Возьми. Тот. Телефон.

По его тону я могу точно сказать, что он не в настроении для вопросов и ответов, поэтому я направляюсь к ящику, в котором, по его словам, он оставил для меня телефон. Конечно же, вот он.

Телефон представляет собой гладкую черную штуковину, сложенную пополам до размера кредитной карточки. Когда я открываю его, экран загорается.

— Какой пароль?

— День рождения твоей матери.

Его слова заставляют меня на мгновение остановиться.

— Откуда ты знаешь, когда у моей матери день рождения?

— Я знаю о тебе все.

— Это невозможно.

Тогда Кейдж без колебаний начинает перечислять.

— Твой любимый цвет - синий индиго. Твоя любимая песня – «Где-то за радугой»( Песня Somewhere Over the Rainbow написана специально для мюзикла 1939 года «Волшебник страны Оз», песня была исполнена Джуди Гарленд и стала её «визитной карточкой»), твоя любимая еда - жареная курочка, которую готовит твоя мать. По знаку зодиака ты - Рыбы, практически не употребляешь овощи и жертвуешь приличную сумму от своей и без того скудной зарплаты учителя в благотворительные организации, которые занимаются спасением животных. Первая машина - кабриолет «мустанг» 1986 года выпуска. Рычаг переключения передач заедало. Цвет - черный оникс. Твой отец купил эту подержанную тачку тебе по случаю твоего шестнадцатого дня рождения. Через три месяца рычаг накрылся.

Откуда у него вся эта информация? Социальные сети? Проверил подноготную?

ФБР?

Когда я молчу, слишком ошеломленная, чтобы что-то говорить, Кейдж мягко произносит:

— Я же говорил тебе, что одержим тобой. Неужели ты думала, что это значит снова и снова писать твое имя в блокнотике и рисовать вокруг него маленькие сердечки?

— Пожалуйста, притормози. Меня сейчас стошнит.

Он игнорирует меня.

— Прямо сейчас я собираюсь повесить трубку и позвонить тебе по другому телефону. Его невозможно отследить. Используй его с этого момента и уничтожь свой. Разбей его молотком и разбросай разбитые части в разные мусорные баки по всему городу.

Я все еще пытаюсь прийти в себя, но мне удается спросить:

— В этом правда есть необходимость?

— Я бы не просил тебя об этом, если бы в этом не было необходимости.

Кейдж вешает трубку, не попрощавшись. Через несколько секунд звонит другой телефон.

Я беру трубку и говорю:

— Прошу, не говори мне, что я должна покинуть страну. Мне здесь нравится.

— Не драматизируй. Уезжать тебе никуда не нужно.

— Не драматизируй? Извини, но я соучастник убийства!

Он хихикает.

— Ты паникуешь. Не надо. Все под контролем.

— Чьим контролем?

— Моим, естественно.

Из уст Кейджа это звучит так уверенно, так невозмутимо, так спокойно. Слишком спокойно.

Сколько парней он убивает в среднем за неделю?

— Кейдж?

— Да?

— У меня проблемы со всем этим.

Его голос смягчается.

— Знаю, детка. Но поверь мне, когда я говорю, что позабочусь о тебе. Я обо всем позабочусь. Все будет хорошо.

— Но тебя разыскивает полиция!

— В ресторане не было камер видеонаблюдения. Очевидцы, давшие полиции мои приметы, на самом деле не видели, как я в кого-то стрелял. Я прошел через двери кухни, и тут они услышали выстрелы. Двери кухни за мной закрылись. Они не могут ОПОЗНАТЬ меня как стрелка.

— Откуда ты все это знаешь?

В паузе явственно ощущается его удовлетворение.

— Я все знаю.

Я начинаю думать, что он действительно знает.

— Слоан...

— Сейчас в Риме. Знаю. — Кейдж понижает голос. — Ты выглядишь такой умиротворенной, когда спишь. Словно маленький ангел. Такая милая. Такая вкусная, что хочется съесть. Черт, мне нравится твой вкус. То, как ты так сильно кончаешь для меня. Я уже пристрастился.

Я снова сажусь за кухонный стол, опускаю голову и несколько раз легонько ударяюсь о столешницу лбом.

— Что это за звук?

— Звук моего психического срыва.

— Ты сильнее, чем думаешь. С тобой все будет в порядке.

— Ты уверен? Потому что сейчас я чувствую, что мне требуется госпитализация в профилактических целях. Прямо сейчас крайне обеспокоенный врач должен следить за мной в отделении интенсивной терапии.

— Это просто адреналин. Ты привыкнешь к этому.

Мои глаза выпучиваются от ужаса.

— Привыкнуть к этому? А подобные вещи будут происходить часто? Парни будут падать вокруг меня, как дохлые мухи?

Его голос становится твердым.

— Натали. Красавица. Сделай глубокий вдох.

Прислонившись лбом к гладкой деревянной столешнице, я закрываю глаза и повинуюсь приказу Кейджа.

— Отлично. Теперь проделай это снова.

Я бормочу:

— Такой властный...

Но все равно подчиняюсь ему.

После нескольких минут молчания Кейдж отчитывается передо мной:

— Сегодня рано утром меня вызвали по работе. Не знаю, когда смогу вернуться назад. А пока ты можешь связаться со мной по этому телефону в любое время дня и ночи. Если тебе что-нибудь понадобится, просто дай мне знать. Не говори никому о том, что произошло, кроме Слоан. И избавься от своего телефона, как можно скорее. Сегодня же. Ты меня поняла?

Кейдж не прерывает моего молчания. Он позволяет мне все обдумать, пока я не буду готова говорить.

Когда я тяжело вздыхаю, Кейдж требует:

— Ответь мне.

— Когда я влезла во все это... Я уже автоматически дала тебе свое согласие...

— Ты сожалеешь об этом?

— Заткнись и дай мне выговориться, пожалуйста.

Низкое, рокочущее рычание раздается на линии, сигнализируя о нетерпении Кейджа, но он подчиняется.

— Как я уже говорила, я дала тебе свое согласие. Согласилась ради того, что произошло между нами. Оставаться в неведении относительно многих вещей, и в основном жить отдельной жизнью, видеться только друг с другом… ну, когда тебе удобно, если уж быть совсем точной...

— Ради твоей же безопасности. Ради тебя.

Закипая от злости, я резко выпрямляюсь на стуле.

— Моя очередь говорить сейчас! Твоя очередь следующая! Где твои манеры, гангстер?

Раздается тихий звук. Возможно, приглушенный смешок. Затем Кейдж возвращается на линию с явственным раскаянием в голосе. А еще такое ощущение, что он еле сдерживается, чтобы не разразиться диким хохотом.

— Тысячу извинений. Пожалуйста, продолжай.

Если бы Кейдж сейчас стоял передо мной, я бы надрала его высокомерную задницу за каждый день недели, не считая воскресенья.

— Если это сработает, ты должен пообещать мне кое-что прямо здесь и сейчас. Обещай мне и выполни обещанное.

— Все что угодно.

— Никогда не лги мне.

Он кажется оскорбленным.

— Я уже сказал тебе, что не собираюсь тебе лгать.

— Повтори это еще раз. Потому что ложь для меня равносильна нарушению нашей сделки.

Кейдж тяжело вздыхает. Вздох получается медленным. Я почти слышу, как он закатывает глаза.

— Я не могу рассказать тебе всего, даже если бы очень захотел. Поскольку поставлю под угрозу жизни других людей. Но если я смогу ответить на вопрос, я это сделаю. Я не буду намеренно скрывать информацию без причины… но недосказанности будет больше, а не меньше.

— И это справедливо. Я это понимаю. Просто никогда не лги мне, Кейдж. Если ты хочешь, чтобы я тебе доверяла, мне нужно знать, что ты расскажешь мне как можно больше правды.

Он тихо говорит:

— Я тебя услышал.

— Значит, мы договорились?

— Да.

Я вытягиваю шею и выдыхаю.

— Отлично. Мне пора вешать трубку.

— Это еще зачем?

— Я опаздываю на работу.

— Тебе больше не нужно работать, если ты не хочешь.

Я смеюсь.

— О, правда? Я выиграла в лотерею или что-то в этом роде?

Он хихикает.

— Или что-то в этом роде. Тебе повезло встретить меня.

Подождите-ка. Он это серьезно? Я перестаю смеяться и хмурюсь.

— Чисто для справки: ты хочешь сказать, что после того, как переспал со мной один раз, ты готов поддерживать меня финансово, начиная с этого момента?

— Естественно.

— Не говори так, будто это естественно!

— А почему бы и нет? Это ведь естественно.

— Нет, это абсолютно не естественно.

— Теперь ты моя. Это мой долг и удовольствие - заботиться о тебе.

Кто так сказал? Что происходит?

— Дай мне секунду. У меня голова идет кругом.

— Я не говорю, что тебе следует бросить работу. Я просто говорю, что ты можешь не работать. С этого дня у тебя больше не будет проблем с деньгами.

Я оглядываю кухню, словно ища помощи у какого-то другого, более разумного человека.

— Теперь ты будешь высылать мне деньги на содержание? По крайней мере, именно так это и звучит.

— Да.

— Отлично. Я возьму пособие золотыми слитками, пожалуйста. Я всегда хотела сложить их в гигантскую пирамиду в гостиной, чтобы посмотреть, смогу ли с ее помощью установить контакт с внеземными цивилизациями.

Игнорируя мой сарказм, Кейдж продолжает:

— Твой дом уже оплачен и это хорошо, потому что у тебя скудный заработок, но я открыл на твое имя трастовый счет, с которого ты можешь снимать деньги на любые большие траты. Новая машина. Новый гардероб. Новый самолет. Что угодно.

Самолет?

Когда я слишком долго молчу, пытаясь поднять челюсть с пола, Кейдж говорит:

— Траст открыт на твое имя, если это то, о чем ты беспокоишься. Я не могу его отменить. Эти деньги принадлежат тебе, и ты вправе распоряжаться ими по своему усмотрению.

Когда Кейдж слышит тихий, сдавленный звук, который я издаю, он хихикает.

— Если суммы с семью нулями недостаточно, я пришлю еще.

В попытке вычислить, у какой суммы денег семь нулей, мой мозг превращается в яичницу-болтунью. Я говорю, задыхаясь:

— Подожди. Подожди...

— Мистер Сантьяго из «МораБанка» в Андорре свяжется с тобой и сообщит детали. Ты можешь ему доверять. Он хороший человек. Мы много лет вместе ведем дела. На самом деле, нам с тобой нужно съездить к нему туда. Это прекрасное место, прямо между Францией и Испанией, в Пиренейских горах. Там удивительные горнолыжные курорты. — Голос Кейджа сквозит нежностью. — Я знаю, как ты любишь кататься на лыжах.

Еще одна деталь обо мне, о которой я ему никогда не рассказывала.

Кейдж был очень занятым мальчиком.

Я решаю, что для меня безопаснее лежать лицом вниз на столе. Чем дольше продолжается этот разговор, тем больше я склоняюсь к тому, чтобы упасть боком на пол и раскроить себе голову.

— Детка?

— Хм?

— Ты в порядке?

— Просто небольшое кровоизлияние в мозг. Не стоит беспокоиться.

— Ты такая милашка.

— Рада, что так веселю тебя.

— Постараюсь вернуться к Рождеству, но не могу этого гарантировать. А пока расслабься. — Его голос становится сексуальным. — И держись подальше от ящика с игрушками. Я хочу, чтобы ты была крепка, как пружина, когда я увижу тебя в следующий раз. Я хочу, чтобы ты кончила на мой член в ту же секунду, как я засуну его в тебя.

Линия обрывается.

Я долго стою в одной и той же позе, размышляя, пока, наконец, не прихожу в себя и не выношу Моджо на улицу пописать. Потом я одеваюсь и иду на работу.

Жизнь продолжается, даже если она при этом странная и запутанная.

Даже когда ты – новая одержимость богатого, сексуального, опасного преступника.

Даже когда ты по уши в дерьме.

Нат

В следующие несколько недель я существую в странном состоянии затаенного ожидания. Я взвинчена и нервничаю, как будто в любой момент из-под моей кровати может выскочить визжащее змееголовое чудовище.

Я почти не сплю. Я в буквальном смысле вытоптала углубления в полу. Я даже не могу посмотреть на свой ящик с секс-игрушками, не говоря уже о том, чтобы воспользоваться одной из них по назначению. Не столько приказ Кейджа удерживает меня от этого, сколько то, что я, честно говоря, слишком взволнована.

Беспокойство отчасти вызвано вездесущей патрульной машиной шерифа, который завел привычку проезжать мимо моего дома в любое время дня и ночи.

Крис держит свое слово и «присматривает» за мной с таким же подобострастием, с коим я держу при себе свои обиды.

Я не знаю, чего он надеется этим добиться. Нет ничего, что можно было бы нарыть, даже если захотеть так сильно, как он.

Кейдж не возвращается.

Мы разговариваем по телефону почти каждый день, но это короткие разговоры. Его всегда отвлекают дела, прерывают многочисленные обязанности и обязательства, которые на него возложены в связи с занимаемым им положением. У меня такое чувство, что у него редко выдается время на себя, даже на сон.

Однако, он верен своему слову, так как совсем скоро со мной связывается мистер Сантьяго из «МораБанка». Когда он сообщает мне, что баланс на недавно открытом на мое имя трастовом счете составляет десять миллионов долларов, и спрашивает, в какой валюте я хотела бы начать получать выплаты, я смеюсь без остановки, пока ему не становится неудобно и он не говорит, что перезвонит мне в более подходящее время.

Слоан находит кого-то, кто будет вести вместо нее занятия в студии йоги, и они со Ставросом плавают по Средиземному морю. Репортажи о стрельбе в ресторане в новостях сходят на нет. Я умираю от желания узнать, что полиции известно о той ночи в ресторане, но единственная информация, которую я могу получить, - из местной газеты. Но удается узнать не так уж много.

Странно то, что ни одного из четырех застреленных парней опознать не удалось. У них не было при себе удостоверений личности, а их отпечатки пальцев и лица не были найдены ни в одной полицейской базе данных, ни в США, ни за рубежом. Оружие, которое они имели при себе, было не зарегистрировано. Судебно-медицинская стоматологическая экспертиза не выявила совпадения.

Еще до того, как они умерли, эти четверо уже были призраками.

Интересно, Кейдж тоже призрак, репутация которого идет далеко впереди него? Ужасный Казимир Портнов – парень, способный вселить страх в сердца закоренелых убийц только одним упоминанием своего имени.

Стараюсь не думать обо всех тех ужасных вещах, которые он, должно быть, совершил, чтобы заслужить свою репутацию.

Стараюсь не задаваться вопросом, что такой парень, как он, нашел бы в такой девушке, как я. То, что, по мнению Кейджа, может дать ему только школьная учительница из маленького городка, и что он не может получить где-то еще.

И, несмотря на все мои тревоги, к тому времени, как наступил сочельник, детектив Браун больше не стучала в дверь моего дома.

Не уверена, считать это хорошим или же плохим знаком.

Немного жалея себя, что приходится быть одной в канун Рождества, я готовлю плотный ужин. Жареная курица с красным картофелем, винегрет с заправкой из шампанского. Курица по рецепту моей мамы — Кейдж каким-то образом узнал, что это мое любимое блюдо, — и на вкус она восхитительна.

Сидя за кухонным столом в компании Моджо, я начинаю чувствовать себя ужасно.

Представив себя через пять лет в будущем, делающей абсолютно точно то же самое, что Кейдж бродит по всему земному шару – кто знает где, кто знает с кем, – я впадаю в такую депрессию, что открываю бутылку вина и приканчиваю ее всю.

Звоню родителям в Аризону, но меня перенаправляет на голосовую почту. Они, наверное, в гостях у друзей, поджаривают тосты с гоголь-моголем, а их глаза блестят от праздничного веселья.

Даже у пенсионеров социальная жизнь лучше, чем у меня.

Я бы позвонила Слоан, но не могу вычислить разницу во времени между Тахо и Римом, не посмотрев ее в Интернете. К тому же она уже могла в этот момент быть в Норвегии. Африке. Бразилии. В последний раз, когда мы разговаривали несколько дней назад, они со Ставросом листали географические карты.

Похоже, Слоан было так весело, что она могла застрять с ним там навсегда.

Удивляясь, почему Кейдж до сих пор не позвонил, я слоняюсь по дому до тех пор, пока не наступает время выпустить Моджо в последний раз пописать перед сном. Пока я стою, дрожа, на крыльце в своих пушистых тапочках и зимнем пальто, наблюдая, как собака обнюхивает кусты, мимо дома медленно проезжает машина.

Это белый седан с фонарями на крыше и надписью «Шериф округа Плейсер», написанной на боку золотыми и зелеными буквами.

Крис останавливается у тротуара, паркует машину и выходит из нее, не глуша мотор.

Замечательно. Как раз то, чего мне сейчас не хватало. Большое спасибо, Вселенная.

Я подумываю о том, чтобы забрать собаку и вернуться в дом, но думаю, что Крис просто будет колотить в мою дверь, пока я все равно ему не открою. Поэтому я жду на крыльце, когда он подойдет, держа фуражку в руке.

— Добрый вечер, Нат, — говорит он, останавливаясь на почтительном расстоянии. — Веселого Рождества.

Его тон нейтрален. Выражение лица непроницаемо. Я понятия не имею, счастлив ли Крис, печален или вот-вот взорвется от сжигающей его ярости.

Я вежливо говорю:

— Веселого Рождества, Крис. Удивлена, что ты сегодня работаешь. Разве твой босс не дает тебе отпуск, чтобы ты не шпионил за своими бывшими подружками?

— Я не шпионю за тобой.

— Сколько раз в день ты проезжаешь мимо моего дома?

— Это все часть моей работы. Ну, знаешь, обеспечение общественной безопасности и все такое прочее.

— Ты полагаешь, я представляю угрозу для общества?

— Нет. Не ты. Однако я думаю, что ты слишком хороша для того куска дерьма, которого так усердно защищаешь.

Мы смотрим друг на друга. В свете крыльца его глаза за стеклами очков кажутся льдисто-голубыми.

С таким же успехом он мог бы достать лед оттуда. Мы оба знаем, почему он здесь.

Я тихо говорю:

— Ты мне всегда нравился, Крис. Думаю, ты хороший человек. Но то, что ты делаешь, преследуешь меня вот так, это совсем не круто. Сколько бы раз ты ни проезжал мимо моего дома, все равно все кончено.

У него работают желваки. На гладком фасаде лица Криса появляется трещина. На мгновение мне показалось, что он вот-вот начнет кричать на меня.

Вместо этого Крис отводит взгляд, медленно переводя дыхание.

— Я кое-что нарыл. У меня есть друзья в бюро. Показал им фоторобот твоего соседа. Они скрыли это от репортеров, но они в курсе, кто он.

Крис снова смотрит на меня, но теперь взгляд его голубых глаз полон ярости.

— Ты знаешь, кто он, Натали?

— Крис, пожалуйста.

— Ты в курсе, кто он?

— Это просто смешно.

Крис делает шаг ко мне, сверкая глазами.

— Нет, не так. На самом деле это вопрос жизни и смерти.

Я выпила слишком много вина, чтобы спокойно разбираться с этим дерьмом. Я требую:

— Что это, мать твою, должно значить?

Крис повышает голос.

— Это значит, что твой сосед - второй по рангу член русской мафии, Нат. Это значит, что этот парень, с которым ты спишь...

— Я никогда этого не говорила.

— ...лжец, профессиональный преступник и убийца. Он убивает людей, Нат. Забирает жизни. Это его работа. Знаешь, как они его называют?.. Жнец. Типа, как «мрачный жнец»? Ну, знаешь, скелет в плаще с косой, который приходит за твоей душой?

Жнец.

Моего парня прозвали в честь мифического олицетворения смерти?

От мысленного образа Кейджа с горящими красными глазами, выглядывающими из-под капюшона черного плаща, меня прошибает озноб.

Стараясь говорить ровным голосом, я произношу:

— Все это не имеет ко мне никакого отношения. Теперь пришло время пожелать тебе спокойной ночи и уйти. Моджо!

Я подзываю пса свистом. Он подбегает, игнорируя Криса, и направляется обратно внутрь, вбегая в дом через открытую дверь позади меня.

Крис делает еще один шаг вперед. Я делаю шаг назад. Гнев в его взгляде заставляет мое сердце биться быстрее, и мои глаза расширяются.

Затем я чувствую запах алкоголя в его дыхании, и мой пульс учащается.

Я констатирую встревоженно:

— Ты выпил.

— Как и ты. Твои щеки всегда краснеют после нескольких бокалов вина.

Это правда. Я склонна краснеть. Я также склонна к теориям заговора и наихудшему сценарию, впечатляюще продемонстрированному моим мозгом, который вопит мне, что Крис собирается убить меня.

Он говорит:

— Знаешь, как я узнал, что ты с ним спишь? Когда ты говоришь неправду, ты смотришь вверх и вправо. Всего долю секунды. Когда я спросил тебя, трахаешься ли ты с ним, ты именно так и сделала.

То, что он заметил во мне такой незначительный тик, пугает меня до глубины души.

Одновременно это заставляет меня задуматься, что еще он заметил.

И почему он так пристально присматривался ко мне.

— Тогда ты точно заметишь, что я не смотрю вверх и вправо сейчас, когда говорю тебе, что ты начинаешь меня пугать.

Крис собирался сделать еще один шаг вперед, но остановился как вкопанный.

Он иступленно заявляет мне:

— Я бы никогда не причинил тебе вреда. Подтверждается это тем фактом, что я не сказал федералам, что, по моему мнению, ты и этот тип – Жнец – повязаны. — При этих словах его зрачки расширяются. — Потому что, если бы я это сделал, ты бы сейчас сидела в военной тюрьме на строгосекретном объекте в наручниках, допрашиваемая парнем по кличке Змеиный Укус, который ловит кайф от вида человеческой крови и женских криков. — Теперь официально. Крис съехал с катушек. — И не меня тебе следует бояться. Я просто парень, который хочет для тебя лучшего. Я могу сказать тебе, Нат, со стопроцентной уверенностью, что Казимир Портнов для тебя не самый лучший вариант.

Значит, он знает настоящее имя Кейджа. Он навел о нем справки.

Это заставляет мое беспокойство перерасти в панику.

Если Кейдж узнает, что Крис пошел к федералам, и федералы теперь следят за ним… возможно, Кейдж больше не появится здесь.

Может быть, я никогда больше его не увижу.

На несколько мгновений я впадаю в панику, а затем меня охватывает гнев.

Как смеет этот парень - с которым я встречалась всего пару месяцев, с которым я даже не трахалась - вести себя так мелочно, территориально, по-пещерному.

Я переступаю порог открытой двери, хватаю дробовик, прислоненный к стене в углу, и встаю лицом к Крису, сжимая ствол винтовки в левой руке, приклад упираю в пол.

Я твердо говорю:

— Это частная собственность. Моя собственность. Я уже просила тебя уйти, но ты этого не сделал. Так что ты не только беспокоишь и пугаешь меня, но и вторгаешься на чужую территорию. И учитывая наши прошлые отношения, твою одержимость моим соседом и твою манию преследования меня с постоянными выездами-проездами мимо моего дома, которые, я уверена, твой шеф мог бы отследить по местонахождению твоего телефона или оборудованию в твоей патрульной машине, если бы ему это понадобилось, ты выставишь себя в невыгодном свете перед присяжными, если я буду вынуждена применить это оружие.

Крис вытаращивает глаза. Его лицо краснеет. Он бормочет:

— Ты что, угрожаешь пристрелить меня?

— Не знаю, Крис. Проверь, смотрю ли я вверх и вправо.

После мгновения ошеломленного молчания он громко говорит:

— Ах, ты, сучка!

От его заявления мои губы почти растягиваются в улыбке. По крайней мере, это заставляет меня чувствовать себя лучше из-за того, что я веду себя с ним как Рэмбо.

— Очаровательно. А теперь убирайся с моего крыльца, пока я не проделала в твоей груди дыру, достаточно большую, чтобы сквозь нее был виден дневной свет.

Крис сжимает кулаки. У него в буквальном смысле из ушей валит пар. Он стоит, дрожа от ярости, пока не поворачивается на каблуках и не уходит, осыпая меня бранью.

Я никогда раньше не была большим фанатом оружия. У меня есть эта вещь только потому, что мой отец оставил ее, когда они с мамой переехали. Но прямо сейчас я чувствую себя крутым Клинтом Иствудом. И все, что мне нужно было сделать, это положить руку на это оружие.

Это оружие, которое не может пробить дыру ни в чем, – ни в человеке, ни в чем другом, потому что оно не заряжено.

Когда Крис уезжает по улице, окутанный облаком дыма, я стою в открытом дверном проеме, не зная, смеяться мне или плакать.

Я ложусь спать в состоянии, близком к депрессии.

Когда я просыпаюсь через некоторое время, все еще темно. В комнате тихо и спокойно. На мгновение я дезориентирована, напряженно вслушиваюсь в темноту и с легким трепетом паники в груди думаю о том, что заставило меня проснуться.

Затем мое сердце начинает колотиться, потому что я понимаю, что я не одна.

Кто-то еще здесь в комнате рядом со мной.

Нат

Вскрикнув от ужаса, я бросаюсь к тумбочке рядом с кроватью, рывком открываю ящик и вытаскиваю первую твердую вещь, которую затем крепко сжимаю в руке, чтобы использовать ее для самозащиты.

Затем я откидываюсь на спинку кровати и кричу:

— У меня оружие!

Вспыхивает свет.

Кейдж стоит в дверях моей спальни.

Тени залегли у него под глазами. Его темные волосы растрепаны. На нем черные слаксы, черные кожаные туфли и приталенная белая рубашка на пуговицах, которая подчеркивает красивый рельеф верхней части его груди и рук.

От шеи до подола вся левая сторона его рубашки пропитана кровью.

— Нам нужно поговорить с тобой о самообороне, детка. Этим ты не сможешь отпугнуть незваного гостя, — произносит Кейдж.

Со слабой улыбкой Кейдж показывает на то, чем я размахиваю перед ним.

Это мой большой розовый фаллоимитатор.

Я отбрасываю его, спрыгиваю с кровати и бегу к Кейджу, обнимаю его за плечи и зарываюсь лицом в шею.

— Ты здесь!

Кейдж обвивает руками мою спину, крепко прижимая меня к своей груди. Его голос – низкий, довольный рокот.

— Я здесь. Ты скучала по мне?

— Нет. Ни капельки.

Я прижимаюсь к Кейджу так близко, как только могу, вдыхая его запах и слегка вздрагивая от нахлынувшего ощущения счастья.

Кейдж хихикает, прижимаясь поцелуем к моим волосам.

— Врушка. Подставляй-ка ко мне свои губки.

Я откидываю голову назад и сразу же ощущаю его губы на своих. Он жадно целует меня, крепко прижимая к себе.

Когда мы отрываемся друг от друга, чтобы сделать вдох, я спрашиваю, задыхаясь:

— Почему у тебя вся рубашка в крови?

— Потому что в меня стрелял какой-то придурок.

В ужасе я вырываюсь из его объятий и смотрю на него, ища дырки.

— Что? Вот дерьмо! Куда?

— В плечо. Расслабься. Это всего лишь царапина.

— Царапины так не кровоточат! Дай-ка я посмотрю... Снимай рубашку!

Кейдж снисходительно улыбается мне, как будто я какой-то капризный ребенок.

— Не прошло и шестидесяти секунд, как она уже пытается раздеть меня догола.

Уперев руки в бока, я сердито смотрю на него.

— Не говори обо мне так, будто меня нет в этой комнате. И сними рубашку, пока у меня не случился сердечный приступ.

Его улыбка становится шире.

— И ты говоришь мне, что я властный.

Кейдж выполняет мое требование, быстро расстегивая рубашку. Когда он роняет ее на пол и стоит так передо мной с обнаженной грудью, я на мгновение любуюсь им, прежде чем вспоминаю, что должна делать: искать в нем дырки.

Я быстро нахожу то, что ищу. На внешней стороне его плеча уродливая красная рана, из которой все еще сочится кровь.

— Сядь, — приказываю я, подталкивая его к кровати.

Кейдж садится на край матраса, затем хватает меня за бедра и смотрит на меня, пока я стою между его ног и осматриваю рану, морщась.

— Моя персональная медсестричка. Тебе тоже стоит снять рубашку, — бормочет Кейдж.

Он скользит рукой по моей грудной клетке и сжимает мою грудь.

На мне обычная пижама с шортами для мальчиков и мягкая хлопчатобумажная футболка, под которой ничего нет. Он проводит большими пальцами по моему соску, пока тот не напрягается, затем наклоняется и нежно прикусывает его прямо через ткань.

Это кажется невероятным, но у нас есть более неотложные дела.

— Мне нужно промыть рану, Кейдж. Перестань меня отвлекать.

Кейдж утыкается носом в мою грудь, вдыхая аромат моей кожи. Он шепчет:

— Я скучал по тебе. Я не мог дышать с тех пор, как уехал.

Вспышка радости подобно шипучей таблетке взрывается в моем животе, но я держусь твердо.

— Комплименты ни к чему не приведут. Я принесу антисептик...

Кейдж хватает меня, бросает на кровать и прижимает свое длинное, твердое тело к моему, устраиваясь удобнее между моих раздвинутых бедер.

— Позже, — говорит Кейдж хриплым от желания голосом. — Прямо сейчас мне нужно хорошенько трахнуть тебя. Каждую ночь мне снился твой голос, когда ты кончаешь. Мой член уже несколько недель ужасно болит. Я так тосковал по тебе. Я думаю, ты околдовала меня, маленькая ведьмочка.

Кейдж снова страстно целует меня, его руки зарываются в мои волосы.

Я разрываюсь между желанием промыть эту рану на его плече и желанием почувствовать Кейджа внутри себя. Это битва, которая длится до тех пор, пока он не задирает мою рубашку и не начинает сосать мои затвердевшие соски, всасывая их поочередно.

Я сдаюсь с благодарным вздохом и запускаю пальцы в густую гриву его спутанных волос, выгибаясь навстречу горячему, требовательному удовольствию его рта.

Кейдж прав. Я могу привести его в порядок позже.

В данный момент Кейджу, похоже, не грозит смертельная опасность истечь кровью.

Приподнявшись на локтях, Кейдж стягивает мою рубашку через голову. Затем прижимает мои руки к матрасу и задирает рубашку еще выше, пока она не достигает моих запястий. Кейдж проделывает какой-то магический трюк а-ля Гари Гудини, связывая мои запястья вместе только что снятой рубашкой.

Теперь я связана, смотрю на него широко раскрытыми глазами и с бешено бьющимся сердцем.

— Моя пленница, — шепчет он, а его глаза горят огнем. — Только посмей пошевелить руками, и я тебя накажу.

Дрожа от желания, я облизываю губы.

— Я отменила свое разрешение на то, чтобы ты отшлепал меня, помнишь? Я сказала, что сначала ты должен позволить мне сделать это с тобой.

Кейдж лишь улыбается.

— У меня в запасе найдется немало других способов наказать тебя, красавица.

Я перехожу на фальцет.

— Серьезно? Например?

— Пошевелись и узнаешь.

Я сглатываю. Делаю несколько глубоких вдохов. Пытаюсь не потерять сознание.

Усмехнувшись, Кейдж снова опускает голову мне на грудь. Он щедро одаривает мои груди вниманием, пока я не начинаю извиваться и задыхаться под ним, желая, чтобы его умный язык был где-то в другом месте.

Кейдж прокладывает свой путь вниз по моему телу, целуя мой живот и бедра, сжимая мою плоть, лаская меня своими большими, грубыми руками. Кейдж утыкается лицом между моих раздвинутых бедер, глубоко вдыхает в промежность моих мальчишеских шорт, затем выдыхает с тихим стоном.

Мои щеки пылают. Я сжимаю руки в кулаки, отчаянно пытаясь не начать задыхаться.

Кейдж стягивает с меня шорты, бросает их на пол, а затем одаривает мою киску французским поцелуем.

Когда я издаю стон в состоянии близком к беспамятству, Кейдж издает жужжащий звук, который эхом отдается во мне.

— Скажи, что скучала по мне, — шепчет Кейдж, облизывая меня, будто я рожок мороженого.

— Ты же знаешь, что да. О… о…

Кейдж скользит толстым пальцем внутрь меня.

— Насколько?

— Так сильно. О, боже. Пожалуйста, не останавливайся. Это удивительно.

— Что, это?

Кейдж толкается пальцем глубже, затем сосет мой клитор, обводя языком вокруг, пока я не издаю стон, беспомощная, говоря ему в порыве своей искаженной реальности, как сильно я люблю это. Как сильно мне это нужно.

Как сильно Кейдж мне нужен.

— Ты хочешь сначала кончить на мой член или на мое лицо, любовь моя?

Любовь.

Я всхлипываю, покачивая бедрами. Мое сердце расширяется в груди, пока не остается места ни для чего другого. Даже моим легким становится тесно. Меня так переполняют эмоции, что едва могу дышать.

Когда я не отвечаю ему, Кейдж ползет по моему телу и берет мое лицо в свои руки. Он целует меня, просовывая язык мне в рот.

Я пробую свой вкус на языке Кейджа. Его сердце колотится в моей груди.

Он говорит отрывисто:

— Ты моя хорошая девочка? Ты моя?

Мои глаза медленно открываются. Кейдж парит надо мной, красивый и напряженный, его глаза полны страстного желания.

Меня охватывает трепет. Мне кажется, что я лечу и падаю одновременно.

Мой голос звучит едва слышным шепотом.

— Ага. Я твоя. Я безраздельно твоя. Пожалуйста, трахни меня.

Кейдж просовывает руку между нашими телами, расстегивает ремень и возится с молнией.

— Повтори еще раз.

— Пожалуйста, трахни меня.

— Нет, не это.

Его член выпрыгивает из брюк. Он горячий и твердый, прижимается ко мне, подталкивает, хочет скользнуть внутрь.

— Я... я твоя. Только твоя... Безраздельно.

Кейдж толкается в меня с удовлетворенным ворчанием, затем приподнимается на локтях и снова глубоко целует меня, дергает, тянет за волосы и трахает, жестко вонзаясь в меня.

Я пытаюсь держаться, чтобы это продлилось, но я уже на грани, вот-вот разлечусь на атомы. Ощущение, как Кейдж растягивает меня, толкается в меня, звуки стонов его удовольствия где-то у меня во рту, когда он берет меня, – это все чересчур для меня.

Я кончаю сильным, внезапным рывком. Откинув голову на кровать, я кричу, содрогаясь.

Когда я кончаю, Кейдж изливает грязный поток похвалы и обожания, горячо рыча мне в ухо.

— Да, черт возьми, тебе лучше кончить для меня, моя прекрасная девочка. Ты чертовски промокла, такая мокрая, такая тугая, такая идеальная. Мне нравится, как ты себя чувствуешь. Мне нравится твой вкус. Как ты говоришь. Как ты пахнешь. Ты сводишь меня с ума. Я тронулся умом, так долго находясь вдали от тебя. Вдали от твоей милой улыбки, умного рта и этой великолепной пизды, которая принадлежит мне, только мне...

Когда я поднимаю связанные руки над головой и обнимаю Кейджа за шею, он замирает.

— О нет, — выдыхает он. — Что ты сделала?

Извиваясь под Кейджем, я качаю головой и хнычу в знак отрицания.

Его голос становится мрачным.

— Да, ты знаешь.

Он хватает меня за запястья и прижимает их к подушке над моей головой.

В панике я выпаливаю:

— Я же сказала, что ты не можешь меня отшлепать!

— Я знаю, детка. Тсс. — Кейдж нежно целует меня. — Я никогда не сделаю того, от чего ты откажешься. Хорошо?

Немного расслабившись, я киваю.

Он снова целует меня, а затем шепчет:

— Так что ты скажешь о том, чтобы быть связанной и с завязанными глазами?

Что бы ни выражало в этот момент мое лицо, это заставляет Кейджа улыбнуться.

— Тебе нравится эта идея.

— Понятия не имею. Это звучит странно. Я не извращенка.

— Это мне говорит девушка с огромной коллекцией секс-игрушек и словарным запасом, который заставил бы покраснеть любую доминанту.

Кейдж снова входит в меня, нежно покусывая мою шею, а затем шепчет:

— Я хочу, чтобы ты кончила, когда будешь связана. С завязанными глазами, связанная по рукам и умоляющая меня.

— Дело в том, что ты можешь делать со мной только то, что позволяешь мне делать с тобой. Помнишь?

— Забавно, я не помню, чтобы соглашался на такую сделку.

— А ты бы стал? Потому что это заставило бы меня чувствовать себя намного лучше. Безопаснее, я имею в виду.

Кейдж поднимает голову и изучает выражение моего лица. Через мгновение он говорит:

— Да.

Чувствуя смесь страха и возбуждения, я шепчу:

— Правда?

— Если ты этого хочешь. Да.

Кейдж снова толкается. И еще раз. Его дыхание становится прерывистым.

Я думаю, что эта тема разговора его тоже волнует.

— Так ты… ты позволишь мне отшлепать тебя?

Кейдж прикрыл глаза. На его челюсти напрягается мускул. Еще раз покачивая бедрами, он говорит:

— Да. А потом я оттрахаю тебя так сильно, что ты не сможешь ходить целую неделю.

— Ты позволишь мне связать тебя и завязать тебе глаза? Заставить тебя кончить, когда ты связан?

Его веки трепещут.

— Я никогда раньше никому не позволял поступать со мной подобным образом, — грубо говорит Кейдж.

— Ты позволишь мне это сделать?

Кейдж двигает бедрами быстрее. Рука, сжимающая мои запястья, напрягается. Он облизывает губы.

— Да.

— Ты позволишь мне прикоснуться к тебе там, где ты касался меня... сзади? Ты знаешь.

Кейдж знает. Его взгляд – чистый секс, он такой темный, что почти прожигает дыру в моей голове. Кейдж рычит:

— И этого я никогда никому не позволял.

Что это за странное ощущение силы, проходящее через меня? Я чувствую, что могу приказать горе убраться с моего пути, и она уберется.

Глядя Кейджу в глаза, пока он продолжает трахать меня, я шепчу:

— Но ты ведь позволишь мне это сделать, не так ли?

Одним быстрым движением, словно в тумане, Кейдж отстраняется от меня и стаскивает с кровати. Он садится на край, толкает меня на колени между своих раздвинутых ног, сжимает в кулаке свою торчащую эрекцию и смотрит на меня горящими глазами.

Он говорит сквозь стиснутые зубы:

— Да. Ты хочешь этого?

Я улыбаюсь ему.

— Нет. Мне просто нужно было узнать, позволишь ли ты мне.

— Маленькая ведьма. Ты действительно заслуживаешь этой порки. А теперь будь умницей и хорошенько отсоси мой член.

Кейдж скользит рукой по моей шее и притягивает мою голову к своему твердому члену, блестящему от моей влаги.

Я открываю рот и принимаю его, насколько могу, на всю его длину.

Кейдж стонет, выгибая бедра.

— Ах, черт, детка. Обожаю этот рот.

Мои руки все еще связаны в запястьях, но я поднимаю их и оборачиваю вокруг скользкого ствола Кейджа, чтобы лучше контролировать глубину его толчков.

Несмотря на обвинения Слоан в том, что у меня нет рвотного рефлекса, я не сверхчеловек. У меня уже слезятся глаза.

Держа одну руку на моем горле, Кейдж вцепляется другой в мои волосы и смотрит на меня сверху вниз, пока я сосу и глажу его. Он что-то прерывисто шепчет по-русски, наблюдая за моим ртом жадными глазами.

Ему это нравится. Ему это нравится.

И мне тоже.

Я закрываю глаза и сосу сильнее, поглаживаю быстрее, обводя языком набухшую головку. Он хрюкает от удовольствия, трахая мой рот и удерживая мою голову неподвижно.

Затем Кейдж вздрагивает и издает протяжный, тихий стон. Его рука сжимает мои волосы.

Он резко шепчет:

— Я вот-вот кончу. Я хочу, чтобы ты проглотила каждую каплю, а потом вылизала меня дочиста.

Я не могу говорить, поэтому открываю глаза и соглашаюсь одним взглядом, глядя на него.

Кейдж откидывает голову назад, стонет мое имя и снова вздрагивает. Его рука на моем горле горячая и дрожащая.

Когда он извергается, это происходит с резким толчком бедра и криком в потолок.

Его член пульсирует под моим языком. Слезы текут по моим щекам. Мне приходится делать неглубокие вдохи через нос, когда я глотаю. Он убирает руку с моего горла и баюкает мою голову, продолжая кончать, покачивая бедрами и страстно постанывая.

— А-а-а-а...

Кейдж падает на матрас, вздрагивая в последний раз, затем тяжело вздыхает.

Что касается меня, я сажусь на колени, чтобы приняться за обещанную «уборку».

Я с любовью облизываю его от основания до кончика, думая, что, вероятно, сделала бы это, даже если бы он не приказал мне. Его толстый член достоин бесчисленных часов поклонения. Это самая красивая вещь.

Может быть, вместо абстракций я перейду к рисовке с обнаженной натуры.

Я слегка хихикаю, когда представляю стены своей гостиной, забитые картинами, изображающими член Кейджа в состоянии глубокого стояния.

Он наклоняет голову набок и смотрит на меня затуманенными, полуприкрытыми глазами. Кейдж ласкает мое лицо. Хриплым голосом он произносит:

— Если бы у меня было более хрупкое эго, я бы не так хорошо воспринял, что ты смеешься, когда твое лицо находится в двух дюймах от моего члена.

Я облизываю его еще несколько раз, затем ползу по телу Кейджа и ложусь на него сверху, закидывая связанные руки ему за голову и прижимаясь лицом к изгибу между его шеей и плечом.

— Я просто подумала, что из тебя получилась бы отличная обнаженная натура. Если я приведу тебя в класс рисования, мои ученики умрут на месте.

Обвив руками мою спину, Кейдж утыкается носом в мои волосы.

— В ваших классах есть обнаженные натуры?

— Нет. Дети слишком маленькие для подобного рисунка. Но ты вдохновляешь меня начать преподавать в вечерней школе для взрослых. — Наклоняю голову и улыбаюсь ему. — Я могла бы сколотить целое состояние, взимая плату за вход, если бы твое изображение красовалось на билете.

Кейдж целует меня в кончик носа.

— Тебе больше не нужно беспокоиться о деньгах, помнишь? Кстати, почему ты до сих пор не начала брать деньги из фонда?

Я морщу нос.

— Не могли бы мы, пожалуйста, провести несколько минут, наслаждаясь приятным послевкусием, прежде чем мы начнем говорить о деньгах?

Кейдж обхватывает мое лицо ладонями и нежно целует в губы.

— Ты, возможно, единственная, кого я встречал за свою жизнь, кого не волнует материальная сторона.

— О, меня это волнует. Я просто не хочу чувствовать, что ты заплатил мне десять миллионов долларов за оказанные услуги.

Через мгновение Кейдж начинает хихикать. Короткие, тихие смешки, которые сотрясают его грудь.

— А что, если я скажу, что плата за услуги составляет всего лишь пятьдесят долларов, а остальное – чаевые?

— Если бы мои запястья не были связаны, я бы тебя хорошенько отшлепала, придурок.

Кейдж переворачивает меня и прижимает к матрасу, улыбаясь мне. При этом он такой красивый, что мне почти больно.

— Тогда, полагаю, мне придется держать тебя связанной всегда.

— Тебе придется все равно когда-нибудь отпустить меня. Мне все еще нужно обработать твое плечо.

Его теплый взгляд становится горячим, почти раскаленным.

— У меня есть идея получше. Давай вместе приведем себя в порядок. В душе.

Не дожидаясь ответа, Кейдж скатывается с кровати, берет меня на руки и несет в ванную.

Нат

Я всегда представляла себе секс в душе менее похожим на то, как это бывает в фильмах — гламурная, чувственная атмосфера — и это действо больше похожее на сценку с двумя слонятами, неуклюже катающимися в крошечном детском бассейне, когда их опрыскивают садовыми шлангами: плавки летают, ноги путаются, все хаотично, странно выглядит устроенный беспорядок.

Кейдж упрощает ситуацию, прижимая меня к стене душа, заламывая мне руки за спину и трахая меня стоя.

Когда гулкие крики нашего удовольствия стихли, он прижался лбом к моему плечу и выдохнул.

— Жаль, что я не встретил тебя много лет назад, — шепчет Кейдж, нежно целуя мою влажную кожу. — Ты заставляешь меня хотеть измениться, стать другим человеком.

От печали в голосе Кейджа что-то в моей груди сжимается.

— Мне нравится, какой ты человек.

— Только потому, что ты недостаточно хорошо меня знаешь.

Кейдж отстраняется от моего тела, затем поворачивает меня к теплым брызгам. Стоя позади меня, Кейдж впрыскивает в руку каплю шампуня и втирает его в мои волосы.

Это так приятно, что я почти абстрагируюсь от того, что он только что сказал.

Почти, но не совсем.

— Тогда начинай говорить. Что я должна знать?

Шум воды не может заглушить его вздох.

— Что ты хочешь знать?

Я на мгновение задумываюсь.

— Где ты вырос?

— В «Адской кухне»(Бандитский район Манхэттена, также известный как Клинтон. Границами района являются 34-я и 59-я улицы, 8-я авеню и река Гудзон).

Поскольку я никогда не была на Манхэттене, я мало что знаю о его различных районах. Но я знаю, что Адская кухня не считается высококлассным районом.

— Ты ходил там в школу?

Его сильные пальцы массируют мне кожу головы, проводя шампунем по волосам.

— Ага. Пока мне не исполнилось пятнадцать, и моих родителей не убили.

Я застываю в ужасе.

— Убили? Кто?

В его голосе появляется жесткая, ненавистная нотка.

— Ирландцы. Тогда их банды были самыми смертоносными в Нью-Йорке. Самыми большими и хорошо организованными. Моих родителей хладнокровно застрелили перед принадлежавшей им мясной лавкой на 39-й улице.

— Это еще зачем?

— Они просрочили платеж крыше. Всего один. — Тон Кейджа становится убийственным. — И за это их убили.

Я оборачиваюсь. Обхватив Кейджа за талию, я вглядываюсь в его лицо. Взгляд тяжелый, замкнутый и немного страшный. Я шепчу:

— Ты был там, не так ли? Ты видел, как это произошло.

Мускул дергается у него на челюсти. Он не отвечает. Кейдж просто поправляет душ и наклоняет мою голову назад, чтобы смыть шампунь с моих волос.

После напряженной паузы он продолжает:

— После этого я бросил школу и начал работать полный рабочий день в магазине.

— В пятнадцать?

— Мне нужно было присматривать за двумя младшими сестрами. И никаких родственников – мои родители оставили всех, когда эмигрировали из России. Они почти не говорили по-английски, когда приехали, но они отличались трудолюбием. У нас было немного, но этого было достаточно. Но после их смерти я стал главой семьи. Это был мой долг - заботиться о сестрах.

Я вспоминаю, как Кейдж сказал мне, что теперь это его долг и удовольствие - заботиться обо мне, и думаю, что теперь я понимаю его немного лучше.