Безликий

Глава 39

Соломон Лето.

Я проснулся свободным. Удивительно. Повернул голову в сторону тихого сопения – Сирена! Ее волосы растрепались от дикой ночи, когда я так долго не мог насытиться ею. Поневоле мое лицо расплылось в улыбке. Эта маленькая невинная девушка изменила все. Как так вышло, что я открылся ей? После стольких лет забытья и отрицания!?

Я прятался. Черт! Я просто все это время прятался… от себя самого. Думал, что бегу от людей, но бежал от себя! Даже гребанный секс, даже в нем мне хотелось скрыться. По какой-то причине мне казалось, что все те шлюхи могли увидеть мои шрамы. С груди упал огромный камень. Груз, который я носил всю сознательную жизнь. Бремя, что подкармливало жажду мести!

Вот она спокойно спит рядом на старом матрасе посреди моей теплицы. Голая и красивая. Не могу не коснуться ее. Провожу легонько пальцами по изгибам ее прекрасного тела. Она свернулась калачиком, такая невинная, хрупкая. Я хочу, и я должен защитить ее.

Она права! Я не смогу бросить сестру. Даже если бы Торен и Рико справились бы без меня, то Лила не сможет. Я внушал себе все это время, что без меня им будет лучше. Но я не смогу так жить. Все равно бы наблюдал за ней. Беспокоился бы. Кого я пытался обмануть?

Да я даже Сирену бросить не смогу! Я прирос к ней. Я не хочу представлять будущее, где ее рядом нет. Она изменила меня. Или просто открыла меня настоящего? Я коснулся своего лица и понял, что я – это все еще я!

Она единственная, кто знает меня. Знает лучше всех, не смотря на короткое время знакомства. Это впервые за долгие годы я чувствую себя счастливым, будучи собой. Но ненадолго. Меня никто больше не должен увидеть! Каждый в этом городе может выдать меня властям. Продать или сдаться от пыток. Я не могу так рисковать! Закрыв глаза и сосредоточившись, я изменился. Надев личину, которую все ожидают. Черные волосы, широкая челюсть, ямочка на подбородке и небольшие глаза.

Она любит меня! При воспоминании об этих словах мне становится не по себе. Как я должен реагировать? Что говорить? Что делать? Чего она теперь ожидает от меня? Страх, смешанный с радостью, вызывает беспокойство. Тревогу. Злость. Недосказанность. Как описать мои странные чувства? Когда кажется, что земля уходит из-под ног а привычный, мрачный мир рушится на части?

Я ничего ей не ответил тогда. Да и чего стоит слово вора? Ее глаза цвета обсидиана блестели от сдерживаемых слез, когда она признавалась мне. И я чувствовал,– она не ждала ничего взамен. Нет. Она сказала это просто потому, что хотела высказаться. Я мог ответить тем же. Но было бы это правдой? Я не знаю. За все эти годы я настолько замкнулся в себе, что уже не отличаю настоящие чувства от простого комфорта. Я хмыкнул. С этой женщиной комфортно и легко бывает, только когда она спит! Все остальное время я либо злюсь на нее, либо хочу в нее! Все!

Любовь. Какой идиот придумал это слово? Подразумевает верность, ответственность, семью. Смог бы я так жить? У нас не получится нормальная семья. Хотя, что теперь считается нормой? В этом проклятом мире нет морали. Люди сошли с ума. Все живут, как хотят. Спят, с кем хотят. Богачи стали еще богаче, а бедные люди еще беднее. Власть нашептывает людям свои порядки, а те слепо верят в весь обман и бред, что им скармливают СМИ. Даже Сирена жила и верила, что бедности нет! Прекрасное промывание мозга. И удивительная работа психологов и маркетологов.

- Не могу поверить, что ты прятался от меня все это время! – прошептала сонно моя птичка певчая, потирая глаза.

Я хмыкнул и поцеловал ее в лоб.

- Доброе утро.

- Доброе, – ответив, она коснулась моего лица рукой, и я прикрыл глаза.

Она смотрит на мое лицо очень внимательно, робко, изучающе… постепенно привыкая.

- Для тебя это всегда сложно? – спросил я. Всегда было любопытно, что она чувствует, видя каждый раз нового человека рядом? Как это – любить Безликого?

- Это не то что бы сложно, скорее в диковинку, – девушка загадочно провела пальцем по моей щеке, там, где еще вчера на моем лице был красный затянутый рубец. – Это было дико поначалу, но твои глаза… они помогают мне не сомневаться, в том, кто ты. Да и ты сам, такого засранца не с кем не спутать!

Моя бровь взлетела вверх от столь неприкрытого, правдивого наезда. И мы оба засмеялись.

- Конечно, я предпочла бы видеть именно тебя…

- Это невозможно!

- Я понимаю, Лето.

Я протянул руку и достал из-за спины черную орхидею.

- Ух.

Девушка приподнялась на локти.

- Какой красивый… и… хм, необычный цветок! – подметила она.

И сразу же потянулась его понюхать. Я остановил ее, поймав за локоть, а она уставилась на меня в недопонимании.

- Это тот цветок, чья пыльца усыпила тебя в пентхаусе.

Ее губы сложились в букву «о».

- Красивый, но опасный, – продолжил я. Она еще посмотрела на него, и кивнув, начала крутить его в руках. Я вижу в ней борьбу. Она меня не простила. Да в общем, я и не просил этого прощения.

- Спрашивай уже.

- Как давно? – резко вырвалось из прекрасных тонких губ.

- Как давно я меняюсь?

- Да.

Я похрустел затекшей шеей и лег поудобнее на спину.

- Долгая история. Был один подобный случай в детстве.

- Серьезно? – спросила удивленно девушка.

Я сложил руки на груди и повернул голову к ней, немного улыбаясь. Ее брови взлетели на лоб. И она заерзала на месте.

- Но Лила, она не говорила, что…

- Она и не знала. Она была слишком мала, чтобы что-то видеть и запоминать.

- Хорошо. Тогда как это проявилось в первый раз?

- Гнев. Кратковременное безумие. Мне было лет 8, наверное. Может 9. Не помню уже.

- Ох… – она задумалась. – Но разве может так рано проявляться гнев?

Я пожал плечами.

- У нас не было своего жилья. Мы жили в маленькой синей кладовке с препаратами и эссенциями под лестницей на заводе. Какой-то охранник позволял это матери за небольшую плату. И там, за высокими полками и вешалками с ненужными тряпками рабочих, у нас был свой уголок. Матрац, пара стульев, стол и другие мелочи.

В голову стукнули воспоминания. Картинки нечеткие, но ощущения живые…

- Для тебя явно не новость, что мы часто голодали!?

Она кивнула, в ее глазах любопытство и сочувствие.

- Когда мать уходила на работу, я оставался присматривать за Лилой. Часто недосыпал. Сильно уставал. Каждый день в одно и тоже время в кладовку заходил человек, что-то брал или оставлял, я не помню. В это время сестренка всегда спала, и я не волновался, что нас найдут. Эти пять минут я просто стоял в тени и молча ждал, когда он уйдет.

Воспоминания резанули мое спокойствие. Все-то же беспокойство, невозможность справится с проблемой, вина навалились на меня с новой силой. Я зажмурился, пытаясь совладать с собой и погасить ярость, что уже разгорается. Сирена положила руку на мое плечо.

- Ты не обязан говорить.

Но я пропустил ее слова. Я хочу это рассказать.

- Однажды нашего охранника не стало. И в конце рабочего дня в кладовку вошел мужчина. Я испугался. Я не ожидал этого. Схватил Лилу на руки и спрятался в тени, как всегда. Но малышка заплакала. И охранник, уже уходя, оглянулся. Паника заставила меня быстро начать качать сестру. Но за одним всхлипом последовал второй. Она была голодна. Она просто хотела есть.

Тяжело вздохнул и продолжил.

- Охранник нас нашел, но не успел он к нам потянуться, как влетела Лара, моя мать. Начались крики. Мать хватала его за руки, пытаясь не дать ему вызвать подмогу по рации. Она умоляла его. Но он не слушал, он кричал на нее, а потом схватил с пояса дубинку, и начал бить. Она упала. Сквозь плач кричала нам бежать. Ведь поймай он меня, то как и остальных незаконнорожденных, отдали бы нас с сестрой на воспитание в колонию. Чтобы вырастить себе рабов, таких же, как и наша мать. Я не мог бежать. Я вскипел. Я таким беспомощным себя никогда не чувствовал, и это чувство мне не понравилось. Я бросился на него. Пытался кусаться и что-то орал. Мать тоже кричала и плакала. Охранник отбросил меня, а я, поднявшись, снова метнулся на него. Я просто освирепел. И в один момент лицо охранника побледнело, он заорал что-то о ребенке сатаны, когда смотрел на меня. – Меня это улыбнуло. – Это был тот единственный миг, когда я мог осилить его, мужика в три раза больше меня. Мои руки тряслись, я не знал, что творю. В этот момент все, чего я хотел, – это выжить и спасти мать с сестрой. Я знал, где лежат просроченные лекарства. И схватив первый попавший в руки шприц из ящика, я резко воткнул его в ногу шокированного охранника. Он замычал в конвульсиях, прежде чем из его рта пошла пена. Он перестал стонать. Мать с Лилой на руках бросилась к нему проверить пульс, которого я знал, уже нет.

Я замолчал на мгновение.

- Ты превратился тогда?

- Не совсем. Кажется, позже она мне сказала, что мое лицо стало похоже на лицо того охранника... Не полностью, это скорее… было похоже на галлюцинацию, мимолетный секундный мираж. Этот ген во мне, он бы больше не проявился, если бы не тот случай в четырнадцать лет...

Я явно сказал лишнее.

- Какой случай?

- Забудь, – я поцеловал ее в лоб.

Судя по растерянному лицу Сирены, в ее голове сейчас проносятся вагоны мыслей. Пытаясь осмыслить, понять, предположить. Но всю правду я ей рассказать не могу. Пока.

- А как же мать?

- Что удивительно, она не испугалась. Она знала, я – ее сын. – Я вздохнул. - Это полуизменение дало шанс на жизнь мне и Лиле, но сгубило ее.

- Соло… – прошептала моя девочка, взяв меня за руку.

- Всю вину за смерть охранника она взяла на себя. Ее не посадили, просто уменьшили дозу еды, выдаваемой на сутки. И вскоре она просто умерла от голода. А нас с Лилой забрали наши отцы в свои семьи.

Во всем виновен я. Мать умерла из-за меня. Но я не скажу ей о постоянном чувстве вины, съедающем меня. Я знаю, она не станет меня осуждать за то, что я сделал больше двадцати лет назад. Но это моя ноша, и мне жить с этим. Всегда.

- Мне так жаль… – прошептала севшим голосом Сирена.

- Не думай об этом, – ответил я. – Как не думаю я.

- Но где были отцы раньше? Почему они не помогали вам? И чего вас просто не отдали в интернат?

- Моя мать позаботилась об этом. Перед смертью написала письмо нужному человеку, пригрозила, что если нас отдадут в колонию, то весь мир узнает, чьи мы дети.

- С ума сойти…

Я просто кивнул в ответ.