Безмолвная честь

Глава 4

После двухнедельного плавания «Нагоя-мару» бросил якорь в гавани Сан-Франциско. Наступил август, море было тихим, погода — чудесной, и для большинства пассажиров плавание прошло благополучно.

В основном на «Нагоя-мару» путешествовали семьи и пожилые люди, которые никуда не спешили и потому отказались от пересадки в Гонолулу. Пассажиры были в большинстве японцами, отправляющимися в Перу и Бразилию, но попадались и американцы — как соседка Хироко по каюте. Замкнутая и сдержанная, пожилая женщина редко разговаривала с другими пассажирами и с Хироко — разве что когда они одевались или проходили мимо друг друга по пути в ванную.

Хироко было нечего сказать соседке, как и всем прочим. Всю дорогу до Сан-Франциско она провела оцепенев от горя и тоски по дому, которые усиливали легкие приступы морской болезни.

Несколько раз молодые японцы пытались заговорить с ней, но Хироко с безукоризненной вежливостью избегала любых попыток вовлечь ее в разговор. Со времени выхода из гавани Кобе до прибытия в Штаты она почти не разговаривала, ограничиваясь лишь краткими пожеланиями доброго утра или вечера. Приходя в столовую, она ни разу не обменялась со своими соседями по столу даже парой фраз. Она выглядела совершенно неприступной и выбирала самые темные и неброские цвета кимоно.

Незадолго до того, как корабль бросил якорь, Хироко уложила чемодан и маленькую сумку и на мгновение застыла у иллюминатора. Прямо по курсу виднелся новый мост Золотые ворота, на холмах расстилался город, сияя в лучах солнца ослепительной белизной зданий. Вид был живописный, но он казался Хироко непонятным и совершенно чужим. Она не могла не задаваться вопросом, что ее ждет здесь.

Ей предстояло встретиться с незнакомыми родственниками — впрочем, о них она слышала на протяжении восемнадцати лет жизни. Хироко могла лишь надеяться, что родственники окажутся такими же добрыми, какими считал их отец.

Буксир доставил на борт корабля таможенников. Дождавшись своей очереди, Хироко показала паспорт — как и остальные пассажиры, выстроившиеся в большой столовой.

Получив штамп иммиграционных властей, она вышла на палубу и пригладила длинные иссиня-черные волосы. Сегодня Хироко уложила их аккуратным узлом и выбрала бледно-голубое, словно клочок яркого летнего неба, кимоно — лучший из нарядов, увезенных ею из Кобе. Стоя у перил, Хироко выглядела совсем крошечной и прелестной.

Корабль дал громкий гудок, буксир отчалил, а «Нагоямару» пристал к тридцать девятому причалу. Спустя несколько минут пассажиры начали высаживаться на берег.

Большинство из них торопились встретиться с родственниками и друзьями, покончить со слишком долгим путешествием. Хироко спустилась по трапу медленно и нерешительно.

Она ступала грациозно, едва касаясь ногами земли, гадая, узнает ли она родственников, сможет ли разыскать их. Ее ужасало само пребывание на чужой земле. Что, если ее забыли встретить? Или попросту не узнают, а если и узнают, то невзлюбят с первого взгляда? Тысячи мыслей заметались в голове, когда она сошла на причал и увидела море незнакомых лиц. Люди толкались и спешили, искали свой багаж, подзывали носильщиков. Хироко совсем растерялась посреди этой суеты. Атмосфера на пристани была почти праздничной, и обрывки музыки, долетающей с соседнего корабля, усиливали это впечатление. Кругом стоял шум и крики вперемежку с фразами из песенки «В самом сердце Техаса». Уже отчаявшись, Хироко вдруг заметила лицо, смутно напомнившее ей отцовское. Мужчина оказался немногим старше Масао, ниже ростом, но в нем ощущалось что-то знакомое.

— Хироко? — спросил он, вглядываясь в ее лицо и уже убедившись в правоте своей догадки. Хироко выглядела в точности как на фотографии, присланной ее отцом. Она подняла на незнакомца нежный и застенчивый взгляд и молча кивнула в ответ. Ее ошеломила окружающая суета, она опасалась вовсе не найти родственников и потому не могла выразить облегчения, поняв, что те разыскали ее сами, — Я — Такео Танака, твой дядя Так. — Хироко вновь кивнула, удивленная тем, что дядя заговорил по-английски.

Он в совершенстве владел языком, в его выговоре Хироко не уловила ни малейшего акцента. — Твоя тетя Рэйко осталась в машине с детьми.

Хироко поклонилась ему так низко, как только могла, чтобы выразить глубокое уважение — свое и отца. Этим жестом дядя был удивлен не меньше, чем Хироко его английским приветствием. На мгновение Такео смутился, но коротко ответил на поклон, понимая, что, поступив иначе, оскорбил бы не только Хироко, но и ее отца. Такео уже давно привык обмениваться поклонами лишь с пожилыми людьми, но не с молодежью или ровесниками. Зная Масао, он ожидал, что его дочь не будет так следовать обычаям. Но тут же Такео вспомнил, что во время их единственной встречи мать Хироко, Хидеми, придерживалась всех церемоний.

— Ты уже выяснила, где твой багаж? — спокойно и деловито спросил Такео. Багаж доставили на пристань, в зоны, помеченные буквами алфавита, и Хироко указала на табличку с буквой "Т". Такео задумался, говорит ли его гостья по-английски. До сих пор она не произнесла ни слова, только кланялась и опасливо поглядывала, тут же робко отводя взгляд.

— По-моему, он должен быть вон там, — осторожно проговорила Хироко, отвечая на невысказанный вопрос дяди насчет ее английского. Она изъяснялась довольно свободно. произношение было чистым, хотя дядя понял, что пользоваться чужим языком Хироко неудобно. — У меня всего один чемодан, — добавила Хироко, в эту минуту сама удивившись собственному сходству с Хидеми. Ее отец и Юдзи легко переходили с языка на язык и, постоянно пользуясь английским, свободно объяснялись на нем. Английский же Хидеми был менее беглым, чем у Хироко.

— Как прошло плавание? — спросил Такео, направляясь к указанному Хироко месту, где уже ждал ее единственный чемодан. Рядом стоял таможенник, досмотр прошел на удивление быстро.

Подозвав носильщика и объяснив, где находится машина, Такео повел Хироко знакомиться с остальными родственниками. На стоянке у пристани он оставил новый фургон «шевроле», купленный год назад. Темно-зеленая машина с легкостью вмещала всю семью, даже собаку, которую Танака повсюду брали с собой. Но на этот раз собаку оставили дома — чтобы положить сзади багаж Хироко и сразу же вернуться в Пало-Альто. Дети настояли на своем желании встречать гостью и были возбуждены, предвкушая встречу.

— Плавание прошло без приключений, — без запинки отозвалась Хироко, — благодарю вас.

Она по-прежнему не могла понять, почему дядя обращается к ней по-английски — в конце концов, он родился в Японии. Хироко решила, что отец просил дядю дать ей возможность попрактиковаться в языке. Тем не менее ей мучительно хотелось поговорить по-японски. Беседовать на чужом языке им, двум японцам, казалось ей нелепостью.

Дядя был не более американцем, чем она сама, пусть даже провел в Штатах двадцать лет, и его жена и дети родились здесь.

Такео провел гостью через толпу на пристани, носильщик следовал за ними с чемоданом. Через несколько минут они достигли стоянки, где в машине ждали Рэйко и дети.

Рэйко в ярко-красном платье поспешно выбралась из машины и заключила Хироко в объятия, пока Такео помогал носильщику пристраивать чемодан в багажнике «шевроле».

— О, какая ты красавица! — воскликнула Рэйко, улыбаясь гостье. Сама она была миловидной женщиной, ровесницей Хидеми, но в отличие от матери Хироко носила короткую стрижку, умело пользовалась косметикой, а ее красное платье показалось Хироко слишком броским.

Хироко низко поклонилась тете, выказывая уважение к ней, как прежде — дяде Такео.

— Это ни к чему, — заметила Рэйко, по-прежнему улыбаясь. Взяв Хироко за руку, она повернулась к детям и познакомила их с гостьей. Рэйко называла детей Кеном, Салли и Тами, Хироко же знала, что их зовут Кендзи, Сатико и Тамико. Шестнадцатилетний Кен был на удивление рослым для японца, а, четырнадцатилетня я Салли казалась почти взрослой в спортивных туфлях, серой юбке и розовом кашемировом свитере. Эта хорошенькая девушка-подросток была точной копией своей матери. Прелестная восьмилетняя Тами, резвая и смешливая, бросилась Хироко на шею и крепко расцеловала, прежде чем та успела что-нибудь сказать.

— Как хорошо, что ты приехала, Хироко! — радостно выпалила Тами и немедленно отпустила замечание насчет роста гостьи:

— Ты почти такая же маленькая, как я. — Хироко рассмеялась и поклонилась детям, с любопытством разглядывающим ее. — Мы так не делаем, — объяснила Тами. — Кланяются только бабушки и дедушки. И носить кимоно здесь не надо. Но твое кимоно очень красивое.

Детям Хироко казалась хрупкой японской куколкой. Тами настояла на своем желании сесть сзади, вместе с Хироко и Кеном, а Салли перебралась на переднее сиденье, к родителям.

Через несколько минут они двинулись в путь, и вскоре у Хироко закружилась голова от детской болтовни и смеха: дети рассказывали ей о своих школах и друзьях. Тами объясняла, как устроен ее кукольный домик. Рэйко попыталась успокоить детей, но те были слишком возбуждены приездом двоюродной сестры, которая терпеливо выслушивала их. Хироко оказалась такой хорошенькой, такой миниатюрной, и ее густые волосы так ярко блестели под солнцем. Салли не удержалась и заметила, что Хироко похожа на куклу, которую когда-то подарил ей отец, и пожелала узнать, привезла ли гостья с собой западную одежду.

— Да, кое-что, — ответила Хироко. — Отец решил, что в колледже она мне понадобится.

— Отличная мысль, — подхватила Рэйко. — А Салли одолжит тебе недостающие вещи, Хироко.

Хироко была очарована своей тетей Рэй, как она просила называть ее. Рэйко казалась настоящей американкой: в ее речи не слышалось ни малейшего акцента, впрочем, она же родилась во Фресно. Родственники ее отца выращивали там цветы на продажу, и родители Рэйко подключились к семейному делу еще до рождения дочери. Рэйко родилась в Штатах, но несколько лет проучилась в Японии, став таким образом кибей: японкой, рожденной вне родины. В Японии она никогда не чувствовала себя как дома. Она была американкой до мозга костей, после учебы вернулась в Штаты, поступила в Стэнфордский университет, познакомилась там с Таком, а год спустя они поженились. Годом позже родители Рэйко вышли на пенсию и вернулись в Японию, где погибли во время сильного землетрясения вскоре после того, как родилась Хироко. Единственные оставшиеся в живых родственники Рэйко из Фресно по-прежнему занимались семейным делом. Кроме них, детей и Такео, у Рэйко никого не было.

— Я понимаю, как тебе сейчас трудно, Хироко, — сказала тетя Рэй. — Когда родители отправили меня учиться в Японию, я чувствовала себя так, словно оказалась на другой планете. В Японии мне было слишком непривычно. В то время я с трудом могла объясниться по-японски, а никто из наших родственников не знал английского. Все они казались мне странными и старомодными.

— Да, прямо как он, — вмешавшись в разговор, Салли указала на Кена, и все рассмеялись.

— Знаю, привыкнуть к новому нелегко. Вероятно, все мы кажемся тебе чудными. — Рэйко улыбнулась Хироко, и та робко улыбнулась в ответ, не поднимая глаз. Она едва осмеливалась смотреть в лицо кому-либо из спутников и, когда с ней заговаривали, в глубоком смущении опускала глаза. Салли еще никогда не видела такой пугливой девушки. Но и Хироко не могла поверить своим глазам: родственники настолько впитали обычаи и манеры американцев, что только лица давали право назвав их японцами. Они говорили, действовали, двигались иначе, чем японцы. Казалось, ничто не связывает их с родиной.

— Тебе нравится американская еда? — с любопытством спросила Салли. Девушкам предстояло поселиться в одной комнате, и Салли умирала от желания расспросить Хироко, есть ли у нее друг. Кену тоже не терпелось это выяснить — он уже давно дружил с Пегги, живущей по соседству.

— Я никогда ее не пробовала, — смущенно призналась Хироко, и Тами захихикала.

— Не может быть! Значит, ты никогда не пробовала гамбургеры и молочные коктейли? — Тами уставилась на сестру, словно та прибыла с Марса.

— Никогда, но я читала о них. Это очень вкусно?

Тами покатилась со смеху — с английским Хироко надо что-то делать.

— Это объедение! — заверила Тами. — Они тебе понравятся.

Вечером семейство собиралось устроить настоящий американский ужин — барбекю во дворе — и пригласить соседей, американцев и японцев, чтобы познакомить их с гостьей из Японии Такео был непревзойденным специалистом по барбекю. На ужин предполагались гамбургеры и хот-доги, стейки и курица. Рэйко взялась сварить кукурузные початки, приготовить картофельное пюре и салат, а Салли — испечь ароматный хлеб с чесноком. Тами целое утро помогала матери печь шоколадное печенье и сдобные булочки, а потом — делать домашнее мороженое.

Поездка до Пало-Альто заняла час. Дядя Так провез гостью мимо университета — величественного здания, совсем не такого, какое ожидала увидеть Хироко. В его архитектурном стиле было нечто испанское или мексиканское, вокруг расстилались ровные, тщательно ухоженные зеленые лужайки. Долгие годы Хироко слышала рассказы об университете и была в восторге увидеть его своими глазами.

— Юдзи собирается приехать сюда на следующий год, — заметила Хироко, невольно переходя на японский, и дети с удивлением воззрились на нее. Судя по их лицам, они не поняли ни слова. — Вы не говорите по-японски? — спросила она, глядя на них с не меньшим изумлением. Как же родители не сумели научить их японскому?

— Я уже давно не говорила по-японски, — объяснила тетя Рэйко. — Боюсь, что после смерти родителей основательно подзабыла его. Я обещала себе, что буду практиковаться, беседуя с Таком, но так и не сдержала обещание. А дети знают только английский, — добавила она, и Хироко кивнула, стараясь не выдать потрясение. Нет, в этих людях не было ничего японского, даже в дяде Таке. Хироко не могла себе представить, как можно до такой степени позабыть обычаи родины — ведь дядя Так родился в Японии, в отличие от Рэйко и детей, никогда не покидавших Калифорнию.

Хироко удивлялась, как можно пренебречь культурой предков. У нее вдруг возникло чувство, что она оказалась на недосягаемом расстоянии от дома. Интересно, что бы сказали ее родители, познакомившись с родственниками? Члены семьи Танака были чудесными людьми, но отнюдь не японцами, а американцами до глубины души. Среди них Хироко выглядела чужой и лишней.

— Ты прекрасно говоришь по-английски, — похвалил ее дядя Так, и хотя Тами не согласилась с ним, возражать не стала. — Должно быть, об этом позаботился твой отец. — Такео улыбнулся. Он знал, что Масао всегда питал привязанность к американским обычаям и языку. Такео давно ждал, что брат приедет к нему в гости, но Масао не решался рисковать работой в университете, и потому шли годы, а поездка за границу все откладывалась.

— Мой брат говорит по-английски гораздо лучше меня, — объяснила Хироко, и все заулыбались. Несмотря на правильное произношение, в Хироко угадывалась иностранка. Точно таким же чужим казался бы японский в устах всех членов семьи, за исключением Така. Но у Хироко не оставалось ни выбора, ни возможности сравнить: говорить с родственниками требовалось только по-английски.

Удалившись от территории Стэнфордского университета, Такео повел машину по тихой, обсаженной деревьями улочке, и Хироко изумилась, увидев, как велик дом, у которого остановилась машина. Вначале он был поменьше, но, когда родилась Тами, семье стало тесно в прежнем обиталище, и Такео сделал к нему пристройку. Семья искренне любила свой дом и его удобное расположение. Такео заведовал кафедрой в университете и, подобно своему брату, был профессором политологии. Рэйко работала в университетской больнице медсестрой, но после рождения младшей дочери перешла на неполный рабочий день.

В ухоженном доме, окруженном широкой лужайкой со старыми деревьями и двориком-патио, хватило бы места всем друзьям, приглашенным познакомиться с Хироко. Когда Салли показала гостье свою комнату, Хироко была подавлена видом огромной кровати с четырьмя столбиками и изобилием розовых и белых оборочек. Эта комната представлялась Хироко сошедшей с фотографии в журнале. Салли была не против потесниться на огромной кровати, и уже расчистила место в своем шкафу.

— У меня совсем немного вещей, — заметила Хироко, указывая на небольшой чемодан, содержащий не только приготовленную для колледжа одежду, но и кимоно. Она бережно извлекла из чемодана красновато-розовое кимоно, чтобы надеть его вечером, но тут в комнату влетела Тами и потащила гостью осматривать кукольный домик.

— Хочешь, я подберу тебе какой-нибудь наряд на вечер? — спросила Салли вслед, но Тами уже увлекла Хироко в коридор. Салли не хотела обидеть родственницу, но считала, что на вечеринке она будет выглядеть нелепо в кимоно. То же самое Салли заявила матери, спустившись вниз немного погодя. Рэйко готовила пюре к ужину.

— Пусть немного привыкнет, — понимающе заметила Рэйко. — Она только что приехала и до сих пор носила кимоно. Нельзя же требовать, чтобы она сменила его на босоножки и плиссированную юбку в первые пять минут.

— Разумеется, но что подумают люди, увидев ее в кимоно? — не отставала Салли.

— Ничего особенного. Она милая девушка, только что приехала из Японии. Почему бы тебе не подождать немного, Салли? Пусть сначала привыкнет к нам, а затем понемногу откажется от прежних привычек.

— Ну и ну! — воскликнул Кен, входя на кухню и слыша обрывок разговора. — Чего ты от нее хочешь, Сэл? Чтобы она сегодня же сделала завивку и отправилась с тобой плясать? Дай ребенку возможность привыкнуть. Ведь она только приехала.

— То же самое я говорила твоей сестре.

Слушая мать и сестру, Кен намазал арахисовым маслом кусок хлеба.

— А по-моему, в кимоно она будет нелепо выглядеть на барбекю, — повторила Салли. В свои четырнадцать лет Салли высоко ценила мнение других о собственной внешности.

— Она будет выглядеть ничуть не нелепее тебя, глупышка, — усмехнулся брат и налил себе стакан молока. Внезапно он с беспокойством взглянул на мать, задумавшись об ужине.

Первое место в жизни Кена занимала еда — предпочтительно в огромных количествах и политая кетчупом. — А ты сегодня не приготовила никаких японских блюд, мама?

Заметив его неподдельную тревогу, Рэйко рассмеялась.

— Вряд ли я сумею припомнить, как это делается, — грустно призналась она. — Твоя бабушка умерла восемнадцать лет назад. Я так и не успела научиться у нее готовить.

— Вот и хорошо! Терпеть не могу эту отраву — всю эту сырую рыбу и прочую склизкую дрянь.

— Что еще за склизкая дрянь? — Так пришел с заднего двора за углем и заинтересовался разговором. — О чем речь? — с любопытством спросил он, а Рэйко улыбнулась и приподняла бровь. Они выглядели счастливой парой: Рэйко, еще миловидная в свои тридцать восемь лет, и Так — привлекательный пятидесятилетний мужчина.

— Мы говорили о сырой рыбе, — объяснила Рэйко мужу. — Кен опасался, что я приготовлю для Хироко японские блюда.

— Ну, на это можно не рассчитывать, — усмехнулся отец, открывая чулан и вытаскивая мешок с углем. — Никто из моих знакомых не готовит японскую еду хуже ее. Но когда дело доходит до гамбургеров и бифштексов, она на высоте. — Склонившись, он поцеловал жену. Кен прикончил второй бутерброд, а Тами и Хироко поднялись наверх из детской комнаты. Тами показывала Хироко кукольный домик, выстроенный для нее отцом. Ковры и шторы в домике были сделаны руками Рэйко, стены покрывали кусочки настоящих обоев. Так вставил в крошечные рамы собственноручно нарисованные картины, а миниатюрную действующую люстру для домика заказал в Англии.

— Этот домик — настоящее чудо, — заметила Хироко, наблюдая, как семья хлопочет в удобной кухне. В уютном доме места хватало для всей семьи, а детская внизу показалась Хироко настоящим залом. — Я еще никогда не видела такого удивительного кукольного домика — он вполне годится для музея, — добавила она. Кен предложил ей вторую половину своего последнего бутерброда, и Хироко смутилась, очевидно, опасаясь его взять.

— Он с арахисовым маслом, — объяснил Кен, — и виноградным джемом.

— Мне еще никогда не доводилось их пробовать, — осторожно произнесла Хироко, а Тами решительно заявила, что попробовать просто необходимо. Откусив кусочек, Хироко не смогла сдержать гримасу — она ожидала совсем иного.

— Здорово, верно? — спросила Тами, а Хироко молча задумалась, не останется ли ее рот склеенным навсегда. Поняв, что случилось, Салли протянула ей стакан молока. Американская еда не очень понравилась Хироко.

Такео вынес уголь во двор, и пока он открывал дверь, в кухню ворвалась собака. Хироко улыбнулась — эта порода была ей знакома — в Японии ее называли «сиба». Пес был настроен весьма приветливо.

— Ее зовут Лесси, — объяснила Тами. — Мне нравится книжка про нее.

— Хотя она вовсе не похожа на настоящую Лесси — та была колли, — поправил Кен и вдруг напомнил Хироко Юдзи.

У двух юношей было много общего, и если, с одной стороны, постоянные напоминания утешали Хироко, то с другой — усиливали тоску по дому.

Кен отправился навестить свою подружку Пегги, а спустя некоторое время и Салли незаметно улизнула на улицу, к соседке. Она была готова пригласить с собой Хироко, но побаивалась, что двоюродная сестра проговорится об этом матери, — Салли еще мало знала Хироко. Она ушла в гости к подружке — потому что у той был симпатичный шестнадцатилетний брат, с которым Салли флиртовала.

Дома осталась одна Тами, она помогала отцу во дворе, а Хироко хлопотала на кухне с тетей Рэйко. Рэйко с удивлением наблюдала, как быстро и умело управляется с делами гостья. Хироко почти не разговаривала, не ожидала похвалы, но носилась по кухне, словно молния. Она быстро научилась готовить картофельное пюре, которое увидела первый раз в жизни, помогла сварить кукурузу и нарезать салат. А когда Так попросил жену залить уксусом мясо для шашлыка, Хироко сразу же научилась и этому, а затем вышла во двор вместе с Рэйко, чтобы помочь накрыть огромный стол. Гостья оказалась самой тихой и послушной девушкой, какую когда-либо видела Рэйко, но, несмотря на явную робость, точно знала, что делает.

— Спасибо тебе за все, — поблагодарила ее Рэйко, когда они поднялись наверх, чтобы переодеться. Рэйко уже знала — семья полюбит эту прелестную девушку, но могла лишь надеяться, что Хироко будет счастлива с ними.

Днем, занявшись делами, Хироко повеселела, но сейчас, поднимаясь по лестнице, вновь загрустила, и Рэйко поняла, что она тоскует по родителям. — Ты очень помогла мне, — мягко проговорила Рэйко. — Мы рады видеть тебя здесь, Хироко.

— И я тоже очень рада, — ответила Хироко, низко кланяясь.

— Здесь это ни к чему. — Рэйко ласково удержала ее за плечо.

— Но я не знаю, чем еще можно выразить уважение и поблагодарить вас за доброту, — ответила Хироко, пока Рэйко провожала ее в комнату Салли. Вещи Хироко были аккуратно разложены, и беспорядок царил только на полках Салли.

— Незачем оказывать нам уважение. Мы понимаем твои чувства. Здесь можно не придерживаться обычаев.

Хироко вновь попыталась поклониться, но удержалась со смущенной улыбкой.

— Здесь все совсем по-другому, — призналась Хироко. — Мне придется слишком многому научиться, узнать множество новых обычаев. — Впервые она поняла, что имел в виду отец, желая, чтобы она повидала мир и многое узнала. Хироко ни на минуту не могла себе представить, что мир может оказаться совершенно иным, не похожим на тот, где она жила прежде — даже дом ее родственников.

— Ты научишься очень быстро, — заверила ее Рэйко.

Но вечером Хироко засомневалась в этом. Ее окружала толпа беспечно болтающих незнакомцев. С ней знакомились" пожимали руку, приветствовали, а Хироко кланялась в ответ, .

Гости не упускали случая похвалить ее красоту и чудесное кимоно. Но несмотря на то что внешне многие из гостей выглядели японцами, все они говорили по-английски и были либо нисей, либо сансей — первым или вторым поколением японцев, выросших в Америке. Большинство из них уже давно расстались с японскими привычками, и только поведение их дедушек и бабушек могло бы показаться знакомым Хироко. Но в гости пришли не только японцы, и среди всей этой толпы Хироко чувствовала растерянность.

Она с трудом узнавала в ней своих родственников. Поздно вечером, убирая посуду вместе с Рэйко, она долго стояла одна на заднем дворе, глядя в небо, и вспоминала родителей.

— Должно быть, путь до дома кажется вам бесконечным, — произнес негромкий голос за ее спиной, и Хироко удивленно повернулась к незнакомцу. Он был высоким, молодым, темноволосым и по западным меркам мог считаться красавцем. Быстро взглянув на него, Хироко опустила голову — чтобы собеседник не заметил слезы, выступившие у нее на глазах от тоски и одиночества.

Она стояла, глядя в землю в напряженном молчании.

— Я — Питер Дженкинс, — представился незнакомец, протягивая Хироко руку, и она слабо пожала ее, а затем решилась вновь поднять глаза. Он был выше Кендзи, худощавый, с мягкими каштановыми волосами и голубыми глазами; от него исходило впечатление надежности. Он казался совсем юным, хотя на самом деле ему было двадцать семь, и он работал ассистентом Така в Стэнфорде.

— Я был в Японии. Это самая прекрасная из стран, какие мне доводилось видеть. Особенно мне понравился Киото. — Питер знал, что Хироко оттуда родом, но не исказил истины. — Должно быть, все здесь кажется вам чужим, — мягко добавил он. — Возвращение домой из Японии потрясло даже меня. Не могу себе представить, каково сейчас вам, если вы здесь впервые. — Питер дружески улыбнулся. Глаза засветились добротой, и Хироко тут же поняла, — что ей нравится этот человек.

Но едва подняв голову, она смущенно отвела глаза и робко улыбнулась. Он был прав — она действительно испытывала потрясение, пытаясь бороться с вихрем новых впечатлений и ощущений, захватившим ее с самого утра. Даже родственники оказались совсем не такими, каких она ожидала увидеть.

Казалось, здесь ей не с кем даже поговорить, по крайней мере пока.

— Мне очень понравилось здесь, — тихо сказала она, уставившись на носки собственных туфель и подавляя желание поклониться собеседнику — ведь Рэйко говорила, что здесь это ни к чему. — Мне так повезло, — добавила она шепотом. Она стеснялась вновь взглянуть на собеседника, и он понял это. В Хироко было что-то от совсем юной девушки, но вместе с тем — многое от зрелой женщины. Несмотря на возраст, она не походила ни на одну из студенток Питера. Хироко была гораздо утонченнее, держалась отстранение, но в то же время в ней чувствовалась странная сила. Эта любопытная и, по-видимому, умная девушка впитала всю изощренную утонченность и многогранность своего народа, и Питер Дженкинс был очарован ею. В Хироко слилось все то, что ему нравилось в японских женщинах, и он стоял и любовался ею. Хироко затрепетала.

— Не хотите ли пройти в дом? — Он почувствовал, что Хироко неловко, но от смущения она не может подобрать предлог, чтобы уйти. Кивнув, она с трудом взглянула на Питера сквозь густые черные ресницы. — Я слышал от Така, что в сентябре вы поступаете в колледж святого Эндрю, — заметил Питер, пока они брели к дому, а он молча восхищался прелестным кимоно спутницы. Спустя минуту они нашли Рэйко, болтающую с двумя подружками, и Питер оставил Хироко с ними. Улыбнувшись Питеру, Рэйко беспечным тоном представила гостью двум женщинам.

Хироко низко поклонилась им, выказывая уважение к друзьям семейства Танака, и этот жест заметно удивил женщин. Напротив, в другом конце патио, Питер рассказывал Таку, что только что познакомился с его племянницей.

— Она так мила, бедняжка, и, должно быть, ей здесь одиноко, — сочувственно произнес Питер. В Хироко было нечто такое, что вызвало у него желание принять ее под крыло, защитить от всего мира.

— Она скоро привыкнет, — улыбнулся Так, не выпуская из рук бокал вина. Вечер прошел на редкость удачно: и гости, и хозяева славно повеселились. — Я же привык. — Он усмехнулся. — Похоже, ты до сих пор очарован Японией — с той самой поездки. — Так не ошибся: Питер действительно влюбился в эту страну.

— Не могу понять, как тебе удается не тосковать по Японии.

Так ответил, что всегда любил Соединенные Штаты.

Он бы с радостью принял американское гражданство, но, несмотря на двадцать лет, прожитых в Америке, и женитьбу на американке, стать гражданином страны ему запрещали законы.

— Там я словно задыхался. Взгляни на нее. — Такео незаметно указал на юную родственницу. Для него Хироко воплощала все ненавистные черты Японии, обычаи, от которых Так когда-то бежал. — Она перепугана и смущена, боится даже поднять глаза. Одевается в ту же самую одежду, которую японки носили пять веков назад. Если бы у нее была большая грудь, она перевязывала бы ее, а забеременев, стала бы перевязывать живот и, вероятно, ни за что не призналась бы мужу в том, что ждет ребенка. Когда она повзрослеет, родители найдут ей мужа — человека, с которым она прежде ни разу не встречалась. Они не сумеют даже поговорить до свадьбы. Они проведут всю жизнь, кланяясь друг другу и скрывая истинные чувства. То же самое там происходит в деловых отношениях, иногда — еще хуже. Японцы во всем руководствуются традициями; внешнее впечатление, уважение и соблюдение обычаев для них все. Там тебе не представится случая высказаться откровенно, заявить о своих чувствах, ухаживать за женщиной только потому, что любишь ее. Вероятно, если бы мы с Рэйко познакомились в Японии, я никогда не смог бы на ней жениться. Мне пришлось бы сочетаться браком с женщиной, выбранной моими родителями, — это невыносимо. Сегодня, наблюдая за Хироко, я словно возвращаюсь в прошлое. Сейчас она похожа на птичку в клетке, слишком перепуганную, чтобы петь. Нет, по Японии я не скучаю, — он грустно улыбнулся, — но уверен, она изводится от тоски. Ее отец — славный человек, каким-то образом он сумел сохранить бодрость духа во всех испытаниях. У него чудесная жена, по-моему, они по-настоящему любят друг друга. Но при виде Хироко мне вновь вспоминаются давние дни, проведенные в Японии. Там не произошло никаких перемен, и это вызывает гнетущее впечатление, — заключил он, и Питер кивнул. Он был свидетелем и угнетения, и воздействия обычаев, но видел кое-что и помимо этого. Он не мог понять, почему Такео не относится к родине с такой любовью, как он сам.

— В Японии чувствуешь саму историю, зная, что за последнюю тысячу лет там ничего не изменилось и, возможно, не изменится еще тысячу лет. Это мне нравится. Приятно наблюдать за этой страной. Я люблю все, что ей дорого, — просто отозвался Питер, и Так недоуменно взглянул на него.

— Воздержись высказывать свое мнение при Рэйко. Она считает, что в Японии женщины связаны по рукам и ногам множеством условностей, а мужья всецело властвуют над ними. Рэйко — такое же порождение Америки, как яблочный пирог, и это ей нравится. Она с отвращением вспоминает о том, как училась на родине.

— По-моему, вы оба сумасшедшие, — улыбнулся Питер, а затем его внимание отвлекли два профессора из Стэнфорда, и случая поговорить с Хироко больше не представилось.

Но Питер видел, как она кланялась друзьям семейства Танака, желая им спокойной ночи, и, несмотря на все сказанное Таком, Питер нашел, что она держится с достоинством. Обычай кланяться в знак уважения он счел трогательным, а не унизительным. Когда Питер уже собрался уходить, их глаза на мгновение встретились, и он смог бы поклясться, что Хироко смотрит прямо на него, но не прошло и доли секунды, как ее ресницы вновь опустились и она заговорила с одной из родственниц.

Этим вечером Хироко ни с кем не удалось поговорить по-японски, и она улыбнулась, когда Питер перед уходом поклонился ей и произнес «саёнара». Хироко вскинула голову, пытаясь определить, не шутит ли он. Но на лице Питера играла добрая улыбка, глаза дружески поблескивали. Хироко вновь чинно поклонилась, не поднимая глаз, и сообщила, что знакомство с Питером почитает за честь. Он ответил Хироко тем же, а затем ушел с хорошенькой блондинкой, которую вызвался проводить. Несколько минут Хироко смотрела им вслед, а затем повела Тами наверх, в спальню. Девочка боролась с зевотой, было уже поздно, но она неплохо провела время — как и все остальные. Даже Хироко радовалась вечеринке, хотя ее окружали незнакомые люди, а все блюда, которые она пробовала, оказались совсем не похожими на привычную еду.

— Тебе было весело? — спросила Рэйко, когда, уложив Тами, Хироко спустилась помочь ей на кухне. Танака пригласили на вечеринку несколько студентов — ровесников Хироко, но от смущения она так и не сумела разговориться с ними. Большую часть вечера она провела в одиночестве или в обществе Тами. Питер Дженкинс оказался единственным взрослым гостем, с которым Хироко перемолвилась несколькими словами — опять-таки по его инициативе, а не по собственной. Ей было слишком трудно беседовать с незнакомыми людьми, даже дружелюбно настроенным Питером. Хироко по-прежнему робела, но вечер сочла забавным, а гостей — приятными и веселыми.

— Да, мне было весело, — подтвердила она, и Рэйко улыбнулась, зная, что Тами наверняка займется английским Хироко. Пока они беседовали, Лесси лежала на полу, помахивая хвостом и угощаясь остатками со стола. Кен и Так во дворе чистили шашлычницу и собирали бокалы. Только Салли не помогала в уборке. Запершись наверху, она болтала по телефону с подружкой, и хотя еще полчаса назад пообещала матери спуститься через минуту, до сих пор не успела выговориться.

— Ты пользовалась успехом, — откровенно призналась Рэйко. — Все приглашенные были рады познакомиться с тобой, Хироко, и я уверена — это неспроста.

Девушка покраснела, продолжая в молчании убирать посуду. Ее робость до сих пор удивляла родственников, но Рэйко заметила, как Хироко беседовала с Питером. Питер появился на вечеринке в компании своей новой подруги, модели из Сан-Франциско. Рэйко видела, каким взглядом провожал ее Кен.

— Ну как? Всем понравилось? — спросил Так, входя со двора с подносом, уставленным бокалами. — По-моему, вечер удался! — Он улыбнулся жене и Хироко.

— Согласна с вами, — негромко подтвердила она. — Гамбургеры — просто объедение, — повторила она выражение Тами, и все засмеялись, а Кен принялся за остатки курятины. Он постоянно жевал, как и полагалось ему по возрасту. В конце августа ему предстояло начать игру в школьной футбольной команде. — Спасибо за чудесный вечер, — вежливо добавила Хироко, а немного погодя все поднялись наверх и разошлись по спальням.

Салли и Хироко молча переоделись в ночные рубашки и улеглись в постель. Лежа неподвижно, Хироко в который раз задумалась о том, как далеко она оказалась от дома, каким долгим выдалось путешествие. Она вспомнила о людях, с которыми познакомилась в Америке, о том, как гостеприимно встретили ее родственники. Несмотря на то что они ничем не походили на японцев, Хироко успела полюбить их. Ей нравился Кен с его добродушным подшучиванием, несоразмерно длинными конечностями и ненасытным аппетитом, Салли с ее благоговением перед модой, мальчиками, нескончаемыми телефонными разговорами и секретами, и в особенности малышка Тами с ее удивительным кукольным домиком и решимостью превратить Хироко в настоящую американку. Нравились Хироко и родители родственников — они были так добры к ней, даже устроили вечер в ее честь. Ей понравились друзья семейства Танака и даже Лесси. Но теперь, лежа в темноте и вспоминая о длинном и богатом событиями дне, Хироко мечтала лишь об одном — чтобы рядом с ней оказались родители и Юдзи.

Возможно, тогда тоска по дому перестала бы мучить ее.

Повернувшись на бок и разметав по подушке длинные черные волосы, она услышала сонное дыхание Салли. Сама Хироко не могла заснуть — слишком многое произошло сегодня. Она провела в Америке один день, а предстояло пробыть здесь еще двенадцать месяцев, прежде чем она сможет вернуться домой, к родителям.

Погружаясь в сон, она сначала сосчитала месяцы, затем недели… и наконец минуты. Считая по-японски, Хироко видела проплывающие перед ней картины родины… Скоро, очень скоро, прошептала она засыпая. Скоро… домой… издалека донесся голос мужчины, попрощавшегося с ней сегодня по-японски… Хироко не знала, кто он такой и что значит это прощание, но глубоко вздохнула, перевернувшись и обнимая Салли.