Безумное пари

Лена невольно скривилась:

— Ой, Сереж, ну зачем? Я не хочу.

Корниенко ухмыльнулся, сверкнув торжествующим взглядом:

— Нет, Ленка, ты ничего не понимаешь. Я должен!

— Что за вздор? С какой стати ты ему что-то должен?!

Она нахмурилась и отвернулась, дабы не обидеть ненароком любимого. И как он сам не понимает, что в такой день им не нужен никто посторонний. А тем более Майоров. Лучшего друга собственного жениха она терпела с трудом. Надо же, как глупо звучит это слово. А ведь теперь она действительно могла его назвать так, потому что даже в официальном бланке из районного загса значилось: "Жених — Корниенко Сергей Иванович, невеста — Оболенская Елена Георгиевна".

Майорова, друга Сергея, Лена на дух не выносила. Напыщенный болван, сверлящий собеседника ледяными глазками-буравчиками, словно бы разыскивающими в чужих недрах что-нибудь хоть сколько-то ценное, более-менее пригодное в хозяйстве. При воспоминании о первой встрече с ним Лену неизменно бросало в дрожь.

Они с Сергеем встречались уже несколько месяцев, и о существовании могущественного друга она была наслышана до тошноты. Почему-то Корниенко обожал к слову и не очень вставлять что-нибудь про Майорова. То и дело Лене доводилось слышать от него: "А вот как-то мы с Владом…", или: "Нет, Влад бы такое не одобрил", или: "Думаю, Влад бы меня понял". Еще до встречи с таинственным приятелем любимого Лена была настроена к нему не просто настороженно, а откровенно враждебно. При встрече же и вовсе содрогнулась.

Ей и раньше нравилось смотреть на Сергея словно бы со стороны, отмечать его светлые не по цвету, а по самой сути, глаза, проникающие прямо в душу. Ласковые, или скорее ласкающие. Теплые. Родные. Его можно было полюбить за один такой взгляд. Однако небеса одарили его щедро: в придачу к самым замечательным на свете глазам словно по заказу прилагались высокий рост, отличная фигура, мужественное лицо. В общем, полный боевой комплект. Сразу видно: ее Сережа — большая умница. Когда Всевышний раздавал щедрые дары, Корниенко спокойно дожидался своей порции, не отходя по неотложным нуждам ни на мгновение, а может, вообще стоял первым в очереди.

Майоров же, видать, спокойного ожидания не выносил, вот и довертелся. В принципе, Елена не смогла бы сказать, не покривив душою, что Влад получился некрасивым до безобразия, или, допустим, откровенно уродливым. Ничего подобного. Влад Майоров вышел вообще никаким. Ни высоким, ни маленьким — середнячок. Ни красивым, как Сергей, ни безобразным, как Квазимодо — середнячок. И добрым, как лучший друг, он тоже не был. Зато в отношении его характера Лена не могла бы назвать Влада середнячком: в ее воображении он представал сплошным, безграничным злом, опутавшим планету своими бесконечными липкими щупальцами.

Однако кое-чего ему досталось с лихвой. Как ни обидно было сознавать, но в плане материальной самостоятельности Майоров оказался куда успешнее Сергея. И это злило Лену едва ли не больше всего на свете. Не зависть к его финансовому благополучию — ни в коем случае, она не имела дурной привычки считать чужие деньги. А вот обида на высшую несправедливость ее не покидала: ну почему Сережа, такой умница во всех отношениях, никак не может пробиться в этом жестоком мире? Ведь и старается, и без конца придумывает что-то новое, памятуя о том, что под лежачий камень вода не течет. Да только итог один: при максимуме расходов минимум доходов. А в результате и вовсе один сплошной убыток.

Злой же, неприятный до дрожи Майоров умудрялся из любой передряги выходить победителем. Если верить Сергею, а не доверять его словам у Лены не имелось ни малейшего основания, Владу к его тридцати двум годам довелось испытать немало потрясений. То на его компанию несправедливо подавали иски в судебные инстанции, то предавали соратники по бизнесу, то дефолт приключался на его голову, то еще какая зараза с нерусским, труднопроизносимым и не совсем понятным далекому от деловых кругов человеку названием. Результатом же во всех ситуациях было одно: Майоров в очередной раз собственными руками цеплял на голову лавровый венок победителя.

Елена категорически отвергала от самой себя подозрения, что на ее отношение к Владу хоть в какой-то степени повлияли анекдоты про новых русских. Все эти малиновые пиджаки, золотые цепи, шестисотые Мерседесы в ее сознании оставались всего лишь атрибутами зачастую неумных шуток, имеющих к действительности минимальное отношение. Из всего вышеперечисленного у Майорова имелся разве что Мерседес, правда, триста пятидесятой модели. Причем гордился этим почему-то не сам Влад, а Сергей, непременно в любой компании находящий возможность вставить пару-тройку слов о лучшем друге, успешном бизнесмене и владельце крутого авто. Елене же было наплевать на марку Владовой машины, точно так же, как и на него самого: он не был ей интересен, невзирая на все его материальное благополучие.

Единственное, что она считала справедливым в многочисленных анекдотах про "хозяев жизни", так это общее для олигархов название: "Кошелек с ушками". И правда, почему они все, как один, низкорослые и с круглыми, выпирающими, словно бока до отказа набитого деньгами кошелька, брюшками? Как будто специально выведенная порода человека: хомо бизнесменикус обыкновенный, приспособленный исключительно для подсчета денежных знаков, своих и чужих. Больше этот подвид хомо сапиенса решительно ни на что не был годен.

Вот и Майоров представлялся ей точно таким же анекдотичным "кошельком с ушками". Правда, не такой уж низкорослый, как классический "портмонеобразный", и совсем не толстенький — Влада, скорее, можно было назвать крепким, но никак не полным. Но зато в дополнение ко всему остальному у него был взгляд, до жути, до тошноты пронзающий насквозь невидимыми смертоносными лучами: после каждой встречи с ним Лена чувствовала себя, словно герой-пожарный Чернобыля: опустошенная, словно бы вывернутая наизнанку, лишенная хоть каких-нибудь секретов. Взгляд Влада не был раздевающим — это было бы совсем просто, это она еще смогла бы перенести. Но он выворачивал душу, забирался в самые ее тайные уголки. Ей казалось, что после коротенького, ничего не значащего разговора Майоров знал о ней все. Именно это ее больше всего в нем пугало, злило, и вызывало полное отвращение.

И к этому человеку Сергей тащил Лену в самый прекрасный день в ее жизни. Они только что подали заявление в загс. Впереди — два месяца приятных хлопот, но это все начнется только завтра. А сегодня ей так хотелось отметить этот праздник души вдвоем, без посторонних. Спокойно посидеть где-нибудь в уютном кафе, укрывшись от любопытной толпы за отдаленным столиком на двоих. Никого не видеть и не слышать, наслаждаясь обществом друг друга. Молча смотреть в глаза самого любимого на свете человека, словно бы вливаясь в него через взгляд. Не прикасаясь друг к другу, стать одним целым и раствориться, потеряться в огромном бездушном мире. А вместо этого он предлагает отметить этот день в обществе Майорова.

— Сереженька, родной! Я не хочу. Нам с тобой никто не нужен, тем более твой чертов Влад. Я хочу быть только с тобой!

— Глупая. Ленка, ты не понимаешь — я обязательно должен похвастаться своим счастьем! В кои веки я его в чем-то обскакал, а ты говоришь — не нужен. Еще как нужен! Я ведь всегда был заводилой, я привык быть первым, а теперь…

Он не стал уточнять, что именно происходило между друзьями в последнее время, но Лена поняла его и без слов. Так уж вышло, что Сергей со всеми его безумно оригинальными идеями не просто плелся в хвосте более успешного друга, а и вовсе прогорал раз от разу. А ему, видимо, так хотелось продемонстрировать собственную успешность. Лене даже стало стыдно: для него ведь это так важно, а она не может потерпеть ради любимого часа-другого в компании неприятного человека?

Корниенко обезоруживающе улыбнулся и последние сомнения развеялись в прах: ради него она выдержит все, даже Майорова.

— Последние пару лет у меня были не самыми удачными, — сказал он, откровенно насмехаясь над самим собой. — Но теперь я не один, теперь у меня есть ты, мой талисман. А значит, конец черной полосе. Вместе у нас все получится, вот увидишь.

Глядя в его чистые глаза, Лена поверила: да, у них все получится. Иначе и быть не могло. Вместе они свернут горы, и удача вспомнит, наконец, дорогу в Сережин дом.

— Да, милый. Конечно.

Окрыленный ее поддержкой, Корниенко продолжил:

— Все у нас будет. Придет время, и Влад будет проситься ко мне на работу.

Он коротко хохотнул, давая понять собеседнице, что это была лишь шутка, и тем не менее его взгляд стал вдруг серьезным:

— Будет и у нас Мерседес, вот посмотришь…

Лена поспешила прервать его мечтания:

— Да не нужны мне Мерседесы! Мне ты нужен, дурачок! Я люблю тебя.

Тот посмотрел на нее с нежностью, чмокнул в кончик носа:

— И я тебя люблю, хоть ты у меня и дурочка. Что значит "не нужны Мерседесы"? Нет, глупая, нужны. Ты не понимаешь. Мерседес — не просто средство передвижения. Для этой цели можно купить занюханный Запорожец. Это имидж, это машина, ярче всего другого констатирующая определенный статус хозяина. Нет, Ленка, успешный человек не может обойтись без Мерседеса. И раз уж я собираюсь стать успешным, угадай, что мне нужно в первую очередь?

— Мерседес, — обреченно вздохнула Елена.

Сергей улыбнулся и снова чмокнул ее, на сей раз в губы:

— Умница. Можешь ведь, когда захочешь. И вот когда он у меня будет, я смогу разговаривать с Владом на равных. А пока, как бы я ни хорохорился, мы оба с ним прекрасно понимаем, кто в данный момент на коне. А тут бах — я его обошел на крутом повороте. Он еще не женат, а я уже!

Лена улыбнулась, не без кокетства взглянув на любимого:

— Ну, положим, ты пока что тоже не женат. У нас впереди еще целых два месяца. Вот возьму и передумаю!

— Щас! Куда ты денешься? Нет, Ленка, от меня не убежишь. Я всегда хватаю удачу за хвост, а ты — моя удача. Между прочим, Влад тебя одобрил.

— Да брось! — не поверила она. — Он, по-моему, вообще женоненавистник. Когда я его вижу, мне кажется, что он готов сожрать меня с потрохами. Он меня ненавидит, потому что я забираю у него тебя.

Сергей весело захохотал:

— Ох, Ленка, ну и дурочка ты у меня! Если уж он тебя и ненавидит, то только за то, что я нашел тебя первый. Я его знаю — он бы и сам с удовольствием за тобой приударил. Ты в его вкусе. Больше того, я на тебя клюнул изначально, чтобы ему насолить. Хотел привести к нему, чтоб он обзавидовался. Это он у нас таких любит: чтоб брюнетка, и непременно с короткой стрижкой. А вот малый рост — это уже моя собственная прихоть. Меня вообще маленькие женщины увлекают.

Ее словно окатило ледяным душем. Веселенькая новость, да еще и в такой день. И это после всех признаний в любви? А на самом деле она даже не в его вкусе?

Корниенко рассмеялся, увидев на ее лице откровенное разочарование.

— Расслабься, дурочка! Я только сначала хотел его поддеть. А потом и сам не заметил, как на тебя подсел. Дуреха моя…

Вокруг сновали люди, спешили, толкали их кто сумкой, кто плечом. А они стояли посреди тротуара в сорока метрах от загса, и целовались, словно в первый раз. Лена привычно привстала на цыпочки — Сергей был очень высок для ее ста шестидесяти сантиметров на каблуках и в шляпе. Сначала было неловко проявлять чувства на людях, но она быстро забыла о неудобстве: кому какое дело? Да и вообще, в конце концов, они уже почти новобрачные, имеют право. И, прикрыв глаза, она попросту не думала, что в данную минуту находится не в уютной Сережиной спаленке, а преграждает дорогу людскому потоку.

Отстранившись от ее губ, Корниенко призывно воскликнул:

— Вперед! Майоров выпадет в осадок. Наконец-то я его сделал!

Надежды Сергея не оправдались: Влад совершенно спокойно отреагировал на новость. Уголки его губ чуть дрогнули, обозначая радушную улыбку:

— Поздравляю! Это событие следует отметить. Алена, выбирай, куда пойдем.

Лена приветливо улыбнулась, скрывая, как неприятно ее царапнуло это имя. В самом по себе имени "Алена" не было ровным счетом ничего дурного, кроме того, что ее так почему-то никто никогда не называл. Но то, как произносил его Майоров, неизменно причиняло ей моральные страдания: холодно, отстраненно, словно бы стремясь наказать ее за что-то неведомое.

Больше всего на свете ей хотелось бы сейчас оказаться в Сережиной спальне, и чтобы его мамы, будущей Лениной свекрови, не было дома. Чтобы весь мир забыл об их существовании хотя бы на один вечер: не звонил телефон, не работал Интернет с его назойливой электронной почтой, чтоб хоть несколько часов они с Сергеем оказались никому не нужны. А вместо этого Майоров предлагает ей выбрать ресторан, в котором он на широкую ногу отметит их праздник? Но это же их с Сережей праздник! И при чем здесь Влад?

Она неуверенно пожала плечом:

— Не знаю… Я не очень хорошо разбираюсь в ресторанах…

— "Галерея", "Савой", "Европейская", "Славянская", — помог ей Влад.

Вместо благодарности его помощь вызвала в ней лишь приступ неприязни: "Смотрите-ка, какие мы крутые! Обязательно нужно продемонстрировать, как хорошо он разбирается в ресторанах!"

Лена вновь пожала плечиком и неуверенно промямлила:

— Не знаю…

И вдруг разозлилась. В конце концов, сегодня ее день, почему из-за этого выскочки она должна страдать, ощущать неудобство? Пусть он почувствует себя не в своей тарелке, пусть осознает, что лично ей он — одна сплошная помеха, несмотря на наличие Мерседеса и отличный, судя по всему, кулинарный вкус.

— Вообще-то, честно говоря, — заявила она, — я бы с удовольствием отметила это событие в спокойной домашней обстановке. Мне бы не хотелось сегодня видеть чужих людей.

Пораженная собственной смелостью, дерзко взглянула в глаза собеседника: дескать, ну что, насколько ты понятлив, господин с Мерседесом?

Понимая, что будущая супруга ляпнула недопустимую бестактность, Сергей немедленно встрял в разговор:

— Ленка, ты думаешь, что говоришь? А если б ты это сказала не Владу, а кому-то другому? Слава Богу, Влад — человек разумный. Ты не обращай на нее внимание, это она от волнения. И нам, собственно, без разницы куда, лишь бы отметить. Не каждый день, согласись, принимаешь судьбоносное решение.

В кабинете повисла тишина. По глазам Майорова Лена видела, что он прекрасно понял намек. Ей было стыдно за свою бестактность, и в то же время она радовалась, что высказала накипевшее на душе. Пусть в несколько завуалированном виде, тем не менее дала понять человеку, что его присутствие на их с Сергеем празднике недопустимо. Теперь оставалось ждать, как Влад прореагирует на ее нежелание скоротать вечерок в его обществе.

Через несколько тягостных секунд Майоров ответил спокойно, словно ни в чем ни бывало:

— Знаешь, есть чудное местечко. Отличная кухня, и вместе с тем ты никого не увидишь, кроме официантов. "Хуторок" называется. Как раз по твоему вкусу. Вот только за городом. Но нам же не на электричке добираться. Поехали!

Лена чертыхнулась про себя. Мало того, что ее план не сработал — отделаться от Майорова не удалось. Так он еще нашел возможность лишний раз продемонстрировать собственную "крутизну" — как же, он отродясь на электричках не ездил, с самого детства в Мерседесе. У него и коляска, наверное, была этой марки.

— Регина, — хозяин кабинета склонился к селектору. — Я уезжаю, просмотри сегодняшние дела. Что можно, перенеси на завтра. Все срочное переведи на Шолика.

Вышел из-за стола и вновь "улыбнулся" — уголки губ дрогнули, чуть приоткрывая верхний ряд зубов:

— Поехали!

Покидая кабинет, Лена наткнулась на равнодушный, чуть пренебрежительный взгляд секретарши. Холеная дамочка, которой с одинаковым успехом могло быть как двадцать два, так и все тридцать два, с еще более короткой стрижкой, чем Ленина. Она сразу вспомнила слова Сергея: "Это Влад у нас таких любит: чтоб брюнетка, и непременно с короткой стрижкой". Ну-ну. Пожалуй, лучше всего о вкусах мужчины может поведать его секретарша. Если, конечно, она у него есть.

Ресторан "Хуторок" располагался в нескольких километрах севернее Москвы. Собственно, назвать его рестораном, или даже кафе, не поворачивался язык: несколько маленьких обособленных хаток, крытых соломой и переплетенными прутьями, создавали впечатление утрированной деревеньки с нелепым двухэтажным "Домом Культуры" в центре. Стены, то ли в самом деле глинобитные, то ли очень качественно под них стилизованные: неровные, будто вылепленные привычными к грубой работе руками деревенского мужика, несли на себе следы размытой дождями извести. Внутри домика за столом, накрытым холщевой невыбеленной, но отлично накрахмаленной скатертью, без труда могли разместиться человек шесть, не больше. Стулья, громоздкие и на вид несуразные, на самом деле оказались вполне удобными и даже мягкими благодаря небрежно брошенным на сиденья декоративным подушечкам с гламурными кисточками по углам, казавшимися здесь атрибутом далекой цивилизации. Подушки эти впадали в ярый диссонанс со скатертью, что, как ни странно, никоим образом не мешало общему впечатлению, а словно бы уравновешивало вычурную простоту дизайна: несмотря на нарочитую небрежность, изнутри хатка оказалась пусть и лишенной изыска, но вполне уютной и нисколько не убогой. Маленькие закругленные оконца украшали занавески из крупноячеистой хлопчатобумажной тюли определенно ручного плетения; на стенах под рушниками, расшитыми красными петухами и диковинными цветами, в деревянных рамочках висели старинные фотографии незнакомых людей. Электрические светильники умело маскировались под керосинки, разве что не чадили, а так создавали полное впечатление настоящих.

Официантка почему-то в украинском национальном костюме, с непременным веночком на голове, вся опутанная разноцветными атласными лентами, в красных сапожках на невысоком каблучке, проворно расставила на столе глиняные горшочки и маленькие керамические же мисочки с овощным салатом. Следом за нею вошла вторая, точная ее копия, даже косы такие же русые, толстые, словно скрученные жгуты пшеницы, что заставляло сомневаться в их натуральности. Эта выставила на стол запотевший штоф с водочкой, бутылку шампанского для дамы, так не вписывающуюся в обстановку, грибочки и маринованные огурчики, не успевшие как следует подрасти. А напоследок, словно гвоздь программы, в самом центре стола разместила тарелку с нарезанным крупными брусками нежно-розовым с темными мясными прожилками салом.

Общество Майорова по-прежнему не доставляло Лене ни малейшего удовольствия, однако его вкусу она вынуждена была отдать должное — ей явно начинало здесь нравиться. Обстановка не просто дружественная, а даже несколько интимная — если бы, опять же, не присутствие Влада.

Тот по-хозяйски принялся обхаживать компанию. Прежде всего с громким хлопком открыл шампанское, не пролив ни капли шипучей влаги. Когда Ленин бокал был полон, разлил по граненым стопкам водку. Оставалось только удивляться — где они в наше время умудрились найти такую посуду? А самым удивительным было то, как сверкали эти стопки: несмотря на абсолютную идентичность историческим, закрадывалось подозрение, что это лишь хорошая подделка под старину — те стопки и стаканы так блестеть не умели, как ни натирай.

— Ну что, за вас? — провозгласил Майоров. — Молодец, Серега, поздравляю. И выбор отличный, — последовал экивок в сторону дамы. Лена чуть было не фыркнула — надо же, он соизволил ее одобрить. — В общем, за вас. Чтоб ни рано, ни поздно не пожалели о своем решении. Чтоб судьбу не уставали благодарить за вашу встречу. Чтоб никогда не узнали, что такое разочарование. За вас!

Лена отхлебнула шампанского и едва сдержала себя, чтобы не улыбнуться Владу. Надо же, как заговорил. Раньше все больше молчал, да волком в ее сторону поглядывал. А тут такие теплые слова. Что ж, может, Сергей был прав, и она в самом деле несправедлива к его другу?

За столом время летит незаметно. За первой последовала вторая, за ней — третья. Лена и оглянуться не успела, как бутылка опустела наполовину. В голове приятно шумело, и почему-то разыгрался зверский аппетит: она еще никогда в жизни не пробовала такого вкусного жаркого. Из горшочка есть было не очень удобно — мешало довольно узкое горлышко. Зато необычность всего вокруг, в том числе неправильной, какой-то нецивилизованной посуды, лишь придавала настроению праздничности, даже иллюзии волшебства. И Майоров уже перестал казаться таким мерзким: кто сказал, что у него холодные глаза? Холодными могут быть голубые или серые, а у него то ли карие, то ли зеленоватые, но определенно не холодные. И совсем он не некрасивый. Конечно, с Сергеем ему не равняться — в любом случае проиграет, но вполне нормальная, самодостаточная внешность.

Майоров говорил мало. После первого тоста он словно бы утратил красноречие, вновь стал неразговорчивым. Сергея его молчание не настораживало: казалось, ему вполне достаточно для общения легких кивков друга. Он разливался соловьем, сев на любимого конька:

— Точно тебе говорю, Влад — дело бы определенно выгорело. Уж я-то эту кухню знаю, как свои пять пальцев. И это же так элементарно, еханый блин! Ну буквально на поверхности. Я поражаюсь — почему эта идея никому, кроме меня, в голову не пришла? Это же верняк! Такая газета не может не продаваться. Да я бы на ней в Книгу Рекордов Гиннеса въехал, сто пудов!

— Так в чем дело? — откликнулся, наконец, Майоров. — Раз карта верная — бей. Кто мешает?

Корниенко возмутился:

— Ну ты, Владик, спросил! Ты же знаешь: прежде чем получить доход, надо вложить деньги. И немалые. А их есть у меня? Фигвам, как говорил Матроскин, или кто-то из толпы.

По возбужденному голосу Сергея, по красным пятнам, проступившим на его лице, Лена знала, что пить ему хватит, он уже и так превысил свою норму. Знала она и его идею фикс, каждое словечко, которое он скажет в ближайшие полчаса. Все это она слышала не раз. Прекрасно понимала, что это его больное место, несбыточная мечта, и тем не менее эта тема стала ей надоедать. Эх, были б у нее деньги, она бы непременно помогла ему воплотить эту идею. Но в том-то и дело, что деньги нужны немереные, огромные. А из троих присутствующих имел необходимую сумму лишь один, Влад Майоров. И то, что Сергей так распинался перед ним, было ей неприятно. А главное, непонятно, зачем? Он что, в самом деле надеялся занять необходимую сумму у друга? Наивный.

Надеяться на помощь Майорова, по ее глубокому убеждению, было абсолютно глупо и даже безрассудно. Друзья хороши только тогда, когда они такие же неимущие, как и ты. Но если ты беден, а твой друг — без пяти минут олигарх, то такую дружбу лучше пресечь сразу, чтобы не было мучительно больно. Ведь нездоровый орган без сожалений ампутируют полностью, а не по кусочку. Так нужно поступать и с неравными друзьями.

— Пойми, Владик: просто политика, просто бульвар — они уже всех задолбали, — Сергей продолжал убеждать Майорова в своей правоте. — Таких изданий — валом! Так ведь само собой напрашивается, еханый блин — объединить их вместе. В одной газете политика и бульвар! Кому что надо, тот то и читает. Муж — политику шерстит, жена шуршит желтыми страницами. Это же беспроигрышный вариант! Владик, ты меня любишь?

Уже по одному тому, что Сергей перешел на уменьшительный вариант имени друга, было понятно, что свой лимит на спиртное он уже не просто исчерпал, а очень сильно превысил. И замечательное настроение покинуло Лену в одно мгновение.

— Сереженька, тебе уже хватит. Не надо больше, ладно?

Тот прервал ее резким движением руки, едва не заехав по носу:

— Я знаю свою норму! Не мешай, Ленка, у нас мужской разговор.

Лена к тому времени и сама была нетрезва, но, конечно, в намного меньшей степени, чем любимый. По крайней мере, от ее внимания не ускользнуло то, что уменьшительными именами Корниенко оперирует исключительно в адрес друга. Обида тем более не улучшила ее потухшего настроения. И это в такой день! Ужасно захотелось плакать, но она сумела сдержать слезы.

— Ты меня любишь? — настойчиво повторил Сергей, адресуя свой вопрос, увы, не невесте.

— Я тебя люблю, Сережа, — покладисто ответил Майоров. — Но денег, прости, не дам.

Корниенко возмутился:

— Владик, еханый… Черт, Влад, ты не понимаешь, насколько это верный вариант! Если б ты знал, как меня достало корячиться на идиотов! Мне тридцать два года, а я до сих пор хожу в простых репортерах. Елы-палы! Я ж не дурак, не идиот. У меня море идей. Я талантливый журналист, Владик! И при этом должен бегать по идиотским прессухам, отслеживать новости по ленте? Я могу сделать свою газету, я это могу! Мне это по силам! Я это знаю, я это чувствую. Это же так э-лемммм-тар-но! Блин…

Он вновь потянулся к бутылке, а Лена даже не попыталась его остановить — бесполезно. Вообще-то она не стала бы утверждать, что Сергей не равнодушен к алкоголю. Бывало, чего там, но чтобы злоупотреблять — это нет. Несколько раз ей приходилось едва ли не волоком тащить на себе огромного мужика до такси, но вообще-то он относился к выпивке нормально. Оставалось порадоваться, что сегодня ей не доведется ловить попутку и запихивать почти бессознательного жениха в машину — в крайнем случае поможет водитель Майорова.

Не дожидаясь, когда друг поднимет рюмку, Корниенко махом опрокинул стопку в широко раскрытый рот, скривился, задержав дыхание, и лишь через несколько секунд выдохнул с облегчением. Не успев прожевать масленок, потребовал:

— Владик, блин, дай денег! Я все отдам. Вот раскручусь, и сразу отдам. С процентами!

Майоров задумчиво покрутил стопку, не отрывая от скатерти, но пить не стал.

— Сережа, знаешь, почему олигархи становятся олигархами?

Тот хохотнул:

— Удачно родились!

Влад мотнул головой:

— Ни фига подобного. Мало ли кто удачно рождается, да не все олигархами становятся. Есть, конечно, некоторый элемент рождения, но не это главное. Они считать умеют, Сережа. Вот и весь секрет.

— Я тоже. Хочешь, всю таблицу умножения расскажу? Наизусть, еханый… блин!

Лена поднялась из-за стола:

— Я пойду воздухом подышу. Надоели вы мне.

Выйдя из хатки, огляделась: вокруг такие же домики, только метрах в сорока возвышался дурацкий "Дом Культуры", выглядевший на фоне миниатюрных мазанок бельмом на глазу. Из этого "архитектурного монстра" вышли две официантки, груженые тяжелыми подносами. Видимо, где-то там должна находиться и дамская комната. Не слишком торопясь, Лена направилась туда. Если бы они были в городе, она ни за что не стала бы слушать этот пьяный бред, уехала бы домой. Но тут она вынуждена была ждать, когда Майоров решит покинуть сие гостеприимное место: вряд ли его водитель согласится уехать без хозяина.

Сергей даже не заметил ее ухода. Он снова и снова дергал Майорова за руку:

— Владик, ты ж пойми!

Тот деликатно вытаскивал руку из тесных объятий друга, якобы для того, чтобы подцепить вилкой аппетитный кусочек сальца, но Корниенко упорно не замечал его ухищрений и снова дергал приятеля:

— Владик, это железный проект! Я даже название придумал: "Планета в авоське".

Майоров поперхнулся:

— Как?

— "Планета в авоське". "Планета" — новостная часть, она будет как бы вкладышем в желтые страницы, в "авоську". Еженедельник. Прикинь — жена покупает газету, серединку отдает мужу, а сама с упоением читает бульварщину. Супер!

— Серега, ты соображаешь, что говоришь? Какая на хрен "Авоська"?!

Корниенко упорствовал:

— Я тебе говорю — это пойдет! Это будет хит продаж, а я стану Рупертом Мэрдоком. Прикинь — медиа-магнат Сергей Корниенко. Звучит, еханый блин!

Влад не ответил. Взял полную рюмку, которую так и не успел выпить, задумчиво покрутил ее в руке, и поставил обратно. В графине оставалось совсем немного водки, и после недолгих колебаний он вылил ее в стопку Сергея. Тот нетрезво кивнул и тут же поднял ее в приветственном жесте:

— Давай. За меня, медиа-магната. Я тебя люблю, Владик. Ты можешь на меня рассчитывать.

Не дожидаясь ответного тоста от друга, снова одним махом опрокинул в рот содержимое стопки. Майоров предусмотрительно протянул ему кусок сала:

— Закусывай.

Пока Корниенко послушно жевал, Влад не произнес ни слова, только смотрел на друга выжидательно. Казалось, ему нужна ключевая фраза, после которой он пойдет вразнос. И Сергей ее произнес:

— Владик, дай денег!

Эта фраза звучала за столом уже не однажды, и до сих пор Майоров либо отвечал на нее прямым отказом, либо попросту игнорировал. Теперь же словно бы что-то изменилось.

— Серега, ты вообще понимаешь, что такое собственное дело? Когда за тебя никто ничего не решит, никто ничего не сделает. Понимаешь?

Корниенко пьяно кивнул:

— Ну.

— Ни хрена ты не понимаешь! — разозлился Влад. — Ты привык работать с девяти до шести. Потом — все, тебя уже ничего не касается, ты свободен, ты ничей. И тебе плевать, что горит завтрашний номер, что налоговая заблокировала расчетный счет, что тиражи падают, а соответственно падают и прибыли, а хозяину, несмотря на это, нужно платить зарплату работникам. Сережа, бизнесменом нужно родиться!

Друг возразил:

— Фигня! Бизнесменом нужно стать! Были бы деньги, первоначальный капитал. Дай денег, Влад! Не жмись.

Майоров покорно вздохнул:

— Хорошо. Допустим, я даю тебе деньги. Что дальше? Хочешь, я тебе расскажу, что произойдет дальше?

Сергей смотрел на него с ухмылкой: мол, ну что принципиально нового ты мне можешь рассказать?

Влад разозлился:

— Тогда слушай. Вы с Аленой подали заявление. Ты еще не забыл?

— Нууу, — возмутился Корниенко.

— Я даю тебе деньги на газету. Ты ее регистрируешь, но вместо того, чтобы заниматься любимым детищем, готовишься к свадьбе. И заметь: никто, в том числе я, не посмеет тебя осудить. Потом ты женишься и едешь в свадебное путешествие. Опять все правильно, и снова никаких осуждений. Через пару недель ты возвращаешься из медового месяца, и приступаешь к работе. Однако ты молодой муж, тебе нельзя пускать семейные проблемы на самотек. Ты по-прежнему работаешь с девяти до шести, после чего ты весь без остатка принадлежишь Алене. Так?

Корниенко с готовностью подтвердил:

— Так. Женюсь, точно женюсь!

— Кто бы сомневался, — с плохо скрытой неприязнью ответил Майоров, однако Сергей был уже не в том состоянии, чтобы подмечать такие тонкости. — А дальше начинается рутина…

В хатку вошла Лена. Посмотрела на Влада с подозрением, спросила настороженно:

— Это вы о чем? Это я — рутина?

— Лееенка, — пьяно заулыбался Сергей. — А Владик нам деньги дает!

— Нет, Алена, ты не рутина, — успокоил ее Майоров. — Рутиной я называю работу. И, Серега, пока еще никто никому ничего не дает. Я объясняю тебе, что будет с твоей газетой через год. Так вот. Начинается рутина, ты, естественно, ничего не успеваешь делать сам, и нанимаешь коллектив. Тебе будут нужны бухгалтера, обязательно экономист или советник по финансовой политике. Тебе будут нужны хотя бы парочка редакторов и как минимум столько же журналистов — по одному на политику и бульвар. Без опытного маркетолога тоже вряд ли обойдешься — твою газету даже не заметят в ворохе прессы. В конце концов, тебе понадобится уборщица. Итого по самому минимуму тебе придется содержать семь-восемь человек, не считая тебя самого и молодой супруги. На все это нужны деньги. Где ты их будешь брать?

Сергей разочарованно протянул:

— Ну ё-оооханый блин, Владик! Ну ты как ребенок. Из доходов, конечно. Из прибыли!

— Уточни: из доходов или из прибыли? Это несколько разные понятия.

— Ну что ты цепляешься к словам? — возмутился Корниенко. — К тому времени у меня пойдут отличные тиражи. Хватит и на зарплату, и мне на карман.

— А на оплату типографии? А на аренду помещения? На электроэнергию — ты же не собираешься сидеть в офисе при свечах и писать гусиными перьями на дешевой бумаге? На офисные расходы? На рекламу? Налоги, кстати, тоже никто пока еще не отменял. На обслуживание долга, в конце концов.

Корниенко вскинулся:

— Какого долга?

— Который ты собираешься взять у меня на раскрутку своей "Авоськи". Или ты думаешь, что я тебе по дружбе спишу многотысячный долг? Прости, Сережа, но ты сам говорил — у меня калькулятор вместо сердца. Я потому и стал тем, кто я есть, что вместо пламенного мотора у меня внутри зашита бездушная счетная машинка.

Сергей скривился и собрался было что-то ответить, но Лена его перебила:

— И не надоело вам? Между прочим, у нас сегодня вроде как праздник, а вы все о деньгах да о бизнесе. Может, хватит уже?

Жених будто не расслышал ее слов. Воззрился на друга:

— Так я не понял, Владик, ты даешь мне деньги?

Майоров помолчал несколько секунд, словно бы в последний раз взвешивая все "за" и "против". Наконец ответил решительно:

— Дам только при очень жестком условии, оно тебе не понравится.

Тот подобрался:

— Я уже согласен.

В разговор двух мужчин вмешалась женщина:

— Ты не можешь быть согласен без моего согласия — мы с тобой практически семья, значит, это наше общее дело!

С одной стороны, она прекрасно знала, что собственная газета — голубая мечта Сергея, и он не успокоится, пока не добьется своего. Или пока не потерпит крах. И это тревожило ее, так как будущее у них было общее. С другой, Елена чувствовала, что Майоров заготовил для друга какую-то каверзу. По крайней мере, после тона, каким он произнес эту фразу, она поняла, что ничего доброго от него ждать не следует. Как только Сергей сам не видел исходящей от Влада опасности?

— Не мешай.

Корниенко сказал это тихо, и голос его показался ей совершенно трезвым. Но в нем сквозила такая угроза, что Лена замолчала от растерянности и обиды. Разве так разговаривают с любимыми? Разве так разговаривают в самый знаменательный для пары день?..

— Говори, — тем же мерзким, невыразительным голосом произнес Сергей, выжидательно глядя на Влада.

Еще несколько секунд паузы, и тот, наконец, озвучил свое условие:

— Я вкладываю деньги только в беспроигрышные комбинации. Твой проект, Сережа, мне таковым не кажется. Инвестиции должны приносить доход, иначе это уже благотворительность, а это не в моих правилах — я человек деловой, и это слово меня оскорбляет. Допустим, в случае с тобой я мог бы обойтись без прибыли — чего не сделаешь ради друга. Но ты должен осознавать, что я не могу раздавать деньги направо и налево. Как максимум, я могу дать в долг. Беспроцентный.

Сергей с готовностью кивнул:

— Естественно! Я…

— Не перебивай, я еще не все сказал. Я должен быть уверен, что ты сможешь его вернуть.

На сей раз Корниенко не стал отвечать. То ли опасался разозлить друга, в очередной раз перебив его, то ли не был уверен в собственной платежеспособности.

Так и не дождавшись от Сергея реплики, Майоров продолжил:

— А отдать ты его сможешь, только работая по двадцать часов в сутки. Ты готов к такому режиму?

Ответом ему был не слишком убедительный кивок. Влад усмехнулся:

— Уверен? А вот я нет. Я бы еще смог поверить в это, если бы не ваша женитьба. Ничего не имею против женщин, тем более против тебя, Алена, — он едва заметно повел подбородком в сторону дамы. — Но знаю по собственному опыту — женщины имеют свойство отвлекать от дел.

Лена вскинулась, хотела было сказать Майорову, что он хам и циник, но тот словно бы услышал ее мысли: опередил с наглой усмешкой:

— Да, я циник. И вообще премерзкий тип. Бизнесмены, они, знаете ли, такие. Поэтому, Сережа, денег я тебе дам не раньше чем через три года, когда жена станет для тебя такой же рутиной, как работа.

Он прищурился и посмотрел на Лену. Та разозлилась: даже не покраснел, негодяй!

— Ты! — воскликнула она и замолчала, наткнувшись на его недобрый взгляд.

— Я, — ответил Влад. — Заметь — я ни у кого ничего не прошу. А если я выставляю условия кредитования, то мне кажется, я имею на это право. Если бы вы давали мне в долг, вы бы и диктовали условия. Не так ли?

Лена резко повернулась к Сергею: мол, скажи же что-нибудь, поставь его на место! Однако тот ее, кажется, даже не видел. Он смотрел на Майорова и словно бы пытался сообразить, что, собственно, произошло, ведь деньги были уже практически у него в кармане.

— Владик, — взмолился он. — Три года — это ведь так много!

— К тому же через три года у нас могут появиться дети, — язвительно заметила Лена. — А им отец нужен не меньше, чем муж молодой жене.

Майоров был готов к такому повороту:

— В этом случае срок автоматически переносится до исполнения трех лет вашему ребенку. В случае если их окажется больше одного — до исполнения трех лет самому младшему.

Лена вздохнула с видимым облегчением, Сергей же возмутился:

— Майоров! Это же целая жизнь! Мне газета нужна сейчас, а не на пенсии.

Влад кивнул:

— Понимаю. Но и ты меня пойми — я могу вложить деньги только под гарантии. Чем ты можешь гарантировать их возврат?

Корниенко не ответил. Его взгляд метался по тесной комнатушке, ища выхода из затруднительного положения.

— Но у меня ничего нет! — воскликнул он. — Только квартира, но я же не могу выгнать мать на улицу!

— Не можешь, — подтвердил Майоров.

— Тогда чем я могу гарантировать?.. У меня больше…

— Знаю. У тебя больше ничего нет. А я и не собираюсь обирать тебя, как липку.

Сергей смотрел на друга и ждал продолжения, но тот молчал. Тогда он спросил:

— Чего ты хочешь?

— Чтобы ничто не отвлекало тебя от дела. Чтобы ты полностью принадлежал только газете. Чтобы за год ты сумел сделать ее из убыточного предприятия доходным бизнесом.

Корниенко вздохнул с явным облегчением:

— Фу ты, еханый блин! Ну, напугал! Да я ведь тоже этого хочу, так что никаких проблем.

Лена застыла. В отличие от сильно нетрезвого жениха она сразу поняла, куда клонит Влад. Тот подтвердил ее подозрения:

— Нет, Сережа, ты не понял. Полностью отдаваться работе ты сможешь только при условии, если никто не будет тебя отвлекать. Никто, — с нажимом повторил он.

— Так никто и не будет, — все еще отказывался понимать Корниенко. — Я ж с работы уво…

— Дурак ты, Серенький, — жестко прервала его Лена. — Он имеет в виду, что тебя не должна отвлекать я. Я. То есть мы с тобой не должны жениться. Я правильно поняла, Влад?

Тот хладнокровно подтвердил:

— Так.

Лена не удержалась:

— Сволочь.

На лице Майорова не дрогнул ни один мускул. Его интересовала реакция Сергея.

До Корниенко долго доходил смысл требования. Он медленно переводил взгляд с одного на другую, пока, наконец, не сообразил:

— Ты хочешь?.. — не договорив фразу, осекся. Спросил с искренним недоумением: — Но зачем?

— Ничего личного, Сережа, просто забота о вложении. Вы откладываете свадьбу на год, и в течение этого года ты усиленно занимаешься газетой. Заодно проверите чувства. Если вы и в самом деле так любите друг друга, вам этот год не повредит. Зато через год в качестве свадебного подарка ты преподнесешь супруге собственную газету. Ну а от меня тоже подарок будет нехилый — Мерседес. Шестисотый. Новый.

При его последних словах Корниенко вздрогнул и с неприкрытым недоумением взглянул на друга. Переспросил растерянно:

— Шестисотый?

— Шестисотый, — подтвердил Майоров. — У меня самого триста пятидесятый, если ты запамятовал, к тому же почти трехлетка. А у тебя будет новый шестисотый.

Лена встала из-за стола и потянула Сергея за руку:

— Пойдем. Ты не видишь, чего он добивается? Подавись ты своими Мерседесами! Идем, Сережа!

Однако сдвинуть огромного Корниенко ей оказалось не под силу. Тот отмахнулся от нее:

— Подожди, не мешай. Ну-ка, ну-ка, с этого места поподробнее.

В хатку заглянула обворожительная украиночка:

— Вам ничего не нужно? Может, кофе, десерт? Мороженое?

Майоров ухватил пустой штоф за короткое горлышко:

— О, нам бы водочки.

Поверх его руки легла тяжелая ладонь Корниенко.

— Не надо, — сказал он не оборачиваясь, но достаточно громко, чтобы официантка его услышала. — Спасибо, девушка, у нас все есть.

Та скрылась так же незаметно, как и появилась.

— Итак? — требовательно спросил Сергей. — Что ты имеешь мне предложить?

Ни в голосе его, ни во взгляде не осталось и следа от недавнего опьянения. Лена вновь попробовала прекратить пугающий ее разговор:

— Серенький, поехали домой. Нам ведь еще нужно к твоей маме заехать, и к моим старикам. Они ведь даже не догадываются, что мы…

— Что ты говорил насчет Мерседеса? — настойчиво переспросил Корниенко.

Майоров улыбнулся. Не так, как раньше, одними уголками губ, а во всю ширину лица.

— Я сказал, что если ты сумеешь за год поставить газету на ноги — заметь, с нуля! — через год ты получишь ее в собственность. Не в подарок, а, так сказать, в рассрочку — будешь выплачивать, когда сколько сможешь, до полного погашения ссуды, ровно ту сумму, в которую она тебе выльется, без малейших процентов. Со своей стороны обязуюсь в течение этого года не совать свой нос в твои дела, не лезть в них с дурными советами или тем более требованиями — ты сам занимаешься всем так, как посчитаешь нужным. Тебя такой вариант устраивает?

Корниенко бодро кивнул:

— Вполне.

— Сережка! — вмешалась Лена. — Да он же…

— Тсс! Не мешай. Так что там с Мерседесом?

По-прежнему улыбаясь во всю ширь, Майоров ответил:

— А Мерс, новенький, шестисотый, вы оба — оба! — получите от меня в качестве свадебного подарка, если ваши чувства пройдут испытание разлукой.

Сергей радостно протянул руку над столом:

— Пари? Слово джентльмена?

Влад сжал его ладонь, но разбивать не спешил:

— Слово бизнесмена. Но чтобы все было честно, несколько ужесточим условия. У тебя не будет времени на любовь, ты должен по двадцать часов в сутки работать на благо газеты. А чтобы вы с Аленой не шалили за моей спиной, она останется со мной.

Только теперь Корниенко, наконец, почувствовал подвох. Приложив усилие, вытащил свою руку из Владовых тисков:

— То есть? Что значит "с тобой"?

— Значит, "без тебя", под моим присмотром. Чтобы я мог контролировать ее двадцать четыре часа в сутки. Квартира у меня, как ты знаешь, просторная, так что беспокоиться тебе не о чем — у нее будет отдельная комната, в которую мне вход будет воспрещен. Приставать я к ней не собираюсь — слово бизнесмена. С моей стороны подвоха можешь не опасаться. Однако если она вдруг сама решит ко мне пристать — я парень не гордый.

Сергей захохотал:

— Ленка? К тебе?!!

Девичьи щечки покрылись плотным румянцем.

— А мое мнение здесь кого-нибудь интересует?

За столом повисло молчание. Корниенко уже не ждал ответа на свой вопрос, улыбка резко покинула его лицо. Он пристально вглядывался в глаза друга, пытаясь понять, что тот задумал. На Лену никто не обращал внимания: между приятелями словно бы разгорелся невидимый бой — кто кого пересмотрит, кто первым отведет взгляд. Поединок прервал громкий хлопок ладошкой по столешнице и оба вздрогнули от неожиданности.

— Хватит! — воскликнула Лена. — Вы соображаете, до чего договорились? Вроде не настолько пьяные, чтобы так тупо шутить.

— А кто шутит? — спросил Майоров, и от его тихого вкрадчивого голоса ей стало по-настоящему страшно. — Сережа, ты шутишь?

Корниенко снова вгляделся в глаза оппонента. Не отрывая от них взгляда, произнес с едва уловимыми угрожающими нотками:

— Я не шучу про Мерседесы и газеты, — и вновь протянул руку над столом. Майоров немедленно заключил ее в тиски своей ладони.

В последней попытке призвать мужчин к здравому смыслу Елена тихо, едва не плача, спросила:

— А как же я?

— Нормально, — чуть грубовато ответил Влад. — Меня бояться не надо. Спроси у Сереги, он знает. Жить будешь у меня, работать тоже. Все телефоны буду контролировать. Встречаетесь раз в неделю, полчаса в моем присутствии в людном месте. Потом я покидаю вас ровно на пять минут, но опять же в людном месте.

Лена ахнула:

— Раз в неделю?!

Майоров расщедрился:

— Иногда в качестве поощрительного бонуса будут телефонные звонки. Нечасто, сугубо как праздник. И недолго — пяти минут будет достаточно. Зато без меня — я контролирую только время. Год в таком режиме, и Мерс ваш. С газетой разговор отдельный — все будет оформлено документально. Если за год не раскрутишь, я передам руководство профессионалам, а ты, Серега, извини, опять окажешься в рядовых журналюгах. Идет?

С демонстративным вызовом глядя на Влада, Корниенко задиристо ответил:

— А идет! Ленка, разбивай!

Та даже не пошевелилась. Невидяще уставилась на старинное фото, с которого на нее смотрели чуть расплывчатые чужие лица в шикарных кружевных шляпах с перьями и платьях с узкими лифами и турнюрами. Странное дело — ее попытки вмешаться не остановили никого, зато тишина, повисшая за столом, будто бы отрезвила спорщиков. Мужчины опомнились. Влад отпустил ладонь Корниенко, показывая, что договор можно считать несостоявшимся.

Елена взглянула на него с благодарностью. Однако Сергей не желал отступать:

— Ленка! Ты хоть представляешь, какая это возможность? Мне ведь больше никогда такая не представится! Ты же знаешь, как я мечтал о своей газете.

Она знала. И все-таки, по ее глубокому убеждению, никакая газета не стоила таких унижений.

— Лен, — просительно протянул Корниенко. — Это ж газета! Своя! Два в одном — политика плюс бульвар.

Майоров поправил с легким смешком:

— Три в одном.

— Три, Ленка! — ухватился за подсказку Сергей. — Три в одном! Политика, бульвар и Мерседес.

Лена взглянула на него с таким возмущением, что он замолчал, осознав весь ужас своего предложения. Однако надолго его не хватило:

— Лен, шестисотый… Представительского класса…

— Да какой Мерседес?! — разозлилась она. — Один дурак сказал, другой поверил. Ему больше делать нечего, только Мерседесами швыряться. Он пошутил, а ты шутки не понял!

— Ну почему же пошутил? — учтиво возразил Майоров. — Я вполне серьезно намеревался подарить вам Мерседес. Впрочем, все, поезд ушел. Ну что, еще водочки? Ален, мороженое, десерт?

Предложение насчет десерта Лена оставила без внимания, а вот на предыдущие слова Влада отреагировала:

— Так дари, кто тебе мешает? Свадьба через два месяца, дари, если намеревался.

Тот усмехнулся:

— Нет, так дело не пойдет. Мерс идет только в комплекте с газетой, в нагрузку, а газета у меня на отдельных условиях. Рад бы иначе, да не получится — принципы мешают.

— Ну и не надо, — с легкостью отозвалась Лена. — Мы и без Мерседеса проживем, правда, Серенький?

Корниенко не ответил. Отвернулся к окну, а Лене так хотелось прочесть в его глазах согласие с ее позицией. Не вышло. Услышала только тяжкий вздох, и промолчала.

— Ну я так понимаю, банкет плавно подошел к концу, — поднимаясь со стула, сказал Влад. — Пойду, разыщу официантку. Вы тут посидите, или пойдете к машине? Не заблудитесь?

И, не ожидая ответа, покинул хатку.

Ночное безмолвие нарушалось бормотанием телевизора у соседей сверху. Одинокая глуховатая старушка страдала бессонницей, из-за чего остальные жильцы вынуждены были страдать от недосыпания. Однако сегодня Лене некого было винить в том, что Морфей не забирал ее в свое царство. Мысли, проклятые мысли не давали покоя. Впрочем, как это некого винить? А Майоров? Ведь именно с его подачи, с его слов началась вся эта чехарда. Вернее, ничего не началось. Наоборот — после его слов все закончилось. Умиротворение, размеренная жизнь. Счастье.

По дороге домой практически не разговаривали, если не считать нескольких односложных предложений, сказанных Сергеем водителю, да парочки-другой ничего не значащих дежурных фраз на прощание. Влад старательно демонстрировал благодушие — дескать, ничего особого не произошло, я предложил вам вполне приемлемый вариант, вы его отклонили, и все, вопрос снят с повестки дня.

Однако все трое прекрасно понимали — вопрос не снят, он еще долго будет витать над ними, если вообще хоть когда-нибудь развеется.

Впервые за последние месяцы Лена была одна. Вернее, чувствовала себя одинокой. Рядом лежал Сергей, его размеренное дыхание должно было бы вносить умиротворение в ночную тишину. Но вместо покоя оно почему-то несло в себе раздражающий фактор.

В машине ей мечталось, что, стоит лишь преодолеть порог дома, и дурацкая шутка забудется, Сережа снова станет собой: мягким, уступчивым, ласковым. Однако ничего не переменилось, кроме обстановки: Корниенко оставался хмурым до самого последнего момента, пока не легли в постель. Да и там сразу отвернулся к стене и уснул: ни тебе "Спокойной ночи, дорогая!", ни нежного поцелуя на ночь…

А ведь у Лены были такие грандиозные планы на этот вечер. Во-первых, они должны были заехать к ее родителям и сообщить о том, что всего через два месяца им предстоит стать тещей и тестем, а вскорости, глядишь, и бабушкой с дедушкой. Этот день должен был стать самым ярким, самым волнительным в ее жизни. День Принятия Решения.

Во-вторых, в этот вечер она должна была перейти на качественно иной уровень отношений с будущей свекровью. До сих пор Антонина Федоровна смотрела на Лену, как на пустое место. На ее приветствие не отвечала, в самом лучшем случае сухо кивала, не взглянув в ее сторону. Буквально каждым своим жестом демонстрировала недовольство не столько выбором сына, сколько моральным разложением современного общества: что это за девушка, которая еще до свадьбы позволяет молодому человеку то, на что порядочная дама обязана соглашаться только после официальной регистрации отношений.

Вместо примирения со свекровью — неодобрительное сопение Сергея. Он даже во сне выражал протест против Лениного поведения. Может быть, ей это просто казалось, а на самом деле он спал, как любой нормальный человек? А может, не спал, а лишь притворялся спящим, оттого ее и раздражало его дыхание?

Так или иначе, но вместо счастливого умиротворения, которое, по идее, должна бы испытывать невеста в столь знаменательный день, Лена чувствовала непреходящую тревогу. Зная, как важна для Сергея газета, как ему хочется иметь атрибут супер-успешного человека в виде пресловутого шестисотого Мерседеса, она прекрасно понимала, что просто так идею Майорова из его головы не выбить. Эта мысль поселится там как минимум надолго, если вообще не навечно. И чтобы ни случилось с Сергеем в дальнейшем, он всегда будет помнить этот день. Скорее, не сам день, а лишь то, как близка была его удача, что он уже почти ухватил ее за хвост, наяву видел себя владельцем собственной газеты и автомобиля представительского класса. А хуже всего, что он никогда не забудет: воплотиться его мечте в жизнь помешала она, Лена.

И какая разница, что ему всего лишь казалось, будто удача близка, а на самом деле до нее нужно было еще долго и упорно шагать через множество преград, главная из которых — разлука с самым близким человеком. Он словно не слышал этого страшного условия, выставленного Майоровым в виде высшего издевательства.

Бормотание соседского телевизора, наконец, стихло, однако сон упорно не шел. Вдобавок ко всему ужасно захотелось чаю с мятой — уж после него-то она непременно заснет. Но Лена, хоть и ночевала в этом доме уже несчетное количество раз, хозяйкой себя здесь еще не чувствовала — под красноречивыми взглядами Антонины Федоровны ей хотелось превратиться в мышку, а лучше вообще исчезнуть с лица земли. И мысль о том, что нужно выйти из комнаты Сергея хоть среди ночи, хоть утром, до того, как его мать покинет квартиру, неизменно приводила Елену в трепет.

Взглянув на часы, она решила, что хозяйка, должно быть, уже давно спит — для того, чтобы бодрствовать в полтретьего ночи, нужны веские причины, которых у Антонины Федоровны, по Лениному стойкому убеждению, быть не должно. Набросив на себя гламурный халатик от пеньюара, подаренного Сергеем на Новый Год, она прошла на кухню, стараясь производить как можно меньше шума. Клацнула кнопкой чайника — тот заурчал не сразу, словно ему требовалось какое-то время, чтобы проснуться среди ночи. Лена тем временем достала из шкафчика пачку зеленого чая с мятой, вытащила пакетик и сунула его в чашку. В ожидании кипятка присела на табуретку.

Когда чай был готов, Лена не стала рисковать — хорошо, что Антонина Федоровна не проснулась, но зачем же и дальше испытывать судьбу? Выпить его она сможет и у себя. Подумала так, и едва не расплакалась от обиды — а может ли она говорить об этом доме "у себя"? И сможет ли когда-нибудь в будущем? Даже когда они с Сергеем поженятся?

С каким облегчением она привела бы любимого человека в свой дом. Уж ее мама никогда не позволила бы себе бросаться презрительными взглядами в адрес избранника дочери. Жаль только, что приводить Сергея ей было решительно некуда: в крошечной двухкомнатной распашонке с проходными комнатами ютились мама, младший Ленин брат Олег и парализованная бабушка.

Семья же Корниенко, состоящая из двух человек, проживала в просторных трехкомнатных хоромах. Некогда эту квартиру в благодарность за верную службу отечеству получил полковник Иван Лаврентьевич Корниенко, отец Сергея, ныне покойный. Овдовев, Антонина Федоровна не стала повторно устраивать судьбу, всею своей жизнью подчеркивая уважение к почившему супругу. Спустя несколько лет после его смерти она все еще чувствовала себя офицерской женой, и предъявляла к миру повышенные требования: все вокруг должно было соответствовать гордому званию "советская действительность". И ничего, что Страна Советов давно канула в лету, ничего, что изменились не только взгляды людей на жизнь, но и сама жизнь. Антонину Федоровну это не касалось ни в коей мере. Экивоки на окружающий мир она считала недопустимыми, потому что по ее железному убеждению "мир такой, каким его делаешь ты". В данном конкретном случае, напрямую касаемом Лены, ее следовало понимать так: если бы Сергей не привел в дом девушку легкого поведения, то и самого легкого поведения не было бы в помине. Как и пятьдесят, сто лет назад люди сначала женились бы, и только потом… узнавали друг друга поближе.

Корниенко убеждал невесту, что после свадьбы все изменится, и они заживут одной дружной семьей, однако с каждым днем вера в разительную перемену будущей свекрови покидала Лену капля за каплей. Больше всего на свете ей хотелось жить с Сергеем вдвоем, чтобы не было больше никого — он, она и когда-нибудь в будущем, возможно, не столь уж отдаленном, их ребенок. Антонине же Федоровне в ее мечтах места не было. Однако надеяться на отдельную жилплощадь в ближайшее время не приходилось: скромные зарплаты рядового журналиста не слишком громкой газеты и экономиста небольшой компании, занимающейся реставрацией памятников архитектуры, не позволяли снять не то что квартиру, а хотя бы маленькую комнату в коммуналке.

Тихонько прикрыв за собою дверь и приспособив чашку на край журнального столика, Лена с ногами влезла в глубокое старое кресло. Чаю хотелось невыносимо, но он был еще слишком горяч. Пытаясь согреться, она обхватила колени руками: май месяц, днем настоящая, почти летняя теплынь, а ночи все-таки еще по-весеннему прохладны.

— Чего не спишь? — недовольно пробасил Корниенко.

От неожиданности Лена вздрогнула. Сама не знала — рада ли она возможности поговорить с любимым, или же ее пугает предстоящий разговор.

— Не знаю, — неуверенно проговорила она шепотом, опасаясь разбудить Антонину Федоровну. — Не получается. Вот, чайку организовала, с мятой. Хочешь?

Вместо ответа Сергей подбил подушку под спину, устроился поудобнее, и молча уставился на Лену. Нельзя сказать, что она видела его взгляд — в комнату сквозь желтые шторы пробивался свет уличных фонарей, и при нем можно было рассмотреть разве что смутный размытый силуэт, но никак не выражение глаз собеседника. Однако Лене казалось, что она буквально физически ощущает на себе его взгляд — тяжелый, пристальный, тревожащий душу непредсказуемостью.

— Хочешь? — переспросила она, не дождавшись ответа. — Я сделаю! Или если хочешь, возьми мой.

Чуть помедлив, Сергей ответил:

— Я бы водки выпил. Какую радость мне чаем запивать?

— Зачем ты так? — упрекнула Лена. — Сегодня ведь такой день, а ты…

— Вот именно, — не скрывая злости, бросил он.

— Перестань! Ты же понимаешь, что это была всего лишь шутка! Сам подумай — какой дурак будет разбрасываться Мерседесами?

— Влад не дурак, далеко не дурак…

Лена радостно ухватилась:

— Вот именно! Твой Майоров не дурак, а значит, и не собирался ничего дарить. Это была только шутка, понимаешь?

Корниенко ответил не сразу, зато взвешенно, четко проговаривая каждое слово:

— Это ты ничего не понимаешь. Ленка, он в самом деле подарил бы нам Мерседес. Я его прекрасно знаю, он слов на ветер не бросает. Если он сказал, что подарит, значит, подарит. И подарил бы…

— Сережик! Ну как же ты не понимаешь?!

Слезы подкрались незаметно, и ей стало так трудно говорить, ведь не хотелось показывать ему свою боль и обиду. Схватилась за спасительную чашку, как заядлые курильщики в тяжелые моменты прибегают к помощи сигареты. Подула в нее, сделала робкий глоток:

— Как же ты не понимаешь? Он ведь хочет нас разлучить! Потому и пообещал Мерседес, что уверен — через год не будет никакой свадьбы.

— Что ты несешь?! — психанул Корниенко. — С какой стати ему нас разлучать?! Влад мой лучший друг, и если он затеял какую-то игру, то только для моей же пользы. Он просто хочет, чтобы я стал успешным человеком, а ты, видимо, этого не хочешь. И мне интересно, почему…

Обида душила, выжигала в сердце огромную дыру, в которую проваливалось Ленино короткое счастье, еще несколько часов назад казавшееся бесконечным и нерушимым.

— Серенький, ты так ничего и не понял! Он ненавидит меня, как же ты этого не видишь? Для того и затеял эту игру. Он просто хочет нас разлучить!

— Да за что ему тебя ненавидеть? — возмутился Корниенко. — Несешь полную ахинею. Он рад за меня, ему просто нужны гарантии…

— Гарантии, что мы с тобой расстанемся! — гневно закончила за него Елена. — Он ненавидит меня за то, что я отнимаю тебя у него.

Сергей гаденько хихикнул:

— Вот она, хваленая женская логика. Все вы, бабы, дуры, и ничего не понимаете в мужской дружбе. Это вы друг другу козни строите, а у мужиков все по-другому. Мы с Владом всю жизнь вместе. Мы с самого детства…

— Знаю, — со вздохом перебила Лена. — Вы с ним самые близкие друзья…

Эту историю она слышала от Корниенко неоднократно. И о том, как заехали в один дом карапузами, как ковырялись в одной песочнице. Как пошли в школу — Майоров на год раньше, потому что родился в сентябре, Сергею же пришлось терять целый год только из-за того, что родился двумя месяцами позже. И что разница в один класс не стала преградой для их дружбы, крепнущей с каждым годом. Как Корниенко-старший совершил роковую ошибку, посоветовав сыну поступать на факультет журналистики. Как вопреки советам друга Сергей послушался отца, и таким образом институт нефти и газа, в простонародье "керосинка", потерял в его лице самого замечательного студента за всю свою историю. Она прекрасно знала обо всем этом. Однако сердцем чувствовала — не так прост Майоров, каким то ли пытался представить, то ли на самом деле представлял его Корниенко.

Лена молча прихлебывала чай, понимая, что Сергей еще долго будет оплакивать упущенную возможность. Знала по опыту — если уж он на чем-то зациклится, то это надолго, пока в его светлую голову не взбредет очередная гениальная идея.

Он долго наблюдал за нею молча, потом уверенно изрек:

— Свадьбы не будет.

— Что?! — от неожиданности Лена поперхнулась и закашлялась до слез. Однако Сергей не спешил на помощь, спокойно наблюдал за ее лихорадочными всхлипываниями.

— Вернее, она будет, но через год. Хорошо, что мы еще никому о ней не сообщили — не придется оправдываться. Значит так. У нас сейчас май, да? Свадьбу мы планировали на июль. Предлагаю усредненный вариант — пусть будет июнь. Так даже лучше — не слишком жарко, и гости еще не все разъедутся по отпускам. Как тебе июнь, Ленка? Что скажешь?

В горле все еще саднило, и дышалось с трудом, однако от возмущения Лена даже перестала кашлять. Хотелось очень много сказать, и все сразу, а поэтому первоочередных слов не находилось, и она только сидела с открытым ртом и вглядывалась в темноту, откуда взирал на нее жених. Нет, теперь уже не жених. Свадьбы не будет…

Ей нестерпимо захотелось взглянуть в его глаза, прочесть в них то, что он думает на самом деле. Ибо то, что он высказал вслух, ее категорически не устраивало, и в Ленином сердце жила надежда, что это всего лишь дурацкая шутка. Она резко поднялась и дотянулась рукой до выключателя. Беспощадный желтый свет залил комнату. От его яркости Сергей зажмурился, поднес к глазам руку, защищаясь то ли от слепящих электрических лучей, то ли от самой Лены. Она тоже не удержалась, прищурилась, моргнула пару раз, привыкая к освещению.

Несколько секунд смотрела на него молча. Он медленно, слишком медленно убрал руку от лица, как будто опасался нападения с ее стороны. Жмурясь от света, взглянул на нее бесстрастно, словно не перечеркнул только что одним лишь словом их общее будущее. И этот взгляд объеснил Лене куда больше, чем его слова.

Она присела и сказала тихо, без истерик, с одной лишь усталой покорностью в голосе:

— Ты меня не любишь.

— Люблю, — возразил Корниенко. — Но свадьбы не будет. В этом году. Ленка, ты пойми. Я тебе не нужен такой!

— Какой?

— Вот такой! Зачем тебе жалкий журналистишка, если у тебя появилась возможность выйти замуж за успешного медиа-магната? Это же две большие разницы! Сегодня я никто и зовут меня никак, а завтра…

— Завтра это тоже будешь ты. Как ты не понимаешь — я люблю тебя, а не журналиста, не медиа-магната. Я люблю тебя такого, какого вижу: голого, взъерошенного, глупого фантазера. Мне нужен ты, только ты, а не Мерседесы и шикарные офисы твоей газеты.

Корниенко взвился:

— Да ну же еханый блин, Ленка! Как ты не понимаешь?! Мне это нужно! Нуж-но! — слогами подчеркнул он важность этого слова. — Я не хочу до конца жизни проходить в неудачниках! Ты ж пойми — такой шанс выдается один раз на жизнь! Думаешь, Влад еще когда-нибудь повторит это предложение? Фигушки. Сегодня был аттракцион неслыханной щедрости, а ты все испортила.

Лена тоже повысила голос, хотя старалась говорить потише, чтобы не разбудить свекровь. Нет, несостоявшуюся свекровь, так будет правильнее.

— Да ты хоть понимаешь цену этой его неслыханной щедрости?!!

— Еще бы, — криво усмехнулся Сергей. — Шестисотый Мерс плюс газета.

— Дурак ты, Сережа, — не скрывая разочарования, произнесла она. — Причем тут Мерс? Цена этой сделки — наше с тобой будущее, наше счастье. Он ведь потому тебе Мерс пообещал, что уверен — через год не будет никакой свадьбы. Иначе он бы не стал ждать год, подарил бы уже сейчас, в июле.

— Это ты у меня дурочка, — в его глазах заиграли веселые зайчики. — Кто ж станет просто так дарить Мерседесы? Просто так неинтересно. Мы с Владом всю жизнь заключаем пари, и еще не было случая, чтобы он не расплатился в случае проигрыша.

Она посмотрела на собеседника с подозрением:

— А он часто проигрывал?

Брови Корниенко сошлись на переносице, на подбородке образовалась едва заметная впадинка. Через несколько секунд его голос звучал уже не столь уверенно:

— Ну… Бывало.

— И что ты у него выигрывал?

После очередной заминки Сергей радостно провозгласил:

— Ящик коньяка! Мы его вместе и раздавили. Да ну еханый блин, Ленка, говорю тебе — это никакая не подстава, не бойся. Мы только годик потерпим, и все. У нас в кармане машина и газета. Ленка, своя газета, ты только вдумайся в эти слова! Я же о ней всю жизнь мечтал!

Это Лена знала. За те месяцы, что они были вместе, он ей все уши прожужжал своей газетой. И Мерседесом.

— И о Мерсе, — мрачно добавила она.

— Точно! — радостно подхватил Сергей. — А тут сразу обе мечты, представляешь? И нужно-то всего лишь потерпеть год, не жениться. Если ты меня любишь — а я знаю, что любишь — то почему бы нам с тобой не потерпеть этот год ради светлого будущего? Я уверен в тебе, я уверен в себе — Ленка, мы запросто продержимся год. Зато потом… Ты только представь — у нас будет не только газета и машина, у нас будет своя квартира. Моя газетка будет приносить шикарный доход, так что нам не придется жить с матерью. А, как тебе?

Этот вопрос парировать было куда сложнее. При упоминании квартирного вопроса Лена притихла — этот аргумент был ей очень даже понятен. Газета, Мерседес — все это казалось ей далеким и совсем неважным, а вот своя квартирка, пусть скромная, зато отдельная… Однако же и цена у этого сокровища была запредельная — целый год разлуки.

— Квартира, конечно, хорошо бы, — неуверенно ответила она. — Да только… Сереж, ведь недаром говорят: бесплатный сыр бывает только в мышеловке. Не верю я, что все эти блага свалятся на нас так просто. Боюсь, цена будет запредельная. Может, год мы еще смогли бы подождать…

— Вот! — радостно перебил ее Корниенко. — А я тебе о чем говорю? Год мы с тобой запросто потерпим! А потом — обаньки! Разом — своя квартира, своя газета, ну и Мерсик, конечно. Шестисотый!

Лена критически покачала головой:

— Ой, Серенький, не все так просто. Сдается мне, что твой Влад не привык заниматься благотворительностью, а тут вдруг неслыханная щедрость. С чего бы вдруг? А главное…

Она замолчала на мгновение, словно бы опасаясь произнести вслух слова, напугавшие ее больше всего на свете.

— Ты не забыл главное условие? Мало того, что этот год мы с тобой не встречаемся…

— Ну почему же? — с негодованием перебил ее Корниенко. — Встречаемся. Раз в неделю…

Она кивнула с издевкой:

— Угу. Раз в неделю в его присутствии, как нашкодившие дети в присутствии директора школы. И пять минут без него.

Корниенко невыразительно пожал плечами и вытянул губы трубочкой, дескать, что поделаешь, условия вполне соответствуют цене ставки.

— Я так понимаю, это тебя не пугает?

Лена пристально смотрела в его глаза, ожидая ответа, однако его не последовало, и она продолжила:

— А главное условие тебя тоже не пугает? Это ничего, что мне придется жить с этой сволочью?

Сергей встрепенулся:

— Не "с", а "у него", — поправил он. — Это совсем не подразумевает чего-то такого… Во Владе я уверен, как в себе самом. Влад сказал — Влад сделал. И если он сказал, что тебе нечего опасаться, то так и будет. Ты просто будешь жить в его доме, вот и все.

— Нет, не всё! — возмутилась Лена. — Я должна буду двадцать четыре часа в сутки находиться рядом с ним. Он будет контролировать каждое мое движение, каждый телефонный звонок! Он каждую минуту будет находиться рядом со мной. Я не знаю, как сегодняшний вечер пережила, а ты хочешь, чтобы я терпела его целый год?!!

Корниенко ответил не сразу. Посмотрел на нее задумчиво, а потом убежденно произнес:

— Зато и цена… Нет, Ленка, все правильно. Я бы так просто Мерседесами тоже не расшвыривался. Коль уж такой шикарный подарок, то и достаться он должен непросто, иначе не оценят. Нет, Ленк, он прав.

— Да в чем прав-то?! — возмутилась она. — Хочется ему подарить тебе Мерседес — так кто ж мешает? Пусть дарит, только не надо условий!

Тот хохотнул:

— Да ты ж пойми, глупая! Если он мне с такой легкостью Мерседес подарит, так и другому захочется — мало ли у него знакомых. Конечно, в друзьях хожу только я, но нахлебников у него хватает, поверь. А вот если такой ценой — тут любой идиот задумается, надо ли оно ему.

— Вот и ты задумайся, — обрадовалась Лена. — Ну не может быть, чтоб он тебе просто так шестисотый Мерс предложил, хотя сам на триста пятидесятом ездит. Как по мне, так все равно — шестисотый, семисотый или трехсотпятидесятый…

— Дурочка, — засмеялся Корниенко. — Семисотый еще не придумали, на шестисотом остановились.

В сердцах она махнула на него рукой, едва не задев стоящую на краю чашку с остывшим чаем.

— Да какая разница? Серенький, я только пытаюсь тебе объяснить: не может быть, чтобы он тебе подарил лучшую машину, чем у него самого. Как же ты не понимаешь?

Сергей не ответил. Рывком поднялся с кровати, зачем-то подтянул трусы, сунул ноги в тапочки и вышел из комнаты. Через пару минут до Лены донеслось приглушенное закрытой дверью завывание старых водопроводных труб и шум воды.

Едва объявившись на пороге, Корниенко заявил:

— Мы принимаем его предложение. А теперь спать.

Выключил свет и снова влез под одеяло.

Лена ахнула:

— Серенький, как же…

Он приподнялся, опершись на локоть:

— Если ты меня любишь, ты не будешь возражать. Я никогда не прощу тебе упущенной возможности. Такой шанс выпадает раз в жизни. Ты хочешь, чтобы это всегда стояло между нами?

Она покачала головой, совсем не уверенная, что он может ее видеть: после того, как Сергей щелкнул выключателем, в комнате стало куда темнее, чем в начале их разговора. Или же только так казалось после яркого света?

— Серенький, а ты не думаешь, что я тоже могу тебя не простить? Ты сейчас решаешь за меня, где и как я должна провести год своей жизни. Ты не боишься, что я тебя никогда не прощу за это? Что это до конца жизни будет стоять между нами?

Он долго не отвечал. Очень долго. Лена успела допить холодный чай и улечься в постель, и только тогда он шепнул ей:

— Ленка, я тебя очень прошу. Никогда ни о чем так не просил, и просить больше не буду. Обещаю, клянусь: это единственная моя просьба в нашей с тобой долгой счастливой жизни. Подари мне этот год…

Его рука медленно поползла по ее животу, пальцами подбирая под себя ночнушку. Лене хотелось так много сказать ему. Что для него ей не жалко ничего, даже собственной жизни. И что она готова подарить ему не один год, а всю жизнь. Но ведь ему, а не Майорову! Хотела объяснить, как сильно она его любит, что день без него покажется ей вечностью, год же — и вовсе адской пыткой. А еще так хотелось объяснить, какую боль он причиняет ей своими словами, а еще большую — решимостью и угрозами. Но Корниенко, словно зная наперед все ее мысли, закрыл ей рот поцелуем. Лена вырвалась, прошептала горячо:

— Сережка, одумайся!

Больше она ничего не успела сказать. Горячая волна страсти накрыла ее с головой, и все проблемы отступили куда-то, остались в другой реальности.

Вопреки ожиданиям, квартира оказалась совсем не большой. Вернее, смотря с чем сравнивать. Если с Лениной хрущевкой — то очень даже просторная. Если с Сережиной — не слишком. Четырехкомнатная улучшенной планировки в вычурном кирпичном доме с башенкой — с большими кухней и холлом и двумя ванными в противоположных концах квартиры.

Честно говоря, Лена представляла себе жилье олигарха несколько иначе. Воображение живенько рисовало огромный загородный дом минимум в три этажа, с двумя бассейнами, тренажерным залом, сауной, домиком для прислуги и подземным гаражом этак на пять-шесть железных скакунов.

Из всего перечисленного в наличии имелся разве что подземный гараж. Правда, не личный, а, так сказать, общественный — для всех жильцов дома. Каждому было отведено конкретное место.

Лена разочарованно вытянула губы: ну-у, так нечестно! Если уж и соглашаться на это безумное пари, так хотя бы узнать, прочувствовать на себе, как живут богатые люди. А тут…

Всего десять дней назад они с Сергеем подали заявление в загс, а значит, были счастливы. Казалось же, что с того замечательного дня прошло как минимум месяца три — теперь даже не слишком верилось, что все это было.

Как только она его ни убеждала! И плакала, надеясь, что Сережа не вынесет ее слез, и умоляла, угрожала разлюбить и выйти замуж за первого встречного. Ничего не помогало. Корниенко уперся: мне нужна газета и Мерседес, я не могу отказаться от такого предложения. Выходило, что газета и Мерседес нужны ему любой ценой, даже такой неоправданно, на Ленин взгляд, высокой. Она, было, совсем поссорилась с любимым, заявив, что она не вещь, и не позволит передавать себя "на хранение" в чужие руки. Однако, взглянув на Сергея, увидела в его глазах что-то такое, что заставило ее замолчать и принять решение в его пользу. Было больно, обидно до чертиков, но она поняла: если откажется — потеряет его навсегда. А это не входило в ее планы на ближайшие пятьдесят лет.

Десять дней с утра до вечера Корниенко обещал ей, что все будет хорошо, что они с легкостью перетерпят этот год ради высоких целей. Зато, говорил он ей, ты только представь, какое лицо будет у Влада, когда ему придется расстаться не только с денежками за газету, но и с Мерседесом. То, что за газету ему придется расплачиваться еще несколько лет, Сергея совершенно не пугало: во-первых, к тому времени у него наверняка появятся деньги на погашение кредита, а во-вторых — когда все это будет?

И договор о займе необходимой для запуска газеты суммы, и пари оформили официально, оговорив все возможные ситуации. Больше всего Лену смущал тот факт, что владельцами Мерседеса они с Сергеем становились только в том случае, если за год не передумают вступить в брак. Если же что-то помешает им это сделать — их проблема. Мерседес пролетал мимо на скорости двести восемьдесят километров в час. Получалось, что в таком случае все Ленины страдания окажутся напрасными. Однако Корниенко это условие совершенно не пугало, он был на сто процентов уверен в успехе предприятия.

В одночасье Лене пришлось расстаться с Сергеем, домашними и работой. Если с первым она имела законное, внесенное в договор право встречаться раз в неделю в присутствии Майорова, то с мамой, братом и бабушкой все обстояло куда хуже: выходило, что с ними она тоже может видеться только в сопровождении Влада — мало ли, вдруг, воспользовавшись ситуацией, она устроит несанкционированное свидание с Корниенко или хотя бы позвонит ему в неурочное время.

О работе же и вовсе предстояло забыть — естественно, никто не собирался предоставлять ей отпуск на целый год. Майоров официально устроил ее в свою фирму. Еще и приговаривал при этом:

— Здесь ты станешь настоящим экономистом — это тебе не шарашкина контора по восстановлению каких-то памятников.

И впрямь, равнять не приходилось. Ее старое предприятие едва сводило концы с концами — ясное дело, реставрацией разве много заработаешь? Компания же Майорова…

Совместное российско-немецкое предприятие с совсем не романтичным названием "Роспромтрансгаз" занималось транспортировкой российского газа в некоторые страны Европы. Уж каким чудом Майорову удалось пристроиться к пирогу — Лене было неведомо, но она собиралась в ближайшее время узнать об этом поподробнее. Про себя хищно потирала руки: о, ты еще сильно пожалеешь, что затеял эту авантюру! Глупый — допустить врага в святая святых, в бухгалтерию, в экономику, во все отчеты… Он дорого заплатит за свое коварство. И Лене даже не будет его жалко — она с чувством полного морального удовлетворения воткнет нож в его спину. А пока… Что ж, пока она вынуждена терпеть и даже иногда улыбаться.

Днем было еще терпимо. Предварительно избавив ее от мобильного телефона, Майоров завел Лену в кабинет, в котором сидела только одна дама лет этак немного за тридцать. Агнесса Кусакина трудилась в "Роспромтрансгазе" с самого основания компании, и, видимо, руководство настолько доверяло ей, что Влад передал не то гостью, не то новую работницу в ее полное попечение. Единственным строжайшим указанием шефа был запрет на любые телефонные переговоры в рабочее время. С родственниками и друзьями Лена могла общаться только после работы и сугубо в присутствии Майорова — набирать номера телефонов нынче стало его то ли обязанностью, то ли привилегией.

Не сказать, чтобы разбираться во внутренних делах "Роспромтрансгаза" было так уж весело. Целыми днями отчеты, договоры, снова отчеты. С Агнессой Лена почти не общалась — о чем говорить с практически незнакомым человеком? Разве что какой рабочий вопрос обсудить, когда самой не все понятно. Скучно — да, неприятно — еще как, но в принципе вполне терпимо, особенно учитывая вполне приличную зарплату, положенную ей щедрым начальником.

А вот после работы начиналась полная катастрофа. Общественным транспортом Лена теперь не пользовалась. И утром, и вечером к ее услугам был Мерседес с персональным водителем. Все бы хорошо, если бы машина предназначалась ей одной. Но беда в том, что одной ей оставаться нынче было запрещено.

В шесть вечера основная масса работников "Роспромтрансгаза" расходилась по домам. Лена же, как проклятая, даже после окончания рабочего дня оставалась в офисе на неопределенное время. Ладно бы в своем кабинете — это еще полбеды. Но она вынуждена была часами просиживать в кабинете Майорова в ожидании, пока он закончит свои начальнические дела. Одна радость — была там потайная комнатка отдыха с диваном, телевизором и прочими радостями жизни. Впрочем, никакая не потайная — дверь в нее не скрывалась панно или хитрыми шкафами, просто туда никто никогда не входил, кроме уборщицы. Теперь вот такая честь была оказана Лене.

Сама по себе комнатка была совсем не страшной. В принципе, и это тоже очень даже можно было терпеть — Лена закрывала дверь, и Майоров словно переставал для нее существовать. Она читала, смотрела новости, делала маникюр — в общем, была предоставлена самой себе и почти не испытывала дискомфорта. Вот если бы она еще могла в любое время выйти оттуда, или хотя бы воспользоваться услугами телефонной связи… Пусть бы даже она звонила не Сергею — все равно ей было бы намного легче перенести лишение свободы. Она могла бы часами говорить с мамой или с подружками, обсуждать какие-нибудь новости, сплетничать, делиться впечатлениями от увиденной телепрограммы или прочитанной книги. В принципе, никто ей этого не запрещал. Если не считать того, что звонить и говорить она должна была в присутствии Майорова. Нет уж, увольте.

А когда Майоров, наконец-то, заканчивал свои дела, начинался настоящий кошмар. Они спускались в гараж, садились в машину и ехали домой. Все это, разумеется, молча. Иногда заезжали в супермаркет за продуктами, и это было самое ужасное, потому что в этом случае Лене предстояло ужинать в обществе ненавистного Влада. Иногда сначала ехали в ресторан. Там Лена тоже вынуждена была делить с ним трапезу, но это казалось ей немножко более легким испытанием: в ресторане, как правило, было много народу, и она могла смотреть по сторонам и не тяготиться натянутым молчанием хотя бы потому, что музыка существенно приглушала напряженность.

Едва переступив порог дома, разбредались по своим углам. Вернее, Лена шла в отведенную ей комнату и выходила из нее только в случае крайней необходимости — ее радости не было предела, когда оказалось, что у нее будут собственные туалет и ванная. Влад же, судя по всему, не слишком тяготился присутствием в доме постороннего человека. По крайней мере, не отказывал себе в удовольствии послушать джаз, включив проигрыватель едва ли не на полную громкость. Лена к любой музыке особо теплых чувств не испытывала, предпочитала ее сугубо в виде фона. Но джаз… Его она переносила с трудом даже как фоновый, едва уловимый шум. Тут же, когда он, казалось, с легкостью проникал сквозь кирпичные стены, и вовсе возненавидела его. Однако в этом доме она была пусть вынужденной, но гостьей, и должна была терпеть причудливые привычки хозяина. И терпела, скрепя сердце. Ни о чем другом думать не могла, кроме как о предстоящей встрече с Сергеем. Дни считала до субботы. Ничего, это совсем не сложно — каких-то пять дней, и она снова увидит любимого…

Пять дней тянулись, словно пять месяцев. Никогда еще Лена не ждала с такими надеждами выходного. Мечталось, что Сергей тоже истоскуется, измается без нее, и первым предложит Майорову прекратить это дурацкое, никому не нужное шоу.

Когда они с Владом вошли в кафе, Корниенко уже ждал их. Подскочил из-за столика, в четыре прыжка пересек небольшой зал и немедленно заключил Лену в объятия — та аж всплакнула от счастья, болтая ногами в воздухе. Взгляды присутствующих были прикованы к ним, но если уж кто-то и страдал от излишнего внимания, то никак не Лена с Сергеем, а на чувства Майорова им обоим было наплевать.

Влад заказывал что-то подошедшему официанту, а Лена с Сергеем этого даже не замечали — они не отрывали друг от друга влюбленных взглядов. Если уж у Елены за прошедшие дни и возникали некоторые сомнения в любви Корниенко, то в эти минуты они растаяли без следа — бесстрастный человек не может смотреть так, обнимать, целовать с такой ненасытностью. И пусть вокруг столько любопытных глаз, пусть рядом сидит ненавистный Майоров — пусть, пусть, пусть! Они все выдержат, все вынесут. Не ради какого-то дурацкого пари, вовсе нет. Наверное, Сережа прав — нельзя построить, не заложив фундамента. И точно так же нельзя построить семью на одной только любви. Любовь — она ведь хрупкая, если не укреплять ее с обеих сторон, того и гляди, развалится, превратится в груду бесполезного песка. А вот когда у них будет газета, приносящая прибыль, появится и свой дом, в котором Лене не придется ежиться под неласковыми взглядами свекрови. А еще у них будет машина, и не просто машина, а Мерседес. Ей этот Мерседес даром не нужен, но если Сережа уверен, что престижное авто придаст ему веса в глазах оппонентов, пусть будет Мерседес. В конце концов, в хозяйстве все сгодится…

Занятые друг другом, влюбленные даже не заметили, как Майоров взглянул на часы: время пошло, отведенные на свидание тридцать минут медленно, по секундочке, капали в прошлое: кап, кап, кап…

Официант подал тирамису, плавающее на черно-белом озере жидкого шоколада, коньяк и кофейный ликер для дамы. Однако ни Лена, ни Сергей его даже не заметили. Майоров неторопливо разлил спиртное по пузатым рюмкам и негромко кашлянул, привлекая к себе внимание.

— Ну что, за встречу? За первую субботу.

Корниенко с готовностью подхватил рюмку:

— За субботу! Обожаю субботы!

Лена подняла бокал нехотя, словно кто-то невидимый принуждал ее это сделать. Глотнула, размазала ликер по нёбу. Во рту стало приятно, сладко-приторно и немножко горячо, как раз так, как и ей самой в объятиях Сергея. Неожиданно для себя она улыбнулась и поддержала:

— За субботу! Чтобы мир состоял из одних суббот!

Майоров понятливо улыбнулся, а Сергей возразил:

— Нет, милая, из одних суббот нельзя. Когда ж я делами буду заниматься? Так я за год не сдвинусь с мертвой точки.

При упоминании о делах Лена нахмурилась. Не хотелось терять драгоценные минуты на пустые, как ей казалось, разговоры. И тут же вспомнила — как раз от состояния дел Сергея зависело их будущее, а потому не стоило пренебрегать ими. Поинтересовалась:

— Так что у тебя с газетой? Ты уже зарегистрировал ее?

Корниенко рассмеялся:

— Глупая! Когда б я успел? Ты думаешь, это так просто? Прежде чем подать заявку, мне нужно подготовить все бумаги. Самое главное — устав, обоснование деятельности. Это же основа любого предприятия. Вот когда сочиню его, тогда и подам заявку.

Лена растерялась:

— Что значит "когда сочиню"? Ты до сих пор его не написал? Как же так, Серенький — неделя прошла. Ты хоть что-то сделал?

— А как же! — самодовольно ответил тот. — Прежде всего, я все продумал. Заручился поддержкой друзей-журналистов. Мне же будут нужны помощники.

— О, ты нанял сотрудников? — оживился Майоров. — Что ж, оригинальный ход. Хотя любое нормальное предприятие начинается с регистрации и аренды помещения, но газета…

Буквально за несколько секунд на его лице отразилась масса эмоций: от сомнения и удивления до уважительного одобрения. Забавно было наблюдать за тем, как на нем, обычно бесстрастном и непроницаемом, заиграла мимика: то поочередно приподнимались брови и лоб морщился мелкими складочками, то чуть оттопыривалась нижняя губа, то вдруг к ней присоединялась верхняя, а уголки их устремлялись вниз. Глаза то прищуривались, то, напротив, распахивались широко. Лена впервые видела его таким, похожим на живого человека. Ей даже на миг показалось, что он совсем не такой гадкий, каким она представляла себе его раньше. Наверное, она была к нему не совсем справедлива. Ведь если бы он был таким отвратительным, разве Сергей дружил бы с ним столько лет?

Майоров мелко покивал самому себе:

— Молодец. Ты прав: газета — это нечто особенное, и подходить к ней, видимо, нужно иначе. Все правильно — пока ты будешь оформлять документы, они пусть роют землю. Тебе ведь нужно не только первый выпуск сделать сногсшибательным. Все пилотные, как минимум десяток, должны состоять из сплошных сенсаций. Все правильно.

Лена улыбнулась. То-то же, понял, что ее Сережа — гений. И за то, что он по достоинству оценил ее любимого, она готова была простить Майорову отвратительное пари, на которое он вынудил их пойти. Однако после ответа Корниенко Елена забыла обо всех своих мимолетных размышлениях.

— Нет, что ты, — с легкомысленным смешком произнес он. — Никого я не нанимал! На этом этапе было бы глупо тратить на них деньги. Нет, я пока что только закидывал удочку. Многие согласны перейти ко мне на условиях приличной зарплаты. Так что я сначала доведу до логического финала весь официоз, найду помещение, а потом уж, исходя из потребностей, найму штат. Не буду же я просто так швыряться деньгами, еханый блин!

Сердце ухнуло куда-то в пропасть. Она измучилась за прошедшую неделю, как будто отбыла в колонии десятилетний срок неизвестно за какую провинность, а он практически не сдвинулся с места? Не сделал ровным счетом ничего, что хоть на йоту приблизило бы их светлое совместное будущее?

— Как? — спросила она упавшим голосом. — Серенький, ты что, даже помещение не подыскал?!

— А как я оформлю аренду, не имея на руках учредительных документов?! Я поездил по городу, посмотрел, что к чему. Более-менее определился с районом. Ленка, ты слишком многого хочешь за одну неделю. У нас их впереди еще знаешь сколько?

— Пятьдесят одна, — бесстрастно подсказал Майоров.

— Точно! — обрадовался Сергей. — Пятьдесят одна, еханый блин! Ленка — пятьдесят одна неделя! Да я за это время горы сверну! Но для того, чтобы все получилось, нужно все как следует обдумать, чтобы каждый шаг был правильным, в ту сторону, где деньги лежат. Правильно, Владик?

Майоров неопределенно пожал плечом, ответил равнодушно:

— Сережа, это твой бизнес. Мы договаривались, что я не буду мешать тебе своими советами, чтобы потом ты не обвинял меня в провале. Действуй, как тебе подсказывает интуиция. Если тебе интересно мое мнение — я бы действовал иначе. Но я работаю с природными ресурсами, ты — в информационном бизнесе. Это слишком разные вещи. Возможно, ты прав. Возможно — нет. Время покажет.

— Вот, а я что говорю? — обрадовался Корниенко. — И я о том же. Масс-медиа — это слишком специфический бизнес, в нем нельзя действовать нахрапом. А вот скажи, Владик, что мне делать с этим долбанным уставом? Что там надо писать? А то ведь я никогда раньше такими делами не занимался.

Хорошее настроение как ветром сдуло. Лене стало еще более грустно, чем в первый день эксперимента. Тогда она смотрела в будущее с надеждой, была уверена, что у Сергея все получится. Теперь же вдруг появились сомнения. Как же так, ведь за неделю можно было так много сделать. А он, выходит, не сделал ровным счетом ничего. Все так же мечтал о том, как станет матерым главредом, и будет, попыхивая сигарой, гонять рядовых журналистов в хвост и в гриву, требуя сенсационных материалов.

Вполуха слушала, как Майоров объяснял Сергею что-то про устав, а сама все больше раздражалась — ну неужели ему не хватило времени в течение недели, чтобы разузнать об этом проклятом уставе? Пусть бы у того же Майорова — если ему запрещено общаться с Леной, это вовсе не означает запрета на душевные или служебные разговоры с другом. Как же так — она зря мучилась целую неделю?

Чуть отогнув рукав светлого пиджака, Майоров взглянул на часы, и Ленино сердце забилось учащенно: время уходит! По регламенту, занесенному в контракт, они имеют право только тридцать минут в неделю видеть друг друга. Минуты стремительно неслись в пропасть прошлого, а они теряли драгоценные мгновения на разговоры о бизнесе.

— Сережа! — настойчиво перебила она его на очередном вопросе. — Серенький, время уходит! Мы же…

— Подожди, — отмахнулся он от нее. — Я сейчас. А я, как учредитель, могу сам же быть, скажем, генеральным директором, или президентом компании?

— Конечно можешь. Если ты учредитель, можешь быть кем угодно. Но, Сережа, ты забыл одну маленькую деталь — учредителем газеты выступаю я, а не ты. Ты станешь владельцем только через год, как мы и договаривались. А документы оформляешь на меня — когда надо будет, я подъеду, подпишу все бумаги. Уставной капитал так же устанавливаешь ты, исходя из рациональности. Можешь положить оговоренный законодательством минимум, можешь превысить его, если это необходимо. Я бы на твоем месте обошелся минимумом — его можно будет увеличить в любое время, это не запрещено законом. Решать тебе, Серега, я только подписываю документы. Я — только временный учредитель, через год, если у тебя все получится, я со спокойной совестью переписываю документы на тебя, и делай со своей "Авоськой", что пожелаешь.

Пока выпили, пока попробовали тирамису, положенные контрактом тридцать минут иссякли. Теперь остались только самые сладкие, самые волнительные пять минут наедине друг с другом. Но разве применимо слово "наедине", когда вокруг — десятки посторонних глаз?

Майоров деликатно вышел из зала, и Лена взглянула на Сергея с надеждой. Вот сейчас, оставшись с нею вдвоем, он, наконец, поймет, что это пари — чистой воды авантюра, никому не нужная, глупая, бессмысленная. Потому что они все равно не выдержат год друг без друга, не смогут, разорвут контракт, предпочтя счастье бездушной железяке с кодовым названием "шестисотый".

Корниенко трепетно сжал ее ладошку:

— Ну что, малыш, как ты? Влад тебя не обижал?

Влад? О чем это он? Опять Влад, опять Майоров? Сколько можно? У них ведь всего пять минут, им нужно говорить о другом. О том, как тяжело было пережить эти пять дней, о том, с каким нетерпением ждали субботы, о том, как рады встрече. И при чем тут Майоров?

— Нет, Серенький. Не обижал. Все нормально, не волнуйся за меня. Ты лучше делами занимайся. Сереженька, не теряй время. Пожалуйста, помни, какую дорогую цену мы за него платим. Как ты, родной мой? Я так соскучилась!

— Ленка…

Он оставил в покое ее руку, нежно сжал ладонями ее лицо. Повторил:

— Ленка…

Только после этого поцеловал. Жарко, жадно. Лена потянулась к нему — так хотелось соединиться с ним, срастись, влиться друг в друга, навсегда, насмерть, чтобы никакое пари, никакой контракт, никакой Майоров не могли их разлучить. Но вокруг были десятки любопытных глаз.

— Сереженька, миленький, не бросай меня!

Не хотела, а мольбы все равно вырвались из нее. Лена ведь собиралась держаться достойно, чтобы Сергей даже не догадался, как ей тяжело. Но тоска оказалась сильнее.

— Серенький, родненький, к черту Мерседес, к черту газету! Не нужны они нам такой ценой! Сережка, давай откажемся, а? Я хочу быть с тобой, а не с Майоровым. Мне плохо там, я хочу к тебе. Забери меня, Сереженька, забери!

Корниенко целовал ее лицо, размазывая слезы губами:

— Что ты, что ты, малыш? Влад — он хороший, он тебя не обидит. Потерпи немножко, ты скоро привыкнешь. Зато потом… Ты представляешь, как мы будем счастливы через год? Потерпи, Ленка. Бог терпел, и нам велел.

Лена было вспыхнула, но не успела ответить, что Бог терпел совсем другие муки, а главное — не ради несчастной груды железа, а ради всего человечества. Но увидела, что в зал стремительной походкой вернулся Майоров и едва слышно застонала — все, свидание окончено.

— Пойдем, Алена, — произнес тот, вытягивая деньги из портмоне. Протянул их Сергею: — На, расплатись. Может, тебя подвезти?

В Лениных глазах засветилась благодарность — нет же, Майоров, безусловно, вовсе не такая уж сволочь, как она думала. Сначала подвезет, а потом у Сережиного дома снова позволит им остаться ненадолго вдвоем. А может, совсем расщедрится, и подарит им целую ночь счастья? А то и сам поймет, что этот идиотский контракт никому из них не пойдет на пользу, и разорвет его к чертовой матери.

Однако одним словом Корниенко разбил ее мечты в прах:

— Да нет, я, пожалуй, еще немножко посижу, обмозгую твои слова. Ну давайте, до субботы. Ленка, держись. Влад, а ты смотри мне!

Он шутливо пригрозил другу пальчиком, словно шаловливому ребенку. Майоров ничего не ответил. Подхватил упирающуюся Елену под руку и повел к машине:

— Идем, Алена, идем.

За это "идем", за ненавистную "Алену" ей хотелось его придушить. А еще больше хотелось высказать Сергею все, что накопилось на душе. Что она не обязана терпеть рядом с собой чужого мужчину только ради того, чтобы Корниенко мог похвастаться перед кем-то Мерседесом. Но из-за подступивших слез обиды в горле першило, оно словно бы опухло, и сквозь крошечное отверстие с трудом проходил воздух, а для слов уже не хватало пространства…

Мучительно, просто-таки издевательски медленно тянулось время. Лена словно бы превратилась в молодую старушку: с виду привлекательная девушка, в действительности же в ее юном теле оказалась заперта душа старой одинокой, никому не нужной женщины. Она чувствовала себя дальтоником: все вокруг было унылым, безрадостным, лишенным красок жизни. Каждый день одно и то же, с утра до ночи, без сюрпризов и неожиданностей, и даже без малейшей надежды на лучшую долю в ближайшее время. Год казался бесконечным, резиновым.

Жизнь ее нынче была расписана по графику. Вроде никто насильно ее в эту кабалу не толкал, не заставлял придерживаться каких бы то ни было правил, внешне все зависело только от нее. Но Елена почему-то никак не могла выбраться из этого заколдованного круга. Раннее пробуждение, стремительная пробежка до ванной комнаты, чтобы Майоров, не дай Бог, не увидел, какая она "красивая" со сна. Вроде и не было ей до него никакого дела, но почему-то ужасно не хотелось, чтобы он видел ее такую, "утреннюю". Потом молчаливый завтрак в компании Влада, столь же немногословная поездка на работу, где она, наконец, могла хоть немножечко от него отдохнуть. Но и там она чувствовала себя, словно в тюрьме.

Агнесса вроде бы занималась своими делами, внешне не проявляя к новой сотруднице ни малейшего внимания. Порой она покидала кабинет, и Лена оставалась одна. Тогда ее охватывало дикое искушение воспользоваться телефоном, пока никто не видит. Так хотелось позвонить Сергею, пожаловаться на нелегкое свое житье-бытье. Однако отчего-то рука не поднималась набрать номер. Не того боялась, что ее маленькая ложь станет известна ненавистному Майорову — на его реакцию ей было наплевать. Опасалась лишь того, что недовольство ее хитростью проявит сам Сергей. Слишком многое было поставлено на карту. Многое для него, но не для Лены. Ее б воля — сто лет нужны были бы ей и дурацкая "Авоська", и не менее дурацкий, хоть и жутко дорогущий Мерседес. Двадцать шесть лет жила без них, и еще бы лет на пятьдесят с гаком хватило.

А вот Сергей мог бы на нее обидеться. Или вовсе рассердиться. Для него и газета, и железный атрибут успешности были слишком важны. Имела ли она право так по-глупому лишать его надежды на то, к чему он стремился всю сознательную жизнь?

Можно было позвонить хотя бы маме, или подружкам — тем самым она не поставила бы Сережу в неловкое положение, и порой рука ее тянулась к телефону и даже пусть неуверенно, но все-таки набирала знакомый с детства номер. Но в последнюю минуту Елена одумывалась и резко бросала трубку на рычаг. Да, таким звонком она не нарушила бы условий контракта, зато если бы ее застали на этом мелком "преступлении", лимит доверия к ней был бы исчерпан: сначала она позвонила подружке, а в следующий раз с тем же успехом сможет позвонить Сергею, и тогда игра получится нечестной. В этом случае самое лучшее, что ожидало бы ее, так это ужесточение правил. Как минимум, ее перестали бы оставлять одну в кабинете. Как максимум — и вовсе заставили бы работать в кабинете Майорова, а этого Лене хотелось меньше всего на свете.

И потому, как бы ни жаждала она услышать Сережин голос, а приходилось держать себя в руках. В конце концов, Влад обещал иногда в качестве бонуса позволять им пообщаться в неурочное время. Значит, нужно показать ему, что она полностью лояльна, заслуживает высочайшего доверия, за что и можно наградить ее долгожданной премией. А маме и подружкам она сможет позвонить позже, из кабинета Майорова. Конечно, не слишком приятно, когда кто-то чужой набирает номер, зато не подслушивает — в этом Лена убеждалась неоднократно. Едва только Влад набирал последнюю цифру номера и передавал трубку Лене, сам тут же хватался за мобильный — кому уж он звонил, неизвестно, но разговора ее явно не слушал, потому что сам в это время тихонько, чтобы не мешать ей, обсуждал с кем-то свои дела. На всякий случай даже отворачивался от нее, демонстрируя: меня не интересует, о чем ты говоришь, я тебя даже не вижу. Дескать, чувствуй себя спокойно. Как будто все эти условности можно было принять за нормальную свободную жизнь.

В лету кануло еще три субботы. Увы и ах — Лена едва не плакала от обиды, но все они мало чем отличались от первой встречи. Жаркий поцелуй вместо приветствия, после чего вся получасовая беседа так или иначе крутилась вокруг проблем Сергея. Еще дважды он выспрашивал Майорова насчет написания устава, в третий раз все полчаса возмущался, что аренда в облюбованном районе оказалась баснословно дорогой. Минул почти месяц, а он практически так и не сдвинулся с мертвой точки — даже регистрацию, по его словам, должен был получить со дня на день.

В общем и целом эти встречи не приносили Лене ничего, кроме расстройства. В присутствии Майорова никак не удавалось отвлечься от дел и насладиться обществом друг друга. В те же пять минут, что они с Сергеем оставались наедине — если только можно считать уединением нахождение посреди заполненного посетителями зала — уходили опять же в слова. Корниенко убеждал ее, что все будет хорошо, просил потерпеть ради высоких целей. Целовал, ласково гладил по щекам, и Лена ловила на себе изумленные взгляды — пришла с одним, целовалась с другим. А уходить опять доведется с первым: почему-то так повелось, что Сергей непременно оставался за столиком, хотя это и не было обусловлено никакими договоренностями.

Мало-помалу напряжение первых дней растаяло. Не то чтобы Лена стала получать удовольствие от постоянного присутствия Майорова. Вернее было бы сказать, что она перестала испытывать неловкость в его обществе. Не было в их совместном проживании ровным счетом ничего приятного, но и неприятие ныне ушло в небытие.

Из откровенного врага Влад постепенно превращался в вынужденного соседа — пусть и не слишком обаятельную личность, но и, наверное, не самую вредную. По крайней мере, все Ленины просьбы удовлетворялись немедленно: хотелось ей сходить на выставку или увидеться с родственниками — пожалуйста: Майоров откладывал все свои дела и ехал в указанном направлении. Послушно сидел в крошечной кухоньке, если Лене нужно было посекретничать с матерью. Или же все вместе пили чай с вишневым вареньем, которое, несмотря на обилие готовых конфитюров, Ирина Станиславовна готовила по старинному рецепту.

На работе тоже стало немножечко легче — Лена пообвыклась в новом коллективе, немножко ближе познакомилась с Агнессой Кусакиной, и поняла, что она, вопреки красноречивой фамилии, совсем не кусается. Очень даже напротив — та никогда не злилась, если Лена допускала откровенные ошибки в документах, лишь деликатно на них указывала. Максимум, что позволяла себе начальница, так это попросить сотрудницу быть немного внимательнее.

Иногда они забывали про работу и болтали на отвлеченные темы. Если вдруг разговор заходил о руководстве "Роспромтрансгаза", Агнесса очень уважительно отзывалась о Майорове. Такие моменты Елена не любила. Потому что в речах начальницы Владислав Алексеевич выглядел образцом для подражания, а никак не высокомерным двуличным типом, каким знала его Лена. Несоответствие образов раздражало ее, она не знала, что и думать: то ли шеф очень хорошо платил Агнессе, за что она его и боготворила, то ли… О втором варианте думать было намного противнее, чем о первом, но Лена никогда не считала себя наивным человеком, а потому понимала: скорее всего зарплата, сколь бы высока она ни была, тут не при чем. Вероятно, Агнесса, как и остальные сотрудники, была уверена, что новая сотрудница — любовница Майорова, а потому и не озвучивала истинных своих мыслей о нем, опасаясь, как бы Лена не донесла до шефа мнение подчиненных.

Ее это ужасно злило. Несколько раз она намекала, что не имеет к Владиславу Алексеевичу ни малейшего отношения, однажды даже прямым текстом высказала свое, мягко говоря, отрицательное к нему отношение. Все ее попытки были бесполезны. Однако обвинять Агнессу в глупости или недоверии было бы бесчестно: ну какой нормальный человек поверит, что между начальником и сотрудницей ничего нет, если каждое утро и каждый вечер они садились в одну машину? Если обеденные перерывы они проводили вместе, и даже на служебные мероприятия отправлялись опять же рука об руку. И разве могло укрыться от любопытных глаз, что в шесть часов вечера, когда практически все сотрудники стремительной походкой шагали к станции метро Кузнецкий мост, Елена Оболенская, скромная служащая отдела экономического развития, отправлялась в кабинет руководителя компании.

Ничем не примечательный понедельник закончился неожиданным праздником. Маленьким, скромным, ничего не обещающим, и все же.

После работы, как обычно, заехали в супермаркет. Однако оттуда Влад вышел загруженным под завязку: какие-то коробочки, свертки, кульки. Расторопный водитель подсуетился вовремя, иначе пара пакетов рисковали оказаться на асфальте. Лена ничего не сказала. Уставилась в окно, старательно демонстрируя равнодушие — мало ли, для кого он все это понабирал. Лично ей от него ничего не нужно.

Только дома, выложив покупки на стол, Майоров торжественно провозгласил:

— Ну что, Алена, отметим праздник?

Какой еще праздник? Какие вообще в ее положении могут быть праздники, если позавчерашняя встреча с Сергеем расстроила ее настолько, что она думать ни о чем не могла кроме того, как бы отменить их следующее свидание под надзором недремлющего ока Майорова. Опасалась, что не выдержит, сорвется, наговорит Сереже неоправданных гадостей. Или оправданных? В любом случае ей нынче не до праздников.

Владу оказалось достаточно ее вопросительного взгляда. Объяснил со странным выражением голоса, то ли с обидой, то ли с недоумением:

— Месяц! Алена, сегодня же месяц твоего заточения. Ты что, забыла?

Та промолчала. Забыла? Она прекрасно знала, какое сегодня число, как и дату начала идиотского эксперимента по испытанию их с Сергеем любви. Но почему-то даже не подумала о том, что прошел уже месяц. Она считала не дни, не месяцы, а лишь субботы. Прошло четыре, значит, осталось еще сорок восемь суббот. Ужасных, бессмысленных, неприятных. Когда Сережа, казалось бы, вот он, сидит рядышком, обнимает. Но при этом почему-то кажется таким чужим, далеким. Словно они расстались на целую жизнь, и встретились лишь спустя полстолетия, которое каждый из них прожил автономно. Но желанная встреча не принесла ни малейшей радости, потому что разлука нанесла их чувствам непоправимый урон. Неужели ее любовь померкла? Всего за месяц? Да нет же, нет. Абсурд. Ничего не померкло. Просто встречаться с Сергеем в присутствии Майорова было так унизительно. Просто Сережу больше интересовала не Лена, а его газета, которая и теперь, спустя месяц, все еще оставалась лишь его радужной мечтой. Просто… Все так просто. Но почему же тогда так муторно на душе?

— Нет, не забыла, — не слишком уверенно произнесла она. — Думала, ты забыл. Впрочем, такое ли уж это событие?

Влад посмотрел на нее серьезно, чуточку дольше положенного. Ответил таким тоном, словно сам задавал вопрос:

— Это, Алена, событие. Месяц из двенадцати — это не так уж мало. Осталось всего одиннадцать, разве тебя это не радует?

Она промолчала. А что тут скажешь? Разве объяснишь ему, передвижному калькулятору, что ее не радует ни один день в его обществе? Разве он сможет понять, что этот месяц можно смело считать потерянным. Нет, украденным. И украл его он, Майоров. Но ему мало, он хочет украсть у нее еще одиннадцать. Зачем ему это, зачем?

А собеседник словно бы не замечал ее дурного настроения. С веселостью — наигранной? или ему действительно было весело? — накрывал на стол. Шампанское, коньяк, мартини. Икра, очищенное мясо краба, выложенное розовыми жгутиками на тарелку, гребешки в горчичном соусе, солянка из морской капусты с кальмаром и мидиями. Посреди этого деликатесного царства банка обыкновенных огурцов смотрелась нелепо и чужеродно.

— Как ты относишься к морепродуктам? — запоздало поинтересовался Влад, услужливо отодвигая перед Леной стул.

Та пожала плечом. Не то чтобы она сама не знала — любит ли она морепродукты или нет. Какой дурак от них откажется? Просто в эту минуту ей было не до деликатесов. Как-то вдруг стало еще обиднее, чем раньше, что этот месяц практически выпал из ее жизни.

— А я люблю, — радостно продолжил он, открывая шампанское. — Ничего, что икра красная? Вообще-то черная куда дороже и считается полезнее, но я ее почему-то терпеть не могу. Даже не верится, что кому-то она может нравится. Мне она болотом воняет, и хоть ты тресни.

Он рассмеялся:

— Я столько раз себя насиловал! Ну как же — черная икра, настоящие джентльмены должны знать в ней толк. И на бутерброд мазал, и так ел, и с крекерами на приемах…

Налил шампанское в бокалы:

— Да ну ее, ту икру.

Поднял бокал в направлении Елены, подождал, пока она поднимет свой, провозгласил:

— За месяц. Надеюсь, он был не самым плохим…

Лена едва сдержалась, чтобы не хмыкнуть ехидно.

— За то, чтобы следующие одиннадцать оказались для тебя более легкими и быстрыми. И вообще — за тебя, Алена. Таких, как ты, еще поискать. В наше время с декабристками ох как туго, ты уж мне поверь. За тебя!

Бокалы издали печальный звон, словно опасаясь за свою целостность. Лене хотелось высказать, наконец, все, что накопилось в душе. Но природная скромность и хорошее воспитание сделали свое дело — она вновь промолчала. Отхлебнула шампанского, снимая пробу — раньше все больше игристое пила, какое-нибудь "Советское" или "Крымское". На этом же была незнакомая этикетка с неразборчивым названием латиницей. Напиток оказался холодным, в меру резким и в то же время мягким, кисловатым с едва заметной сладостью. Неизвестно, как там с алкоголем, а вот жажду таким шампанским, должно быть, очень хорошо утолять. И она выпила до дна.

Пока она пила, Майоров успел намазать ей бутерброд икрой. Неожиданно для себя Лена улыбнулась: была уверена, что Влад не упустит возможности в очередной раз пустить пыль в глаза, и выложит на хлеб едва ли не всю банку. Ошиблась: икры было ровно столько, сколько она сама положила бы: не слишком густо, чтобы не было чересчур солоно, но и "не лысо", когда одна икринка разыскивает другую при помощи Интерпола.

Бутерброд оказался неожиданно вкусным. Не то чтобы Лена никогда раньше не ела икры — пусть нечасто, но пробовала, конечно. Просто настроение было таким серым, пресным, что и все вокруг казалось таким же словно бы неживым, как будто нарисованным. И вдруг посреди этой серости — яркие брызги цвета и вкуса: кисло-колючее вино, сладковато-соленый бутерброд. А икринки так забавно лопались во рту, как будто рыбное шампанское. От такой ассоциации она не сдержалась и весело фыркнула.

Майоров насторожился:

— Что-то не так?

Лена слишком поспешно замотала головой:

— Нет-нет, все хорошо!

У того едва заметно дрогнули брови, выдавая подозрительность:

— И все-таки?..

Да что ж он такой настойчивый? Лена сконфузилась:

— Да нет, Влад, честно. Все хорошо. Просто… Икринки лопаются, как шампанское. Как рыбное шампанское…

И почувствовала, как щеки заливает жар, отчего еще больше смутилась.

Пару секунд Майоров смотрел на нее с явным недоумением, и Лена уже готова была провалиться сквозь землю. Надо же было сморозить такую глупость.

Глаза собеседника заиграли веселыми огоньками, и он расхохотался:

— А ведь и правда! Почему мне это никогда не приходило в голову?!

От облегчения Лена тоже рассмеялась. Уж лучше пусть он над ней смеется открыто, чем недоумевает в душе: надо же, такая молодая, а как судьба жестоко посмеялась над девочкой…

Одна-единственная нейтральная фраза иной раз способна растопить многовековой лед. Обстановка за столом в мгновение ока стала непринужденной и даже дружественной. Впервые за прошедший месяц Лена ощутила себя свободным человеком. Откуда-то изнутри вдруг пришло понимание: а чего его бояться, стесняться? Не понравится ему что-то — и хорошо, пусть он сам же, первый, нарушит условия контракта, разорвав все договоренности. Почему она должна чувствовать себя скованной и неуверенной? В конце концов, не она придумала это идиотское пари, не ей и стыдиться.

С пониманием этого словно гора с плеч упала. Свобода и раскрепощенность распирали ее. Захотелось вдруг вытворить что-то такое, чтобы продемонстрировать Владу независимость. Но в голову упорно ничего не лезло. Тогда Лена схватила бутылку шампанского и щедро плеснула в свой бокал. Лишь после этого равнодушно поинтересовалась у хозяина:

— Тебе налить?

Тот смотрел на нее вроде серьезно, по крайней мере, на его лице не отражалось и тени улыбки. Зато глаза выдавали его с головой: никогда еще Лена не видела его таким. Он словно бы ожил, превратился вдруг из говорящей мумии в живого человека.

— Нет, спасибо. Я предпочитаю коньяк, если ты не возражаешь.

Лена не возражала. Она только смотрела на него недоуменно: дескать, а мне-то какое дело, будешь ли ты пить коньяк или лимонад?

Откупорив крышку, Майоров плеснул себе коньяку. Практически черный в бутылке, в рюмке он сверкал коричневато-оранжевым теплым светом.

— Алена, ты замечательно управляешься с бутылками, но в следующий раз все-таки предоставь это мне. Я привык считать себя джентльменом, а так получается…