Безумное танго

Тамара Шестакова. Май 1999

Телефон позвонил около полуночи, и Тамара взяла трубку, меньше всего ожидая услышать голос золовки: для той всякое время после десяти вечера – уже глухая ночь. И тем не менее это была Валя.

– Здравствуй, дорогая, – весело сказала она, как всегда, сильно окая, и Тамара, как всегда, поморщилась: уж очень раздражал ее этот говорок. – Не разбудила?

– Нет, что ты!

– Ну и хорошо. А то я хотела поутрянке позвонить, часиков в семь, да Олежек чуть с ума не сошел: маму, говорит, раньше полдевятого будить опасно. Ну а в эту пору мне уже не до звонков.

– Да нет, не столь уж и опасно, – суховато отозвалась Тамара, пытаясь не дать прорваться привычному раздражению, которое всегда охватывало ее при упоминании о сыне.

Хотя, с другой стороны, о чем еще говорить Валентине и зачем еще звонить, если не сообщить какие-то новости про Олега? Ведь именно ради этого Тамара оставила золовке сотовый телефон, велев звонить как можно чаще, а ведь раньше они общались раз, ну, два раза в год, причем, переезжая из Приморских Тетюшей в Нижний Новгород, Тамара умудрилась напрочь забыть, что в области живет сестра Валерия. Она вообще забыла о ее существовании! Женщины столкнулись буквально нос к носу на главной улице Лукоянова, куда Тамара приехала в командировку, и, что характерно, сразу узнали друг друга, хотя до этого виделись только раз – на свадьбе, больше четырех лет назад. Валентина бросилась Тамаре на шею и разрыдалась, ну а та не могла заставить себя выронить хоть слезинку, даже ради приличия.

Валентина решила, что невестка приехала именно к ней, и сразу потащила ее к себе домой, а ведь Тамара была не одна, а с оператором, осветителем и прибыли они туда на машине. Запланированные сюжеты уже были сняты, но она не хотела оставлять группу даже на полчаса. Ребята сразу ринутся в ближайшую распивочную, на которую у них уже давно горит глаз, а если Толик Козлов, оператор, наклюкается сегодня, то это затянется как минимум еще на неделю. Он же не может вовремя остановиться, пьет, пока пьется, а потом еще неделю отходит и только тогда снова способен работать. Тамаре же послезавтра ехать с ним аж в Курмыш, долгоиграющий загул Толика не в ее интересах. К тому же Каменков, главный режиссер, поклялся, что если Козлов еще раз рухнет в запой, то он добьется его увольнения по 37-й, что бы Тамара Шестакова ни канючила о судьбе непризнанного гения. Астафьич, осветитель и ассистент Толика, дважды просить себя выпить не станет, а уж если шофер Сеня решит на все махнуть рукой и присоединиться хотя бы ради глотка пива, им точно придется ночевать в Лукоянове. Тогда сюжеты определенно не попадут в сегодняшний ночной выпуск новостей, и еще вопрос, покажут ли их завтра, ведь новый день принесет новые хлопоты и новые события. Нет, Тамара не хотела и не могла упустить ни единого шанса из тех, которые снисходительно решила предоставить ей поганка судьба после того, как поступила с ней, а потому она тотчас решила, что ни на миг не выпустит этих лабухов из-под своего пристального надзора. Валентина приглашала всех к себе, всех вместе, и мужики, понятно, были не прочь, однако Тамара непреклонно покачала головой. Ей совсем не улыбалось, чтоб все они слышали охи-вздохи овдовевшей Валентины об умершем супруге, а главное – о погибшем братике Валере, ее воспоминания о том, каким он был ангелочком, и соболезнования Тамаре…

Тамара не хотела никаких соболезнований! Она вообще считала, что еще относительно дешево отделалась в той ситуации. Конечно, «дешево» – это просто так говорится, это фигура речи, на самом-то деле она заплатила за свое освобождение из Приморских Тетюшей огромную цену, непомерную. Но Тамара была сугубой реалисткой и понимала: было бы еще хуже, если бы Валерий не сделал того, что сделал, и им пришлось бы еще годы и годы влачить какое-то совместное существование, каждый день смотреть друг на друга, разговаривать, есть вместе, спать… ну, в смысле ложиться в одну постель и на людях изображать супружескую пару. Нет уж, видеть рядом с собой Валерия после всего, что пришлось испытать, – да лучше умереть, ей-богу! С нее вполне хватает присутствия Олега.

С другой стороны, трезвый и практичный реализм подсказывал, что без Олега ее жизнь складывалась бы как проще, так и сложнее. Например, все эти годы она получала пенсию на сына. И если в последнее время вполне могла бы обходиться без нее благодаря своим гонорарам и процентам по дивидендам с телеканала «Око Волги», то сначала они с Олегом только на эти деньги и жили. И квартиру удалось получить так быстро лишь потому, что нижегородский военком оказался приятелем покойных родителей Валерия и не мог не помочь его вдове. Никто ведь не знал и знать не мог, почему застрелился Валерий, никто даже не подозревал, что он вообще застрелился! Тот дядька из Приморской военной прокуратуры, который приехал расследовать обстоятельства его смерти, оказался очень человечным. Ему хватило одного лишь взгляда на Тамару, лежавшую в забытьи, чтобы, во-первых, составить заключение, будто смерть старшего лейтенанта Шестакова произошла от неосторожного обращения с огнестрельным оружием, а во-вторых, настоять, чтобы молодую женщину немедленно отправили в Уссурийск, в нормальную больницу. Новый начальник заставы был только рад подчиниться, потому что совершенно не знал, что теперь делать с вдовой своего бывшего командира и вообще со всей этой ситуацией.

Так вот и получилось, что Тамара очнулась в совершенно незнакомом месте и долго не могла понять, что же с ней произошло. Она так страстно хотела умереть там, в красном уголке, что почти поверила в свою смерть и какое-то время всерьез воспринимала больничную палату отделения гинекологии как нечто нереальное, гадала только: это уже ад или еще чистилище? Рай отпадал изначально, в раю такого убожества быть просто не могло. Впрочем, на ад это тоже не было похоже, ведь в аду она уже побывала и прекрасно знала, как он выглядит.

Здесь, в гинекологии, Тамара постепенно вспомнила, что с ней произошло, и узнала о смерти мужа. Здесь же она ощутила первые подозрения, а потом и убедилась окончательно, что беременна.

– Это чудо, это просто чудо, что вы не потеряли ребенка! – пламенно воскликнул молоденький гинеколог, тоже знавший ее историю, но Тамара успела уловить издевательский промельк в глазах медсестры.

Уж эту рыжую, с лошадиным лицом бабищу нельзя было обмануть сентиментальным «чудом»! Она, конечно, не знала и знать не могла, что Валерий Шестаков оказался бесплоден и, когда это выяснилось, превратил в ад жизнь свою, своей жены и всех окружающих. Но медсестра умела считать, сопоставлять факты и обладала чисто женским умением видеть изнанку всякого события, а потому… потому она поспешила спрятать неуместную усмешку. Может, все-таки пожалела эту женщину, похожую на призрак? Если только бывают беременные призраки…

Вот ведь странно: мужчины все как один, кому только становился известен кошмар, случившийся на заставе Приморские Тетюши, жалели Тамару. Наверное, из-за смерти Валерия. Должно быть, каждый представлял себя на его месте и начинал мучительно гадать, как бы поступил он, если бы узнал, что… Ну, словом, узнал то, что узнал Валерий. А вот женщины, как та рыжая медсестра, едва могли скрыть ухмылки. Можно было представить, что говорилось за спиной Тамары! Наверное, они считали, будто она сама во всем виновата. И эта бесовская проницательность ее поражала. Все-таки не зря змий-искуситель обратился напрямую к Еве, минуя Адама: чуял родственную душу! Так и эти тетки все чуяли…

Тамара кусала губы, пытаясь не плакать, хотя никто, наверное, не удивился бы, если бы она рыдала сутки напролет.

Она боялась, что слезам не верит не только Москва, но и Нижний Новгород. Однако здесь все складывалось не так уж и плохо. Сначала она обосновалась у отца, потом, когда стало понятно, что не сможет ужиться с мачехой, занялась проблемами квартиры. Переезд, устройство на работу помощником режиссера на телевидении, заочная учеба в университете, переход из помрежей в корреспонденты, а потом и в редакторы… Сын рос, у Тамары были с ним нормальные, несколько прохладные отношения. Пожалуй, именно отсутствие слепой материнской любви и помогало держать Олега в необходимой строгости. Мальчишка, к ее изумлению, получился неплохой, быть может, чуточку скрытный, но это не волновало Тамару до тех пор, пока полгода назад она не обнаружила двух его увлечений: одного тайного, другого явного.

Тайное открылось, когда Тамара подшивала в его комнате оборвавшуюся занавеску и катушка укатилась у нее под кровать. Доставая катушку, она наткнулась на коробку из-под кроссовок, чем-то набитую доверху. Подняла крышку – и едва подавила в себе желание суеверно перекреститься, встретившись взглядом с… Валерием!

Это была его большая фотография, сделанная в день окончания училища, незадолго до свадьбы. У Тамары на миг защемило сердце, таким молодым красавцем был на этом снимке Валерий. Просто неотразимым! Потом именно это лицо она частенько видела в своих грешных снах – это юное, свежее лицо, а вовсе не ту обрюзгшую ряшку, в которую оно превратилось уже года через три. Не отдавая себе в этом отчета, она высматривала пленившие ее черты во всех молодых лицах, ну а поскольку на заставе перед ее глазами были только солдаты, она и смотрела на них так внимательно, так…

Отогнав воспоминания, Тамара принялась перебирать содержимое коробки. Там были погоны Валерия и множество его фотографий, лежали его солнечные очки с одним выдавленным стеклом, кокарда, еще какие-то мелочи вроде мундштука и значка выпускника училища, почему-то ластик, комсомольский билет… Теперь понятно, куда это в одночасье подевалось. Тамара-то думала, что нечаянно выбросила всю эту ерунду еще при переезде на новую квартиру, но не больно огорчалась.

Однако главное, что ее поразило, – это письма. Написанные почерком Олега – сначала неуверенным, детским, потом тем острым, мелким, колючим, который он приобрел в последнее время, – все они начинались словами: «Здравствуй, дорогой папочка!» – и были адресованы мертвому отцу. Отцу, как бы не так! Человеку, которого он считал отцом, чью фамилию носил и образ которого, сложившийся в его сознании по скупым отговоркам Тамары и слезливым россказням тети Вали, увы, абсолютно не соответствовал действительности. По этим письмам, которые Тамара второпях проглядела, можно было понять, что Олег не считает отца мертвым. Почему-то он думал, что мать просто сбежала от мужа, даже не сообщив ему о своей беременности, и отец где-то живет, не подозревая о том, что у него есть сын. В каждой строчке было столько искренности, которой никогда не требовала от сына Тамара, и столько любви, которой она никогда от него не ждала!..

Тамара сидела, как дура, на полу и роняла слезы в пыльную коробку, отдающую тленом. Неизвестно, что сильнее душило ее: внезапно проснувшаяся ревность или ненависть к Валерию, который вдруг воскрес из мертвых и, подобно классическому упырю, явился сосать кровь из ее сердца. Первым побуждением было выбросить всю эту сентиментальную, оскорбительную хренотень, но Олег сразу понял бы, кто это сделал. Объяснить же свой поступок невозможно, не рассказав правды.

Тамара задвинула коробку под кровать и пошла в ванную умываться.

Прижимая к щекам ледяные мокрые ладони, она с презрением смотрела в зеркало на свое зареванное красное лицо. Нашла из-за чего реветь! На студии, где вообще ничего невозможно сохранить в тайне, чуть не каждый день узнаешь какие-то интересные новости про детей того или иного сотрудника: у этого сын гомик, у того дочка забеременела в шестом классе, кто-то таскает передачки в СИЗО… А уж дети-наркоманы чуть ли не через одного: если не воруют вещи из дома, чтобы покупать анашу или новомодную «фэнтези», то нюхают всякую бытовую химию и обижаются, если их тоже называют наркоманами: мы, мол, токсикоманы, просим не путать! Что по сравнению с этими проблемами значит любовь нелюбимого (от себя-то можно не таиться!) сына к ее ненавистному мужу, вдобавок покойному? Чепуха, на которую не стоит обращать внимания, тем паче что Олег сам держит это в секрете и вслух об отце практически не вспоминает. Конечно, раньше, когда был маленький, так и засыпал Тамару вопросами, ну а потом перестал. Создал себе кумира!

Тамара вдруг испытала острое желание своротить идола с пьедестала, использовав в качестве рычага несколько фактов из его биографии. Ну, например, как он однажды ночью выгнал ее голой на мороз за то, что она робко попросила его сначала помыться, а потом требовать от нее минет. Господи, да она в ту пору и слова-то такого не знала и называла этот процесс просто: «Сосать эту гадость». Валерий воспринял ее просьбу как оскорбление: ему ведь предлагалось не ванну принять и даже не душ, а просто ополоснуться над тазиком, поливая себе из чайника. Можно подумать, это Тамара была виновата в том, что в Приморских Тетюшах все дома на заставе были с печным отоплением, а воду приходилось таскать из колодца! Можно подумать, это она была виновата, что Валерий в чем-то там проштрафился как раз накануне выпуска и получил распределение не в Нижний Новгород и даже не в родную область, а на Дальний Восток, в глушь глухоманную, куда Макар телят не гонял!

К счастью, он тогда одумался минут через пять, Тамара даже не успела толком промерзнуть. Хотя какое там «одумался», просто испугался, что кто-нибудь увидит его жену голой. Все его ревность проклятущая, неукротимая ревность – спасибо ей, конечно: в ту ночь именно она спасла Тамаре жизнь. В конце концов эта ревность и сгубила их обоих и еще шестерых человек: ведь Валерий выбирал объектами для своего безумствования только самых видных, привлекательных парней, по каким-то своим причинам решив, будто именно они положили глаз на его жену, ну а она, само собой, напропалую кокетничает с ними. Может быть, он был прав, подозревая этих парней. Наверное, не без греха была и Тамара… Ей никогда не хотелось анализировать все, что предшествовало тому кошмару, – она вообще предпочитала обходиться без воспоминаний, потому что забвение досталось ей слишком дорогой ценой. А поскольку открыть Олегу глаза на истинную сущность его героического папаши означало именно вспоминать, Тамара решила не делать этого.

Черт с ним со всем! Это ведь даже лучше, что между нею и Олегом нет такой уж особенной семейной любви. Она испытывала только брезгливость, наблюдая, как он взрослеет, как, извините за выражение, мужает, превращается из мальчика в юношу – причем в красивого юношу, судя по изумленно-радостным взглядам, которые бросают на него девчонки… да и взрослые женщины. Тамара никогда, даже в его раннем, беспомощном детстве, не ощущала сына костью от кости и плотью от плоти своей: он был частью прошлого, которое она по молодой дурости не отринула от себя и которое беспрестанно напоминало о себе. Чем взрослее, чем привлекательнее становился Олег, тем чаще наплывали воспоминания…

Еще спасибо, что по здоровью (у Олега было плохое зрение, минус пять, он носил очки, а в последнее время – контактные линзы) он не мог поступить в военное училище, не то – теперь Тамара не сомневалась в этом! – ее ждал бы еще и этот сюрприз! Увидеть Олега в форме, высокого, красивого, с этими его разными глазами: один темно-синий, почти черный, другой светлый, серо-голубой, и именно эти глаза заставляли женский пол ахать при виде парня! – увидеть Олега в форме для Тамары было таким испытанием, которое она вряд ли вынесла бы…

Ну а вторым, явным увлечением Олега оказалось вегетарианство. Тамара только в его раннем детстве следила за тем, что сын ест и как. Тогда она еще худо-бедно что-то готовила дома, ну а потом перестала. Работа поглощала все время, приходилось мотаться по командировкам, Олег оставался предоставленным самому себе и столовым. Денег было достаточно, чтобы он мог покупать на базаре лучшие продукты, сын научился готовить и иногда, когда Тамара была дома, даже баловал ее каким-нибудь изысканным блюдом вроде цветной капусты в сухариках или баклажанов в чесночном соусе. Почему-то это всегда были овощные блюда, но Тамара настолько мало обращала внимания на сына, что не делала из этого никаких выводов. Выводы сделал один телеоператор, рассказавший, что недавно видел Олега на Покровке в компании кришнаитов.

– Вообрази, стоят они – все бритые, в этих своих одеждах до полу, тощие, аж прозрачные, и базлают: харя, значит, Кришны, харя Рамы, а с ними единственный нормально одетый парень, но тоже про эти хари кричит. Я присмотрелся – мама дорогая, так ведь это твой Олег! – возбужденно кричал телеоператор, и Тамара едва сдержалась, чтобы не попросить его заткнуться, не орать так, что всем кругом слышно.

Она не в шутку струхнула. Кришнаиты – это плохо. Еще не хватало, чтобы парень связался с ними и окончательно спятил! В глубине души Тамаре было абсолютно все равно, спятит Олег или нет, но это означало лишние проблемы для нее, особенно теперь, при новом витке судьбы, когда ее имя опять связывают с виднейшими политиками Нижнего, особенно с Чужаниным. Глеб все чаще говорит, что больше не оставит ее, не повторит прежней глупости, что она будет одним из первых лиц в его команде, ну, не вице-мэром, конечно, но и не просто зав. пресс-службой – подымай выше! Тамаре сейчас совершенно не нужен еще один компромат на нее. Довольно той истории с финансированием ее телеканала, довольно, что «Губошлеп» вдруг начал выкапывать старые грешки бывших и новых чужанинских дружков. Если до этой мерзкой газетенки дойдет, что сын Тамары Шестаковой связался с кришнаитами, ее просто смешают с дерьмом, радостно при этом хихикая. Есть там люди, вернее, людишки, которые жаждут ее крови… А что скажет про кришнаитство Олега Чужанин? Он до того заигрывает с митрополитом, что можно подумать, будто решил принять православие! Хотя, по слухам, когда провожали габая нижегородской синагоги, решившего свалить на историческую родину, Чужанин там тоже был, мед-пиво пил. Но что дозволено Юпитеру, не дозволено сынку Тамары Шестаковой…

Она взяла да и позвонила золовке. Валентина ужаснулась еще больше, чем сама Тамара. Для нее кришнаиты были кем-то вроде содомитов, поскольку насквозь чужаки. Мгновенно был составлен план, согласно которому Олег экстерном сдал экзамены за девятый класс (Тамара сговорилась со знакомым доктором, про которого когда-то делала передачу, и он нашел у Олега резкую нехватку кальция в организме, пристращав, что вот-вот, буквально на днях, у него начнут выпадать зубы и волосы) и отъехал к тетушке: на деревенский воздух и свежую еду. Валентина таким поворотом событий была откровенно счастлива: детей у нее не было. Тамара отдала золовке сотовый телефон, чтобы как можно чаще получать сводки с фронта, однако она и сама не ожидала, что испытает такое облегчение и подъем сил, оставшись в одиночестве. И этот поздний звонок, голос Валентины, напомнивший об Олеге, о Валерии и, как следствие, обо всем, что с этими именами было связано, вызвали у Тамары такой приступ внезапной ненависти, что она с трудом заставила себя беседовать спокойно, делать вид, будто ей нужен и важен этот разговор, хотя на самом-то деле она с радостью швырнула бы трубку и отключила телефон.

– Ну и как твой племянничек? Достал уже?

– Ой, не говори! – вздохнула Валентина. – Ходит, как во сне, жрет одну траву. Щи мясные сварила – нос воротит, хрустит сырой капустой, будто кролик. Молока – глоточек, творога – щепотку, будто барышня на диете. Ну ладно, сам не ешь, так другим не мешай, а то ходит за мной по пятам и ворчит: мол, все мы здесь трупоядцы! Яиц в рот не берет – там, дескать, зародыш будущей курицы, а она, видите ли, мясо, поскольку живое существо. Я уж ему говорю: хорошо, давай я для тебя одну курочку отделю, петуха к ней подпускать не буду, пускай сама по себе несется, болтунами, из них-то никакие цыплята не разовьются, из неоплодотворенных. Так он знаешь, что мне сказал?

– Что? – вздохнула Тамара, как-то сразу, мгновенно устав от торопливого, энергичного Валентининого оканья, от ее многословия, а главное, потому, что ей-то все это на фиг было не нужно и не важно!

– А разве, говорит, курицы без петухов несутся? Вот так и сказал. Представляешь? Нет, это само собой, ежели курочку потоптать хорошенько, она будет нестись как из пушки… Тамара, ты чего?

Похоже, из ее горла вырвался сдавленный стон. «Сейчас мы его курочку так потопчем, что перья полетят!»

– Тамара, Тома!

– Да я ничего, ничего. Ты извини, тут в дверь звонят, – удалось выговорить Тамаре, но отговорка оказалась неудачной: голос Валентины мгновенно похолодел:

– По-нят-но… Конечно, сына сплавила, теперь можно…

И раздались гудки.

Тамара мгновение смотрела на телефон, потом швырнула трубку так, что от микрофона откололся крошечный кусочек пластмассы. Эта деревенщина… Эта Валька! Вот уж действительно – сестра своего брата! Это у них семейное, у Шестаковых: ревность, безумная ревность! Валька, конечно, уверена, что Тамара обязана по гроб жизни соблюдать верность Валерию, как она сама блюдет верность своему покойному мужу. И, конечно, уверена, что Тамара гуляет напропалую, как мартовская кошка…

А зря уверена, между прочим. Вот вытаращила бы глаза, узнав, что у Тамары за шестнадцать лет, минувших после гибели Валерия, не было ни одного мужчины! До прошлого августа, пока она не встретила Романа…