Максим тяжело вздохнул и сказал.
— Думаю, ты и сама это знаешь. Но внутренняя красота, гораздо важнее внешней.
— Да, ну! Рассказывай сказки. Ты много знаешь примеров, когда только за внутреннее содержание любят? — с вызовом сказала я, — а вот и нет. Все вы вначале на смазливое личико и на фигуру смотрите, а потом уже… хотя и потом тоже…
— Что тоже? — переспросил он, а потом вздохнул и проговорил, — а вообще мне всё равно. Давай одевайся и уходи из палаты.
Вспомнив, что сижу перед ним полуголая, я встала с кровати и накинула халат. Хмель прошел, а вместе с ним и уверенности поубавилось.
— Может поцелуешь на прощание? — тихо спросила я.
— Слушай, ну хватит уже. У тебя гордость вообще есть?
— Всегда думала, что есть, — грустно ответила я ему, — а теперь… теперь я про неё и не вспоминаю.
Покинув палату я медленно, не твёрдым шагом побрела в сторону дивана. Пальцы, застегивающие пуговицы, дрожали и я приостановилась чтобы немного успокоиться.
Вдох-выдох. Вдох-выдох.
Опусташённая и разбитая я прижалась спиной к стене и постепенно сползла по ней вниз, прямо на пол.
Гордость… это слово из другой моей жизни. А когда я встретила Максима у меня началась другая линия жизни. Хорошая или плохая — пока не знаю, но прежней, я уже точно не буду.
Утром моя голова буквально раскалывалась на множество частей из-за ноющей боли. Было такое ощущение, что ночью по голове стреляли дробью и теперь дробь застряла в каждом участке головы и разрывала ее на мелкие частички.
По тому как ехидно улыбалась Светлана Михайловна, я поняла, что моя ночная дегустация спирта не осталась не замеченной. И когда в девять часов меня вызвала т. Валя, моя уверенность в этом укрепилось.
Валентина Ивановна встретила меня с каменным лицом. Она была очень бледна, а губы были поджаты и напоминали тонкую светло-розовую полоску.
Я не успела сесть, как она — в первый раз в жизни — на меня заричала.
— Ты совсем страх потеряла?
Я сильно сжала пальцами виски и промолчала.
— Это надо было напиться в ночную смену и завалиться в палату к мужчине!
Я удивлённо подняла на неё взгляд и прошептала.
— Значит и это приплели…
— Приплели? Нет, дорогая, не приплели, а рассказали, как ты — дрянь бессовесная — уже в который раз лезешь к Максиму, а тут ещё и напилась.
— Она, что следит за мной? — вспылила я, — значит вы её специально ко мне приставили?
— Здесь и преставлять никого не надо, у нас камеры стоят везде! По всему периметру клиники, кроме палат.
Я вспыхнула и опустила глаза.
— Охрана ещё две недели назад сообщила мне о твоих поползновениях в сторону Максима, но я думала, что ты одумаешься. А сегодня прихожу, а тут такое… такое. Отец тебя убьет, Алиса. Не на что не посмотрит. Узнает — прибьёт на месте. Воспитал пьянчушку и шлюшку.
Я ахнула и подскочила с места.
— Это не так!
Но она уже не слушала меня.
— Отца своего позоришь! Мы за тебя поручились, а ты здесь дом разврата устроила. Бегаешь к нему в палату как к себе домой, распутница, при том, что он шарахается от тебя. Максим две недели назад написал отказ от лечения, на время твоего волонтёрства. Парню деваться от тебя некуда. От такого важного лечения готов отказаться, лишь бы с тобой не пересекаться. Как только тебе не стыдно! Ты кем вообще себя возомнила?