Благоуханье роз

Глава пятая

Вернувшись в замок, маркиз направился в свой кабинет.

Он знал, что у него накопилось много писем, которые нужно подписать до отъезда.

Он заканчивал первую дюжину, когда вошел Гордон.

— Я как раз пытался сообразить. Гордон, откуда мне знакомо имя Жаклин де Бургонь, — проговорил маркиз.

Мистер Гордон задумался.

Маркиз действительно терялся в догадках, почему, когда Джеймс Танкомб показал ему картину Мабюзе, он сразу узнал ее.

Мистер Гордон все еще думал, и маркиз первым нарушил молчание:

— Ее портрет написал Мабюзе.

— А! Теперь я, кажется, припоминаю, милорд, — оживился Гордон. — Эта картина упоминается в корреспонденции вашего отца.

— Принесите ее, — распорядился маркиз.

Отец маркиза оставил после себя обширную корреспонденцию, представлявшую собой в основном переписку с другими коллекционерами живописи.

Маркиз хранил ее, чтобы можно было в любое время восстановить подробности той или иной сделки.

Сейчас в памяти у него всплыло одно имя — и имя это было связано с Мабюзе.

Возможно, в письмах его отца найдется какая-то информация. Маркиз снова занялся письмами.

Через несколько минут Гордон вернулся с большой папкой в руках.

Он положил ее перед маркизом со словами:

— Эта папка, милорд, содержит всю корреспонденцию, касающуюся художников от литеры «Л» до литеры «М».

— Благодарю.

Маркиз открыл папку и под заголовком «Мабюзе» увидел письмо лорда Хартли, адресованное его отцу.

Лорд Хартли писал:

В Уайте-клубе Вы говорили мне, что хотели бы приобрести для своей коллекции Мабюзе. Я сказал Вам, что, у меня есть портрет Жаклин де Бургонь его кисти. Я купил его у агента по продаже картин в Амстердаме, чье имя и адрес посылаю Вам на отдельном листе.

Уверен, Вы найдете его весьма надежным и заслуживающим доверия человеком. Именно этот агент способствовал мне в приобретении «Мадонны в беседке из роз» Лохнера, которая является одной из самых великолепных картин, какие я когда-либо видел.

Для меня было бы большим удовольствием показать Вам ее, если у Вас будет время посетить мой дом.

В конце письма маркиз заметил приписку, сделанную его отцом.

Почерк был такой ужасный, что ему пришлось повернуть письмо к окну, иначе ничего было не разобрать.

Там говорилось:

После смерти Хартли связался с его вдовой. Она наотрез отказалась продавать что-нибудь!

Маркиз отложил папку и сказал Гордону:

— Попросите сэра Джеймса Танкомба и его сестру зайти сюда.

Гордон отправился выполнять распоряжение, а маркиз еще раз перечитал письмо и приписку своего отца.

Очень скоро появились Джимми и Николь. Когда они вошли, маркиз обратил внимание, что Николь опять чем-то испугана. Он небрежно поднялся им навстречу:

— Не присядете ли? Мне хотелось бы кое-что с вами обсудить.

Джимми сел на стул, который стоял ближе всего к столу, а Николь — на другой, стоящий как раз напротив вчерашних картин, прислоненных к спинке дивана.

«Мадонна в беседке из роз» была в центре.

При взгляде на нее у Николь возникло пугающее ощущение, что картина хочет ее о чем-то предупредить.

— Проснувшись сегодня утром, — начал маркиз, — я задал себе вопрос, как получилось, что, когда вы показали мне картину Мабюзе, я сразу понял, что это портрет Жаклин де Бургонь?

Джимми слушал, не отрывая глаз от лица маркиза, но Николь смотрела на «Мадонну, в беседке из роз».

Не без легкого внутреннего трепета маркиз осознал, что она снова молится ей.

— Поэтому, — продолжал он, — я поднял корреспонденцию моего отца и обнаружил, что он связывался по поводу этой картины с лордом Хартли.

Джимми весь напрягся, а Николь показалось, будто ей в сердце вонзили нож. На мгновение ей стало невозможно дышать. Очень медленно она повернулась к маркизу.

— У меня здесь письмо, которое лорд Хартли написал моему отцу, — продолжал маркиз. — Я прочту его вам.

Он взял в руки папку и своим низким ясным голосом начал громко читать письмо.

Когда он упомянул «Мадонну в беседке из роз», Николь издала сдавленный вскрик и вновь повернулась к картине.

«Помоги нам… Помоги нам!» — молилась она в своем сердце.

Маркиз прочел письмо лорда Хартли и примечание своего отца.

Потом он положил папку на стол и, посмотрев на Джимми, сказал:

— Вероятно, вы объясните это, сэр Джеймс, тем, что леди Хартли изменила свое мнение и продала вам обе эти картины, а также Ван Лейдена, о котором я еще не успел навести справки.

На мгновение воцарилась тишина. Потом, понимая, что Джимми сейчас примется блефовать, Николь вскочила на ноги и подошла вплотную к маркизу:

— Пожалуйста… Прошу вас, поймите… Картины были… рассованы по пыльным комнатам… и… забыты… Нашу тетушку они ничуть… не интересовали…

Ее голос был едва слышен, и умоляющие глаза заполняли, казалось, все ее внезапно побледневшее лицо.

— Так вы их украли! — воскликнул маркиз.

— Леди Хартли — тоже Танкомб, — ответила Николь, — и Джимми… нуждался в деньгах, чтобы… восстановить дом, где… Танкомбы живут… вот уже… четыреста лет!

— Несмотря на это, — произнес маркиз, и голос его стал суровым, — они не принадлежали вашему брату, и, значит, он не имел ни малейшего права их продавать. И, мне кажется, леди Хартли не передала бы их ему в собственность, даже если бы он ее об этом попросил.

— Она не… помогала нам ничем даже при том, что была… очень богата, — пробормотала Николь. — Пожалуйста… Попытайтесь… понять.

— Я думаю, мисс, что ваш брат должен сам говорить за себя, — заметил маркиз.

Николь отшатнулась, словно он ее ударил. Отвернувшись к «Мадонне в беседке из роз», она всем сердцем принялась молиться, чтобы маркиз не осудил Джимми публично.

— Ну? — потребовал маркиз, глядя на Джимми. — Есть у вас что-нибудь сказать в свое оправдание?

— Моя сестра сказала вам правду, — ответил Джимми. — Я отчаянно пытался вернуть Кингз-Кип прежнюю славу но, чтобы дом окончательно не развалился, мы были вынуждены голодать, и я должен был достать деньги.

Он говорил вызывающе, и Николь знала, что в эту минуту он борется за свою жизнь.

Наступило молчание.

Потом маркиз сказал:

— В этой ситуации я могу сделать следующее.

Джимми не стал задавать очевидных вопросов, и он продолжал:

— Во-первых, я могу отправить вас к леди Хартли, чтобы вы вернули картины.

— Если вы это сделаете, они будут лишь гнить в пыли, как и раньше, — ответил Джимми, — и никто их никогда не увидит, кроме мышей.

Маркиз слегка улыбнулся, словно признавая убедительность этого довода, и проговорил:

— С другой стороны, я могу с чистой совестью принять эти картины. Но в таком случае я вправе требовать от вас компенсации за попытку меня обмануть.

Даже не оглядываясь, Николь знала, что Джимми расправил плечи, словно готовый ринуться в драку.

— Что вы хотите, чтобы я сделал? — спросил он.

— Как я понимаю, у вас есть большой опыт в оценке произведений искусства, — ответил маркиз и, помолчав, добавил: — В обмен на то, что я буду хранить молчание о том, что, несомненно, является преступлением, вы окажете мне услугу!

— Какую именно? — спросил Джимми. В голове у Николь мелькнуло, что маркиз предложит Джимми что-нибудь оскорбительное. Она знала, что тогда ее брат откажется, и маркизу не останется ничего другого, как только рассказать леди Хартли о том, что сделал ее племянник.

Если бы это случилось, история с картинами стала бы известна всем родственникам, а потом и другим людям.

От Джимми отвернулись бы все, имя Танкомб было бы запятнано, и ни о каком восстановлении былой славы Кингз-Кип уже не могло бы идти речи.

«Этого не должно… случиться… Не должно!» — воскликнула про себя Николь.

— Я имел в виду, — говорил между тем маркиз, — что на некоторое время вам придется съездить в Лиму, которая, как вы знаете, находится в Перу.

Увидев замешательство в глазах слушающих его брата и сестры, он сделал паузу. Джимми и Николь терялись в догадках, какое отношение имеет к ним Перу.

— А потом из Лимы, — продолжал маркиз, — вы отправитесь в Куско, который расположен в горах, на высоте несколько тысяч футов.

Он вновь на мгновение замолчал и затем продолжил:

— В этом городе, если вы помните историю, испанцы разрушили триста шестьдесят три храма, построенных инками, и возвели на их месте триста шестьдесят пять церквей.

То, что он говорил, было настолько удивительно, что даже Николь повернулась к нему, на время забыв о картине.

— У иезуитов, — продолжал маркиз, — в семнадцатом веке была своя школа живописи, и полотна этих художников до сих пор висят в церквях, которые они построили.

Он сделал паузу и, поскольку ни Джимми, ни Николь ничего не сказали, заговорил дальше:

— Многие из них, как мне известно, продаются, и среди выставленных на продажу, по слухам, есть подлинные шедевры — например, Басилио Сантакрус. Говорят, он просто великолепен.

Николь, сама не отдавая себе в этом отчета, придвинулась ближе к столу маркиза.

— Я собирался, — продолжал тем временем маркиз, — отправиться в Куско лично, но теперь вы, Танкомб, займете мое место и поедете туда с моим другом, который весьма прозорлив, когда речь заходит о деньгах, и немного разбирается в живописи.

Джимми затаил дыхание.

— Вы хотите сказать, что я буду покупать картины для вас?

— Если решите, что их стоит купить, — подтвердил маркиз. — И хотя вам придется на время покинуть свой обожаемый Кингз-Кип, зато вы поглядите на мир и, несомненно, узнаете много нового о живописи семнадцатого столетия.

На мгновение Джимми потерял дар речи.

Потом он с трудом произнес:

— Если вы действительно предлагаете мне именно это, я могу только поблагодарить вашу светлость за великодушие.

— Когда вы вернетесь, — сказал маркиз, не обращая внимания на благодарность, — мы сможем вновь обсудить плату за эти три картины, которые до тех пор останутся у меня на хранении.

От облегчения и радости, что ее молитвы были услышаны, глаза Николь наполнились слезами. В это мгновение, словно внезапно осознав, что она стоит рядом, маркиз резко проговорил:

— Я еще не закончил. Ваша сестра, которая, без сомнения, причастна к вашему преступлению, тоже должна заплатить за мое молчание.

Глаза у Николь стали еще больше, чем были.

— Что вы… хотите от меня?.. — спросила она шепотом.

— Завтра утром я уезжаю в Грецию, — сказал маркиз. — И хочу, чтобы вы сопровождали меня в этой поездке, которая будет включать в себя прогулку на яхте по Эгейскому морю.

Николь показалось, что она ослышалась, а Джимми решительно произнес:

— Я хотел бы знать, милорд, что вы под этим подразумеваете!

Глаза двух мужчин встретились, и маркиз ответил:

— Только то, что я сказал. Это долгое путешествие, и мне хотелось бы, чтобы в пути было с кем побеседовать.

— И вы предлагаете, чтобы моя сестра сопровождала вас без компаньонки?

— Мне совсем ни.. к чему лишние люди на яхте, — отрезал маркиз. — Кроме того, когда мы уедем, ни один человек в Англии не будет знать, где я и кто меня сопровождает.

— Но в то же время… — горячо начал Джимми.

Маркиз остановил его жестом.

— С вашей сестрой будут обращаться…

Он хотел сказать — со всем уважением, но внезапно его взгляд упал на картину, стоящую за спиной у Николь.

— …Как если бы она была «Мадонной в беседке из роз»! — закончил маркиз.

Джимми хотел было возразить, что Николь не должна делать ничего, что может подвергнуть опасности ее репутацию, но потом нехотя, словно из него вытягивали слова, проговорил:

— Хорошо, милорд, я доверяю вам.

— Я вам ручаюсь, — ответил маркиз, — что у вас не будет никаких оснований изменить свое мнение на мой счет.

Николь понятия не имела, о чем они говорят.

Непонимающе озираясь, она сказала:

— Разумеется, если его светлость… желает, чтобы я с ним поехала… Я, конечно, поеду… И поскольку Джеймс будет… далеко, для меня это станет… захватывающим приключением…

Джимми сжал губы. Он без слов понял, что маркиз велит ему молчать — да, собственно, в такой ситуации все его возражения были бы бесполезны.

— Хорошо, милорд, — снова сказал он. — И когда вы хотите, чтобы я уехал?

— Завтра утром я сам уезжаю из замка, — ответил маркиз. — Вы и ваша сестра поедете со мной в Лондон.

Он помолчал и добавил:

— Несмотря на гостей, у нас много дел, которые мы не вправе отменять.

— Я понимаю, — сказал Джимми.

— Надеюсь, что так, — и позвольте мне повторить, потому что это важно: ни вы, сэр Джеймс, ни ваша сестра не должны никому говорить о том, куда вы едете и с кем. Вы понимаете? Никому!

Его голос стал резким.

— Если вы не станете молчать об этом, то и , я не стану молчать о том, что касается вас!

Это была явная угроза, и Джимми побледнел от гнева.

— Я обещаю, милорд, — быстро сказала Николь, — что мы будем очень осторожны и не сделаем ничего, что могло бы вам повредить. — Ее голос слегка задрожал. — И спасибо… Спасибо за то, что вы… не осудили Джимми! У меня… просто нет слов, чтобы выразить, как мы… благодарны вам!

Говоря это, она думала, что Джимми выглядит как раз очень неблагодарным:

Николь не могла понять, почему он поднял такой шум относительно поездки в Грецию.

Конечно, это не принято — ездить без компаньонки, но она была уверена, что в сложившейся ситуации маркиз собирается обращаться с ней даже не как с гостьей, а скорее как со служанкой.

Ей в отличие от любой другой леди, которую он мог бы с собой взять, можно отдавать распоряжения, и она вынуждена будет их выполнять.

— Ну что ж, теперь, когда мы все уладили, вы вольны возвращаться к гостям, — подвел итог маркиз. — Но помните: ни слова о том, что здесь обсуждалось, а когда мы будем уезжать завтра утром, у вас, сэр Джеймс, деловая встреча в Лондоне.

Джимми кивнул, и маркиз продолжал:

— А у меня — дело, отложить которое не представляется возможным.

— Мы не сделаем ошибки, милорд, — сказал Джимми, — и я постараюсь найти, для вас в Куско самые лучшие картины, которые станут украшением вашей новой галереи.

В голосе его звучали возбужденные нотки, и Николь понимала, как взволнован ее брат перспективой путешествия по местам, о которых она до сей поры даже не слышала.

Это было на другой стороне земного шара.

Впрочем, ей все еще с трудом верилось, что она тоже отправляется в путешествие.

Но что ни говори, а повидать мир куда лучше, чем сидеть в одиночестве в Кингз-Кип и тревожиться за Джимми.

Поднявшись наверх, чтобы переодеться, Николь вдруг сообразила, что привезла в Ридж слишком мало платьев для такой долгой поездки, и подумала, что за остальными придется послать домой.

Джеймс тоже собирался переодеться. Николь прошла через будуар к его спальне и, постучав, отворила дверь.

Она даже не успела открыть рот — едва завидев ее, Джимми быстро сказал:

— Я как раз думал, Николь, что поездка в Куско — это невероятно захватывающее путешествие! Наш отец, кстати, тоже говорил, что там полно прекрасных картин.

Он на мгновение замолчал, а потом продолжил:

— Один его друг видел их и говорил, что сейчас они в ужасном состоянии. После того, как иезуиты покинули эти края, до них никому нет никакого дела.

— У тебя впереди великолепное приключение, — улыбнулась Николь. — Но я уверена, что лишь благодаря моим молитвам маркиз решил ничего не сообщать тете Алисе.

— Тогда тебе лучше продолжать молиться, — чтобы по возвращении маркиз дал бы мне обещанные десять тысяч! — сказал Джимми и, помолчав, добавил: — Надеюсь, Баттер и Бесси будут хорошо заботиться о доме.

— Разумеется, — ответила Николь. — Кроме того, я не думаю, что это надолго. Если не случится ничего непредвиденного, маркиз вернется к королевским скачкам в Аскоте.

Глаза у Джимми загорелись:

— Ну конечно! Не сомневаюсь, он уверен, что его лошадь выиграет Золотой кубок.

— Тебе бы лучше послать Баттеру записку и, разумеется, некоторое количество денег, — напомнила Николь. — Можно отправить с ней грума и заодно попросить его привезти кое-какие из моих платьев.

Джимми улыбнулся.

— За своими планами его светлость напрочь забыл о такой мелочи! Конечно, тебе нужны платья — независимо от того, как они выглядят.

— Я думаю, что, раз мы с маркизом будем на яхте одни, это не важно, — сказала Николь. — Но если вдруг на борту окажутся его друзья, им покажется странным, когда я выйду к ним едва ли не в обносках!

Джимми забеспокоился.

— А что, они действительно такие ужасные?

— Хуже!

— Ладно, в конце концов, это его дело! — заметил Джимми. — Лучше пойду спрошу у него, могу ли я, не откладывая, отправить грума в Кингз-Кип. А ты составь для Бесси точный список-того, что она должна передать.

— Если я возьму много одежды, его светлости придется отправить в Кингз-Кип фургон.

— Почему бы нет? — спросил Джимми так, будто он сам как раз думал об этом. — В любой конюшне полно телег и фургонов.

Он закончил повязывать галстук и направился к двери.

— Предоставь это мне, Николь, — сказал он на прощание. — И я обещаю, что пошлю Баттеру достаточно денег, чтобы хватило по крайней мере на месяц.

Николь вернулась к себе в спальню, размышляя о том, что будет делать, когда, вернувшись в Кингз-Кип, обнаружит, что счет в банке пустой.

Потом она сказала себе, что должны остаться какие-то деньги от продажи того, что Джимми украл раньше. Николь надеялась лишь, что маркиз не станет выяснять эти детали.

В то время как брат с сестрой беспокоились по поводу своих личных дел, маркиз был озабочен своими.

Он с самого начала чувствовал, что не стоит брать с собой леди Сару, потому что она большая любительница сплетничать, а вчера вечером возникла еще одна причина для того, чтобы отказаться от ее общества.

Гости маркиза собрались идти спать.

Леди Кливленд сказала, что она очень утомлена и ее муж тоже.

Маркиз, вместо того чтобы идти к себе в спальню, направился в кабинет.

Поставив все три картины на диван, он снова принялся их рассматривать и, глядя на «Мадонну в беседке из роз», подумал, что это одна из наиболее замечательных картин, которые он когда-либо видел.

И хотя мадонна была ничуть не похожа на Николь, он почему-то вспомнил о ней.

Ему представилось, будто она сидит на троне, окруженном порхающими херувимами, и волосы ее увенчаны сияющим нимбом.

Когда маркиз наконец отправился спать, он вдруг осознал, что, хотя леди Сара ждет его, он не в настроении сейчас заниматься с ней любовью.

По тому, как многозначительно леди Сара сжала его пальцы, желая спокойной ночи, маркиз мог догадаться, что именно на это она надеется.

Весь вечер в ее глазах, на ее губах, в каждом ее движении или жесте он мог прочесть приглашение.

Это была репетиция того, с чего, как ему хорошо было известно, начинается пламенный любовный роман.

«Подумаю об этом завтра», — сказал он себе, раздеваясь.

Камердинер убрал его вечерний костюм, и маркиз лег, решив, как всегда, немного почитать перед сном.

Но в тот вечер объемистый том у его кровати, посвященный Древнему Востоку, остался нераскрытым.

Вместо этого маркиз снова вспомнил о тех трех картинах, что он приобрел, и стал прикидывать, где лучше всего их повесить.

Он как раз думал о том, что для «Мадонны в беседке из роз» нужен какой-то специальный фон, когда, к его удивлению, дверь спальни открылась.

На пороге стояла леди Сара.

Она выглядела весьма соблазнительно в пеньюаре, который был столь же прозрачен, как длинная ночная рубашка, которую он был предназначен прикрывать.

Насыщенный розовый цвет призван был оттенять длинные темные волосы леди Сары, спадающие на ее плечи.

Она была прекрасна.

Любой мужчина нашел бы ее неотразимо желанной.

Но в эту минуту, именно потому что она была так непохожа на «Мадонну в беседке из роз», маркиз остался холоден.

Скорее он даже почувствовал раздражение.

Придя к нему, вместо того чтобы ждать, пока он сам придет к ней, она нарушила все правила.

— Вы не пожелали мне спокойной ночи, — произнесла леди Сара нежным чарующим голоском.

— Я подумал, что вы тоже устали, — сделал маркиз попытку оправдаться.

— Что мне усталость, когда я так тосковала без вас? — хрипло проговорила леди Сара.

Она села к нему на кровать и очень медленно обвила руками его шею.

— Почему мы должны тратить впустую время в ожидании друг друга? — прошептала она и приникла губами к его губам.

Было уже очень поздно, когда леди Сара ушла.

Она еще раз страстно поцеловала маркиза на прощание, и в это мгновение он понял, что, даже если бы сам премьер-министр попросил его взять с собой в Грецию леди Сару, он ни за что бы не согласился.

Беда была в том, что в этом случае ему пришлось бы искать себе спутницу в Афинах.

Вообще говоря, у него были там знакомые, и он не сомневался, что среди них найдется красивая женщина, которая согласится поехать с ним в круиз.

Но это означало также, что придется брать на борт ее мужа и, возможно, еще несколько гостей.

Вернувшись в кабинет, он с досадой подумал, что лорд Биконсфилд дал ему слишком мало времени на подготовку. Тем не менее маркизу хорошо было известно, что, когда премьер-министр что-то приказывает, он хочет, чтобы это было сделано «вчера».

«Конечно, кого-нибудь я отыщу», — с сомнением подумал маркиз. Тем не менее, он был абсолютно уверен, что не возьмет леди Сару.

В конце концов он утвердился в том, что его спутницей станет Николь, и поздравил себя с таким мудрым решением.

Она молода и невинна, подумал он, и поэтому не станет его домогаться.

В светском обществе она никому не известна, следовательно, никому не придет в голову связать друг с другом их имена.

«Все так замечательно сходится, — сказал себе маркиз. — Это, должно быть, Судьба».

Весь год он пытался поехать в Куско — с того самого дня, когда узнал о картинах, вываливающихся из рам, о картинах, до которых никому не было дела.

Потом, месяц назад, он решил отправить туда человека, который покупал для него несколько полотен в Вене.

Тот с восторгом принял предложение отправиться в Лиму.

В то же время маркиз был уверен, что у него нет того чутья, которым, по его представлению, обладал Джеймс Танкомб.

Зато если их объединить, они составят прекрасный тандем, и полотна, которые они приобретут, безусловно, украсят его галерею.

Маркиз был в прекрасном расположении духа, когда в кабинет вошел Джеймс.

— Что я могу сделать для вас, Танкомб? — спросил маркиз.

Джимми объяснил, что он хотел бы послать в Кингз-Кип грума за гардеробом Николь.

— Кроме того, — добавил он, — я должен дать указания слугам на время моего отсутствия.

Маркиз согласился, что это разумно.

— Если у вас в поместье возникнут какие-то сложности, прежде чем вы вернетесь, — сказал он, — я попрошу вашу сестру уведомить меня и пошлю к вам кого-нибудь из своих слуг.

— Очень любезно с вашей стороны, — поблагодарил Джимми. — Из ваших слов я делаю вывод, что Николь возвратится из Греции довольно скоро?

— Я искренне на это надеюсь, — ответил маркиз. — Мне самому не хотелось бы отлучаться надолго.

Он помолчал немного и добавил:

— Дело в том, что на следующую субботу я выставил двух лошадей на скачки в Ньюмаркете, и мне хотелось бы посмотреть, как они выступят.

— Когда уезжаешь, всегда возникают какие-нибудь трудности, — философски заметил Джимми.

— Что правда, то правда, — согласился маркиз.

Они вместе пошли в столовую, где гости уже собрались ко второму завтраку.

Николь тоже была там.

Когда Джимми сел рядом с ней, она передала ему записку для Бесси, с которой он сразу же направился к секретарю маркиза.

Выходя из его кабинета, Джимми знал, что не успеют еще гости сесть за стол, как в Кингз-Кип будет отправлен фиакр, который вернется к вечеру, после обеда.

Для Николь путешествие в обществе маркиза обернулось волшебной сказкой.

Они покинули Ридж на следующее утро в восемь часов, когда леди Кливленд и леди Сара еще спали.

Лорд Кливленд и Вилли тем не менее встали пораньше, чтобы их проводить.

Маркиз предложил гостям остаться в замке до понедельника, если они пожелают, и выразил сожаления по поводу того, что вынужден уехать столь внезапно.

— Сэр Джеймс сейчас в довольно затруднительном положении, — сказал он, — и у него важная встреча с человеком, который завтра покинет Лондон.

— Держу пари, что они собираются говорить о картинах! — заметил Вилли.

— О чем же еще? — поддакнул лорд Кливленд.

Маркиз взялся за вожжи.

Николь махала Вилли и лорду Кливленду, пока замок не скрылся из виду.

Когда они сели в личный поезд маркиза, Николь подумала, что это сон.

Стюарды суетились вокруг них, предлагая еду и напитки.

Николь не была голодна, поскольку недавно плотно позавтракала, а Джимми не отказался от бокала шампанского.

Потом они ели икру и сандвичи с паштетом.

Николь знала, что ее брат съест все, что предложено, из тех соображений, что другого случая не представится.

Безусловно, ему самому такое угощение было не по карману.

Когда они приехали в Ридж-Хаус на Парк-Лейн, человек, с которым Джимми должен был отправиться в Лиму, уже ожидал там.

Николь порадовалась, что, на первый взгляд, все складывается удачно.

Маркиз оставил их, чтобы обсудить детали путешествия с мистером Греем.

Через час Николь попрощалась с Джимми, и они с маркизом выехали в Тильбюри.

Каюта на пароме через Ла-Манш, предоставленная в распоряжение маркиза, оказалась весьма комфортабельной.

Поскольку день выдался теплый и солнечный, маркиз предпочел прогуляться по палубе, а Николь, уютно устроившись в кресле, принялась читать газеты и журналы.

Когда они сошли на берег в Остенде, Николь обнаружила, что королевские вагоны для них уже приготовлены.

При виде них она не могла сдержать изумленного восклицания.

— Неужели они… действительно принадлежат… королеве?

— Ее величество весьма любезно предоставила их в мое распоряжение, — ответил маркиз.

Войдя в вагон, Николь огляделась вокруг, словно не веря своим глазам.

Стены гостиной были обиты шелком: по низу синим, а выше — перламутрово-серым, расшитым бледно-желтыми чайными розами, трилистниками и чертополохом.

Занавески были бело-голубые, а под потолком горели четыре светильника.

На полу лежал индийский ковер.

Были здесь диван и два кресла, обитые голубым, в стиле Людовика Четырнадцатого.

Скамеечка для ног была украшена по углам желтыми кисточками.

Спальный вагон состоял из двух спален.

В спальне Николь, выполненной в японском стиле, стены были увешаны бамбуковыми циновками, и оставалось достаточно места, чтобы развесить уйму одежды.

Когда поезд тронулся, Николь возвратилась в гостиную.

— Все это очень и очень необычно, — сказала она маркизу. — Честно говоря, мне до сих пор кажется, что я сплю и вижу сон!

— У нас впереди долгий путь, — ответил маркиз, — и, боюсь, пока мы доедем до Греции, вам это все порядком надоест.

Николь улыбнулась.

— Когда мы взошли на паром, я заметила большой ящик с надписью «КНИГИ».

— А вы что же, любите читать? — поинтересовался маркиз.

— До сих пор только в книгах я и могла путешествовать, — ответила Николь. — Но зато я побывала во многих странах.

— И вы знаете что-нибудь о Греции?

— Не представится ли нам возможность посмотреть Парфенон? — вместо ответа спросила Николь.

— Не могу обещать, — пожал плечами маркиз. — Моя яхта будет ждать нас, и я думаю, мы сделаем большую ошибку, если не поднимемся на борт немедленно.

Он прочел разочарование в глазах Николь.

Но она не принялась умолять его, как сделала бы любая другая женщина на ее месте, чтобы добиться своего.

С самого начала маркиз предупредил, чтобы его не отвлекали, когда он читает газеты.

Поэтому он взял газету и, прикрывшись ею, стал исподтишка наблюдать за Николь: ему было любопытно, что она станет делать.

Николь пересела с кресла напротив него ближе к окну и стала смотреть на проносящиеся мимо пейзажи.

Не было сомнений, что она полностью поглощена этим занятием.

У себя в спальне Николь сняла шляпку, и сейчас, когда она сидела на фоне окна, солнечные лучи превратили ее волосы в маленькие язычки пламени.

Глядя на нее, маркиз вдруг понял, что она прекрасна.

Потом он поздравил себя с тем, что его спутница помалкивает.

Именно этого он и ожидал.

В Афинах он скажет ей, какую роль ей предстоит играть, — на тот случай, если на борту появятся всякие излишне любознательные люди.

Он сомневался, чтобы Николь даже на мгновение могло прийти в голову, будто кто-то может принять ее за его любовницу.

«Главное, — думал маркиз, — чтобы все считали, что у меня просто небольшие каникулы — включая и русских, и турков».

Потом он сказал себе, что еще рано беспокоиться о том, что произойдет в будущем.

С заботами можно подождать, пока они не выйдут в море.

С этой мыслью он вернулся к газете и погрузился в чтение.

Когда пришло время обеда, Николь задалась серьезным вопросом — что ей надеть?

Она велела Бесси послать ей все, что, по ее мнению, ей пригодится, но у нее по-прежнему было только одно приличное вечернее платье.

Николь была совершенно уверена, что маркиз наденет вечерний костюм.

«Разве он может поступить по-другому, — спросила она себя с улыбкой, — когда мы сейчас, если разобраться, — члены королевской фамилии?»

Внезапно Николь поразила мысль, что она будет спать на кровати самой королевы.

Зато ее ни на минуту не взволновало, что маркиз будет спать прямо напротив через коридор.

Довкинс устроился в багажном вагоне — там было купе для шотландского гвардейца, который сопровождал королеву во всех поездках.

В спальном вагоне, который был разделен коротким коридором, имелись только две спальни и купе для легкого багажа, а служанки, по словам Довкинса, спали на диванах в гостиной.

— Тогда нам повезло, что у нас нет служанок, — улыбнулась Николь, когда он сказал ей об этом. — Ведь это, наверное, ужасно неудобно.

— Я позабочусь о вас, мисс, — ответил Довкинс. — Вы только не забывайте говорить, что вам нужно.

— Спасибо, — поблагодарила Николь, подумав про себя, что он очень добр.

Довкинс распаковал ее багаж и развесил платья в большом буфете, встроенном в стену, который служил в качестве платяного шкафа.

Глядя на них, Николь подумала, что ее гардероб выглядит на редкость поношенным, за исключением лишь нового бирюзового платья.

«Едва ли я могу надевать его каждый вечер, — сказала она себе. — А впрочем, все равно маркиз вряд ли вообще станет меня замечать».

Николь выбрала белое муслиновое платье, которое тоже сшила сама.

К сожалению, она не могла позволить себе купить достаточно материала, чтобы сделать турнюр.

Вместо турнюра Николь пришила сзади пышный бант, сделанный из кушака, который она носила в детстве, и, чтобы придать ему более элегантный вид, добавила к каждому концу банта по длинной оборке из муслина.

Она посмотрела на себя в зеркало. Никакого сравнения с тем великолепным нарядом, в котором была леди Сара.

Вспомнив о леди Саре, Николь вдруг удивилась, почему маркиз не попросил ее сопровождать его в этой поездке. В королевской гостиной она выглядела бы как нельзя более уместно.

Николь честно постаралась сделать себе элегантную прическу, но отдельные непослушные завитки никак не желали улечься как надо. В конце концов, отчаявшись, она просто расчесала получше волосы и, даже не поглядев в зеркало, направилась в гостиную.

Маркиз посмотрел на нее, как показалось Николь, весьма критически, когда она села напротив него. Стюард предложил ей бокал шампанского, и, помня наставления Джимми, она не стала отказываться. Маркиз выглядел изумительно — точно и впрямь собирался обедать с королевой.

Его рубашка казалась ослепительно белой благодаря всего лишь одной запонке, сделанной из большой черной жемчужины. Николь никогда раньше не видела черного жемчуга и с любопытством уставилась на нее.

— Что случилось с вашим красивым бирюзовым платьем, которое так гармонировало с моей гостиной в Ридже? — спросил маркиз. Николь ответила не сразу.

— Так как это… единственное хорошее платье, которое у меня есть, — нерешительно проговорила она, — я подумала, что лучше… приберечь его для… особенных случаев.

— А вам не кажется, что обед в моем обществе как раз и есть такой случай?

— Да… конечно! — покраснела Николь. — Но поскольку вы… уже видели его вчера вечером… и до того тоже… я решила, что оно может вам… несколько надоесть.

— Без сомнения, это великолепное платье! — сказал маркиз. Николь улыбнулась.

— Почему вы улыбаетесь? — спросил он.

— Потому что на самом деле это всего лишь пара занавесей!

Маркиз уставился на нее.

— Не понимаю, о чем вы говорите.

— Когда вы пригласили моего брата к себе… У меня было всего лишь полтора дня, чтобы сшить что-то, что я… могла бы надеть.

— Вы сшили его сами? — поразился маркиз.

— Эти занавеси купила в свое время моя матушка.

— Я вижу, вы на редкость талантливая девушка! — заметил маркиз, но в его устах это не прозвучало особенным комплиментом.

Николь проговорила извиняющимся тоном:

— Боюсь, вам будет за меня… неловко, если вдруг приедут ваши друзья… Но если это случится вечером… Тогда я смогу… Надеть бирюзовое платье.

— А если днем? — поинтересовался маркиз. Николь беспомощно развела руками.

— Тогда вам придется объяснить, что вы подобрали меня на необитаемом острове, где я провела много месяцев, потеряв все, что имела во время кораблекрушения.

Маркиз рассмеялся.

— Я вижу, что у вас еще и очень богатое воображение, мисс Танкомб, — сказал он и, помолчав, добавил: — Нет, это неправильно. Если у нас впереди долгое совместное путешествие, я должен, конечно же, называть вас Николь, и, на мой взгляд, это очень красивое имя.

— Его выбрала моя матушка. Впрочем, многие женщины в нашем роду, жившие в Кингз-Кип, носили это имя — в противном случае меня назвали бы по-другому.

— Вся ваша жизнь связана с этим домом? — спросил маркиз.

— Разумеется! — воскликнула Николь. — Важнее него у нас ничего нет, и поэтому все, что мы делаем, оценивается тем, одобряет ли это Кингз-Кип!

Тон, каким произнесла она это, заставил маркиза рассмеяться опять.

— Вы совсем не такая, как я вас себе представлял! — сказал он.

— А какой… вы меня представляли?

— Ответ на этот вопрос мог бы прозвучать невежливо, — улыбнулся маркиз. — Лучше уж я постараюсь найти как можно больше отличий.

— Только не торопитесь, — предупредила Николь, — иначе к тому времени, когда мы доедем до Афин, я успею вам надоесть, и вы отправите меня назад… обычным поездом.

Маркиз опять засмеялся.

Ложась спать, он подумал, что за обедом они вообще много смеялись.

Николь умела говорить о вещах в забавной манере, которую он мог определить только все тем же словом — «не такая».

Он привык к тому, что женщины за обедом без конца флиртуют с ним и их слова неизменно двусмысленны.

Николь не старалась быть остроумной.

Но он заметил, что она рассуждает о каждом предмете, который они обсуждали, и имеет оригинальный взгляд на вещи, что его особенно заинтриговало.

Когда он спросил ее, неужели, как она говорила в Ридже, их тетушка, леди Хартли, плохо относилась к ним с братом, Николь ответила:

— Когда тетя Алиса умрет, она будет самым богатым человеком на кладбище.

Позже, забравшись в мягкую постель, маркиз подумал, как ему повезло, что с ним не поехала леди Сара.

Все их разговоры свелись бы исключительно к любви, и это продолжалось бы до самого возвращения в Англию.

После того, что произошло между ними в пятницу ночью, он понял, что больше она его не привлекает.

Даже ее безупречная томная красота не будила в нем более восхищения.

Наутро она вела себя по отношению к нему в собственнической манере, которую он нашел возмутительной.

А выражение глаз Вилли и лорда Кливленда его просто взбесило.

Он видел, что они знают, что произошло предыдущей ночью.

Ложась спать в субботу вечером, маркиз был разъярен. «Будь я проклят, — сказал он себе, — если меня совратит хоть одна женщина, когда я сам того не желаю!»

Поэтому маркиз сделал то, чего за всю свою жизнь ни разу не делал: провел ночь в комнате для гостей в другом крыле замка.

И если Сара и приходила к нему, как он подозревал, ему об этом ничего не было известно.

А наутро он уехал прежде, чем она успела посмотреть на него с укоризной.

Теперь маркиз с облегчением думал, что, по крайней мере, на короткое время он избавлен от всех посягательств предприимчивых женщин.

Николь, как уже было сказано, была молода и невинна.

Кроме того, она была слишком бесхитростна, чтобы знать о том, как надо преследовать мужчин.

Поэтому Николь, сказал он себе, идеально соответствует тому, какой он хотел бы видеть свою спутницу в этой Поездке.

Она поможет ему, даже не сознавая, что выполняет инструкции премьер-министра.