Блеск шелка

Глава 5

Стоя у окна в своей любимой комнате, Зоя Хрисафес смотрела поверх городских крыш туда, где солнечный свет заливал воды Золотого Рога, превращая их в расплавленный металл. Женщина провела рукой по камню, еще хранящему тепло последних лучей заходящего солнца. Константинополь лежал перед ней, словно драгоценная мозаика. Позади виднелся древний величественный акведук Валента, похожий на Титана из римских мифов; его арки высились на севере еще с тех времен, когда Константинополь был восточным столпом империи, правившей миром. Справа, в Акрополе, было гораздо больше греческого, и, следовательно, он был понятнее для Зои. И, хотя дни его величия закончились задолго до ее рождения, пожилая женщина гордилась своим городом.

Она видела верхушки деревьев, скрывавшие руины дворца Буколеон, куда отец водил ее в детстве. Зоя попыталась воскресить эти светлые воспоминания, но все это было так давно, что многое уже стерлось у нее из памяти.

Заходящее солнце на мгновение скрыло убожество растрескавшихся стен, словно покрыв их шрамы золотой вуалью.

Зоя никогда не забывала о мучительной боли, которую испытала во время вражеского нашествия, когда равнодушные варвары разрушали прекрасные творения гениальных зодчих. Она смотрела на современный город, оскверненный, но изысканный, страстно желающий насладиться жизнью.

Природа была милостива к Зое. Ей было уже за семьдесят, но кожа на скулах по-прежнему оставалась гладкой. Золотисто-карие глаза смотрели ясно из-под красиво изогнутых бровей. Рот у нее всегда был слишком широким, но хорошо очерченные губы не потеряли сочности. Волосы уже не блестели так, как в былые годы, и после использования натуральных красителей были скорее темно-русыми, чем каштановыми, но оставались пышными.

Зоя еще какое-то время смотрела на огни Галаты, мерцающие на горизонте. Небо на востоке быстро темнело, на воды залива опускались фиолетовые сумерки. Шпили и купола отчетливо выступали на кобальтовом фоне. Женщина мысленно обращалась к сердцу города, к той его части, что была больше, чем дворцы или храмы, больше, чем Айя-София и огни над морем. Душа Константинополя была жива, и именно над ней надругались латиняне, когда Зоя была еще ребенком.

Когда солнце скрылось за низкими облаками и вдруг тотчас же ощутимо похолодало, женщина наконец отвернулась от окна и отступила вглубь комнаты, в которой ярко горели светильники. Она чувствовала запах смолы, видела, как языки пламени танцуют на сквозняке. Между двумя ткаными коврами, выполненными в темно-красных, фиолетовых и темно-коричневых тонах, висело золотое распятие. Зоя подошла и встала перед ним, глядя на искаженное мукой лицо Христа. Фигура была выкована с невероятным мастерством: каждая складка на набедренной повязке, каждая мышца, лицо, изможденное от боли, – все было выполнено безупречно.

Зоя осторожно потянулась к распятию и сняла его с крючка. Ей не нужно было на него смотреть, она и так знала каждую линию, каждый изгиб этого произведения. Женщина нежно, осторожно ощупывала распятие, словно лицо любимого, – хотя на самом деле ею двигала не любовь, а ненависть: она снова и снова представляла, как будет мстить, изощренно, медленно и жестоко.

Вверху, над фигурой Христа, был изображен герб семьи Вататзес, правившей Византией в прошлом. Он был зеленого цвета, с золотым двуглавым орлом. Над каждой головой была серебряная звезда. Когда пришли крестоносцы, Вататзесы предали Константинополь – бежали из захваченного города, забрав с собой бесценные иконы, но не для того, чтобы спасти их от латинян, а чтобы выгодно продать. Они удирали, как трусы, грабя святилища и бросая на землю то, что не могли унести.

На правой руке Христа был герб семьи Дукас. Они также были в свое время у власти. На их гербе на синем поле были изображены имперская корона и двуглавый орел с серебряным мечом в каждой лапе. Дукасы тоже оказались предателями: грабили ограбленных, лишившихся дома и беспомощных. В свое время и они узнают, что такое муки голода.

На левой руке был герб Кантакузенов, венценосной семьи, правящей до сих пор; их герб – золотой двуглавый орел на красном поле. Алчные святотатцы без стыда и чести. Они будут расплачиваться за это до четвертого колена. Константинополь не простит поругания своей души.

Посредине был герб самого мерзкого из всех, венецианского дожа Дандоло – простой ромб, разделенный по горизонтали на две части, сверху белая, внизу – красная. Именно дож Энрико Дандоло, девяностолетний слепец, стоял на носу головного корабля венецианского флота, прибывшего, чтобы захватить, разграбить, а после – сжечь Царь-город. Когда никто из его приспешников не решился первым ступить на берег, незрячий старец спрыгнул на песок и двинулся вперед. Семья Дандоло будет расплачиваться за это, пока шрамы пожарищ не исчезнут с камней Константинополя.

Зоя услышала, как кто-то позади нее откашлялся, прочищая горло. Это была Фомаис, ее чернокожая служанка с коротко остриженными вьющимися волосами и грациозным гибким телом.

– В чем дело? – спросила Зоя, не отрывая взгляда от распятия.

– К вам пришла госпожа Елена, – ответила Фомаис. – Попросить ее, пусть подождет?

Зоя аккуратно повесила крест на стену и отступила, чтобы им полюбоваться. За годы, прошедшие после ее возвращения из изгнания, она сотни раз вешала его на стену, и всегда идеально ровно.

– Не торопись, – ответила она. – Принеси ей вина, а затем приведи сюда.

Фомаис ушла, чтобы исполнить приказание. Зоя хотела заставить Елену подождать. Ей не следует являться сюда по собственной прихоти, думая, что ее тотчас же примут. Елена была единственной дочерью Зои, и мать с колыбели лепила ее характер. Как бы Елена ни старалась, она никогда не сможет перехитрить мать.

Спустя несколько минут Елена тихо вошла в комнату. Ее лицо было сердитым. Слова были почтительными – слова, но отнюдь не тон. Как и полагалось, она по-прежнему носила траур по убитому мужу, поэтому с некоторым раздражением воззрилась на янтарную тунику матери. Складки одеяния подчеркивали высокий рост Зои, которым сама Елена похвастаться не могла.

– Добрый вечер, мама. Надеюсь, ты в добром здравии?

– Все хорошо, спасибо, – ответила Зоя с легкой снисходительной улыбкой, лишенной теплоты. – Ты слишком бледна. Но траур для того и предназначен. Недавно овдовевшая женщина должна выглядеть так, словно только что плакала, даже если на самом деле это неправда.

Елена проигнорировала это замечание.

– Ко мне приходил епископ Константин.

– В этом нет ничего удивительного, – ответила Зоя, изящно опускаясь на скамью. – Учитывая статус Виссариона, навещать тебя – его обязанность. Если бы он этого не сделал, это было бы упущением с его стороны. Он сказал тебе что-нибудь интересное?

Елена отвернулась, и теперь Зоя не видела ее лица.

– Епископ попытался разузнать, как много мне известно о смерти Виссариона. – Дочь бросила на Зою быстрый красноречивый взгляд. – А что я могла ему сказать?! Глупец! – еле слышно добавила она, и мать услышала в ее голосе страх.

– У Константина нет выхода: он вынужден выступать против союза с Римом, – резко ответила мать. – Епископ евнух. Если Рим захватит власть, он потеряет свое влияние. А если Константин останется во главе православной церкви, тебе многое сойдет с рук.

– Это цинично, – распахнула глаза Елена.

– Такова реальность, – ответила Зоя. – Главное, что это разумно. Мы византийцы, никогда не забывай об этом, – строго произнесла она. – Мы – сердце и мозг христианства, светоч мудрости всего цивилизованного мира. Утратив собственную идентичность, мы потеряем смысл жизни.

– Знаю, – ответила Елена. – Вопрос в том, знает ли об этом Константин? Чего он на самом деле хочет?

Зоя посмотрела на нее с презрением:

– Разумеется власти.

– Он евнух! – выплюнула Елена. – Давно миновали дни, когда евнух мог стать императором. Неужели Константин настолько глуп, что не осознает этого?

– В трудные времена мы обращаемся к тому, кто, по нашему мнению, сможет нас спасти, – тихо произнесла Зоя. – Не забывай и об этом. Константин умен, и он нуждается в любви. Не недооценивай его, Елена. Он, так же как и ты, падок на лесть, но смелее тебя. А ты сможешь польстить даже евнуху, если используешь свой ум так же, как женские прелести. На самом деле было бы замечательно, если бы, общаясь с мужчинами, ты в первую очередь использовала мозги.

Щеки Елены вспыхнули.

– Это говорит мудрая и добродетельная женщина, которая слишком стара, чтобы пользоваться другими средствами, – усмехнулась она.

Елена провела руками по тонкой талии и плоскому животу и расправила плечи, чтобы подчеркнуть свои соблазнительные формы.

Насмешка дочери больно ужалила Зою. При взгляде в зеркало собственные подбородок и шея ее раздражали, верхняя часть предплечий и бедра уже утратили упругость, которую сохраняли еще несколько лет назад.

– Пользуйся красотой, пока можешь, – ответила Зоя. – Больше у тебя все равно ничего нет. А с твоим-то ростом, как только ты прибавишь в талии, сразу же станешь квадратной, и твои груди улягутся на животе.

Елена схватила со стула длинное шелковое покрывало и замахнулась им на Зою, словно плетью. Конец покрывала зацепил высокую бронзовую подставку светильника и перевернул ее, и горящая смола растеклась по полу. В ту же секунду туника Зои вспыхнула. Она почувствовала, как жар обжигает ее ноги.

Боль была невыносимой. Женщина задыхалась от дыма. Ее легкие разрывались от надсадного кашля. Она поняла, что пронзительный звук, который чуть не оглушил ее, – это ее собственный крик. Память вдруг отбросила Зою далеко в прошлое, в тот ужасный день, когда на ее долю выпало тяжелое испытание. Со всех сторон темноту освещали красные отблески пожаров. Грохотали рушащиеся стены, падали камни, ревело пламя, повсюду царили ужас и смятение; ее горло и грудь опалил невыносимый жар…

Елена была рядом с матерью. Она пыталась затушить пламя водой и что-то кричала. В ее голосе слышалась паника, но мысли Зои по-прежнему были далеко. Она, маленькая девочка, цепляется за руку матери, бежит, падает, спотыкаясь об обломки стен, о разрубленные обгорелые тела. Потоки крови заливают мостовые. Зоя чувствует запах горящей человеческой плоти.

Она снова падает, больно разбив коленки. А когда ей удается встать, матери рядом уже нет. Потом Зоя все-таки видит ее: один из крестоносцев хватает мать, поднимает ее и швыряет о стену. Мечом распарывает ее тунику и набрасывается на женщину, яростно двигая бедрами. Зоя понимает, что именно он делает. Ей кажется, что это ее тело подвергается насилию. Остановившись, крестоносец перерезал матери горло, и она осела на землю, заливая камни фонтаном алой крови.

Отец нашел их слишком поздно. Зоя сидела на земле неподвижно, как будто тоже была мертва.

Потом были боль и чувство утраты. Они с отцом оказались в незнакомых местах, мучились от голода, опустошенности и обездоленности. Зоя никак не могла избавиться от страха. А затем пришла ненависть… Она колола душу, наполняя ее неистовой яростью.

Елена чем-то укрыла мать. Языки пламени потухли, но ткань еще тлела, обжигая Зою невыносимым жаром. Ноги и бедра пульсировали жуткой болью. Только теперь она смогла разобрать слова: голос Елены дрожал от страха.

– Ты в безопасности! В безопасности! Фомаис пошла за лекарем. Есть тут один из Никеи, переехал совсем недавно… Он специализируется на ожогах… С тобой все будет в порядке.

Зое хотелось кричать, хотелось ругать дочь за этот глупый злой поступок, хотелось придумать такую месть, которая покажется страшнее смерти. Но горло женщины сжалось, и она не могла говорить. От боли у Зои перехватывало дыхание.

Она потеряла счет времени. Зоя снова и снова переживала события прошлого, видела лицо матери, ее истекающее кровью тело, чувствовала запах паленого мяса. Наконец кто-то пришел и заговорил с ней женским голосом. Незнакомка стала разматывать ткань, которой перевязала ожоги Елена. Боль была просто чудовищной. Зое казалось, что ее кожа все еще горит. Женщина до крови кусала губы, чтобы не закричать. Проклятая Елена! Черт бы ее побрал!

Незнакомка снова касалась ее тела, на сей раз чем-то прохладным. Жжение стало слабее. Зоя открыла глаза и увидела лицо. Перед ней была не женщина, а евнух. У него было гладкое лицо с тонкими чертами, в котором чувствовалась сила, а жесты и уверенность, с которой он двигался, были, несомненно, мужскими.

– Вам больно, но ожоги неглубокие, – сказал он спокойно. – Если лечить их правильно, скоро все заживет. Я дам вам мазь, которая снимет жар.

Но Зою сейчас беспокоил вовсе не жар, а мысль о шрамах. Она опасалась уродства. Женщина захрипела, но не смогла выдавить из себя ни слова. Ее спина выгнулась, словно она боролась.

– Сделай что-нибудь! – закричала Елена лекарю. – Ей же больно!

Евнух даже не обернулся к ней. Он посмотрел в глаза Зои, как будто пытаясь разглядеть ее страх. У него были серые глаза. Он был красив какой-то женственной красотой. Правильные черты, ровные зубы. Жаль, что его оскопили. Зоя снова попыталась заговорить. Если она сможет побеседовать с лекарем, то ей удастся справиться с паникой, кипевшей в душе.

– Сделай же что-нибудь, идиот! – повторила Елена евнуху. – Разве ты не видишь, как она мучается? Что ты стоишь? Неужели ты ничего не умеешь?!

Лекарь по-прежнему не обращал на нее внимания. Он внимательно изучал лицо Зои.

– Убирайся! – воскликнула Елена. – Мы найдем кого-нибудь другого.

– Принесите мне кубок легкого вина с двумя ложками меда, – сказал ей евнух. – Пусть мед хорошенько растворится.

Елена заколебалась.

– Пожалуйста, поторопись, – попросил он.

Елена развернулась и ушла.

Евнух снова принялся наносить мазь на ожоги, потом стал накладывать повязки. Он оказался прав: мазь сняла жар, и постепенно боль начала стихать. Елена вернулась, неся кубок с вином. Лекарь взял его и осторожно помог Зое сесть, чтобы она смогла выпить вино. Сначала ее горло саднило, но с каждым глотком ей становилось все легче, и к тому моменту, когда кубок опустел наполовину, Зоя уже могла говорить.

– Спасибо, – произнесла она хрипло. – Шрамы будут очень глубокими?

– Если вы станете держать раны в чистоте и регулярно наносить на них мазь, их не будет вовсе, – ответил лекарь.

Но после ожогов всегда остаются шрамы – Зоя знала это, потому что не раз видела людей с обожженной кожей.

– Лжец! – процедила она сквозь зубы. Ее тело снова напряглось под его рукой, придерживающей ее за спину. – В детстве я стала свидетелем того, как крестоносцы грабили Константинополь, и знаю, что такое ожоги. Я помню запах горящей человеческой плоти и вид тел, которые невозможно опознать.

В глазах евнуха промелькнула жалость, но Зоя не была уверена, что ей сейчас хотелось именно этого.

– Все настолько плохо? – просипела она.

– Я вам уже сказал, – спокойно ответил евнух. – Если будете следить за ранами и пользоваться мазью, шрамов не останется. Вы должны тщательно обрабатывать ожоги. Они не глубокие, именно поэтому вам так больно. Глубокие ожоги болят меньше, но хуже заживают.

– Полагаю, ты хочешь вернуться сюда через пару дней, надеясь, что тебе заплатят дважды? – фыркнула Зоя.

Лекарь улыбнулся: ее слова его развеселили.

– Конечно. Это вас беспокоит?

Зоя отклонилась немного назад. Она вдруг ощутила нечеловеческую усталость. Боль ослабела настолько, что можно было вовсе о ней не думать.

– Ничуть. Моя служанка тебя проводит.

Зоя закрыла глаза, и Анна поняла, что это – знак удалиться.

Зоя забылась на несколько часов. Когда она проснулась в своей кровати, был уже полдень следующего дня. Елена стояла рядом с ее постелью, глядя на мать сверху вниз. Свет из окна падал ей прямо на лицо. Кожа дочери была безупречна, но яркий свет подчеркивал жесткую линию рта и слегка обвисшую кожу под подбородком. Елена озабоченно хмурила брови. Но, как только она поняла, что Зоя проснулась, озабоченность исчезла с лица.

Зоя холодно посмотрела на дочь. Пусть понервничает. Зоя снова закрыла глаза, словно не желая видеть Елену. Баланс сил изменился. Дочь причинила ей боль и, что еще хуже, заставила испугаться. Ни одна из них об этом не забудет.

Боль от ожога теперь доставляла Зое легкий дискомфорт, не более. Евнух и вправду оказался хорошим лекарем. Если он не солгал и шрамов действительно не останется, она щедро его наградит. Не помешает продолжить с ним знакомство и вызвать у него чувство признательности, найдя ему пациентов. Лекари иногда вхожи в такие места, куда другим путь заказан. Они видят людей беспомощными, узнают их слабости и страхи, а также сильные стороны. Именно по ним можно наносить удары, ведь никто этого не ожидает. Люди не осознают, что их сильные стороны могут стать ахиллесовой пятой.

Зоя прекрасно понимала, что этот ожог мог обезобразить и даже убить ее. Если она будет и дальше откладывать свою месть, в конце концов может оказаться слишком поздно. С ней может еще что-нибудь случиться.

Не исключен еще один нежелательный вариант: ее враги умрут естественной смертью, лишив ее законной победы. Она ждала так долго только для того, чтобы в полной мере насладиться местью. Не было смысла расправляться со своими врагами, прежде чем они возвратятся из изгнания и вернут себе власть и богатство. Если им будет нечего терять, месть не будет такой сладостной.

Зоя протяжно вздохнула и улыбнулась. Пора начинать.