Блондинка и брюнетка в поисках приключений

ГЛАВА 6 Мира, Настасья расширяют границы сознания

Через несколько месяцев наших странствий по миру мы обе одновременно с удивлением признались самим себе: мы устали. Это было поразительное, невероятное открытие. Когда мы впервые садились вместе в самолет, нам казалось, что авантюрная жизнь богатых скиталиц не может приесться никогда. И только теперь осознали, что каскад новых впечатлений, незнакомых лиц, труднопроизносимых иностранных имен, вырванных из контекста фраз на незнакомых языках – все это довольно утомительно.

Тем более что с того момента, как скоростная электричка унесла нас из Эдинбурга, все как-то пошло наперекосяк. Я боялась признаться себе самой, что и задор и азарт остались позади. Я вкушала новые впечатления с пресыщенностью индифферентной старухи. Я боялась себя самой, своего настроения и старалась взбодриться, как могла. Но ничего не получалось, и у меня все больше опускались руки.

Самым досадным было то, что Настасья, несмотря на блондинистый склад ума, все прекрасно понимала. Когда я перехватывала ее исполненный сочувствия взгляд, мне хотелось закричать.

– Может быть, вернемся? – то и дело ныла она. – Я больше не могу смотреть на тебя. Ты хандришь, худеешь… Хотя последнее тебе на пользу, несомненно… Мира, может быть, ты посмотришь на него и решишь, что ошиблась, что идеализировала его. Так ведь часто бывает. В любом случае нам надо вернуться и расставить все точки над «i».

– Много ты понимаешь, как бывает, – ворчала я.

С одной стороны, она была права. С другой – одно его имя, одно это банальное сочетание звуков ядовитым жалом прочно застряло в моем нутре. Я боялась, что, если увижу его, окончательно потеряю голову. То есть во мне крепло эгоистичное желание увидеть его, но… позже. Я надеялась, что пройдет время, и впечатления утратят хотя бы часть своей болезненности.

Но время шло, а боль оставалась.

В Венецию мы заехали потому, что каждая романтическая барышня, путешествующая по миру, просто не может проигнорировать город романтики и любви. Наше очередное приключение началось с того, что там, на знаменитой площади Сан-Марко, которая является легальным общественным туалетом сотен наглых пернатых, я встретила моего давнего московского приятеля Шурика.

Кстати, сама Венеция немного нас разочаровала. Может быть, из-за того, что мы готовились увидеть нечто фантастическое. А в итоге оказались в тесном, грязноватом, попахивающем тиной городке, где нет ни одной приличной пиццерии, где пепельницы стеклянные грубой работы рыночные торговцы пытаются выдать за венецианский хрусталь, а позорные турецкие тряпки – за бесценное венецианское кружево. Кроме того, в Венеции так много шумных туристов, щелкающих фотоаппаратами, что-то горланящих на всех языках мира, что это мешает прочувствовать истинный национальный колорит. Настасью, как всегда, тянуло в магазины (с завышенными ценами), а мне хотелось прогуляться по улочкам незнакомого города. В итоге мы расходились на полчасика, а потом часами не могли встретиться, потому что выяснялось, что нас все время разделяет непереходимый канал.

Поэтому о Венеции долго рассказывать не буду, лучше сразу же в двух словах доложу о Шурике.

Шурик – это московский неудачник, который в некотором роде был моим зеркальным отражением. В том смысле, что у него тоже никак не получалось сделать хотя бы средненькую карьеру, но, потерпев очередной крах, он оптимистично ввязывался в новую дикую историю. Помню, он пытался перепродавать какие-то колготки из элитных синтетических волокон. Вернее, те ребята, у кого он эти колготы задорого купил, сумели убедить его в элитарности продукта, а на самом деле такие колготы продаются на каждом рынке в рамках специальной акции: три штуки за сто рублей. Я спросила: «Почему же ты перед заключением сделки не попросил меня взглянуть на товар?! Ты же мужчина и ничего не понимаешь в колготах!!!» А Шурик насупился и пробормотал: «Я просто боялся, что они примут меня за лоха и продадут колготы кому-нибудь еще…»

Но это еще цветочки. Один раз я пришла в гости к Шурику, и он с загадочным видом протянул мне неумело свернутую сигаретку.

– Хочешь попробовать? – подмигнул он. – Крыша уедет, гарантирую.

– Вообще-то я не употребляю наркотиков.

– Да это не марихуана, – поморщился он, – это зеленый чай, я размолол его в кофемолке.

Я приложила руку к его лбу. Температуры не было. Вид у Шурика был самый что ни на есть серьезный.

– Послушай, а с какой стати ты засунул в кофемолку зеленый чай? – рискнула спросить я. – Да еще и забил его потом в сигаретину?

– А я ведь теперь наркоторговец, – простодушно объяснил он, – между прочим, зарабатываю дикие деньги. Это оказалось так легко!

Не дав мне опомниться от шока, Шурик усадил меня за стол и принялся потчевать дорогущими деликатесами. Непонятно каким образом в его холодильнике нашлась полукилограммовая баночка черной икры, а также консервированное крабовое мясо, бельгийские шоколадные конфеты ручной работы и французское вино восемьдесят второго года. Притом Шурик всегда нуждался в деньгах, у него не имелось смертельно больных богатых родственников, он никогда не покупал лотерейных билетов и не далее как на прошлой неделе одолжил у меня пятьсот рублей, потому что ему не на что было купить мороженого девушке, в которую он влюбился.

История, которую рассказал мне новоявленный миллионер, могла произойти с ним, и только с ним.

На днях его непонятным образом угораздило затесаться в компанию так называемой золотой молодежи. На закрытую вечеринку в модный клуб его привела та самая девушка, на чье мороженое он одалживал у меня деньги. Девушка не знала, что Шурик небогат, потому что познакомились они в автосалоне «Лексус», куда он зашел, чтобы спросить о вакансии помощника механика, а она – чтобы присмотреть себе новый автомобиль. На вечеринке той все передавали друг другу сладко пахнущие самокрутки. Шурику тоже досталось – после курения ему становилось легко и весело, все бытовые проблемы отходили на второй план. Но главный шок он испытал, когда кто-то из курильщиков проговорился ему, сколько стоит зелье. Пятьсот рублей за спичечный коробок (или, как все говорили, корабль). Три тысячи рублей за стакан. Причем с виду веселящая травка была похожа на банальное свежее сено.

Вот тогда-то в изворотливые мозги Шурика и прокралась мысль, которая на поверку оказалась ни много ни мало гениальной.

– Об эффекте плацебо известно всем, так? – брызжа слюной, спросил он.

– Ну так, – неуверенно подтвердила я, – иногда онкологическим больным выдают аспирин и говорят, что это свежее изобретение секретных лабораторий, лекарство от рака, о котором известно только избранным. Люди верят, пьют таблетки и выздоравливают, потому что так устроена человеческая психика…

– Ну вот! Даже рак лечат аспирином! – заходился Шурик. – А тут люди верят, что они покупают марихуану!! Они верят, что они курят марихуану, и им становится весело только из-за этого. А на самом деле я им подсовываю чай. Я занимаюсь этим всего четыре дня, а уже купил себе DVD-проигрыватель и костюм Хьюго Босс.

– А ты уверен, что тебе ничего за это не будет? – усомнилась я.

– А что мне может быть, дурочка?! Клиенты счастливы, они звонят мне с благодарностями и говорят, что никогда раньше не пробовали такой забористой травы. Я всем им наврал, что это особенный афганский сорт. А если ко мне нагрянет милиция, то я расскажу им все как есть и скажу, что таким образом я борюсь с наркоманией в молодежной среде. Да меня еще и медалью наградят!

Почему-то насчет медали я особенно засомневалась, но Шурик был так позитивно настроен, что я не стала его огорчать. Поела икры, выпила пахнущего погребом вина и пошла домой, озадаченная.

А еще через неделю Шурик позвонил мне и слабым голосом сообщил, что он находится в травматологическом отделении Склифа, и не могла бы я принести ему апельсинов, бананов и пятидесятирублевых купюр – расплачиваться с медсестрами. Оказывается, кто-то из его подопытных наркоманов все-таки понял, что ему была подсунута не вариация конопли, а зеленый чай. Он нанял беспринципных ребят с железными бицепсами и железными ломиками, и те вкратце объяснили Шурику, что он поступил плохо. В результате объяснений у него оказались сломанными три ребра, рука и лодыжка. А еще они забрали его DVD-проигрыватель и костюм Хьюго Босс.

И вот с этим самым Шуриком я и столкнулась случайно на загаженной наглыми голубями площади Сан-Марко.

– Мира? – неуверенно спросил он, тронув меня за плечо.

– Шурик?! – опешила я. – Что ты здесь делаешь?!

Во-первых, уже сам факт того, что мой безденежный друг выбрался за границу, да еще не абы куда, а в Италию, показался мне сверхъестественным. Во-вторых, Шурик выглядел так, что у меня сразу отпали сомнения в том, что его жизнь наконец-таки наладилась. Его приятно располневшее лицо покрывал тонкий слой золотого загара, а волосы отросли и выгорели.

Естественно, я была рада знакомому лицу, к тому же мне было жутко интересно выслушать очередную захватывающую историю о Шуриковой жизни. Поэтому я представила его Настасье, и все вместе мы отправились обедать в кофейню, где подавали чудный крепкий кофе и свежие тирамису. Кстати, меня дополнительно поразил тот факт, что на Шурика не произвела впечатления красота Насти. Обычно когда я знакомлю подругу с мужчинами, те замирают как вкопанные, а потом в их глазах появляется плотоядный масленый блеск. Шурик же вел себя так, словно я представила ему не роскошную блондинку, а обычную девочку, каких вокруг толпы. Ну да ладно, он всегда был странноватым малым.

В кофейне мы с Настасьей заказали по огромному куску яблочного пирога с мороженым, ну а Шурик ограничился пиалой зеленого чая. Я удивилась, потому что он всегда был любителем как следует перекусить. Решив, что после покупки путевки в Италию у моего бедного приятеля не осталось средств на излишества вроде пирожных, я деликатно предложила ему финансовую помощь. Шурик не обиделся; скромно улыбнувшись, он распахнул передо мною кошелек, в котором ровными пачечками были разложены купюры.

– Тогда я ничего не понимаю, – сдалась я, – как ты здесь оказался, откуда у тебя деньги и почему ты ничего не ешь? Ты опять ввязался в историю?

– Нет, – смирно улыбнулся Шурик, – у меня все в порядке. Путешествую, чтобы получить новые впечатления. А деньги у меня есть, потому что я продал квартиру, положил полученное в хороший банк и получаю солидные проценты.

– Ой, совсем как мы, – обрадовалась Настя.

С тем только исключением, что наши деньги не крутятся в банке и никаких процентов мы не получаем. Рано или поздно наши средства подойдут к концу.

– Но где же ты теперь живешь? Я вот – у Насти. Ты тоже к кому-то переехал?

– Зачем? – Его спокойная улыбка почему-то начала меня настораживать. – Мой дом – весь мир. Природа благосклонно относится к тем, кто ее понимает.

Под столом Настасья пнула меня ногой. Я знала, что она терпеть не может разнообразных психов, которые мечтают спасти мир, или устраивают экологические демонстрации, или верят, что все беды – от инопланетян. Настя считает, что причина этих мыслей – банальный недостаток секса.

– Шурик, но… – я развела руками, – может быть, ты и прав… Но природа не выдаст тебе пачку евро и не купит билет на самолет.

– Я живу в Индии, – сжалившись над моим любопытством, он наконец начал внятно объясняться, – в ашраме. Так называются буддийские храмы.

– Но… Как тебя вообще туда занесло?

От изумления у меня даже пропал аппетит, что случается со мной крайне редко.

Выяснилось, что полтора года назад в жизни Шурика имело место быть событие трагического характера. Шурик безнадежно влюбился в какую-то малолетнюю вертихвостку, которая на протяжении двух недель вяло принимала его восхищение и даже пару раз легла с ним в постель, а потом нахально переметнулась к одному ушлому художнику, с которым Шурик же, на свое несчастье, ее и познакомил.

Шурик так страдал, что места себе не находил. В его дурной голове даже зародились смутные мысли опасного суицидального характера. Но в этот момент удача повернулась к нему лицом.

Один шапочный знакомый сообщил Шурику, что он ездил в паломнический тур по буддийским монастырям Индии, Непала и Бирмы и после этого путешествия на него снизошло божественное озарение: стало наплевать на деньги и на женщин. Шурику вовсе не мечталось стать равнодушным нищим импотентом, поэтому сперва он отнесся к рассказу приятеля без должного энтузиазма. Но тот продолжил: «Правда, с тех пор как я вернулся, и то и другое само ко мне липнет. Деньги появляются сами по себе. Удачные проекты плывут в руки. Контракты подписываются сами собой. А роскошные бабы так и вешаются на шею. Ты же сам знаешь, что меня бросила жена… А теперь она рыдает у моих ног и хочет вернуться. Только вот назад я ее не возьму. Зачем она мне, дура толстожопая, когда вокруг полно роскошных баб?»

Картина, тотчас же привидевшаяся Шурику, была заманчива. Вероломная предательница, размазывающая потеки туши по опухшей, изуродованной рыданиями физиономии. И его холодный вердикт – пошла вон, катись к своему художнику, дура толстожопая.

Закончилось все тем, что в тот же вечер Шурик выяснил у приятеля адрес турбюро, которое устраивает столь замечательные духовные путешествия. Через пару недель визы были готовы, и Шурик улетел в Индию.

– Сначала я не понимал ничего. Антисанитария, все какие-то тощие, с безумными глазами. Раскачиваются, повторяют одно и то же, – закатив глаза, Шурик принялся монотонно распевать: – Оммммм, Оммммм, Омммммм…

В нашу сторону начали поворачиваться удивленные лица. Заметно напрягся метрдотель. В венецианских ресторанах не привечают чудаков. «Давай уйдем!» – взмолилась Настасья.

Я постучала Шурика по спине. Пропев еще парочку леденящих кровь «Оммммм», он замолчал, открыл глаза и некоторое время удивленно на нас смотрел, как будто бы никак не мог взять в толк, где он находится.

– Ну вот, на чем я там остановился?… Ну да, ну да… Короче, сначала я был растерян и напуган. Но потом как-то незаметно втянулся. Я понял, что все эти странные вещи делаются не для самовыражения, а для того, чтобы остановить ход мысли. Успокоить сознание и стать настоящим. Я увлекся медитацией и понял, что все, что было до этого, было неправдой. Я метался, играл в какие-то игры, делал вид, что живу… И тогда я продал квартиру и переехал в Индию насовсем.

Я потрясенно молчала. Шурик был для меня привычным московским атрибутом. Не могу назвать его лучшим другом. Но все же раз в пару недель я привыкла забегать к нему на бокальчик пива с креветками. То были мирные полусемейные вечера. Мы вместе варили креветки, резали сыр, потом вставляли в видик комедию или ужастик. Чаще всего я оставалась ночевать, иногда и со всеми вытекающими… Никогда, ни одной минутки я не была хотя бы немножко в Шурика влюблена. Но все-таки… Смешной, родной, нелепый Шурик похоронен, а вместо него на белом свете обитает незнакомый мне тип с ясным взглядом и чуждыми для меня убеждениями…

– Мира, только не думай, что я сошел с ума, ладно? – Он заискивающе заглянул мне в лицо. – Нет, я не отношусь к избранным, которые выбирают путь отшельничества. Буддизм для меня – это, скорее, способ самоуспокоения, обретения счастья, в том числе и в самых примитивных его проявлениях.

– Что ты имеешь в виду? – нахмурилась я.

– Понимаешь, я потерял интерес к тому, что раньше мне казалось важным. Зато обрел кое-что большее.

– А нельзя ли поконкретнее? – Настасья начала выходить из себя.

– Ну вот, например, раньше я много пил. Иногда курил травку. А теперь мне этого совсем не надо. Потому что я и так всегда слегка пьян и невероятно расслаблен. Иногда я покупаю хорошее французское вино, но не чтобы развеселиться, а просто так, из гурманских соображений. Потерял интерес к газетам, к телевизору. Зато мне вдруг захотелось увидеть мир. Мне наплевать, какая на мне одежда. Но иногда я иду в бутик и покупаю себе что-нибудь из новой коллекции Кавалли. Уже не как потребитель, а как эстет.

– Ну и как вам новая коллекция Кавалли? – слегка оживилась Настасья. – Мы с Мирой тоже собираемся нагрянуть в Милан.

– Замечательно, – без интереса ответил Шурик, – и потом, у меня появилось много новых друзей. Среди них есть известные и успешные люди, – тут он назвал имена парочки солидных телеведущих, одного модного театрального актера, скандальную участницу реалити-шоу и пяток манекенщиц с примелькавшимися фамилиями.

– Они все твои друзья? – не поверила Настасья.

– Ну да, – улыбнулся Шурик, – если не веришь, могу фотографии показать.

Не дождавшись ответа, он закинул руку за спину и на ощупь достал из рюкзака пачку перевязанных аптекарской резинкой снимков. Мы с Настасьей разложили фотографии на столе и с удивлением констатировали, что Шурик не приврал. На всех снимках были запечатлены он собственной персоной плюс все те знаменитости, о которых он с гордой небрежностью только что упомянул. То он сидел у костра со всеми пятью манекенщицами, то купался нагишом в их же компании, то ел что-то вроде фисташковой халвы с телеведущим, то сидел в позе лотоса, а по обеим сторонам от него – актер и участница шоу.

– Они все тоже живут в Индии? – потрясенно спросила Настасья.

– О нет, – рассмеялся Шурик, – не обязательно жить в Индии постоянно, чтобы постичь истину. Они тоже медитируют, приезжают к нам время от времени. Мы не только занимаемся духовной работой, но и просто весело проводим время… Ходим на пляжные дискотеки, иногда курим гашиш…

– Но ты же сам только что сказал, что потерял интерес к нормальным человеческим развлечениям? – нахмурилась я.

– Ну да, главным образом да, – ничуть не смутившись, подтвердил Шурик, – но иногда позволяю себе расслабляться и таким способом. Не как простой обыватель, а как экспериментатор… Знаете, девчонки, вам тоже надо обязательно поехать в Индию!

– Спасибо за приглашение, но мы уже собрались в Милан, – отчеканила Настасья.

– Одно другому не мешает. Я не стал бы вас приглашать, если бы не видел, как вам это нужно, – Шурик накрыл мою руку своей, – Мира, ты выглядишь просто ужасно. Никогда тебя такой не видел. Если честно, сначала я решил, что у тебя стряслось какое-то горе.

– Что, правда? – Я испуганно потрогала прическу. Вернее, прическу я уже два месяца делать ленилась, просто стягивала отросшие волосы в хвост. Так было намного удобнее.

– Да и ты… – он перевел сочувственный взгляд на Настасью, – ты же могла бы быть красавицей, а вместо этого мотаешься чучелом по миру… Тебе просто необходимо отдохнуть и нащупать внутри себя сексуальную богиню…

У Настасьи изменилось лицо. Не говоря ни слова, она со стуком отодвинула стул и дернула в туалет, к зеркалу.

– Зачем ты так? – укоризненно спросила я. – Моя подруга красотка. И она болезненно относится к своей внешности. Теперь она будет тебя ненавидеть.

Раньше Шурик расстроился бы, услышав, что он невольно стал объектом ненависти симпатичной девахи, но теперь он просто равнодушно пожал плечами.

– На всех не угодишь. Но ты подумай о том, что я сказал. Слушай, Мир, не могу оставаться с вами дольше. У меня паром. Но вот тебе мой адрес в Индии, – он что-то нацарапал на салфетке, – был очень рад тебя увидеть! Думаю, эта встреча не случайна, как и все, что происходит в мире.

С этими словами он отчалил, по-отечески поцеловав меня в макушку. А я сначала доела свой тирамису, потом – яблочный пирог Настасьи. Крепко задумавшись, я теребила в руках салфетку с адресом Шурика. А что, если в его словах есть доля истины? Мы и правда жутко устали. Видимо, я и в самом деле выгляжу не ахти, какой смысл Шурику врать? И потом, у меня никак не вылетали из головы его слова: он все равно пьет вино, но не как алкоголик, а как гурман. Он покупает модные тряпки, но не как потребитель, а как эстет. Курит гашиш и шляется по диско-party, но не как обыватель, а как экспериментатор.

И самое главное – он был влюблен в некую девушку, а теперь ему на нее совершенно наплевать. Уж не там ли, в загадочных, пропахших сандалом ашрамах, находится и мое лекарство от томной бессонницы? Уж не там ли я забуду имя, которое не первый месяц кровавой мозолью застряло на кончике моего языка?

Тем более что мы с Настей давно ломали мозги над тем, куда бы отправиться после Италии. Она предлагала Нью-Йорк, потому что там отличные магазины и все якобы недорого. А меня уже от ее мини-шоп-туров подташнивало, так что я склонялась в пользу Карибского острова Санта-Люсия.

Если пораскинуть мозгами, то какая разница, где именно получить свою порцию экзотики? К тому же, я слышала, что пляжи Гоа ничуть не хуже, чем бухточки Карибского бассейна.

О неоднозначном впечатлении, которое произвел на нас город Дели с его шикарными кварталами, фантастическими восточными лавками, похожими на пещеры Али-Бабы, в которых хотелось остаться навечно, с детьми, как ни в чем не бывало испражняющимися прямо на городских мостовых, с полусгнившими нищими, похожими на зомби, которые тянули к нам свои изъеденные проказой руки, выпрашивая доллар, мы расскажем как-нибудь в следующий раз.

Лучше уж сразу перенесемся в низкогорный район Гималаев, который отметил на карте Шурик. На самолете местной авиакомпании мы добрались до небольшого городка у подножия гор, а уже оттуда на такси последовали в указанном Шуриком направлении. Таксист долго торговался с нами, но его дикция была настолько безобразна, что мы не поняли ни слова. Каково же было наше удивление, когда за полуторачасовое путешествие с нас было стребовано всего восемь долларов. При этом мы обе не сомневались, что водитель нас безбожно обхитрил. Эта страна начинала мне нравиться – интересно, а в местных бутиках такие же жизнеутверждающие цены?

Таксист высадил нас прямо посреди дороги. Чумазым пальцем с обкусанным ногтем он тыкал то в нашу карту, то в лесную глушь.

– Наверное, он хочет сказать, что нам надо туда, – несмело предположила я.

– Я думала, что мы доедем прямо до места, – растерялась Мира, – он же не считает, что мы сами попремся через лес черт знает куда?

– По-моему, он пытается сказать, что это совсем недалеко, – подбодрила ее я.

Таксист же был малым энергичным, он не стал встревать в наш разговор, зато расторопно выкинул из багажника своей раздолбанной машины наши рюкзаки и шмякнул их прямо в пыль.

– Эй, поосторожнее, – прикрикнула я, – это все-таки «Мандарина Дак»!.. Мира, если ты настаиваешь, мы можем вернуться обратно!

– Целый день мучиться в душном аэропорту, примчаться на край земли, чтобы даже не найти, что искали? – возмутилась она. – Меня одно интересует – как ты собираешься ходить по лесу на каблуках?

Скоростные передвижения на каблуках – мой любимый вид спорта. Несмотря на то что ноги мои были стерты в кровь, а лак с туфельки облупился, настроение мое отчего-то было приподнятым.

Идти нам пришлось недолго – Шурик оказался отличным картографом. Несколько сотен метров – и вот сквозь ветки деревьев мелькают отблески костра и слышны веселые голоса (как же давно не слышали мы русской речи!).

Мы долго думали, под каким предлогом подобраться к медитативному лагерю, о котором рассказывал Шурик. Примут ли нас за своих? Не прогонят ли прочь? Ведь среди обитателей лагеря есть знаменитости, а всем известно, насколько капризно звезды относятся к своему окружению. Чтобы сразу дать понять, что я тоже не «шиком» брита, я надела свои парадные босоножки Гуччи, что в условиях каменистых гор смотрелось как минимум странно. Сцепив зубы, я мужественно скоблила каблуками острые камни, и мне почти не было жаль тех пятисот долларов, которые были отданы в свое время за жестоко уничтожаемую обувку.

Мира тоже заметно нервничала. Она даже не поленилась наштукатурить лицо плотным слоем тонального крема и заплести волосы в косички, которые она упорно называла негритянскими, хотя они тянули разве что на узбекские, потому что их было всего десять.

Мотивация у нас была разная.

– Как ты думаешь, они нас не выгонят?

– Сейчас и узнаем.

Но напрасно мы волновались – нам даже делать ничего самим не пришлось. Едва заметив вдали наши фигуры, обитатели лагеря сами поспешили нам навстречу. Вели они себя так, как будто бы мы были дорогими гостями, ожидаемыми не первый день. А когда выяснилось, что мы еще и из Москвы, радости их не было предела.

А потом мы еще упомянули, что являемся друзьями Шурика… Даже странно, что небритый худощавый тип, похожий на бомжа, имел здесь такой авторитет.

С самого первого взгляда становилось ясно, что люди эти – особенные, хотя, когда мы увидели их впервые, они были заняты самым что ни на есть банальным делом – варили вегетарианский суп.

– Лука надо бы побольше, – советовала девушка с длинными светлыми волосами, длинными незагорелыми ногами и ясным взглядом, – и получше его прожарь, получится вкуснее.

Еще и часа не прошло, как мы познакомились с этой колоритной компанией, а у меня уже было полное впечатление, что я общаюсь с ними не первый год. Даже Мира, которая обычно впитывает все новшества со свойственной ей осторожностью, чувствовала себя как рыба в воде. Она сидела на корточках рядом с молодым знаменитым поп-исполнителем и, преданно заглядывая в его просветленное лицо, на ощупь чистила картошку.

Всего в лагере находилось семь человек.

Исполнитель ритмичных поп-напевов – мускулистый брюнет с татуированным тарантулом на предплечье и кошачьей пластикой. Дрессированный в жестких условиях шоу-бизнеса, он вел себя так, словно за ним круглосуточно наблюдали сотни телекамер. Звали его Павел Подаркин, и рядом с ним я ощущала некоторую неловкость, потому что он был явно ознакомлен с большинством негласных женских секретов и потому выглядел гораздо более ухоженным, чем я сама. На его безупречно загорелом теле не было ни единого волоска – увидев, что мой взгляд застыл на его изящно вылепленных икрах, Подаркин с улыбкой объяснил, что пользуется эпилятором. Его брови были тщательно выщипаны и выкрашены в рыжеватый цвет. От него пахло индийскими ароматическими палочками и кремом для лица «Эсте Лаудер».

Две манекенщицы-близняшки, смешливые и вертлявые. Им было по восемнадцать лет. Угловатые, как подростки, веснушчатые, безгрудые, одетые в одинаковые льняные шаровары – они с таким наслаждением вкушали собственную молодость и беззаботность, что мне хотелось беспричинно им улыбаться. Их смех был заразнее вирусного гриппа.

Женщина лет двадцати пяти с глубоким грудным голосом и тяжелым взглядом, которая воплощала собою все то, что мы с Мирой дружно ненавидим. У нее была фигура Мерилин Монро – тончайшая талия, тяжелый, вызывающе торчащий вперед бюст и широкий зад, которого она ничуть не стеснялась. Она была из молчунов и предпочитала загадочно улыбаться да сверлить окружающих задумчивым цепким взглядом. Сразу становилось понятно, что она здесь на правах красавицы – все мужчины норовили занять место рядом с нею или, по крайней мере, обратиться к ней с каким-нибудь вопросом. Ее имя было таким же манерным, как и она сама, – Лиана.

Сорокалетний атлет, который так гордился своими чудесно сохранившимися рельефами, что даже вечером предпочитал передвигаться по лагерю топлесс. Он представился как «Армен, генеральный директор кинокомпании». Из-под опущенных ресниц я лениво наблюдала за тем, как под бронзой его холеной кожи перекатываются железные мускулы.

Интересно, что чувствовала Мира, когда в первый раз увидела своего пресловутого Валерия? Ощущала ли она щекочущее покалывание во всех двадцати пальчиках?

Я всегда была неравнодушна к убийственному сочетанию мужественности и зрелости и все никак не могла понять, есть ли ему до меня какое-то дело. Иногда он перехватывал мой взгляд и улыбался, но не делал никаких попыток к тактическому сближению, несмотря на то что я одна занимала просторное бревно и приземлиться рядом со мною было проще простого.

Рослая блондинка скандинавского типа, на которую все смотрели с нескрываемым уважением, ловя каждое ее слово, даже если она рассказывала похабный анекдот. Все называли ее Шакти, и впоследствии мы узнали, что она была здесь кем-то вроде духовного лидера. Именно под ее руководством и проходили занятия медитацией. Сначала меня это удивило и даже немного задело – ведь Шакти на вид казалась моей ровесницей, и вот теперь выясняется, что она посвятила себя духовной работе и заслужила уважение масс, в то время как я сама пропустила молодость между пальцев, интересуясь исключительно обывательскими ценностями. Но потом выяснилось, что Шакти сорок один год, и я немного успокоилась. Ничего, до сорока мне еще долго, может быть, я тоже смогу стать чьим-нибудь духовным наставником. Например, Мириным, а то что-то в последнее время она лишилась большей части своего здравого смысла.

Тощенький малорослый блондин в очках с толстыми линзами и с клочковатой бороденкой. Мы с Мирой долго пересмеивались и не могли понять, как такое чудо могло затесаться в богемную компанию. Блондин был молчалив и даже не потрудился представиться. Мы узнали о том, кто он, намного позже, в Москве, – увидели его фотопортрет на обложке известного бизнес-издания. О, как я кусала локти, когда прочитала о том, что похожий на гибрид геолога и компьютерщика тип – чуть ли не олигарх, нефтяной магнат.

– А мы знали, что вы приедете, поэтому специально готовились, – улыбнулась Шакти. При этом глаза ее оставались холодными и серьезными, чувствовалась в них какая-то опасная глубина. Во всяком случае, мне отчего-то не хотелось встречаться с ней взглядом.

– Вы медиум? – вежливо поинтересовалась Мира.

Шакти расхохоталась:

– Не надо быть медиумом, если у тебя есть мобильный телефон и друг по имени Шурик.

– Он вас предупредил? – удивилась Мира. – Странно… Мы же не говорили ему, когда именно собираемся к вам нагрянуть и собираемся ли вообще… Мы даже не были уверены, найдем ли вас здесь.

– О, на этот счет не волнуйтесь. Здесь всегда кто-нибудь находится. Я сама живу здесь почти постоянно, восемь месяцев в году… А Шурик – отличный психолог. Он почти точно рассчитал, когда именно вы появитесь. Мол, возьмете несколько дней тайм-аута, а потом дернете к нам.

Я хмыкнула и решила, что на самом деле странного типа из Венеции и мою подругу связывали куда более глубокие и интересные отношения, нежели она пыталась представить.

– Он описал вас довольно точно, – Шакти смотрела на меня так, словно она была хирургом-убийцей, а я – предполагаемой жертвой ее садистских экспериментов, – во всяком случае, я издалека вас узнала. Что ж, располагайтесь, чувствуйте себя как дома. У вас есть с собой палатки?

– Мм-м… Мы как-то об этом не подумали, – пробормотала я, – а что, разве здесь ночами холодно и дождливо?

– Вовсе нет, – улыбнулась она, – что ж, не беда. Что-нибудь придумаем. Можете пока познакомиться со всеми, а через полчаса будет ужин.

Мы появились в лагере как раз вовремя – компания собиралась ужинать. Шакти предупредила, что после трапезы состоится вечерняя медитация, поэтому набивать желудки не стоит.

Получив свою порцию жидковатого супа, я вспомнила пословицу про Магомета и гору и уверенно двинулась в сторону Армена. Заглянув в его тарелку, я испытала некоторую неловкость – суп плескался на самом донышке, в то время как изголодавшаяся я с трудом балансировала, чтобы сытная жижа не полилась из миски через край. Он перехватил мой взгляд.

– Не страшно. Пройдет время, и ты тоже привыкнешь мало есть. А сейчас просто необходимо подкрепиться после такой дороги.

А улыбка у него была такая, что у меня даже пропал аппетит. Я давно заметила, что лучшая диета – это предвкушение головокружительного приключения. В данном случае приключение обещали его глаза – темные, смеющиеся – и такая глубина в них чувствовалась, такая темная бархатная пропасть, что у меня пересохло во рту, а тарелка с супом принялась вибрировать в дрожащих пальцах. Может быть, причиной тому помешательству была не только близость волшебного мужчины, но и свежий теплый воздух Гималаев, и пряный аромат тлеющих свечей, которые Шакти сжигала в огромном количестве.

Тем не менее я бодро зачерпнула ложкой суп, который показался мне божественным, несмотря на некий странный привкус.

– Значит, вы и правда снимаете кино? – светски полюбопытствовала я, стараясь смотреть не на него, а на суп в тарелке.

Его глаза могли деморализовать даже монахиню. А в суповой тарелке отражался полукруг луны.

– Можно сказать и так, – он улыбался одними глазами.

– Возможно, я даже что-то ваше видела?

– Сомневаюсь, – вздохнул Армен, – у меня небольшая студия экспериментального кино. Я не собираюсь завоевывать прокат. Мои фильмы можно увидеть разве что на фестивалях да в частных коллекциях.

– А мне можно ли будет взглянуть… При случае? – обнаглела я.

Он как будто бы ждал моего вопроса.

– И не только взглянуть. Я как раз хотел предложить вам стать моей актрисой. У вас такое вдохновенное лицо…

Некоторым женщинам, чтобы они потеряли голову, надо подарить брильянтовое кольцо. Некоторым (эти представляются мне особенными идиотками) – наплести три короба вранья по поводу их умных глаз, сексуальных губ и нежных волос. Некоторым – посвятить поэму. А вот мне было достаточно намекнуть на присутствующий во мне актерский потенциал, чтобы я сошла с ума и поверила любой байке из классического донжуанского репертуара.

У меня не было никаких поводов ему не поверить. Во-первых, он никак не мог знать, что затаенной мечтой моего детства была именно экранная слава. Когда-то, десять лет назад, я провалила экзамены в три театральных вуза. Во-вторых, очень уж мне хотелось, чтобы озвученный им комплимент был правдой без прикрас.

– Да что вы говорите?!

– Не волнуйтесь так, ешьте, – Армен погладил меня по плечу, – силы вам сегодня понадобятся. А про кино поговорим позже.

– В Москве? – немного разочарованно вздохнула я. – Боюсь, что мы с Мирой не скоро вернемся… Мы, знаете ли, путешествуем. Но если это будет нужно для работы в кино, – я решительно сдвинула брови, – то я готова прервать наше турне.

Моя готовность развеселила кинопродюсера.

– Зачем же идти на такие жертвы? А съемки могут состояться и здесь.

Я удивленно оглянулась по сторонам. В отблесках костра жители лагеря вяло ковырялись ложками в тарелках. Мира по-свойски оседлала колени нетрадиционно ориентированного певца, и, судя по всему, он был совсем не против.

– Здесь? Но… Ох, что-то у меня голова закружилась… Но разве для киносъемок не нужно иметь специальное оборудование? И команду операторов, монтажеров, гримеров?

– Вы говорите о классическом кинопроцессе, – его голос похолодел, – но известно ли вам, что Ларс Фон Триер снял своих «Идиотов» обыкновенной любительской камерой? Жизнь – вот что есть истинное искусство. Я снимаю жизнь, да.

Я окончательно запуталась.

– Значит, вы хотите снять фильм о моей жизни? Но в ней не происходит ничего интересного. Мне двадцать восемь лет, и я пустое место… То есть скоро снова стану пустым местом. Когда наши деньги закончатся… Черт, что я несу? Зачем я вам все это рассказываю?

– А вы ешьте супчик, ешьте, – рассмеялся Армен, – это не совсем обычный суп. Это пища искренности.

То-то мне показалось, что у варева некий странный грибной привкус. Я еще не съела и половины тарелки, а мой язык неприятно потяжелел, по животу разлилось уютное тепло, краски стали тусклыми, а звуки – приглушенными, словно кто-то воткнул в мои уши ватные тампоны.

– Пища искренности? – немеющим языком повторила я. – А чего же сразу не предупредили? У нас есть с собой консервы из свиных язычков.

Он неприязненно скривился.

– Запомни, девушка Настасья, нехорошо убивать животных и поедать их трупы. Это негуманно и несовременно.

– Однако несовременные свиные язычки все же лучше, чем галлюциногенный суп, – собственная шутка показалась мне апогеем комизма. Я смеялась так, что даже выронила тарелку, и остатки жирноватой жидкости были впитаны сухой горной землей.

– Не волнуйся, – шепот Армена был совсем близко, – просто расслабься и плыви по течению… Тебе понравится…

Я поискала глазами Миру – та махнула мне рукой откуда-то издалека… или она была совсем рядом? Армен поднялся с земли, обошел вокруг меня и присел на корточки за моей спиной. Его теплые ладони оказались на моих плечах, я вздрогнула и подалась назад, но его руки напряглись, останавливая. Над головой яркие звезды кружились в бесшумном вальсе. В голове пульсировало: хочу его, хочу его немедленно. Теперь мне было все равно, что наше местоположение трудно было назвать интимным. Мне было все равно, что за нами наблюдают (особенно пристально, как я заметила, нас рассматривала Шакти, которая зачем-то освободилась от одежды и нагишом задумчиво стояла у костра).

– Если хочешь что-нибудь сделать, сделай это, – прошептал Армен.

Его голос раздавался словно отовсюду. Необычное и пугающее ощущение – как будто бы со мною заговорила сама природа. Повинуясь какому-то внутреннему импульсу, я через голову стянула футболку. Моя смелость была адресована Арсену, но обрадовалась почему-то Шакти – вместо того чтобы деликатно отвернуться, она ласково улыбнулась мне. И я осознала вдруг, что в моих действиях нет ничего особенного. Что может быть естественнее обнаженного тела?

Словно подслушав мои мысли (а может быть, я говорила вслух?), жители лагеря поднялись со своих мест и освободились от одежды так быстро, как будто бы они были профессиональными стриптизерами. Моя циничная половинка, почти убаюканная наркотическим супом, тем не менее умудрилась не без удовольствия заметить, что у манекенщиц-близняшек полностью отсутствуют вторичные половые признаки, а у Лианы на бедрах целлюлит. Зато Шакти была сложена как статуя богини – крепкое тренированное тело в нужных местах было плавным и женственно-мягким. Заметив, что я ее разглядываю, Шакти приблизилась. Она смотрела прямо мне в глаза, но обращалась почему-то к Армену:

– Ну что, девушка переборщила?

Я собиралась ответить, что со мною все в порядке, но кинопродюсер меня опередил:

– Похоже на то. Но ты не беспокойся, дышит ровно, разговор поддерживает, даже улыбается.

– Это хорошо, – Шакти нахмурилась, – а то второй Тани Семеновой нам не нужно.

– А кто такая Таня Семенова? – выдавила я.

– Надо же, – удивилась Шакти, взглянув почему-то на мою пустую тарелку, – еще и соображает.

Молодой здоровый организм… Таня Семенова, – она немного замедлила темп речи, как будто бы я была душевнобольной, – это глупая женщина, которая почему-то решила, что наркотики – это и есть наше просветление. Теперь она в психушке. Так что, – она легонько хлопнула меня по носу, – учти, никто не будет кормить тебя грибным супчиком каждый день. Как бы тебе этого не захотелось.

– Да мне все равно, – пожала плечами я.

– Это ты сейчас так говоришь, – загадочно улыбнулась Шакти и перевела взгляд на Армена, – ну что, начинаем ритуал инициации?

– Думаю, пора, – кивнул тот.

– Инициации, – хмыкнула я, – прямо как в фильме ужасов про сатанистов. Вы не заставите нас пить кровь свежеубитых котят?

Шакти погладила меня по голове. То ли у меня поднялась температура, то ли ее руки были трупно холодны.

Нет, я не верю в любовь. И не надо морочить мне голову лирическими сентенциями, и не надо мучить меня бессмысленными напоминаниями о том, как дрожали мои пальцы в руках Валерия, и как я размазывала слезы по обветренному лицу, когда он скрылся за углом, а я осталась на перроне эдинбургского вокзала.

Я знала, что справиться с этой заразой не так уж и сложно. Лекарственные компоненты – время плюс присутствие мужчины, более успешного, знаменитого, притягательного, чем тот, чей образ вот уже не первый месяц мучил меня тоскливой бессонницей.

Положа руку на сердце, я ожидала от гималайской компании чего-то большего. В реальности же богатством выбора данная кучка странноватых индивидов не отличалась. Единственного более-менее симпатичного мужчину тотчас же зарезервировала за собой Настасья – ее интерес к Армену был настолько явным, что я не решилась идти на абордаж.

Подумав, я остановила свой выбор на певце Павле Подаркине. Несмотря на некий гомосексуальный подтекст, он был очень даже ничего. Во-первых, ухоженный, стильный и смазливый. Во-вторых, ни грамма лишнего жира (трясущиеся, как сливочный пудинг, мужские животики вызывают у меня брезгливое отвращение). В-третьих – он звезда, VIP-персона, не чета какому-то студенту из никому не известного северного университета. В-четвертых, определяющим фактором стал его интерес к моей скромной персоне – Подаркин время от времени посматривал на меня и тепло улыбался.

Мы болтали, Подаркин рассказывал о закулисных курьезностях и обещал при случае бесплатно провести нас на концерт. Все остальные спокойно занимались своими делами: субтильный угрюмец чертил какие-то узоры палочкой на земле, Настасья, явно запавшая на кинопродюсера Армена, старательно его очаровывала, Лиана молча ела суп, манекенщицы приглушенно беседовали о чем-то своем… И вдруг я заметила, что взгляд каждого из них все чаще останавливается на мне. Как будто бы компания только изображала расслабленность, как будто бы вечернее меланхоличное поедание супа было лишь прикрытием для чего-то более важного, о чем нам с Настасьей рассказывать не собирались. Мне даже стало как-то не по себе – создавалось впечатление, что компания что-то ждет от меня. Хуже всех умела притворяться красавица Лиана, в ее глазах я с ужасом увидела неприкрытый голод.

Внимательный и голодный взгляд – мурашки по коже. Мне совершенно не к месту вспомнились страшные истории о вампирах и упырях – возможно, находись мы в привычных условиях Москвы, я бы развеяла нахлынувший страх внутренним циничным хохотком, но почему-то поднимающаяся из сырых ущелий пряная южная тьма полностью блокировала мое чувство юмора.

Эх, Настасья, во что мы с тобой опять ввязались?!

И тут же одернула саму себя – все в порядке, дурочка, успокой свои сомнения, делай, что они тебе говорят, Шурик плохого не посоветует…

Настасье же, похоже, было все равно – теперь уже было непонятно, кто кого обхаживает – Армен Настю или она его…

– А почему ты не ешь суп? – спросил Подаркин.

Вздрогнув, я посмотрела на неаппетитную остывшую жижу. С детства питаю нелюбовь к супам, видимо, из-за того, что болезненно-худенькую меня ими старательно пичкали. К тому же, адреналин новых впечатлений был куда сильнее чувства голода.

– Наелась, – я осторожно поставила тарелку на землю.

К моему удивлению, Подаркин поднял тарелку и упрямо протянул ее мне.

– Так не годится. В нашем лагере есть определенные правила. Полноценно питаться должны все.

– Что за странные правила? А если кто-то на диете? – Я кивнула в сторону моделек.

– Неважно, – серьезно сказал Подаркин, – ты должна понять, что уклонение от пищи – это проявление эгоизма. Если ты заболеешь, то мы будем вынуждены прервать медитативные тренировки, чтобы сопроводить тебя в город.

– Я просто супы не люблю, – с извиняющейся улыбкой призналась я, – если ты настаиваешь, то у нас с собой имеется некий провиант. Могу и тебя угостить.

Павел и на этот раз остался непреклонным. Его лицо было знакомо мне по десяткам примитивных ярких клипов, муссируемых музыкальными каналами. В клипах Подаркин был довольным, дебиловато улыбающимся, в рубахах и джинсах «кислотных» расцветок. Сейчас же он без улыбки смотрел мне в глаза, и от этого становилось как-то не по себе. К тому же краем глаза я заметила, что к нам приближается Шакти, на которой не было ничего, кроме отточенного горным солнцем загара. Я вдруг почувствовала себя загнанным зайцем в логове хищников.

– Нет, – тихо, но твердо сказал Павел, – это тоже наше правило. Мы должны есть из одного котла, это объединяет.

– Но я заметила… Почти никто ничего не съел… Да и ты…

И только в этот момент меня осенило. Ну конечно же – суп. Варево явно чем-то напичкано – не думаю, чтобы компашка медитирующих задумала беспричинно нас отравить, скорее всего, речь идет о галлюциногенах или тому подобных веществах. Для меня пока оставалось загадкой, почему наша одурманенность представляет для кого-то интерес.

Не могу сказать, что я яростный противник легких наркотиков, во времена лихой бесшабашной молодости я овладела навыками филигранного скручивания косячков.

– Какие-то проблемы? – улыбающаяся голая Шакти нависла надо мной. Я невольно обратила внимание на ее полную, совершенной формы грудь.

– Мира не голодна, – объяснил Подаркин, кивая в сторону моей полной тарелки.

– Это здорово, значит, у нее большой потенциал, – рассмеялась Шакти, – столько сил! Весь день проходить по горам и даже не захотеть есть. Потрясающий внутренний резерв.

Ее убаюкивающий голос действовал мне на нервы. Она была похожа на хищную пантеру с наглой улыбающейся мордой, которая подобрала мускулы перед решающим прыжком.

– Раз вы сюда приехали, тем более по рекомендации любимого всеми нами Шурика, то вас должны интересовать медитативные техники, – вкрадчиво проговорила она.

Я неуверенно кивнула.

«А может быть, стоило с самого начала послушать Настасью и вернуться в Эдинбург? – Комариный писк задушенной мысли прорвался сквозь пелену самоуговоров. – Чего ты так испугалась, Мира, ведь хуже, чем сейчас, точно не было бы…»

– Сегодня вечером мы, во-первых, займемся подъемом кундалини, – пропела Шакти, – а во-вторых, я расскажу вам о древнейших тантрических медитациях. Дело в том, что большинство европейцев считают, что медитировать означает сесть, расслабиться и «улететь». Но иногда медитация связаны с активными физическими упражнениями, в том числе и дыхательными, во время выполнения которых новичку может стать плохо. Именно поэтому мы и настаиваем, что эти упражнения должны выполняться не на голодный желудок. Теперь тебе понятно, дурочка? А ты подумала, что Павел проявляет агрессивность, да?

Она-то хотела меня успокоить, но ее понимающий и всепрощающий взгляд еще больше меня разозлил. Терпеть не могу таких девиц – тех самоуверенных особ без жировых отложений, которые на непонятных основаниях возомнили себя проницательными.

– Ясно, – сдерживая рвущееся наружу раздражение, ответила я. – Хорошо, раз так, то суп я съем.

Чтобы их успокоить, я зачерпнула полную ложку и отправила ее в рот. И Подаркин и Шакти напряженно за мною наблюдали. Стоило мне сделать глотательное движение, как их лица расслабились и подобрели. Шакти наконец отошла, одобрительно кивнув на прощание. А Подаркин обвил безволосую руку вокруг моего плеча и расслабленно уставился на танцующий огонь.

Убедившись, что никто больше не пожирает меня взглядом, я выплюнула суп на землю. Интересно, а у Настасьи хватило ума проигнорировать ужин? По дороге в лагерь она ныла, что голодна, и упрашивала меня устроить привал. А я – дура из дур (а впрочем, кто мог знать заранее, что так получится) – строго просила ее потерпеть.

Прищурившись, я нашла глазами Настю, и сердце мое опустилось. Гологрудая, веселая, она сидела на каком-то поленце и смеялась, звонко, по-ведьмински. Вокруг нее суетился Армен, который то обглаживал ее голый торс, то что-то нашептывал ей на ухо (может быть, бородатые анекдоты? Уж слишком неестественно звучал ее хохот).

Что ж, хотя бы у одной из нас имеются в наличии ясные мозги, и это уже неплохо.

И все-таки, зачем этим милым людям понадобилось опоить нас зельем? Им-то какая от этого выгода, вот что я понять никак не могла.

– Ну как? – услышала я рядом с собою голос Подаркина, о котором успела позабыть.

– Что как? – удивилась я, но, спохватившись, попробовала придать своему лицу одновременно расслабленное и глупое выражение. – Что-то мне нехорошо… Или хорошо, никак понять не могу…

Еще одна проблема состояла в том, что мне не доводилось близко познакомиться с наркотиками (не считая нескольких выкуренных в юности косячков), поэтому я не была уверена, получится ли у меня правдиво изобразить одурманенную оными особу.

Но Подаркин был непривередливым зрителем, он поверил мне сразу же и безоговорочно.

– О, значит, супчик пошел. Подожди, красавица, то ли еще будет!

– Супчик? – глупо заморгала я. – Супчик-трупчик!.. Ха, ты не находишь это смешным? О, посмотри, какие звезды!

Я изгалялась как могла и в награду получила его теплую улыбку.

– Шакти! – крикнул он куда-то в сторону. – Кажется, и эта готова.

– Отлично, – промурлыкал из темноты голос Шакти, – значит, начинаем обряд инициации.

Хлопнув в ладоши, она закружилась у костра. В руках у Лианы вдруг непонятно откуда взялся барабан; закатив глаза к сумрачному небу, она с остервенением наотмашь била его ладонью. Глухие звуки, набирающие темп, лично мне показались, скорее, зловещими, а не ритмичными. А вот все остальные вели себя как подростки на дискотеке – повскакивали со своих мест и закружились в нелепом отрывистом танце.

«Надеюсь, эти ненормальные хотя бы не являются каннибалами и не собираются заесть супчик нашим накопленным во время гедонических ужинов жирком», – подумала я.

Тем временем танец плавно перетек в коллективный стриптиз. Лиана, коротко вскрикнув, встряхнула плечами, и льняная хламида упала к ее ногам. Армен просчитанным резким движением снял трусы, и даже молчаливый заморыш разоблачился, ничуть не стесняясь своей почти подростковой субтильности, нескладности и безволосости.

Ну а больше всех радовалась моя дурная подруга, которая угостилась отменным количеством галлюциногенного супа. Настасья, раскинув руки, выскочила в центр круга, образованного танцующими телами. Поднявшись на цыпочки, она закружилась, точно прима-балерина, и в какой-то момент едва не угодила пяткой в костер. Все улыбались ей и аплодировали.

В руках у кинопродюсера Армена оказалась камера – я уж даже боялась предположить, где он ее прятал до этого момента. Интересно, зачем ему потребовалось снимать дикие танцы обнаженной Настасьи – может быть, он надеется получить за этот ролик приз от программы «Сам себе режиссер»?

Но, видимо, я переоценила интеллигентность режиссера. Потому что не прошло и минуты, как в центр круга вырвался Павел Подаркин. Схватив Настю за руки, он закружил ее, визжащую, ничего не соображающую, вокруг своей оси. Их странные телодвижения напоминали брачный танец первобытного племени. Когда я поняла, что танцем здесь не ограничится, было уже почти поздно – Подаркин ловко опрокинул хохочущую Настасью на землю и безволосым коленом раздвинул ее ноги.

Взвизгнув, я прорвалась в центр круга.

– Мира! Мира! – подбодрила меня Шакти.

Я плохо соображала, что делаю. В экстремальных ситуациях мой мыслительный процесс замораживается и робко прячется за первобытные инстинкты. Я наклонилась к костру и ухватила тлеющее с одного края поленце.

– А ну прекратите! – мой голос прерывался. – Я вас всех на десять лет в тюрьму упеку!

Я ткнула поленцем под нос Подаркину, тот, по-бабьи взвизгнув, отшатнулся, разжав руки и выпустив Настю. Ее голова безвольно откинулась назад и с глухим стуком ударилась об землю. Лиана уронила барабан на землю. Все в недоумении смотрели на меня. Первой пришла в себя Шакти.

– Девушка, – строго сказала она, – брось головешку. Ты что, не видишь, твоей подруге хорошо?

Я не подумала ее послушаться, цепляясь за свое жалкое подобие оружия, как за саму жизнь.

– Я вижу, что моя подруга ничего не соображает! Я вижу, что вы обманом ее одурманили. Хорошо еще, что я выплюнула суп.

– Я знал, – в отчаянии воскликнул Павел Подаркин, – она странно себя вела… просто я подумал, что на всех по-разному действует пища искренности… – Он осекся и умолк, остановленный красноречивым взглядом Шакти.

– Какие наркотики, девочка? – нахмурилась она. – Мы не употребляем наркотических веществ. Твою подругу опьянил горный воздух и дым костра. Мы ни к чему ее не принуждали, она сама захотела.

– Можешь не оправдываться, мне все равно, – я схватила Настасью за локоть и потянула ее вверх, та с трудом поднялась с земли, – в любом случае, сейчас мы уходим. Забираем свою одежду и сматываемся.

– Ночью? – приподняла брови Шакти. – Это несерьезно. Можете остаться переночевать. Мы ничего вам не сделаем, правда. Утром пешком дойдете до дороги, а я вызову для вас такси.

– Еще чего! – хмыкнула я. – Уж лучше я ноги в ночных горах переломаю, чем еще хоть на минутку останусь в такой компании, как ваша!

– Настасья, потерпи, потерпи, – шептала я одурманенной наркотиками подруге, – вот только доберемся до аэропорта. И махнем на Гоа, к океану.

Мы сидели на обочине дороги, далеко внизу мерцающими огнями переливался город. Хорошо еще, что на правах трезвенницы оказалась я, а не Настасья – с ее врожденным топографическим кретинизмом мы вряд ли нашли бы дорогу обратно.

Земля была теплой и сухой, звезды – огромными и низкими. Мне хотелось спать, а Настасья то неразборчиво пела какой-то французский шансон, то начинала постанывать, словно от еле уловимой боли. Я гладила ее по плечу и полусонно уговаривала:

– До рассвета осталось совсем немного, терпи. Это я во всем виновата. Но, честное слово, я не думала, что так оно будет. Я просто хотела избавиться от… Ох, да что там, все равно ты сейчас не соображаешь ничего. Так уж и быть, разрешу тебе походить по магазинам… Нам надо радоваться, что мы отделались так легко.

Ведь страшно и предположить, в какие неприятности могли вляпаться две почти абсолютно голые девушки – блондинка и брюнетка, оказавшись среди ночи в малонаселенном районе загадочной Индии.

Несколькими месяцами позже, в стылой предновогодней Москве, эта странная история получила продолжение – вернее, логическое завершение.

Дело было на елочном базаре. В очередной раз моя практичность воевала с Настиной расточительностью и болезненной тягой к красивой жизни. Обледеневшими губами Настасья доказывала мне, что миниатюрная голубая ель – это в сто раз лучше и аристократичнее, чем просто пушистая лесная елочка. Мне же казалось бессмысленным украшать скоротечный праздник столь дорогим атрибутом, которому в итоге все равно было суждено оказаться на помойке.

В тот момент, когда я уже готова была вцепиться упрямице в волосы, в наш экспрессивный диалог вмешался голос со стороны:

– Девушки, купите елочные игрушки! Handmade.

Я бы не обратила на торговца внимания, если бы только голос его не показался мне таким знакомым.

Обернулась – так и есть, Шурик.

Чертов Шурик, обида на которого не прошла и со временем.

В безразмерной ушанке, видавшем виды тулупе и огромных валенках, Шурик перетаптывался возле раскладного столика, на котором толпились убогие уродливые Дед Морозы, упитанные Снегурочки и кривоухие зайцы, сделанные самым топорным образом из ваты.

– Вот, – он обвел рукой свое богатство, – на Снегурочек сегодня скидка.

– Шурик? – Я нависла над столиком, не веря своим глазам.

Он растерянно заморгал. Видимо, его деморализовала моя меховая шапка, плотно надвинутая на лоб. Декабрь выдался до противного холодным, а мы были избалованы фирменной мягкой европейской зимой.

– Мира, – прошептал он, – и Настасья. Что вы тут делаете?!

– А где мы, по-твоему, должны быть? – с сарказмом воскликнула я. – В тантрической секте? О, кстати, забыла тебя поблагодарить, нам там были очень рады.

Взгляд его заметался, стараясь не столкнуться ненароком с моим.

– Да ладно тебе, – неуверенно улыбнулся Шурик, – надо быть свободнее, раскрепощенней… Мы живем в век, который больше не несет в себе дурацких запретов.

– А я считала, что мы живем в век, в котором гарантируется свобода выбора, – вмешалась Настасья, – а нас опоили наркотическим супом и едва не изнасиловали.

– Нам еле удалось унести ноги, – подтвердила я, – и все благодаря тому, что я с детства не люблю супы.

– Вы сбежали? – заморгал Шурик.

– А ты как думал?

– Шакти ничего не сказала… Не позвонила. Постойте, так вас… не инициировали?

– А ты-то чего так разволновался? – подозрительно прищурилась я. – Тебе-то с этого что?

У него было такое растерянное выражение лица… И вдруг в моем мозгу что-то щелкнуло, и все встало на свои места.

Шурик! Пронырливый Шурик и его нелепые способы самообогащения! И как я могла поверить в его неожиданное просветление! Для того чтобы поставить ему неизлечимый диагноз, стоило только вспомнить историю с зеленым чаем, который он выдавал за марихуану и успешно некоторое время продавал.

– Постой-постой, – я крепко ухватила его за рукав, потому что у Шурика было такое лицо, словно он собирается сбежать, наплевав на своих уродливых ватных Дедушек Морозов, – Шакти тебе платит, да? Чтобы ты приводил новых людей в ее секту?

– Мира, ну зачем ты так…

– Она ему платит? – дошло до Настасьи. – Так вот на какие деньги ты путешествовал в Италию! А ты знаешь, что мы можем подать на тебя в суд?!

Шурик втянул шею в самовязаный грубый шарф.

– Девчонки… Ну что вы в самом деле, – пролепетал он, – здесь же все добровольно… Я вас не заставлял. Вы сами захотели расширить границы сознания.

– Да, но только мы и представить себе не могли, что для этого нам придется заняться групповым сексом.

– Все относительно, – не к месту возразил Шурик.

– Ладно, – вздохнула я, – еще один вопрос. Сколько же ты получил за каждую из нас?

– Немного, – поспешил заметить Шурик, как будто бы это могло его хоть сколько оправдать. – Мира, ты же знаешь, в каком я положении! Должен же я был как-то перебиваться! Я случайно с ними познакомился… Не понимаю, почему вы так к этому отнеслись, многим даже нравится. Лиану тоже я привел!.. И Павел Подаркин, знаменитость, а тусуется с Шакти уже много лет… В этом ничего страшного нет, дурочки! Она платила мне двадцать долларов, если я приводил новых людей в Москве, и пятьдесят, если я посылал их в Индию… Потому что Шакти там полгода кантуется… Мира, постой, ну куда же ты?

Я молча развернулась и пошла прочь, увлекая за собой Настасью. Шурик что-то кричал нам вслед, но я его не слушала. Елку в тот вечер мы так и не купили.

– Мира, ну не расстраивайся так, – утешала меня Настасья.

– Ты не понимаешь, я считала его другом! – горячилась я. – И он был моим любовником!

– Я так и знала, – вздохнула она, – я сразу догадалась, что здесь что-то неспроста. Он слишком хорошо тебя знает.

– Как он мог? – кипятилась я. – Пятьдесят долларов! Продал нас с тобой за пятьдесят жалких долларов!

– Сто, нас же было двое, – улыбнулась неунывающая Настя. – Мир, нам еще повезло. Ты только представь, чем это все могло закончиться… А вообще, зачем думать о плохом? Лучше вспомни, как мы провели остаток нашего индийского путешествия на Гоа… – И Настя мечтательно шевельнула припорошенными московским инеем ресницами.