Блудная дочь

1. Любовь навеки

Когда-то, в совсем другой жизни, уже достаточно много лет тому назад, жила-была девочка. Послушная, прилежная, старательная. Мечтала о том, о чем мечтали для нее родители. И все шло по правилам, неизвестно кем установленным правда, но шло. И казалось вполне справедливым и разумным. А потом… Потом случилось то, что в сказках называется словом «вдруг».

Полина влюбилась с первого взгляда.

Что ж, с кем не бывает? Ну, она-то думала, что такого не было никогда и ни у кого.

На самом деле она довольно поздно для первого раза влюбилась. В семнадцать и даже больше чем с половиной лет. Без трех месяцев восемнадцать. До этого скрипка мешала, с четырех лет все силы и все время уходили на занятия музыкой. Родители обнаружили талант и взялись готовить из нее мировую знаменитость. Она слушалась всех: и родителей, и деда с бабкой, и грозу своей музыкальной школы, педагога по специальности. Но вот наконец поступила в консерваторию. Всем угодила. Все остались ею довольны. Можно было немножко отдохнуть. Тут-то любовь и настигла. Вообще-то Поля о любви мечтала давно. Она видела, как влюблялись подруги, как забрасывали все на свете ради счастья любви. Но она не могла обмануть чужие ожидания, старалась, училась, подчинялась. Но пришло ее время.

Однажды и навсегда – так решила Полина. У нее все в семье были однолюбами.

Они с подругой после поступления решили поехать в Питер на несколько дней, хоть как-то отойти от экзаменов, сменив обстановку.

У входа в вагон она остановилась: всегда боялась большого расстояния между перроном и ступенькой вагона. Ей мерещилось, что она обязательно провалится в зияющую черную дыру.

Поля закусила губу, отгоняя от себя навалившуюся жуть, и вдруг почувствовала, как ее бережно и крепко берут за талию и ставят на подножку вагона. Она обернулась – этот миг решил всю ее последующую жизнь. Вот такого – большого, сильного и юного – она ждала. А он, наверное, искал такую маленькую, беспомощную, нежную.

Подруга осталась одна в их купе.

Поля и Митя сначала стояли у окошка в проходе, глядя на мелькающие подмосковные станции. Они даже не разговаривали. Их просто тянуло друг к другу со страшной силой. Поля впервые в жизни была уверена, что очень сильно кому-то нравится. И в своих чувствах не сомневалась. Она боялась только одного: что чудо кончится, поезд приедет в Питер, и они с Митей разойдутся в разные стороны, как совершенно чужие люди. И не смогут друг друга найти.

– Зайдем ко мне? – позвал Митя, склонив лицо к ее лицу, как для поцелуя.

Поля ни секунды не раздумывала. Она обрадовалась, когда он запер за ними дверь. Наконец-то они были одни. По-настоящему.

Поезд летел. В купе было темно. Митя поднял штору окна, дорожные огни освещали их проблесками. Все происходило как в красивом черно-белом кино. Поля больше всего боялась, что он догадается о ее неопытности. Она стыдилась своей девственности: почти восемнадцать лет прожила на белом свете и ни с кем не была. Кому объяснишь, что училась, старалась, даже мечтать себе запрещала. Вот дура-то была!

Чтоб показать свою искушенность, она принялась лихо стаскивать с Мити рубашку, как должна была делать, по ее представлениям, сгорающая от страсти опытная любовница. Она где-то видела подобную сцену и старательно ее воспроизводила. Митя, конечно, завелся…

Несся поезд. Неслась отчаянная любовь девушки к единственному и неповторимому.

Рассуждая на здравый рассудок, правильнее было бы сказать: к первому встречному. От которого непонятно чего ожидать.

Но здравый рассудок покинул Полю надолго.

Главным, кроме любви, чувством, которое владело ею в ту первую ночь, был страх во всем его многообразии. Она боялась проявлений собственной неопытности, боли, но сильнее всего пугала ее мысль о том, что поезд остановится, Митя исчезнет и больше никогда не появится в ее жизни.

Он взял ее домашний московский номер телефона. Мобильников тогда ни у кого не было.

В Питере они не виделись: он ехал по делам и менять свои планы не мог.

Время тянулось чудовищно медленно. Она пыталась ходить по музеям, но в висках стучало только: «Митя, Митя, Митя».

– Съездили, развеялись, – злилась подружка, пытаясь растормошить сомнамбулическую Полину.

Ей было безразлично все вокруг. Лишь бы дождаться Москвы, а потом звонка от Мити.

Три дня после Питера она не жила: лежала в своей комнате, повернувшись лицом к стене. Хорошо, что все предки были на даче, иначе лезли бы с расспросами, тормошили. Она думала о них как о чужих, лишних в ее жизни.

Наконец, когда она почти перестала ждать, он проявился.

– Только вернулся, – объяснил. – И сразу звоню.

Он позвал ее к себе. Она немедленно помчалась.

Встретились. Обнялись. Она припала к нему – не оторвать.

Митя смеялся:

– Ты мне не приснилась! Ну и девчонка! Всю дорогу о тебе думал.

– Я тебя люблю! – торопливо целовала его Поля.

Ночь прошла совершенно без сна.

Под утро лежали совершенно обессиленные, счастливые. Митя достал две сигареты, одновременно прикурил, протянул одну Полине.

Она взяла, не раздумывая. Раз любимый уверен, что она курит, отказываться нельзя. К тому же это было так красиво: лежат влюбленные после бурной ночи и устало дымят в потолок.

– Ты – боец! – с уважением похвалил Митя. – Оставайся у меня. Беру тебя в школу молодого бойца. Переезжай давай.

Полина чувствовала себя беспредельно счастливой. Без Мити ей жизни не было. Впервые в жизни она ощущала себя так счастливо зависимой от другого человека. У нее было только одно стремление: покоряться ему, исполнять все его желания, делать его счастливым, заслуживать его одобрение. А главное ее счастье – это она особенно остро и ясно осознавала – оказаться в его объятиях.

Счастье одних оборачивается несчастьем других.

Шок родителей был чудовищен.

Поля выстояла. Не уступила мольбам мамы и бабушки, не дрогнула даже, увидев слезы на глазах деда.

Отец постарел в одночасье. Полина жалела всех, но легко и отстраненно, как героев надоевшего сериала.

Ей самой было нужно лишь одно: Митя.

Все, кто высказывался против, становились опасными, их следовало остерегаться, держась как можно дальше.

Устав от уговоров, криков и слез, семья следила, как Полина преувеличенно резко, уверенно и быстро собирает свои вещи, как складывает ноты, застегивает футляр скрипки, поднимает сумку.

– Креста на тебе нет! – зарыдав, прокричала бабушка.

– А на тебе есть? – со спокойной улыбкой спросила уходящая навсегда светлой дорогой к вечному счастью внучка.

Непонятно и смешно было слышать всхлип о кресте воинствующей до последнего дня атеистки-бабушки, которая совсем недавно с едкой иронией высмеивала подруг своего пионерского детства, на старости лет крестившихся и исправно посещающих церковные службы.

Когда ее самые близкие – дочь и зять – решили креститься, бабуля фыркнула:

– И этим моча в голову ударила!

В дискуссии с ней никто не вступал, но решение родителей было менее понятно Поле, чем бабушкина реакция.

Совсем недавно бабушка рассказала, что уже не раз видела во сне всадников, стремительно мчащихся по небу на крылатых огненных конях.

Во сне она стояла на коленях в бескрайнем пустом поле и, подняв голову к небу, следила за вереницей огненных коней.

Вдруг последний из всадников обернулся. Лицо его было суровым. Он погрозил коленопреклоненной бабушке и исчез в густом дыму и пламени вместе с остальными.

– Тебе бы в храм сходить, мам, со священником поговорить, сон непростой, – встревожилась дочка.

– Еще чего! – гордо возмутилась бабушка, как юная умирающая атеистка из памятного многим поколениям советских людей талантливого стихотворения поэта Эдуарда Багрицкого «Смерть пионерки».

Тогда у нее ума хватило.

А теперь вдруг эти дурацкие крики о кресте. Пустилась во все тяжкие…

Так легко думала Полина, сбегая по лестнице все дальше от квартиры, где оставалось лишь ее бесцветное скучное прошлое.

2. Школа молодого бойца

Жизнь у них с любимым пошла красивая и веселая. Мите было двадцать три. Он закончил скучный технический институт, но занимался каким-то непонятным бизнесом. Полина не вникала каким. Ей это было совсем неинтересно, да и какая, в общем-то, разница?

Жили они в просторной квартире одни: родители Мити преподавали далеко-далеко, в Мексике, в престижном, по мексиканским канонам, университете. Контракт подписали надолго. Жилье доверили сыну. Поначалу-то они надеялись и его с собой забрать, но он не согласился: в Москве происходило самое интересное. И умный человек мог очень хорошо разжиться деньгами.

Какое счастье, что он не согласился уехать! Ведь они тогда не встретились бы! Не узнала бы Поля своего счастья!

Стоял знойный душный август. Митя иногда убегал по делам, но не очень часто. Они были почти всегда вместе. Одни. Все, что между ними происходило, Митя называл «школой молодого бойца». Он, на правах старшего по званию, объяснял «молодому бойцу» Полине ее обязанности и права. Уговор был такой: приказы старшего по званию выполняются немедленно, без обсуждений и пререканий. Старший же по званию обеспечивает молодого бойца всеми возможными радостями жизни, удовольствиями и материальными благами.

Митя так вжился в образ старшего по званию, что никогда не называл Полю по имени. Только «молодой боец» или «беби» в особенно личные минуты.

Поля наслаждалась бездельем, лишь изредка берясь за скрипку. Она читала модные журналы, которые тогда стали выходить на русском, и узнавала кучу интересного про то, как обольстить мужчину, как быть желанной. В журналах предлагалось заниматься сексом везде. Ничего в этом стыдного не было: только интерес в мужчине пробуждался еще более сильный. По мнению журнальных советчиц, стыд надо было с позором гнать куда подальше и предлагать своему партнеру самые рискованные ситуации. Тогда он будет чувствовать дух приключения, столь необходимый существу мужского пола, и никогда не заскучает со своей авантюрной подругой. Поля пока еще не очень легка была на выдумку, но старалась очень.

Однажды они занимались «этим» в лифте. Сначала они были одни. Митя хлопнул «молодого бойца» по попке велел: «Беби, давай». И беби старалась вовсю. Тут лифт остановился. Они так и застыли: Поля в своей мини-юбке, прижавшаяся спиной к разгоряченному Мите. Бабулька-соседка спросила: «Вы вниз?»

– Нет, пока наверх, – ответил Митя.

Двери лифта съехались. Они продолжили движение. На верхнем этаже лифт попридержали. Совсем ненадолго.

Все и вправду вышло здорово! Такой кайф! И то, что бабка даже не заподозрила, заставляло их дико смеяться, вспоминая.

Поля все время удивлялась тому, как они понимали друг друга. Иной раз просто глазами. Это же просто чудо какое-то! Действительно, встретились два близких человека, у которых нет ни стыда друг перед другом, ни тайн. Только желание дарить радость.

Радости-то у нее прежде совсем не было. Одни преодоления и старания угодить. Ее педагог по специальности была уверена, что, только полностью подчинив себе ученика, можно создать из него настоящего профессионала. Во время занятий она ругалась как… даже трудно подобрать сравнение. Гадко ругалась. Могла закричать:

– У тебя руки из жопы растут!

Или:

– Играешь, как пьяный солдат после оргазма!

Много чего вкладывала в детские уши. Про пьяного солдата с оргазмом Поля услышала лет в десять и смысла долго-долго не понимала. Просто слово само по себе очень не нравилось. Но привыкла сносить все. Еще и дома доставалось. Конечно, не такими словами, но давили по-страшному.

Теперь-то она понимала значение многих слов… И ничегошеньки в них плохого не видела.

– Накося! Выкусите! Хватит! Наслушалась я вас – всю жизнь мне отравили!

Сейчас, в жару, они слонялись по квартире голыми. Так было прохладней, и время не тратилось на раздевание, когда хотелось любить друг друга. Митя приходил в восторг, когда голенькая Полина брала скрипочку для ежедневных своих занятий, поднимала руку со смычком, откидывала голову.

Лилась музыка, восторженно застывал ее муж (так она его называла и вслух, и про себя). Правда, надолго застывать ему не удавалось. Потерпев немного, командир бросался к молодому бойцу и отдавал очередной приказ, которого, по установленным правилам, ослушаться было нельзя. Да у молодого бойца и в мыслях не было не подчиниться приказу!

Жила тогда Полина только в присутствии Мити. Стоило ему отправиться по делам, она начинала ждать. Не могла ни заниматься, ни читать, ни даже слушать музыку. Залезала в кровать под простыню и хотела только одного: заснуть, чтоб проснуться, когда он вернется. Если уснуть не удавалось, она просто лежала, вспоминая, как они встретились, как она его увидела, как все у них было в последний раз, перед его уходом, и о том, что бы еще такого необыкновенного изобрести, чтоб он восхищался своим молодым бойцом.