Глава 3
Сквозь призму откровения
Сегодня я снова после длительного перерыва взялась за свои «Блики памяти». И опять преддверием к этому послужил наш разговор с Аней, и снова он происходил в её машине по дороге из издательства.
Дело в том, что в своё время я часть воспоминаний отдала почитать Лизе Нестеровой, своей близкой подруге и по совместительству директору нашего издательства. Мне хотелось узнать её мнение - стоит ли продолжать и читабелен ли текст вообще. Рукопись она взяла с энтузиазмом, но на этом всё и затихло. Глава «Бликов» пролежала у неё больше года, и я сомневаюсь, что она её прочитала. Во всяком случае, реакция её была более чем индифферентна, и никаких рекомендаций от неё как от будущей «простой читательницы» я не получила. В сентябре 2000 г. при странных, на мой взгляд, обстоятельствах, не предупредив меня, Лиза решила «распустить» издательство. Странных потому, что всё происходило в какой-то тайне от меня. А ведь я была не только подругой, но и соучредителем издательства. Причём я же и пригласила когда-то Лизу заменить предыдущего директора. В её дела я практически не влезала и старалась как можно меньше появляться в издательстве - дала Лизе полную свободу действий. Поэтому, возможно, и не смогла предугадать её намерений. Мне позвонила одна из подлежащих увольнению сотрудниц, спросив, почему, мол, вы, Елена Иосифовна, согласились закрыть издательство. А я ни сном, ни духом. Я, конечно, понимаю, что Лизе надоели бесконечные проблемы. Её «достали» просчёты персонала, с которым она, кстати, носилась, как с детьми или с домашними животными, - по отношению к своим работникам она постоянно повторяла, что «мы в ответе за тех, кого приручили». Ей надоели долги, хотя и не такие большие, как раньше, когда она приняла издательство и, можно сказать, «вытянула» его, и с которыми она, возможно, хотела расплатиться, распродав нехитрое имущество издательства - книги да старые компьютеры. Но то, что она не посвятила меня в свои планы, заставило меня заподозрить Лизу в каких-то тайных замыслах или временном помутнении рассудка. Правда, она аргументировала это тем, что не хотела на меня «вешать проблемы» и сама искала нового директора для издательства, но тщетно. Скорей всего, безоговорочно решив переехать в деревню на постоянное жительство и бросить работу, она посчитала, что без неё всё пойдёт прахом. Но, как известно, незаменимых людей не бывает. Словом, выяснив ситуацию и слегка «наехав» на Лизу, в спешном порядке начала искать нового директора. Причём сделать это надо было в течение трёх дней, так как наше «выяснение отношений» состоялось 18 сентября, а 1 октября Лиза уже переселялась в Тверскую область.
Перебрав в уме всех возможных кандидатов, я остановилась на одном знакомом ещё по «Компьютрейду», но за неимением под рукой его телефона и из-за позднего времени, отложила разговор назавтра. «Утро вечера мудренее» - гениальная поговорка. Как всегда на рассвете я проснулась с убеждением, что это, не такое уж привлекательное место надо преложить Ане, моей старшей дочери. Это было накануне её дня рождения - 19 сентября. Ей исполнялось 33 года - возраст Христа, сакраментальное число, которое просто обязано быть судьбоносным. Я восприняла это как знак свыше. А для неё - новое дело, возможно, приближающее к «месту» Служения. Аня прекрасно понимала, какие трудности её ожидают, но, «прислушавшись к внутреннему голосу», сказала, что это «её дело», и с моим предложением согласилась.
Забирая у Лизы документы и деловые бумаги по издательству, Аня по моей просьбе взяла и рукопись «Бликов». И вот, передавая их мне, она, извиняясь, сообщила, что прочитала всё «без моего разрешения». Я не то что возмутилась, а даже обрадовалась, так как всегда испытываю смущение, когда прошу кого-то что-то сделать для меня, тем более читать то, что, возможно, им и неинтересно. Но Аня меня заверила, что читала с большим интересом и ждёт продолжения. Этого было достаточно, чтобы возродить во мне желание продолжить свой труд.
Воспользовавшись случаем, я поделилась с дочерью своими сомнениями по поводу этической правомерности тех мест, где я называю людей и вещи их настоящими именами, а, кроме того, иногда употребляю сленг и крепкие выражения. Но она резонно заметила, что в наше время этим никого не удивишь - ни здравствующих, ни усопших. Действительно, или не совершай тех поступков, которые считаешь постыдными и чего будешь стесняться в будущем, или заранее будь готов к тому, что «всё тайное становится явным». Это я говорю в том числе и себе, потому что подспудно опасаюсь реакции своего мужа на откровения моего прошлого! Но ведь прошлого! И потом, стараясь сохранить внешнюю благопристойность, мы постепенно становимся ханжами, осуждая других и забывая о своих подобных «подвигах». Почему, собственно, я должна потакать этому, а также своему желанию казаться лучше? Ведь, не пройдя путь «воров и блудниц», не познаешь и многого другого. Всё, что было, - моё, мой неотъемлемый опыт, мои необходимые ошибки, мои ухабы и ямы, без которых мой путь не был бы моим путём. Я никогда не искала проторённых дорог и всё-таки вышла на простор. Значит, нет греха в моих поисках и падениях! Разве люди, погрязшие в стереотипах общепринятой морали, могут быть судьями? О нет! Опыт каждого из нас прекрасен, и в том, что мы совершаем, есть неведомый нам замысел и заложен некий высший смысл.
Мне было 32 года. Я уже 8 лет была замужем за Юрием Гантманом, оператором-постановщиком киностудии «Мосфильм». Жила в престижном доме на ХЛАМе - так именовали улицу Черняховского. Эта аббревиатура составлялась из слов: художники, литераторы, артисты, музыканты, объединяя расположенные в районе метро Аэропорт одноимённые кооперативы. Мой муж получил звание Заслуженного деятеля искусств, состоял в Союзе кинематографистов. Благодаря этому мы принадлежали к киношной элите. Мы посещали Дом кино в дни премьер и фестивалей, общались с известными людьми и имели право отдыхать в Пицунде. Правда, этими же привилегиями обладали директора гастрономов и бань. В общем, «зашибись»! Какая скука!
Не говоря о работе, чем же была заполнена моя жизнь, естественно, совершенно неправедная? Любимое домашнее занятие - чтение. Читала я в основном фантастику и романы из «Иностранки». Иногда в экспедициях удавалось купить что-то интересное: книги в основном я привозила из глубинки, где это тоже было дефицитом, но не таким, как в Москве. Читать я могла часами, забыв обо всём на свете.
Ане было уже 13 лет, и особого внимания она не требовала. А может, я была недостаточно внимательна к ней, уделяя большую часть свободного времени чтению, своим мимолётным увлечениям и посиделкам с подругами. В последние годы я мало обращала внимания и на своего мужа, хотя всё ещё следила за его внешним видом: покупала одежду, разные мелочи и иногда даже сама стригла. Но со временем он стал казаться мне скучным занудой, но в то же время - не хуже других мужчин. В отношениях с мужчинами меня привлекала игра - понравиться, увлечь, довести до кондиции. Это в некоторой степени меня развлекало, в этом был и некий спортивный интерес. При этом желательно было увлечься и самой. Это чувство влюблённости, которое я, признаюсь, педалировала в себе, приносило ощущение временного счастья и приводило меня в некоторую эйфорию. Я «летала на крыльях», берегла свою влюблённость, как хрустальную вазу, стараясь продлить её жизнь как можно дольше. Но всегда заранее знала, что скорый конец моего чувства близок.
И однажды утром я просыпалась с пустым сердцем и полным равнодушием к вчерашнему объекту моей влюблённости. И тогда наступал завершающий акт игры - я «разбивала вазу», отворачивалась от предмета своего былого увлечения. «С глаз долой - из сердца вон!» Наверно, такое отношение к противоположному полу более присуще мужскому характеру, но, я думаю, и многое другое во мне не совсем сочетается с расхожим представлением о том, что присуще женщинам. Через мою жизнь прошла череда мужчин, не оставивших в ней никакого. И память моя сохранила жалкие обрывки образов, имён, встреч и совсем не сохранила «постельных» сцен. Постель была для меня неотъемлемым атрибутом любовных похождений, который всегда был где-то на задворках. И зачастую интимные отношения служили тем самым орудием, которое разбивало мою «хрустальную вазу». Мне нравился флирт, но мало интересовал секс. Юра не раз говаривал, что когда-нибудь я найду себе любовника, который будет только чесать мне в голове, и всё. И я буду с ним счастлива! Но такого я не нашла до сих пор! А тогда я их меняла, как перчатки, естественно, стараясь сохранить всё в тайне от мужа. Думаю, он подозревал меня в изменах, но закрывал на это глаза. Ещё когда Юра предлагал мне пожениться, у нас возник это вопрос. Я сказала, что не хочу официально оформлять наши отношения, так как боюсь потерять самое дорогое - свободу и независимость. Но он меня уговаривал, мотивируя это тем, что я всё равно не свободна: у меня дочь и связанные с этим обязанности.
«Мы будем жить вместе… Хочешь, я буду сам провожать Анку в школу, чтоб ты могла поспать? И по хозяйству всегда помогу, и ничего взамен требовать не буду… Кроме одного: если будешь гулять, то не на студии!» В общем, уговорил. В шутку, сев за пишущую машинку, я составила договор между нами, где основным и единственным пунктом было предоставление мне полной свободы, - и он его подписал. Я спрятала договор в шкатулку с документами, сказав, что всё это хоть и с юмором, но вполне серьёзно.
Правда, условия договора я исполняла спустя рукава. Экспедиция, как правило, сводила на нет все мои благие намерения…
Лица моих бывших любовников иногда вдруг возникают на экране телевизоров, в прессе - и тогда я вспоминаю о них и узнаю их дальнейшую судьбу. Других неожиданно встречаю где-то, например, на международной выставке или во Дворце съездов, но так и не подхожу. Зачем, у нас нет ни общих интересов, ни притаившейся в глубине душевной близости. А может быть, боюсь, что в моей расплывшейся фигуре и постаревшем лице они не признают прежней Лены, и хочу остаться в их воспоминаниях всё той же очаровательной красоткой?
В конце 70-х годов в свои 32 года я была ещё достаточно хороша. С тоненькой талией, со вкусом одетая, пышные рыжеватые волосы и свежее личико. Выглядела я значительно моложе своего возраста и привыкла быть объектом повышенного внимания мужчин. Да и женщины мне часто делали комплименты. Особенно я нравилась почему-то женщинам немолодым: матерям подруг и друзей, тёткам мужа. Я, конечно, уделяла своей внешности больше внимания, чем в юности, но этим не злоупотребляла. Моя внешняя привлекательность была обыденной данностью для меня.
Тот мой облик сохранился не только на фотографиях. Частенько он мелькает и на телеэкране, когда повторяют музыкальный фильм «Сватовство гусара». Полк гусар во главе с артистом Боярским под звуки бравого марша въезжает в город, а молодые купчихи приветствуют его, «в воздух чепчики бросая». И я среди них, крупным планом у окна посылаю воздушные поцелуи, а затем плавным движением бросаю, только не чепчик, а шарф. То в белом парике, то в чёрном. Это было лето 79 года прошлого столетия, можно сказать, в прошлой жизни.
Светлана Дружинина, с которой, как я уже писала, я встретилась на своей первой короткометражке, а потом стала и соседкой по дому, пригласила меня на свою картину ассистентом художника по костюмам. И так получилась, что актриса, которая должна была участвовать в групповке, не пришла. Светлана попросила меня надеть её костюм и занять место в окне. Я никогда не стремилась в актрисы, тем более, что на съёмочной площадке им приходилось напряжённо работать, включая время на грим, одевание, заучивание роли и тому подобное, - в общем мало приятное и обременительное занятие. Но в этом случае, чтоб выручить Светлану, к которой я относилась с большой симпатией и уважением, я согласилась. Теперь я очень этим довольна и благодарна Дружининой - она подарила мне на будущее отражение моего живого прошлого. В начале ноября в Доме кино на премьере «Сватовства гусара» она, представляя как режиссёр-постановщик членов съёмочной группы и актёров, не забыла представить и меня, сказав, что я «буквально своей прекрасной грудью закрыла амбразуру».
Итак, я была прекрасна, когда стояла в сиреневом платье, которое сама связала, предварительно распустив мужнин свитер. Я причёсывалась, стоя перед огромным зеркалом в холле Дома кино, прихорашиваясь перед банкетом, по традиции сопровождающим киношные премьеры. А справа маячили фигуры двух юношей, облик которых как бы растворялся в серебристом свете люстр и тумане памяти. Помню только тёмные кудри одного из них и глаза цвета голубиных крыльев - нечто напоминающее головку ангела на фресках европейских художников.
Потом был банкет в ресторане Дома кино, шутки, тосты… Слева от меня оказался незнакомый мне гость, который представился Резниковым. Я сделала вид, что мне хорошо знакома его фамилия, но понятия не имела, кто это. Как оказалось, он был известный представитель, как сейчас принято выражаться, шоу-бизнеса. Пристал он ко мне со страшной силой и всё с одной просьбой: дать телефон для сына своей знакомой, который «буквально влюбился с первого взгляда», увидев меня в холле. Юноша якобы был ещё и сыном очень известного дирижёра Кондрашина, о котором я, далекая от музыкального мира, ничего не знала и не слышала, кроме фразы «оркестр под управлением Кирилла Кондрашина». Это имя было отзвуком, оставшимся в памяти от радиопередач, которые в свою очередь тоже служили фоном чего-то расплывчатого. У моих родителей, как и у моего мужа, была привычка держать на кухне постоянно включённым приёмник, а концерты, как известно, излюбленная палочка-выручалочка тех, кто составляет программы. Впоследствии назойливое бормотание из приёмника стало и для меня естественным, только радио сменил телевизор - так я стала всегда пребывать в курсе всех событий.
Но вернусь к событиям тридцатилетней давности, как оказалось, сыгравшим большую роль в моей дальнейшей жизни. Тогда за праздничным столом Резников меня так достал, отвлекая от более интересных разговоров, что я продиктовала телефон. Но тут же об этом забыла. Тем более, что в конце вечера возникли другие проблемы. Провожать меня увязался директор Экспериментальной телестудии Марьяхин, мужчина представительный и мною доселе очень уважаемый. Он предложил подвести меня домой, и я не предполагала, что могут возникнуть какие-то осложнения. Не доезжая до моего подъезда метров сто, он неожиданно остановил машину и проявил прямо-таки юношескую прыть, и намерения его были вполне определёнными. Я была в замешательстве, так как не знала, как себя вести, чтобы улизнуть без потерь. Дело не в том, что я не умела давать отпор мужикам, а в том, что Марьяхин был парторгом моей партячейки, работодателем моего мужа, в общем, мы, мелкие сошки, были в его власти. Поэтому я опасалась проявить грубость, чтоб его не обидеть. Всё кончилось тем, что я выскочила из машины и помчалась к дому через дворы, при этом понимая, что в его возрасте и с его комплекцией он вряд ли бросится мне вдогонку. Забегая вперёд скажу, что, несмотря на мои опасения, эта история не имела никаких негативных последствий. Случайных встреч с ним в коридорах студии я старательно избегала, даже на партсобрание не пошла, сказавшись больной. А через пару месяцев он скоропостижно скончался.
Вслед за банкетом прошла череда Октябрьских праздников, которые мы, как всегда, бурно встречали в компании друзей. Было, наверное, 9 ноября. У меня сидела Женька и ждала телефонного звонка от своего любовника. Чтоб никто не мешал разговору, она отослала Юрку на рынок, «за капустой, а то голова болит с похмелья». Назавтра мы собирались к Наташке на день рождения - она устраивала девичник - и обсуждали, что ей подарить. В это время раздался звонок. Женька бросилась к телефону, но разочарованно протянула трубку мне:
- Иди, твой хахаль звонит!
- Да нет у меня никакого хахаля! - лениво отмахнулась я. Наверно, не туда попали.
- Да тебя, тебя! Иди скорее, только говори побыстрее, а то Юрка вернётся, а мне должен (не помню кто) позвонить! - нервничала Женька.
На другой стороне провода оказался тот самый «сын знакомой», который, представившись, стал настойчиво просить о встрече. Я увиливала как могла, но грубо оборвать разговор было не в моих правилах.
- Ленка, заканчивай трёп! Да договорись ты как-нибудь, только вешай трубку скорее! - вопила над ухом Женька.
- Хорошо, - и тут сработало обычное клише: - Большой театр и шесть часов вечера.
Я так спешила, подгоняемая Женькой, что даже телефона у него не успела взять, исключив возможность отменить встречу. Рассудив, что смогу встретиться с молодым человеком, практически не прерывая свой путь к Наташке на проспект Вернадского, я успокоилась. Таким образом, за выделенные ему 15 минут я собиралась успеть интеллигентно отделаться от непрошеного ухажёра. Совсем не прийти мне мешало чувство долга - раз уж договорилась, будь добра исполняй обещание… Так я познакомилась с Андреем Кондрашиным.
Мы встретились на ступеньках Большого театра. Как сейчас мне видится - в руках у него был цветок. Он был хорош собой, высокий, прекрасно одетый - но возраст! Он явно был лет на двенадцать моложе! Скорее всего, он ошибся в оценке моего возраста. «О нет, я не могу с вами встречаться! - заявила я. - Вы так молоды, а мне уже, между прочим, тридцать два года!» В моём представлении, юных мальчиков заводили себе дамы бальзаковского возраста, к категории которых я себя ещё не причисляла. Мне казалось, что в таком неравном альянсе есть что-то постыдное, чуть ли не сексуальное отклонение. Но Андрей повёл себя очень корректно и, соглашаясь более не досаждать мне, попросился всё-таки сегодня сопровождать меня к подруге. Понимая, что препираться нет ни времени, ни желания, я взяла его с собой.
Тогда Андрей поразил меня и моих «баб» своей нарочитой вежливостью и предупредительностью. Например, стоило мне встать, как он тоже немедленно вскакивал, чтобы отодвинуть мой стул, а затем таким же образом помогал сесть. Я, конечно, была знакома со светским этикетом, но в такой тёплой компании это было занятно. Вообще, он всячески выражал своё уважение и обожание, развлекавшее меня и моих подруг. При том совсем не курил и не пил, зато мне не забывал подливать регулярно.
Застолье кончилось не поздно, и он предложил заехать к его друзьям, жившим по соседству, - семейной паре на чашечку кофе. Наташка с Лизкой стали меня подзуживать, типа «слабо тебе, что ли!», и я, будучи слегка навеселе, согласилась. Никаких интимных планов у меня не было, скорее наоборот. Я доверилась благопристойности «семейной пары», и на такси мы прибыли к ним в гости. Нас действительно встретили милые молодые люди: он - кавказец, она - русская, но с каким-то провинциальным акцентом, зато очень тактичные: ушли на кухню, а мы оказались в комнате одни. Андрей усадил меня в кресло, напротив нас на импровизированном журнальном столике появились коньяк и сигареты - и потекла тёплая беседа… о чём, не помню. Я прилично выпила, и, понимая, что меня соблазняют, была достаточно сдержанна - вела круговую оборону. Хозяева куда-то окончательно исчезли, как объяснил Андрей, до утра, предоставив нам полную свободу. Хмель постепенно выветривался, и я решила, почему бы и не остаться, хотя при этом и подумывала, а может, лучше смыться? «Мне надо позвонить, где это можно сделать?» - спросила я, всё ещё не решив окончательно: остаться или найти предлог, чтоб вовремя уйти. Он подвёл меня к окну, откинув штору, и показал внизу темневшую среди сугробов телефонную будку. «Но только сумку оставь, а то я опасаюсь, что ты сбежишь». - «Надо же, какой проницательный!» - подумала я и ушла звонить. Спустилась на лифте, прошлась по свежему морозному воздуху и, окончательно отрезвев, сообщила по телефону мужу, что останусь ночевать у Наташи. Чтоб он не звонил, предупредила, что телефон у неё не работает и я звоню из автомата. (Уезжая от Наташки, мы договорились с ней на «всякий пожарный», что трубку она снимать ни при каких условиях не будет до тех пор, пока я не перезвоню ей особым кодом: звонок и трубку опустить, повторить приём ещё раз, а потом уже звонить нормально.) Юрка воспринял это спокойно, как в порядке вещей. Привык уже. Я частенько оставалась ночевать у подруг - а они все, кроме Женьки, были в то время не замужем.
Так вот, позвонив мужу, я повернула назад к дому, и, о ужас! Я не знала, куда мне идти. Вот это чувство полной растерянности я запомнила как самое яркое пятно того вечера. Стою я одиноко неизвестно где, ночь, людей не видно, денег ни копейки… Наверное, в этот момент я окончательно отрезвела. Дом помню - вот она, белая «башня», слава богу, с одним подъездом. Расположение квартиры тоже отпечаталось в голове, а вот этаж… И тут всплывают в памяти две пары ярких полосатых плавок, сушившихся на балконе на фоне звёздного неба. Это меня так поразило (зима ведь, мороз), что я спросила у Андрея, откуда они там взялись. «Мы с Зауром (так, кажется, звали хозяина) вчера были в бассейне…» Спасительные плавки! Судорожно пошарив глазами, я нашла их на балконе 14-го этажа! Как маяк, они указали мне путь в постель к Андрею. А утром он готовил мне завтрак, всячески ухаживая и опекая, будто это я была младшая, а не он.
Оказалось, что ночные хозяева - на самом деле гости, временно живущие в квартире Андрея. Так что у моего новоиспечённого любовника была «хата» - большое удобство, облегчающее отношения, и большая редкость в столь юном возрасте.
Ко всему прочему, у него была Мама! Мама, наверное, было основное, ради чего потрудились боги, стараясь нас познакомить…
Нина Леонидовна появилась неожиданно, чуть ли не во вторую нашу встречу. Оживлённая, интересная, шикарно одетая в серую норку дама ворвалась в квартиру Андрея с возгласом:
«Мальчики, девочки, я за вами. Поехали на концерт в Зарядье!» Похоже, она знала, что Андрей завёл себе новую пассию, а именно меня, и безудержное любопытство не позволило ей дольше выжидать, когда можно будет познакомиться. Тем более, что «друг» Резников, который в те времена был действительно на правах друга семьи, ей обо всём доложил. Наверное, я ей понравилась, хотя я чувствовала себя не в своей тарелке: мало того, что её сын значительно младше меня, так ещё, как нарочно, всё моё лицо накануне покрылось мелкой красноватой сыпью - очередная вспышка аллергии на что-то. Кроме того, я была в рабочем наряде, что, по моему мнению, не соответствовало намечаемому мероприятию. Но Нина Леонидовна уверила меня, что выгляжу я отлично, и на концерт мы поехали. Нина Леонидовна сама вела машину, что мне очень импонировало. Мне нравились такие самостоятельные современные женщины, сохраняющие при этом женственность и изящество. На студии были не редкостью дамы, которые сами сидели за рулём, но, как правило, они относились к категории «коней с яйцами» - по-мужски курили и злоупотребляли крепкими выражениями. Мать Андрея представляла же тот тип женщин, который мог бы служить для меня образцом и объектом подражания. К тому же она была очень мила со мной и без умолку говорила. В частности, я узнала не только всю печально-счастливую историю об её избавлении от мужа, дирижера Кондрашина, оставшегося, кажется, в Голландии, но и то, что её любовник (надо же, какое совпадение) младше Н.Л. лет на пятнадцать. То есть поставила все точки над «и», показав таким способом, что совсем не против увлечения сына взрослой женщиной, а скорее даже наоборот, всячески его благословляет.
В дальнейшем Н.Л. проявляла ко мне неизменное внимание, однажды прямо затронув тему, почему бы мне не стать её невесткой. Она приглашала меня на разные мероприятия даже без Андрея. Однажды ей даже удалось вытащить меня на лыжную прогулку, хотя это было мало привлекательным для меня занятием. Вообще, к спорту я не была приучена с детства, не приобщилась к нему и в зрелые годы. Причина, наверное, в том, что я не люблю себя напрягать - если можно избежать лишнего давления на себя, я это делаю. Правда, иногда приходилось заниматься каким-либо видом спорта, но, как правило, в угоду мужу или любовнику - как способ совместного препровождения времени. Так, с первым мужем немного каталась на лыжах. А вот байдарку, которая меня сама везла, я любила. Но к спорту этот вид развлечения не причисляла, так как он приносил удовольствие, не требуя особого напряжения сил. Коньки тоже не очень привлекали, а «гоняться» на скутере - это мне нравилось. Верхом ездить приятно, а ловить рыбу - скучно. В общем, если не требуется физических усилий, но разнообразно и приносит новые впечатления, это ещё может меня заинтересовать, а если это спорт ради спорта, мне даже время на него жалко тратить. Например, до сих пор считается очень престижным играть в теннис, особенно на каком-нибудь элитном корте. Даже бездельничая в пансионате деятелей кино и искусства в Пицунде, я не подвиглась на это.
Кстати, в Пицунду, где мы отдыхали с Юрой, приехала и Нина Леонидовна. Юрка злился, всё время ворча: «Что она к тебе прилипла?» Как будто чувствовал, что знакомство с Ниной будет началом конца нашего союза. Мне же нравилось общаться с ней. Она мне казалась эталоном интеллигентной, но в то же время свободной женщины. Людмила Резник-Ткаченко, о которой я расскажу ниже, в своей книге ни о чём назвала Н.Л. «одной светской дамой» с налетом скепсиса и, я думаю, немалой долей завести. Мне эта «светскость» в Нине импонировала - это было не только умение красиво одеваться, соблюдать этикет, но и масса других тонкостей, из которых, собственно и состоит видимая часть светскости. В ней сочеталось неуловимое очарование живого ума, противоположного занудству и пафосу, и шаловливость девочки: жизненная, женская мудрость и вечная молодость души. Ей тогда было 50 лет, и я думала, что, когда «вырасту», постараюсь быть такой же. И теперь, двадцать лет спустя, я всё ещё придерживаюсь этого эталона неувядаемого интереса к жизни, интеллекта и уживающихся рядом идеализма, женской практичности и современного прагматизма. И, конечно, отдаю должное роли, сыгранной ею в моей жизни.
Началось всё с того, что, вернувшись из очередной поездки к морю, Н.Л. поспешила сообщить, что на пляже познакомилась с удивительной женщиной, которая увлекается какими-то восточными учениями - что-то среднее между религией, йогой и ещё чем-то… В общем, не совсем понятно, но интересно и притягательно. Эта женщина, а звали её Людмила (Резник-Ткаченко), по профессии якобы журналист, собирала в Москве группы и читала лекции на квартирах. Тогда это было обычным явлением - всё, что было официально запрещено, собирало людей по интересам в подвалах и на квартирах. В Москве того времени бурно процветала так называемая «кухонная жизнь». В гости ходили со своими тапочками и угощениями. Зато собирались часто и дружно. Многие до сих пор испытывают ностальгию по тем встречам и дружескому теплу, царившему на этих «междусобойчиках».
Меня очень заинтересовала тема, которую в общих чертах обрисовала Нина Леонидовна, и я с энтузиазмом поддержала её идею продолжить курортное знакомство. По своей инициативе Нина собрала небольшую группу заинтересовавшихся людей и предложила Людмиле заниматься с нами. Так как мы все были людьми по меркам того времени достаточно обеспеченными, то могли предложить за лекции достаточную сумму, эквивалентную той, что Людмила собирала с группы в 25-30 человек. Нина, естественно, предложила для сборов свою квартиру.
Помню первое занятие. Я с нетерпением ждала этой встречи, так как Нина наделяла новую знакомую эпитетами, от неё же и услышанными, - «Учитель», «Посвящённая», которые произвели на меня сильное впечатление. Но вот она появилась - и меня постигло некоторое разочарование. Людмила как бы не соответствовала тому образу, который возник в моём восторженном воображении. Естественно, первое впечатление складывалось от моего восприятия её внешности. Слишком полная, она казалась какой-то простоватой. Тёмные, небольшие глубоко посаженные глаза, совершенно неинтересная внешне, если не сказать некрасивая, она не привлекала моих симпатий. Немного поговорив о значении дыхания в духовном развитии, она сразу приступила к практическим занятиям йогой. Те упражнения, которые она показывала и которые мы должны были хором за ней повторять, вызывали у меня безудержный смех. Надо было поочередно сопеть одной ноздрёй, а потом, набрав полные лёгкие воздуха, фукать как можно дольше и громче. Так йога сразу впала у меня в немилость как нечто неестественное и напоминающее ленинградскую историю с бодибилдингом.
Под конец занятий Людмила стала показывать нам азы медитации. И тут вдруг я почувствовала нечто! Не сказать, что это было озарение, нет! Это было нечто в тумане, предчувствие, лёгкий бриз… трудно описать. Но я знала, что за этим скрывается именно то, что я давно ищу, то, без чего уже не смогу. Это был фатум, трубный глас судьбы!
Та первая медитация, вернее её техника, так и осталась основой всех других видов медитаций, которые я применяла и которым в дальнейшем стала обучать других.
Людмила проводила её следующим образом:
- Сели ровно, выпрямили спину, расслабили живот.
- Отдыхаем, наши мысли уходят, растворяются, глаза закрыты.
- Мы видим астральный свет сверху, мы стремимся к этому свету.
- Мы открываем вверх наши чакры. Они, как чашечки лотоса, раскрывают свои лепестки вверх.
- Открываем вверх первую чакру, родничок. Устремляемся к свету, и свет пронизывает нас до следующей чакры, двойки - это третий глаз, точка между бровями.
- Проводим луч света вниз через третью чакру - она находится на уровне горловой впадины.
- Следующая, четвёртая чакра, сердце-любовь, это - середина груди, вилочковая железа; затем проводим свет через остальные чакры последовательно: пятая, солнечное сплетение, «воля»; шестая, «сакрал», на уровне половых органов. И, наконец, седьмая - энергия «кундалини», уровень копчика…
- Хорошо. Мы все пронизаны светом. Стоим в свете, пропуская его сверху вниз…
Приблизительно так. Стараюсь воспроизвести в воображении эту первую медитацию, но она сливается с последующими и, наконец, с теми, во время которых стали проявляться образы, возникло разумное видение. Поэтому за точность в описании именно той первой медитации отвечать не могу. Во всяком случае, в тот момент передо мной приоткрылась дверь в мир, который я искала, потому что подспудно знала его, но он покоился где-то на самом дне моего сознания. И вот он начал всплывать, и этот поток нельзя было остановить, да я и не позволила бы никому этого сделать.
Характерно, что основными противниками моих эзотерических занятий стали самые близкие мне люди: родители, Женька и прежде всего Гантман. Он почувствовал прямую угрозу нашему семейному благополучию, моё явное отдаление от него, мой постепенный уход. Моё увлечение становилось для него врагом, который хуже любовников, подруг и т.п. Хотя раньше Юрка сам меня знакомил с некоторыми представителями нетрадиционных наук. Например, однажды в Доме кино мы столкнулись с гипнотизёром Райковым, которого Юра откуда-то знал раньше. Ему даже польстило сделанное мне предложение Райкова стать его ассистентом. Он вроде бы разглядел во мне какие-то необычные способности. Но гипнотизёр вызвал во мне отвращение своим сходством с жабой, и я отказалась - чары гипноза на меня не подействовали. Ходили мы с Гантманом и к его знакомому оператору-документалисту слушать лекции об НЛО, что было очень интересно. Но увлечения «тарелками» не последовало - всё осталось на уровне любопытства. Тем более что в теорию инопланетян Ажажи мне не особенно верилось. Дома у Юры, как и многих интеллигентов, интерьер украшали маленькие скульптуры ангельских головок, найденные во время киноэкспедиций, и было несколько книг по иконописи. Я тоже дополнила эту коллекцию «уведёнными» с «Мосфильма» накидками с золотым шитьём, крестами, в том числе бутафорскими, и сиротливо висящими на стенке резными лампадами. Модных в то время икон, служивших скорее некоторым выражением акта протеста против всяческих запретов, чем символом веры, у нас не было.
Даже Библии в нашем доме не было, хотя некоторые москвичи имели ещё старые издания. Первая Библия ко мне «пришла» опять же через Нину Леонидовну. Она позвонила мне, сообщив, что кто-то из её знакомых продаёт привезенный из-за границы экземпляр, причём очень дёшево - 50 рублей (для сравнения, купленное у неё же золотое кольцо с бериллом стоило 150 рублей, а моя месячная зарплата равнялась 130 рублям). Золото было большим дефицитом, а в то кольцо, которое я приобрела у Нины, был ещё и вправлен восьмигранный берилл - символ мудрости и высшего знания. Это кольцо я посчитала преддверием поджидающих меня открытий, магическим атрибутом, которым, повинуясь неведомому порыву, снабдила меня Нина. А уж Библия - это дело святое, хотя бы и украденная из гостиничного номера (в Европе было принято держать в номерах для нужд постояльцев Библию или Новый Завет). Библия была ещё большим «дефицитом», так как в Советском Союзе не издавалась, как и вся подобная ей религиозная, а тем более оккультная литература.
Этой Библией я пользуюсь и сейчас. А тогда, взяв в руки ещё чуть-чуть пахнущую типографской краской, в чёрном мягком переплёте с красным обрезом книгу, я почувствовала нежность, смешанную с узнаванием чего-то родного, близкого и главное - живого.
Читала я её отрывками, с того места, где откроется, мало что понимая, но впитывала в себя то, что позднее назову «энергией». Особенно меня поразил тогда тот факт, что многое, считавшееся народной житейской мудростью и выразившееся в пословицах, на самом деле взято из Библии и в некоторых случаях слегка перефразировано. Я подумала о том, что многие из хранящих в своём доме Библию на самом деле только пыль с неё смахивали. Так в моих глазах слетал ореол с некоторых представителей интеллигенции, ранее именовавшихся высоко духовными личностями. Ореол святости они сбросили ещё раньше. Так начинали рушиться в моих глазах замки из песка, подпитывающие людские авторитеты и, как правило, построенные ими самими. Боги стали «гибнуть» позднее.
Я и сама хранила некоторые предметы не очень отдалённой «старины», но это доставляло мне не только эстетическое удовольствие, но и, по моему мнению, привносило какую-то загадку и особый дух преемственности поколений в моё жилище. Из экспедиций я привозила не только камни, но и предметы с налётом старины. Например, после возвращения с Кавказа моя коллекция пополнилась старыми подковами, коваными ножами для срезания сот и необычными окаменелостями. А кавказский пояс, украшенный медными гвоздиками, я с гордостью носила на своей талии. Всё это куда-то пропало во время многочисленных переездов с квартиры на квартиру. Однажды чемоданчик с раритетами просто был брошен в одной из старых квартир из-за моего временно-возникшего под влиянием новых взглядов. Я решила, что всякий хлам воспоминаний, утяжеляя мою ауру, тянет назад, мешает продвижению моего духа, и надо расставаться со всем отжившим без сожаления. Тогда я ещё не понимала, что если мне что-то может помешать, значит, это мой дух слаб: он не может противостоять негативным влияниям, и это моя беда и вина, а не того, что мне якобы мешает. Всё лишнее должно отпасть само, незаметно, без усилий, и ничего нельзя «отрывать от сердца» намеренно. Мы не знаем до поры, что на самом деле лишнее и с какими привязанностями нам следует расстаться в первую очередь, что находится на поверхности, а что - в глубине. Не следует вырывать то, что стало тобой, - это приносит боль, с которой предстоит совладать, тратя на это силы и внимание. Это близко к технике «послушания», когда вся внутренняя энергия направлена на глубинный «грех», удалить который невозможно, пока не отпадёт наружная короста. И углубившись в себя, нацелив всю свою силу и суть на это маленькое зернышко, не видишь ничего вокруг. К чему приводят копания в себе - к депрессии и одновременно к самоуничтожению. Подозреваю, что такое «послушничество» инспирировано эгрегором ради того, чтобы не дать человеку, погружённому в себя, возможности объективно анализировать окружающую действительность.
Наши родители принадлежали к поколению воинствующих атеистов. Мы же, воспитанные в послевоенное время, могли причислить себя к атеистам пассивным. Религия была для нас элементом культуры, с которой мы поддерживали ни к чему не обязывающие связи: музеи, памятники старины… В детстве, гуляя с подругами, мы иногда из любопытства заглядывали в церковь, но только мимоходом. Ставили свечи и даже обращались с просьбами к ликам святых, но во всём этом преобладал элемент игры.
Учась в художественной школе, а потом в училище, я, естественно, соприкасалась с религиозными культами, но интересовали они меня тоже с точки зрения визуальной, художественно-исторической ценности.
Например, мы никогда не проходили мимо церкви в Сокольниках. Роспись на её стенах производила на меня сильное впечатление, но не религиозное, а скорее эмоциональное, воздействуя своей энергетикой, хотя я тогда подобными понятиями не оперировала. Мне казалось, что все образы этой церкви созданы Врубелем - лики с огромными тёмными глазами были подобны лицам с полотен этого художника. Так ли это на самом деле -до сих пор мне неизвестно.
Весной, кажется, 80 года (похоже, что это было время весеннего равноденствия, 21 марта, когда ещё по оврагам и в тени деревьев лежал снег), я «услышала», что должна креститься. Основанием для этого послужило требование свыше, обоснованное необходимостью выйти из-под власти всякого эгрегора, а у меня якобы оставались связи по крови с еврейским эгрегором. Так я «клин клином вышибала», то есть становилась как бы между влиянием всех эгрегоров. Для меня это была магическая операция. Так что ритуал крещения я восприняла не как таинство, с трепетом и религиозным экстазом, а как необходимое действие, не вызывающее никаких эмоций. Я понятия не имела, крестят ли в наше время вообще, а тем более взрослых, и поделилась со своими проблемами с Андрюшей Кондрашиным. Он предложил мне съездить в подмосковный посёлок Переделкино, где он не раз бывал. Он вспомнил, что там есть действующая церковь и даже отдельное здание крестильни. Я где-то достала крестик, возможно, даже из мосфильмовского реквизита, повесила на серебряную цепочку, и с тем мы отправились в Переделкино. Всё прошло как по маслу. Сначала мы заняли очередь на регистрацию, потом заплатили какие-то гроши, и нас отправили погулять до часу дня, когда батюшка должен был приехать и приступить к крещению.
Переделкино - красивое место, пропитанное духом элитарности мира искусства. Мы прошли мимо заколоченных домов и жилых дач, отдавая дань уважения их былым и настоящим владельцам. Затем заглянули на местное кладбище, где Андрей провёл меня к могиле Пастернака. К самому памятнику я не подходила, побоявшись утонуть в сугробе подтаявшего снега. Андрей же, сам пописывающий неплохие, на мой взгляд, стихи и относившийся к поэзии с большим пиететом, даже положил на могилу букетик цветов.
К назначенному времени мы вернулись на церковное подворье. Кроме меня в этот день должны были крестить ещё несколько младенцев, которых держали на руках их будущие крестные родители. Батюшка был весёлый рыжий мужик лет сорока. Оглядев меня с ног до головы, он внимательно обозрел Андрея и произнес, обращаясь ко мне: «А у тебя есть крёстные?» И предупреждая мой ответ, заметил: «Крёстным отцом не может быть тот, с кем ты потом будешь жить как с мужчиной!» Затем, уже обращаясь к Андрею, весело продолжил: «Ну решай! Будешь крёстным али нет?» - «Нет, конечно!» - поспешил отречься от отцовства Андрей.
- А как же мне без крёстных родителей? - расстроилась я.
- Да никак, вспоминай свою родную маму - она будет тебе вместо крёстной матери, - ответил батюшка.
- Она умерла, - с сомнением проговорила я, про себя расстроившись, что крещение, видимо, не состоится.
- Тем более, будет у тебя защитница на небе! - обнадёжил меня батюшка и повёл за собой в крестильню.
Крестильная зала представляла собой большую квадратную комнату, на середине которой стояла купель. Икон было немного, зато по всему периметру стен на уровне потолка были крупно написаны изречения, которые хором мы читали, ходя гуськом вокруг купели вслед за батюшкой.
Младенцев батюшка макал в купель, потом их обёртывали пелёнкой и держали на руках крёстные родители.
А мне батюшка приказал раздеваться.
- Как, совсем? - изумилась я.
- Ну да! Вон, ступай за занавеску, а потом опускайся в купель.
Купель за занавеской оказалась небольшим бассейном, примерно два на два метра, в который можно было спуститься по ступенькам. Я выполнила распоряжение батюшки - разделась и вошла в воду, встав спиной к ступенькам. Всё-таки батюшка, хоть и служитель церкви, но мужчина. Батюшка, некоторое время поколдовав с младенцами, появился надо мною с большим кувшином и принялся меня поливать холодной водой (наверное, святой). Затем дал простыню и велел, обмотавшись, босиком выходить в залу.
Когда я вышла, уже с крестиком на груди, который мне надел батюшка, он приступил к замечательному обряду, о котором я раньше никогда не слышала. У тех младенцев, которые имели жалкие волосёнки на голове, он отстригал ножницами прядки, сматывал в клубочек и бросал в купель. Затем он подошёл ко мне и отхватил здоровенный локон (волосы тогда у меня были почти до талии). На мой недоумённый взгляд он ответил:
- Они же лысые, а у тебя много волос. Я твои за место их брошу в воду, если потонут - недолго им жить, а если будут плавать, значит, Бог им долгую жизнь пошлёт, - объяснил он, наматывая на свой палец отдельные пряди и делая клубочки.
Все клубки из моих волос топорщились на поверхности.
Так с тех самых пор я стала крещёной христианкой, хотя веры в традиционном смысле это мне не прибавило.
В церковь я заходила, даже научилась креститься, что иногда и делаю под сводами храма, когда чувствую в этом потребность или необходимость, но при этом читаю «свою», рождающуюся изнутри молитву, обращаясь не к окружающим меня иконам, а к высшему, безликому и не имеющему образа божеству. Итак, мои занятия эзотерикой продолжались. Сначала Юра не особенно противился, по-видимому, считая, что «чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало». Наверное, он расценил, что это моё увлечение менее угрожает его покою, чем мои «походы по подругам». Меня же постепенно захватывало. В свободное время я предавалась медитациям, хотя и не знала точно, зачем я это делаю. Та ментальная база, которую я получала от Людмилы, меня уже не удовлетворяла. Возникало слишком много вопросов, ответы на которые частично я искала в скудной доступной литературе. Не могу точно восстановить последовательность событий, но, кажется, в это время мне в руки попали ксерокопия книги Блаватской «В дебрях Индостана», «Роза мира» Даниила Андреева и отрывки из книг Алисы Бейли. Блаватскую я прочитала взахлёб, так как эзотерика в её описаниях удачно уживалась с приключениями и экзотикой неведомой Индии. Тогда только можно было мечтать о дальних путешествиях, и мистика Востока удваивала интерес. Даниил Андреев мне показался занудным, и я его читала с пятого на десятое. А вот от Бейли пришла в неописуемый восторг, ничего при этом не поняв. Но в тех отрывках из «Трактата о Семи Лучах» было нечто завораживающее, «моё!», необходимое как воздух. «Дайте мне продолжение!» - попросила я Людмилу. «Вам ещё рано!» - отрезала она. «Ну и ладно, я сама буду биться и искать. А то больно умная, знает, рано мне или нет!» - возмутилась я в душе. И решила добиться всего сама, правда, чего именно - плохо себе представляла. Наверное, во мне проснулось моё овновское упрямство, и впервые где-то в уголках души обнаружилось честолюбие: «Я достигну больших высот, чем Людмила, я могу, и во мне всё для этого есть!»
Я заподозрила Людмилу в том, что она боится расстаться со своим положением Учителя, если вдруг кто-то будет знать не меньше, чем она, а может, продвинется ещё дальше. Так Людмила стала терять свой непререкаемый авторитет в моих глазах. Правда, этому способствовало ещё несколько случаев.
Когда мы только начали свои занятия, флер экстраординарности и мистики вокруг личности Людмилы был очень плотен. Её слова воспринимались с полным доверием, как некие откровения, причём всему придавался какой-то фантастически-эзотрический смысл. Однажды, придя в новой нейлоновой шубе, она, красуясь, заявила: «Вот мне нечего было зимой надеть, и Иерархия прислала мне шубу!» «Потрясающе!» - подумала я и представила себе картину: открывает Людмила дверь, а за дверью на половичке лежит пакет с шубой. Может быть, это и выглядит наивным для моих 33 лет, но это так и было. Какое-то время её слова я впитывала с «открытым ртом», даже не стараясь пропустить их через сито здравого смысла. Я просто витала в эзотерических облаках, не предполагая, что у слова «послать» есть более глубокий мистический смысл, воспринимая всё сказанное буквально. Но и Людмила, прекрасно видя происходящую в наших головах путаницу, не спешила внести ясность.
Через некоторое время Людмила предложила желающим посещать занятия своей знакомой, которая лечила руками и занималась прикладной эзотерикой (как теперь говорят, была биоэнергетиком). Я, конечно, «с визгом» согласилась. Наш преподаватель (её, кажется, звали Валентиной) была очень милой и простоватой женщиной. Стараясь показать нам свои способности двигать энергией предметы, она усилено махала руками над коробочкой от валидола, пока не создавала ветерок, слегка покачивающий тюбик. «Я сегодня не в форме, но делать это надо именно так, как я показываю», - без тени смущения заявила она. Казалось бы, такие эксперименты должны были отбить охоту и веру, но этого не случилось. Я свято верила в возможность животного магнетизма, как это называл ещё Месмер. И потом, я уже сталкивалась с тем, что учителя часто не умеют делать того, чему сами учат. Например, когда я училась в художественном училище, рисование у нас преподавала тётка, видимо, никогда не державшая карандаш в руках. Но теорию она знала очень хорошо, видела наши ошибки, и, как ни странно, ей удалось научить нас неплохо рисовать. Так и знаниям Валентины я полностью доверяла. Энергию, исходящую из моих рук, она нашла самой сильной среди всех своих учеников. Но, думаю, этот эффект был не природным, а сознательно наработанным мною.
Как только я поняла нехитрую технику концентрации энергии в руках или глазах, я сразу стала практиковаться в этом. Ставила пред собой руки на расстоянии 20-30 см ладонями друг к другу, представляла, что в одной из них шарик, и начинала перебрасывать его от одной ладони к другой. Почти сразу стала немного лечить.
Первыми пациентами были, естественно, Женька и Юрка. Ему я сняла отёк ноги, которую он подвернул, и был готов на всё, лишь бы встать и назавтра отправиться на съёмку. Я делала круговые движения правой рукой над его лодыжкой. Но в какой-то момент почувствовала, что боль исходит из другого места, где-то сбоку. Я переместила ладонь, найдя этот поток боли, похожий на нити паутины, которые как бы приникли к моей коже, и стала делать вращательные движения, причём не акцентируя внимания на том, как я это делаю: по часовой стрелке ими против часовой, а подчиняясь интуиции. Левую ладонь я немного приподняла вверх. У меня было ощущение, что через левую руку в меня вливается космическая энергия, давая мне силы, а правая «работает» где-то внизу. Опухоль опала на глазах, оставив синяк. Юра смог наступать на пятку и был в восторге, что не придётся отменять съёмку. Этот случай говорит ещё и о том, что сначала он спокойно и даже положительно относился к моим занятиям.
Женьке я убрала лихорадку с губы. Мы собирались на какую-то гулянку, но неожиданно, прямо на глазах, её верхняя губа стала распухать. Потом появился большой водяной прыщ - просто ужас! «Давай я попробую убрать лихорадку?» - предложила я, хотя не была уверена ни в её согласии, ни в результате. Это для меня тоже был эксперимент. «Делай что хочешь, только помоги!» - потребовала Женька. «Я попробую, но ты должна мне верить. Если внутри тебя будет сопротивление - ничего не получится!» - обезопасила я себя. «Да, да, конечно верю!» Думаю, Женька готова была поверить чему угодно, лишь бы избавиться от такого украшения.
Интуитивно я почувствовала, что ладонь - слишком большая поверхность, чтобы сконцентрировать в ней точечную энергию прыща. Я попробовала пошевелить пальцами и почувствовала, что средний палец правой руки налился горячей энергией. Он стал похож на лазер, который я и направила на злополучную лихорадку. Техника была такой же - лёгкие круговые движения и время от времени «сброс» чего-то, что я «намотала». Наступление этого момента, когда пора стряхнуть нечто налипшие на руку, ощущаешь каким-то седьмым чувством, а потом снова продолжаешь лечение. Когда сеанс окончен - выход энергии прекращается сам. Так и в этом случае: минут через пять энергия «ушла внутрь», а лихорадка превратилась в маленькое красненькое пятнышко, губа опала, а Женька безоговорочно поверила в мои способности, но оговорилась: «Это страшно»!
Так вот, занимаясь у Валентины, я была очень усердна. Почувствовав свои силы, могла уже немного управлять энергией и, когда она «проверяла» силу рук своих учеников, сконцентрировала энергию в ладонях, показав, на что способна.
Вместе с уверенностью, «что и мы не лыком шиты», ко мне стала возвращаться способность трезво смотреть на происходящее. Ко всему прочему, и Валентина внесла свою лепту, однажды обмолвившись, что с Людмилой Ткаченко они двоюродные сёстры, а ещё у них объявились родственники в Америке. «И вот эти родственники прислали нам из Америки одинаковые шубы…»
Только значительно позже я поняла, что имела в виду Людмила, говоря о подарке от Иерархии. А в тот момент авторитету Людмилы был нанесён сокрушительный удар, а за её «посвящённостью» стала вырисовываться обычная женщина. Меня заинтересовало, насколько ординарна её личность или, другими словами, какова должна быть степень святости, чтобы достигнуть её эзотерических высот. Моё любопытство обратилось в сторону взаимоотношения полов. Все темы, которые Людмила затрагивала в своих лекциях, так или иначе сводились к одному. «Может, она просто озабочена?» - поделилась я своими сомнениями с Андреем Кондрашиным и предложила ему проверить. Он тут же согласился на эту афёру, видимо, не питая особого трепета перед ореолом Гуру. По прошествии нескольких дней он доложил, что задание выполнено и что «ничего особенного» и интересного нет. Обыкновенная баба, как и все… А ведь говорила, что «это то же, но только на восхождении». Имелось в виду, что между мужчиной и женщиной всё должно происходить как всегда, но только на высоких энергиях. Надо, мол, медитировать в момент полового акта, тогда он будет «правильным». В общем, победа Андрюши тоже не прибавила Людмиле авторитета. Может ли учитель иметь столько недостатков, думала я. Наверное, именно тогда стала серьёзно задумываться о своих недостатках или «отклонениях», от которых необходимо избавиться, чтобы достичь… чего?! Не знаю чего, но чего-то такого, что потенциально существует и единственное может стать целью существования!
В это время у меня появился некий показатель «отклонений» - чакры. Сначала существовало два альтернативных состояния этих тонких органов - «открытое» или «закрытое». Но вот стало просыпаться астральное зрение, и я начала различать другие состояния чакр - по цвету, массе, составу. Так, проверив себя по состоянию чакр, я обнаружила, что 5-ка, т.е. пятая чакра, расположенная на уровне солнечного сплетения и отвечающая за волю, не соответствует норме. Она была как тёмный ком, похожий на клубок волос. Энергия внутри комка была горячей и тяжёлой. Людмила, с которой я посоветовалась, велела мне работать с током Мории. В процессе медитаций я открыла чакру «воли», а потом призывала на неё энергию Мории, который в интерпретации Людмилы был «Саната-Кумарой аспекта Воли». Это было очень действенное средство. Живот у меня просто разрывался от боли, всё внутри горело огнём. Но я упрямо удерживала поток энергии, раз за разом «разбивая» свой клубок. А потом, однажды, боли прошли, и я почувствовала облегчение.
Правда, вслед за работой, проделанной энергией, пришёл черёд проявления ситуаций, но об этом позже.
Надо сказать, что животом я никогда до этого не маялась, физиологических отклонений у меня тоже никаких не было. Поэтому боль я воспринимала как сопротивление моего тела воздействию высших сил. Могущество космических энергий, с проявленной силой которых я впервые столкнулась в таком объёме и не через посредника, а напрямую, поразило, а поразив, воодушевило на дальнейшую работу.
В это же время мне приснился один из значимых снов. Во снах я тоже искала ответы на многие вопросы, ждала их с нетерпением, и мои ожидания оправдывались. Сны были, как правило, яркими, достаточно понятными и остающимися в памяти после пробуждения.
И вот снится мне сон: я - пальма, живущая в оранжерее. И вот я расту, расту, и… упираюсь в крышу из матового толстого стекла. Я бьюсь об это стекло своей вершиной, мой ствол весь колеблется, как волна. Я напрягаюсь, упираясь всем телом-стволом… И вот осколки крыши разлетаются в разные стороны, и моя вершина с широкими ветвями-листьями прорывается наружу, к бесконечному чёрно-звёздному простору.
Я проснулась с необычайным ощущением праздника и внутреннего подъёма. Я поняла, что совершила прорыв… к чему? Да неважно! Главное, дорога открыта!
Значительно позже я поняла, что так мною было получено то, что называют второе Посвящение*. Вернее, оно мною было получено в предыдущих воплощениях, но я его подтвердила, вернув себе яснослышание и ясновидение и, главное, проложив тем самым дорогу, пусть пока пунктирную, к собственной жизненной задаче, которую потом назову Служением.
После этого я стала видеть ауру целиком. Ещё раньше я замечала, что во время медитации «глаза в глаза» в какой-то момент всё приобретает сначала другой оттенок, а потом, постепенно, погружается в некий светящийся туман. Теперь я отчётливо различала мелкие оттенки и каким-то «шестым» чувством понимала, к какому из органов их можно отнести. Людмила, заметив эту способность, на каждом занятии просила меня «просмотреть» человека и определить меру «открытости» его чакр. Я стала внимательней относиться и к зрительным образам, старалась вызвать их не просто так, а как ответы на заданную тему, хотя и не знала, к кому именно в тонком плане я обращаюсь.
Как раз в то время мне снится ещё один замечательный сон-видение, о котором я уже упоминала в самом начале моего повествования. Почему я не могу однозначно отнести «пришедшее» мне к чему-то одному - сну или видению? Потому что этот феномен нельзя точно определить как сон. Во сне ты действуешь бессознательно, и его энергетика не оставляет следа. Видение, как правило, тоже подавляет волю, в нём действующим лицом становится кто-то другой, а ты просто внимаешь благоговейно. В данном же случае была очень сильная энергетика, которую я могу воспроизвести наяву, моя свободная воля не была ограничена, и присутствовал сознательный контроль над происходящим.
Я стояла на каменной лестнице, окружённой небольшой балюстрадой, спиной ко входу в здание, архитектура которого напоминала классическую. Я смотрела в сад, окутанный лёгкой дымкой. На аллее, ведущей к дому, появилась фигура, вроде бы закутанная в такой же туманный плащ, как и деревья. Я пошла навстречу и прижалась к необыкновенно родному, любимому существу. Это был мужчина, фигурой напоминающий атлета, с лицом, черт которого я не видела, но точно знала, что оно прекрасно. То чувство любви, которое я испытывала в тот момент, просто невозможно описать. Я знала - это «неземная любовь», настоящая, которой на Земле просто не может существовать по определению. Он поднял меня на руки и поднёс к лестнице. Опустившись на ступеньки, он приобнял меня, сидящую у него на коленях, закутав то ли в плащ, то ли в свои крылья.
- Как тебя зовут? - спросила я.
- Фаюм!
- А мы ещё увидимся? - с тоской в предвидении неминуемой разлуки спросила я.
- Да, когда придёт время!
А потом он удалялся по той же аллее, постепенно растворяясь в тумане. А я смотрела ему вслед с непередаваемым чувством печали и счастья одновременно.
Я не заметила, когда проснулась. Лежала с открытыми глазами и щемящим чувством утраты, но одновременно, понимала, что то, что я получила, - есть откровение. Та любовь, которую я испытала в том неведомом туманном мире, показала мне тщету всех земных притязаний на чувства, всю мизерность эмоций, всю их незначительность по сравнению с некой истинностью, которую предстоит познать. Я как бы увидела «свет в конце тоннеля» и одновременно поддержку не просто «с неба», а поддержку возлюбленного.
Имя «Фаюм» натолкнуло меня на мысль заглянуть в художественный альбом. У меня было ощущение, что если я посмотрю соответствующие страницы, то найду существо, которое я видела. Правда, я понимала, что это будет не то лицо, которое скрывалось в видении, а какая-то инкарнация моего Фаюма. Открыв альбом на разделе Египет, я тут же натолкнулась на портрет сероглазого мужчины, немолодого и некрасивого, когда-то проживавшего в одноимённом Фаюмском оазисе, - но это был он, его энергия.
Потом, повинуясь внутреннему порыву, я решила нарисовать, а затем вылепить из пластилина его портрет, но уже «настоящий». И тут я постаралась «увидеть» его в своём воображении и впервые обратилась к своему божественному проводнику по имени Фаюм с определённой просьбой: «Покажи мне лицо, которое я смогу воспроизвести и которое будет наиболее точно соответствовать твоей энергии!»
Облик, который проявился в моём воображении, мало напоминал ангела со светлыми кудрями, которого я ожидала увидеть. Сияющий в астральном мерцании лик скорее подходил бы Люциферу с его мужскими, строгими, но прекрасными чертами. На «Мосфильме» о таких лицах говорили: «отрицательное обаяние», но это было именно в моём вкусе. Может быть, не случайно? Круглощёкий и толстозадый ангелочек вряд ли смог бы меня «зацепить» и заставить подчиняться себе. А тут я сразу покорилась, почувствовав, что его высшая воля сильнее и мудрее моей! Что это ещё и учитель, и наставник, и путеводная Утренняя Звезда.
Бюст из пластилина долго стоял на полке в стенке перед моей кроватью. Вечером, ложась в постель, я обращалась к нему с просьбой, чтоб он послал мне вещие сны, а просыпаясь утром, благодарила за поддержку и просила наставить на правильные действия.
Уже значительно позже, когда я стала слышать, я узнала, что мой Фаюм - это Гермес*, который с тех пор стал моим другом и Учителем.
В начале 2000 года моя знакомая, одно время посещавшая Школу, передала мне книгу «Рыцари Грааля», загадочно улыбаясь: «Елена Иосифовна, я делаю то, что мне сказали, и передаю то, что мне велели передать». - «От кого?» - «Там прочтёте». На развороте книги написано:
«Девочка моя,
Ты в сердце моём -
Всегда будешь жить
На радость с Огнём.
Желаю тебе Свет излучать и в Вечность
Его всем посылать. Я буду рядом с тобой
- помни об этом,
Свет мой родной».
И подпись - «Сириус». Это мой Фаюм! Я узнаю его по почерку его энергии. Спасибо!
Меня часто спрашивают: «Кто ваш Учитель?» Я непременно отвечаю: «Гермес Трисмегист». Хотя и считаю, что понятие «Учитель» не охватывает тех отношений, которые существуют между нами. Иногда я могу сказать: «Гермес - это я». Но это результат общения на тонком плане, где нет границ. Где моя сущность вливается в общее Целое, в которой Гермес - его тонкоматериальная часть. На том уровне мне не надо обращаться к кому-либо: там всё есть одно, и всё есть я. Из того мира, того пространства я черпаю самые высокие и общие знания. От кого они исходят? - Этот вопрос там неуместен.
С Людмилой мы занимались недолго. Наша группа постепенно распадалась - её в основном составляли люди предпенсионного возраста, и их интерес к оккультным наукам был не особенно велик. Постепенно, видимо, подошёл к концу и запас Людмилиных знаний, которые можно было передавать в виде лекций. После окончания регулярных занятий несколько раз мы посещали лекции, которые Людмила читала на более широкую публику. Но они тоже проходили в квартирах её учеников или случайных, временно заинтересовавшихся людей.
Так минуло около полугода. Я успела съездить в длительную экспедицию в Набережные Челны, где реальность оттеснила на задний план мои эзотерические увлечения. Правда, я иногда применяла некоторые энергетические приёмы, сама удивляясь их действенности. Тем более, что подобному механизму обращения с энергиями меня никто не учил - всё делала по наитию.
Это было в киноэкспедиции по картине «Коней на переправе не меняют». Однажды ночью, когда все разбежались по своим любовникам, я решила, активизировав шестую чакру (сакрал), призвать нашего художника-постановщика Валеру Филиппова, которого выбрала в конце концов из ряда других претендентов, но ещё не подавала виду. Надо сказать, что он был менее настойчив и нахрапист, чем другие, но я прекрасно видела, что он очень мной увлечён. Я стала целенаправленно посылать поток энергии, направляя его точно в сакрал моего объекта. Честно говоря, в этом эксперименте была значительная доля спортивного интереса: получится или нет? Буквально через несколько минут в мой номер постучали. Пока я собиралась, пока шла к двери и открывала её, визитёр исчез. Шаги слышались за углом коридора, удаляясь к выходу из гостиницы. Мы жили тогда в одном номере квартирного типа с художником Верой Романовой, которая, заинтересовавшись, вместе со мной прильнула к оконному стеклу.
- Смотри-ка, а ведь это Валерка Филиппов! Что это ему не спится? - изумилась Вера.
Я объяснила ей ситуацию, рассчитывая, что Вера воспримет всё без эксцессов. Я знала, что Вера уже некоторое время общается с целительницей Джуной, чьё имя тогда было очень известно. Она шила Джуне экстравагантные наряды и была своим человеком в её доме, соприкасаясь с некоторыми аспектами эзотерических знаний, а именно нетрадиционными методами лечения. Обменявшись соображениями по поводу результативности воздействия энергий, мы решили назавтра спросить Валеру, как всё было. Забегая вперёд, скажу, что он признался в своей «необъяснимой» тяге прийти ночью ко мне в номер, но, постучав, вдруг устыдился и сбежал. Вечером того же дня наши отношения с Валерой определились на ближайшие три месяца экспедиции. Я бы могла много занимательного рассказать о том лете, но это далеко увело бы меня от выбранной канвы повествования. Поэтому вернусь к теме освоения мной непознанного.
Наступила осень 81 года, и Людмила решила наиболее активных своих учеников - меня и Андрея Кондрашина - передать своему «старшему» ученику, которого уговорила взять собственную группу. Так я познакомилась с Андреем Дроздовым.
Мы пришли в его коммунальную квартиру на пересечении улиц Горького и Готвальда. Как оказалось, там же, дверь в дверь одно время жила и сама Людмила со своим другом, художником. Наш будущий «учитель» внешне меня разочаровал. Я с надеждой нарисовала в своём воображении нечто похожее на бюстик Фаюма или, по крайней мере, бледные черты лица, одухотворённые постоянным бдением и молитвой. Открывший нам дверь мужчина в домашних тапочках, в очках с заметной диоптрией и взлохмаченной головой, совершенно не оправдал моих ожиданий. Показался мне Дроздов значительно старше меня и не таким уверенным, как Людмила. Несмотря на это, ореол Учителя заставил меня относиться к нему с благоговением, как и положено ученице к Учителю. Тем более, что я о нём ничего не знала, даже то, что он только что вышел из-под Людмилиного крыла, под которое он попал благодаря их соседству. Каждое слово впитывала с открытым ртом, хотя многого понять не могла. Он говорил часто какими-то намёками, полуфразами, употреблял сленговые словечки типа «косить». Но мне казалось, что за этими недомолвками скрыт какой-то непостигаемый мной высший смысл, и такая собственная тупость умаляла меня в собственных глазах. Постепенно даже его невзрачная внешность стала казаться мне чем-то специально задуманным, дабы скрыть его экстраординарность и харизматическую сущность. Смотреть на него как на мужчину мне просто в голову не приходило: он был чем-то высшим, недостижимым и, следовательно, бесполым. Я даже дотронуться до него боялась - мне казалось, что при контакте возникнет разряд, который обожжёт меня, или, наоборот, моё грубое прикосновение сделает ему больно. В памяти всплывала печальная история, описанная, кажется, Максимом Горьким. Там рассказывалось о беременной бабе, к которой по ночам залетал в постель нежный белокрылый ангел. И однажды, блаженно развалившись во сне, она придушила тщедушного ангела своими «пышущими жаром грудями». Рядом с загадочной и возвышенной натурой А.Д. я чувствовала себя именно такой пышущей эмоциями бабой.
Сначала мы занимались в дроздовской коммуналке. Иногда за этими занятиями, состоящими в основном из длительных медитаций, проходил целый день. И тогда, чтоб поддержать силы, мы варили на общей кухне макароны в большой кастрюле или ставили вёдерный чайник, закусывая принесённым с собой кексом. Наша группа, первоначальный состав которой я сейчас уже не помню, насчитывала примерно восемь человек. Все рассаживались по кругу, соответственно знакам Зодиака, хотя кого-то и не хватало. Овнов было двое - я и Ирка Беленькая (это кличка). Напротив меня сидела Алина Якушина - Весы, и при медитации мы смотрели друг на друга, часто улыбаясь. Некоторые знаки я просто не воспринимала -они до сих пор для меня, как Овна, представляются загадкой: это Раки и немного Рыбы. Наши занятия проходили не только у Дроздова, но одно время перенеслись ко мне домой, на Черняховского. Где был Юра в это время, я не помню: скорее всего, в экспедиции.
К этому времени относится ещё один приснившийся мне сон, который, в некоторой степени, предопределил мой последующий путь. С другой стороны, он показал мне, что я нетерпеливая выскочка, не успев обдумать свои порывы, готовая хвататься за всё. Но статься, это не так уж и плохо?
Итак, мне представился зал с овальным столом, вокруг которого сидели фигуры. Одна из них распределяла обязанности: «У нас есть почти все, кроме Весов, Водолея и Волос Вероники. Кто будет за них? И тут я вскакиваю, протягивая вперёд руку, и заявляю: «Я буду и Весами, и Водолеем, и Волосами Вероники». - «Да будет так», - сказал ведущий и, кажется, стукнул молоточком по столу.
Смешно, но кажется, в моей жизни так и выходило. Отслужив Овном, я взялась за роль Весов, а покончив с этим, стала выполнять работу Водолея. Что же ждёт меня на поприще Волос Вероники?
Дроздов был особенно увлечён работой с картами Таро. Они были изображены на большом мягком листе в виде единой таблицы, которую Андрей любовно раскладывал по полу и просил нас на них медитировать. В процессе медитации надо было попытаться понять, что в них заключено. Тогда же нам «отксерили» и «ГОМа». Позже я узнала, что это были записи лекций русского мариниста Генриха Оттовича Менделя, но до сих пор в среде эзотериков сей труд так и именуется - «ГОМом». В своих лекциях автор, опираясь на математические символы, расшифровывал герметические карты Таро. Так я получила первые осязаемые сведения о Гермесе Трисмегисте и его «Изумрудных Скрижалях».
«ГОМ» постепенно приоткрыл передо мной завесу оккультных тайн, дал метафизический ключ к пониманию самой сути эзотеризма, сыграл важнейшую роль в развитии моего слышания. Но об этом речь дальше. А пока мы собирались раз в неделю, и Андрей придумывал для нас различные задания. Иногда он заглядывал в блокнот, в котором, видимо, был заранее составленный им план.
Однажды, когда мы, сидя у Андрея, медитировали на тему мёртвых, случилось следующее. Я вдруг почувствовала, что по моей ладони кто-то водит подобием кисточки, выписывая один и тот же знак.
- Мне на ладони кто-то рисует! - воскликнула я.
- Кто? Узнай, кто рисует, - заинтересованно, но с тенью сомнения спросил Андрей.
Я задала мысленный вопрос. И с удивлением скорее поняла, чем услышала: «Мама!»
- Это моя мама, которая умерла! - я была поражена и одновременно в сомнениях. Ведь это был первый контакт с «тонким» миром и первое касание «слышания».
Потом мы, сидя за чайным столом, угощались кексом, который, благодаря постоянному пристрастию к нему, назвали эзотерическим.
- А что там тебе рисовали? - вспомнил Дроздов.
Я изобразила рисунок на запотевшем стекле.
- Как вы думаете, что это значит? - спросил Андрей, обращаясь к группе.
Все начали высказывать свои предположения, но они как-то не впечатляли. Тогда он обратился ко мне с требованием «послушать». И хотя я плохо представляла себе, как это сделать, задала немой вопрос маме и скорее поняла, чем «услышала» ответ: это символ сперматозоида, входящего в клетку.
- Непонятно, к чему всё это, но здорово! Ну, Овны дают! - восторженно воскликнул Андрей.
Но я осталась в сомнениях: может быть, я сама всё это придумала и инсценировала - захотелось отличиться? В общем, этот первый прорыв в «слышание» на время остался без особого моего внимания. Зато на Андрея, видимо, произвёл впечатление. Он стал уделять мне больше времени, хотя тогда я не придала этому особого значения. Просто решила, что, как и Людмила, он почувствовал у меня наличие потенциальных возможностей и готов сделать из меня «первую ученицу». Мне это было приятно, возможно, льстило моему честолюбию, и я старалась почаще находиться рядом с ним, но при этом относилась к нему как к патриарху, трепетно внимая его словам и отринув всякие чувства.
То, что мне может его не хватать, я почувствовала совершенно неожиданно. Андрея Дроздова не было с нами, когда на Рождество 82 года мы решили провести ночь все вместе, отправившись группой в церковь на службу. Мы с вечера собрались у Кондрашина на Каретном ряду, а потом шли по сверкающему снегу, на белой простыне которого отпечатывался каждый наш шаг, по Садовому кольцу. И мне было тоскливо, что нет рядом Дроздова. Мне казалось, что своим присутствием он наполнил бы наше бдение каким-то особым смыслом, что без него стало невозможным.
А предыстория была такова, что я, как говорится, своими руками отправила его подальше, то бишь в подмосковный дом отдыха. Он обратился ко мне с просьбой «послушать», как ему поступить. «Меня отправляют в какое-то путешествие», - как всегда загадочно, в своей манере объявил он. Подразумевалось, что им движет провиденье. Я с готовностью принялась «слушать». «Тебя там ждёт восточная красавица,…с ней предстоит поработать» - и что-то ещё в том же роде объявила я, что удалось уловить в астрале. «Ну что ж, раз ты велишь, надо ехать!» - и он исчез на месяц. Кстати, этот инцидент ещё раз указывает на то, что Дроздов никаких других эмоций, кроме дружеского участия и уважения ученицы к учителю, у меня не вызывал.
В тот год я была достаточно свободна по времени. Я работала в штате «Мосфильма» на кинофильме режиссёра Зархи «Пушкин». Эта несчастная картина так и не была снята. Произошло это отчасти и по моей вине, но тогда, плохо знакомая с нюансами магии, я этого не понимала. Потом, весной, когда я буду увольняться с «Мосфильма», меня вызовет к себе тогдашний директор студии, уговаривая остаться, скажет: «Это вы виноваты, что картину в конце концов закроют!» Эта фраза тогда меня, ещё плохо ориентирующуюся в астральных «подводных течениях», очень удивила: ну что я? мелкая сошка! Подумаешь, ассистент художника по костюмам; что, замену мне не найти, что ли? А картина действительно вскоре после моего увольнения была закрыта.
А зимой шёл нескончаемый подготовительный период - то искали актёра на роль Пушкина, то не были готовы со сценарием, то возникали проблемы с декорациями… А мне была выгодна постоянная пролонгация - так назывался перенос сроков съёмок, - дававшая мне большое поле свободы. Я ездила в разные ателье и мастерские, разбросанные по всей Москве, по базам и фабрикам за тканями и амуницией. Проконтролировать мой маршрут было невозможно, да и никто этим не занимался, чем я, естественно, пользовалась. Могла освободить себе любое время, а то и целый день, что меня очень устраивало. Андрей Дроздов к тому времени готовился бросить свою работу, о которой, благодаря его загадочным высказываниям, я тогда ничего не знала. Но он мог назначать встречи в рабочее время - посетить знакомого художника, пойти на выставки и т.п. - а я всегда готова была принять в них участие.
В то время я много читала и всё так же усердно искала хоть какие-нибудь источники эзотерических знаний. Рылась в букинистических магазинах, в библиотеках знакомых. Но мои поиски приносили очень скудные плоды. Самой утешительной из моих находок была книжка «Писание древних христиан», написанная переводчиком и историком Свенцицкой. Эта книжка содержала в себе кроме исторических сведений отрывки из апокрифических Евангелий*, написанных якобы апостолами Христа. Ввиду того, что эти материалы были найдены только в 1947 году (кстати, год моего рождения!), они не имели грубых исправлений переводчиков и переписчиков. Эти отрывки заставили меня пуститься на поиски полных текстов апокрифов, которые стали в дальнейшем для меня источником знания и вдохновения. Ещё одним замечательным источником знаний о религиях и учениях стал для меня «Справочник атеиста»! Как это ни смешно, но там, сквозь призму марксистско-ленинской идеологии, хоть и в критической форме, но присутствовали такие понятия, как «астрология» и «метафизика».
Узнать что-либо об астрологии вообще не было никакой возможности, а так хотелось! За неимением соответствующих учебников я сама делала примитивные астрологические выкладки. Для этого мной был приобретён Школьный календарь по астрономии. Я даже не знала, как рисовать гороскоп и обозначать на нём планеты - просто изображала волну, которую делили на двенадцать частей, а на ней расставляла кружочки с заглавными буквами. Но это не мешало мне с увлечением практиковаться в предсказаниях себе и своим подругам. Я просто по наитию наделяла планеты соответствующим влиянием, как потом оказалось, послышанию.
Помню, мы собрались у Женьки на вечеринку, в конце которой часть из гостей решила отправиться за город на её дачу. Я перед этим делала астрологическую выкладку, на которую наложила Женькино Солнце на день рождения. Что-то мне подсказало, что для неё эти дни очень неудачны. Из этого я заключила, что ей не стоит ехать на дачу, так как могут быть неприятности, о чём не замедлила ей сообщить. Гости благоразумно решили отложить поездку на следующий день и остались ночевать в Москве. Было уже довольно поздно, и я собиралась домой, когда Женьке вдруг стало плохо. Видимо, у неё был песок в почках и он стал выходить. Сильные боли скрутили её так, что стало плохо с сердцем. Я вспомнила уроки лечения энергией с помощью воздействия на определённые точки тела, в данном случае мизинец. В общем, Женьку откачала. По её словам, она точно знала, что, пока я держу её за руку, она не умрёт. Придя в себя, она в не преминула заметить, что неизвестно, чем бы всё кончилось, не послушайся она моих предостережений и окажись на даче за сто километров от Москвы!
А я после того случая уверовала в могущество астрологии. Тут как раз представился случай вплотную заняться этой наукой. Кто-то сообщил, что некий астролог Левин собирает группу. Энтузиазм проявили только мы с Алиной Якуниной. Группа собиралась в маленькой квартире на Профсоюзной улице у одной одинокой старой девы, о которой Андрей Дроздов впоследствии скажет, что она похожа на швабру в очках. Имя её я уже не помню. Миша Левин напоминал мне мелкого Мефистофеля. Занятия его в основном содержали бесконечные рассуждения, после которых в голове почти ничего не оставалось, кроме тумана. Например, одно из занятий он почти всё время что-то толковал о богине Кали, но запомнилось только имя этого персонажа индийского эпоса.
Более всего меня заинтересовали его рассуждения о загадочном Учителе, который рано или поздно, но придёт к своему ученику. В моём воображении это было некое эфемерное существо, которое однажды предстанет передо мной, выйдя (почему-то) прямо с балкона! Из Мишиных слов выходило, что надо только очень хорошо его позвать. Как я ни приставала к Левину с расспросами, но вытянуть из него рецепт, как это сделать, так и не смогла. Единственное, что удалось выяснить, что своим учителем он считал далеко не астрального, а вполне физического болгарского проповедника Данова. А мне-то самой и невдомёк было, что у меня уже есть «Учитель» - мой прекрасный Фаюм!
Благодаря Левину я всё-таки получила некоторые сведения об астрологии - знаки, символы, понятие стихий и сам принцип построения гороскопа. К тому же приобрела ксерокопии «Эфемерид» - таблиц с расчётами небесного положения планет. Остальное пришлось «отслушивать» самой, опираясь на интуицию и помощь сверху. В дальнейшем гороскоп стал для меня пантаклем*, символом, через который открывался канал «прощупывания» объекта: человека, ситуации или эгрегора. На традиционные значения планет я никогда не опиралась - сначала потому, что не знала их, а потом потому, что в этом уже не было необходимости.
В конце января из «ссылки», как он сказал, вернулся Дроздов. Мы уже стали волноваться, пробуя искать его «на астрале».
Я видела только бесконечные снега и, наконец, вынесла свой вердикт: «Он заблудился!» В некотором смысле я была права. Как сказал Андрей по приезде: «Ну и послала же ты меня!» На наши расспросы отвечал очень скупо, единственно сообщив, что компания там была запойная, а на роль «восточной красавицы» пришлось взять мало привлекательную особу, да и то в прыщах, и то только потому, что она была татаркой. Я была несколько смущена: получалось, что это я всё напутала, а Андрею, несмотря ни на что, пришлось выполнять мой наказ.
После его возвращения что-то изменилось в наших отношениях. Они стали ближе и доверительней, но оставались чисто дружескими. В это время Андрей Дроздов сблизился с Андрюшей Кондрашиным, часто встречался с ним и всячески притягивал меня к этим встречам. Наверное, он присматривался к нашим отношениям, так как изначально Людмила представила нас как «пару», хотя никакой пары на самом деле не было. Мы втроём посещали какие-то мероприятия. Меня приглашали в дом к Нине Леонидовне на чай, где неожиданно оказывался и Дроздов. Но я не брала в голову, была совершенно далека от каких-либо приземлённых мыслей.
Однажды мы были приглашены к Нине на «большой телевизор» - смотреть фильм Марка Захарова «Мюнхгаузен». Цветные телевизоры были тогда ещё редкостью и из-за цены, и из-за их дефицита, и у Дроздова стоял обычный чёрно-белый «Рекорд». У меня дома, правда, был цветной телевизор, но за компанию я согласилась прийти. Хотя мы с Андреем Д. и сидели рядом на диване, я была больше поглощена происходящим на экране, чем своим соседом. В перерыве между сериями, когда мы попивали чай, Андрей ни с того ни с сего заявил, обращаясь скорее в пространство, чем ко мне: «Вот ты ничего не чувствуешь рядом с собой! У тебя что, нет сердца?» Я оторопела. Андрей меня в чём-то обвинял, но я не понимала, в чём именно, а следовательно, не могла и чувствовать себя виноватой. Но, так как я безоговорочно доверяла и прислушивалась ко всему, что говорил Андрей, то решила приглядываться повнимательней.
Тогда я уже имела достаточное представление об энергиях, могла «чувствовать» потоки, напряжённые «горячие участки» тела. Сердце было одним из органов, чью энергию я улавливала особенно легко, так как неоднократно снимала сердечную боль. Теперь всё своё внимание я перевела с картины на Дроздова, хотя внешне, думаю, это было незаметно.
Когда началась вторая серия и Андрей вроде бы отвлёкся на экран, я «включила» своё сердце и «потянулась» к нему любопытным «хоботком» энергии. И вдруг почувствовала, как живо отозвалось его сердце, буквально «прильнув» к моему, вмиг омыв его горячей волной. «Неужели?» Не помню, долго ли я переваривала своё открытие, но оно многое во мне перевернуло. В этом открытии главным было осознание того, что Андрей, оказывается, нормальный мужчина! Из плоти и крови, а не эфемерное создание! До него можно дотронуться и вообще…
С одной стороны, я была немного разочарована, но с другой - ко мне начало возвращаться трезвое понимание происходящего. Я с небес опускалась на грешную землю. Возвышенные поиски перестали быть праздником, а стали необходимостью на фоне будничной жизни. Я неожиданно поняла, что то, чего я стараюсь достичь, проходит через череду событий, времени и, возможно, ошибок, которых не стоит бояться.
Мы всё так же продолжали собираться группой, состав которой почти не менялся. Много времени на этих занятиях мы уделяли разбору своих «проблем», как мы говорили. Прочищали чакры, стараясь честно относиться к своим недостаткам. Так, например, я неожиданно выяснила, что являюсь упрямой выскочкой и спорщицей. Нетерпелива и готова прервать речь другого, не дослушав до конца. Иллюстрацией моих «проблем» стал такой знаменательный случай. Однажды, когда мы сидели вокруг стола у Саши-Овна, так мы величали одного из членов группы, произошло следующее: зашёл спор на какую-то тему, и я стала «выступать». Так разошлась, доказывая свою точку зрения, что аж вскочила со стула. Закончив свою бурную речь, я плюхнулась на стул, и… стул разъехался подо мной. Не развалился, а именно разъехался - все ножки, как колёса у Экклезиаста*, каждая ушла в свою сторону. Сиденье провалилось, и я вместе с ним. На моих щеках ещё пылал румянец азарта, а моя попа уже застряла в раме от сиденья, ноги торчали вверх, а голова запрокинулась назад. Представляю, какой видок у меня был… Выглядывая из-под стола, я видела вытаращенные глаза и открытые рты моих друзей. Все застыли от неожиданной развязки спора. Моя реакция была обычной для подобной ситуации: сделав безуспешную попытку выбраться, я стала хохотать.
Вынули меня из тисков стула общими усилиями. Но для меня это был хороший урок - не давай волю своим эмоциям, тем более в споре. Кто сказал, что в споре рождается истина? Это чушь! В споре могут родиться только лярвы* и притянуться Сущности смеха*. И надо научиться смотреть на себя со стороны. У меня же и раньше вид спорящего или ругающегося человека вызывал смех, а теперь была смешна я сама.
Я помню, как однажды уже оконфузилась подобным образом. Это было ещё во времена моего первого замужества. Мы компанией пошли в ресторан «София» отмечать какой-то праздник. Заранее заказали столик на десять персон, а это бывало не часто. Я, естественно, решила выпендриться. Сшила новое платье из черного шёлкового крепа, очень узкое, чтоб подчеркнуть свои формы, с длинной молнией сзади и короткой юбочкой солнце-клёш. Украсила свой наряд экстравагантным пучком длинных чёрных перьев из бабушкиного сундука, приколов их сбоку старинной пряжкой со стразами. В общем, костюм мой был экстравагантен, и я себе очень в нём нравилась.
Как только заиграл оркестр, я первая вскочила, и, во всей своей красе, гордо задрав подбородок, направилась по ковровой дорожке через весь зал к танцевальной площадке. Ловя взгляды окружающих, предположительно восхищённые, я и не заметила, как зацепилась каблуком за свой же каблук, и «рыбкой» полетела вперёд. Падаю… и слышу угрожающий звук: «Трррык». «О Боже! Молния!» Да, это была молния - она разошлась от самого горла до бёдер. И вот лежу я на полу… Встать нельзя - платье скользкое, если начну подниматься - слетит мгновенно. Лежу на животе, как упала, вытянув руки вперёд, и смеюсь… А надо мной стоят Женька и другие и тоже ржут. «Держите меня за молнию», - сквозь смех командую я. Так, в сопровождении Женьки и Наташки, прилипших к моей спине и стягивающих в четыре руки прореху, мы под всеобщий восторг выходим из зала. Потом нашлись нитки, меня зашили, и веселье продолжалось.
Тогда я не внимала подобным «предупреждениям», и продолжала выпендриваться то одеждой, то чем-либо другим.
Ко времени ситуации «расползающегося стула» я уже начала соображать. Во всяком случае, сделала вывод, что смешная ситуация не возникает на пустом месте. Смешон становится тот, кто слишком эмоционально реагирует на вещи, которые гроша ломаного не стоят. Во всяком случае, с тех пор я стала следить за собой, и через некоторое время уже предвидела, в какой момент могут выплеснуться эмоции. Старалась разумно подойти к вопросу: уместно ли в данном случае дать им волю, или лучше их погасить? Управлять своими эмоциями оказалось совсем не сложно - это то же актёрство: надо - заплачу, надо - засмеюсь, даже покраснеть можно по собственному желанию. Я поняла, что эмоциональный человек это вовсе не открытый, а скорее распущенный.
Это вовсе не значит, что я так просто избавилась от неуправляемых всплесков эмоций. Бывало, предвидя, что за свою распущенность сразу же получу по заслугам, всё равно упорствовала и даже педалировала ситуацию.
Помню такой случай. Иду я как-то по Казанскому вокзалу и злюсь: «Мало того, что надо встречать какую-то дурацкую посылку с никому не нужной кабачковой икрой, тащить эту тяжесть домой, так к тому же и поезд наверняка опоздает!». А тут ещё духота, суета, толпа «гостей столицы» с узлами и баулами… Иду, завожу себя всё больше, хотя знаю, что уже дошла до предела - сейчас произойдёт какой-нибудь «конфуз». По середине тоннеля, перегораживая его, стоят несколько парней с мешками и трёхметровыми коврами. «Понаехало вас тут!» - зло шепчу я. Это была последняя капля, переполнившая сосуд моих эмоций. «Сейчас получу по мозгам!» - подумала я и… получила. Один из парней неожиданно вскинул себе на плечо свёрнутый трубой ковёр. Я даже не стала уворачиваться. Как в замедленном фильме, я наблюдала за концом ковра, опускающимся мне прямо на голову.
Удар не свалил меня с ног, но был достаточно ощутимым. Парень стоял, растерянно ожидая потока брани с моей стороны, и покорно приготовился извиниться. А я захохотала и так, смеясь, пошла дальше на перрон.
Этот удар «пыльным» ковром возникает перед моими глазами, служа предостережением, как только я собираюсь дать волю своим эмоциям. С одной стороны, этот случай стал ещё одним уроком для меня, а с другой - подтвердил теорию Учения, которое тогда только вырисовалось: когда работаешь над собой, приходят ситуации, поэтапно помогающие избавиться от отклонений. Надо только быть наблюдательным, не пропустить «намёк», а присмотреться к нему повнимательней.
Подобные происшествия происходили со всеми членами нашей группы, и мы их обсуждали на своих собраниях.
Так параллельно развивались и наши отношения с Дроздовым, и мои способности. Всё чаще стало получаться так, что мы с Андреем встречались уже без «третьего лишнего». Иногда просто гуляли, иногда ходили на «кухонные» встречи. Например, посетили каких-то «тарелочников» (тех, кто увлекался инопланетянами, тогда ещё не называли уфологами). Сидели с ними на тесной кухоньке и рассматривали аляповатые рисунки - якобы астральные портреты. Все эти изображения, походившие на ритуальные маски индейцев, впечатления на меня не произвели. Больше мы туда не ходили.
Несколько раз сидели в кафе «Олень» на улице Горького. Теперь на этом месте «Макдональдс». Причём именно там Андрей неожиданно признался мне в любви. Было это в свойственной ему манере, чисто «по-эзотерически»: то ли «люблю», то ли ещё какое-то витиеватое сверхчувственное страдание. Я выше уже вспоминала недобрым словом совершенно дурацкую манеру эзотериков туманно излагать свои мысли. Вроде Людмилиного «то же самое, но на восхождение». Наверное, некоторые в этом видели некую свою избранность интеллектуала, придававшую загадочность и вызывавшую интерес, - в общем, «отклонение по качеству самовыражения».
Ох уж это пресловутое «самовыражение»! Делая небольшое отступление, замечу, что чаще всего мы спотыкаемся именно в области самовыражения. Наблюдая, что происходит с людьми, я задалась вопросом: почему именно самовыражение, проявляющееся в честолюбии, карьеризме, корыстолюбии и накопительстве, выпячивании своего «я», вплоть до присвоения себе чужих достижений и прямого воровства, становится камнем преткновения на пути и основной причиной раздоров? Значительно позже я поняла: то своё высшее предназначение, которым является Познание, человек старается во что бы то ни стало претворить здесь на земле. А так как здесь пространство ограничено, то и происходит смещение ценностей и свой сектор определяется неправильно. Объектом познания становятся вещи, а целью - иерархическая лестница социума, подъём на вершину которой идёт по головам себе подобных.
Но вернусь к своему рассказу. Дальше моя память делает невероятные пируэты. Одно событие наплывает на другое, календарь спорит с событиями, как будто само время пустилось в пляс. Сохранить последовательность повествования так же трудно, как восстановить точную хронологию событий. Моё время то растягивается, то сжимается; некоторые эпизоды по своей длительности не умещаются в отведённый им временной отрезок, а другие полностью растворяются в тумане памяти, оставляя целые периоды, как бы не заполненные ничем.
Зато точка отсчёта всего этого фантасмагорического этапа пути никогда не изгладится из моей памяти. Во-первых, потому, что над ней можно поставить гриф «Свершилось!», а во-вторых, потому, что она пришлась опять на 21 марта.
Но это было не случайное стечение обстоятельств. Я встретила весну 81 года с тем же чувством восторга, как это бывало только в детстве. Я всегда любила своеобразный запах талого снега, которым был напоён первый весенний ветерок. Капель, чирикание воробьёв - всё это вливает в душу такую радость, воодушевляет, заставляет пробудиться от какой-то зимней спячки вместе с природой. Хоть я и родилась весной, но не это влияло на такую радостную встречу «мартовских ид». Дата 7 апреля мне ничего не говорила, даже после того, когда я выяснила, что на этот день приходится Благовещение - большой православный праздник. Обычно к этому дню я относилась внимательно только с точки зрения предсказания погоды на лето.
Ещё в детстве Олина няня познакомила нас со своими деревенскими приметами, среди которых было и такое: «каково 7 апреля - такое и лето». С тех пор я старалась не пропустить и запомнить все температурные и погодные показатели в этот день. Позже, познакомившись с основами астрологии и сделав свой гороскоп, я обнаружила, что мой асцендент*, то есть «солнце моего рождения», приходится на 0 градусов - между знаками Рыб и Овна. А если наложить этот градус на число, то в астрологической календарной системе эта дата как раз и приходится на ночь между 20 и 21 марта.
- Мама, поехали со мной на Лейпцигскую ярмарку. Расходы беру на себя. Мы там тебя представим как ведущего автора нашего издательства. Можно было бы и не тащить тебя, но, не знаю зачем, тебе надо поехать! - Это уже по прошествии ровно 30 лет предлагает мне моя старшая дочь, теперь директор издательства.
- Господи, чего я там не видела?! Германия - никакой экзотики. А какого числа выставка?
- Где-то между 22 и 24 марта.
- Пожалуй, надо ехать. Я всегда соглашаюсь на то, что предлагается 21-го или около этой даты.
- ?!
- Ну, это число очень важно.
- Ах да! Это же день весеннего равноденствия.
- И это тоже… Это мой настоящий день Рождения. Это как долг служения. Я не могу пропустить то, что приносит этот день.
Это было в конце января 2001 г., а в конце февраля выяснилось, что мы летим 21 марта в 7 часов утра. Что нас там ждёт?
Вы можете сказать: загляни в будущее, ты же ясновидящая. Ну нет! Я не лишу себя радости неизвестного! Если всё знать заранее, жизнь станет неинтересной, лишённой неожиданностей и радости открытий. Ещё Христос учил: «Надо жить, как дети!», встречая с открытым забралом все жизненные перипетии, и радоваться им. Достаточно того, что, осуществляя право свободного выбора, я иду навстречу новому повороту в жизни, и первый шаг закладывается именно 21 марта, в день, когда Стрела Равноденствия распахивает «завесу» от неба до земли. И возможно, не сразу пойму, какие именно события были заложены как идея в этот день. Так эта поездка на Лейпцигскую ярмарку пока что навела меня на цепь рассуждений и аналогий.
Ярмарка по-немецки - messe. Месса! Как это примечательно: что ярмарка, что молитва… Удивителен и рисунок, подаренный мне на LEIPZIGER MESSE художником Герхардом Новайлисом. Во внутреннем крае его пантакля случайно изображен Затомис* Учения, вид которого нам был дан 20 лет назад. Ничего случайного нет на Земле!
Но это теперь я придаю такое значение этой дате, а в первый раз её значение ощутила в 81 году. Интуиция или какие-то высшие силы подсказали мне, что эта дата для меня судьбоносна, она значительно важнее всех остальных дней года. Возможно, именно тогда я своими действиями и мыслями магически закрепила за 21 марта роль личной «пасхи» - благословенного перехода на следующий виток жизни.
Я не помню, что говорила Андрею и как настояла именно на 20 апреля, но именно в этот день мы оказались вдвоём в квартире его друга, который, посидев с нами полчаса, милостиво покинул её на 3 дня. Это была удивительная квартира. Когда-то она то ли была частью другой, большой квартиры, а скорее всего, служила в прошлом привратницкой. Располагалась она на первом этаже старого дома, кажется, в районе Павелецкой. Вокруг дома уже шли под снос, обступив наш островок шумом и окружив строительным мусором, который, перемешиваясь с талым снегом, организовывал чудовищную слякоть и грязь. Но в моей душе, под шум воды в старых цинковых трубах и за-оконную капель, пела весна.
Одну из маленьких комнатушек занимала широченная кровать, в другой были только стол, три или четыре стула и тумбочка с телевизором. За этим столом и началась наша совместная жизнь. Не ведение общего хозяйства и воспитание детей, а совершенно другое. Хотя было зачато дитя - но не во плоти, и слились мы не в чувственном экстазе, а соединив нечто на тонком плане, создав единую сущность, подчинённую одной задаче! И было это не в постели - постель будет потом, как констатация факта, печать на физическом плане, - а за шатким столом. Кажется, мы пили вино, чай, кофе, разговаривали и курили. А больше молчали, глядя в глаза друг другу.
Из всего этого «сидения», больше напоминавшего медитацию, отчётливо запомнился лишь один момент, когда лицо Андрея в моих глазах вдруг стало менять свои очертания и цвет. Его черты были то ангельскими, то они приобретали зловещий оттенок: голубые глаза то светились нежностью и чистотой, то темнели и сверкали лиловыми сполохами.
- Кто ты? Ангел или дьявол? - спросила я, находясь в состоянии мистического восторга. Все чувства вмиг перемешались во мне: и благоговение, и авантюризм, и любопытство, и нежность.
- Это тайна, которую нам вместе ещё предстоит разгадать! -как всегда загадочно ответил Андрей.
Я даже заподозрила его в том, что он намеренно разжигал во мне интерес, оставляя меня в недоумении и волнении.
А потом мы оказались в постели. Два взрослых человека, никогда не отличавшиеся скромностью, мы оба чувствовали неуверенность и страшно нервничали, как невинные дети. Андрея всего трясло, а мне казалось, что именно сейчас произойдёт что-то очень важное, значительное и опасное, как удар молнии, как извержение вулкана.
Всё произошло как в тумане, как будто бы и не было. То ли во время акта соития, то ли в забытьи, в которое я погрузилась сразу после него (никогда раньше ничего подобного со мной не происходило), я увидела нас на небе. Он сидел на троне, зависшем в пустоте, и держал меня, покорную, на вытянутых руках. А потом сбросил с высоты вниз на землю, где я осталась лежать распластанная, с раскинутыми в сторону руками. Спустя мгновение он ринулся за мной и замертво упал рядом.
Я вынырнула в явь и почувствовала рядом неподвижное тело Андрея. В какое-то мгновение я даже испугалась, не умер ли он. Осторожно потрясла за плечо.
- Фу, я, кажется, был в обмороке! Ну и ну! - произнёс Андрей.
Мы лежали рядом в оцепенении, время от времени обменивались впечатлениями о моём видении, о котором я рассказала Андрею. Мы оба чувствовали, что свершилось нечто очень важное. Первый раз в жизни я видела в мужчине, лежащим бок о бок со мной, нечто большее, чем любовника. Я готова была пойти за ним, куда бы он ни позвал. Покориться полностью, буквально раствориться, стать рабой, признать его авторитет и склонить перед ним голову - это чувство было мне совершенно незнакомо. Мне казалось, что весь мир вокруг преобразился вместе со мной. Солнце пылало, мировая энергия пульсировала, закручивая незримые вихри и вызывая ураганные ветры. Я неожиданно сравнила свои ощущения с событиями, описанными в «Альтисте Данилове». В этом широко известном в то время романе страсть героев, демона и ведьмы, породила землетрясение и ураганы.
А утром в «Новостях» по телевизору сообщили: «20 марта 1981 г. (в Москве была ночь на 21 марта) проснулся вулкан Сент-Хеленс в штате Вашингтон. Четыре мощных подземных толчка потрясли местность. Это была первая серия возрастающих сейсмических ударов. А в полдень раздался оглушительный взрыв, взорвалась самая прекрасная вершина в Америке».
- Здорово! - воскликнул Андрей. Проснулась Святая Елена!
Я тоже чувствовала, что во мне что-то взорвалось. И раскалённая лава бурлит во мне, стараясь выплеснуться наружу. Я же старалась сдержать этот внутренний огонь, ходила не поднимая глаз, опасаясь, что, вырвавшись, как всполохи пожара сквозь окна горящего дома, он может поразить кого-то ненароком. Одновременно я боялась расплескать это расплавленное нечто, поселившееся во мне. У меня было ощущение, что я зачала нечто огромное и не имеющее имени в эти благословенные дни Благовещения, была буквально беременна чем-то огненным, что-то бережно вынашивала, и в то же время ничего не понимала.
В апреле мы прожили неделю в дачном домике под Смоленском. Попали мы туда благодаря приглашению, полученному от подруги одной из женщин из нашей группы.
Она была немного старше нас, имела уже взрослую дочь. Звали её Кира. В моих глазах она ничем особенным не отличалась, не выделяясь ни внешностью, ни своим поведением. Насколько же я была поражена, когда однажды Кира передала нам с Андреем свою тетрадь. Рукопись содержала нечто среднее между дневником и бесконечной молитвой, полной экстаза. Я ничего сначала не поняла: решила, что Кира описывает какие-то галлюцинации. Тем более, что стиль очень напоминал тот, которыми пользовались наши эзотерики, пытаясь выразить свои ощущения в процессе медитации. Что-то вроде: «воронка с огненными хвостами, подобная тысячам комет, закрутилась вокруг меня; я ринулась в центр и полетела во мглу, а в этот момент золотая корона появилась на моей голове и слилась с волосами»… - и далее подобная галиматья, которая меня и смешила и раздражала одновременно.
- Не могу разобраться, в какие это энергии она попала! Всё горит, светится - вроде высоко! А по ощущению что-то пустое и плотное! Я ещё ничего не «слышала», но старалась всё «разложить по полочкам», опираясь на ощущение энергией.
- Ну Кирка даёт! Это же она половой акт описывает! - безошибочно определил Андрей.
Я была просто в шоке. Мало того, что я никак не ожидала от Киры такой прыти, мне ещё и стыдно стало. Всё-таки я не могла, хотя и старалась, избавиться от чувства смущения, возникающего каждый раз, когда приходится обсуждать глубоко интимные подробности. Я спокойно отношусь к событийному ряду, когда энергия, которую я при этом ощущаю, чисто информативная. Собственно, не считаю греховным то, что происходит между мужчиной и женщиной. Но когда энергия разговора или рассказа опускается в сферу чувственности (то, что называется «на сакрал»), начинаю испытывать дискомфорт и стараюсь «уйти от темы». Киркины откровения настолько меня шокировали, что я до сих пор помню этот эпизод. Причём, в дальнейшем я никак не могла связать воедино эту тихую незаметную женщину и её чувственное кредо (а это, судя по тону, была какая-то её внутренняя установка, цель, апогей существования).
Так вот, к этой самой Кире приехала подруга нашего возраста, которую мы так и называли - Ленка из Смоленска. Мы с ней как-то быстро сошлись характерами и всегда встречались, когда она приезжала. А посещала она Москву не просто так, а с целью обследования в глазной клинике по поводу рака. Когда мы её впервые увидели в Ломоносовском университете, куда ходили на чью-то лекцию, один глаз у Ленки был заклеен. Андрей её тогда прозвал «одноглазой», как и величал впоследствии. На мои протесты по этому поводу Андрей отвечал советом забросить свои интеллигентские замашки, а лучше внимательней смотреть в корень зла.
- Раз она одноглазая, значит, где-то «закосила», - вынес он свой приговор.
Он довольно часто употреблял это выражение, значение которого я не могла понять. Я долго делала вид, что прекрасно понимаю, о чём речь, - наверно, не хотелось казаться глупой. В случае с Ленкой Смоленской я всё-таки не утерпела и, набравшись смелости, спросила, что значит «косить». Он аж присел от удивления, правда, не на пол, а на подоконник в вестибюле университета. (Удивительно, как подробно запомнился именно этот эпизод, хотя я совершенно не помню, чья это была лекция и сколько их вообще мы посетили: одну, две или три.)
Андрей объяснил мне, неразумной:
- Любое уродство есть результат человеческого беспредела.
А уж если глаза косят, значит, врёт. («Беспредел» - тоже было слово, которое я понимала частично.)
- Но, мне кажется она не из лгуний.
- Врёт себе. В общем, «косит». («И отстань, подумай - поймёшь!» - это уже я прочла между строк.)
Андрей мне казался кладезем невероятной мудрости, которую, однако, мне никак не удавалось из него вытянуть. Самые значительные вещи он говорил загадками, над которыми я потом подолгу ломала голову. Я не только не могла проникнуть в глубинное содержание его высказываний, но зачастую вообще не могла понять, о чём он говорит. Некоторые вещи до меня дошли значительно позже, хотя я и не уверена, что именно в том значении, которое вкладывал в них Андрей. Постепенно я научилась понимать его, но это было уже тогда, когда пришло «слышание». Я освоила свой метод: приникая к его «каналу», так сказать, слушала не то, что он говорил вслух, а считывала то, что имелось в виду, то, чем наполнялась его мысль, и «переводила» на свой язык. Заметив за мной такое свойство, облегчавшее понимание со стороны своих учеников в группе, он предоставил мне полномочия сначала быть толмачом его высказываний, а потом и вовсе «транслировать» с тонкого плана. Тогда на время составился некий устраивающий нас обоих симбиоз, когда на занятиях группы он молчал с многозначительным видом, приказывая мне: «Ну, Ленка, говори!»
При этом он был уверен, что я «слушаю» именно его. И сначала мне тоже так казалось, и я была счастлива исполнять при нём роль рупора, как Аарон при Моисее. На самом деле я немного шельмовала: «слушала» значительно выше того уровня, откуда могла считывать его мысли. Почему я так делала, не знаю. Так получалось, и…так было надо. При этом я также была уверена, что должна поддерживать статус-кво Андрея как Главного. «Принц-консорт» - так его называли «сверху», и это его привилегированное положение на верхушке иерархии я старательно поддерживала, хотя и не задумывалась, кто же его супруга, королева. Свою миссию толмача я исполняла безропотно, несмотря на то, что в процессе моего продвижения ореол моего возлюбленного стал немного тускнеть. Но это будет происходить постепенно, а пока я ловила каждое его слово, как божественное откровение…
Поэтому, несмотря на то, что Ленка мне нравилась и эпитеты, которыми награждал её Андрей, коробили, они заставляли задуматься и решить для себя важные вопросы. В дальнейшем именно на ней я поняла природу некоторых заболеваний, в том числе рака, что косвенно подтвердило и мои успехи на стезе «слухача». Задав «вверх» вопрос, откуда возникают подобные болезни, я получила ответ, что это результат нашего мышления. Узнав, что кем-то овладел тяжёлый недуг, мы, как правило, «примеряем» эту ситуацию на себя. В принципе, это тот же механизм познания, заставляющий нас вбирать в себя познаваемый объект в виде образа или мыслеформы (думая о нём конкретно). Особенно поразившая нас ситуация или предмет вызывает прилив разнообразных эмоций, делающих воображаемый образ «прилипчивым», проникающим вглубь нашего эфирного тела. Существует даже такое выражение - «влип в ситуацию». Но это касается не только ощущений и действий, но и болезней. Недаром старушки говорят: «не показывай на себе», когда слушаешь чей-то рассказ о несчастных случаях и болезнях. А мы, как назло, дабы усилить впечатление, машинально обозначаем места увечья или раны другого на своём теле. Представив себя на месте страдальца, включаем механизм эмоциональных переживаний. Так мы мысленно проецируем на себя чужие беды и болезни. Конечно, не все они «прилипают» к нам, но, как правило, больше всего нас возбуждают, вызывая повышенное выделение эмоций, именно те ситуации, которые согласуются с нашим состоянием; в сфере отклонений подобное притягивается к подобному.
У Ленки я спросила: «А у тебя не было подобной ситуации, не болел ли кто-нибудь из знакомых?»
- Действительно, было, - ответила она, - моя сослуживица заболела раком, причём именно глазного века. Я очень переживала за неё и даже представляла себя в такой же ситуации, а через некоторое время заметила у себя опухоль на левом глазу.
Так Ленка на своём горьком опыте подтвердила полученные мной откровения.
Тогда я ещё не умела лечить и даже не бралась за это дело. Я не считаю те мелочи, которые и болезнями-то считать нельзя, с которыми я имела дело, типа лихорадки на губе или вывиха. Но то, что сначала надо определить причину болезни, ярко высветилось именно на Ленкином примере. А точнее, даже две причины: одну внешнюю вроде «залипа», когда определяется форма болезни, и вторую более глубокую, которую Андрей определил ёмким термином «косить», а я впоследствии «услышала» под понятием «отклонение».
Итак, Ленка пригласила нас к себе гости, в Смоленск. В процессе какого-то разговора она упомянула о том, какая прекрасная природа на Смоленщине и, между прочим, позвала нас летом на свою дачу. И хотя была весна, мы ухватились за эту идею, и напросились именно на дачу, а не на квартиру. Было действительно ещё довольно холодно, местами сохранился снег, а дно ключа, из которого мы брали воду, было покрыто льдом. Но уже вовсю пели соловьи. Соловьёв было несметное количество. Я думала, такого не бывает: они даже садились на раму окна и так, повиснув над стеклом, как бы заглядывая в окно, распевали свои песни, пробуждая нас на рассвете.
Эти дни под Смоленском я вспоминаю как период какого-то безоблачного счастья. Мы много гуляли по редкому лесу, ещё не затенённому листвой. Я пребывала, казалось, в состоянии какого-то розового дурмана. Об этом говорит небольшой эпизод, вызывающий у меня при воспоминании смех. Однажды, когда мы шли в магазин по тропинке через рощу, я изумилась большому количеству крупных птиц, сидящих на деревьях, и тут же восторженно воскликнула: «Смотри, утки уже прилетели!» - «Ага» - ответил Андрей, «расселись на деревьях, обхватив ветки перепончатыми лапками, и крякают». А в это время со всех деревьев неслось грассирующее «Кар-кар». Я хохотала до упаду, размазывая по лицу слёзы. Я, конечно, была смущена своей выставленной напоказ глупостью, (это надо же было перепутать ворон с утками), но в то время счастлива этим состоянием бездумности, лёгкости, какой-то ирреальности происходящего.
Вечером в день приезда мы сидели в маленькой комнатушке, плечом к плечу и вчитывались в любимого Андреем, а впоследствии и мной, ГОМа. Математические хитрости, наполненные философским содержанием, никак не хотели раскрывать своё подтекстовое значение. А я так даже и не подозревала, какие мистические тайны скрыты под разными фигурами Таро, но, полностью доверяя Андрею, старалась в них проникнуть.
- Ну что значит вот эта фраза? - вопрошал Андрей, обращаясь то ли ко мне, то ли к себе, то ли к кому-то незримому, витающему над нами.
- Не знаю! - пожимала плечами я.
- А ты слушай, слушай, слушай! - настаивал Андрей.
- Я ничего не слышу! - отчаивалась я.
- Ты должна слышать! Ну давай же, Ленчик!
Его голос то умолял, то в нём буквально звучала угроза, что-то вроде «не услышишь, умрешь!»
Я тужилась, силилась, пыжилась, но ничего не получалось. Никто ничего мне не говорил ни шёпотом на ухо, ни громоподобным гласом. Наконец, повинуясь желанию хоть что-то сказать, я выдаю то, что считаю своим собственным измышлением. Эти фразы уже готовы в моей голове и давно «вертятся на языке», но я всё не решаюсь их произнести - ведь их никто не произносил мне в ухо, и ничьего голоса я не слышала.
- Господи, наконец! Слава тебе, яйца Мафусаила! (Смешная поговорка, откуда только Андрей ее взял?) Наконец-то услышала!
- Но так я слышу всю жизнь и в любой момент. Разве это слышание? Это же как моя собственная мысль, только более законченная, что ли, и порой более фантастичная! У неё как будто другая энергия, но она облечена в те слова, которые я знаю. Никаких чудес, вспышек молний и явлений - просто чёткая, хорошо сформулированная мысль! Так я могу много чего наслушать!
- Так и слушай! Это твоя миссия, твой долг!
- О, только не говори мне о долгах, я никому ничего не должна!
- Нет, должна! Я именно за этим послал тебя на землю. И ты, женщина, будешь мной руководить. Будешь «слушать» и говорить, а я, мужчина, буду делать!
- Но кто же ты?
- А это мне тоже ты скажешь!
Так у меня открылось слышание. Вернее, не открылось, оно было и раньше, а я наконец поняла, что это такое. То же, что я ждала, - голос, приход Учителя - всё это из серии галлюцинаций. Конечно, они тоже могут иметь место, но только ради эффекта. Чтоб остановить безумный бег человека по колесу жизни, пустить её по новому руслу, иногда требуется встряска. Тогда человек, озадаченный и испуганный, обратится в сторону мистики, но чем это закончится? Для некоторых - сумасшедшим домом. Более продвинутым людям не нужны чудеса и спецэффекты. Разум открывает им слышание. А потом приходит и умение чётко отделять слышание от собственного производства мыслей, а затем и определять источник услышанного, идентифицировать его по высоте энергий и многое другое. Этому постепенно пришлось научиться и мне.
А тогда, на даче под Смоленском, я была в воcторге! Мало того, что ГОМ стал для меня открытой книгой, а мир, наполненный загадок, ждал моих открытий, но, главное, мой Андрей был доволен - я оправдала его надежды. Он буквально носил меня на руках, сдувал с меня пылинки и время от времени спрашивал: «Ты меня любишь?»
Я, конечно, отвечала утвердительно, тут же спрашивая его: «А ты?» - «Я-то да! А вот ты?» - говорил Андрей, и так по несколько раз в день.
Боюсь, что он недаром сомневался. Мы понимали любовь совершенно по разному. Для него это значило полное растворение одного в другом, причём меня - в нём. И ни в коем случае не наоборот. Причём это должно быть не просто слияние, а подчинение со стороны женщины. Философски это звучало как «мужчина - бог, женщина - тело». Тело должно почитать душу и молиться на неё. От души же (то бишь мужчины) требуется «балдеть», быть «на высоте», опираясь на тело и пользуясь его благами. Что-то в этом роде. Я старалась согласиться с этой теорией, даже сама подвела под эту концепцию базу энергетической парной работы (своеобразной медитации).
В этой молчаливой медитации мы проводили много времени. Садились напротив друг друга и, уставившись глаза в глаза, уносились в тонкие миры. Сначала соединялись энергиями чакр, а потом составляли энергетическое кольцо. Я стяжала поток, проводя его через себя до сакрала, а затем направляла его в сакрал Андрею, мысленно прокачивая энергию вверх по его чакрам. Причём энергия шла толчками с нарастающим ощущением маятника. Так, находясь в своеобразных энергетических качелях, мы составляли единое энергетическое целое, единую сущность, проводя в таком состоянии час или два. Время в медитации теряет свой смысл, оно пролетает незаметно - ещё одно доказательство относительности понятия «время». Напитавшись энергией и с чувством выполненного долга, отправлялись гулять или занимались приготовлением нехитрой пищи. Эту бытовую часть нашего существования я даже не запомнила, как и интимную сторону наших отношений. Всё моё внимание было направлено на духовную работу, и над собой в том числе. Мне пришлось впервые в жизни пройти путь подчинения и даже уничижения, заставляя молчать своё явно доминирующее «я».
Это было исключительно трудно. Моё упрямое эго сопротивлялось, и я иногда «возникала», противореча «своему мужчине». Особенно меня возмущало, когда он обвинял меня в каких-нибудь недостатках. Не то что бы я их не признавала, но обвинительный тон меня возмущал. Я тут же отвечала: «А ты сам каков?»
- Как ты, женщина, смеешь противоречить мне? Если я говорю, что Луна чёрная, ты должна видеть её чёрной, а если я говорю, белая, значит, и для тебя она белая! Ты должна видеть свои недостатки, но не смеешь видеть мои!
Такие рассуждения казались мне дикими, но я убеждала себя, что в них есть высший, пока недоступный моему разумению смысл. Смиряя свою непокорность, я приучала себя к тому, что прежде всего надо исправлять себя, а не судить другого. Ведь осуждая кого-либо, мы одновременно сравниваем его с собой, якобы безупречными, так или иначе удовлетворяя своё честолюбие. Сначала я должна была уяснить себе, какая в этом пагуба, где спрятана суть отклонения. Результатом понимания стала победа над привычкой обсуждать и осуждать других. Это была трудная наука, и, надеюсь, она мне далась. С другой стороны, это закалило меня: я перестала переживать, если осуждали меня. Чужое мнение и раньше играло невеликую роль в моей жизни. Теперь же я стала прислушиваться к высшему гласу: свои недостатки высвечивала сама и старалась их исправить, а к мнению других стала относиться по пословице «На каждый чих не наздравствуешься». Мало того, что на всех не угодишь, взгляды многих людей подчиняются их интересам, обусловлены завистью, честолюбием да и просто глупостью или недальновидностью. Потеря очевидных примеров для подражания в плотном мире заставила меня искать опору в горнем. Я стала больше обращаться с вопросами к Космическим судьям, в основном к Фаюму, которого к тому времени признала своим Учителем. Теперь, обретя слышание, я больше доверяла «богам», а не людям. Я получила инструмент к познанию себя и мира, а моя овновская целеустремлённость помогала пробиваться всё
Вспоминаю ещё один эпизод, который произошёл в первое наше посещение Смоленска. Мы вошли в храм, расположенный за городом. Шла служба, но народу было очень мало, так что мы свободно дошли до аналоя в главной части. И вот когда мы остановились перед раскрытым Евангелием, которое читал священник прямо под уходящим вверх куполом с огромным ликом Христа, сзади в открытых дверях показалось Солнце, и длинный луч света, прочертив широкую линию по ковровой дорожке, озарил нас с головы до ног. Мы стояли в сияющем свете, как говорится в Евангелии - «облистанные светом», и даже священник замолчал, стоя с открытым ртом. Это длилось 1-2 минуты, а потом луч ушёл и всё стало на свои места. Подобные знаки были для нас значимыми вне зависимости от того, где они происходили. Но то, что сейчас это было в храме, как бы придавало дополнительный вес событию, как бы подтверждало не то что бы избранность, но уверенность в поддержке со стороны Небесной Иерархии и правильности пути. Нам слышалось «пение архангелов» и Божий глас: «Дерзайте, ребята, продолжайте действовать в том же духе».
В этой последней фразе ничего странного нет, хотя поначалу меня удивляло, что говорят со мной свыше такими обыденными фразами. Я ожидала более выспренние слова и изысканные обороты речи. Значительно позже я поняла, что говорят они моим языком, вернее я, транслируя энергию, перевожу их, пользуясь своим запасом слов и в своей привычной манере изъясняться. Это тоже было для меня одним из открытий, разрушивших очередной стереотип. Только поняв механизм передачи информации из тонкого плана, я поняла, почему церковники придерживаются старых канонов, говорят нараспев и такими елейными противными голосами - так они имитируют благодать, якобы спустившуюся на них с неба. А мы в результате этих манипуляций приобретаем очередные стереотипы. Именно подобный стереотип мне пришлось преодолевать, налаживая слышание в процессе контакта с тонкими Сущностями.
Вернувшись в Москву, Андрей в какой-то момент сообщил о нашем союзе Людмиле Ткаченко (они тогда ещё были соседями по коммуналке). Видимо, это пришлось к слову, когда Людмила решила собрать своих самых «продвинутых» учеников на общее занятие. Андрей заявил, что без меня не пойдёт, так как мы теперь представляем собой «пару» и неотделимы друг от друга. Новость о наших отношениях с Андреем была принята Людмилой в штыки, но в конце концов она согласилась включить меня в число собравшихся. Позже, когда мы с Андреем приедем к ней с важным, по нашему мнению, сообщением, она будет всячески высказывать мне своё неприятие.
«Вы - Овен, а Андрей - Скорпион. Вы первый знак Зодиака, а он - седьмой. Он для вас - смерть, а вы для него - погибель. Вам нельзя быть вместе!» - заявит она, даже не пытаясь выяснить, зачем мы пришли на самом деле.
«Как же! Сейчас! Мы тебя и не спрашивали, быть нам вместе или нет! Не тебе решать», - подумала я, но виду не показала и выслушала все её сентенции внешне спокойно. А она распалялась: «Вообще, вы напрасно так бесстрашны… В вашем слышании таится опасность - это медиумизм. Он может привести вас к чёрным. Дайте, я вас посмотрю!» Села напротив и вперилась в меня взглядом своих чёрных глазок. Приподняла до уровня груди руки и стала покачиваться, ища «родничком» поток энергий. Это покачивание головой, которое когда-то воспринималось мною как священнодействие, уже не производило на меня никакого впечатления. Скорее наоборот: мне-то уже не надо было настраиваться на слышание - оно от позы не зависело. Мой канал был открыт постоянно. И я уже это понимала.
«Да вы вообще закрыты. Упали вниз. Я вас не вижу наверху», - продолжала Людмила честить меня. При этом она постоянно оборачивалась за поддержкой к неприметной женщине Любе - своей тени того времени. Но, как известно, тени недолго довольствуются своей ролью, через некоторое время они стараются попрать породившего их колосса. Пройдёт несколько лет, и Любовь Перетрутова откроет свою школу, в которой будет читать лекции по книгам Алисы Бейли. А следы Людмилы к этому времени потеряются окончательно.
А тогда я ушла из её дома (она уже жила в отдельной квартире с сыном) разочарованная. С другой стороны, я поняла, что те сведения, которые открываются мне, мне и предназначены к дальнейшей работе. Я могу привлекать других к решению поставленной задачи, но не перекладывать её на чужие плечи. В тот раз полученная мной информация касалась государственного эгрегора. Астральным оком я увидела человека, генерала с фамилией Громов, стоящего в кругу военных и нажимающего на «ядерную кнопку». Это было страшно, и это было будущее, которое надо было предотвратить. Мы с Андреем решили, что это работа предназначена не нам и что её следует передать людям, в нашим понимании, более компетентным. Мы тогда не были знакомы с магией и не видели способа предотвратить надвигающиеся события. Пришлось заняться самим поставленной задачей, а для этого освоить целый пласт Учения - Магию, Творение и Теургию.
Знаменательно, что через 15 лет с тем же придут ко мне уже мои ученики. Всё повторяется в этом мире, но хорошо, если на новом витке спирали это происходит на более высоком уровне. Я постаралась как можно доходчивей объяснить услышавшей задачу Ире Амелиной, что раз информация пришла ей, то и работа предназначена её группе, «Церсу». В общем, благословила на труд, заодно, опираясь на свой опыт и в противоположность Людмиле, похвалив Иру за отличное слышание.
А тогда, двадцать лет назад, выйдя от Людмилы, я сделала своё заключение: «Андрей, да она, наверное, ревнует тебя ко мне!»
- Да, похоже! Она ещё в той квартире подбивала под меня клинья. О люди, люди, что вами движет? Ну и хрен с ней!
Андрей был, как всегда, в своём репертуаре. Возвышенное в нём уживалось с лексиконом прораба и соответствующей фразеологией. Говоря о своих духовных достижениях, он впечатляюще рассказывал, как «раньше дрался кружками в пивной», показывая при этом шрам на голове, а «теперь вот какой стал!» В слушателей это вселяло надежду: если он смог, то уж мы-то и подавно! Много лет спустя в ответ на оскорбление, которое он нанесёт Ольге Лазаревой, я неожиданно для себя произнесу показавшийся мне самой очень удачный каламбур: «Да ты не пророк, ты прораб!»
Однажды по своим прорабским делам Андрей уехал в город Калинин (теперь Тверь). Уехал на пару недель, но уже на третий день позвонил мне оттуда, умоляя: «Приезжай сегодня же! Если ты через час выйдешь из дому, то успеешь на поезд 18.00. Я тебя встречу». Не помню, что я наплела Юрке, и вообще, снизошла ли до объяснений. Последнее время я полностью перестала соотносить свои действия с его мнениям, между делом заявив ему, что нам лучше расстаться, хотя бы на время, что мне нужна свобода, и тому подобное. Возможно, я была излишне жестока к человеку, с которым прожила много лет, но тогда я просто об этом не думала. Скорее я ощущала, что мне в его присутствии буквально не хватает воздуха, будто он пьёт из меня энергию, надуваясь, как упырь. Я худела, слабела, держалась повышенная температура, и мне казалось, что частью причины моего недомогания является этот дом, а аллергия у меня - на мужа. Я бежала из дома при любом удобном случае, но окончательно покинуть его всё не решалась.
Встретив меня на вокзале в Калинине, Андрей изумился:
- Я, честно говоря, не ожидал, что ты так легка на подъём, - обрадовался он, принимая небольшую сумку из моих рук.
- Мосфильмовская школа - на сборы полчаса: зубная щётка, тушь для ресниц, ночная рубашка… И, главное, паспорт не забыть.
- А с «Мосфильмом» лучше тебе расстаться. Я тоже уйду с работы. Мы будем зарабатывать лечением и жить вместе, - сделал заключение Андрей.
Ночью я проснулась в гостинице от яркого света, бившего в глаза. Мы лежали рядом в тишине провинциального города, а в окне висела огромная звезда, одна на всё небо. Наверное, это была Венера. Но такой огромной и яркой я её не видела ни до, ни после той ночи. «Смотри», - разбудила я Андрея. Затаив дыхание, мы впитывали в себя свет звезды, не в силах оторвать взгляда. В душе рос мистический трепет, как будто сама судьба заглядывала нам в глаза! А в голове звучали слова песни с нежной мелодией об Утренней Звезде. Нас благословляло Небо!
То ощущение оставило не только след в памяти, но и отпечаток энергии в моей душе. Я и сейчас могу воспроизвести тот поток света, несущий счастье и успокоение, приходящие от понимания, что ты стал «любимцем неба», окружённым защитой и поддержкой Небесной Иерархии. Причём эта благодать распространяется не только на тебя, но и на тех, кто с тобой. И, конечно, чувство благодарности или благоговения, которое можно испытать к чему-то высшему и которое не испытываешь даже к самым дорогим людям.
Но за что такая милость?
Вернувшись в Москву из Калинина, я, повинуясь какому-то наитию, нарисовала картинку, возникшую в моём воображении. Позже я узнала, что это называется «пантакль» - магический символ. Но и в то время я понимала, что изображение имеет некий зашифрованный мистический смысл, благодаря чему напоминает личную печать, экслибрис. В моём пантакле слова, изображённые в виде пунктирных линий, складывались в горы, стоящие на берегу моря, или реки. Углы между словами фразы - «любимые, любимые, вы станете покорителями мира» - составляли три вершины. Причём это повторялось дважды - таким образом, горы изображались двойной линией.
На воде качалась лодка, также составленная из слов: «Свет узрит тот, кто мнит узреть».
Всё это было вписано в лучистый пятиугольник.
Такой чёткий символ внутренним зрением я видела впервые, и, воспроизведя его на бумаге, вертела и так и эдак, чуть ли не примеряя себе на нос, как обезьяна очки из одноимённой басни Крылова. Потом, наконец, успокоилась и вспомнила, что надо просто спросить у своего друга Фаюма: «А что мне с этим делать?» Фаюм откликнулся незамедлительно.
- Это ключ, открывающий дверь знаний. Воспользуйся им и проникни туда, где эти знания хранятся.
- Но как?
- Я тебе назову одно имя - Унцраор*. Он поможет. Ищи его.
- Но это же демон Государства. Во всяком случае, так писал Даниил Андреев.
- Все могут ошибаться, ты это ещё поймёшь позже. А пока иди к Унцраору. Он сам о себе расскажет, если ты его об этом спросишь.
Унцраора на астрале я нашла очень быстро. Только позвала и сразу же наткнулась на какую-то преграду вроде кожистой оболочки, которую, не задумываясь, как бы проткнула своим пытливым рогом. Так у меня появился ещё один источник разнообразной информации и знаний. Причём знаний не только теоретических, а и практических. Унцраор учил меня входить в символ, объяснив, что такое энергетический канал. Показывал прошлое и будущее, что где происходит, указывал на допущенные мной ошибки. Улавливать его голос было значительно легче, чем выискивать неизвестный источник энергии где-то в бесконечном пространстве. Даже выражения, которые использовал Унцраор, точнее, та понятийная энергия, которую мой мозг трансформировал в слова, точно соответствовали моему разговорному стилю. Например, в одной из первых бесед я задала ему вопрос:
- А кем я была?
- Много кем!
- Ну например! - настаивала я.
- Ты была ламой, - ответил Унцраор.
- Не может быть! Люди не бывают животными, мне это говорил Фаюм! (Я щеголяла в дублёнке из ламы - верх достижения модниц тех лет, и в связи с этим в моих глазах тут же возникло это, хотя и милое, но несуразное существо.)
- Тибетским ламой, дура! - отчётливо услышала я восклицание как бы фыркающего с насмешкой Унцраора.
Унцраор вообще оказался милейшим существом, а никаким не демоном. Хотя и демоны у меня не вызывали страха или отвращения. Он объяснил мне, что если «тыкаться» в одну точку, то и взгляд будет односторонним. Если искать негативные знания в его хранилищах, то и мнение о нём составится как о демоне. Тот, кто ищет только положительное, - увидит в нём демиурга или ангела. Но обращаться к нему следует непредвзято, и тогда он откроется во всех своих гранях и щедро прольёт все накопленные в нём знания. Он чем-то напоминал мне Хлеб из театральной постановки «Синяя птица», которую я сама в детстве смотрела во МХАТе, а потом водила на неё Анку. Такой же толстый и добрый, готовый в любой момент накормить, только не хлебом, а духовной пищей, причём разного уровня. Он терпеливо удовлетворял моё любопытство, когда я расспрашивала о знакомых мне людях и незнакомых богах. Так, любимый мой Фаюм оказался Гермесом Трисмегистом, Меркурием и Тотом в одном лице. Сознаюсь, я была абсолютным профаном в мифологии и истории, и поэтому мне пришлось искать хоть какие-то источники об интересующих меня личностях. Причём для подтверждения правильности моего слышания мне требовались источники вполне вещественные - то есть научные, исторические и письменные. Мне постоянно надо было подтверждать своё «слышание», иначе через некоторое время в мою душу вкрадывались сомнения: не сочиняю ли я сама, то что хочу «услышать», не плод ли всё это моего воображения? В какой же трепетный восторг я приходила, когда полученные мной свыше сведения совпадали с визуальными.
Сейчас я понимаю, что во время ученичества мне специально не давались в руки оккультные книги и эзотерические труды. Ведь даже в те доперестроечные времена* при большом желании их можно было найти. Даже Людмила, дав мне только одну главу из книги Бейли (кажется, это был «Трактат о Семи Лучах»), отказалась дать продолжение под предлогом, что мне ещё «рано». Поэтому теперь я с уверенностью могу заявить: всё, что я узнала, а затем изложила в книгах, назвав это Учением Третьего Луча, было мною «услышано» сверху. Это был дар Небесной Иерархии, совместный труд, в котором на равных участвовали и Гермес, и Унцраор, и я. Мне просто было неоткуда почерпнуть те знания, понятия и откровения, которые давались «сверху». И, безусловно, я отдаю себе отчёт в том, что я никогда не смогла бы столько всего напридумывать, да ещё так, чтобы всё складывалось в стройную систему, в которой все концы сходятся, а одно вытекает из другого. У меня, простой советской гражданки, не обладающей ни философским складом ума, ни навыками углублённого мышления и литературного творчества, ни специальными знаниями, просто фантазии бы не хватило на всё это.
Но тогда всё только начиналось, и умные небесные друзья не пугали меня будущими широкими перспективами. Иначе я, наверное, не стала бы на стезю Служения, а, пока не поздно, дала бы дёру. Я была наблюдательна, охоча до всего нового - и этим пользовались мои покровители, возможно, немного манипулируя мною. Но ведь это не запрещено.
Обо всех своих открытиях я, естественно, докладывала Андрею, отчего он приходил в неописуемый восторг. Между тем он продолжал гнуть свою линию, считая, что я должна бросить «Мосфильм», «этот кладезь мерзости». То ли под влиянием его слов, то ли вследствие моей возросшей чувствительности работа в кино стала для меня мукой. Меня начинало подташнивать, и болел живот (пресловутая «пятёрка»), когда я проходила по подземным коридорам студии. Раздражала фальшь и приклеенные улыбки «творюг» (так мы называли между собой высшее звено деятелей киноискусства - режиссёров, сценаристов), вороватые повадки администраторов и директоров фильмов. В общем, я стала задыхаться в этой атмосфере. Мой уход с «Мосфильма» совпал с уходом из дома. Я собрала чемодан и сказала, что на время переезжаю к родителям. По-видимому, это было лето и Аня была где-то в лагере или на даче - эта проблема была временно снята. Юра донёс мой чемодан до стоянки такси и был внешне достаточно спокоен. А я… Как только такси отъехало и метро Аэропорт осталось позади, я почувствовала вожделенную свободу, ну а оглядываться назад было не в моих привычках.
Я снова вернулась в дом моих родителей на проспект Вернадского, откуда и не выписывалась. То есть имела официальное право проживать на этой площади. Мы с Андреем стали зарабатывать лечением - для меня это не было зовом сердца, и мне не очень хотелось этим заниматься. Но здесь я была ведомая и полностью подчинялась воле Андрея. Он находил пациентов, он же определял - браться за лечение или нет.
Процесс лечения происходил так: мы заключали человека в своё энергетическое кольцо, сажая посередине между нами и как бы прокачивали через него энергию. Такой способ был получен мной по запросу Андрея. Но когда мы начали его применять на деле, я неожиданно поняла, что у каждой болезни есть своя причина, которую можно исправить. Как правило, она кроется в прошлом, и именно в этой жизни, а не в прежних. И только в том случае, если пациент сознательно соглашается, что он был не прав и готов всё сделать, чтобы исправить ситуацию, то клише, которое осталось на тонком теле и явилось причиной болезни, может рассосаться. Тогда и требуется наша энергетическая помощь. Для этого я уводила больного в прошлое, где послышанию искала момент, когда возникло клише. К сожалению, далеко не всегда пациент на самом деле соглашался, что был не прав, а чаще делал только вид. И тогда лечение только на время облегчало его состояние, а далее следовал рецидив, быстро приводивший к печальному исходу.
Особенно мне запомнился один случай. Нас пригласили к человеку, больному раком. «Послушав», я поняла, что человек обречён - он просто не в состоянии внутренне измениться. Но его жена просила хотя бы временно поддержать его, пускай скорее морально, чем физически, и Андрей нехотя согласился.
Наш пациент оказался милым, интеллигентным 40-летним учёным - и вдруг такое страшное заболевание. Казалось, он безгрешен. Мы, как всегда, взяли его в энергетическое кольцо, и я стала искать причину болезни, тем более, что сама была заинтригована: такой с виду безгрешный человек, прямо святой, в чём же он так сильно провинился?
Я, включившись в тонкий план, спросила его:
- Десять лет назад вы были очень сильно влюблены в другую женщину?
- ?!!!… Да!
- Почему же вы не оставили семью?
- Я боялся причинить им боль. Моя жена - чудеснейший человек, как же я мог так с ней поступить? А родители, а дети? А на работе что скажут?
Так и хотелось дополнить фразой из Грибоедова: «Что скажет Марья Алексеевна?»
- А после того, как вы отказались от своей любовницы, у вас заболели почки… а так всё было по-прежнему?
- Да, да…
- Так вот это и есть причина вашей болезни. Тогда, десять лет назад, вы предали свой Путь. Вы пошли на поводу у стереотипов общества.
- Да, вы правы, интуиция подсказывала мне, что я гублю себя. Но ведь это всё ради других: детей, матери! Нет, даже если бы всё повторилось вновь, я поступил бы точно так же.
Ну что ж, как говорится, он сам вырыл себе могилу. Тогда же я обнаружила в себе и магические способности. Этот больной, назовём его Владимир, попал на очередной сеанс химии в Онкологический институт. Но там у него поднялась температура - это было начало агонии. Его жена позвонила мне с просьбой что-нибудь сделать, чтоб его выписали домой. Для этого необходимо было нормализовать температурный показатель больного. Я поняла, что могу это сделать на расстоянии, но только на сутки. Этих суток хватило, чтоб добиться выписки и забрать Владимира домой умирать. Тайну болезни своего пациента мы, конечно, не открыли его жене - да и что бы она могла сделать?
И это был не единственный случай. Как правило, никто из наших пациентов внутренне не признавал свои ошибки. Это делало наш труд целителей бесполезным, а моё настроение после сеансов отвратительным: я заранее знала, что излечение будет временным, потом опять что-нибудь случится. В общем, при первой же возможности я ушла с поприща «народного целителя».
В числе других мы отказались ещё от одного пациента - матери Андрея. У неё тоже был рак лимфатических узлов. Мы её поддерживали более года, но в конце концов поняли, что поступаем неправильно, противореча закону жизни, и прекратили её лечить. Oна сразу слегла и примерно через месяц умерла.
Тут мне вспоминается небольшой эпизод, происшедший через год и относящийся к очередной проверке моего слышания.
Андрей со своим сводным братом собирались на кладбище, чтобы отметить годовщину со дня смерти матери. Перед уходом Андрей, по уже заведённому порядку, спросил меня, надо ли сделать что-либо магическое на кладбище. Я послушала и сказала: «Я слышу, что вы должны купить красное вино и налить ей в отдельный стакан». С тем он и ушёл.
На другой день мы, как всегда, медитировали и слушали. К тому времени я уже получала материалы по Учению, отчего не только приходила в восторг, но и как Фома неверующий задавалась вопросом: а не придумываю ли я всё сама? И в тот раз, как это часто случалось, я засомневалась в наличии у меня слышания. «А ты сверху спроси, как тебе удостовериться в том, не твои ли это собственные фантазии», - предложил Андрей.
Мне эта идея понравилась, и я запросила Унцраора.
- Это просто, - посоветовал он, - задай какой-нибудь вопрос, а ответ сначала обдумай головой и запиши. А затем «послушай» и тоже запиши.
- Здорово, - обрадовался Андрей, - проведём эксперимент. А для объекта используем наш вчерашний поход на кладбище. Ты ведь не была с нами и не знаешь, что происходило. Скажи: «Так ли мы всё сделали, как надо было?».
- Вы выполнили всё правильно, - ответила я, немного подумав.
- А теперь «послушай»!
- Господи! Вы что, вылили вино на могилу?!
- Ну да, а куда ещё его было девать? - ответил Андрей.
- Надо же было выпить! И не тебе, а твоему брату. Тогда твоя мама родилась бы снова у его жены. (В то время жена брата никак не могла забеременеть, и эта тема была на повестке дня.) А теперь вы мать привязали к могиле, ни «вверх» уйти, ни родиться снова она не может!
- А что же теперь делать? Спроси!
- Надо поехать туда и вылить стакан воды в то место, куда пролилось вино. Тогда вы отвяжете её от земли! Но только теперь придётся подождать, когда ей вновь представится случай родиться на Земле.
Андрей позвонил брату, и они поехали вновь на кладбище исправлять ошибку. А я окончательно убедилась в реальности «слышания».
Это сейчас, может быть благодаря и нам в том числе, яснослышание стало естественным явлением, не вызывающим ни у кого сомнения. А в те времена воспитанные на атеизме люди отрицали всё нетрадиционное, по их мнению. То, что невозможно было объяснить с точки зрения науки, - всё отметалось, несмотря на факты.
Так как я была воспитана именно на этих принципах, то порой при столкновении с чем-то экстраординарным у меня возникали сомнения в разных вопросах. Помочь же в их разрешении мне никто не мог, кроме опять же моих друзей и Учителей «сверху». В этих случаях и помогали подобные эксперименты.
Я чувствовала, что меня «ведут», то есть подсказывают не только пути к знанию, но и помогают в жизненных ситуациях. Правда, я не всегда внимала советам и предостережениям своих Учителей и, бывало, попадала в неприятные ситуации.
Хорошей иллюстрацией этого послужит история, происшедшая со мной несколько позже, когда мы уже жили с Андреем в подмосковном посёлке Малаховка.
Случай, произошедший со мной, был показателен в нескольких отношениях. Во-первых, он ещё раз продемонстрировал моё недопустимое легкомыслие, которым я всегда даже немного гордилась. Во-вторых, заставил больше доверять своему слышанию. В общем, это был урок, хотя и данный на грани выживания, а следовательно, жёсткий, но результативный и запомнившийся, как теперь видно, надолго.
Это был период, когда нас «учили» делать магические пантак-ли и когда стало понятно, что без магического искусства не только не обойтись, но это и есть главная составляющая практического познания. Пантакли в прежние времена изготавливали на металле или в камне по определённым, строго ограниченным правилам. В средневековье с их помощью вызывали духов, полагая, что эти символы имеют отношение в основном к инфернальному миру. Тогда же к нам в руки попал и учебник магии Папюса, где он касался карт Таро, но уже в точки зрения магических пантаклей. Как оказалось, круг применения этих синтетических символов значительно шире, а способ изготовления многообразен. Впрочем, я всё это достаточно детально описала в «Сезам, откройся», так что здесь нет смысла вдаваться в подробности. Факт тот, что мы очень серьёзно и вдумчиво отнеслись к получаемым знаниям и, обзаведясь линейкой, циркулем, цветными карандашами и, главное, ножницами, трудились не покладая рук. Изготавливаемые нами в процессе ученичества пантакли были на всё, что только приходило в голову: «От воров», «От болезни», «Расписание поездов» и т.п.
В описываемый мной вечер мы прилежно вырезали из серебряной фольги детали букв Алфавита Алес, о котором я расскажу позже. Малюсенькие «запятые» мы наклеивали на восьмиугольную картонную пластинку, сверху покрытую синей атласной бумагой. Это была довольно кропотливая работа, тем более, что клей был канцелярский - мало подходящий для приклеивания фольги. Мы создавали пантакль «Перстень Соломона», который впоследствии Андрей постоянно носил в нагрудном кармашке, пока однажды октаэдр незаметно не пропал. «Перстень» я «срисовала» с тонкого плана, и мы были поглощены его материальной реализацией. Причём необходимые для изготовления пантакля материалы, как фольга, так и синий глянец, заменивший сапфир, неожиданно оказались под рукой, что было, как всё, что происходило вокруг нас и с нами, удивительно и замечательно.
И вдруг я «услышала»: «Сделай себе охранный пантакль!» Я сообщила об услышанном Андрею, но, не желая прерывать интересное занятие, отложила решение личного вопроса на потом. И тут же, увлёкшись, по своему легкомыслию забыла о предупреждении.
Поработав ещё какое-то время, я почувствовала сильную усталость и легла в постель, тут же погрузившись в сон. Андрей продолжал трудиться над «Печатью Соломона», и, засыпая, я видела его согнутую над столом фигуру с поблескивающими очками на носу и слегка высунутым от усердия кончиком языка. Кажется, мне ничего не снилось, я просто провалилась в какое-то тяжёлое, глубокое забытьё. И вдруг почувствовала сильнейший удар по голове. Я как бы со стороны увидела топор, раскалывающий мой череп пополам, и поняла: меня убивают. Но вырваться из забытья была не в силах. Я закричала. Сначала крик мой застрял где-то внутри этого вязкого пространства, в котором я находилась, но наконец слабым звуком, почти стоном он вынырнул на поверхность. Андрей услышал мой зов: «Андрей, спаси меня! Меня убивают!» - и бросился ко мне. Его прикосновение вырвало меня из тины смерти. Я была в полном шоке: «Меня кто-то хотел убить!»
- Но тебя же предупреждали! Тебе же велели сделать пан-такль! Вставай, будем работать, а то и правда убьют! - в голосе Андрея звучал неподдельный страх.
Мы сели за стол, отодвинули «Перстень» и принялись «слушать», как должен выглядеть защитный пантакль и как он будет действовать. Механизм его защитного свойства был таков: он, как локатор, перехватывал энергию нападения и отправлял её обратно в исходную точку. То есть действовал, как бумеранг, даже если удар посылался кем-то инстинктивно, неосознано в мою или Андрея сторону. Но было совершенно ясно, что нападение, совершённое на меня, было спланировано и проведено достаточно умело, со знанием тонкостей астральной борьбы.
- Узнай, кто на тебя напал, - велел Андрей.
- Знаешь, я в недоумении, - внимательно «прислушиваясь» и несколько раз «переспросив», сообщила я Андрею, - но мне «говорят», что это Людмила!
- Людка Ткаченко?! - сначала изумился, а потом пожал плечами Андрей. Всё может быть.
Мы, как было велено, положили пантакль под подушку и спокойно уснули, надолго забыв и о Людмиле, и о её злобной выходке.
Прошло примерно полгода. Весной в Малаховке побывали наши знакомые, которые зимой некоторое время общались с Людмилой. Они нам и напомнили обо всей этой истории.
Оказывается, Людмиле всё никак не давал покоя наш союз, а особенно его творческая плодотворность. Уж не знаю, насколько её обуяла злоба и ревность, но дошло до того, что «Иерархия» (это по её словам), недовольная моей деятельностью, велела ей меня убить. Тут даже логика не сработала - Небесная Иерархия в принципе не способна дать такой приказ. Ведь искусственно убрать человека даже из высших побуждений, даже изверга или садиста - значит завязать тяжелейший кармический узел, тем более если это происходит с применением магических сил. На такие «подвиги» обычно стараются подвигнуть человека демонические сущности: они всегда начеку, готовые ловить момент эмоционального срыва, энергетического падения человека, убеждая его в безнаказанности астрального удара во имя иллюзорного блага. Людмила попалась на их удочку - это и называется «соблазн», когда наши низшие проявления находят благовидное оправдание в гуманных целях. Думаю, лжеиерархия ей такое оправдание предоставила, объявив меня носительницей двадцать-какого-то Чёрного Посвящения. Но Чёрных Посвящений просто не существует - это плод воспалённого воображения и изыски изобретательного ума.
В общем, по словам наших гостей, удар мне был рассчитан и «отправлен» по всем правилам магического искусства. Не учтено было только одно: я находилась под защитой и покровительством своих Учителей, и ситуация, происшедшая со мной, была допущена в целях обучения и воспитания.
А Людмила? Она почти сразу после астрального нападения на меня свалилась с сердечным приступом, от которого чуть не умерла, и длительное время пролежала в больнице. Магический бумеранг сработал, тем самым показав результативность своего действия и демонстрируя великий закон воздаяния.
С того случая я ещё больше доверяю своему слышанию и стараюсь, правда, с меньшим успехом, избавиться от легкомыслия. Людмилу с тех пор «на астрале» я не слышу. Наверно, другая Иерархия посоветовала ей оставить меня в покое. В обычной жизни однажды Людмила напомнила о себе, хотя и опосредованно. В 1997 году мы проводили конференции в школе «Алес». Слово для небольшого сообщения попросил незнакомый мужчина. Он прорекламировал книгу Людмилы и её занятия. Я сделала вывод, что Людмила продолжает функционировать. Потом председательствующий, сказал несколько лестных слов по поводу системы медитации Ткаченко, которую мы используем с некоторыми нюансами и в нашей школе. В глубине души я порадовалась, что во мне не проявилось никаких негативных эмоций в её сторону - моя «5-ка» молчала, что было очень отрадно. Я чувствую по отношению к Людмиле только благодарность: все основы эзотерической премудрости в башне моего познания заложены с её подачи. Через неё «пришли» ко мне имена авторов эзотерических книг, труды которых я потом нашла по её «наводке». Кроме того, именно она при-вела меня к Андрею и положила начало нашему совместному пути.
Наступило лето, и мы решили снять квартиру. Нам не хотелось расставаться ни на минуту, а настоятельная потребность находиться в состоянии постоянного включения в канал «слышания» требовала соответствующей обстановки. До этого мы скитались по знакомым. Ко мне домой Андрей не мог прийти, так как родители приняли бы его в штыки. «Как же, ведь он разрушил твою семью!» Хотя, конечно, понимали, что их дочь не ягнёнок, с которым можно делать всё, что угодно. И ещё вопрос, кто чью семью разрушил! Андрей ведь тоже был женат, но к тому времени считал, что свой долг перед женой выполнил - «пересадил» её в Москву откуда-то из Грузии и нашёл ей «денежную» работу. В общем, мы встречались у друзей и знакомых, но эти наши встречи не носили интимного характера, кроме редких визитов к Женьке и к тому другу, который нам предоставил первую квартиру 21 марта.
Кстати, я так и не смогла установить точно, какой это был год, но кажется, 1971-й. Время как бы раздвинулось и сместилось, не укладываясь в рамки обычной хронологии. Год наплывает на год, месяц - на месяц. Даже последовательность событий смещается, и будущее грозит опередить прошлое. Но может, это так и должно быть? Когда свершается нечто, так сказать, когда творится история, всё становится неподвластным обычным законам материала, а понятие «время» просто не существует. Тем более, что «счастливые часов не наблюдают». А я была бесконечно счастлива. Как вылупившийся из яйца птенец, я заново познавала мир, только совершенно в другом ракурсе - бескрайний и многомерный. И то чувство, которое я испытывала к Андрею, было тоже ни на что не похоже: я его боготворила, я старалась буквально впитать его в себя. Проснувшаяся во мне древняя память как будто шептала мне: «Там, где нет времени, там, до начала времён, вы вместе всегда, но здесь…дорожи каждым мигом, пока вы вместе - это не может быть вечно,… это подарок, и будь благодарна за это судьбе». И я была благодарна, чувство признательности переполняло меня. Мне хотелось не только мысленно «славить Господа», но и отблагодарить Его, а в Его лице, конечно, Андрея, чем-то более существенным.
Поэтому я, не переставая, «билась», как та пальма из моего сна, стараясь пробить невидимую преграду. Что я искала - не знаю. Но я твёрдо была уверена, что там, где-то вверху, есть некое сокровище, которое я должна достать и положить к ногам моего кумира.
И однажды это случилось. Когда? Где? Какое это имеет значение? Я этого не помню. Было это перед тем, как мы стали жить вместе на Преображенке, и после того, как я ушла от мужа. Где мы находились - не помню, но это была небольшая комната где-то в Москве, из которой мы собирались выйти, и я стояла посредине неё, а Андрей смотрел на меня. И вдруг я увидела где-то в бесконечном пространстве внутреннего взора, как откуда-то из небытия выплывают светящиеся знаки, проявляясь один за другим. Они были слегка расплывчаты, серебристого цвета и одинаковой величины. Они были похожи друг на друга, но всё-таки разные, хотя вокруг каждого можно было описать окружность. Знаки выстраивались в ряды на невидимой плоскости и постепенно приобретали всё более чёткую, почти осязаемую форму. Наверно, так выглядели первые Скрижали Завета, которые получил Моисей на горе Синай. Или Изумрудные Скрижали Гермеса, которые впоследствии каждый читал по-своему, но никто не видел истинного текста. Я стояла как заворожённая. Наверно, даже рот открыла от восторга, а уж глаза, наверное, распахнула, как тарелки.
- Что с тобой? - услышала будто издалека голос Андрея. Наверно, он окликал меня не единожды, ожидая, пока я вернусь к действительности.
- Я что-то вижу. Какие-то серебряные значки. Это буквы! Я даже могу их зарисовать! Целый алфавит незнакомых букв! -
- Не может быть! - Андрей пришёл в страшное волнение. -Скорей, рисуй! - голос его дрожал.
- Да ты не бойся. Они никуда не уходят. Я их вижу: и все вместе, и каждую отдельно, - успокоила я Андрея.
И я стала зарисовывать буквы в том порядке, как я их видела.
- Что это? Спроси, что они значат! - Андрей пританцовывал рядом от нетерпения.
- Это - Всё! Космос, миропорядок. В общем, Всё! Это начало и конец. Это Знание! - транслировала я то, что слышала «сверху».
- Ленка! Это же…это же… это то, чего я ждал всю свою жизнь! Это самое главное! Неужели свершилось? - не умерял свой восторг Андрей. - Теперь ты бросишь всё, мы будем заниматься только этим!
Я была согласна. Я была счастлива. Я нашла клад и пробила к нему дорогу и теперь была готова достать несметные сокровища знаний для своего друга.
А эти бесценные знания сами как бы ворвались в меня, и я вмиг стала похожа на наполненный сосуд, из которого нечто буквально старалось выплеснуться через край. Что это - я ещё не знала, но это нечто настоятельно требовало своего раскрытия. Знание хотело приобрести форму, быть выговоренным, облечённым в слова, затребованным слушателями…
Это как скважина в земле, которую, пробив, уже нельзя заткнуть пробкой: нефть выбьет её и прорвётся фонтаном наружу. И если не поставить вышку, не пустить её по трубам - нефть разольётся вокруг, затопив поля и покрыв моря, а потом загорится, сжигая всё на своём пути. И это как родник, который вдруг начинает бить из-под земли, и если ему не проложить русло, подмоет дома и, не найдя реку, превратится в болото.
Надо мной забил родник, а я была руслом, и даже если бы захотела, не могла бы его снова загнать внутрь. Мне оставалось только укреплять берега и строить плотины, чтобы превратить родник в реку - Учение. Но это я поняла потом, значительно позже. А в тот момент я была как громом поражённая. Это одновременно было и счастье оттого, что наконец высветилась цель, ради которой стоит жить и ради чего я пришла на Землю. И в то же время это было предзнаменование будущего труда над задачей, которую неизвестно, смогу ли я, хватит ли мне сил и способностей выполнить. Тогда я не знала, что это называется Служением. А Служение предполагает не только счастье открытий и чувства востребованности, но и готовность к выполнению поставленной задачи, постоянное включение в канал и послушание, так как ты встраиваешься в цепочку Иерархии, надеваешь на себя общее «ярмо».
С того знаменательного дня мы становились Служителями, и вся наша жизнь должна была подчиниться этому нашему выбору.
Мы это смутно понимали, тем более, что на это указывали многочисленные факты. Если наши желания согласовывались с выполнением задачи, шли ей на пользу, то они как бы благословлялись «свыше» и всё «давалось» нам легко, требуя лишь небольшого сознательного приложения сил. Если наши личные интересы входили в противоречие с задачей или были лишними в плане расхода энергии и внимания, они не брались Иерархией в расчёт. Нам как бы показывалось, что это «суета сует» и нечего тратить на это время и силы. Как это показывалось? Да очень просто - не получалось с первого раза, возникали сложности и противодействия со стороны, а то и желание пропадало. Возникала мысль: «А зачем вообще это мне надо?» По наивности я иногда даже обижалась - неужели Им так трудно дать то или это, или зачем было выставлять меня в таком глупом свете?
А через некоторое время, постепенно проникая в тайны учения, мы уже могли действовать разумно, учась руководить своими желаниями, мыслями и владеть эмоциями. Нам были показаны источники многих наших проявлений, и мы узнали какие из них истинны, а какие навеяны со стороны. Но всему этому ещё предстояло научиться, а сначала всё шло методом проб и ошибок.
Во всяком случае, когда появилось настоятельное желание постоянно жить и работать вместе, всё сложилось очень удачно. Правда, создание условий для совместного проживания стало для меня первым уроком «магии мысли» - Творения.
- Неужели ты не можешь сделать нам дом! - возмущался Андрей, когда мы шли вдоль Садового кольца. Было начало июня, тепло и зелено. Не обращая внимание на мои попытки оправдаться тем, что я не знаю, не умею, не могу, он продолжал зудеть:
- Соберись и сделай! Тоже мне, маг! Квартиру сделать не можешь! - тон его становился насмешливым, что раздражающе действовало на моё самолюбие.
Доведенная до ярости, «выстрелив» как следует «пятеркой», я заявила: «Сейчас!» И не то чтобы возжелала, а затребовала:
«Пусть будет квартира, доступная по цене и в приличном районе!» Должна заметить, что снять квартиру в то время было очень сложно, практически нереально - лишней площади ни у кого не было. Поэтому дальнейшее можно расценивать как чудо: белая бумажка, еле видная на отдалённо стоящем фонарном столбе, привлекла моё внимание. Я бросилась к столбу и сорвала небольшое объявление: «Сдаётся квартира». Ликуя, я вернулась к Андрею, протягивая «чудо» с адресом: «метро Преображенская». Само название места - «Преображенская» было для нас, достаточно чутко воспринимавших символику имён и образов, многообещающим. Это было как одобрение «сверху», аванс за будущие труды, надежда на Посвящение и Преображение. Реакция Андрея меня вполне удовлетворила: он был одновременно в восторге и в шоке. Требуя от меня волшебства, он сам в него особенно не верил. Воспитанный, как и все мы, на принципах научного марксизма-ленинизма, Андрей, как и я, «знал», но «не верил». И ему и мне ещё требовались чудеса, и нам их порой подбрасывали.
Мы явились по указанному адресу - квартира была свободна, а хозяйка должна была покинуть её уже завтра. Квартира была близко от метро, очень уютная, однокомнатная, но с большой кухней и в хорошем месте. Сдала нам её молодая, одинокая и очень больная женщина. В свои 28 лет она уже перенесла инсульт, и врачи посоветовали ей жить за городом хотя бы летом. Вот на три месяца она и сдала нам свою квартиру, находящуюся полностью в жилом состоянии. Стоила она 100 рублей в месяц, и, что тоже знаменательно, буквально накануне мы лечили младенца с родовой травмой, и благодарные родители заплатили нам 100 рублей. В общем, всё складывалось, как по маслу. Совпадение всех этих деталей и наших требований способствовало укреплению моей веры в себя и в реальность происходящего.
Мы перебрались на другой день - скарба было совсем мало. Мы много работали, много гуляли, но тоже не прекращая «слушать». Подолгу просиживали на кухне, устроившись друг напротив друга, - я старательно «слушала», а Андрей записывал в блокнот всё, что я говорила. Потом обсуждали «услышанное», намечая дополнительные вопросы. Вечерами у нас на кухне часто собиралась группа - в основном это были те, кто раньше ходили к Андрею на занятия. Мы делились с ними полученной информацией, обсуждали и её и насущные проблемы личные и государства. Иногда для разнообразия я устраивала в группе практические занятия. Мне очень хотелось научить всех «слышать». Для этого я давала задание всем одновременно, включаясь в канал, написать рассказ на тему, которую называла, считывая сверху. Писать надо было так же послышанию, а не сочинять самому. Но, по правде сказать, красиво и складно получалось только у меня самой.
Техника писания послышанию напоминает «механическое письмо». Задается тема, а потом надо включиться в «канал» или призвать Музу* - сущность тонкого плана, и записывать всё, что приходит в голову. При этом не надо заранее продумывать фабулу рассказа, не следует предугадывать конец и подыскивать нужные слова. Текст должен буквально литься из тебя без задержек и заминок. Признаком такого «механического письма» является почти полное отсутствие на бумаге помарок и исправлений.
С этими уроками связано ещё одно чудесное событие. Так, однажды я задала тему «Осёл и кабан» - естественно, послышанию. У меня вышло лучше всех: получилась красивая и складно сложенная басня с неожиданным и нравоучительным смыслом. Я решила сохранить её на память, бережно вложив листок с текстом в папочку. На ночь папка оставалась на столе. А утром беру листок в руки и глазам своим не верю: все фразы перепутались, слова поменяли свои места, но почерк явно мой. Спрашиваю Андрея, не переписал ли он, пока я спала, мой текст, желая подшутить надо мной? Хотя и понимаю, зная Андрея, что подобные шутки не в его характере. Естественно, получаю отрицательный ответ.
Но что же случилось? Или у меня с головой не всё в порядке? Моя басня была вполне литературно и грамотно написана, а здесь какая-то бессмысленная тарабарщина!
Андрей, не вдаваясь в подробности, прореагировал на мои восклицания совершенно спокойно, как будто всё было в порядке вещей:
- Ты же писала по слышанию! Значит, твой текст живой, подвижный. Может меняться сам по себе, как захочет.
- ???
Я осталась в полном недоумении.
Больше никогда подобного не происходило. Может быть из-за того, что в дальнейшем я не использовала чисто механическое письмо. Сложность получаемой информации заставляла меня сначала понять то, что слышу, а потом уже записывать.
Позанимавшись, мы пили чай с неизменными кексами, которые непременно кто-нибудь приносил, и были счастливы. И это, несмотря на недовольство моих родителей, противодействие Людмилы, дурацкие выходки Женьки и других, кого мы и не вспоминали (по-эзотерически - «не слышали»).
Кухня была нашим любимым местом. Она была оформлена в немыслимом псевдодеревенском стиле: обшита деревом, декорирована ветками и корой, с ситцевыми занавесками на окнах. В углу стояла берёза, вернее обрубок её ствола, примерно 15 сантиметров диаметром. Однажды этот ствол, задетый кем-то из гостей, упал прямо на стол (хорошо, что не на чью-то голову) и разбил хозяйскую вазу. Это был не единственный убыток от наших гостей - один из них, не помню кто, войдя в волнение от услышанного, откусил у самого основания длиннющую лиану, петляющую по всему потолку кухни. Я была в ужасе, зная, что это любимое растение нашей хозяйки. Не надеясь на успех, я воткнула оторванный конец в землю - и о чудо! лиана не погибла, только несколько листьев завяли. Ожили и другие растения, давно засохшие в своих горшках и выброшенные на балкон. Я стала их поливать, и они снова зазеленели и некоторые даже зацвели. Навестившая нас хозяйка была очень удивлена. Я ей популярно объяснила, что растения воспринимают энергию, и что такое энергия вообще, и какие механизмы там действуют, хотя, признаюсь, сама ещё плохо понимала, что это такое. Но с каждым днём объём знаний всё увеличивался и как-то организовывался. Из массы ненужной информации, которая, оказывается, хранилась в моей памяти, как притянутое магнитом железо сортируется из кучи металлолома, выплывали аналоги, сравнения, нужные образы и слова.
Каждое утро мы начинали с вопроса к Гермесу: что нам дальше делать? Обращались мы и к другим Сущностям, например к Алес.
Алес - так назвала себя Земля, которая «вышла на связь». Это тоже был своего рода шок, переворот в сознании. Земля оказалась живой! Да ещё имя своё назвала. Причём произошло это совершенно неожиданно. Андрей в своей обычной манере, не помню, в каком контексте, проехался насчет «менструации» у Земли. И вдруг я явственно «услышала» возмущённый голос внутри себя: «Это у вас, людей, как у животных, менструации! И вообще, Космические Сущности рождают своих детей не п…, а головой!» Это, конечно, текст, «переведённый» мной, но энергия была такова, что вполне укладывалась в матерные слова. Я даже испугалась и взмолилась: прости нас, Земля! А потом мы стали с ней разговаривать, и она назвала себя Алес, позволив в дальнейшем так к ней и обращаться. Тогда же в разговоре с ней мы узнали, что существуют настоящие, энергетические имена. Именно их тайну так старались раскрыть средневековые каббалисты. Но источник своих знаний они искали здесь, на Земле, в цифрах и буквах. Это и обрекало мистиков и чернокнижников на неудачу, так как произносимые слова и изображаемые буквы давно утеряли свою роль, близкую к пантаклям, и перестали нести соответствующую энергию. Только очень редкие истинные сочетания звуков сохранились в именах и названиях. Так, имя Алес как раз и является энергетически заряженным.
В основе имени Алес лежат звуки, близкие к произносимому эле, еле, але. Точнее всего их произносят арабы. Кстати, их имена часто начинаются с предлога Аль: Аль-Бируни, Аль-Софи и т.д. А из древней астрологии арабов дошли имена, данные ими звездам: Альдебаран, Альтаир и т.д. «Аль» или «еле» - транслируется и значит на некоторых языках «свет», «светоч», «искра» и «факел». Моё имя тоже хранит этот звук - Елена, в греческом переводе - «факел». А как же иначе, я же дочь Земли-Алес! Так она и назвала меня. Но тогда я ещё не знала ни семантику имён, ни основы имени Земли. Я просто прониклась бесконечной верой в то, что у меня есть защита, опора, заменившая умершую земную мать - Космическая мама Алес.
Постепенно у нас стала вырабатываться система, по которой мы «слушали». Андрей завёл отдельную тетрадочку, в которой каждый лист расчерчивал на графы. Над каждой графой он надписал: «буква», «звук», «часть тела», «камень», «растение», «животное», «свойства» (качества). Я «слушала» всё, что относилось к каждой букве, последовательно продвигаясь по Алфавиту Алес, как мы назвали серебряные символы, которые выстраивались в определённый ряд. Андрей вписывал всё в графы, задавал дополнительные вопросы. Наши запасы эзотерических знаний стремительно пополнялись, открывая всё новые горизонты. Иногда информация буквально переполняла нас, и приходилось на время прерывать занятия, чтобы дать время материалу перевариться. Многое из того, что было получено тогда, «дошло» до меня значительно позже, а некоторые вещи становятся понятны только теперь. Похоже, что имеется целый пласт затронутых тогда знаний, который предстоит поднять в будущем.
Можно многое «узнать», в том числе благодаря яснослышанию, но это не значит «познать». Познанное должно стать тобой, твоим телом, твоей кожей, твоей душой и духом. А для этого оно должно преодолеть сопротивление другой, очень плотно сотканной ткани наших стереотипов, состоящих из «моральных принципов», «общечеловеческих ценностей», установок и суеверий и другой шелухи. Наверно, мы похожи на луковицы: сначала гладенькие, нежно золотистые, плотные и тугие, как камень. И пока изнутри не начнёт прорываться к свету слабая, но очень целеустремлённая стрелка, шелуха не начнёт отпадать. А потом слой за слоем отваливается гниющая горькая плоть, отпуская на свободу молодое растение. Но росток может и не показаться из земли, перерождение не состояться, и тогда луковица сгниёт, так и не увидев света, что чаще всего с ней и случается. (Наверное, недаром Джанни Родари вложил историю человека в своего Чипполино.) Но можно не ждать естественного хода событий, можно начать возгонку, употребив на это собственную волю и интуитивно найдя механизмы. И чем резче, быстрее просыпается эта внутренняя сила, толкающая «к свету росток», тем жёстче вступают в противодействие не желающие отмирать заскорузлые мозоли стереотипов и «родимые пятна» фантомных клише. И каждый день - это маленькая смерть чего-то очень дорогого сердцу, прикипевшего, отрывающегося болезненно и часто с кровью.
Мы почувствовали это на себе: у меня продолжался аллергический насморк, требующий своей постоянной порции «Нафтизина», безумно ныли зубы - боль приступами простреливала от подбородка до виска. Похоже, это было воспаление тройничного нерва. Но свою болезнь я воспринимала как наиболее щадящее следствие, неминуемое в процессе очищения и перестройки тонких тел. К этому времени я уже получила информацию о составе тел и их количестве и о том, как это согласуется с чакрами. Поэтому своё недомогание я определила как «приведение в рабочее состояние» головы, 2-й чакры, отвечающей за мышление и ум. Одновременно «отрабатывалась» 3-ка, «горло» - я ведь «слушала» и должна была стать хорошим «каналом», научившись не только транслировать услышанное, но и, по возможности, оформлять его в более или менее понятную и красивую семантическую форму.
С Андреем дело обстояло сложнее. Он мочился с кровью и испытывал при этом острую боль. То, что отрабатывается 6-ка, было понятно сразу, но как это интерпретировать? Тогда я не сумела «услышать» что-либо более или менее вразумительное, и Андрей сделал вывод сам: «Нельзя спать с женщиной. Эта энергия должна быть использована в другом качестве: низкое творчество преобразоваться в высокое Творение. Несмотря на все эти физические мучения, мы были счастливы происходящим с нами и не теряли присутствия духа, упорно двигаясь вперёд.
Наверно, и он, и я поняли нечто, изменили в себе что-то, (избавились от отклонений), и эти болезни постепенно прошли сами собой, без вмешательства врачей.
Работая по много часов, я училась усидчивости, что не было свойственно моему характеру. Мне ближе «слушать» даже по ходу какой-либо деятельности, в процессе беседы, дискуссии, время от времени отвлекаясь. Долгое сидение было не в моей натуре, хотелось то поменять позу, то вскочить при любой возможности. Приходилось переламывать себя, усилием воли приводить в состояние покоя. Но я не была уверена, что длительные медитации необходимы: они казались мне лишними, вымученными. Ведь я «слышала» в любом состоянии, а во время медитации просто балдела, «дышала» энергией. Это время казалось мне слишком растянутым, бесплодным и часто потерянным. Андрей же мог сидеть в покое бесконечно и считал, что это правильно, что следует делать именно так, и был чрезвычайно недоволен, когда мне надоедало однообразное сидение на кухне. Мне хотелось сократить сидение до минимума, чем-то разнообразив, но я остерегалась перечить Андрею. Возможно, это повлияло на то, что я «услышала» совет от Гермеса: мы, мол, не должны больше работать одни. Нас должно быть четверо, чтобы создать более стабильный канал. По словам Гермеса, нам предстояло найти ещё одну пару: мужчину и женщину. По требованию Андрея я стала «выслушивать», кто это такие. Пар было немного, и те, которые я «услышала», были заняты своим делом: например, некие Тамара и её муж, тронды (о трондах я ещё напишу). Как позже оказалось, речь шла об астрологах Тамаре и Павле Глоба, тогда ещё не известных общественности. В конце концов мы пошли по другому пути, подсказанному опять же «сверху». Я сказала Андрею: «Я слышу, их знаешь ты!» Он очень удивился, так как, по его разумению, он не знал ни одной «пары», которая могла бы подойти.
- А ты перебирай их по порядку, а я буду «слушать»: да или нет, - предложила я.
И всё было «нет!» Отчаявшись, Андрей сказал:
- Знаю одну тетку, любимую Людкину ученицу. Когда-то она неплохо соображала, но в паре я её просто не представляю!
- Как её зовут? - оживилась я.
- Её зовут просто ужасно - Ульрих, Ирина Ульрих! Она внучка главного сталинского инквизитора.
- Это она!
- Не может быть!
- Да, это она! Давай её позовём. Телефон, естественно, мистическим образом нашёлся тут же у Андрея в кармане, автомат был напротив дома, а Ирина сидела у телефона. Лицо Андрея по мере разговора вытягивалось от изумления. Повесив трубку, он обернулся ко мне: «Ленчик, ты представляешь, у неё есть какой-то Аркаша, и они будут у нас через два часа!»
Так в нашей компании появились Ирина с Аркашей. Оба они не блистали красотой, но были оживлёнными, приветливыми и на всё готовыми. Аркаша, бывший моряк, покорённый астрологическими способностями Ирины, был широк в кости, прост и основателен, как будто всё ещё сохранял равновесие на колеблющейся палубе рыболовецкого судна. Ирина была умна, но говорила мерзким фальцетом, к которому нам предстояло постепенно привыкнуть. Ведущей в этой паре, естественно, была она. Аркаша только восклицал: «Господь велик!» - и со всем соглашался.
Мы их ввели в курс дела и далее продолжали уже работать в удвоенном коллективе. К тому времени мы уже продвинулись примерно на четыре пары букв вниз по Алфавиту. Буквы выстраивались в столбик по две в ряд: левые были «женскими» и шли начиная с первой по нарастающей. Правые оказались «мужскими», начинались с 23-й и шли по убывающей. Внизу они встречались на цифрах 12. Это было страшно интересно и совершенно непонятно мне с точки зрения математики, так как в сумме каждая пара неизменно составляла 24. Тем более оказалось, что каждая буква является ключом, или пантаклем, к неким внутриземным сущностям, Царям. А под эгидой этих Царей находился определённый слой Земли-Алес - Зона воздействия Качеств. И опять бесконечный объём информации уже по поводу Зон, Качеств, слоёв, Царей. Оказалось, что люди на самом деле - дети этих Царей и, следовательно, имеют соответствующие Зоны рождения, изначально отличаясь друг от друга «возрастом» и «высотой». То есть если ты родился от Царя 2-й или 22-й Зоны - ты «выше» и «больше», чем тот, кто родился в 4-й и 20-й Зонах. Чем выше Зона, тем меньше детей, а материала, доставшегося на одного, больше. Всё это вступало в противоречие с нашими стереотипами о «равенстве» и «братстве», и до поры до времени мы не посвящали в эти тонкости свою группу. Для Ирины и Аркаши было сделано исключение, тем более, что Ирина оказалась не земного происхождения, а загадочным Уртангом. «Увидела я её в обличии неандертальца, гоняющегося с дубинкой за бабочками. Это было очень смешно, но Андрей узрел в этом образе отражение характера Ирины, которую всегда недолюбливал. Последующая информация о том, что Уртанги - это животворящая космическая сила, получившая физическое воплощение в человеке, ничего в его отношении к Ирине не изменила.
Сам Андрей был «назван» Трондом, что было само по себе значимо. А что это такое, подробно ещё предстояло узнать. Аркаша был из 3-й Зоны, а я неожиданно оказалась из 1-й. Этот момент тоже ввёл меня в смущение. Я никогда не страдала излишним честолюбием, и мне казалось, что причислять себя к «высшим» как-то «неудобно», неприлично и унижает достоинство других. Вообще, человеку лучше до поры до времени не знать своей Зоны рождения: это вызывает неадекватную реакцию у тех, кто не готов. Маги 22-й Зоны сразу надувают щёки и вместо того, чтобы работать над собой, бросаются переделывать мир. Другие оправдывают Зоной рождения свои отклонения, а третьи испытывают разочарование, что они «низковато» родились. Поэтому на просьбу-вопрос послушать их Зону рождения, который мне задают все без исключения, я отвечаю: «Это ты узнаешь сам, когда придёт время!» Ведь Зона рождения - это не только привилегии, но и огромная ответственность, и чем выше Зона, тем ответственность шире и значительнее. Особенно это касается «первых, которые будут последними», как сказал Христос, определяя этим и своё предназначение.
Это имя, на которое привыкли опираться, употребляя его и к месту, и не к месту, выплыло не случайно. Голубые, наивные и беспомощные без очков глаза Андрея мне казались каким-то родовым признаком, своеобразной визитной карточкой физической природы Трондов. Такие глаза попадались мне и раньше, и потом. Одни принадлежали горькому пьянице, актёру, которого из жалости взял на свою картину Любомудров, режиссёр «Первой Конной». Другим удалось проявить себя в жизни, которая и для них закончилась рано. Так в одном и том же месте «Мосфильма» - воздушном коридоре между блоками, я столкнулась с двумя знаменитыми носителями этого родового признака - актёром Андреем Мироновым и танцором Мариусом Лиепой. Причём смерть их настигла примерно в одно и то же время, во второй половине 80-х годов, когда мимо Земли проносилась комета Галлея. Третьи просто были прохожими. И всегда эта неприкаянность в глазах, недоумение и вопросы: «Как я сюда попал?», «Где мой дом?». Поэтому неземное происхождение Андрея, о котором мне было сказано «сверху», меня нисколько не удивило. Скорее, растравило любопытство. Оказался он одним из детей Сириуса, которые гроздями сыплются к Земле, переносимые Серой Матерью, или Космической Сущностью Уа-Уа. Оказалось, что физическое тело Серой Матери - комета Галлея, и каждые 76 лет она приносит на Землю новую порцию космических Посланников от жениха Сириуса к своей невесте Алес. Имя им всем - Тронды, принцип - семя жизни. Но как трагична их судьба! Наверно, она сравнима с другими представителями Микрокосмоса, тоже несущими жизнь, шустрыми и целеустремленными, имя которым «легион», - сперматозоидами. Но все они погибают, попадая в плотное, густое тело матки, и в лучшем случае только один достигает цели, выполняя свою высшую задачу - передать свой опыт, в каком бы виде он ни заключался, новому существу. Потерянные и неприкаянные, Тронды бродят по Земле, чувствуя своё высшее предназначение, свою особую миссию (можно сказать, как сейчас модно, харизму), - и не находят ей достойного лона. Им всегда нужна женщина - она даёт им энергию, основу, становится их «ушами». Они с трудом выражают свои мысли, зачастую прибегая к иносказаниям и витиеватым образам, а когда видят, что их не понимают, просто замолкают или переходят на сленг и мат. И при этом чувствуют себя «сынами неба», о чём объявляют во всеуслышание. И тогда новоявленных Христов отправляют в психиатрические лечебницы, где они спокойно доживают свой век и, возможно, находят адекватных себе слушателей. Иногда они рождаются женщинами - и это ещё большая трагедия,…но это уже другая тема. Ведь некоторым всё-таки более или менее везёт. Они адаптируются к внешней среде, за пару-тройку инкарнаций находят «свою» женщину и налаживают связь с Иерархией. Тогда они могут при жизни проявить себя, выполняя и тайную, и явную миссии. Андрей, как и Христос в своё время, оказался из этих счастливчиков, хотя трудности у него всё равно оставались. Он где-то в глубине себя всё «знал», но не умел высказать так, чтобы это было понятно. Зачастую мне приходилось «считывать» с него смысл сказанного и толковать это по-своему, иначе просто до меня не доходило, что он имеет в виду.
Когда мы посещали кого-то и были на людях, как правило, вещал он, и выходило у него очень даже складно. Но многие откровения, слетавшие с его губ, уже были мне знакомы, так как были плодом наших многочасовых сидений на кухне. Видимо, одним из стереотипов, впитанных Андреем в его странствиях по Земле, было его мнение, что женщина «питает» мужчину, «содержит» его, делая своим рупором и плодом своего самовыражения. Сама же должна оставаться в тени, «не выступать и не рыпаться». В этом, безусловно, и Людмила Ткаченко сыграла свою роль -она всегда мечтала о таком распределении ролей в эзотерической паре. Психоаналитик определил бы это как комплекс. Но что поделаешь, Андрею такая расстановка сил импонировала. Он даже ставил меня в пример другим: «Видите, она может так сидеть в покое и молчать часами, сколько потребуется». Я действительно не испытывала особых трудностей - вещать мне было неинтересно, я не нуждалась в поклонении и одобрении заворожённых слушателей. Но мне было скучно, я с нетерпением ждала, когда же все перейдут к чаю и разговор примет более бытовой характер. Я понимала, что это тоже для меня необходимый опыт смирения, то, что мы потом назвали «работа с отклонениями», но я ощущала нехватку лёгкости общения, шуток, пустой болтовни без всякого напряжения. До времени мне всё-таки удавалось задавить свои порывы. Тем более звание Тронда, его высокая миссия, статус которых и я старалась всячески поддерживать, убеждали меня в моей подчинённой функции в этом тандеме.
Так пролетело лето. За это время мы, кажется, освоили почти весь Алфавит Алес, который в записях Андрея выглядел как таблички и умещался в один тоненький блокнотик. Пришло время освобождать наш милый приют, что мы сделали с некоторой грустью. И это естественно - мы возвращались к бытовой неустроенности, скучным повседневным хлопотам, семейным проблемам и тому подобное. Наступала осень, расставаться не хотелось, да и рано было. Мы чувствовали незавершённость общей работы, да и интерес друг к другу был ещё силён. Правда, интимные отношения свелись почти к нулю: я никогда не была пылкой любовницей, видя в близких отношениях скорее ритуал, нежели наслаждение, а Андрея причислить к категории сильных мужчин было довольно трудно даже в первые дни нашего союза. Впрочем, я не помню, чтоб меня это особенно напрягало.
Мы вернулись по своим домам: Андрей в коммуналку на Горького, я к родителям, и занялись разводами. У меня прошло всё более или менее нормально, тем более, что инициатором официального оформления был Юрка. Он проговорился, что его на это подтолкнул «ребе Гальперин», его «крёстный» папа (если так можно выразиться о некрещёном еврее), профессор ВГИКа. Этот человек, когда-то преподававший Юрке операторское мастерство, отличался особой расчётливостью, предусмотрительностью и честолюбием. Помню, он чуть ли не до инфаркта переживал, что его не посадили в президиум на партийном собрании «Мосфильма», хотя не снимал он уже лет тридцать. О своём единственном фильме, за который он получил Сталинскую премию, - «Трактористы», он мог с гордостью вспоминать часами. Квитанции за квартиру и телефон он собирал десятилетиями, опасаясь, что они могут прийти повторно и придётся платить. Свою старую «Волгу» он выводил из гаража раз в год, чтоб не заржавела, и это был целый ритуал. Однажды он уговорил нас поехать с ним и его супругой в Калугу на их машине. Чтоб не обижать старика, мы согласились. Вёл он машину со скоростью не более пятидесяти километров в час - я просто одурела от этой поездки. Когда мы отправились в музей Циолковского, он оставил около машины жену, милую старушку, стеречь автомобиль. Несмотря на все эти причуды, а может, и благодаря им, он был для Гантмана объектом почитания и служил авторитетом во всём.
Юрка очень трепетно относился к деньгам и, видимо, боялся, что если он много заработает после нашего разъезда, я могу потребовать свою долю, о чём его и предупредил Гальперин. Думаю, это было решающим фактором, заставившим его ускорить развод, хотя по-своему он меня любил и, безусловно, переживал мой уход. Облегчением для него служила уверенность, что я якобы «свихнулась», «ударилась в религию» и т.д., а не бросила его ради другого мужчины. Одно время я на расстоянии чувствовала его злобу и боялась открыть дверь на звонок: мне казалось, что он стоит за дверью с топором. Но, как позже оказалось, его ненависть была продиктована предположением, что я написала на него какое-то письмо в партком или пустила слух, что он собирается в Израиль, после чего его перестали приглашать на фильмы. Удивительно, как, прожив со мной почти десять лет, он мог такое вообразить? Думаю, нашлись доброхоты, которые поспешили меня очернить, а его неприятности на работе были связаны с его дурным характером. Направленную на меня агрессию и связанный с этим дискомфорт, которые я ощущала, длились недолго. Потом вдруг всё затихло. Как мне донесли друзья с «Мосфильма», он неожиданно сломал руку. Я не сомневалась, что его увечье было следствием его ненависти ко мне, вернувшейся, как бумеранг, к своему источнику.
Мы встретились в загсе, написали заявления и на время расстались. Правда, я не забыла натравить его на Женьку, на которую была очень зла. Дело в том, что моя подруга «из лучших побуждений» начала проводить кампанию против моего развода, считая, что можно позволять себе всё, но расходиться с таким престижным мужем - абсурд. Совсем зарвавшись, она заявила, что я плохая мать и, дабы обеспечить будущее моей дочери, занятые у меня двести рублей она мне не отдаст, а положит на книжку для моей дочери. Зная трепетное отношение Юрки к деньгам, я пожаловалась на Женьку, считая, пусть лучше Гантман заберёт себе долг, чем я позволю Женьке помыкать собой. После подачи заявления я забрала только необходимые личные вещи, оставив раздел имущества до самого развода. Я не сомневалась, что он пройдёт спокойно, просто мало об этом думала.
Уладив свои дела, мы перебрались на дачу в подмосковную Малаховку, снять которую нам предложил кто-то из друзей. Дача - это звучит громко: нам досталась только небольшая комнатка с печкой в углу, столом и топчаном. Но на даче была кухня и даже канализация и ванна с газовой колонкой. Вокруг дома - большой сад со старыми деревьями. Мне очень нравилось такое сельское житьё. В общем, красота.
В Малаховке мы больше были предоставлены себе, гуляли вдвоём, топили печку, расчищали дорожку от снега и, конечно, «слушали, слушали, слушали». Посещали нас там довольно редко - всё-таки не Москва. Ирина с Аркашей бывали примерно 1-2 раза в неделю: им тоже надо было зарабатывать на жизнь и заниматься своими делами. Тем более, что у Ирины серьёзно болела бабушка, с которой она жила.
Основное, чему были посвящены наши занятия в Малаховке, - это обучение Магии и Творению. Как я уже говорила выше в истории с Людмилой и её ударом, мы знакомились с тайнами символики, изготовлением пантаклей, построением мыслеформ*. Все полученные знания мы тут же применяли на практике, находя объекты послышанию. То есть одновременно учились и Служили. Зачастую объектами нашего внимания были эгрегоры, в основном государственные. Например, вспоминается магическая работа, связанная с происшествием на Фолклендских островах. Нас мало интересовала политическая подоплёка конфликта - мы были в поиске эзотерических (или метаисторических) причин. Так камнем преткновения оказался «мешок силы», некая метафизическая субстанция, определяющая силу государства или эгрегора. Способом Творения мы изъяли у Англии этот «мешок» и перенесли его в Советский Союз, «закопав» до времени у стен Кремля. Я «слышала», что этот мешок ещё пригодится в будущем, лет эдак через тридцать.
Андрей время от времени ездил в Москву, даже не помню зачем. Я в это время ходила в магазин, читала или занималась нашим немудрёным хозяйством. В то же время я не могла устоять перед своим любопытством и осматривала укромные уголки нашей старой дачи. Построена она была, по-видимому, ещё в сталинские времена и должна была хранить разные семейные тайны. В конце концов я обнаружила лесенку на чердак, который, к моему удовольствию, не был заперт. Археологические раскопки на чердаке приносили мне радость, которую я тщательно скрывала от Андрея, имевшего какую-то патологическую ненависть к «старому хламу». В этом наши пристрастия были диаметрально противоположны, и я, опасаясь его недовольства, превратила свои посещения чердака в захватывающую тайну. Там же я обнаружила резные деревянные обломки, которые, собранные вместе оказались старинной зеркальной оправой с полочкой. Каюсь, я стащила эту полочку, которую впоследствии склеила, заказав к ней зеркало. Сейчас, как память и как украшение, полочка с зеркалом висит у меня в деревне, выполняя ещё и вполне утилитарную функцию.
Деревня эта расположена в красивейшей местности у отрогов Валдайской возвышенности. Леса, реки, озёра - настоящая русская природа, наполненная живностью и физической, и эфирной. Даже медведи подходят почти к дому, а мелкой живности - великое множество. А кроме того, хоть и не видно, но почувствовать можно дыхание и лешего, и домового - всех духов природы. А уж «слушается» и пишется там просто замечательно. Так что свою «вторую родину» - тверскую деревню с романтическим названием Берёза я не могла не описать в своей книге «Закон или Открытая книга Кармы».
О домике в деревне я мечтала с давних пор. Возможно, в Малаховке как раз эта идея и оформилась. Во всяком случае, именно с той поры я постоянно возвращалась к этой мысли, рисуя в воображении «домик в деревне». Но долгое время это были только мечты, осуществлять которые я не собиралась - не до того было. Но прошло время, и деревенский дом стал реальностью. Это случилось значительно позже малаховского периода, когда сложились определённые предпосылки к появлению «фазенды». Родилась Ланочка, и я решила некоторое время не работать, а пожить с ней летом на природе. Тут, как всегда вовремя, вышло постановление правительства, разрешающее москвичам покупать сельские строения без обязательной прописки. В деревнях раньше дома почти не продавались - была низкая миграция, и найти освободившийся дом было почти нереально. Да и не поколдовать по такому случаю было бы просто варварством. К тому времени я уже знала, что чужое желание выполнить гораздо легче, чем своё собственное. То есть, если мне лично что-то надо, пусть это пожелает мне кто-то другой. Примерно так, как мы желаем кому-то здоровья, счастья, успехов… или провалиться к чертям собачьим. Только желание должно быть конкретным, детально отработанным и облечённым в чёткую мыслеформу. Поэтому выбранный человек должен обладать развитым воображением, который может себе довольно точно представить то, что желает. Ещё многое зависит от того, как тебе это пожелают: с открытой душой или нет. А затем я должна буду «снять» его зрительный образ в астрале и превратить его в реальность. То есть он создаёт матрицу, по которой я воплощаю его замысел.
Мой выбор пал на Лену Буробину, с которой я в то время дружила. Именно к ней, зная её доброжелательное отношение ко мне и не лишённое творческого подхода воображение, я и обратилась с просьбой создать образ «домика в деревне». Лена с радостью согласилась: она тоже была захвачена идеей загородной дачки.
Прошло некоторое время, и я «считываю» созданную в её воображении картинку. Наверно, со стороны я выглядела ненормальной, такой смех меня обуял.
- Ленка, ты что там себе вообразила? - спрашиваю при встрече.
- А что? - невозмутимо отвечает моя подруга, большая любительница комфорта и светской болтовни. - Я очень старалась!
- Да уж, постаралась! Ты что, решила, что я миллионерша, что ли? Смотрю и вижу: сидит моя Ленка у меня в гостях. Белая плетённая мебель, рядом голубая вода бассейна. Сидит себе, потягивает кофе с коньячком, а за спиной белые мраморные колонны под величественным порталом! Это не «домик в деревне» - это настоящий Белый дом!
- Ну, так уж получилось! - смеётся Ленка. - Давай начнём сначала.
Пришлось мне объяснять все правила Творения. Научить, как создать образ и адекватную мыслеформу, а то выйдет как по анекдоту: «Негр в пустыне просит Бога: сделай меня белым, чтобы было много холодной воды и посади на меня женщину. И… превратился в унитаз».
В общем, вторая попытка была благополучно «принята к исполнению». Не прошло и месяца, как 21 марта мне позвонила знакомая и сообщила, что в деревне Берёза, где временно проживала её мать, продаётся дом. Ехать надо срочно, а то старики могут и передумать, так как они упрямы, и их дети с трудом уговорили родителей продать дом и переехать в посёлок. В поездке меня сопровождала Ленка. Как я уже сказала, была ранняя весна, снег лежал грязный и рыхлый. Проваливаясь по колено, мы с трудом пробрались к полуразвалившимуся палисаднику с серым старым домом. Если бы не мистическое число, когда я получила сообщение о доме, я вряд ли им соблазнилась бы. Но дом был благополучно приобрётен и при дальнейшем рассмотрении оказался чистого голубого цвета - просто его окружали мелкие сарайчики и дровяные склады, которые мы благополучно снесли. Так дом в Берёзе стал нашим любимым летним пристанищем, а Тверская область - «малой родиной».
Надо сказать, что Творение «домика в деревне» было вторым опытом магической операции «на жильё». Первая касалась городской квартиры и по времени относилась к тому же 1982 году, на котором я остановилась, прервав основную линию повествования.
Пока мы жили в Малаховке, мои родители решили обменять нашу «хрущёбу» на проспекте Вернадского. Это была их собственная инициатива, так как я даже не помышляла об этом. Мама сама искала варианты обмена, о чём до поры до времени мне даже не сообщала.
В очередной мой приезд в Москву она выложила свой замысел, сообщив, что нашла вариант, который устроил бы их с отцом, - двухкомнатная квартира где-то в новостройках. Но её смущало то, что нам с Аней при этом доставалась площадь в коммунальной квартире - на большее просто не приходилось рассчитывать. Я заверила маму, что меня устраивает любой вариант. Что я заранее согласна. Что благодарна ей за хлопоты и готовность ущемить собственные интересы. Ведь за последние восемь лет, которые я жила отдельно, они привыкли к простору в трёхкомнатной квартире, которую, правда, по собственной воле подолгу делили с постоянными родственниками и гостями из провинции.
Счастливая неожиданно свалившимся на меня подарком, я отправилась смотреть предназначенную мне «жилую площадь». Она оказалась двумя смежными комнатами в старом доме, в тихом переулке напротив Старого цирка - то есть в самом центре Москвы. Квартира была в бельэтаже, окна комнате в те дни ранней осени ещё распахнутые навстречу свежему воздуху, выходили во двор, заросший старыми деревьями. Полы были дощатыми, в комнатах сохранилась мебель начала века, а соседи благожелательны и немногочисленны. В общем, благодать! Кроме того, после коммуналки Андрея у меня появился какой-то стереотип то ли коммуны, то ли ашрама, в котором можно осуществлять совместную духовную работу. И так мне захотелось поселиться в этих старых стенах, в которых я не заметила никаких недостатков, что я постоянно думала об этом. Представляла себя там, среди этих раритетов: как я собираю друзей, как мы там сидим за круглым столом, как шумит сад за окном, и далее в том же духе. В общем, зациклилась на этой квартире. А хозяин обоих жилищ что-то всё тянет и тянет с окончательным решением. И в какой-то момент поняла, что передавливаю ситуацию, ломаю её своим чрезмерным желанием и напором.
«Послушав», как исправить ошибку и остановить своё упрямое воображение, я узнала, что в данной ситуации надо создать новую мыслеформу, рисующую другой объект вожделения. И постараться переключить своё внимание на созданный в воображении образ, который «оттянет» на себя лишнюю энергию моего напора. Я так и сделала: создала матрицу заранее неисполнимого желания - отдельной трёхкомнатной квартиры, переключив на него внимание и волю. Я заранее подготовила себя к тому, что этот «заказ» неисполним, - при нашем раскладе обмена не то что отдельная квартира, но и две комнаты практически нереальны. Но я упорно «уводила» своё воображение от той коммуналки на Цветном бульваре, строя в голове трёхкомнатные апартаменты. И вот недели через две мама сообщает мне: «Знаешь, тот дядька отказался от обмена, мотивируя болезнью жены и семейными обстоятельствами. Но мне неожиданно позвонили из комитета по расселению ветеранов и предложил одну двухкомнатную для нас, которая нас вполне устраивае Тебе же предоставляют три на выбор однокомнатные». Вот так!
Таким образом тонкие сущности астрала, Унии*, с которым я познакомилась позже, по-своему распорядились моим заказом. Совершенно нереальный вариант они разделили на три, один и которых ещё можно было претворить в жизнь.
Послышанию из трёх вариантов я выбрала квартиру в Беля ево, даже не взяв смотровые ордера по остальным адресам Оказалось, что этот район в конце Профсоюзной улицы вес какой-то эзотерический и очень удачно расположен. Он бы близок от Нагорной, где жила Ирина Ульрих. Рядом было Яс нево - местожительство Розы и Миши Папуша, сыгравших дальнейшем немалую роль в моём повествовании. Поблизости располагался прекрасный парк и был родник с почти свято водой.
Так я получила отдельную квартиру, в которую мы переехал с Аней в самые последние дни декабря 1982 года.
Я была рада собственной квартире, первой в моей жизни. Но так как всё сопровождалось неприятными хлопотами, радость моя была несколько омрачена. Во-первых, мне предстояло «поделиться» с Юрой. «Поделиться» - это неточно сказано. Я не претендовала практически ни на что: ни на квартиру, ни на мебель, ни тем более на фото- и киноаппаратуру, приобретённые в период нашего совместного проживания. Я собиралась забрать только те вещи, которые привезла из своего дома, и те, которыми мы с Аней лично пользовались. Но, зная жадность Гантмана, оттягивала этот момент до последней минуты. Тем более чувствовала, как он на меня зол: я заранее попросила его отдать часть накоплений - примерно 30% того, что было у нас на сберкнижке. Это было меньше, чем мне полагалось, но и эта сумма вывела его из равновесия. На полученные две тысячи рублей я купила в комиссионке диван и два кресла, буфет на кухню и чёрно-белый телевизор. Осталось ещё и Ане на проигрыватель с пластинками. Я бы вообще все вещи оставила ему, лишь бы не связываться, но у меня не было средств на приобретение, например, диванчика для Ани или платяного шкафа. Кроме того, не хотелось оставлять ему потрясающий резной журнальный столик с мраморной крышкой, который ещё моя родная мама вывезла из Германии и который составлял часть гарнитура, тогда ещё стоящего в квартире родителей. Были и другие ценные или памятные предметы, которые были дороги мне как память и принадлежали мне или ещё моим предкам.
В общем, только к 30 декабря я «подвиглась» на это дело. Предварительно предупредив Юрку по телефону, заказала машину на вечер, а с утра мы с Аней поехали складывать вещи. Всё это делалось под бдительным оком Гантмана. Пока я собирала наши шмотки, он молчал, когда я перешла к посуде - он стал бегать по квартире. Когда я полезла в книжный шкаф - он уже буквально пританцовывал рядом: «Это же книги, купленные на мои деньги!» (Вопрос касался книг по искусству.) Я заметила, что с вычетом алиментов и взноса за квартиру он получал даже меньше, чем я. И что я не снимаю, например, портьер, сшитых моими руками, и не забираю связанных мной свитеров. На время он недовольно замолчал, но увидев, как в моих руках оказалась хрустальная салатница на ножках, которую я в своё время купила у Женьки, весь побагровел. Его буквально затрясло - «моё, моё!» (Не помню, что он на самом деле вопил, но в моём восприятии звучало это именно так!)
Не желая вступать в дебаты, я поспешно вернула салатницу на место - от греха подальше, вдруг его ещё удар хватит! Правда, было у меня другое желание, которое я еле сдержала, - хватить хрусталём об пол, чтобы разлетелась вдребезги. Ему я только сказала: «Неужели за 10 лет совместной жизни я не заслужила хотя бы вазы?» Долгое время я жалела, что не разбила эту салатницу, даже рассказывая знакомым о том малоприятном инциденте, иногда привирала, говоря, что бросила её с размаху на пол. Вообще, вспоминая свою семейную жизнь с Гантманом, я до сих пор удивляюсь, как же я долго терпела всё это занудство! И искренне полагаю, что моя тогдашняя молодость, энергия, оптимизм, несмотря ни на что, были ценным подарком его престарелому (не по возрасту) честолюбию. Он черпал из меня энергию, я буквально видела, как выпячивалась его грудь и начинали искриться глаза, когда я была рядом. А я к 35 годам превратилась в тонкую былинку с постоянной температурой и непроходящей усталостью.
Если бы не Учение, постучавшееся в моё сердце, я бы, наверное, просто незаметно растаяла, как моя родная мама в свои 43 года.
Когда пять лет спустя я стояла над его гробом, выставленным в «зале массовки» на «Мосфильме», и смотрела в мёртвое лицо - то была совершенно равнодушна к человеку, с которым прожила 10 лет. Мне хотелось, следуя традициям и стереотипам, «попросить прощения», но за что? Я не чувствовала себя перед ним виноватой ни в чём. Скорее меня удручало то, что, как тогда выяснилось, он подозревал меня в каких-то подлянках. Кто-то звонил ему по ночам и бросал трубку - а он почему-то решил, что это я. Как можно было предположить такое? Или он считал, что мне есть за что мстить? За неотданную вазу, что ли?
Кроме того, и Хотулёв (помните по «Земле Санникова»?), как мне донесут потом доброхоты, подольёт масло в огонь: пустит сплетню, что я хочу «оттяпать» часть наследства. Наверно, многих в то время удивляло моё необычное, на их взгляд, поведение - равнодушие к материальным благам. Они не понимали, что в моей жизни появилось Учение, а всё остальное ушло на его обочину, стало «суетой сует».
Этого не могла понять и Женька. Первое время она старалась «вернуть» меня в своё родное лоно, даже привечала Андрея, звала к себе в гости. Но со временем, когда она увидела, что мой «уход» неотвратим, начала вести себя явно не по-дружески. Всё это тоже обострилось к осени, и, безусловно, в какой-то степени угнетало меня. Она даже приглашала для душевного разговора моих родителей. Моя прозорливая мать после посещения высказала предположение: «Женька хотела показать, какая она образцовая хозяйка, вся из себя положительная, а ты по сравнению с ней чёрт знает что!» Правда, это толкнуло её на обмен квартиры, чтобы не зависеть от меня: вдруг я приведу в дом нового зятя!
В благоустройстве квартиры Андрей мне особенно не помогал, а 30 декабря вообще привёл меня в расстройство. Пока мы собирали вещи на Черняховского, он взялся приготовить им место и не помню что обустроить в квартире. Приезжаем со всем скарбом,… дверь на звонок не открывается. Слава богу, у Ани оказался ключ. Андрея мы обнаружили вдребезги пьяным, спящим в туалете. Картина была удручающей. Естественно, это был серьёзный удар по его авторитету: пьяные, независимо от личности, всегда внушали мне отвращение. Пришлось нам самим таскать вещи, благо самым тяжёлым предметом была моя ножная швейная машинка с тумбой. Настроение моё было испорчено, а результат не заставил себя ждать. Отношения с Андреем из любовных перешли в какие-то непонятные. Он решил остаться в Малаховке и жить то здесь, то там.
Новый 1983 год мы справляли на новом месте, в Беляево, в однокомнатной квартире на 5-м этаже.
Самое значительное, что случилось в Беляево, - это рождение книги «Стучащему да откроется». Ещё ранней осенью у меня возникла идея, что те сведения, которые мы получили, должны быть описаны в книге, так как они предназначены для более широкого круга людей. Я хорошо помню этот момент: мы едем с Андреем в электричке. С нами ещё кто-то из знакомых. Едем в гости на дачу к старому художнику Отарову и его молодой жене Любочке. В сумке - обычные для такого случая макароны с кетчупом. Вот наша станция. Мы встаём, и я говорю в спину Андрея:
- Мне кажется, ты должен написать книгу!
- Кажется или слышится? (Имеется в виду, кто автор этого решения - я или Иерархия.)
- Ну, я так слышу.
- Ну что ж, я не против. Только ты начни, а то я не знаю, с чего начать!
- А я откуда знаю?
- Ты послышанию спроси там у «своих», а я продолжу. На том и порешили.
Итак, некоторый опыт писания послышанию, как вы помните, у меня был, и я не стала сопротивляться. Села и написала по слышанию вступление к книге. Оно заняло несколько тетрадных страничек и впоследствии почти без изменений вошло как вступление в первую мою книгу. Мы собрали все бумажки, черновики и записи, и Андрей отложил их на некоторое время в ожидании, когда на него найдёт вдохновение.
А пока мы занялись другой работой: на больших листах я рисовала энергетические символы созвездий и планет: лист на каждую Зону Качеств. Каждой Зоне соответствовали свои энергии, распределяясь по высоте и силе. Энергии исходили и проецировались на Землю через космические тела: созвездия, звёзды и планеты: их энергетические символ и «имя» я снимала с помощью ясновидения из тонкого плана и переносила на бумагу. Всё это в конце концов приобрело вид таблиц, по которым можно было работать над собой: избавляться от «отклонений», проводить через себя энергии и целенаправленно медитировать. Так как в этих таблицах основная модель отклонений имела структуру весов или качелей, на которых человек «качается» от активного к пассивному полюсу Качеств, таблицу мы в обиходе стали именовать «качалками».
В Беляево по соседству со мной жили наши знакомые, тоже эзотерики: Миша Папуш с женой Розой и детьми. Они, хоть и были приверженцами болгарских последователей Данова, принимали живое участие в развитии и нашего Учения.
Так они находили много общего в Качествах и энергетике танцевальных движений, которые входили в практику Данова. Пробовали они и нас приобщить к этим ритуальным хороводам, в которых главным таинством было подобие объяснения в любви друг другу. Их усилия были напрасными - нас это не заинтересовало, так как казалось чем-то наивным, основанным на детских представлениях.
Несмотря на это, Миша отпечатал на пишущей машинке текст «качалок», который я и оформила символами энергий (пантаклями Хранителей Чистых Качеств). Одновременно стала вырисовываться и структура, скелет, на которые потом ляжет Учение. Названа она была мной тоже послышанию -Лестница Иакова. Причём, как выяснилось впоследствии, аналогия с библейской Лестницей оказалась полной, что, естественно, меня порадовало.
«Качалки», или «Таблицы Зон Влияния Качеств», собственно, были завершающим этапом работы нашей четвёрки: Андрея, Ирины с Аркашей и меня. Андрея больше тянуло к занятиям с группами, бесконечным встречам с людьми, многочасовым беседам и молчаливым медитациям, которые с некоторого времени стали сопровождаться бутылочкой вина. Время от времени он вдруг куда-то уезжал и так же неожиданно появлялся снова. Книгу он не думал писать, а может, и пробовал, но я была не в курсе. Ирина погрузилась в свои домашние проблемы: то умирала бабушка, потом заболел Аркаша - наши встречи стали более редкими и, как правило, в коллективе. Но такие встречи тоже как-то себя изживали. Отношения между людьми становились более личными, а порой и интимными. На этом фоне иногда возникали конфликты, проявлялись излишние эмоции.
Я, по сути, не склона к жалостливости и предпочитаю не участвовать во всяких «разборках». Может быть, даже с излишним неприятием отношусь к тому, что называю «мудовыми рыданиями». Сама не привыкла «плакаться в жилетку» кому бы то ни было, и свою грудь для этого не подставляю.
Собрались мы как-то у Ирины Ульрих, посидели, попили чай, наверное, медитировали. Уже стали собираться домой, и я стояла в дублёнке в коридоре. Память сохранила эту сцену, отражённую в зеркале: я с лицом, обрамлённым цветастым платком, а спиной к нему, уткнувшись носом мне в грудь, Женя -одна из участниц наших эзотерических собраний.
Она обращается ко мне с претензией: «У тебя холодное сердце, ты не чувствуешь боль другого. Ты закрыта для сочувствия!» Не помню, в чём надо было ей посочувствовать, скорее всего в сексуальных проблемах. Но я вдруг «покаялась» и «раскрыла» сердце. Это чисто энергетический приём, которым пользуются для раскрытия четвёртой чакры. Я «впустила» в себя то, что «стучало и рвалось» от Жени. Меня захлестнула чудовищная волна даже не знаю чего. Как я сейчас понимаю, это были эмоции, рождённые смесью зависти, жадности и душевного голода. Ощущение моё было просто ужасным - как будто вмиг всё пространство внутри меня было залито какой-то вязкой гадостью, желеобразными соплями. Это было невыносимо! Реакция моя была моментальной - выплеснуть всё обратно и захлопнуться. А Женька… она в восторге буквально завизжала: «Ах как хорошо! Теперь я вижу, какое большое у тебя сердце!» (Ещё бы - всё выплеснуть на меня.) Но через мгновение отпрянула, оттолкнув меня и зарыдав, выбежала из коридора, так и не поняв, что произошло. А просто те ядовитые эмоции, которыми она упивалась, вернулись к ней уже как отрава.
А я смотрела в зеркало, в свои широко раскрытые глаза, обещая себе, что этот эксперимент был первым и последним: «Никогда больше не поддавайся провокациям! Не делай того, что от тебя требуют, пока не согласуешь это с собой! Не забывай сначала послушать, если чувствуешь хотя бы долю сомнений!» Этот урок я запомнила навсегда.
К этому времени я также полностью осознала всю тщету наших попыток лечения. У меня никогда не было особой любви к этому занятию, но постепенно я настолько к нему охладела, что внутренне оно вызывало полное отторжение. Что толку лечить, если через некоторое время пациенты притянут к себе новые недуги: ведь внутренне люди не желают меняться. С тех пор, как появились «качалки», стало значительно проще определять отклонения, ставшие причиной болезни. Но тем очевидней было, что даже страдания не в силах заставить большинство людей избавиться от этих отклонений. Кроме того, я чувствовала, как они охотно «садятся» на нас, становясь, подобно наркоманам, энергозависимыми. Так зачем тратить силы и энергию? В результате всех этих размышлений я стала манкировать посещением наших пациентов. Этому ещё способствовало и то, что Андрей быстро нашёл мне замену - стал привлекать к этому других помощниц.
Так что мне надо было искать источник финансов для содержания не только себя, но и дочери, и, в некоторой степени, Андрея, который нигде не работал. И тут, как всегда вовремя, я получила предложение моей старой знакомой художницы Веры Романовой, которым с радостью и воспользовалась. Так в начале весны я вернулась на «Мосфильм» работать уже по договору (не в штат, а уже на «вольные хлеба»). «Первая Конная» - так называлась картина, на которой мне предстояло работать. Что самое интересное, мой договор был заключён 21 марта!
А между тем идея создания книги «сверлила» меня, заставляя искать ей «родителя», так как Андрей в конце концов от её написания открестился, заявив, что это не его дело и у него нет способностей. В это время в нашей кухонной компании, как наследство от Миши Левина (астролога), появилась одна очень заметная дама. Она выделялась хорошо поставленной литературной речью, хотя пришепётывала и причмокивала во время разговора. Нам она казалась профессиональной писательницей, так как за несколько лет до нашего знакомства выпустила книгу о своем путешествии в какую-то экзотическую страну на Востоке. Её дом поражал обилием красивых и дорогих вещей, а гостеприимство располагало к ней. Она очень прониклась Учением, и на наше предложение написать книгу согласилась «с визгом». Забрав наши конспекты и моё вступление, она с воодушевлением принялась за работу… Но через неделю в отчаянии заявила, что у неё ничего не получается. Она, как ни старалась, смогла только переписать мой текст, исправив пару ошибок. (Надо сказать, что пишу я безграмотно, в спешке часто не дописывая окончания и предлоги.) Далее, по её словам, на неё «нашёл стоупор», и не получалось ни одной строчки.
Бумаги вернулись ко мне - больше никто не выражал желания превратить обрывочные записи в целостное литературное произведение. Тогда у меня и в мыслях не было, что всем этим предстоит заняться мне. Только записи мне не понадобятся. Аккуратно сложенные в папочку, они отправились на хранение к Ирине, которая, как архивариус, собирала всё: «У тебя они наверняка затеряются! А у меня будут в целости и сохранности», - аргументировала она. Итак, за окном еще не занялась заря, а перо, вернее, шариковая ручка призвала меня. Если бы это было перо, да ещё такое, которое надо макать в чернильницу, я вряд ли подвиглась бы на написание хоть одной книги. Даже если бы вся Иерархия во главе с Гермесом стояли за моей спиной. Ну, может быть, стишки бы ещё писала, и то карандашом. Поэтому, когда мне «Екатерина II», она же врач - уролог Татьяна, сообщила, что в прежней своей инкарнации я была Софьей Андреевной, женой Толстого, я очень засомневалась. Мало того, что Софья Толстая нарожала дюжину детей на одном диване, но ещё и постоянно переписывала труды своего супруга. Я на такие подвиги, пожалуй, неспособна. Вряд ли сама суть человека настолько может меняться от жизни к жизни. И даже если бы я сама увидела себя в прежней инкарнации чуждой по духу той, какая я есть теперь, то решила бы, что это аберрация. Возможно, в вышеназванной Татьяне и было многое от Екатерины II, но тоже не все 100%. Скорее какие-то обрывки от эфирной оболочки государыни российской Татьяна и нацепила на себя, собираясь родиться, недаром же она так неравнодушна была к мужчинам. Да и в её статной фигуре и профиле есть некоторое сходство с царицей. Но во мне так мало от Софьи Андреевны, что и говорить не о чем. Будучи в Ясной Поляне, я заглядывала через окно (в дом не пускали), стараясь рассмотреть тот «знаменитый» кожаный диван, на котором родились все законные дети Льва Толстого. Зачем? Чтобы проверить свои ощущения. Но ничего не дрогнуло во мне ни потом, ни когда я видела по телевизору «своих» многочисленных внуков и правнуков.
Как-то я задала вопрос: а какая из моих прежних инкарнаций наиболее полно отражала мою функцию? Получила ответ: Аменхотеп IV. Вот как?! Этого египетского фараона я знала под именем, которое он взял себе сам, - Эхнатон. Интуиция подсказывала: да, это действительно я. Пусть с поправкой на ряд последующих изменений во времени, но этот образ знаком мне так же, как собственное отражение в зеркале. Я его чувствую - знаю и помню все метания и муки в теле Эхнатона. «Ох как трудно быть мужчиной, имея женскую природу! Даже тело твоё женоподобное: узкие плечи и широкий таз. Черты твоего лица недостаточно мужественны: мягкая линия губ не способствует власти. Зато твоя жена становится тебе более другом, чем любовницей, а к своему народу ты питаешь скорее материнские чувства, нежели пастырские (повелителя и судьи). Но пол был продиктован необходимостью, законами времени и задачи. Первая попытка создания целостной иерархии, соединяющей Небо и Землю, требовала единобожия. Неподготовленные души подданных обязывали к насильственному насаждению нового Учения. Атон (солнечный диск) был выбран им как форма Единого Божества исходя из религиозных стереотипов своего времени. Но Аменхотеп IV прекрасно представлял себе, что это только идол для непосвящённых. Он же обращался к своему Единому так: «Ты создал небосвод, чтобы восходить на него и смотреть на всё, что сам сотворил. Все смотрят на тебя, Солнышко дня! Ты живёшь в моём сердце. Никто не знает тебя так, как сын твой Эхнатон». Это отрывок из «Песни Солнцу», сложенный самим Аменхотепом IV во славу бога Атона и для привлечения космической энергии. Теперь мы называем такое славословие мантрой, так как оно хранит ключ к потоку знаний и каналу времени. Ради точности выполнения своей задачи Аменхотеп берёт новое имя - Эхнатон (угодный Атону, как его переводят сейчас). На самом деле ему приходится открыть миру своё тайное, астральное имя. Это заставляет людей чаще произносить звукосочетание «Атон», что гарантирует поток соответствующих энергий и рождение новых астральных клише, которые, как матрицы, в будущем создадут целый ряд источников Учений. На их ниве взойдёт целое поле религиозных сект и школ. Так дело Аменхотепа не пройдёт даром, не канет в лету. Оно возродится в единобожие Моисея и ляжет основой библейской легенды мироздания. Ничего не пропадёт втуне. И даже память об Эхнатоне, который, огласив своё астральное имя, подставил себя под удар египетских магов - поклонников языческих религий, жрецов Амона, снова всплывёт на свет и явится обласканная Солнцем. И это произойдёт, несмотря на все потуги и труды по уничтожению свидетельства деятельности Эхнатона.
Возможно, это высокопарные слова, но здесь я воспринимаю личность Аменхотепа IV отстранённо, как повесть об ещё одном Служителе. И преклоняюсь перед его волей и отвагой.
И конечно, примеряю на себя: а могла бы я теперь выступить против стереотипов и жрецов «опиума для народа» с тем же напором и смелостью?
Дело в том, что Задача, которую выполнил Эхнатон, и та, что стоит передо мной и проводимым мной в жизнь Учением, - одна и та же. Не менее замечателен и тот факт, что Аменхотеп умер в 1347 г. до н. э., а я родилась в 1947 году.
Соответствие дат, так же, как и неожиданное получение ответов на некоторые вопросы, которое можно было бы списать на случайное совпадение, я научилась воспринимать как подсказку, подтверждение и поддержку. Например, то, что рукописи Кумранской общины, хранящие апокрифические тексты, которые я использую в своих книгах и на которые опираюсь, расшифровывая некоторые понятия Учения, были найдены на берегу Мёртвого моря именно весной 1947 года. Для меня это явилось подтверждением идейной и мистической связи двух Учений - ессеев и Третьего Луча.
И всё же наше «я» не в прошлом и уж конечно не в наших потомках, если, конечно, это не мы сами в новом исполнении.
Съёмки картины «Первая Конная» проходили в основном в экспедиции в городе Верее и её окрестностях. Базу - помещение для костюмерной, реквизиторской и гримёрной и другой киношной техники, как всегда, разместили в здании местной школы в самой Верее, где рядом со своими вещами поселились костюмер Ася и реквизитор. Так как гостиница в городке отсутствовала, то группу решили устроить в Подольске, который находился в полутора часах езды от Вереи.
Главные актёры и «творюги» - режиссёр, директор и оператор - должны были проживать на полпути между городами в недостроенном и пустовавшем доме отдыха. Оценили ситуацию, и у меня появилась идея, которую поддержала и Ленка Буробина. С тем я и обратилась к нашему директору: «А нельзя ли нам остановиться в Верее на частной квартире?» - спросила я, мотивируя наше желание тем, что на базу мы должны приходить заблаговременно, чтобы подготовить костюмы к съёмкам, а уходить позже всех. Актёров же привозили из Подольска скопом на одном автобусе со съёмочной группой - следовательно, нас пришлось бы везти на отдельной машине, что вызвало бы массу затруднений и лишние расходы. Директор картины с моими доводами согласился, и нам с Ленкой разрешили снять комнату и выделили на это «квартирные».
Мы с Ленкой сразу же отправились искать себе пристанище. Заходили в самые непрезентабельные домишки, просясь к бабкам на постой. Оказалось это не таким лёгким делом: то не было лишних койкомест, то хозяева шарахались от одного упоминания слова «кино». Городок жил патриархальной заторможенной жизнью, отстававшей от цивилизации эдак лет на сорок, застряв где-то между коллективизацией и послевоенной разрухой. В центре Вереи красовался полуразрушенный храм, служивший аборигенам отхожим местом. Рядом притулилось ветхое строение с новым глухим забором, оказавшееся лечебницей для душевнобольных. Насельницы этого богоугодного учреждения бродили по городу с огромными тюками - относили куда-то пряжу, а обратно тащили готовые бобины с нитками. Путь их пролегал между школой, в которой была наша база, и баней - ещё одной непременной достопримечательностью маленьких городков. При встрече с нами «дурочки» мило улыбались и раскланивались - пожалуй только они принимали нас в этом городе без настороженности и неприязни, как говорила Ленка Буробина, «за своих».
Конечно, местных жителей можно было понять. Шумная толпа москвичей; их гудящие и изрыгающие вонь машины, всякие там тонвагены и камервагены; топот сотен конских копыт; солдаты на БТРах; девицы с сигаретами в зубах и в ярких полупрозрачных сарафанах - всё это нарушало устойчивую дремоту полупьяной, полузабытой временем Вереи.
В конце концов нам удалось поселиться в уютном белом доме только благодаря феноменальной жадности его хозяйки. Прибыток был основной целью её существования. Даже скотина у неё рожала не по одному телёнку или жеребёнку, а по два, а куры несли яйца с двойными желтками. В доме она оборудовала лишнюю комнатку с земляным полом и занавеской вместо двери на случай, если вдруг в Верею случайным ветром занесёт каких-нибудь сумасбродных отдыхающих. К этому-то дому нас и направили сердобольные старушки с соседней улицы.
Мы с Ленкой без разговоров согласились на все условия, которые выставила нам хозяйка. Даже на то, что ворота своего железного забора она запирает в десять часов вечера. «А куда нам ходить в этой дыре?» - рассудили мы. Тогда мы не предполагали, что наши «творюги» будут регулярно вытаскивать нас на свои мероприятия: купания в озере, вечеринки в доме отдыха по поводу и без оного.
В дальнейшем нам не раз приходилось перелезать через металлические прутья этого злосчастного забора, возвращаясь после гулянок восвояси. Причём у Ленки появилась примета: если мы днём закупили яйца - ночью придётся перелезать через забор. Дело в том, что первая наша ночная эскапада закончилась тем, что, сидя на заборе в момент перекидывания одной ноги на внутреннюю сторону, я зацепилась подолом за проволоку и, пытаясь высвободиться, выронила пакет с яйцами, купленными днём на рынке и бережно охраняемыми весь день. Ленка, со свойственным ей юмором, прокомментировала это событие как наказание за ночные прогулки и вывела аксиому: «яйца - к гулянке», что потом неоднократно подтверждалось на практике.
Актёрский состав на «Первой Конной» был в основном мужской, причём снимались и профессиональные артисты, такие как Жариков, Мартынов, Спиридонов и Хмельницкий, и друзья Любомудрова. Все они жили в доме отдыха: и те, кто останавливался там на время съёмок, и те, кто находились там постоянно. Поэтому возможность расслабиться за водочкой они не пропускали. Наверное, сам дух Вереи предрасполагал к этому. Водку в этом городе можно было приобрести всегда и везде. Мы заметили, что к вечеру ни один из многочисленных кюветов и канав вдоль улиц, заросших густой травой и метёлками полыни, не пустовал, служа одновременно и постелью и вытрезвителем для подгулявших местных жителей. А утром не раз приходилось быть свидетелем того, как наши бравые «ворошиловы» и «будённые» с трудом взбирались в седло или же вообще кулём скатывались с лошади.
Провожая меня в Верею, Дроздов строго напутствовал: «Никакого секса. Чтоб даже им не пахло! Я приеду проверю. Имей в виду, я сразу почувствую, витают ли там сакральные энергии». Не скажу, чтоб Андрей был ханжой. Просто он таким способом старался заставить меня не испускать женственные флюиды, притягивающие к себе мужиков. Но это не зависело от меня, я ещё не имела власти над энергиями и испускала оные независимо от своего желания. Кроме того, в подругах у меня была Ленка Буробина - молодая, черноокая и явно сексапильная дивчина, на которую тут же положил глаз наш режиссёр. Я тоже оказалась предметом вожделения нескольких мужчин, один из которых, популярный актёр приятной наружности, проявлял особую настойчивость. Таким образом, мы были окружены вниманием, и нам приходилось отбиваться от частых приглашений в дом отдыха. Правда, несколько мероприятий мы всё-таки почтили своим присутствием, позволив себе немного пококетничать и пофлиртовать разнообразия ради.
Обычно мы вечера предпочитали проводить вдвоём. Намаявшись и наобщавшись за день, мы с удовольствием вели тихие разговоры, сидя друг напротив друга на своих железных койках, прижавшись голыми стопами к прохладной земле утоптанного пола. Однажды, когда мы так сидели, попивая кофе, занавеска на дверном проёме всколыхнулась, и между нами, чуть ли не наступая нам на ноги, прошествовал здоровенный ёж. Он деловито обшарил комнату своим подвижным носиком и устроился под столом. Так и гостил у нас несколько дней, а потом отправился дальше по своим делам.
Нам нравилось такое незамысловатое житьё. В выходные, которые случались, как правило, неожиданно, по техническим причинам или из-за отсутствия актёра, мы гуляли по Верее, на окрестных полях и в лесочке. Многих местных жителей через некоторое время мы уже знали в лицо, как и распорядок их жизни. По утрам нам обычно встречался местный батюшка - высокий красавец, всегда окружённый шумной толпой тёток, мало похожих на прихожанок. Казалось, они гурьбой только что вывалились из какой-то пивнушки и продолжают своё мероприятие на церковном пороге. Весь этот гомон смешивался с мычанием коров и блеянием овец, никогда не менявшим свой утренний маршрут мимо церкви и нашего дома.
Поздно вечером, если «творюги» не соблазняли нас на очередную пьянку, мы шли на окраину города к болоту - слушать лягушек. Никогда не предполагала, что эти противные на вид земноводные в пылу любовной страсти так красиво поют, выводя чуть ли не соловьиные рулады.
С Ленкой мы очень сдружились. Не знаю, как она, но я не чувствовала нашей разницы в возрасте - а ведь мне было уже 35, а ей всего 25 лет! Как-то после моего очередного рассказа о приключениях юности она сказала: «Знаешь, мне кажется, я какая-то часть твоей Ольги!» Она имела в виду мою умершую подругу, которую я часто упоминала. Я была тронута до слёз.
К Ленке я относилась очень хорошо. Наверное, так относятся к любимым сёстрам, несмотря на то, что по статусу она была моей непосредственной подчинённой.
Ленка была и первым читателем, вернее, слушателем моего труда.
Парадоксально, но я не запомнила этого, как выясняется теперь, судьбоносного и величественного момента, когда книга полилась на бумагу. Всё было очень просто и незаметно. Откуда-то взялись толстая тетрадь (наверное, купила) и настоятельная потребность писать. И я принялась записывать туда всё, что мне «приходило»: Зона за Зоной, Качество за Качеством. И сама удивлялась, как всё получается красиво, подчиняясь определённой системе, складываясь в понятия, точно согласуясь между собой. Вслед за Пушкиным мне хотелось воскликнуть: «Ай да Ленка! Ай да молодец!»
Безусловно, я понимала, что я пишу «не сама», а принимаю информацию, которую уже собственными усилиями превращаю в слова. Иногда понятия легко облекались словами, а порой подбирать их было нелегко. Я считала, что знания «спускаются» от Небесной Иерархии, а куратором, руководителем ко мне «приставлен» Фаюм, или Гермес (его же имя). К нему я и обращалась с вопросами, если мне что-то было непонятно. Письмо моё не было машинальным, я старалась понять всё, что пишу. Но обычно писать было легко, и работа напоминала записывание собственных мыслей. Причём потребность писать настигала меня в самое разнообразное время, чаще всего на съёмочной площадке. И я усаживалась на узел из брезентовой плащ-палатки, в котором были уложено запасное военное обмундирование, доставала из своей непременной корзины тетрадь с клеёнчатой обложкой и, положив её на колени, принималась писать.
Вокруг «смешались кони, люди», но я становилась совершенно глухой к внешним раздражителям, не слышала ни шума боя, ни разрывов петард. Зато открывался внутренний слух, и я строчила до тех пор, пока не иссякала информация и не прекращался поток энергии.
Надо отдать должное всем членам нашей съёмочной группы. Они не только не беспокоили меня, видя мою полную погружённость в постороннее занятие, но и всячески старались оградить от помех, беря на себя часть моих обязанностей. «Пиши, пиши -я посмотрю», - успокаивали не только костюмеры (Ася и Лена), но и гримёры, реквизиторы и другие, включая актёров и даже Любомудрова. Они все знали моё увлечение эзотерикой, так как о нём во всеуслышание поведала Вера Романова, сама в то время подружившаяся с известной целительницей Джуной. (Кстати, там какие-то неведомые пути свели её вновь с Андреем Кондрашиным, с которым она была знакома ещё по экспедиции в Набережные Челны, куда он приезжал ко мне в гости.)
Ко мне частенько обращались за помощью - то снять зубную боль, то при растяжении или вывихе (это часто случалось при таких экстремальных съёмках), головные боли и желудочные и разные другие недомогания. Вера тоже лечила, причём с большим удовольствием, чем я, но застать её на съёмочной площадке было трудно. Она как раз приобрела участок земли и строила дачу, а в Верее появлялась, казалось, только затем, чтобы набить свой горбатый «Запорожец» мешками с конским навозом и увезти это «добро» на дачу. Но характер у Верки был золотой, как и её прекрасные волосы, - она была всегда в хорошем расположении духа. Кроме того, наши хорошие отношения сложились задолго до «Первой Конной», а теперь она явно мне благодарна за то, что я выполняю работу «и за неё, и за себя», и не цеплялась ко мне, когда я откладывала одёжную щётку и бралась за перо.
Не в силах отказать никому из страждущих, Вера Романова лечила всех, кто бы к ней ни обращался. Зная, что целительство меня не особенно увлекает, она всё равно время от времени просила меня помочь или продолжить курс, начатый ею, - подменить и в этом. И я, преодолевая внутреннее сопротивление, шла ей навстречу. Возможно, срабатывал стереотип «помощи ближнему», а может, эгоизм, - чтобы потом совесть не мучила, что «могла, но не помогла». Во всяком случае, там на одном из пациентов мне представился случай убедиться в тщете лечения тела, если при этом душа остаётся «больной». Если причина болезни не меняется, то на смену одному следствию в виде болезни может прийти другое, похлеще первого. Так что, излечив насморк, можно подвести человека под гильотину.
«Достал» нас там один… то ли из групповки, то ли просто из чьих-то знакомых. Привела его ко мне Вера: она вылечила ему, кажется, гайморит, но теперь вот у него «обнаружилась язва - надо снять боли», а она, мол, должна уехать в Москву на пару дней. Лечение прерывать нельзя и т.д., и т.п. Что делать? Я согласилась подменить Веру на два сеанса, но не более. Парень мне очень не понравился: на удивление глупый, наглый, с гонором. В общем, вылечили мы его обоюдными усилиями. Прошло буквально несколько дней, и он, пьяный, перевернулся с кем-то на тракторе, невесть как оказавшемся в районе съёмочной площадки. Вообще я заметила, что трактор - наиболее опасный вид транспорта в российской глубинке. Он почему-то имеет обыкновение оказываться вверх колёсами или гусеницами в кюветах, которые прорыты вдоль всех дорог и заполнены всяким металлическим жизнеопасным хламом. Так и наш герой оказался в кювете вместе с трактором, из которого его извлекли со сломанными рёбрами, ушибами и ещё разными травмами. Из больницы через знакомых он потребовал к себе личного целителя Веру Романову. «Вера, не ходи. Я чувствую, хуже будет!» - уговаривала я её. В это время я начала проникать в суть закона Кармы, нюансы которого постепенно становились понятны при отслеживании причинно-следственных связей. Но причину я уже искала не в предыдущих действиях человека, а в присущих ему «отклонениях», как это вытекало из тех знаний, которые постепенно заполняли не только чистые страницы моих тетрадей, но и мою голову. Благодаря им на конкретном примере я увидела, как проявляется то Качество, которое я идентифицировала по данной в книге энергетической шкале как отклонение по 12-й Зоне, назвав это «активным самоволием». Было ясно, что оно приведёт Вериного пациента в конце концов к ещё большей беде. Пусть уж сидит себе в больнице со сломанными рёбрами - свобода ему явно противопоказана. Но сердобольная Вера, в общем-то согласившись с моими доводами, всё-таки не устояла - стала посещать больницу и через несколько дней «вытянула» его оттуда.
А ещё через пару недель он появился и сообщил, что записался добровольцем в Афганистан. Оттуда он уже не вернулся - погиб в первом же бою.
Вся эта ситуация подтвердила мою решимость никогда больше не заниматься целительством (за исключением мелких неприятностей типа лихорадки на губе). А если уж уклониться не удаётся - искать истинную причину заболевания.
Там же в Верее я получила ещё один показательный урок по тому же предмету, из чего сделала вывод: даже если человек просит найти глубинный источник своих бед и показать ему, в чём причина, прежде посмотри - а «надо ли ему это»? Готов ли он «исправиться»?
Любомудров попросил «посмотреть» своего знакомого, которому врачи поставили диагноз «рак» и якобы готового на всё, лишь бы вылечиться. «А измениться, возможно, отказаться от чего-то привычного и самого дорогого он готов?» - спросила я и получила ответ: «Да, конечно!»
Причина заболевания друга нашего режиссёра выражалась одним словом - «подкаблучник». Он настолько привык во всём подчиняться своей жене, что полностью повис на ней и его астральный образ напоминал расползшуюся медузу. Ну я сдуру и ляпнула: «Ваше выздоровление - в вашем уходе от жены. Станьте самостоятельным!»
- Да как же это? Да что вы! Да она же так за мной ухаживает! Я без нее никуда!… - то есть прямо-таки панический ужас.
«Ну и чёрт, то есть жена, с тобой! Помирай себе с богом!» -подумала я, но, естественно, ничего не сказала. Для виду обнадёжила, что с моей точки зрения, не всё так плохо, как говорят доктора, и возможно, он уже в скором времени поправится. А для себя решила: даже если тебя просят сказать правду, посмотри, что на самом деле от тебя хотят услышать. И «нечего метать бисер перед свиньями», иногда лучше дать то, что от тебя ждут.
Пройдёт год, и всё это мне понадобится, когда я буду находиться у смертного одра моего отца. До последней минуты я буду поддерживать «свою ложь», говоря, что у него обыкновенная язва, а не рак пищевода, и ему даже полезно немного поголодать - есть, мол, такой способ излечения. А он будет стараться поверить мне, и только в последний день своего ясного сознания передаст свою последнюю волю. А потом «уплывёт» в иной мир, хотя его больное тело ещё некоторое время будет томиться здесь, на Земле.
Но я, кажется, отвлеклась опять, унесясь воспоминаниями и рассуждениями в другие времена и к другим событиям. Просто в процессе работы над своими, с позволения сказать, мемуарами я как-то ярче вижу и осмысляю этапы своего пути. Раз уж появилась возможность оглянуться назад, а, как говорится, «лучше видится на расстоянии», мне становятся интересны ступени своего развития. Сейчас-то я зрелая, умная и опытная, но ведь, оказывается, совсем недавно была наивной и глупой. А что же я скажу, когда переступлю порог старости?
Так, «с высоты» прошедших лет рассматривая тот этап пути, что был связан с Вереёй, я только сейчас понимаю, насколько он был важен в моей жизни. Сколько было новых открытий: в самой себе, в людях, даже в природе. Казалось бы, ерунда - в Верее я стала собирать и сушить травы. Не по какой-либо книге, а так, по слышанию. Нашла на горке мелкие сиреневые корзиночки цветов, почувствовала их медовый запах: душица - решила я. Так и оказалось. Мята, зверобой, Иван-чай и многие другие травы с той поры вошли в привычный рацион моей семьи. А потом уже я «отслушала» их скрытую суть и поняла, на чём, собственно, зиждется наша внутренняя связь с растениями и Царством природы.
Наверно, только в Верее и было возможно писать книги по слышанию. И даже шум съёмок не мешал на природе, казалось, он органично вливается в шелест листвы или дальние раскаты грома. И люди становились мягче, приветливей, благожелательней, покорённые этими общими флюидами, исходящими от земли, травы, деревьев. Может быть, частично и поэтому ко мне никто не цеплялся, относясь к моим творческим занятиям с каким-то благоговением. Поэтому я могла писать даже во время съёмок столько, сколько требовалось.
Когда поток энергий, приносящих знания, прекращался, я откладывала тетрадь и приступала снова к своим непосредственным обязанностям: например, проверяла, правильно ли одеты актёры. Если в предыдущем кадре, который мог быть снят месяц тому назад, у актёра были расстегнуты две пуговицы на гимнастерке, - та же позиция пуговиц должна была сохраниться и в этом кадре. Поэтому все детали, вплоть до пятна на воротничке или сдвинутой набок папахи, точно фиксировались мной на полях сценария. Кроме того, надо было «отфактурить» костюмы, придав им рабочий, походный вид, - а пыль, которой я щедро посыпала плечи актёров, как нарочно, слетала с новых френчей и гимнастёрок от тряски рыси или галопа, в которые пускались наши лихие наездники.
С Беляевым связана целая череда событий, естественно, не случайных. Относится она к периоду, когда изучение эзотерической грамоты подвело нас к вопросам общества и государственности. Другими словами, которые теперь вошли в эзотерическую терминологию, возможно, даже с нашей лёгкой руки - к «работе с эгрегором». Собственно, именно за этот сектор деятельности так невзлюбили масонов*. Даже возникла идиома - «жидо-масоны». Безусловно, работа с эгрегором очень увлекательна и может перейти в навязчивое хобби.И тогда оператор неминуемо вступает в тесные отношения с государством как с живой сущностью, имеющей собственные интересы. Он борется с эгрегором или играет в опасные игры и, увлёкшись, может погрязнуть в этом, как многие из масонов. Но этот этап ученичества - освоение механизмов и законов жизнедеятельности эгрегоров - неминуемо приходится проходить каждому начинающему оккультисту. Тайны эгрегоров шли отдельным предметом и в «посещаемой» нами школе Учения.
Я отслушивала не только историю возникновения этих живых структур, их строение и состав «тел», но и массу интересных подробностей, которые скорее пристало бы знать шпиону. Из любопытства, тыкая пером в карту мира, я описывала «увиденные» базы с секретным оружием, преимущественно американские. «Считывала» технологии и состав средств химического воздействия, причём это было очень интересно. Так как в химии или технике я абсолютный профан, то названия произносила с неуверенностью. А потом с удивлением узнавала, что ошиблась в одном или двух звуках, а то и вовсе проговорила их правильно. Так как по образованию Андрей Дроздов, как оказалось, был физиком и чуть ли ни ядерщиком, то он выполнял роль компетентного редактора. Советский эгрегор также не был обойдён стороной. Мы активно копались в его составе, разбирая истинные роли каждого объекта нашего внимания, его потенциальные задачи и возможности, перспективы и этапы развития.
Мы были ещё неопытны и, наверно, «сверху» выглядели как слоны в посудной лавке. Тогда мы ещё не знали, что «работать» с такой мощной сущностью, как эгрегор, можно только находясь «выше» его по состоянию или «энергетически», как мы, эзотерики, говорили. А мы были ещё «дети», зависимые от эгрегора даже в такой малости, как зарплата. Тем более 83 год был годом «агонии» старого эгрегора, когда репрессивные меры могли принять жесточайший характер. Ведь к власти пришёл бывший руководитель КГБ. Андропов, начал своё правление с чисток в партаппарате, наведения «партийной дисциплины» и борьбы с «прогулами и социальным паразитизмом». Правда, мы уже вышли из-под крыши эгрегора и не опасались, что нас, как многих, будут вылавливать по баням и магазинам и отправлять автобусами на колхозные поля. Мы не были привязаны и к приманке - дешёвой водке «Андроповке», как её называли в народе. Но и наше положение «над» эгрегором было недостаточно устойчиво. Мы должны были получить свой урок, и мы его получили.
К нам на занятия стал заглядывать Игорь «Харьковский» со своими друзьями. Причём не просто заглядывать, но записывать некоторые беседы и разговоры на магнитофонную плёнку, чтобы потом, вернувшись в Харьков, с этим работать. Как водится, чисто эзотерические занятия стали переплетаться с обычными «низменными» процессами и житейскими пертурбациями. Ира - пассия Игоря увлеклась сыном одной из наших эзотерических дам, а именно Жени, о которой я уже писала в истории с «открытым сердцем». В конце концов она бросила Игоря и вышла замуж за москвича, одарив Женю двумя внуками. Игорь, видимо, за неимением другого объекта весь пыл своего негодования выплеснул на эгрегор. Во всяком случае, он так рьяно принялся его перестраивать на своей «ридной батькевщине», что через некоторое время оказался в местной Лубянке.
Возможно, его привело туда и желание сотрудничать с КГБ в «высших интересах». В те времена работа в данной организации считалась в некоторых кругах престижной, а кроме того, давала различные привилегии и льстила честолюбию. На этом, кстати, попадались многие эзотерики. Тут вспоминается и упомянутая мной раньше Татьяна - «Екатерина II», просто помешанная на КГБ. Своим астральным Учителем она считала Абакумова, бывшего в 30-е годы начальником КГБ, и, естественно, расстрелянного, как все другие «серые кардиналы» сталинского периода. Он ей являлся в видениях и руководил её действиями. Должна сказать, что ни к чему хорошему подобное руководство не привело.
КГБ в те годы, будучи оплотом Андропова, в предчувствии скорой кончины своей и своего шефа, проявляло особую агрессивность, хватаясь за всё, что только можно, чтоб устоять под натиском времени. Возможно, некоторые его представители были в курсе того, какую роль оккультисты играли при некоторых подобных спецслужбах в других странах, например Америке или Аргентине. Может быть, были знакомы и со своей историей, когда ОГПУ создало в 1924 году собственный отдел «Единого трудового братства», в котором были собраны все высунувшие нос недальновидные мистики и колдуны. А недальновидные потому, что могли бы и знать о привычке эгрегоров расправляться со всеми, кто «много знает», предварительно использовав их в своих целях.
Страшно подумать, но мы тоже могли попасть в их число -Бог нас увёл, спасла Небесная Иерархия. Кланяюсь ей за это в пояс, что точно вывела из опасной ситуации, даже не дав опалить нам крылья!
В общем, звонят мне домой по телефону и вызывают на приём к следователю. Приходим. Встречает нас очень приветливый молодой человек в штатском, от которого мы и узнаём об аресте Игоря, изъятых у него кассетах. «Это ваш голос?» - вопрос ко мне. Ответ: «Да, мой»; о записях в тетрадях: «Вы это говорили?» - «Возможно»; и о разных именах: «А этого вы знаете?» - «Нет, никогда не слышала о таком»; и о том, что нами заинтересовалось КГБ. Я у следователя побывала только один раз вместе с Андреем. Просидели мы у него часа два или три, в течение которых он заинтересованно выслушал всё об Учении, яснослышании, магии и т.д. и отпустил нас «с Богом». Разошлись мы, пожав друг другу руки и называя по именам: Андрей, Лена… Саша.
Через некоторое время он снова вызвал Андрея, предложив ему то ли сотрудничать с КГБ, то ли доказать на практике возможности экстрасенсорики.
«Найдите тех, кто устраивал теракты, и я вам поверю» - так прозвучало для меня требование Саши-кэгэбиста. Тогда в Москве прогремела серия взрывов, и в КГБ были очень обескуражены тем, что не могут найти террористов.
Я с энтузиазмом принялась «смотреть» и указала двор в районе Павелецкого вокзала, где в гараже должна была находиться взрывчатка. Хозяин гаража и есть искомое лицо. Описала гараж: железный, кирпичного цвета, впереди большое пятно свеженаложенной краски зелёного цвета.
Через некоторое время звонок: «Ничего мы не нашли. Большой вам привет!» Больше ни звонков, ни вызовов не было. Ребята из КГБ решили не тратить на нас, «бесперспективных пустозвонов», время.
«Не может этого быть! Я же ясно видела!» - возмущалась я. Поехали с Андреем на указанное место: нашли двор, за домами ряд гаражей кирпичного цвета, один из которых помечен зелёной краской. А взрывчатки в нём не оказалось… Какая-то обманка!
Вернулись домой, стали слушать: «А вы что, хотели на Лубянке работать? Они бы вас никогда от себя не отпустили, если бы уверовали в ваши способности» - таков был ответ «сверху». А я перекрестилась, поняв, в какую историю могла бы влипнуть. Ведь «слухачом»-то была я, а Андрей исполнял роль как бы идейного руководителя. Они бы там быстро это усекли и нашли бы ему свою замену. И как бы я их ни уверяла, что «соловьи в неволе не поют», меня бы уже никогда не отпустили.
Тогда я действительно здорово испугалась, «замандражировала» вовсю. Буквально, ходила и оглядывалась. А «на ловца и зверь бежит»…
Подхожу как-то к дому, а у подъезда припаркована чёрная «Волга», а чуть в стороне - другая. (В те времена такие машины были большой редкостью, тем более в нашем беляевском захолустье.) В салоне несколько типичных кэгэбэшников в строгих костюмах. «Наверно, по мою душу!» Сердце моё забилось, в панике вхожу в подъезд, прислушиваюсь: «Нет, не идут за мной». От страха даже «слышание» пропало. «Ладно, надо взять себя в руки!» Успокоилась, «слышу»: «Убери из дома книгу, тогда они не придут». А сама вспоминаю Даниила Андреева. «Не борись он с эгрегором, и в тюрьму бы не попал, - думаю, - за свой страх и ненависть к государству он и получил такую судьбу». Дальше действую послышанию. Поднимаюсь на свой пятый этаж. Слава богу, Аня дома. Посылаю её на улицу: «Обойди дом, встань под окно, я тебе на верёвке спущу пакет с книгой, а ты отнеси его Мише Папушу, пусть у себя спрячет на время».
Так мы благополучно переправили книгу в соседнее Ясенево, откуда она вернулась ко мне только в октябре. А «Волга» с мужиками исчезла и больше у нашего подъезда не появлялась.
Тогда связь с харьковчанами надолго прервалась, и выплыл Игорь из небытия через много лет, видимо, «вызванный» последним изданием моей брошюры «Третий Луч - путь к новой эре», привлечённый темой эгрегоров и миссии России.
А эгрегором нам пришлось ещё не раз заниматься, но уже в другом составе и в другое время. Умер Андропов, кончились «гонки на лафетах», как в народе прозвали череду смертей государственных деятелей, стал рушиться Советский эгрегор. Тогда одной из задач нашей магической работы было не дать до определённого времени распасться государству. И мы «подпихивали» под него энергию, оттягивая момент его гибели, давая время окрепнуть изнутри нарождающемуся новому эгрегору. Этот новый Российский эгрегор должен был предоставить нам возможность заниматься своим делом, быть лояльным к оккультизму и дать материальную свободу, что, собственно, и случилось.
Не произойди желательные перемены в государстве - не была бы издана книга.
«Стучащему, да откроется» - была первой ласточкой. От начальных строк вступления должно было пройти значительное время до заключительного этапа. Своё название и приложения в виде таблиц с пантаклями книга обрела уже позднее, когда появилась возможность её издать. Но до этого книге пришлось пожить в виде ксерокопий, на первом листе которых был изображён пантакль Учения, а автор вообще не был указан, почти два года.
Эти годы были для меня, пожалуй, одними из caMbW трудных. Мне кажется, что только я создавала форму Учения, но и Книга заново формировала меня. Да и не только меня. Менялась жизнь окружающих, причем резко и сначала непонятно, в какую сторону. На первый взгляд, все изменения казались негативными, как слишком жёсткие испытания, которые не каждый способен выдержать. Я чувствовала некоторое душевное опустошение: книга была окончена, и мне казалось, что своё высшее предназначение я худо-бедно, но уже выполнила. Прежние интересы незаметно ушли, как испаряется вода при кипении, и как бы я ни старалась настроить себя на любовные увлечения, разнообразившие раньше мою жизнь, это вызывало только скуку.
Прежняя эзотерическая «тусовка» раздражала, так как в ней я не видела ни цели, ни духовного роста, - сплошная суета. Иногда я посещала квартиру, которую снимал Дроздов вместе с несколькими друзьями, включая Ирку Чёрную.
Поселилась компания Андрея недалеко от меня, тоже в Беляево, только по другую сторону леса, ближе к Ленинскому проспекту. Эти посещения радости особой не приносили, так как сценарий занятий был всё тот же - длительные медитации, сидя на полу, в ожидании, когда кто-то что-то изречёт, да чай, во время которого муссировались разные поднадоевшие истины. Я полностью отказалась от роли изобретателя развлечений, и Андрею приходилось тужиться самому, что его, несомненно, очень напрягало. Привыкнув доминировать во всём, Андрей не допускал никаких возражений или покушений на свой авторитет. Он стал ядовитым и придирчивым, что не прибавляло встречам радости и тепла.
Приходила я в этот «ашрам» обычно с Ириной Ульрих, кажется, к тому времени похоронившей Аркашу. После того как Андрей стал отдаляться, наши контакты с Ириной участились и постепенно перешли в очень тёплые и дружеские отношения. Созванивались мы почти каждый день, и я спешила сообщить ей всё новое, что «услышала» за последние сутки.
Пожалуй, она была единственным человеком, кто достаточно глубоко понимал всё, чем я с ней делилась. Пусть она не могла сама распахивать двери иноматериальных пространств, но была достаточно зоркой и даже более внимательной, чем я. Я же, по своему легкомыслию, не долго останавливалась на месте. Часто, проговорив очередное откровение, не задерживаясь, шла дальше.
Многое забывала, высвечивая как бы мимоходом, и переводила взгляд дальше. А она всё фиксировала, запоминала и даже записывала. Много раз случалось, что она напоминала мне мной же сказанное, восстанавливая события. Но это было время, когда она спокойно могла произнести: «Ты сказала, ты увидела!», потом «ты» заменилось на «мы», но и я не стремилась доказывать своё авторство.
Услышав мимоходом сказанные мной слова: «Ты, Ира, организуешь Школу», при первой представившейся возможности приняла пророчество к действию. Деятельная и честолюбивая, Ирина начнёт читать лекции, которые станут основанием для создания Школы, в чём она примет самое активное участие. Тогда я не предполагала, что наступит момент, когда наши пути с Ириной разойдутся. Чисто почеловечески мне жаль, что так случилось. С эзотерической точки зрения, я понимаю, что это было изначально предопределено.
После окончания книги я как бы получила время на отдых, самосовершенствование и мирские дела. На фоне череды событий и меняющихся жизненных обстоятельств эзотерическая жизнь стала менее насыщенной открытиями.
Тогда-то я впервые познакомилась с Церянами. Однажды на мой вопрос «Кто со мной поговорит?» откликнулся женский голос Маины. Оказалось, что это инопланетянка, заинтересованная в том, чтобы о них узнали правду. Эти существа, по её словам, прилетели на Землю в допотопные времена и поселились в тонком плане. Они здесь нашли новую родину и были заинтересованы в её процветании, но в некоторых вопросах у них существовали разногласия с человеком. Например, они считали, что люди должны как можно быстрее переселиться из физического плана в тонкий, и всячески этому содействовали. Не буду вдаваться в подробности полученной информации, тем более, что я практически все более менее ценные сведения занесла в свою вторую книгу «Сезам, откройся», но мой контакт с Церянами с тех пор получил дальнейшее развитие. С подачи Маины я написала рассказ, который можно было бы отнести к научной фантастике. В нём говорилось, как молодая пара получила послышанию сведения о том, что на Луне будет установлено оборудование, похожее на лазерное, которое направит свой разрушительный луч на Россию. Спецслужбы, которым юные экстрасенсы сообщили о своём открытии, не вняли предостережению, и в результате всё произошло по предсказанному роковому сценарию. Рассказ я отослала в журнал «Наука и жизнь», откуда получила достаточно развёрнутый ответ. Мне сообщалось, что рассказ достаточно интересный, но с точки зрения марксистко-ленинской позиции имеет один недостаток - а именно, пессимистический конец. Рукопись мне не вернули, а копия пропала уже где-то на следующей квартире.
К концу осени заболел отец. Выяснилось, что у него рак желудка, и он слёг в госпиталь Бурденко, который я посещала раза два в неделю. Надежд на его излечение не было никаких. Тем более и возраст - за 80 лет, и общее состояние здоровья оптимизма не внушали. Мы с матерью всячески поддерживали его святую наивность: он был уверен, что у него банальная язва, и к весне он поправится.
Начался 84 год, и я задумала обмен на двухкомнатную квартиру: Аня подросла, и жить в одной комнате было не очень удобно. Конечно, я воспользовалась магическими приёмами: грамотно составила пантакль, расставив все точки над i, поколдовала, как положено, и заполучила желаемый результат. В марте 1984 года мы перебрались на новое место жительства - на улицу Паперника, недалеко от парка Кусково. Квартира была хоть и маленькая, но очень уютная и даже больше, чем моя однокомнатная в Беляево.
В это время Андрей на некоторое время вернулся ко мне, хотя наша «семейная» жизнь больше напоминала временное согласие двух одиноких и непристроенных душ - было ясно, что это продлится недолго. Мы сделали миниремонт, покрасив дощатые полы и рамы, поклеили новые обои. Стены украсили здоровенной картиной художника Отарова, которую он нам подарил, и старинным гобеленом, вывезенным из военной Германии и путешествующим по всем моим квартирам вместе с редким журнальным столиком и чугунной пушкой XVII века. Пушка и гобелен потом перейдут к Ане вместе с квартирой, а шедевр Отарова так и останется новым хозяевам, с которыми Аня совершит обмен.
Погрязнув в бытовых проблемах, я на некоторое время упущу «с материнских глаз» свою дочь, а где-то в апреле спохвачусь, но будет уже поздно. Окажется, что моя Аня на третьем месяце беременности. Эта новая «напасть» не прибавит мне оптимизма, хотя мне придётся оставаться стойкой и внешне невозмутимой, чтобы поддержать свою дочь, умирающего отца и вечно плачущую мать. Аборт ещё не поздно было сделать, но «слышание» подсказывало, что ребёнка следует оставить. Аня была индифферентна, покорна судьбе, и решение пришлось принимать мне.
В октябре у неё родится мальчик - Вова, Владимир. А накануне его рождения голос во сне отчётливо произнесёт: «Родился продолжатель вашего дела!» Но это событие было ещё впереди, а весной 84-го всё обрушилось на меня, как лавина. В нашем доме появился новый член семьи - Сережа Нефедченков, отец ребёнка и мой будущий зять. В тот период он заканчивал институт и жил в общежитии, так как был родом из Нелидова. Городок этот расположен, кстати, в Тверской области, в двух остановках от станции Мостовая, где позже, независимо одно от другого, я куплю деревенский дом.
Не дожидаясь момента их официального брака, который состоится только в октябре, нам пришлось поселить Сергея со всеми его дипломными чертежами и конспектами у себя. Виной этому были обстоятельства, сыгравшие роль свахи. (Аня, хотя и решила оставить ребёнка, замуж выходить не стремилась - до сих пор не знаю причину её безразличия в этом вопросе: тогда было недосуг спросить, а теперь она и сама не помнит.) Сергей жил в общежитии своего института, кажется, на 17 этаже современной «башни». Однажды в его отсутствие из окна выбросился какой-то парень, который даже в институте не учился. Но сумка с его вещами оставалась в комнате, где жили несколько студентов, включая Сергея. Следствие так и не установило причины самоубийства. Так как парень был «в состоянии алкогольного опьянения», а вещи его находились в определённой комнате, в которой он и раньше был замечен как участник выпивок (он оказался приятелем одного из студентов), то пятикурсников, проживавших в этой комнате, исключили из института. Такая жестокая расправа не настигла Сергея только потому, что он вообще ни разу не видел самоубийцу, но как соседа «соучастников» его выперли из общежития. Ничего не оставалось, как предложить Серёжке поселиться у нас. В перспективе он должен был стать Аниным мужем, что его вовсе не огорчало, тем более, что он мог на законных основаниях остаться в Москве. Надо сказать, что с Серёжкой мы сразу подружились, вечера частенько проводили на кухне в семейном кругу за тёплой беседой. А в начале июня на похоронах моего отца он уже присутствовал на правах близкого родственника, называя мою мать бабушкой.
Отец мой умирал трудно и медленно, но, слава богу, без болей. 9 мая он последний раз поднялся с постели и, поддерживаемый с двух сторон мной и мамой, вышел на балкон послушать салют. День Победы был для него самым великим праздником. Так и к Ноябрьским торжествам он всегда относился очень трепетно. Тем более, что как ветерана войны и красного командира в эти дни его постоянно чествовали и приглашали на всякие заседания и мероприятия. Правда, возвращался он зачастую расстроенный - между ветеранами нередки были конфликты, и что самое интересное, на почве их слабеющей старческой памяти. Обвиняя друг друга в склерозе и намеренной подтасовке фактов, они порой доходили чуть ли не до драки. Однажды, помню, отец вернулся с какого-то очередного собрания ветеранов-кремлёвцев (так именовали себя выпускники первых Командирских курсов в Кремле, которые, кажется, в 1919 году окончил и отец), особенно расстроенный. Заседание было посвящено то ли подготовке сборника мемуаров, то ли приближающейся годовщине чего-то. Отвечая на наши расспросы, отец возмущался: «Нет, вы только послушайте! Если им всем верить, то бревно вместе с Лениным на первом субботнике несло аж двадцать человек и ещё пять, которые уже померли! А бревно-то было всего одно и длиной не больше трёх метров! Как же всем хочется прославиться, что даже честь и совесть забывают! Старые маразматики!»
Мы, как могли, успокаивали отца, пока он аккуратно снимал китель с орденами (на собрания он всегда надевал военную форму), облачаясь в привычную пижаму. Со свойственным мне «тактом» я, чтобы ободрить отца, рассказала актуальный в ту пору анекдот: «На вечере, посвящённом годовщине вождя революции, ветераны делятся воспоминаниями. Кто на посту стоял, кто бревно с Лениным на субботнике нёс, кто просто видел живьём. Напоследок выходит самый главный очевидец с самыми ценными воспоминаниями и торжественно говорит: «Значит, стою я у писсуара, вдруг входит Ленин. Пристроился рядом. И вы знаете, так тепло, по-ленински, пописал!»
Отец надулся, повернувшись ко мне спиной. В своей безмозглой и ветреной юности разве я могла понять: то, что для нашего времени становилось анекдотом, для него было жизнью, высшей целью его существования. А теперь он умирал, уходил вместе со своими воспоминаниями и опытом, которых я уже никогда не узнаю, так как это были его воспоминания, его истории и его жизнь.
Впоследствии я искренне радовалась, что он умер именно тогда, не дожив до событий, которые сокрушили бы все его идеалы, растоптали и искоренили всё, ради чего он трудился и что составляло смысл его жизни.
Незадолго до смерти отец прочёл мою книгу в ксерокопии. С удивлением покачал головой: «Неужели ты всё это сама написала? Может, что-то у Гегеля почерпнула?» И с ещё большим сомнением выслушал мой ответ: «Нет, папа, ты же знаешь, я твоего Гегеля вообще не читала (это было действительно так), а писала я не сама, мне подсказывали «сверху». Мой отец, безусловно, обладал большим тактом или мудростью, чем я. Подобная «рецензия» была наивысшей похвалой и лучше, чем я ожидала от него услышать. Коммунист и атеист, он неожиданно лояльно отнёсся к Учению и моим занятиям. Возможно, он уже находился в своём миропонимании по ту сторону бытия и взирал оттуда на этот мир, видя всё в ином ракурсе.
Отец медленно погружался в небытиё. Напоследок сказал: «Никогда не думал, что это когда-нибудь будет происходить и со мной». А тело его, покинутое душой, продолжало страдать и мучиться, искусственно сохраняемое электрокардиостимулятором и питательными клизмами, которые, старательно исполняя предписания врача и во избежание возможных в будущем укоров совести, делала ему мать. Мне хотелось прервать эту пытку, но как? Слышание подсказало: «Пойди в церковь, поставь за упокой», - что я и сделала. Шестого июня в 1:30 дня на другой день после моего похода в церковь я, «слыша» заранее время его телесной кончины, сидела рядом, чтобы присутствовать при его последнем вздохе. Потом я позвала мать, которая сидела в другой комнате с председателем Совета ветеранов, обсуждая рано или поздно, но грядущие похороны. Отец умер, так и не узнав, что у него вскоре родится правнук, мальчик, о котором он всегда мечтал.
Похоронив отца, я отправила Аню пожить некоторое время с бабушкой, чтобы той не было особенно одиноко. Маме я долго не говорила об Аниной беременности: всё не было случая да и не до того было. Однажды, сидя у неё на кухне, я долго выслушивала её жалобы на то, как ей тоскливо, одиноко и «никому она не нужна», и, наконец, решилась:
- Как это никому не нужна? Ты так погрузилась в свои переживания, что ничего вокруг не замечаешь, а жизнь ведь продолжается! У Ани скоро будет ребёнок, а ты даже не заметила!
Слёзы сразу высохли на округлившихся глазах моей мамы.
- А я-то, дура, ей выговариваю: «Что ты, Анечка, так много ешь? Смотри, уже талии не видно, как растолстела». А она мне всё кашки варит…Ха-ха-ха! - наконец развеселилась мама.
Аня всё лето оставалась у своей бабушки - они съездили вместе в Прибалтику, а потом дружно дождались осени, когда вернулась я из экспедиции и Серёжка, уезжавший к себе в Нелидово, решивший наконец сообщить родителям о переменах в своей жизни.
В то лето я работала на картине Марка Захарова «Формула любви». Это отвлекло меня на некоторое время от всех неприятностей и бытовых проблем. Костюмы были интересными, можно было дать волю своей фантазии. К тому же меня интересовал и сам Марк Захаров. Я видела в его работах признаки эзотерических знаний и подозревала его в принадлежности к масонскому ордену. При ближайшем рассмотрении режиссёр меня разочаровал: «надутый индюк» - так охарактеризовали его в съёмочной группе. Но на тайного масона он очень даже смахивал.
Во время съёмок, которые проходили в каком-то имении под Москвой, я собирала и сушила травы, развешивая их тут же в автобусе, заразив своим увлечением всю женскую часть группы. А ещё, сидя на солнечном пригорке, я вязала малюсенькие кофточки, чепчики и пинетки, с некоторым вызовом объясняя окружающим свой неуклонно приближающийся статус бабушки, с ненасытностью ловя заверения, что я «на бабушку совсем не похожа»: «не может быть» и «хватит разыгрывать». Да, я с трудом могла смириться в свои 37 лет с тем, что вот-вот перейду в разряд «предков».
Среди лета я вернулась на несколько дней в Москву, в пустую квартиру. Пустота была и в моей душе. Я думала о том, что совсем скоро в этом доме поселится молодая семья моей дочери, заполнит её своей жизнью, своими интересами.
- А я? Моя жизнь прошла? Впереди только скука, тяготы и бытовые хлопоты - нянчить внука, ходить за картошкой, готовить обеды…
Мне было жаль себя: теперь я хоронила затянувшуюся молодость, как когда-то, оплакивая смерть Ольги, уход первого мужа и потерю Стаса, хоронила детство своей души.
Я рыдала в одиночестве, сидя в углу дивана и уткнувшись в колени. Рыдала сначала в отчаянии, потом со вкусом, а в конце - с облегчением.
А потом слёзы иссякли, и я, «стряхнув прах с ног своих», снова воспряла, ринувшись вперёд, полная оптимизма. Да, сейчас мне плохо, завтра тоже ничего весёлого не ждёт, но это пройдёт: послезавтра будет лучше, чем завтра, а через год и совсем хорошо! И вообще, «подумаю об этом завтра».
И я устремилась в новую жизнь - зрелость, которая своей насыщенностью, неожиданными радостями, наполненными смыслом событиями не подвела моих ожиданий. Но это уже другая история.
А в моих ушах звучала ставшая талисманом мелодия из «Земли Санникова», до сих пор сопровождающая меня по дорогам жизни:
Есть только миг
Между прошлым и будущим.
Есть только миг,
За него и держись!
Есть только миг
Между прошлым и будущим,
Именно он называется жизнь!
ТЕЛЕГРАМБот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
Канал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
ВКОНТАКТЕБольшая библиотека с любыми жанрами и авторами
Большая Библиотека
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2 книги